Тайна богов Вербер Бернард
К счастью, тот, кто просыпается последним в мире, который кажется ему нормальным, ущипнул себя.
Я открываю глаза. В комнате писателя Габриеля Асколейна ничего не изменилось. Кровать. Потолок. Окно. Я по-прежнему на Земле-18, и, судя по отражению в зеркале, в которое я смотрю в ванной комнате, я все еще он, писатель Асколейн.
Нужно побритъ-«ся»? Умытъ-«ся»?
Я читаю статьи в журналах, читаю интервью, чтобы узнать, чем еще он занимался. Асколейн рассказывает, что по утрам спускается с ноутбуком в кафе, которое находится внизу его дома. Он читает там газеты, заказывает флан, большую чашку кофе с молоком, пьет много воды.
Я поступаю точно так же и замечаю, что мое тело при этом словно совершает давно знакомый ритуал. Официанты в кафе, кажется, хорошо меня знают. Они здороваются со мной и еще до того, как я успеваю что-то заказать, приносят большую чашку кофе с высокой шапкой взбитых сливок, графин холодной воды и газету.
Официант обсуждает со мной новости. Очень многое приводит его в ярость. От погоды до заявлений политиков.
– Можно вопрос? Сколько времени я прихожу сюда работать по утрам?
Он странно смотрит на меня.
– Ну, с тех пор, как вы сюда переехали. Значит, уже семь лет.
– А где я жил раньше? – спрашиваю я и делаю вид, что шучу, чтобы успокоить его. Официант качает головой и отходит.
Я читаю газеты.
Ничего нового. Войны, убийства, насилие, забастовки, захват заложников, терроризм, педофилия, загрязнение окружающей среды. Культура: самолюбование и абстракция. Политика: обещания, демагогия, пустые слова, которые можно наполнить любым смыслом. Только в разделе «Спорт» я вижу веселые лица юнцов-миллиардеров, с ног до головы покрытых эмблемами компаний-спонсоров, и толпы поклонников, восхищающихся ими за то, что они умеют забить мяч в ворота или в корзину. Повсюду триумф лжи, похвала глупости, циники, побеждающие последних борцов за разум с тем большей легкостью, что те сражаются в одиночку. Тупое стадо, жующее безвкусное сено, с энтузиазмом требует добавки.
Я понимаю, на каком топливе работал Габриель Асколейн. Во мне поднимается гнев – главный источник вдохновения любого живого существа, восприимчивого к тому, что происходит вокруг. Адреналин заставляет кровь кипеть.
Отлично. Я готов.
Включаю ноутбук и начинаю писать. Дробный стук клавиш. Все окружающее меня становится размытым. Воздух нагревается.
Я набрасываю фон. Описываю декорации. Олимпия. Эдем. Царапаю на скатерти карту острова, чтобы лучше ориентироваться.
Начинаю расставлять фигуры. Боги-ученики, боги-преподаватели. Монстры. Силуэты проступают все четче, окружают меня.
Еще декораций! Мебель, ковры. Полы. Газон. Лес.
Второстепенные действующие лица. Статисты. Миллиарды смертных.
Добавляю цвет, шумы, фразы, запахи. Слова помогают мне вспомнить ощущения.
Писать – это действительно захватывает. Мысли мчатся на всех парах. Пальцы носятся по клавиатуре, и через некоторое время я замечаю, что улыбаюсь. Я обливаюсь потом. Я теряю в весе, как во время занятий спортом.
Возбуждение нарастает. Персонажи мечутся в повествовании кто куда. Одни умирают, другие рождаются. Я ищу в себе источники доброты, чтобы создать добрых персонажей. Ищу месторождения тьмы, чтобы породить злых.
В четверть одиннадцатого я застопорился, потому что один из героев не может разобраться с проблемой, которая мешает ему идти вперед. Я вспоминаю анекдот, который рассказывал Жак Немрод.
Дело происходит на Земле-1 в 1860 году. Писатель Пьер Понсон дю Террайль, автор рассказов для ежедневных газет, каждый день отправлял в редакцию очередную историю о Рокамболе. Однажды он поместил своего героя, закованного в цепи, в гроб, набитый камнями. Шайка негодяев сбрасывает гроб в Атлантический океан в одном из самых глубоких мест, где вдобавок кишмя кишат акулы. После этого Понсон дю Террайль отправился к владельцу газеты и потребовал увеличения гонорара. Газетчик отказал, заявив, что приключенческие романы может писать кто угодно, и заказывает другим авторам продолжение историй о Рокамболе. Но никто не может найти правдоподобный способ спасти героя, которого писатель поместил в столь затруднительные обстоятельства. Тогда владельцу газеты волей-неволей приходится снова обратиться к Понсону дю Террайлю. Он повышает писателю гоноpap и просит спасти Рокамболя. На следующий день читатели увидели в газете рассказ, начинавшийся словами: «Решив свои проблемы в Атлантике, Рокамболь шагал в Нью-Йорке по 5-й авеню».
Я улыбаюсь. Отличный выход.
Не заниматься решением всех проблем. Обходить их.
Во что бы то ни стало идти вперед.
Итак, мой герой обходит проблему, оставив ее без решения, и начинает заниматься другими делами. Я чувствую себя еще могущественнее, чем раньше. С рыси перехожу на галоп.
11.30. Я в творческом экстазе. Пальцы барабанят по клавишам с сумасшедшей скоростью. Я забываю, кто я и что делаю. Я весь там, с моими персонажами. Я снова на Эдеме.
Люди издали смотрят на меня, но никто не приближается. Какой-то человек протягивает мне книгу для автографа, я подписываю ее, не отрываясь от целиком поглотивших меня событий.
12.30. Я начинаю кашлять. Посетители кафе курят, над нашими головами уже висит плотное сизое облако. Дым раздражает глаза и нос.
Здесь не запрещается курить в кафе, и чужой табачный дым заставляет меня прекратить работу.
Я все лучше понимаю Габриеля Асколейна. Он говорит в интервью, что после работы отправляется заниматься спортом в ближайший городской сад.
Я иду в сад, замечаю группу, которая медленно выполняет упражнения на растяжку, и присоединяюсь к ней. Кажется, они знают меня и сдержанно приветствуют. Я повторяю упражнения за ними.
13.00. Возвращаюсь домой. Звоню Дельфине. Она соглашается встретиться, и я еду к ней в студию «Синяя бабочка».
По дороге я замечаю, что человек в бежевом плаще и черной шляпе снова следует за мной. Мне вовсе не хочется вести его к Дельфине, и я прикладываю немало усилий, чтобы оторваться от него.
Наконец мне попадается универмаг, в котором с этажа на этаж бродят толпы покупателей. Мне удается спрятаться, и я вижу, что мой преследователь уходит в другую сторону. Тогда я отправляюсь к Дельфине, которая спокойно ждет меня, сидя у себя в кабинете.
Сегодня на ней ярко-синее платье, которое еще сильнее подчеркивает черный цвет ее глаз. В длинных темных волосах, рассыпавшихся по плечам, розовый цветок, похожий на цветок вишни, и она выглядит совсем по-восточному.
– Какую кухню вы предпочитаете?
– Китайскую… Я хотел сказать, тигриную.
В тигрином ресторане нам подают острые блюда, больше напоминающие тайские. Стены ресторана увешаны золотыми блюдами с изображениями тигров.
Дельфина говорит, что не спала и всю ночь читала мою книгу «Посуда в слоновьей лавке».
Я польщен тем, что она так быстро решила познакомиться с моим творчеством.
– Сначала один вопрос. То, что о вас говорят, правда?
И она пересказывает мне с десяток нелестных отзывов о моей персоне.
– И что вы об этом думаете?
Дельфина смотрит куда-то мимо меня.
– Я думаю, что успех ваших книг навлек на вас ненависть тех, кто вам завидует и мечтает хоть как-то бросить тень на ваше имя и ваши книги. Свет привлекает тьму. Любое действие вызывает противодействие.
