Мятежная Рот Вероника

Глава 4

— Биотехнологии существуют уже давно, но они до сих пор не особенно эффективны, — увлеченно восклицает Калеб. Он ест корочку хлеба. Сначала он расправился с мякишем, он привык так делать с раннего детства.

Мы сидим в кафетерии, расположившись у окна за крайним столом. По его краю идет резьба в форме букв «Д» и «Т», соединенных сердечком, таких маленьких, что я едва могу их разглядеть. Слушая Калеба, я вожу пальцами по резьбе.

— Но ученые Эрудиции некоторое время назад придумали исключительно эффективный раствор минеральных веществ. Для растений он лучше, чем почва, — поясняет брат. — И он — предшественник мази, которую тебе дали для лечения плеча. Ускоряет рост новых клеток.

Его глаза горят энтузиазмом от только что полученной информации. Не все эрудиты одержимы жаждой власти и лишены соображения, в отличие от их лидера, Джанин Мэтьюз. Некоторые, как Калеб, жадны до всего нового. Они не успокоятся, пока досконально не узнают, как устроена Вселенная.

Опершись подбородком на руку, я улыбаюсь брату. Утром он выглядел совершенно разбитым, и я рада, что он отвлекся от горестных мыслей.

— Значит, Эрудиция и Товарищество работают рука об руку? — подытоживаю я.

— В общем, да, — отвечает он. — Разве ты не помнишь глав из нашей книги по истории? Этих людей еще называют «ключевыми». Без них мы бы не выжили. Иногда их именуют «фракциями процветания». Они имеют четкую цель — соединить в себе и то, и другое.

Мне услышанное не слишком нравится. Действительно, наше общество зависимо от эрудитов. Они и вправду играют главную роль. Без них не было бы ни развитого сельского хозяйства, ни медицины, ни технического прогресса.

Я начинаю грызть яблоко.

— Ты не будешь свой тост? — спрашивает Калеб.

— У хлеба вкус странный, — говорю я. — Хочешь, съешь.

— Я поражен их уровнем жизни, — продолжает он, забирая тост с моей тарелки. — Полное самообеспечение. Они владеют источником энергии, водой, имеют уникальную систему фильтрации, производят пищу… Они независимы.

— Да, — соглашаюсь я. — И непричастны. Должно быть, здорово.

Это и в самом деле неплохо. Огромное окно кафетерия впускает внутрь потоки солнечного света. Мне кажется, что я сижу на улице. Члены Товарищества группами разместились за соседними столами, их яркая одежда красиво выделяется на фоне загорелой кожи. На мне желтый цвет выглядит тусклым.

— Товарищество — не из тех фракций, которые тебя привлекали, — ухмыляется Калеб.

— Допустим.

Несколько посетителей через пару стульев от нас вдруг начинает хохотать. Они даже не посмотрели в нашу сторону с тех пор, как мы взяли еду.

— Давай потише. Я не желаю кричать об этом на каждом углу.

— Извини, — шепчет он и наклоняется поближе. — А какие у тебя были склонности?

Я инстинктивно выпрямляюсь и напрягаюсь.

— А зачем ты выспрашиваешь?

— Трис, я твой брат. Ты можешь доверять мне.

Зеленые глаза Калеба совершенно спокойны и непроницаемы. Он отказался от ненужных очков, которые носил у эрудитов, надел серую рубашку Альтруизма и коротко постригся. Так он выглядел всего два месяца назад, когда мы жили через коридор друг от друга. Тогда мы собирались перейти в другую фракцию, но не не осмелились даже поговорить откровенно. Теперь я не хочу повторять старую ошибку.

— Альтруизм, Лихачество и Эрудиция, — выпаливаю я.

— Три фракции? — подняв брови, переспрашивает он.

— Да.

— Многовато, — хмурится он. — В рамках инициации в Эрудиции мы выбирали область исследований, и я занялся симуляциями в тесте на склонность. Поэтому кое в чем разбираюсь. Человеку реально трудно получить два результата. На самом деле программа такого не позволяет. А получить целых три… просто невозможно.

— Ведущей пришлось вмешаться в задания, — говорю я. — Она переключила тест на ситуацию в автобусе, чтобы исключить Эрудицию. Но только у нее не получилось убрать эту фракцию.

— Значит, вмешательство, — тянет он. — Интересно… как ведущему удалось взломать шифр. Такому не учат.

Я задумываюсь. Тори — мастер татуировок и доброволец на тестировании. Откуда она знала, как залезть в программу? Она разбиралась в компьютерах, но на уровне хобби. Конечно, вряд ли бы ей позволили копаться в симуляции.

И тут в голове всплывает один из моих с ней разговоров. Я и мой брат перешли из Эрудиции.

— Она из бывших, — удивляюсь я. — Сменила фракцию.

— Вероятно, — кивает он, барабаня пальцами по столу. Наши завтраки остывают, но нам все равно. — Что это означает с точки зрения твоей биохимии мозга? Или анатомии?

Я усмехаюсь.

— Без понятия. Но я всегда нахожусь в сознании во время симуляций. Иногда могу силой воли выйти из них. Иногда они даже не срабатывают. Как та, сделанная для атаки.

— А как ты выходишь в реальность?

— Ну…

Я пытаюсь вспомнить, хотя прошло не больше пары недель.

— Сложно сказать. Симуляции лихачей заканчиваются автоматически, если тебе удается успокоиться. Но вот одна из них… тогда Тобиас понял, кто я такая… я сделала нечто невероятное. Разбила стекло, просто приложив к нему руку.

Калеб становится отстраненным, будто мысленно перенесся куда-то очень далеко. На симуляциях с ним ничего подобного не случалось. Сейчас он пытается понять мои слова. Я чувствую, что краснею. Брат анализирует мой мозг так, как анализировал бы работу компьютера или другого «железа».

— Эй, вернись.

— Прости, — бормочет он, снова обретая нормальный вид. — Я просто…

— Восхищен. Ага, понимаю. Когда тебя что-нибудь восхищало, ты всегда выглядел как зомби.

Он смеется.

— Может, сменим тему? — прошу я. — Рядом нет ни эрудитов, ни изменников-лихачей, но мне неловко обсуждать все это на людях.

— Договорились.

Но прежде чем Калеб успевает начать рассказ об очередной системе фильтрации, двери распахиваются, и в кафетерий входит группа альтруистов. Они облачены в одежды Товарищества, и мне сразу ясно, к какой фракции они принадлежат. Молчаливые, но не мрачные, они улыбаются членам Товарищества, некоторым кивают, а с парой человек перекидываются вежливыми фразами.

Сьюзан, улыбнувшись, садится рядом с Калебом. Волосы девушки убраны в узел и сияют золотом. По-моему, оба придвигаются друг к другу ближе, чем это сделали бы просто друзья, но не соприкасаются. Наконец, она кивает, приветствуя меня.

— Извините, я вас не перебила? — говорит она.

— Нет, — отвечает Калеб. — Как ты?

— Отлично, а ты?

Теперь я готова опрометью выскочить из кафетерия, только бы не участвовать в вежливой и деликатной беседе в стиле Альтруизма, но вдруг вижу Тобиаса. Он выглядит измученным. Видимо, с утра ему пришлось работать на кухне, в рамках нашего соглашения с Товариществом. Мне завтра предстоит провести время в прачечной.

— Что случилось? — спрашиваю я, когда он усаживается рядом со мной.

— В своем стремлении избежать любых конфликтов все позабыли, что вмешательство не в свое дело создает еще большую проблему. — Если мы еще немного здесь поживем, я кому-нибудь так набью морду — мало не покажется.

Калеб и Сьюзан удивленно поднимают брови. Несколько человек из Товарищества за соседним столом смолкают и пристально оглядывают нас с ног до головы.

— Вы меня слышали, — громко произносит Тобиас, и они сразу отворачиваются.

— Ты в порядке? — осведомляюсь я, прикрывая рот рукой, чтобы скрыть улыбку.

— Потом расскажу.

Видимо, без Маркуса не обошлось. Тобиаса не устраивают непонимание альтруистов, когда он прямо высказывается о жестокости Маркуса. А сейчас в нашей компании находится Сьюзан — и не только она одна. Небольшая группа альтруистов занимает свободные места за столом, приветливо нам кивая. Это бывшие друзья, соседи и коллеги моей семьи. Раньше их присутствие заставило бы меня вести себя тихо и незаметно. Но я начинаю говорить громче, стараясь отрешиться от своего прежнего «Я» и от горечи, связанной с прошлым.

Тобиас цепенеет, когда на мое правое плечо ложится чужая рука, и я стискиваю зубы, чтобы не застонать от боли.

— Ей сюда пуля попала, — произносит Тобиас, даже не глядя на подошедшего.

— Прошу прощения, — и Маркус присаживается слева от меня. — Привет.

— Что тебе нужно? — выдавливаю я.

— Беатрис, незачем… — тихо начинает Сьюзан.

— Сьюзан, пожалуйста, — шепчет Калеб. Она поджимает губы и отворачивается.

Я мрачно таращусь на Маркуса.

— Я задала вопрос.

— Хотел кое-что с тобой обсудить, — спокойно продолжает он, но я знаю, как он злится. Маркуса выдает напряжение в голосе. — Мы с другими альтруистами считаем, что нам не следует более оставаться здесь. В силу неизбежности продолжения конфликта было бы эгоистично скрываться, пока остатки нашей фракции буквально заперты по другую сторону ограды. Мы бы хотели попросить тебя сопровождать нас.

Я теряю дар речи. Зачем Маркус хочет вернуться в город? Это — общее решение или он намерен сделать нечто, связанное с той секретной информацией?

Я пару секунд гляжу на него, а затем перевожу взгляд на Тобиаса. Он позволил себе лишь немного расслабиться. Я не понимаю, почему он так себя ведет в присутствии отца. Никто, даже Джанин, не способен заставить Тобиаса струсить.

— Что думаешь? — спрашиваю я его.

— Нам надо уходить послезавтра, — отрезает Тобиас.

— О’кей. Спасибо, — изрекает Маркус и оставляет нас в покое.

Я подвигаюсь поближе к Тобиасу, не зная, как его утешить и ничего не испортить. Беру одной рукой яблоко, а другой — под столом — сжимаю его пальцы.

Но не могу оторвать взгляд от Маркуса. О чем еще он говорил с Джоанной? Иногда, чтобы узнать истину, приходится требовать ее.

Глава 5

После завтрака я сообщаю Тобиасу, что хочу прогуляться, но начинаю следить за Маркусом. Я предполагала, что он направится в гостевую спальню, но Маркус пересекает поле позади кафетерия и шагает к зданию станции по очистке воды. Прокравшись за ним до порога, я резко останавливаюсь. Действительно ли я этого хочу? Но меня не остановить, и я поднимаюсь за ним по лестнице.

Сама станция занимает только одну комнату, в которой стоит несколько огромных аппаратов. Насколько мне известно, они забирают грязную воду со всего района. Одни аппараты очищают, другие проверяют, третьи перекачивают обратно в систему водоснабжения. Все трубопроводы скрыты, кроме одного, расположенного над землей. Он подает воду на электростанцию, находящуюся у самой ограды. Она-то и обеспечивает энергией весь город, используя ветряные и водяные генераторы, а также солнечные батареи.

Маркус стоит рядом с аппаратами фильтрации. Здесь трубы сделаны прозрачными. Поток серо-коричневой жидкости струится через них и постепенно становится бесцветным. Мы оба наблюдаем за процессом. Интересно, о чем думает Маркус? А если бы можно было так сделать и с людьми — очистить их от грязи, а затем снова вернуть в мир? Но иногда не отмоешься.

Я смотрю на затылок Маркуса. Я должна сделать это сейчас.

— Я подслушала вас вчера, — быстро произношу я.

— Что, Беатрис? — переспрашивает он, мгновенно оборачиваясь.

— Шла следом за тобой, — отвечаю я, складывая руки на груди. — Я в курсе того, о чем ты спорил с Джоанной.

— Лихачи научили тебя, что в порядке вещей нарушать личную неприкосновенность других или ты сама настолько любознательна?

— Я любопытна от природы. И жду ответа.

Лоб Маркуса покрывается морщинами между бровей, образуются глубокие складки у рта. Наверняка он всю жизнь хмурится. Хотя, может, и был посимпатичнее в молодости. Вероятно, он даже до сих пор нравится женщинам его возраста, например Джоанне. Но сейчас передо мной лишь бездонная чернота его глаз, как в пейзаже страха у Тобиаса.

— В таком случае ты знаешь, о чем я умолчал. И почему ты считаешь, что я стану делиться информацией с тобой?

— Из-за моего отца, — отвечаю я спустя минуту. — Он мертв.

Я впервые говорю другому человеку о том, что моих родителей нет в живых. Они погибли, спасая меня. Единственный, кто об этом знает, — Тобиас. Тогда для меня это был просто факт, лишенный эмоций. Но слово «мертв», смешиваясь с булькающими и клокочущими звуками здесь ударяет мне в грудь, как молотом. Горе, словно злобное чудовище, просыпается и вцепляется когтями мне прямо в сердце.

Но я продолжаю:

— Возможно, его гибель не связана непосредственно с теми секретными сведениями. Но скажи мне правду — стоило ли ему рисковать своей жизнью ради какой-то информации.

Рот Маркуса судорожно дергается.

— Да, стоило, — отвечает он.

Мои глаза наполняются слезами.

— И что же это, ради всего святого? — задыхаясь, кричу я. — Ты хотел что-то защитить? Или украсть?

— Это… — Маркус замолкает. — Я не стану докладывать тебе.

Я делаю к нему шаг.

— Но ты хочешь вернуть это. А теперь все в руках Джанин.

Маркус действительно отличный лжец. По крайней мере он из тех людей, которые умеют скрывать тайны. Он никак не реагирует на мои слова. Хотелось бы мне чувствовать так, как могут Джоанна или правдолюбы. Понять, что у него внутри. Похоже, он почти готов открыть мне правду. А если как следует надавить, вдруг он сломается?

— Я могу тебе помочь, — решаюсь я.

— Ты понятия не имеешь, насколько ты смехотворна, — презрительно заявляет он. — Тебе удалось остановить симуляцию, созданную для атаки, девочка, но тут дело в обычной удаче, а не в умении. Я умру от шока, когда тебе удастся сделать хоть что-то полезное.

Теперь передо мной Маркус, с которым хорошо знаком Тобиас. Человек, умеющий нанести удар в самое больное место.

Меня начинает трясти от злобы.

— Тобиас прав насчет тебя, — парирую я. — Ты — ничтожество, самодовольный и лживый ушат помоев.

— Он так и сказал? — приподняв брови, фыркает Маркус.

— Нет, — сквозь зубы отвечаю я. — Он не слишком много о тебе говорил, чтобы выдать такую развернутую характеристику. Я сама все поняла. Ты для него — почти никто. Со временем ты вовсе исчезнешь из его жизни.

Маркус не отвечает. Он отворачивается к аппаратам. Я наслаждаюсь триумфом. Звук текущей воды шумит у меня в ушах, в голове стучит пульс. И я выхожу наружу. Только пройдя поле до половины, понимаю, что победил Маркус.

Какова бы ни была истина, мне придется искать ее самой.

Ночью мне снится, что я сталкиваюсь в поле со стаей ворон, сидящих на земле. Когда я прихлопываю несколько, то вижу, как остальные слетаются к трупу мужчины и рвут его серую одежду. Цвет альтруистов. Внезапно все птицы взлетают, я понимаю, что это Уилл, и просыпаюсь.

Я утыкаюсь лицом в подушку. Не выкрикиваю его имя, а сотрясаюсь от рыданий. Чудовище печали снова шевелится в пустоте, там, где должно быть мое сердце и внутренности.

Я судорожно вздыхаю и прижимаю ладони к груди. Чудовище хватает меня когтями за горло. Изгибаясь, я прячу голову между колен и пытаюсь справиться с приступом удушья.

Воздух теплый, но меня знобит. Я слезаю с кровати и потихоньку крадусь по коридору к комнате Тобиаса. Когда я открываю дверь, она скрипит и будит его. Секунду он таращится на меня.

— Иди сюда, — невнятно, спросонья бормочет он и двигается в сторону.

Надо было продумать заранее. Я легла спать в длинной футболке, одной из тех, что дали в Товариществе. Она едва прикрывает задницу, а надеть шорты я забыла. Тобиас глядит на мои голые ноги, я краснею и ложусь на кровать, лицом к нему.

— Дурной сон? — спрашивает он.

Я киваю.

— Что случилось?

Я не могу рассказать ему, что меня мучают кошмары об Уилле. Что он обо мне подумает, когда узнает? Как будет смотреть на меня?

Тобиас кладет ладонь на мою щеку и слегка поглаживает ее большим пальцем.

— У нас — все по-другому, — говорит он. — У меня и тебя. Ладно?

Я киваю, но в груди болит.

— Остальное плохо, но между нами — все хорошо, — шепчет он, и его дыхание щекочет меня.

— Тобиас, — произношу я и касаюсь губами его рта. Целуясь с ним, я забываю обо всем.

Он отвечает на мой поцелуй, теперь его рука скользит по изгибу моей талии и доходит до бедра. Я вздрагиваю. Прижимаюсь к нему еще плотнее и обхватываю его ногой. В голове толпятся нервные мысли, но мое тело, похоже, четко знает, что делать. Оно действует с ним в одном ритме, и мое сердце желает лишь одного. Я хочу сбежать от себя и слиться с ним.

Его губы движутся вместе с моими, руки приподнимают нижний край футболки, и я не останавливаю его, хотя и следовало бы. Еле слышно вздыхаю, кровь приливает к лицу. Он не слышит или не обращает внимания и надавливает на мои ягодицы, прижимая меня к себе еще крепче. Его пальцы движутся вдоль моего позвоночника. Футболка приподнимается, но я не опускаю ее, хотя и чувствую животом прохладный воздух.

Он целует мою щеку, и я хватаю его за плечо, цепляясь за его одежду. Наконец обнимает меня за шею. Наши поцелуи становятся все жарче. Я чувствую, как дрожу от распирающей меня энергии, и обхватываю его так сильно, как только могу.

Его пальцы задевают повязку на моем правом плече. Меня пронзает укол боли. Не слишком сильный, он возвращает меня к реальности. Я не могу отдаться ему вот так, если просто хочу избавиться от печали.

Я немного отодвигаюсь и аккуратно опускаю футболку вниз. Мгновение мы просто лежим рядом, тяжело дыша. Я не хочу плакать, сейчас не время, но не могу сдержаться. Слезы градом катятся из глаз.

— Прости, — всхлипываю я.

— Не извиняйся, — отвечает он почти жестко. И начинает стирать слезы с моих щек.

Я знаю, что худенькая, как птица, маленькая и костлявая, словно предназначенная для полета, а не для земли. Но когда он касается меня, словно не может отвести руку от моего тела, я перестаю хотеть быть иной.

— Я и не думала расклеиваться, — говорю я дрожащим голосом.

— Плохо, — произносит Тобиас. — Не важно, что теперь твои родители в лучшем мире. Они не с тобой, и это неправильно, Трис. Так не должно было случиться с тобой. Любой, кто скажет тебе иное, — лжец.

Рыдания снова начинают сотрясать мое тело, и он ласково обнимает меня. Плач превращается в нечто уродливое. Я открываю рот, лицо перекашивается, а из горла вырываются стоны, как у умирающего животного. Если так пойдет и дальше, я рассыплюсь на куски. Может, и к лучшему. Не буду ничего чувствовать.

Он долго молчит, пока я не затихаю.

— Поспи, — шепчет он. — А я отгоню кошмары.

— Чем?

— Очевидно, голыми руками.

Я обхватываю его за талию и глубоко вздыхаю, уткнувшись ему в плечо. Тобиас пахнет потом, свежим воздухом и мятой — из-за мази, которой он периодически пользуется, чтобы расслабить натруженные мышцы. Запах безопасности. Как залитая солнцем дорожка в саду или завтрак в столовой. За считаные секунды до того, как заснуть, я забываю о нашем городе, разорванном войной, и о противостоянии, которое может все погубить.

И я слышу голос Тобиаса.

— Я люблю тебя, Трис, — шепчет он.

Я хотела ответить ему, но меня уже унесло очень далеко.

Глава 6

Утром я просыпаюсь от жужжания электробритвы. Тобиас стоит перед зеркалом, наклонив голову набок, чтобы видеть край нижней челюсти.

Я сажусь и, обхватив руками колени под одеялом, смотрю на него.

— Доброе утро, — здоровается он. — Как спала?

— Хорошо, — отвечаю я, вставая. Он откидывает голову назад, чтобы побрить щетину под подбородком. Я подхожу к нему и обнимаю, прижимаясь лбом к спине, там, где под футболкой проступает татуировка с эмблемой лихачей.

Тобиас откладывает бритву и накрывает мои ладони своими. Мы молчим. Я слушаю его дыхание, а он слегка поглаживает меня.

— Надо идти и приготовиться, — я нарушаю молчание через некоторое время. Уходить не хочется, но сегодня я должна работать в прачечной, и не хочется, чтобы члены Товарищества были недовольны.