Дальний поход Сахаров Василий
– Да? – расплылся тот в доброй обаятельной улыбке.
– Мы с вами вчера не договорили. Как там отец Евстафий поживает, который всё же смог от Кубани к вам в Тулу добраться?
Герман перекрестился, прошептал что-то неразборчивое и ответил:
– Плох отец Евстафий. Многое этот святой человек претерпел в трудном пути, потерял всех своих воспитанников, кто шёл с ним и исстрадался душой, но он всё же дошёл к Цитадели Света, благословенному граду Туле, и имел встречу с самим патриархом. Теперь же он болеет, но мы все ежевечерне молимся за его выздоровление и надеемся, что вскоре Евстафий поправится и сможет вернуться в Краснодар.
– Понятно… – протянул я и задал следующий вопрос: – И что, отец Герман, вы в самом деле надеетесь одолеть Внуков Зари?
– Вне всякого сомнения, капитан. С нами Бог и истинная вера, а значит, победа нам обеспечена. Конечно, поход будет труден, и многие воины падут, но их жертвы будут не напрасны. Да, мы многое потеряем, но церковь одержит очередную победу над Воинством Сатаны и, кроме того, власть святой матери церкви распространится на одичавшие земли. Вместе с крестоносным войском пойдут отцы-наставники, которые станут возвращать заблудших овец на путь Христов. И это будет двойная победа. Кстати, капитан, не желаете ли принять святое крещение? Завтра мы будем переходить Дон, и я могу провести обряд. Заодно и ваших людей окрестим.
– Нет. Желания такого не имею, да и люди мои от своих верований и взглядов, какие бы они ни были, отрекаться не собираются.
– Очень жаль. А ведь имя у вас христианское, и не один православный святой с честью носил его.
– Имя, положим, греческое и образовавшееся задолго до Рождества Христова. А что касается святых, то не Александра ли Невского вы имеете в виду?
– Да, – Герман согласно кивнул, – именно его, защитника православия и всей земли русской от монголо-татарских захватчиков.
– Всё относительно, отец Герман. Для вас Александр Невский – святой, а для меня – отличный воин и превосходный политик. И если размышлять над его личностью всерьёз, то я сильно сомневаюсь, что он был настоящим христианином.
– Вы можете привести конкретные примеры или просто желаете со мной поспорить?
– Примеров хотите? Пожалуйста. Вы в курсе того, что Александр Невский имел золотую пайцзу на управление Русью, полученную им в Каракоруме? Причём точно такую же, какая была у хана Батыя, то есть равнозначную ей по силе и власти.
Герман отрицательно помотал головой, и я продолжил:
– А вы знаете, что этот князь был побратимом старшего сына Батыя Сартака?
Снова отрицание, и следующий вопрос:
– Тогда, может, вы знаете, что, когда его родной брат Андрей Боголюбский поднялся против монголов, Александр не пришёл ему на помощь? А даже наоборот, отозвал всех своих воинов из его дружин, хотя мог бы просто выехать перед ордой, показать пайцзу и остановить разгром восставших? Или, как пример, участие русской пехоты в походах золотоордынцев на Грузию. И там и здесь по идее православные люди, вот только наши воины сметали и сжигали церкви в первую очередь, и грузины просили у монголов мир на любых условиях, только бы те отозвали злых северян. А что вы знаете о тумэне «Урусов Славный Верностью», укомплектованном из славян, который постоянно находился в Каракоруме и составлял гвардию хана Хубилая?
– Нет, я всего этого не знал.
– А я знаю, потому что ищу знаний, а не веры. И, сложив только лишь эти хорошо известные факты из жизни Александра Ярославича Невского воедино, можно задаться вопросом: правдива ли официальная история, которую писала православная церковь и династия Романовых, и такими уж христианами были те, кого за подвиги, ум и силу помнит, уважает и любит русский народ? Вы ставите над собой веру, а я полагаю, что превыше всего разум. Для меня слепая вера хуже яда, и я считаю, что каждый разумный человек должен критически воспринимать любую информацию и из всего делать выводы.
– То есть, – монах прищурился, – вы отрицаете любую веру и религию?
– Неправильно. Я отрицаю слепую веру, которая от незнания истоков религии и своих корней превращается в мракобесие и делает из хомо сапиенса даже не обезьяну, а натурального барана, которого всегда можно отбить от стада и кинуть на жертвенный алтарь.
Герман не ответил, продолжать дискуссию не захотел, и после недолгого молчания разговор перетёк на иные темы, которые мне были совершенно неинтересны. Священники что-то рассказывали подошедшим к ним возницам. Купцы, они же дружинники пограничной стражи Воронежского анклава, спорили с моими бойцами о достоинствах и недостатках того или иного оружия, а я отправился прогуляться по лагерю.
Рядом пристроился Лихой, пёс был спокоен. Значит, в окрестностях, по которым он уже пробежался, врагов не наблюдается.
Обход много времени не занял, боевые дозоры службу несут справно, воины сыты, кони вычищены и стреножены, и только чуть в стороне, возле рации колдовали связисты и Кум. До меня донеслись их тихие смешки, и я подошёл ближе.
Кум заметил меня почти сразу, шикнул на своих подчинённых и, встав с плащ-палатки, раскинутой на траве, предупреждая мой вопрос, причину суеты объяснил сам:
– Хотели наших дипломатов в Воронеже вызвать, но пока тихо. Зато поймали Тамбов. Сигнал чёткий, слышимость хорошая, и помех почти нет.
– И что там, в Тамбове?
Начальник связистов криво ухмыльнулся, протянул мне наушники и ответил коротко:
– Непонятно. Сам послушай.
Надев наушники, я вслушался в молодой развязный женский голос:
«Итак, с вами снова я, девушка-Луна, ваш диджей и самый информированный человек в радиусе ста километров. Вы желаете знать новости, и я вам их предоставлю. Если коротко, то всё хреново, дорогие вы мои радиослушатели. Сегодня утром убили лидера «Северных» Якута, и, что будет дальше, понятно всем. Уже вечером в центре города шли бои, и трупов было очень много. И если кому-то из горожан нужен мой совет, то скажу просто: срочно валите в область или в другой анклав, где есть хотя бы тень законности и порядка. – Голос прервался, прокашлялся и продолжил: – Теперь информация для тех, кто не воюет и бежать не собирается. В город вернулся Худой Гусман, у него потери, но и добычи он приволок немало. Этот лихой командир зовёт к себе в отряд всех смелых парней, кто готов повоевать с дикарями. В остальном же всё без особых изменений. Мир находится в полной жопе, и все люди – редкостные твари, готовые прикончить своего соседа за пачку курева или мешок муки. Следующие новости после музыкальной паузы».
Диджей поставила что-то из тяжелого металла, одновременно забористое и громкое и в то же время очень печальное. Я снял наушники и вернул их Куму.
– И как тебе передача?
– Нормально. Люди выжили, что-то делают, суету наводят, воюют, дерутся, торгуют и путешествуют. В общем, всё не так уж и плохо, как могло бы быть.
– Приказания будут?
– Только одно. Вырубай свою шарманку и береги аккумуляторы. До Воронежа путь неблизкий, да и там удастся ли подзарядиться, неизвестно. Пограничники говорят, что у них ветряки имеются, и на реке гидроэлектростанцию самодельную ставят. Но это всё слова, так что экономь энергоресурс…
– Ясно.
Следующим утром мы снова двинулись в путь. Обоз выстроился на грунтовке, и пошло движение. В центре, как и положено, повозки с ценным грузом, боеприпасами и оружием для Воронежского анклава. Впереди – дозорная группа и Лихой, по флангам – прикрытие, а позади, отставая на два километра, тыловой отряд. И так мы добираемся до берегов реки Дон. Слева виднеется разрушенный мост, а дорога упирается в добротные деревянные причалы, у которых находится паром.
В этом месте под охраной небольшого отряда елецких ополченцев ведут свой бизнес две больших семьи. Одна постоянно находится на левом берегу, другая живёт на правом. Никто их не трогает, и за проезд люди платят исправно. Так уж здесь повелось, что паромщиков не обижают, данью не обкладывают и не пытаются на них давить. Неплохо пристроились люди, тут тебе и охрана, и спокойствие, и постоянная прибыль.
Переправа всего обоза заняла несколько часов. Мы отставали от графика, составленного главным воронежским погранцом Володей Липатовым, и он постоянно поторапливал возниц:
– Живее! Погоняй! До вечера надо в Берёзовке оказаться!
– Что за Берёзовка, Володя? – Я подъехал к телеге, на которой он сидел.
– Отличная большая деревня, – улыбнулся он. – Ты такой ещё не видел. Мы там в прошлый раз останавливались, и лучше места я до сих пор не встречал. Доброжелательные люди, хорошие, справные хозяева, податливые симпатичные девушки, и никаких конфликтов. Выйду в отставку, перееду в эту деревушку на постоянное место жительства и женюсь.
– Посмотрим, что это за Берёзовка такая, а то ты так говоришь, что можно подумать, в самом деле краше места на свете нет.
– Может быть, и есть, – Липатов пожал плечами, – но я такого пока не встречал.
– А много людей в Берёзовке?
– Вместе с детьми и стариками с полтысячи душ.
– Солидно.
– А то. – Володя снова расплылся в улыбке.
В Берёзовку караван въехал часам к восьми вечера. Липатов оказался прав, и первые мои впечатления от увиденного в этом поселении были самые лучшие. Большое село на левом берегу Дона. Кругом, куда ни посмот ри, картофельные, кукурузные и ячменные поля. На реке рыбная ловля, на выпасах большое стадо коров. В роще неподалеку пасека, а за ней ухоженные аккуратные огороды.
Что удивительно и странно, Берёзовка от мира не огораживается. Не то что стены или завалящего частокола нет, а даже между крепкими деревянными домами заборов не имеется. Такое ощущение, что мы все оказались где-то в прошлом, в том самом благословенном времени, когда чума ещё не пришла в наш мир. Чем больше я смотрел на эту счастливую деревушку, тем больше расслаблялся. Крестьяне все как на подбор крепкие, как дубочки, румянец во всю щёку, и одеты в чистые белые рубахи из ситца. Их дочери и жёны, симпатичные девушки и ядрёные бабёнки в праздничных цветастых сарафанах, встречали нас радушно, по-доброму. Хлеб-соль да квас дорогим гостям с дороги. Воинов и обозников приглашают поесть и стать на постой. Телеги с товаром определяют рядками на площадке в центре села, а лошадей обихаживают как своих. Благодать! А иначе и не скажешь.
Была и ещё одна странность: ни у кого из местных жителей не было оружия. И вот это меня и напрягло, да так, что под сердцем словно твёрдый комок образовался, и с меня вся расслабленность слетела. Ну не понимаю я, как так может быть, что вокруг дикость и откат в средневековье, а здесь – нате вам, пожалуйста, прямо сельская пастораль и полнейшая идиллия с картин русских живописцев восемнадцатого века. Конечно, вполне возможно, что жителям Берёзовки несказанно везёт и беды обходят их деревню стороной, но я подобное наблюдаю впервые. Поэтому, согнав с себя всё очарование и спокойствие этого места, я стал наблюдать за поведением аграриев более пристально. Смотрю и ничего плохого не вижу. Однако что-то всё же не так. Что? В чём проблема? Где несоответствие тому, что рассказывал Володя Липатов?
– Господин командир. – Рядом с моей лошадью остановилась молоденькая миловидная брюнеточка с шикарными косами до пояса и кувшином светлого, судя по капелькам на боках сосуда, холодного кваса. – Спускайтесь, выпейте кваску свежего с дорожки.
К моим командирам и телохранителям, которые, следуя моему примеру, по-прежнему сидели в сёдлах, тоже подбежали местные красавицы. Все посмотрели на меня, и, ещё раз осмотревшись и убедившись в том, что опасности не наблюдается, скрепя сердце я скомандовал:
– Всем отдыхать!
Спрыгнув с седла, я смахнул со лба грязный дорожный пот, взял в руки прохладный кувшинчик и поднёс ко рту. И в этот момент меня потряс сильный удар в бок. Я устоял, но кувшин с квасом улетел в траву возле забора. Рядом со мной стоял Лихой. Наши взгляды скрестились, и разумный пёс передал: «Питьё отравлено. Жители желают Старшему и всем людям в обозе только одного – зла. Берегись!»
Всё это происходит в течение одной-двух секунд. Контакт между мной и псом разорван, и теперь я понимаю, что же меня так беспокоило. Надо признать, сам бы я так и не догадался, в чём дело, и попал бы в ловушку. Но Лихой в очередной раз спас меня и весь наш отряд.
– К бою! – выкрикнул я. – Ничего не пить и не есть! Отрава! Полный захват поселения! Серый, идёшь по левой улице! Лида, за тобой правая! Игнач и Кум, огневая поддержка! Крепыш и Патти, за мной! Контроль площади и обоза! Давить любую попытку сопротивления!
Удивлённые такой командой лейтенанты тем не менее сориентировались быстро. Посыпались команды для групп. Бойцы, которые ещё не успели рассыпаться по селу, начали действовать. И в этот момент, словно по команде, в руках у поселян появилось оружие, которого я не видел при въезде. Из-под крыш и из укромных местечек появились автоматы, винтовки и даже пара ручных пулемётов, а те девушки и бабы, которые всего минуту назад приветливо нам улыбались, хватали стоящие у домов тяпки, вилы и косы и с этим инструментом атаковали нас.
Раздались первые выстрелы. Понявшие, что их планы провалились, крестьяне наступали на моих бойцов яростно, но неумело, и вскоре, понеся первые потери, они разбежались по своим домам и заняли оборону. На что они надеялись, непонятно, и какой дурак ими командовал, было неясно. Местного старосту или кого-то ещё, кто бы руководил всеми их действиями, я не видел. И уже на площади, убедившись в том, что груз в безопасности и не разграблен, я начал отдавать новые команды:
– Возницы, выводите обоз в поля! Патти, прикрываешь телеги! Крепыш, найди пограничников и монахов! Остальным группам те дома, откуда стреляют, сжигать без всякой жалости!
Фьюить! Фьюить! – над головой просвистели пули, и, перекатом уйдя с линии огня, к стене одного из домов, я начал высматривать вражеского стрелка, но там, где он должен был находиться, увидел торчащую из-за соседнего угла окровавленную голову Володи Липатова.
«Да уж, вот тебе и благословенное местечко, где хорошим людям всегда рады, – подумалось мне. – Мать их так и разэдак, этих крестьян».
Рванувшись к телу Володи, в два броска я пересёк небольшой палисадник, прополз за небольшим сараем и подбежал к воронежскому пограничнику. Липатов был жив, хотя и без сознания. Ему крепко засветили тяпкой по голове, но, к счастью для него, удар был только один. Само окровавленное орудие труда валялось рядом, а АКМ, который был у Володи, нигде не наблюдалось. Видать, кто вырубил Володю, тот его оружие и забрал, попытался пристрелить меня, но не попал. Мазила!
Взгляд влево. Взгляд вправо. Никого. Стрельба всё усиливается, и заметно потянуло дымком. Рядом появились Лихой и Арсен, и в их сопровождении, взвалив тело пограничника на плечи, я отволок его к покидающему село обозу и закинул Володю в крайнюю телегу.
Спустя пару минут, под прикрытием сицилийцев Джузеппе Патти, обоз покинул Берёзовку. На село опускалась тьма, и начинался настоящий ночной бой. Против отряда больше трёхсот местных жителей, а нас, тех, кто не успел попробовать местной отравы, оказавшейся сильнодействующим снотворным зельем, всего шестьдесят человек. Один к пяти. Расклад неплохой.
Глава 18
Липецкая область. Берёзовка.
7.07.2065
Сказать нечего, все мы, идущие в караване люди, чуть было не погибли. Однако благодаря разумному псу Лихому мы всё же выкрутились из поганой ситуации с минимальными потерями. Могли бы все в Берёзовке полечь, а потеряли в общей сложности девятнадцать человек убитыми, и многочисленные раненые вышли из строя. Из них на мой отряд пришлось пятеро погибших, а остальные – это трое воронежских пограничников, маскирующихся под купцов, возницы, слуги монахов и отец Питирим. Кроме того, были пропавшие без вести, два человека. Один – отец Серапион, будущий крестоносец и победитель всего мирового зла, а другой – молодой боец Фомка-снайпер, тот самый парень, которого нам отдали в деревушке за Козельском, как возмещение за убитого турка.
К утру все те, кто был опоен сонным зельем, более или менее пришли в себя. Люди подтягивались из полей, где под охраной сицилийцев Патти находились повозки, в практически выжженную дотла Берёзовку. Воины не пожалели никого. Из домов вёлся постоянный огонь, сдаваться берёзовцы не желали и, подчиняясь командам своих вожаков, держались до последнего. Раз так, то получай в окно гранату, а если жалко такого ценного припаса, то под стену дома подтаскивалась солома и подпускался «петух».
Мы настолько разошлись и такова была горячка боя, что за малым последнее уцелевшее в деревне здание, общинный дом, не сожгли. Однако вовремя опомнились, пришли в себя и остановились. Дождались рассвета и решили, что нам всё же необходимо взять пленных. Слишком много к местным жителям имеется вопросов. Почему они напали на нас? Что это: простая человеческая корысть или диверсионная акция? Где наш молодой снайпер и Серапион? Что крестьяне подмешивали в питьё и не скажется ли это на здоровье людей, проспавших всю ночь в обозе?
В общем, вопросов было много, и перед тем, как приступить к ликвидации последнего очага сопротивления в Берёзовке, общинного дома, командиры подразделений, очнувшийся Володя Липатов и отец Герман – последние, словно браты-акробаты, с перевязанными головами – собрались на совет. Вокруг чад и дым, гарь, копоть и тошнотворные запахи палёной человеческой плоти. Многие дома ещё горят, но мы встали с подветренной стороны, и всё это нам не мешало.
Первым тяжкое молчание прерываю я, смотрю на Володю и спрашиваю:
– Что же ты, погранец, такой подставы не заметил?
– Не знаю, – сквозь зубы выталкивает Липатов. – Не понимаю, как я мог опростоволоситься. Из-за меня братки погибли, и такого я себе вовек не прощу.
– Ладно, не казнись. Твои камрады тоже не мальчики-побегайчики, а такие же профессионалы, как и ты, и тоже беды не почуяли и на гостеприимство повелись. – Оглядев окружавших меня людей, я спросил: – Что дальше делать будем?
– Надо попробовать договориться, – пробухтел Герман. – Думаю, Серапион у них, или они знают, где он. Пообещаем крестьянам пропуск в леса, если они парней отдадут, а когда своё получим, догоним их и всех перебьём.
– Нет, – покачал головой пограничник, – пленные не в общинном доме. Это точно. Я следы смотрел, двух человек в лес волокли, так что придётся ближайшие окрестности прочёсывать. А что касается местных жителей, то надо их всех спалить. Нечего таких сволочей жалеть!
Мои офицеры молчали. Видимо, полностью полагались на меня и были готовы выполнить любой приказ. Обдумав ситуацию, я решил:
– Попробуем договориться. Если не получится, делаем задымление этого осиного гнезда и, как только окопавшиеся в здании стрелки начнут задыхаться, атакуем.
– Зачем так сложно? – спросил священник. – Раз Серапиона внутри нет, значит, можно сразу здание подпалить.
– Отец Герман, общинный дом – это что-то вроде сельского клуба и детского сада одновременно. Там сейчас больше ста пятидесяти человек, и из них около сотни детей. Скажу как есть: мне их жалко. Конечно, жизнь и здоровье одного своего воина я ценю дороже, чем все жизни местных крестьян, вместе взятых. Но по возможности детей необходимо вытащить. Они нам не враги. Опять же пленники для допроса не помешают.
– А кто на переговоры пойдёт? – спросила Лида и тут же, глядя мне в глаза, добавила: – Учти, ты точно не пойдёшь.
– Хм, – ухмыльнулся я и сам для себя подметил, что боевая подруга начинает вести себя как самая настоящая жена. – Пойдёт тот, кто с Господом общается и про человеколюбие много говорил. Отец Герман, вы не против на время стать парламентёром?
Пухлый священник, который в ночном бою так лихо воевал, что из трофейного АКС накрошил с десяток несостоявшихся разбойников, был спокоен и согласно кивнул:
– Хорошо.
– Отлично. – Повернувшись к лейтенантам, я скомандовал: – Воинам занять исходные позиции для атаки здания! Приготовить материал для дымовых костров! Операцию начинаем через десять минут!
Общинный дом, длинное приземистое одноэтажное здание с многочисленными окнами, находилось на самой окраине Берёзовки со стороны реки. Рядом фруктовый сад, детская площадка и неплохой цветник. Прекрасное место для воспитания будущего поколения.
Воины готовятся к штурму, и, глядя на движение вокруг, я осознавал, что судьба местных детей, кроме меня, никого особо не заботит. Мелькнула мысль: не становлюсь ли я слишком сентиментальным? Вроде бы нет, всё как обычно, а то, что пытаюсь сохранить жизнь ни в чём не повинных детей, так это от воспитания, полученного в раннем детстве. В самом деле, людей на Земле не так уж и много осталось, дикари не в счёт, и уничтожать молодую поросль, которая не виновата в том, что их родители сволочи, как-то мелко и глупо. Жестокость нужна ради скорейшего достижения какой-либо конкретной цели, а убийство без необходимости – это не моё.
Ладно, прочь лишние думы. Для атаки всё готово, собран хворост и сырая солома, которые кучами навалены в районе сада. Ветерок с реки, и если горючий материал поджечь, то весь дым устремится прямо на здание, в котором большая часть окон выбита взрывами гранат и пулями.
– Отец Герман, – обратился я к священнику, – пора!
Тульский крестоносец оправил свою порванную чёрную рясу, размашисто перекрестился, одними губами неслышно прошептал какую-то короткую молитву, взял у наших воинов белое полотенце и твёрдым широким шагом направился к зданию. В него не стреляли, но, когда до входа оставалось метров десять, изнутри раздался громкий окрик:
– Стой! Дальше ни шагу!
Священник послушно остановился и так же громко произнёс:
– Я парламентёр, не стреляйте!
– И чего ты хочешь? – спросили его из общинного дома.
– У вас в плену два наших человека. Отдайте их нам или подскажите, где они находятся, и вас выпустят из поселения.
– Нет!
– Но почему?
– Ты всё врёшь, и мы это знаем.
– Я могу поклясться на кресте, что говорю правду.
– Нет! Мы все умрем, и пропадите вы все пропадом!
– С вами дети… – начал было Герман, но в это время из ближайшего окна показался ствол автомата, и, недолго думая, священник зигзагами быстро метнулся назад.
Сделал он это очень вовремя, поскольку автоматчик выпустил ему вслед несколько длинных очередей, но, к счастью для крестоносца, не попал, хотя, как позже выяснилось, несколько пуль прошили длинный подол рясы всего в сантиметре от бедра священника.
Повернувшись в сторону воинов, затаившихся в саду, я взмахнул рукой и выкрикнул:
– Поджигай!
Политые растительным маслом кучи соломы и прочего горючего материала вспыхнули моментально. Свежий речной ветерок подхватил тяжёлые серые клубы дыма и поволок их на здание. Прошло всего две-три минуты, и оно скрылось из вида. И только грязная дымная пелена на месте общинного дома да еле заметные контуры углов этого здания – вот всё, что можно разглядеть.
«Пожалуй, с осаждённых хватит», – решил я. Снова взмахнул рукой и дал следующую команду:
– Гаси огонь!
На костры опрокидываются стоящие в саду для поливки саженцев бочки с водой. Последние клочки дыма улетают в направлении Берёзовки, и пришла пора начинать штурм. Бойцы стягиваются в тройки. Они готовы к бою, и, как только дымное облако немного отступает от последнего опорного пункта берёзовцев, я беру в руки автомат и указываю стволом в сторону здания:
– Вперёд!
Быстро приблизившись к объекту, прикрывая друг друга, воины выбивают хлипкие двери и вламываются внутрь. Вместе со мной следуют Арсен и Володя Липатов, разумного пса Лихого рядом нет, он в лесу, ищет Серапиона и Фомку-снайпера. По всему зданию, внутри которого всё ещё стоит дым, идёт возня, слышны крики, кашель, детский плач и характерные звуки борьбы.
Воронежский пограничник, держа на изготовку одолженный ему АК-74, вырывается вперёд. Всю ночь с ранением он валялся в обозе, основной бой пропустил, и сейчас Липатов имеет огромное желание поквитаться с убийцами своих товарищей. Мы с Арсеном прикрываем Володю, в бой не вмешиваемся и только наблюдаем за его работой.
Из узкого тупика, может подсобного помещения, появляется первый местный житель, как и все мужики в Берёзовке, крупный и упитанный работяга, в руке которого пистолет Макарова. Липатов с ним церемониться не собирается и бросается вперёд. Всей массой своего крупного тела он отталкивает его обратно в тупик, и, пока крестьянин порывается снова выбраться из него, как на тренировке, насмерть, бьёт его прикладом в голову.
Следом из тупичка появляется несколько полноватая женщина лет тридцати, вылитая матрёшка, только грязненькая и с автоматом АКМ в руке. Я думал, что пограничник её скрутит, но тот только злорадно и мстительно выдохнул что-то вроде «Стерва!» и от бедра выстрелил ей в живот. Суровый парень. Хотя, как позже выяснилось, именно эта баба вырубила его ударом тяпки по голове, и АКМ в её руках принадлежал Липатову.
– Мечник, – ко мне подскочил Серый, – всё чисто! Здание за нами, а кто оказал сопротивление, уничтожены.
– Пленных и детей выводите в сад. Оружие собрать, здание проверить на предмет потайных схронов и лазов!
– Понял!
Спустя десять минут я находился в саду общинного дома, где Володя пытал четверых захваченных местных мужиков. Работал воронежский пограничник быстро и жёстко, и берёзовцев колол так, как привык это делать в полевых условиях. Этот кровавый процесс описывать не стану, скажу только, что результаты были получены после первых же физических воздействий на пленников. Информация полилась из крестьян потоком, только успевай слушать и делать выводы.
Выяснилось, что деревня Берёзовка была основана мародёрами и разбойниками, пришедшими в эти места из Москвы тридцать три года назад. С собой бродяги имели некоторое количество продуктов, немного оружия без боеприпасов и женщин. В общем-то ситуация самая обычная. Бандиты устали бродить по земле. Под властью набиравшего силу Ивана Степанова жить не захотели, а потому мигрировали в глухие места, пришли сюда и решили зажить тихой мирной жизнью. Обосновались и первым делом перебили всех прятавшихся по окрестным лесам немногочисленных жителей. Затем наступила пора созидания и честного крестьянского труда. Они работали в поле, ловили рыбу, охотились и завели большие стада крупного рогатого скота. И так они жили не тужили, пока к ним в село не зашли наёмники, которые стали бесчинствовать, грабить и насиловать женщин. Крестьяне, они же бывшие разбойники, вспомнили своё ремесло. Тёмной ночью берёзовцы вырезали солдат удачи без всякой жалости, разжились оружием и, собрав сход, решили, что необходимо убивать всех, кто придёт к ним в деревню.
С тех пор, а прошло с этого схода двадцать лет, и начался новый этап в жизни Берёзовки. Основной торговый путь шёл от Ельца на Грязи и Тамбов, а они находились в стороне, так что навещали их редко, да и то в основном заблудившиеся обозы и отряды вольных людей. Своим радушием, хлебосольством и гостеприимством жители разбойничьей деревни усыпляли бдительность путешественников, опаивали их сонным зельем и убивали. Со временем из защитной реакции это стало образом жизни и постоянным приработком, приносящим справному сельскому хозяйству дополнительный доход.
И вот в село зашли воронежские купцы, но сразу их не убили. Как выяснилось, один из пограничников много болтал и рассказал крестьянам о цели своего путешествия. Берёзовцы подумали и решили, что золото из обоза и краска с мелом – вещи хорошие, но оружие и боеприпасы ещё лучше. Поэтому караван отпустили и сделали всё возможное, чтобы на обратном пути купцы сделали небольшой крюк и на ночь снова остановились именно в Берёзовке.
Такой вот получается невесёлый расклад, при котором нас заметили ещё за двенадцать километров от села и стали готовиться к встрече. Сонное зелье из трав, которое в селе умела делать любая девчонка, работало безотказно, через двадцать минут после употребления восемь часов спокойного беспробудного сна клиенту были гарантированны. Но отлаженная, проверенная годами схема дала сбой, и теперь можно видеть, что из всего этого получилось. Население Берёзовки уменьшилось на три четверти, а сама справная деревня сгорела, и только общинный дом, несколько амбаров да подвалы ещё стоят. Отец Герман бросил фразу: «Аз возмездие воздам!», может, он и прав, и нас привела в это поселение судьба или суровый рок.
Допрос продолжался. Володя хотел узнать, что случилось с Серапионом и Фомкой. Однако пленники только лупали глазами и заявляли, что парней в самом начале боя за село уволокли в лесные схроны братья Молины, местные вожаки, которые отвечали за сокрытие всей полученной от разбоя добычи. Где находятся тайники братьев, крестьяне не знали. Врут они или нет, непонятно, но больше ничего полезного, несмотря на все методы физического воздействия, применяемые Липатовым, из них выжать не удалось.
Окончательная зачистка Берёзовки и допросы пленников продолжались до одиннадцати часов дня. Всех местных жителей, а таких в итоге набралось около двухсот человек, согнали в один из амбаров. Начали решать их судьбу, но появился Лихой. Пёс нашёл место, где прятались братья Молины со своими близкими друзьями и родственниками. А самое главное, он сообщил, что молодой священник и наш снайпер живы, сильно избиты и связаны, но в сознании.
Мы собрались быстро, три десятка воинов, Крепыш и отец Герман. Вооружились полегче, попрыгали – и вперёд, бегом по лесу. Семь километров по тропинкам отмахали и не заметили. Обошли два десятка капканов и одну волчью яму и с ходу вломились в поросший осинами и берёзами глубокий сырой овраг. Здесь нас не ждали, но остерегались, костров нет, кругом стоят шалашики, а человек двадцать вооружённых берёзовцев, преимущественно мужиков, стоят в центре.
Братья Молины, три широкоплечих детины под два метра каждый, и их товарищи в это время думали, что же им, собственно, делать дальше, после того, как была потеряна деревня. И они выбрали самый лучший вариант: пленников прибить и, подобно отцам и дедам, искать место под новое поселение. Только с этим определились, а тут и мы.
Разбойники заметили нас поздно, попробовали оказать сопротивление, но куда там! Каждый из наших бойцов знал, что необходимо делать: держись своей тройки и сбивай наземь каждую сволочь, которая только попробует рыпнуться. Удары прикладами и ногами быстро лишили противников всякой воли к борьбе, и, теряя зубы, последние оставшиеся на свободе берёзовцы с криками, воем, плачем и мольбами уткнулись мордами в траву.
Наш снайпер Фомка и Серапион были освобождены. Удостоверившись, что с ними всё в порядке, я решил заняться тем, ради чего и бегал по лесу. Настал черёд переговорить с деревенскими вожаками, которые бросили свою деревню и скрылись в лесах. Меня не интересовали подробности их жизни и быта, и, что они за люди, я уже понимал очень хорошо. Вопрос, который я хотел им задать, был только один, и, когда ко мне подтянули старшего из братьев, я его озвучил:
– Где то, что вы награбили?
– Нашальник, – сплюнув в сторону кровавую слюну и зуб, произнёс здоровяк, – ничего нет. Простите нас. Бес попутал, случайно вас опоить решили. Мамой клянусь, что не желали вашей смерти, а только от нужды великой на разбой решились. Нет у нас ничего.
– От нужды, говоришь… – Мне вспомнились сельские пасеки, засеянные поля, стада и рыбная ловля. И такая меня злость на эту гниду взяла, что я кивнул в сторону и бросил: – Арсен, разберись!
Шорох вынимаемого меча, свист стали и предсмертный хрип. Первый труп в овраге, и я, как можно злей посмотрев на хмурых побитых берёзовцев, исподлобья наблюдавших за мной, спросил:
– Кто следующий?!
Следующим оказался средний Молин, который после скорой гибели старшего брата не ломался, а прямиком повёл нас в соседний овраг, где в глине была вырыта и оборудована по всем правилам инженерного искусства просторная пещера, набитая самым разным барахлом. Насколько я понял, берёзовцы сбывали добычу в городке Грязи. Один раз в два года они собирали зимний санный обоз и ехали в этот анклав. То, что досталось нам, было добычей за полтора года, и чего в этой пещере только не было! Одного только огнестрельного оружия под сотню стволов, а помимо него килограммов четыреста выплавленного из снарядов тротила и куча колюще-режущих предметов: мечи, сабли, неплохие арбалеты и много кинжалов. Ценных металлов, к сожалению, не было, как сказал Молин, золото и серебро хранились в деревне, и теперь они наверняка расплавились и жидкой лужицей остывают под развалинами его дома. Имелись ткани и одежда, обувь и рюкзаки, большие куски брезента и спиртные напитки. В довесок – некоторое количество сухих круп, пара автомобильных аккумуляторов, электродвигатели, инструменты, запчасти от автомобилей и много других вещей, которые оказались в этом месте после смерти своих последних владельцев.
Такого мы увидеть не ожидали. Крепыш присвистнул:
– Вот это мы удачно зашли! Прямо пещера Али-Бабы.
– Ага, – подтвердил я, схватил за грудки Молина, прижал его к обшитой деревянными досками стене пещеры и прошипел: – Слышь, хмырь, скольких же вы людей за последние восемнадцать месяцев загубили?
Средний из братьев Молиных заметно перетрусил. Он побледнел, постарался сжаться в комок и дрожащим голосом ответил:
– Два каравана: один из Усмани, второй из Мордова. Оба на Елец шли, а мы их к себе в гости приглашали. Потом небольшой отряд наёмников был и три поисковые группы повольников. А помимо них ещё и одиночки заходили. Всех не упомнишь, но если вы хотите точно знать, то в дальнем углу сундучок, и в нём книга с записями, кто был, что при себе имел и сколько мы за его добро получили.
– И зачем вы эти записи вели?
– Чтобы перед общиной отчитываться, дабы никто не думал, что мы что-то утаили и для своего личного пользования прибрали.
– Скотина!
Отшвырнув сельского вожака к выходу, где его подхватили под руки воины, я вновь посмотрел на добычу берёзовцев, которая теперь, по праву победителя, принадлежит нам. Бросать вещи и оружие, понятно, нельзя. Однако это дополнительная головная боль, ведь надо провести инвентаризацию, добыть повозки и лошадей, которые у местных жителей наверняка имеются, а после дотянуть хотя бы самое ценное в один из анклавов, где это всё можно сбыть. Не было печали, вот тебе забота. А помимо этого необходимо определиться с судьбой уцелевших после боя жителей, которые ожидают решения своей участи, сидя под замком в деревенском амбаре и на дне соседнего оврага.
Вспомнились слова генерал-майора Ерёменко, когда он давал мне инструкции на поход от Питера до Ростова: «Пройдёшь тихо и незаметно. В неприятности не встревай, а только посмотри, что и где творится. Ни во что не вмешивайся, и всё будет нормально».
Невольно усмехнувшись, я сам себе сказал:
– Вот тебе, Саня, и тихо, и незаметно, и всё будет нормально.
– Что говоришь? – спросил меня Крепыш, в этот момент развернувший большой брезент, в котором лежало несколько стволов огнестрельного оружия.
– Говорю, что надо выставить здесь караул и в деревню возвращаться. Будем думать, что дальше делать.
– А-а-а, понятно, – протянул лейтенант, запахнул брезент, и мы двинулись из рукотворной пещеры.
Глава 19
Воронеж.
19.07.2065
Два великих писателя прошлого века Ильф и Петров некогда писали: «В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми». Перефразируя их строки, про меня можно сказать следующее: «В половине одиннадцатого с северо-востока, со стороны деревни Чертовицы, во главе небольшого каравана с добычей в Воронеж въехал молодой человек двадцати пяти лет».
Это был я собственной персоной, капитан ОДР при ГБ Кубанской Конфедерации Александр Мечников. После всех наших приключений, оставив Володю Липатова и его караван с оружием в Чертовицах, где находилась одна из военных баз Воронежской республики, мой отряд наконец-то добрался к городу, от которого до границ родного государства, можно сказать, рукой подать. Осталось всего ничего, пересечь большую часть Воронежской области, северные районы Донского царства – и мы дома. Ура! Ура! Ура!
От самых радужных добрых мыслей на моём лице гуляла лёгкая улыбка, и настроение, так же как и погода, было наилучшим. Однако его умудрился испортить отец Герман, который двигался бок о бок со мной, погонял своего невысокого саврасого жеребчика и с любопытством рассматривал незаселённые городские окраины. Скорее всего, увиденное его не заинтересовало, подобное на своем веку он видел неоднократно, и, пристроившись рядом, священник вновь поднял тему нашего спора недельной давности:
– Нет, капитан. Всё же вы изрядно сглупили, оставив жителям Берёзовки жизнь.
– Опять вы за своё, отец Герман!
Спорить с православным священником-крестоносцем желания не было никакого, однако Герман не унимался:
– Если оно так и есть, то я говорю по факту: мужиков постреляли, всё верно. За разбой на дороге и лживое гостеприимство наказание всегда одно. А вот баб и подростков с мелюзгой пожалели – это есть слабость. Дети вырастут, и молодые берёзовцы вспомнят, кто их отцов под корень вырубил. Рано или поздно они вам отомстят, я эту подлую породу хорошо знаю.
– Вырастут, и ладно. У меня враги и покруче имеются, чем потомки разбойников с большой дороги. Ни я, ни мои воины особо никого и никогда не боялись и впредь бояться не будут. Тем более что на переправе через Дон елецкие воины теперь знают о том, что происходило в окрестностях Берёзовки, мы их предупредили. И если командир у них не тупица, а он мне таковым не показался, то быстро поймёт, что богатую деревеньку, в которой не осталось мужиков, можно под себя забрать. Дальше всё просто: подростков в поля, баб в койку и на хозяйство, и берёзовская община, в том виде, в каком мы её застали, уже не возродится.
– Как знаете… – Отец Герман снова посмотрел на окружающий нас невесёлый пейзаж из обветшавших домов и развалин и спросил: – Что скажете, капитан? Как вам город?
– Самый обычный.
– А правительство местное?
– Пока не знаю. Посмотрю, как люди живут и государственная система работает, тогда и скажу. Сами-то что думаете?
– Я лицо духовное и надеюсь только на Господа Бога нашего и милость Его. – Священник вновь начал изображать из себя недалёкого умом простака. – Не мне, священнику, делать выводы о светской власти.
– Конспиратор хренов, – пробурчал я, ударил ногами по бокам своего жеребчика и в сопровождении телохранителей вырвался вперёд.
В том, что отец Герман наверняка профессиональный диверсант и шпион, я был уверен на все сто процентов. Его простецкая внешность обманчива, и с ним ухо надо держать востро, а иначе в одно прекрасное утро можно оказаться в кандалах или вообще не проснуться. Кто его знает, что у этих крестоносцев в голове творится? Фанатики же. Впрочем, вскоре пути-до рож ки нашего отряда и священников-крестоносцев разойдутся. Они останутся в городе, а мы продолжим своё путешествие.
Итак, мы в Воронеже. Надо признать, это не самое лучшее место, какое встречалось мне за годы походов и странствий по разрушенному и опустошённому миру, но и не самое плохое. Перед чумой этот город был крупным индустриальным центром с большим количеством предприятий и заводов, которые производили самолёты, вагоны, оборудование, металлоконструкции, шины, керамику, стекло, химию, алюминиевые изделия и экскаваторы. За всё надо платить, и за индустриализацию Воронеж платил загрязнением воздуха, земли и воды. В дополнение к плохой экологической обстановке был ещё один нехороший фактор: сползание почвы Окско-Донской равнины и, как следствие, микросейсмическая активность, превышающая норму в несколько раз.
Пришла чума, город вымер, а когда люди стали в него возвращаться, то разливы нефти, выбросы химических соединений, пожары и огромные стаи отожравшихся на мертвечине одичавших собак сделали его практически непригодным для жизни. Но люди не сдавались, постарались привести в порядок хоть что-то и имели в этом деле некоторый успех. Они перебили собак, очистили пару городских районов от развалин и были готовы запустить пару заводов. Однако по ресурсам Воронежская область далеко не самый богатый регион Российской Федерации, да и с электричеством им не повезло, и в итоге сохранившиеся станки и оборудование стояли мёртвым грузом и ржавели.
Кроме того, власть в анклаве принадлежит не диктатору и не феодалу, а выборному демократическому правительству из трёх человек, Триумвирату, так сказать. Поэтому анклав мог существовать и выживать, но практически не развивался. Как показала история, демократический строй не в состоянии заставить людей совершить сверхусилие для достижения какой-либо великой цели. И если бы не постоянные угрозы в лице бандитских группировок, бродивших по области, Донского царства, на начальном этапе своего становления, агрессивного государства и сектантов, наступающих с юго-западного направления, Воронежская республика давно бы уже развалилась, а её граждане разошлись из города в другие поселения. Пока же сложившаяся сорок лет назад шаткая государственная система хоть и со скрипом, но работала.
Во главе Триумвирата стоит Президент, который решает общие вопросы и координирует работу всех структур общества. Слева и справа два его товарища. Первый – Министр Промышленности и Сельского хозяйства, отвечающий за всё немногочисленное производство, ресурсы и продовольствие. Второй – Министр Обороны, командующий ополчением, милицией и регулярными соединениями пограничной стражи. Более никого, трёх человек, избираемых каждые четыре года, хватает с избытком.
Теперь что касается населения. Если считать только Воронеж с пригородными посёлками, то получается, что в анклаве около пятидесяти тысяч человек. Но помимо этого власть Республики, зачастую номинально, признают треть поселений в области, а это ещё двести тысяч граждан. В общем-то для суровых реалий сегодняшнего дня такое количество граждан – это весьма серьёзно.
За такими размышлениями и обзором города время пути пролетело совершенно незаметно. Караван и отряд прибыли в Гостиный двор, некогда центральный железнодорожный вокзал. Площадь, как водится, используется для стоянки телег и повозок, а гости города, в данном случае мы и священники из Тулы, располагаемся в переделанном под гостиницу здании вокзале. Не сказать, что здесь уютно, но имеются отдельные комнаты, включаемое по часам электричество, спальные места, хоть и потрёпанное, но чистое постельное бельё и горячая вода. Нормально.
На то, чтобы привести себя в порядок, мне понадобилось полчаса. После этого я собирался пройтись по городу, посмотреть на местный рынок и свести знакомство с городскими купцами, которым я по оптовой цене мог бы сбыть добычу из Берёзовки. Однако это всё пришлось отложить, и причина для этого была очень хорошая. Меня навестили наши старые знакомцы – дипломаты ККФ в Воронежской республике майор Андрей Татаринцев и капитан Максим Миронов, которых я знал как офицеров дипмиссии при дворе Донского царя Ивана Седьмого. С тех пор немало воды утекло, но дипломаты совсем не изменились. Они по-прежнему вместе, работают в паре. Два широкоплечих крепких мужика с мощной челюстью, кадровые офицеры, которые всегда настороже, готовы к бою.
Первым делом конечно же расспросы о дороге и жизни и краткие воспоминания о прошлых делах и первом нашем походе в Дебальцево. На это ушло около пятнадцати минут, и вскоре, расположившись втроём в комнате, где я остановился на постой, под горячий свежезаваренный чай, раскинув на столе карту Воронежской области, мы перешли к делам сегодняшним.
– Как вы сюда добирались, мужчины? – спросил я наших дипломатов.
– Пешком, – нахмурился Татаринцев.
– А что так? – удивился я. – Ведь есть путь по Дону, которым ещё лет восемь назад купцы из Ростова пользовались, да и самолёт могли бы до Воронежа сгонять.
– Река на замке. Сектанты вдоль берегов сидят и расстреливают всё, что по ней идёт. Наши промышленники сейчас бронекатера и канонерские лодки строят, но в боевой поход они выйдут ещё не скоро. Дай боги, к осени только первый монитор к Воронежу попробует прорваться. А насчёт самолётов, то с этим тоже не всё так гладко и красиво, как может издалека показаться. Они есть, и помимо АН-2 в Ейске новые типы самолётов начали выпускать. В газетах писали, что они почти точные копии пассажирского ЛИ-2 и бомбардировщика СБ. Вот только падают слишком часто, и, честное слово, по земле ходить спокойней и надёжней.
– Понятно. А здесь, в Воронеже, чем заниматься будете? Ведь вы не вдвоём прибыли, насколько я понимаю?
– Конечно не вдвоём. – Майор усмехнулся. – Нас здесь сорок человек. Основная задача, помимо общих дипломатических функций и разведки, работа с местными войсками, милицией и ополченцами.
– Военные советники, что ли?
– Они самые.
– И как вам местные вояки? Сдержат Внуков Зари?
На этот вопрос ответил Миронов, который поморщился, как от резкой зубной боли, и сказал:
– Если сектанты всерьёз надавят, то нет, не сдержат. Пограничники – самый боеспособный элемент и местность по области хорошо знают, но их мало. Они взводами раскиданы по всем анклавам, и даже если их в кулак собрать, то это максимум двести пятьдесят человек будет. За ними, следующими по боеспособности, стоят милиционные части, где в общей численности сотен пять бойцов наберётся. Однако оружия у них нет, боеприпасов нет, а холодное оружие они не освоили. Что же касается ополчения, так это полный атас. Мужички живут и знать ни про какую войну ничего не хотят. Считают, что всё обойдётся, а на самый крайний случай они с семьями всегда смогут в лесах отсидеться.
– А правительство местное куда смотрит?
– Оно смотрит на север, куда в случае серьёзной опасности сбежать сможет. И единственный, на кого можно положиться, – это Качалин.
– Кто такой?
– Министр Обороны и Внутренних Дел в одном лице. Физически слабый человек, возраст преклонный и болеет много, но стерженёк внутри имеется, и такой сдаваться не станет.
– Хоть это хорошо. – Сделав глоток чая, я посмотрел в пыльное окно, где на площади перед вокзалом наши воины чистили лошадей, и, вновь повернувшись к дипломатам, продолжил задавать интересующие меня вопросы: – Пока с Дона к Воронежу шли, сектантов много встретили?
– Нашим путём хочешь домой вернуться? – переспросил Татаринцев.
– Да, тороплюсь, а то запарился на чужбине.
– Сектантов ходит много, и за ними вся территория от Павловска до Миллерова. Считай, почти сто пятьдесят километров по прямой. Что удивительно, мы прошли спокойно. Два раза мы крупные отряды сатанистов встречали, по три-четыре сотни бойцов, но они куда-то на северо-восток пёрли. При желании могли бы всех нас в блин раскатать и в лесах положить, но почему-то пропускали и преследовать не пытались.
– Действительно, странно.
– Очень.
– А что Триумвират говорит?
– Видимо, что-то знают, но отмалчиваются. Мы попытались навести справки, однако результат нулевой.