– В таком случае…
– Но вот что удивительно – как только кто-то добивается успеха, вокруг него тотчас же появляется множество критиков и совсем немного почитателей. Я не нашла ни одной хвалебной статьи о вас, ни одной, где о вас говорилось хотя бы нормально.
– То, что я пишу, слишком «другое», чтобы нравиться тем, кто держит бразды правления в петушьей литературе. И они стремятся уничтожить то, чего не понимают.
– А что скажете вы сами? – спрашивает Дельфина.
– Я, наверное, разочарую вас, но, хоть я и мало себя знаю, все-таки у меня самая обычная жизнь и обычная работа, которой я каждый день посвящаю свое время. Ничего особенного.
Она пристально смотрит на меня, словно хочет убедиться, что все, что она читала обо мне, – ложь.
– Я все-таки должна кое-что сказать вам о ваших книгах. Вы пишете по принципу: в поступках героев раскрывается их внутренний мир.
– Это верно. Я думаю, что понять, кто ты есть на самом деле, можно, только столкнувшись с каким-нибудь препятствием. Действие позволяет описать характер гораздо нагляднее, дать более сильные образы. Я думаю и пишу образами.
– Вы должны попробовать обратное: внутренний мир героев определяет их поступки.
– То есть вы хотите сказать, что я должен, например, описать маньяка и только потом – его поступки?
Она кивает. Ее замечание кажется мне занятным.
– Я не писатель, но думаю, что, если очень подробно, очень точно описать характер персонажа, его психологические особенности, внешность, прошлое, надежды, страхи, чувства… Словом, тогда он однажды освобождается от власти своего создателя.
– А что дальше?
– Персонажи могут существовать самостоятельно, и вы не должны будете указывать им, как поступить или когда выйти на сцену. Если вы полно и подробно опишете героя, рано или поздно должно произойти маленькое чудо: ваш персонаж удивит вас, он будет вести сюжет к таким поворотам, о которых вы даже и не задумывались. Но чтобы это произошло, вы должны продумать все до мелочей. Вы должны знать все особенности его личности. Знать, как он воспринимает мир, даже если он делает это шиворот-навыворот, знать все его мании, фобии, печали, радости. Знать, что причиняет ему боль, о чем он лжет, что предчувствует.
– Как в «5-м мире»? Чем подробнее описан персонаж, тем дальше он может отойти в своем развитии от исходной модели?
– «5-й мир» – всего лишь бледное подобие той великолепно оснащенной лаборатории, какой является роман.
В прошлый раз эта смертная учила бога духовности, теперь она учит писателя писать романы.
– Герой должен быть полон противоречий. Например, ему наносят рану, и он учится держать удар, становится сильнее. Он должен добиться успеха потому, что потерпел поражение. Это сложная личность, о многих сторонах своего характера он и сам не догадывается. Он будет удивлять неожиданными поступками. Таковы люди. – Она особо подчеркивает эти слова. – Если это женщина, то она будет истеричкой, но с отлично развитой интуицией.
– А не слишком ли карикатурный образ получился?
– Нет. Вы ведь сами можете определить, насколько взбалмошной ей быть. И насколько сильна ее интуиция. Но тут следует соблюдать осторожность: интуиция может оказаться ее слабым местом, недостатком, а истерики – сильным. Персонажей нужно без конца описывать. Постоянно их рисовать. Вспоминать их прошлое, испытания, выпавшие на их долю, боль, которую они пережили. И противоречия! Чем больше противоречий, тем лучше. Как в майонезе. И тогда вы получите удивительное преимущество: создавать из ничего живое самостоятельное существо. Вам не нужно будет придумывать сюжет. Ваши герои придумают его за вас.
Она умолкает. Ждет моей реакции.
– Знаете, я вовсе не стремлюсь написать идеальный роман.
– Ах вот как, – разочарованно произносит она. – К чему же тогда вы стремитесь?
К Великому Богу. Я маленький бог, который ищет Великого Бога. Но если я скажу ей об этом, она снова обвинит меня в богохульстве. Или решит, что меня пора определить в буйное отделение.
– К тому, чтобы самому стать лучше. Разобраться со своими собственными противоречиями. Любить. Любить вас.
– Но вы, даже как персонаж реальной жизни, не очень правдоподобны.
– Что я опять сделал не так?
– Если вы хотите любить меня, что я, в общем-то, могу понять, нужно…
– Попытаться по-настоящему понять персонажа, за которого играете вы, да?
– Нет. Если вы хотите понравиться мне, не стоит действовать так, как вы это делаете. Я объявила вам, сколько пунктов вы должны набрать. Не топчитесь на месте. Это игра. Играйте со мной.
– Что за игра?
– Игра в соблазнение.
– Не понимаю. Мои чувства к вам совершенно искренни.
– Вот именно. Перестаньте быть искренним. Станьте манипулятором. Женщины обожают играть. Мы кошки, а вы собаки. Все кошки – игроки. Удивляйте меня.
С Матой Хари и Афродитой было проще. Разве я мог предположить, что соблазнить смертную будет сложнее, чем саму богиню любви?! Внезапно я понимаю страсть Зевса к смертным и презрение, с каким он относился к обитательницам Олимпа.
– Нет, – отказываюсь я.
Она смотрит мне в глаза.
– Браво. Плюс один балл. Три из двадцати.
– Я опять не понял.
– Отказываясь соблазнить меня, вы показываете, что поняли один из пунктов дельфиньей морали: ослабить хватку. Получить что-то можно, только перестав за это цепляться. Вы становитесь мне интересны.
– Вы смеетесь надо мной.
– Я тоже полна противоречий. Когда вы преследуете меня, я думаю: еще один охотник за девочками, который считает меня дичью, хочет поймать и сделать чучело, которым можно будет украсить свою гостиную. Когда же вы отказываетесь от своих намерений, я думаю: я что, недостаточно хороша для него? И начинаю проводить спешный смотр своей внешности и умения соблазнять. Я думаю: он заметил, что у меня недостаточно большая грудь, зато слишком широкие бедра. Я думаю: в его окружении есть женщины лучше меня. Вот так одной простой фразой вы снова пробуждаете интерес к себе.
– Но я думал, что вы интересуетесь только мистикой. Нет желаний – нет и страданий…
– У меня есть гормоны. И потом, вы когда-нибудь встречали женщину, которой не хочется быть желанной?
– Спасибо за этот урок.
– Неплохо. Еще один балл.
– За что?
– Вы сказали «спасибо». Значит, вы понимаете, что я желаю вам добра. Многие мужчины неблагодарны, они считают, что им и так все полагается. Искренняя благодарность – хороший подарок. Я принимаю его. Четыре из двадцати. Так, а теперь скажите: вы умеете готовить?
– Нет.
– Он называет себя богом, но не умеет готовить! – смеется она. – Ну что ж, я вас научу. Это лежит в основе любой профессии. Особенно в основе писательской. Так, с чего бы начать… Нужно что-то простое и типично дельфинье.
И она рассказывает мне рецепт, который, по ее словам, пришел из глубины дельфиньей цивилизации. Она узнала его от своей матери.
44. Рецепт Дельфины: ватрушка
Для теста:
250 г муки
100 г растительного масла
100 г сахара
1 яйцо
2 щепотки сухих дрожжей
Тесто как следует вымесить и выложить в квадратную форму на пергаментную бумагу.
Теперь начинка. Положить 800 г творога в дуршлаг и дать ему стечь.
Вылить в миску 4 желтка.
Добавить 180 г сахара, 20 мл сметаны, 2 пакетика ванильного сахара, горсть изюма. Смешать с творогом. Взбивать миксером 10 минут. Попробовать – не слишком ли кисло, не слишком ли сладко?
Отдельно взбить 4 белка в плотную пену, осторожно добавить в творог.
Выложить все на тесто.
Выставить температуру духовки на 4-й уровень на 10 минут. Когда духовка достаточно нагреется, поставить туда пирог на среднюю высоту. Оставить на 45минут. Выключить духовку; не вынимать пирог примерно в течение получаса, чтобы не осел.
Когда пирог остынет, подавать на стол.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания (глава, написанная Мишелем), том VI
45. Уксус
В течение следующих дней я путешествую по Земле-18.
Пользуясь тем, что я писатель, я просил организовать мне доступ в самые удивительные места, где я не бывал, когда был простым смертным.
Я посещаю ясли, где полно плачущих детей, которые требуют еды или ласки. Там звучит целый концерт плача. Я узнаю, что в родильных домах медсестры собирают плаценту, остающуюся после родов. Я расспрашиваю их, и они рассказывают, что на основе плаценты изготавливают очень дорогие кремы для капризных потребительниц.
Круг замыкается. Пользуясь кремом, сделанным из отбросов после родов, женщины будут соблазнять мужчин, чтобы найти того, от кого можно будет родить детей. И так далее.
Я посещаю лицей, где дети молча слушают преподавателей, которые объясняют им, что Солнце вращается вокруг Земли. Я не решаюсь спорить с ними. Дети расспрашивают меня о том, каково это – быть писателем, и мне очень нравится с ними разговаривать.
– Вы все можете стать писателями, у всех вас есть талант, нужно только осмелиться и позволить ему проявиться. Не оценивайте себя. Забудьте придирки родителей и нотации преподавателей. Позвольте вашему воображению вырваться наружу. Начните с небольших историй, рассказывайте их вашим друзьям, постепенно переходите к более крупным вещам.
Преподаватели упрекают меня за то, что я подталкиваю детей к бунту, советую им творить, не боясь осуждения. Я и преподавателям советую писать, чтобы дать выход порывам души. Не боясь осуждения.
Я посещаю завод и ощущаю почти материальное облако напряжения, царящего тут из-за постоянной конкуренции и надсмотра начальников. Повсюду полно маленьких боссов, которые требуют повиновения от подчиненных, которые в свою очередь командуют теми, кто стоит ниже.
Я посещаю спортивный центр, где тренеры орут на спортсменов, хотя тем время от времени случается пережить моменты восторга, когда побит очередной рекорд.
Я посещаю казармы. Все военные помешаны на футболе и говорят только о любимых командах. Или играют в карты. Мне кажется, что я вижу толпы бездельников, которые ждут войны, чтобы продемонстрировать все, чему их научили.
Я посещаю тюрьму. Мне разрешают поговорить с несколькими заключенными, которых считают тут самыми умными, потому что они время от времени заглядывают в библиотеку. Они рассказывают об ужасных испытаниях, которые пережили, и я чувствую, что другим от них досталось гораздо сильнее. Все они говорят, что сидят за торговлю наркотиками, но от директора тюрьмы я узнаю, что все несколько сложнее. Маленький веселый, постоянно улыбающийся старичок руководил международной сетью наркодилеров. Его укрепленный замок посреди джунглей защищала целая частная армия. Высокий унылый тип похищал детей. Спокойный толстяк был киллером на службе у мафии. Невысокий парень с тяжелым взглядом зарубил мачете всю свою семью и соседей. Молчун оказался рецидивистом, с особой жестокостью насиловавшим и убивавшим свои жертвы.
Я посещаю сумасшедший дом. Узнаю, что здесь внутренней валютой является табак. Душевнобольные избрали себе королеву, высокую властную женщину, которая распределяет сигареты между больными в зависимости от того, в каком она настроении.
Я разговариваю с врачом, и в этот момент один больной втыкает вилку в глаз санитара. Раздается вой сирены, а большинство тех, кто меня окружает, отпускают шутки о том, что только что произошло. К моему огромному удивлению, пациенты этого заведения могут спокойно входить и выходить из здания больницы, просто расписываясь в журнале. Если больные слишком возбуждены, санитары раздают им снотворное.
Я посещаю дом престарелых. Большинство жильцов сидят в столовой и не отрываясь смотрят в крошечное мутное оконце телевизора. По утрам их рассаживают лицом к телевизору, а вечером развозят по комнатам и раздают лекарства.
Я посещаю хоспис, где ухаживают за умирающими. Там я встречаю удивительных людей, которые посвящают свою жизнь тому, чтобы облегчать другим последние дни жизни. Удивительно, что здесь столько людей, горящих желанием помогать другим, в то время как в яслях видел совершенно равнодушный персонал.
Вот каковы люди Земли-18.
Узнать мой мир, чтобы рассказать о нем, – это кажется мне необходимым условием писательского труда.
Я посещаю храмы дельфинов, тигров, термитов, коршунов, волков, медведей…
Разговариваю с их священнослужителями, слушаю их, стараясь оставаться непредвзятым и забыть, что лично знаком с их богами. Одни из них говорят сухо, держатся надменно. Они словно замурованы в свои одежды и сознание собственного превосходства, другие открыты к общению, доброжелательно относятся к моему экуменическому настрою.
Все эти встречи я завершаю вопросом: «Что бы вы попросили у вашего бога, если бы встретили его?»
Моим коллегам, богам-ученикам из 18-го выпуска, следовало бы хоть раз побывать здесь. Они бы увидели, как их мысли извращали, толковали, обрезали, чтобы в итоге получилось нечто совершенно противоположное тому, что они хотели сказать.
Я посещаю обсерваторию, беседую с ее директором. Это мужчина с длинными седыми волосами.
– Как по-вашему, что там, наверху?
– Я полагаю, там сферы, заключенные в другие, большие по размеру.
Я не решаюсь сказать ему, что, скорее всего, он прав.
– А что за самой большой сферой?
– Другая, которая еще больше.
Во второй половине дня я веду свое расследование, а по утрам пишу «Царство богов». Я работаю в кафе до тех пор, пока курильщиков не станет слишком много и мои глаза не начнут слезиться от дыма. Тогда я поднимаюсь к себе в квартиру и пишу там, под музыку, в окружении масок, марионеток и шахматных досок.
Не меньше трех раз в неделю я встречаюсь с Дельфиной. Она учит меня готовить, дает советы о том, как писать романы (с точки зрения «читательницы, задающей себе вопросы»), дает мне уроки духовности (основанной на ортодоксальных дельфиньих принципах, так как она считает, что некоторые дельфины чересчур увлеклись модернизированной версией своей религии).
По вечерам мы ходим в кино, в театр или в оперу. Мы смотрим выступления комиков или фокусников, потом ужинаем.
Я любуюсь ее темными блестящими волосами и огромными черными глазами. Она все больше привлекает меня. Я показываю ей несколько фокусов, которым меня научил Жорж Мельес. В частности, тот, с цифрами, где в отгадке слово «киви». И другой, с картами, когда перемешанные короли, дамы, валеты и тузы оказываются аккуратно разложенными в отдельные кучки.
– Это фокусы с «неизбежным выбором». Ты думаешь, что можешь выбрать тот или другой вариант, а на самом деле все идет по заданному сценарию.
После обеда я гуляю по городу и открываю для себя планету, которую прежде видел только в увеличительное стекло анкха.
Робер, получив от меня первые страницы «Царства богов», прислал мне письмо, написанное удивительно изящным почерком: «Любопытный, неожиданный проект. Он не похож ни на что из того, с чем я имел дело раньше. Эта книга дает возможность по-новому говорить о том, что мы до сих пор считаем священным или запретным. Я много думал и в конце концов решил ввязаться в эту авантюру».
Иногда Дельфина приходит ко мне, и мы вместе завтракаем. Я готовлю что-нибудь по ее рецептам. Даже если блюдо не удается и совершенно несъедобно, она всегда оставляет свою тарелку пустой. Просто добавляет в то, что я приготовил, соль, перец и какие-нибудь специи.
Иногда она остается и смотрит, как я работаю. Может быть, ей нравится наблюдать, как мои пальцы порхают над клавиатурой, или она просто хочет убедиться, что я пишу так быстро, как ей рассказывал.
Мы говорим об искусстве писать книги. Она хочет узнать мои «рецепты».
– В любом хорошем романе есть видимая и невидимая части. Невидимая состоит из «скрытых ингредиентов», которые исподволь питают сюжет. Всего их три: 1) волшебство, 2) хорошая шутка, 3) инициация.
– А что происходит в видимой части?
– Там тоже три составляющих: 1) загадка, 2) любовная история, 3) малоизвестное научное открытие.
– Не слишком ли это механистично?
– Все зависит от мастерства. Это как с рецептом какого-нибудь блюда, или нет, как с рецептом создания живого существа. У каждого есть сердце, мозг, половые органы, но все при этом не похожи друг на друга. Так же и у видимой части романа есть голова, тело, ноги, но все это может выглядеть по-разному. Разный цвет кожи, разный рост и вес, узкие глаза или пухлые губы и так далее…
– Значит, для вас написать роман – все равно что создать живое существо?
– Конечно.
Когда я говорю об этом, мне кажется, что в меня вселяется кто-то другой – писатель Габриель Асколейн.
Он знает, о чем говорит, потому что за его плечами несколько десятков лет писательского опыта.
– Сначала появляется скелет. Намечается сюжет, его развитие, интрига, неожиданная развязка. Это грубый набросок, он не всегда выглядит привлекательно, но в нем уже все заложено. Именно это позволит истории, которую вы собираетесь рассказать, твердо стоять на ногах. Затем формируются внутренние органы – нужно написать несколько главных, захватывающих сцен.
– А волшебство, шутка, инициация?
– Обязательно, так же как и характеры героев. Все это позволит истории не топтаться на месте. Итак, органы: это и внезапные повороты сюжета, любовные сцены, неожиданные признания.
– А потом?
– Потом мышцы. Это уже не такие яркие сцены, но они необходимы для развития сюжета. Дальше – кожа, которая покрывает все. Когда вы читаете, вы видите только кожу, так же как, глядя на вас, я вижу только кожу лица, но, если бы у вас не было скелета, вы бы валялись на земле бесформенной кучей.
– Мне нравится увлеченность, с какой вы рассказываете о своей работе. Я понимаю теперь коллег, которые вам завидуют, – говорит Дельфина. – У вашей жизни есть смысл. Какими несчастными себя чувствуют те, кто так и не понял, зачем появился на свет.
– У вашей жизни тоже есть смысл, Дельфина. Рисование и духовность. Это то, что помогает нам понять самих себя. Мы оба движемся вперед с равной скоростью.
В течение недели мы вместе работаем над интернет-проектом «Царство богов», Дельфина разрабатывает графику. У нее удивительное чувство цвета. Персонажи искусственного Олимпа выходят из ее рук поразительно живыми: потрясающие грифоны, симпатичные херувимы с кукольными, бледными личиками. Трехголовая химера даже страшнее, чем на самом деле.
У этой молодой женщины настоящий талант – декорации для будущего спектакля у нее выходят гораздо живописнее, чем те, что я видел на Эдеме. Все, что она делает, получается лучше, сложнее, идеально.
Я понимаю, что у нее есть то, что я подсознательно всегда искал в женщине: у нее есть собственный мир, который я могу сравнивать со своим.
Любой, кто что-то создает, самим этим актом творения становится богом.
Глядя на фантастические рисунки Дельфины, я стараюсь превзойти самого себя, работая над романом «Царство богов». Мой сюжет должен соответствовать ее произведениям.
Она говорит мне:
– Иди как можно дальше в поисках, не бойся рисковать, не ставь себе ограничений. Только так ты станешь особенным, неподражаемым. Придумывай невероятные ситуации, необыкновенных, оригинальных персонажей. Не бойся, что получится «слишком», не бойся шокировать. Все, что сегодня критики называют «отвечающим духу времени», они сами же завтра назовут старомодным. Прокладывай свою собственную дорогу, не похожую на другие. Не старайся быть модным. Диктуй свою моду.
Я пишу как сумасшедший. Довожу в романе ситуации до абсурда, до смешного. До экстравагантного. Когда я захожу слишком далеко, сюжет разваливается, как карточный домик, построенный наспех.
Мои Вавилонские башни.
Тогда я начинаю снова, и снова, и снова.
Пытаюсь применять правило: внутренний мир персонажей определяет их поступки, а не наоборот. И чувствую, что стал писать по-другому. Более медленно и тяжело, но текст получается более глубоким.
Дельфина читает то, что я написал, и сурово критикует. Она заставляет меня сильнее углубляться в психологические нюансы. Считает, что Мата Хари недостаточно изящна, что Зевс слишком очеловечен. Единственный персонаж, который ей кажется интересным, – это Рауль.
– У него есть темная сторона, и это привлекает. Он выглядит суровым, но в то же время понимаешь, что он не плохой. Вот настоящий герой твоего «Царства богов». Пусть он выиграет.
Я с трудом сглатываю. Настоящий Рауль выиграл в Большой игре на Эдеме, ладно, но пусть он не лезет в мою жизнь в этом мире.
Я мрачнею.
– Автор романа – я, и я буду решать, кто хороший парень и кто выиграет. Увидишь, что я сделаю с твоим Раулем.
– Опомнись. Не надо мне ничего доказывать. Если ты назло попытаешься сделать Рауля антипатичным персонажем, это будет очень заметно, и ты добьешься совершенно обратного эффекта. Точно так же, если ты попытаешься спасти этого трусливого Мишеля, это будет выглядеть натянуто. У тебя нет выбора. Ты должен предоставить своим персонажам свободу. Они уже стали слишком живыми, чтобы ты вертел ими как хочешь.
Мы проводим выходные вместе, и она учит меня дельфиньей йоге. Я не очень спортивен, мне не хватает гибкости и мне трудно повторять ее движения. Дельфина говорит, что я должен делать вдох, потягиваясь, чтобы расслабить все тело.
Мы идем в кино на приключенческий фильм, и она говорит, чтобы я следил за всеми деталями и анализировал.
– Что не так в этом фильме?
– Актеры какие-то вялые.
– Нет, дело не в актерах. Дело в сценарии. Они показались тебе вялыми, потому что их персонажи были никакими, словно брикеты замороженных овощей. Все было ясно с самого начала. Я могла бы точно сказать, что будет в каждой следующей сцене. Быть непредсказуемым – это минимум вежливости, которой читатель вправе ожидать от автора. В этом фильме было совершенно очевидно, что главный герой победит. Найдет сокровище и поцелует принцессу. В нем не было ничего противоречивого. На протяжении всего фильма он оставался совершенно одинаковым. Настоящий, хороший персонаж романа меняется, сам сюжет заставляет его меняться. Это как маятник. Эгоист становится щедрым. Трус становится храбрецом. Скромный и тихий поднимается на царский трон. Он меняется. Именно поэтому рассказанная история оказывает терапевтический эффект на зрителя или читателя. Она показывает, что и он может измениться. Его недостатки тут не помеха. Они даже могут стать преимуществами.
Мне нравится, когда она так рассуждает.
– Настоящий герой не должен быть однозначным, мы всегда должны предполагать, что он может потерпеть неудачу или перейти на сторону негодяев. Пусть принцесса откажет ему, пусть его близкие подозревают его в преступлении. Все как в жизни. Ведь принцессы не соглашаются спать с первым встречным.
– Да, я уже заметил.
Дельфина делает вид, что не слышала этих слов.
– Те, кто рядом с героем, не только не помогают ему, они из зависти создают массу препятствий у него на пути.
– Это мне тоже знакомо.
Она умолкает и презрительно смотрит на меня.
– А знаешь почему? Потому что ты герой своего собственного произведения, и в нем полно противоречий.
– Как это?
– Ты бог, а жизни тебя учит смертная, религию которой ты сам выдумал. Ты ведь это говорил, да? – И она начинает смеяться. – Кроме того, ты и сам не понимаешь того, чему учил других!
Читать бесплатно другие книги:
