Тайна богов Вербер Бернард
Мы быстро идем вперед по прочным доскам. Зловоние становится слабее. И вот мы ступаем на землю.
– Спасибо, – шепчу я Афродите.
– Это получилось само собой, – отвечает она, словно извиняется за то, что спасла соперницу.
Растительность вокруг гораздо гуще, чем на том краю. Огромные деревья отбрасывают тень, и все внизу погружено во мрак. Ветер свистит в ветвях, время от времени принося с собой волны тошнотворного запаха.
Афродита крепко сжимает мою руку.
– Давайте я пойду вперед, разведаю, что там, – предлагает Орфей. – Мне кажется, я узнаю места. Если мы пойдем прямо, скоро должен появиться вход.
Я иду позади, помогаю Эдипу. Мы поднимаемся по склону горы, покрытому лесом. На том краю растительность была похожа на экваториальные джунгли, здесь же она больше напоминает северные непроходимые леса, кругом колючие кусты, дубы с кривыми ветвями.
Мы замечаем, что не одни. Услышав волчий вой, едва ли не радуемся – этот противник нам хотя бы знаком. Прибавляем шагу. Волков становится все больше.
– Они собираются в стаю, чтобы напасть на нас, – говорит Эдмонд Уэллс.
Мы останавливаемся и достаем анкхи. Вокруг продолжается невидимое нам движение.
– Они дождутся темноты и тогда нападут, – предполагает Эдип.
В этот момент из чащи выскакивают три огромных волка. Из пасти у них капает слюна, глаза налились кровью.
Мы убиваем их выстрелами из анкхов. Но вот уже новая группа хищников с рычанием бросается вперед.
– Они, похоже, голодны.
– Осторожно, справа!
Я убиваю троих одной очередью.
Теперь волки нападают со всех сторон. Их десятки, сотни. Анкх начинает нагреваться у меня в руках и наконец разряжается. В тот самый момент, когда волк бросается на меня, я хватаю палку и наношу ему удар, размахнувшись, будто играю в теннис. Я отчаянно сражаюсь, мои друзья тоже отбиваются от хищников, но наши силы слабеют, нас вот-вот растерзают… Но вдруг раздается музыка.
Это Орфей, который, спасаясь от волков, забрался на дерево, достал лиру. Волки прекращают кидаться на нас. Они сбиваются в стаю и слушают музыку. Мы встаем, изнемогая от усталости. Наша одежда превратилась в лохмотья.
– Играй, пожалуйста, играй, не останавливайся, – умоляет Афродита.
Орфей играет нежную мелодию, и волки ложатся на землю. Кажется, даже деревья склоняются к Орфею.
– Твоя музыка действует на них! – восхищаюсь я. – Значит, то, что говорится в твоем мифе, – правда? Как тебе это удается?
Орфей перебирает струны лиры, и волки засыпают.
– У каждого из нас есть свой дар, – отвечает Орфей. – Нужно только найти его и развивать.
Он играет другую мелодию. По деревьям пробегает дрожь, их ветви указывают нам путь.
Эдмонд Уэллс замечает в склоне горы, высоко над нашими головами, вход в пещеру, напоминающий раскрытую пасть. Два выступа, находящиеся выше, похожи на глаза, и это еще больше усиливает впечатление, что гора живая.
– Орфей, ты уверен, что это и есть вход в ад? – спрашивает Афродита.
– Во всяком случае, на Земле-1 он выглядел именно так.
Меня снова потрясает мысль, что разные миры связаны между собой. Как объяснил мне Пан, существуют как «горизонтальные» связи между мирами, находящимися на одном уровне, так и «вертикальные», между нижними и верхними мирами.
Олимпия на Эдеме – копия Олимпии на Земле-1.
Боги и чудовища – те же, что в мифах Древней Греции Земли-1.
Страны и цивилизации тоже очень похожи.
Значит, Земля-1 – это основной «источник ссылок»?
Нет, Земля-1 сама находится под влиянием соседних, верхних и нижних миров. Пан дал мне один из ключей к познанию Вселенной.
Земля-1 – шахматная доска, вокруг которой множество других таких же досок. Соединенных невидимыми ветвями.
– Мишель, о чем ты задумался? – спрашивает Афродита.
Она машинально поглаживает морщинки у глаз, словно надеется, что ей удастся стереть их.
– О тебе, – отвечаю я.
– Я счастлива, что мне удалось спасти твою маленькую планету.
Но в ее голосе я слышу некоторое сожаление.
Я стараюсь снова ощутить «Здесь и Сейчас». В этом «Здесь и Сейчас» я переживаю самое опасное приключение вместе с самой красивой женщиной. Одно только «но»: теперь физическая красота не имеет для меня никакого значения.
Важна только красота души. И сейчас моя душа связана с душой одной-единственной женщины в мире, с душой Дельфины.
Где бы я ни был, она со мной. В моем сердце.
– А нельзя ли обойти эту пещеру? – спрашивает Эдмонд Уэллс.
– Смотрите, – отвечает Орфей, – стены вокруг отвесные и гладкие. У нас просто нет вы бора.
Мы долго пробираемся через сумрачный лес и выходим на небольшую площадку, похожую на губу, перед самым входом в пещеру. Снова поднялся туман, во круг почти ничего не видно. Мы медленно идем вперед.
Едва мы приближаемся ко входу, как стая летучих мышей вылетает нам навстречу, задевая крыльями, заставляя распластаться на полу.
– Гостеприимно нас встречают, ничего не скажешь, – замечает Эдмонд Уэллс.
Запах серы и гнили волнами накатывает на нас. Орфей идет впереди. Он подбирает палку, обматывает ее лианами – показывает нам, как сделать факелы. Теперь мы можем освещать себе путь, продвигаясь вперед в пещере, свод которой поднимается на двадцатиметровую высоту. Орфей извлекает несколько звуков из своей лиры, чтобы понять, насколько просторны коридоры, и успокоить животных, которые могут там находиться.
Музыка как оружие.
– Ты никогда не фальшивишь? – спрашивает его Эдмонд Уэллс.
– Фальшивая нота, сыгранная неумело, – это просто фальшивая нота. Фальшивая нота, сыгранная уверенно, – это импровизация.
Вода капает со сталактитов. Вдруг из коридора, уходящего вбок, доносится порыв ветра.
– Это настоящий лабиринт. Наверное, нужно было оставлять метки на стенах, чтобы потом вы браться из него, – замечает Эдип.
– Если это похоже на тот ад, в котором я был, – говорит Орфей, – выйти через вход не удастся.
– В любом случае, – замечает Эдмонд Уэллс, – выход, который нам нужен, находится наверху, так что нам все равно придется подниматься.
Афродита все-таки поднимает ком серы и чертит желтый крест на стене.
Мы идем дальше через анфилады пещер, которые соединены с другими анфиладами. Зловоние приобретает новые оттенки, летучие мыши, которые попадаются нам по дороге, становятся все более упитанными.
– Ты точно знаешь, куда нас ведешь? – спрашивает Афродита Орфея.
Он снова берет несколько нот, которые повторяет эхо.
В этот момент мы оказываемся на перекрестке и видим желтый крест, который нарисовала Афродита.
– Мы заблудились, – горестно восклицает она. – Мы ходим по кругу.
– Нет, нет, здесь точно есть правильный путь, – говорит Орфей.
Мы выходим в новый туннель, который ведет наверх. Запах и цвет стен здесь другие. На стене опять желтый крест, но мы уверены, что еще не были здесь.
– Мне страшно, – шепчет Афродита, вцепляясь в мою руку.
Мы идем вперед, от одного желтого креста к другому, и вдруг видим, как следующий сам собой появляется на стене.
– Это дьявол!.. Он рисует кресты, чтобы заманить нас в ад, – с ужасом шепчет Афродита.
– Это кто-то в шлеме-невидимке Аида, – поправляет ее Эдмонд Уэллс, указывая на следы у стены, на которой появился желтый крест.
– Человек-невидимка!
– Люди-невидимки, – уточняю я, заметив другие следы вокруг нас.
Мы понимаем, что окружены людьми, которые рассматривают нас, но мы их не видим.
Желтые отметины приводят нас в огромную пещеру, посреди которой протекает подземная река. У причала привязана длинная лодка, а в ней сидит кто-то в одежде венецианского гондольера. На нем шляпа с зеленой лентой, которая скрывает его лицо, и длинный плащ.
– Это Стикс, река мертвых, – бормочет Орфей, пряча лиру. Он вспоминает, что с ним случилось, когда он в прошлый раз был здесь.
– Или копия этой реки, – говорит Эдмонд Уэллс.
– Человек в лодке – это Харон, перевозчик мертвых, – еле слышно шепчет Афродита.
– И что мы будем делать? – беспокоится Эдип.
– Не время отступать, – говорит Орфей. – Слишком поздно. Продолжим наш путь. Посмотрим, куда он нас приведет.
Мы входим в лодку, и гондольер встает с едва слышным смешком. Он погружает длинное весло в воду, которая кажется плотней обычной воды. Лодка начинает скользить по реке, над которой стоит легкий туман.
Стикс.
Наша странная лодка со странным рулевым проплывает под сводами мрачных пещер. Повсюду сверху свисают сталактиты.
Вдруг течение становится более быстрым. Лодочник ведет лодку, лавируя между торчащими из воды сталагмитами. Время от времени тусклый свет падает на его лицо, и я вижу, как он улыбается.
Река разветвляется. На берегу притока сидят люди в лохмотьях и плачут. Эдмонд Уэллс напоминает нам, что это Коцит, о котором он писал в своей «Энциклопедии».
Коцит, первый приток, река плача.
Дальше еще один приток. По его берегам медленно по кругу бродят люди с потусторонним взглядом.
Лета, второй приток, река забвения.
Наша лодка скользит все быстрее по зеленым водам. Едкий удушливый запах. Новый приток – река, покрытая пятнами пылающего бензина. Люди на ее берегах корчатся, как от ожогов, их кожа свисает лохмотьями.
Флегетон, третий приток, огненная река.
Дальше Стикс течет между берегов, на которых дерутся люди. Они царапаются и кусаются, пинают друг друга ногами, таскают за волосы.
Стикс, четвертая, главная река, река ненависти.
Некоторые люди падают в зеленую воду и продолжают драться в воде, обдавая брызгами тех, кто остался на берегу. Дальше берег становится красным. Вокруг огромных костров одни существа в лохмотьях привязывают других к пыточным орудиям, утыканным гвоздями, или к колесам для четвертования, волокут их к виселицам. Они вешают и подвешивают, избивают хлыстами, жгут и режут бритвами. Нас оглушают вопли.
Лицо нашего рулевого все еще скрыто шляпой, но мы видим, что он усмехается.
Красные берега остаются позади, начинается серая территория. Со свода пещеры капает, будто пошел дождь.
Я поднимаю голову и вижу, что весь свод покрыт плачущими головами.
– Вот из этих слез и состоит Стикс, – говорит Орфей.
Я вглядываюсь в лица и, мне кажется, узнаю одного…
Люсьен Дюпре.
Богоубийца.
Если он здесь, то, может быть, и Мата Хари тоже.
Я не могу удержаться и кричу:
– Мата!
Множество женских голосов отвечают мне:
– Я Мата! Я здесь!
– Нет, это я! Я здесь!
– Нет, здесь!
– Я Мата! Освободи меня отсюда!
– Нет, освободи меня!
– Сюда, сюда! Я твоя Мата!
Пронзительные женские голоса воют вокруг. Харон усмехается, сидя на носу лодки. Его лицо скрывает тень огромной шляпы.
– Успокойся, – шепчет Афродита, – ее здесь нет.
Я вырываюсь и продолжаю вглядываться в головы, висящие под сводами пещеры.
Наконец лодка причаливает, и Харон молча указывает, куда нам дальше идти.
Мы спускаемся по мрачной лестнице. Вокруг сильно пахнет гнилью. Желтые кресты, такие же как тот, который нарисовала Афродита, появляются на стенах.
Невидимые существа снова здесь.
В пыли появляются следы. Мы идем вперед.
72. Энциклопедия: Орфей
Орфей был сыном фракийского царя Эагра и музы Каллиопы (Фракия находилась на территории современной Болгарии). Аполлон подарил юному Орфею семиструнную лиру. Юноша прибавил еще две струны – в честь девяти муз, сестер матери. Музы обучили Орфея всем искусствам, но более всего он преуспел в сочинении музыки, пении и поэзии.
Орфей был таким талантливым, что говорили, будто птицы умолкали, чтобы послушать его пение. Животные выходили из леса, чтобы полюбоваться на него. Волк лежал рядом с ягненком, лиса рядом с зайцем, и никто никого не пытался убить. Реки замедляли свой бег, и рыбы выпрыгивали из воды, чтобы послушать Орфея.
Совершив путешествие в Египет, где его посвятили в мистерии Осириса, Орфей (его имя происходит от финикийского «аур» – «свет» и «рофе» – «исцеление» и означает «исцеляющий светом») положил начало орфическим мистериям в Элевсине. Затем он вместе с аргонавтами отправился на поиски золотого руна. Своим дивным пением он придавал силы гребцам, усмирял бурное море. Пением же он очаровал и усыпил колхидского дракона, охранявшего руно, когда помогал Ясону украсть сокровище.
После плавания с аргонавтами Орфей вернулся в царство своего отца и взял в жены нимфу Эвридику. Однажды Эвридика, спасаясь бегством от преследовавшего ее пастуха Аристея, наступила на змею. Змея укусила нимфу, и та тут же умерла. Орфей, обезумев от горя, отправился на поиски жены в царство мертвых. Он пошел на запад и пел о своей погибшей любви.
Услышав эту печальную песню, деревья сжалились и указали ему дорогу, ведущую ко входу во владения Аида. Игрой на лире Орфей усмирил свирепого Цербера и фурий, очаровал судей царства мертвых. Пока он пел, прекратились мучения умерших, обреченных на вечные страдания. Он так прекрасно играл, что Аид и Персефона разрешили ему за брать Эвридику в мир живых. Бог подземного мира поставил Орфею только одно условие: не оборачиваться, пока они с Эвридикой не увидят солнечный свет.
Эвридика пошла вслед за Орфеем по длинным коридорам, которые вели к выходу из царства мертвых, следуя за звуком лиры. Впереди уже показался свет, когда Орфей забеспокоился, не слыша шагов жены, и обернулся посмотреть, идет ли она за ним. Один этот взгляд лишил его всего, чего он добивался таким тяжким трудом. Легкий ветерок коснулся его лба, как последний поцелуй.
Вернувшись во Фракию, Орфей продолжал хранить верность погибшей супруге, жил отшельником и пел о своей разбитой любви. Он отвергал любовь других женщин, и те в конце концов возненавидели его.
Эдмонд Уэллс,Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI
73. Тартар
Великолепный спуск.
Внизу лестница оканчивается изумрудным туннелем, стены которого покрыты барельефами.
– Я узнаю это место. Нужно идти прямо, потом повернуть налево, – говорит Орфей.
Холодок пробегает у меня по спине. Я узнаю это место и эти слова.
Я видел это, когда путешествовал с Дельфиной в свое будущее. Как это все возможно? Как я мог предвидеть этот момент?
Эта мысль все больше волнует меня. Все это означает, что будущее где-то записано и в него можно заглянуть.
– У меня кружится голова, – едва слышно говорю я.
Я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Афродита поддерживает меня.
– Что с тобой? Что происходит?
– Ничего. Просто дежа вю. Ощущение, что это со мной уже было.
– Во сне?
– Нет, во время медитации.
Эдмонд Уэллс подходит к нам.
– Что случилось?
– Мишелю кажется, что он уже здесь был.
– Как Орфей?
Все с любопытством смотрят на меня. Чтобы больше не думать об этом, я начинаю внимательно рассматривать барельефы, изображенные на них фигуры.
Война ангелов. Две армии. Сотни битв, победы, поражения, и ангелы вновь сражаются в небе над городами смертных, бряцая оружием.
– Армагеддон. Последняя битва ангелов света с ангелами тьмы, – говорит Эдмонд Уэллс, узнавший несколько эпизодов.
– Кто победил? – спрашивает Эдип.
– Мне кажется, что сражение все еще продолжается.
Мы идем дальше по изумрудному коридору, и невидимок вокруг нас становится все больше. Если мы останавливаемся, то на стене тут же появляется желтый крест, побуждая идти дальше. Иногда появляются даже несколько крестов сразу, словно невидимки теряют терпение.
И вот мы выходим в большой зал, в котором бок о бок стоят два черных трона. Большой и маленький. На том, что слева, сидит великан в черной тоге. Ростом он не менее трех метров. Он очень бледен, черные волнистые волосы умащены маслом и спадают ему на лоб. Черные глаза блестят, как у наркомана. Черная тога отливает металлическим блеском.
Рядом с ним на троне сидит обычная женщина, она не выше 170 сантиметров и по сравнению с великаном кажется миниатюрной. Ее черная тога расшита золотым узором. На ней много разноцветных украшений, в том числе серебряный браслет с кусками нефрита.
– Добро пожаловать в мое царство, – говорит бледный великан. – Я – Аид. Я отправил за вами посланников, чтобы они проводили вас ко мне, и надеюсь, они вас не побеспокоили.
Он похож на Зевса, только моложе.
И, честно говоря, красивее.
Это нормально, ведь они братья.
– Хочу представить вам царицу Персефону, – объявляет Аид. – Благодаря ей весной на земле появляются растения.
– Вы – Зло! – выкрикивает Эдип.
– Зло?
– Мы знаем, что мы в аду! – продолжает Эдип.
– В аду?
Аид улыбается.
– Это довольно примитивный взгляд на мое царство! Я думаю, что вы получили слишком много негативной информации обо мне.
– Вы – 13-й бог, – говорит Эдмонд Уэллс, – 13-й аркан Таро, аркан смерти.
– А, вот наконец я слышу разумные слова. Я действительно связан со смертью… но разве в смерти не заложено возрождение? Посмотрите как следует на ваш 13-й аркан. На этой карте изображен скелет, который срезает все, что появляется над землей, чтобы молодая трава смогла прорасти. Так зима предвещает весну. Правда, Персефона?
– Нужно принять смерть как то, что несет новую жизнь, – говорит женщина неожиданно пронзительным голосом.
– А все эти люди, которых мы видели, плачущие и стонущие головы на потолке? – спрашиваю я.
Аид качает головой.
– Они сами выбрали страдание. Удивительный парадокс… Ад – это понятие, изобретенное людьми, чтобы наказывать самих себя. Все, кого вы видели, добровольно перешли Стикс и сами выбрали страдание. Когда им надоест, они смогут уйти и вернуться к жизни, как и где они захотят.
– Мы вам не верим! – отрезает Эдип.
– Как ни печально, это правда. Единственное, что их здесь удерживает, – их собственная воля быть наказанными. Вы недооцениваете силу чувства вины.
– Я тоже вам не верю! – восклицает Афродита. – В человеческой душе не может быть такого стремления к саморазрушению.
– Кто это сказал? Это ты, моя дорогая кузина?
Аид встает и подходит к Афродите.
– Кажется, ты немного усохла? – И он дотрагивается до морщинок вокруг ее глаз. Афродита отталкивает его руку.
– Здесь души испытывают физические страдания, а ты заставляешь их страдать от любви, но ведь результат один и тот же, правда? Люди страдают.
Афродита не отвечает.
– Я повторяю: мы все свободны жить в мире без ада, но некоторые сами изобретают свой собственный ад, потому что хотят страдать. Ад существует только в воображении людей. И благодаря их страху, чувству вины и мазохизму.
Аид смотрит на нас не моргая. Персефона кивает, словно и сама не рада признавать, что ее муж прав.
– Вы хотите сказать, что они сами выбрали мучения, сами захотели быть замурованными в потолок, так, чтобы только голова оставалась снаружи? – недоверчиво спрашивает Эдмонд Уэллс.
Повелитель ада повторяет:
– Конечно. У мазохизма много причин. Вы ведь сами писали об этом в своей «Энциклопедии», профессор Уэллс. Вот одна из этих причин. Пока вы страдаете, вы живете более яркой жизнью, сильнее привязаны к реальности, сильнее чувствуете саму жизнь.
Аид делает знак, и невидимый слуга поднимает поднос. Нам кажется, будто он летит по воздуху. Бокалы поднимаются один за другим, наполняются каким-то бирюзовым напитком.
Я беру тот, который зависает перед моим лицом. Мои спутники тоже берут бокалы, но медлят (все еще хорошо помнят выходку Пана), никто не решается попробовать напиток.
– Еще одно удовольствие для мазохиста – жалеть себя. Пока страдаешь, можешь демонстрировать это своим близким, чувствовать себя героем и мучеником, – продолжает Аид.
Он хлопает в ладоши, и вспыхивают факелы. Они плывут в воздухе, освещая картины, на которых изображены христианские мученики: их пожирают львы, подвешивают за ноги, избивают бичами, четвертуют.
– Во времена раннего христианства пришлось издать указ, запрещающий им самим доносить на себя. Они стремились разделить мучения своего пророка. Не я придумал это. Это вы придумали.
Факел освещает изображения бичующих себя шиитов, испанских католиков-интегристов, избивающих себя ремнями, утыканными гвоздями, бородатых голых индийцев, у которых с пениса свисает и раскачивается привязанный на веревке камень. В Индонезии люди с безумным взглядом под звуки тамтама протыкают себе тело копьями. Дальше появляются более современные изображения: рокеры-готы с пирсингом, от которого на их лицах не остается живого места, панки, танцующие на бутылочных осколках. Африканцы, которые делают себе ритуальные надрезы на коже, женщины, которые вырезают кричащей девушке клитор, человек на арене цирка, который запихивает себе в горло шпагу, люди, которые ходят по раскаленным углям под одобрительные крики толпы.
Мы не хотим смотреть на шокирующие картины мира, который нам слишком хорошо известен.
– Вы хотите сказать, что зла не существует? А есть только недостаток любви к себе самому? – с интересом спрашиваю я.
Голос Аида становится все громче. Он чеканит каждое слово, будто устал повторять одно и то же:
– В ваших несчастьях виноваты только вы сами. Вы придумали их и осуществили собственными руками!
Потом, уже тише, продолжает:
– Вы так суровы к себе… Всем, кто приходит сюда, я предлагаю проявить снисхождение к самим себе, простить себя за плохие поступки, которые вы совершили в прошлой жизни. Но они не слушают меня и не находят для себя никаких оправданий.
На лице Аида грустная улыбка, полная сострадания.
– Мне нравится рассказывать о своей миссии. Вы так привыкли судить все и всех, что судите и меня, так называемого дьявола. Для вас я главный злодей, в то время как по-настоящему злы именно вы. Ну, задавайте вопросы.
– Почему весь мир не может быть добр? – спрашиваю я.
– Отличный вопрос. Вот и ответ. Потому что, если мир будет только хорош, не будет никакой заслуги в том, что и вы поступаете хорошо. Помните историю, которую рассказывает Эдмонд Уэллс в «Энциклопедии»? О светлячке, который спрашивает отца: «Тебе нравится, как я свечу?» А отец отвечает: «Здесь слишком много света от других, поэтому я не вижу, как ты светишь». Тогда светлячок спрашивает: «Что же мне сделать, чтобы ты меня увидел?» И отец отвечает: «Лети во тьму». Светлячок улетает в темноту, отец наконец видит его и говорит: «Сынок, ты прекрасно светишь». Но тут светлячок понимает, что его со всех сторон окружает тьма, и кричит: «Отец, почему ты меня оставил?»
Аид берет бокал, медленно потягивает бирюзовый напиток.
Персефона кивает и грустно говорит:
– Ты прав, дорогой.
Она берет мужа за руку, нежно целует ее. Она обращается с ним, как с прирученным медведем. Афродита, словно в ответ, прижимается ко мне.
– Еще вопросы, друзья мои?
– Почему существуют серийные убийцы? – спрашивает Эдип.
– Замечательный вопрос. Потому что раньше (да и сейчас) у них была особая миссия. Выслушайте меня, это, конечно, всего лишь точка зрения «дьявола», но и она чего-нибудь стоит. Человеческое общество устроено как муравейник. У всех его членов вполне определенная задача. Раньше государствам были нужны агрессивные и энергичные полководцы. Они вырастали из злых, агрессивных «детей гнева», детей, которых били в детстве. Ребенок, которого бьют, зол на весь мир, и все свои силы он отдаст на то, чтобы отомстить. Когда он вырастет, то станет военачальником-чудовищем. И превзойдет жестокостью других полководцев, психику которых не подорвали в детстве.
– Это значит, что общество порождает жестоких родителей, чтобы получить «детей гнева», которые нужны для того, чтобы воевать? – изумляется Эдип.
Читать бесплатно другие книги:
