Ричард Длинные Руки – лорд-протектор Орловский Гай
– Это не приказ, – сказал я, приятно улыбаясь, – совет… Но вы откажитесь, откажитесь!
– Конечно, откажусь, – сказал он очень уверенно, даже чересчур уверенно. – Зачем бы я туда послал мои войска!
– Правильно делаете, – одобрил я. – Это я так, по доброте своей сделал вам такое предложение. Вам с другого конца Армландии двигаться? Последним прибудете, когда все хлынут… ладно, наливайте, а то все такие серьезные… и меня как-то странно понимаете…
Они в самом деле посматривали с недоумением, а отец Дитрих сказал очень заботливо:
– Македоняне, потеряв Александра Великого, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз. На тебе вся Армландия, так что береги себя. Уже не ради себя, а ради этой прекрасной страны.
Я сказал поспешно:
– Святой отец, не волнуйтесь, я не переработаюсь.
– Да кто знает…
– Я знаю, – ответил я уверенно, самому стало весело, что обо мне такое лестное подумали. – Я такой.
– У человека силы не беспредельны, увы.
Я открыл рот для шуточки и закрыл. В самом деле смотрят с тревогой и даже то, что я почти откровенно признался в лени, поняли как хвастовство неиссякаемыми силами, что позволят мне работать и работать на благо. Ага, на благо. Работать.
Я развел руками в великом смущении.
– Дело не во мне… Святой отец, я хочу, чтобы, когда в других странах спрашивали, кто правит в Армландии, им отвечали: закон. Или: закон и порядок! А про гроссграфа упомянуть могли и забыть. Я бы такой формой правления только гордился.
Он сурово улыбнулся:
– Юность, юность…
– Но это возможно, святой отец!
Его сухие губы скептически изогнулись.
– Как? Да, я знаю, в Элладе была демократия… Потому и пала под натиском сперва Александра, потом римлян, у которых во главе всегда люди.
– Но разве там люди стояли выше закона? Римляне создали юриспруденцию!
Он развел руками.
– Закон всего не предусмотрит. Он может стать камнем на шее, что потянет ко дну глубокой реки. Однако в Риме люди в нужные моменты могли брать законы в свои руки. И потому Рим стал вечным.
Рыцари с интересом прислушивались, барон Альбрехт заметил с некоторой ехидцей:
– Где нет закона, нет и преступления, не так ли?
Отец Дитрих подтвердил с улыбкой:
– Формально, да.
– Это аксиома! – сказал Альбрехт. – Потому сэр Ричард вообще-то должен бы тормозить принятие любых законов.
– Э-э-э, – возразил я, – а как насчет заповеди: не судите, да не судимы будете, взявший меч от меча и сгинет, какой мерой меришь – такой отмерят и тебе…
Они смотрели с пониманием: слишком уж в глубокие дебри я влез, умничаю, значит, такой вот лорд у них, даже Библию читал или хотя бы видел издали, только сэр Растер завозился и недовольно хрюкнул:
– Сэр Ричард, в чем дело?.. Как нет закона? Наш закон – вы. Ваша воля – закон!
Рыцари согласно зашумели.
– Как говорит мой повар, – сказал я, – самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Потому и закон должен быть похож не на закон, а на божественный голос свыше. Мол, приказывает, а не вступает в дискуссии. Эй, что там медлят с горячим?
Сэр Растер прогудел с достоинством:
– Закон должен быть краток, чтобы любой дурак мог понять и усвоить. А то иной раз ломаешь голову, ломаешь, а все не поймешь, что сказано…
Слуги торопливо вбегали в зал и убирали опустевшие тарелки с остатками салатов и холодных блюд, следом другие спешно ставили перед проголодавшимися господами горячее парующее мясо.
Я отломил руками гусиную лапу, из-под стола раздалось рычащее напоминание, я бросил лапу туда, а для себя разорвал гуся пополам. Изнутри посыпалась горячая разварная гречка, золотыми зернами заблестела под ярким светом множества светильников по всему по широкому блюду.
Я сказал твердо:
– Народ любой страны будет полностью счастлив и управляем, если суметь желания большинства направить… скажем, не в политику, объявив ее грязным делом, о которую ни один порядочный человек не станет пачкать руки, и не в накопление богатства, дескать, трудом праведным не наживешь палат каменных, а в…
Я задержал мясо перед пастью, подбирая профессию, все смотрят с ожиданием, я сказал:
– К примеру, в бродячих актеров!.. в фокусников, что жонглируют факелами на площадях. Дескать, почетнее жонглировать факелами или ножами, чем обещаниями перед народом.
Все перестали прислушиваться так внимательно, что даже горячее мясо осталось в тарелках или в руках, расслабились, начали переглядываться, а прямодушный Растер сказал с облегчением:
– Все шутите, сэр Ричард! А мы уж подумали, что в самом деле надо обманывать… В актеров, ха-ха, надо же!
– Ха-ха-ха, – расхохотался Макс. – В бродячих фигляров!
Даже барон Альбрехт, который посматривал сперва с вопросом в глазах, рассмеялся, понимая, что сюзерен шутит. Нельзя представить, чтобы достойные юноши стремились не к ратным подвигам, не к управлению областью, краем, страной, а к тому, чтобы изображать и высмеивать тех, кто управляет страной, кто стремится к ратным подвигам, кто отдает жизнь во славу своей страны, сюзерена, церкви, святой Девы Марии.
Я жевал, это дает возможность не отвечать сразу, а когда проглотил, уже все умные ответы благоразумно затолкал взад и заставил свои губы растянуться в примирительной улыбке.
– Да-да, конечно…
А сэр Норберт сказал глубокомысленно:
– Вообще-то я могу представить, что из самых низов, где только воры и шлюхи, кто-то из детей, может, и стремится убежать в бродячие артисты. Достойные люди землю пашут, дома строят, коней куют, а недостойные, что работать не хотят и не умеют… гм… в актеры. Но, к счастью, есть еще благородное сословие, откуда никогда ни один человек не захочет уйти в столь низкую и недостойную профессию!
Я кивнул.
– Вы правы, сэр Норберт. А если вздумает – то он уже не из благородного сословия.
Я торопливо обгладывал кости, хватал другие куски, по телу расползается приятное тепло. Барон Альбрехт насыщается не так торопливо, блюдет манеры. Я поглядывал искоса, он обычно улавливает, когда я что-то недосказываю или резко сворачиваю, чтобы не проговориться, но сейчас ничего не заподозрил. Такую резкую смену интересов и ценностей в обществе и представить не в состоянии.
Но, проговорил холодно внутренний голос, это один из стержней власти. Направить желания большинства туда, где нам, властелинам, перестанут быть конкурентами. Пусть грезят не пугачевщиной или разинщиной, а возможностью находиться на виду толпы, самому постоянно любоваться собой и другим показывать, какой красивый, умный, мудрый, знающий, замечательный… Когда актеры по славе сравняются с политиками – сейчас об этой дикости даже брякнуть нельзя, засмеют или сочтут за шуточку – тогда народ окончательно превратим в толпу, в стадо баранов и заставим его повиноваться, будто сами двигаем их руками и ногами.
И тогда раздолье для нас, умных, талантливых, дальновидных и хорошо знающих, что для народа нужно. Другое дело, захочет ли он это есть… Гм, заставим!
Отец Дитрих поглядывал на монашка, застывшего с книгой у груди, будто держит грудного ребенка, но внимательно рассматривает, как я заметил, и веселящихся рыцарей. Брови то и дело сдвигаются на переносице, в глазах проскальзывает тревога.
– Отец Дитрих, – сказал я, – они все – верные сыны церкви!
Он поморщился.
– Не сомневаюсь, сын мой. Но даже некоторая небрежность простительна… в некоторых случаях. Я не о вере, а об устойчивости беспокоюсь.
– Нашей?
– Да, Армландии. К сожалению, любыми переменами всегда стараются попользоваться соседи. Я только что получил сведения, что есть неприятности на границах…
– С Турнедо? – догадался я.
– Ну да, Гиллеберд будет первым, кто вас проверит на прочность. Пусть даже чужими руками.
– Чужими? А где там чужие?
– Руками якобы своевольных сеньоров, – пояснил он. – Для этой цели очень хороши буйные лорды, что бравируют независимостью. Иногда король их использует куда лучше, чем если бы были его верными подданными!
Барон Альбрехт поинтересовался медленно:
– Святой отец, туда совсем недавно отбыл сэр Тамплиер. Вы так быстро уже получили вести?
Отец Дитрих буркнул:
– У меня свои источники, барон.
– Простите, святой отец.
– Ничего, сын мой. У всех свои тайны.
Сэр Растер спросил бодро:
– Может быть, послать Тамплиеру военную помощь?
– Лучше бы гуманитарную, – сказал я с тоской. – А еще лучше дипломатическую поддержку. Совсем ни к чему конфликты на границах!
– Надо, сэр Ричард! – возразил Растер. – Врага надо учить!
– А миром не получится? – спросил я. Посмотрел на их ошеломленные лица, пояснил торопливо: – Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.
Сэр Растер ответил с достоинством:
– Так эта надобность всегда при нас!
– Народ у нас такой, – поддержал барон Альбрехт, – великодушие правителя, как и вежливость, толкует как слабость.
– И не только правителя, – уточнил Растер и нахмурился грозно. – Приходится идти напролом и раздавать зуботычины всем встречным… заранее, а то подумают, что слаб!
Я спросил удивленно:
– Что, уже пришла пора? Мы еще экономику не подняли! Даже поднимать не начали! Не-е-ет, сперва укрепимся. Я хочу воевать так, чтобы противник сразу видел: лучше сдаться сразу, это дешевле.
Барон уточнил деловито:
– Значит, воевать будем скоро? Я только хотел уточнить этот момент.
– А вопрос задать подтолкнули сэра Растера? – сказал я укоряющее. – Эх, барон… К сожалению, воевать приходится всегда раньше, чем хотелось бы. Так что держите ячмень сухим.
Глава 6
Сэр Растер провозгласил новый тост, я подал знак, чтобы на меня не обращали внимания, поднялся и вышел из зала. Если для Растера окончание войны в Армландии – сигнал к бесконечному пиру, пока не придет пора нанести превентивный удар по вероятному противнику, то у меня сердце колотится от перевозбуждения: щас возьмусь, щас наконец-то горы переверну, Тоннель прорублю, Юг и Север соединю и сам встану таможенником, Армландию заэталоню для всех соседних королевств, подниму вэвэпэ на небывалый уровень, разовью науку и хайтэк, все у меня от счастья запоют и даже запляшут, гады…
Дворец выстроен из желтого камня, и когда я быстро шел в сторону выхода вдоль длинного ряда колонн, в широкие окна льется закатный свет солнца, окна горят, словно огромное солнце стоит прямо за окнами. По всему залу оранжево– красноватый свет, а стены словно из старого доброго янтаря, потемневшего от времени, но сохранившего в своих глубинах накопленный солнечный свет.
На Юге случился тот ужас, который я видел в другом месте: обмен ценностей на удобства. В том мире, откуда я пришел, ценностей фактически не осталось. Одни отменены, как «ограничивающие человека», другие втоптаны в грязь и осмеяны, потому что не дают наслаждаться тем, что раньше считалось смертным грехом: плотскими утехами, чревоугодием…
Зато взамен получили неслыханные удобства, что принесли высокие технологии. Да, обмен ценностей на удобства. Но здесь я добился полного контроля над громадной территорией, и в рамках Армландии смогу совместить высокую мораль и высокую технологию… Да, смогу, и пошли вы все! Несогласных буду вешать прямо на городской стене поближе к воротам.
Стражи у выхода вытянулись, я сказал: «Вольно», охраняют пока не ворота в донжон, а пустой проем. Здесь пока нет ворот, как и в саму крепость: против простых дружно возражают все рыцари, а поставить вычурные требует времени.
С широкого крыльца, не то мраморного, не то еще из какого-то не самого дешевого камня, я вдохнул ароматный вечерний воздух. Далеко-далеко над стеной возвышаются синеющие к вечеру горы, все еще свежо и чисто вздымаются из пооранжевевших облаков. Над ними бездонное покрасневшее небо, уже грозное и грозящее огнем…
Деревьев и вообще долину отсюда не видно, но и она, как полагаю, сейчас из зеленого быстро окрашивается в багровый цвет заката, по ней от приземистых деревьев бегут длинные черные тени, такие непропорционально грозные в сравнении с мелкими и невзрачными стволами…
Может, мелькнула мысль, выехать к Хребту прямо сейчас? Ну и что, если на ночь? Ни Зайчик, ни Бобик ночи не боятся. Зато сразу успею войти в курс дела, что уже сделано, что нужно сделать…
Говорят, мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки, но я не таков, я недостатков вообще не имею, у меня одни достоинства, потому я без всяких колебаний свистнул конюху.
Он примчался, глаза преданные, руки по швам.
– Что угодно вашей светлости?
– Оседлай Зайчика! – велел я.
Он охнул:
– Ваша светлость, куда на ночь глядя?.. Говорят, здесь темные призраки оживают с заходом солнца…
– Вот и хорошо, – сказал я. – Будет с кем перемолвиться по дороге. Если, конечно, они за мной поспеют.
– Как скажете, ваша светлость, – ответил он послушно и как-то обреченно.
Тоже заботится, мелькнуло в голове. Да, теперь я – надежда. Они все предпочли бы посадить меня в стеклянную банку с ватой и держать в безопасном месте.
Зайчик выбежал весело и беззаботно, конюх с вымученной улыбкой висел на удилах, делая вид, что все-таки руководит конем. Под брюхом болтается незатянутый ремень подпруги, помощники конюха выбежали следом и торопливо затягивали, поправляли, сдували пылинки.
Я приготовился вскочить в седло, со стороны входа в крепость прогрохотали конские копыта. Во двор ворвался на полном скаку, высекая стальными подковами искры, измученный жеребец. С удил срываются лохмотья желтой пены, всадник прижимается к его шее, почти зарывшись в гриву, – низкорослый и щуплый воин, почти мальчишка.
Соскочил он достаточно бодро, конь растопырил все четыре и тяжело хрипел. Его подхватили под уздцы и повели по двору, чтобы охладился медленно.
Воин смотрел на меня сияющими глазами, впервые видит великого и ужасного гроссграфа так близко.
– Ваша милость, – крикнул он срывающимся голосом, – вам срочное сообщение от сэра Уорвика!
– Давай, – сказал я благодушно, – это лорд замка Кнаттерфель?
– Кнаттервиль, ваша светлость!
– Ах да, – сказал я, – вечно путаю… И что там такое случилось?
Он выпалил, выпучивая глаза и приподнимаясь на цыпочки, чтобы быть выше и значительнее:
– На замок было совершено нападение!
Я вздрогнул.
– На замок Кнаттерфель… тьфу, Кнаттервиль?
– Да, ваша милость!
– И… отбиться удалось? Или замок захвачен?
– Нет, сэр Ричард. Да, сэр Ричард! Отбились с большим уроном для нападавших, хотя часть сумела прорваться в замок. Но сэр Уорвик послал меня сообщить, что, возможно, попытку повторят. Он будет, конечно, настороже, но замок не готов ни к осаде, ни к штурму.
– Кто сделал такое? – потребовал я.
Он взглянул виновато.
– Напали ночью, никто не ожидал. Они как-то сумели перелезть через стену… она там совсем низкая… был бой, но сэр Уорвик и его рыцари умело защищали все проходы в замок, и те, когда увидели, что врасплох не удалось, отступили. Одежда на убитых дорогая, как и доспехи, но ни одного знатного не оказалось… Так что неизвестно, кто напал. И зачем.
В дверном проеме появился барон Альбрехт. Он ничего не говорил и даже не двигался, но посланец пару раз зыркнул на него, барон умеет производить впечатление, потом уставился на меня.
– Что прикажете, ваша светлость?
Я не успел сообразить, в голове каша, барон проговорил медленно и раздумывающе:
– Я бы предположил, что негодяи пытались выкрасть леди Лоралею.
– Почему? – спросил я.
Он ответил хладнокровно:
– А вы как думаете? Больше ничем тот замок не примечателен. И раньше на него, как я помню, вообще никто не нападал в силу его незначительности.
– Леди Лоралею? – переспросил я. – Да, конечно… Вообще-то она, вспоминаю, в самом деле дивно хороша. А если у здешних мужчин нет более высоких целей, то дерутся из-за баб-с. Благородная дурь, так сказать. Эх, в тоннель бы вас всех запрячь, ни о каких бабах бы не думали! От безделья бесятся… Хорошо! Я прибуду лично, разберусь.
Посланец вытянулся, даже на цыпочки привстал.
– Я поскачу, сообщу?
Я покачал головой.
– Отдыхай.
Он всполошился, начал разводить руками, глаза круглые:
– Сэр… но нужно сообщить, что прибывает лорд! Пусть приготовятся… Мне бы только коня сменить.
– Отдыхай, – повторил я строже. – Иди, пусть тебя покормят.
Старший слуга дернул его за рукав, гонец поспешно поклонился и неохотно отправился с ним. Я сдержал вздох, это мелочи, нефиг жаловаться, все пока идет гладко. На Зайчике я туда и обратно смотаюсь за ночь, все решу и все устрою, не успеют и «мама» сказать.
Всякий человек себя любит. И вообще он любит себя больше всего на свете, что и понятно. И никто не любит человека больше, чем он сам. Единственное исключение – собака, действительно любит человека больше, чем он себя, восхищается им, уверена, что он самый-самый замечательный во всем, и вообще обожает смотреть на него, а себя считает счастливой уже тем, что принадлежит ему.
Бобик мчится впереди, огромный и черный, иногда исчезает за ближайшими деревьями, но вскоре выпрыгивает совсем в другом месте, в глазах ликующая радость, что видит нас, а когда мы встречаемся взглядами, я всякий раз вижу в его глазах любовь и обожание.
Солнце опускается все ниже, встречный ветер непривычно холодный, от деревьев и скал падает призрачно-пепельная тень. Там за горизонтом таится печальная и суровая тьма. Она вынырнет и мгновенно пронесется по земле, подминая все, как только скроется верхний краешек солнца.
Я придержал коня: наперерез несется всадник на темном коне, худощавый, в бархатной шляпе с большим искрящимся пером, в темном, богато расшитом камзоле, вообще вся одежда отличается странным соединением простоты ткани и дороговизны отделки.
Он издали снял шляпу и отвесил поклон, а когда приблизился, крикнул дружелюбно:
– Рад встретить в этих пустых местах живого человека!.. Куда путь держите, сэр?
– Пока прямо, – ответил я.
Он широко улыбнулся.
– Достойный ответ! Мужчины не должны ломать головы над выбором цели. Куда бы мы ни направились, приключения всегда найдут нас.
– Верно, – согласился я.
Он пустил коня рядом с Зайчиком, тот покосился ревниво, но под моим спутником конь все же ниже и чуть мельче, хотя все равно удивительно рослый и с могучими мышцами.
– Сэр Гуингнем, – представился он. – Барон Горячих Камней, а также владелец Лапуты.
– Сэр Ричард, – ответил я. – Злая судьба обременила меня целой гроздью титулов, и когда я еду даже вот по такой пустыне, они гремят за мной следом костями всех вымерших предков.
Он весело и вкусно захохотал. Лицо его почему-то казалось нездешним, хотя для меня все лица должны казаться нездешними, но если Растер, Альбрехт или Макс для меня более, чем здешние, почти родня, то в этом бесшабашном спутнике проступает нечто совсем иное.
Ветер треплет волосы, копыта стучат особенно гулко и звонко, будоража кровь и обещая приключения. Глаза сэра Гуингнема сверкают дико, в них то и дело проскальзывает недоброе веселье, как у человека, который выкрал обратно свою похищенную возлюбленную, укрыл ее в надежном месте, а теперь возвращается мстить, карать и сравнивать владения врага с землей.
– А вас приключения находят часто? – поинтересовался я.
– Я бы хотел, – ответил он самоуверенно, – чтобы еще чаще… мы рождены для приключений и кровавых схваток, разве не так?
– Не знаю, – ответил я достаточно откровенно, – но, все верно, большая часть моей здешней жизни проходит именно так…
Он переспросил с интересом:
– Здешней?
– Ну да, – ответил я осторожно, – я приехал… издалека. Как и вы.
Он переспросил с некоторым беспокойством:
– По мне заметно?
– Почти нет, – заверил я. – Просто я несколько насторожен. В последнее время меня били часто, вот я и… стал таким подозрительным. Это пройдет после очередной серии побед. Конечно, блистательных.
Он беспечно расхохотался.
– Вы прекрасно сказали! После серии побед. Но нам нужно время от времени, не слишком часто, но все же терпеть поражения. Чтобы потом победы чувствовались на вкус ярче.
Я поинтересовался:
– Вы эти края знаете?.. Кто живет поблизости? Есть ли гостеприимные хозяева? Есть ли места, где укрыться, если вдруг за мной будет погоня?
– Если погоня, – ответил он незамедлительно, – надо драться!
– Но если врагов много?
– Все равно драться!
– А если слишком… а конь устал, пальцы уже не держат меч, а в голове гудит, как в дупле с рассерженными пчелами?
Он подумал, ответил нехотя:
– Ну, укрыться здесь можно разве что в замке Горячих Мечей.
– Он кому принадлежит?
Гуингнем покосился на меня с легкой иронией.
– Королю Тангеру.
– Королю Тангеру, – повторил я с недоумением. – Вот уж не думал, что в Армландии есть места, которые принадлежат какому-то королю…. За исключением короля Барбароссы!
Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке.
– И да и нет, дорогой друг.
– Это как? – поинтересовался я. – Хотя по этим краям странствую недавно, но я не слышал о таком замке! Как и о короле… как вы его назвали?
– Король Тангер.
– Да-да, король Тангер! Насколько помню, такого короля нет и в соседних королевствах.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
– Да, чувствуется, что вы в этих землях недавно… Король Тангер жил тысячу лет тому назад. Замок его давно разрушен, но каждые триста лет в некую лунную ночь он поднимается вновь во всей грозной красе…. и стоит, как новенький, почти лунный месяц. В нем никто не живет, слава о нем дурная, но смельчаки раз за разом проникают во все щели в поисках сокровищ.
– Что-то находят?
Он покачал головой.
– Нет. Там и не было ничего особенного. Заговорщики, свергнувшие короля, вывезли оттуда все ценное, даже мебель, а уже потом велели разрушить замок.
Легкая дрожь пробежала по моему телу.
– Где этот замок?
– Вон там…
Он указал вперед.
– За той горой?
– Нет, ближе. Видите, роща?.. за ней пустошь, еще одна роща, а в ней этот замок. Увидите внезапно. Его увидеть можно, когда подойдете совсем близко, что бывает и небезопасно.
Он хохотнул, я спросил настороженно:
– Подстрелят со стены?
Он махнул рукой.
– Если есть люди, то явно разбойники. Но и звери привыкли нападать оттуда внезапно. Как-то чуют, что их не видят…
Впереди показался берег реки, сэр Гуингнем внезапно умолк, на лице проступило беспокойство.
– Река? – пробормотал он. – Здесь уже река?..
– Да вот выпрыгнула, – ответил я ему в тон. – Тыщи лет текла вон там, потом тыщи лет здесь…
Он несколько принужденно засмеялся:
– Да, реки часто меняют русло…
– Иногда – с каждым наводнением, – заверил я.
Он вздохнул.
– Тогда придется искать мост. Или паром.
Читать бесплатно другие книги:
