Семьи.net (сборник) Корнев Павел

«Аня проснулась, выставила иголки».

— Манохина поработала за двоих, я ею доволен. Кое-какие ошибки были…

— Кое-какие? — возмутилась Чижова. — Синус перепутать с косинусом!

— Лидер экипажа Чижова, — не повышая голоса, сказал Марченко. — Люди не автоматы, им свойственно ошибаться и учиться на ошибках. Надеюсь, вы тоже разберетесь с формулами сокращенного умножения и с прочими мелочами. Скажите, правильно ли вы поступили, оставив на грунте десантную группу?

— Но ведь амеры… — Вопрос застал Чижову врасплох. — То есть, десантный бот «синих»… И потом, рейтинг экипажа…

— Вы хотите сказать, что если бы не ваши действия, процент выполнения мог быть ниже. Людмила, я не критикую, просто спрашиваю. Что думают остальные члены экипажа?

— Нужно было выйти из мертвой зоны и расширить сектор, — вступилась Манохина. — Иначе они накрыли бы нас ракетами.

— Все равно продули, — буркнул Чернов.

— Продули своим, а не чужим, — Чижова взяла себя в руки, выглядела прекрасно. — Бот «синих» подбили.

«Красивая девочка, но формалистка. Будут у кого-то проблемы, — подумал Марченко. — Впрочем, это не относится к делу. Почва готова, теперь вопрос».

— Да-да, лидер, все в порядке, конечно. Чужие побеждены, наши победили, хоть и не обошлось без жертв. Но что дальше?

— Извините, Антон Сергеевич, я не понимаю вопроса.

«Это неудивительно», — подумал Марченко, с удовольствием глядя на возмущенную космодесантницу. Румянец во всю щеку, глаза серо-стальные. Определенно, у кого-то будут проблемы. «Не будут, а уже есть», — отметил Антон Сергеевич, краем глаза следя за лидером ашек. Макс подпирал дверной косяк, руки держал в карманах.

— Не понимаете? Представьте: вы закончили интернат, прошли отбор, курсы подготовки и в две тысячи двадцать шестом году всем экипажем приняты в экспедиционную группу. Перелет позади, экипаж-Б сброшен в десантном боте, имея задание взять пробы грунта и выбрать место для высадки основной группы. И тут на корабль и десантный бот нападают какие-нибудь «синие».

— Мы победим, — уверенно заявил космодесантник Колос по прозвищу Тол. — Марс будет наш.

— Конечно, — Марченко старался видеть всех одновременно, но получалось плохо. — Допустим, мы уже победили, но вы, Анатолий, и вы, Юрий, не дожили до победы, остались на грунте. Бот цел, связи ни с кораблем, ни с Землей нет. Лидер экипажа Людмила Чижова и бортинженер Манохина живы и здоровы, Анна, правда, слегка не выспалась, но это дело поправимое. Заброшенных на поверхность запасов хватит лет на двести, в зоне посадки имеются подповерхностные залежи водяного льда, почва богата оксидом железа, неподалеку — капсулы со сборными жилыми куполами. Что вы будете делать дальше, лидер?

— Как это — что?

— Подумайте над этим, Чижова. Я не тороплю с ответом. До две тысячи двадцать шестого года времени много. Экипаж-Б, вольно! Свободное время двадцать минут. Разойдись.

«Ни до чего она не додумается, зря я это затеял, — решил Марченко, наблюдая, как расходится экипаж. — У Чижовой вид надутый. Пусть. Думать не вредно. Здорово Марсик им прочистил мозги».

— Люся, — позвал Максим. Отлепился от косяка так, словно это стоило ему немалых усилий, подошел ближе. Руки по-прежнему держал в карманах, вид имел мрачный и независимый, на Антона Сергеевича посматривал с неприязнью.

«Не мое дело», — подумал Марченко, собираясь улизнуть, но не успел. Лидер ашек решился. Громко, чтобы слышал куратор, сказал:

— Люся. Я это… Сделал бы то же самое. Тоже поднял бы корабль. И это… Я хотел бы…

— Мне все равно, чего бы ты хотел, ашка, — отрезала Чижова. — В подачках не нуждаюсь. Дай пройти.

Лидер экипажа-А посторонился, вслед ей смотрел с такой тоской, что Антону Сергеевичу захотелось хоть как-то помочь парню — потрепать по плечу, сказать что-нибудь утешительное, — но он вовремя остановился. Говорят, в Чебаркульском филиале ВОШкИ куратора экипажа девятого уровня уволили за склонность к педофилии только потому, что имел обыкновение по-отечески класть детям руки на плечи. «Свят-свят. Мне это ни к чему», — и Марченко решил ограничиться словами.

— Молодец, — сказал он Максиму.

Мальчик посмотрел на него волком.

«Я на твоей стороне», — подумал Антон Сергеевич, но вслух добавил только:

— Куратор просил тебя проследить, чтобы не было опозданий.

— Не просил, а приказал, — огрызнулся Макс и зашагал через холл наискосок, прочь.

«Двенадцать лет, ужасно прекрасный возраст, — размышлял Антон Сергеевич. — И помочь бы ему, но как? Бог знает, чем все это кончится, неизвестно еще, чем Марс отплатит за неуместный вопрос. Не хочу, чтоб выгнали. Уволят — плакала тогда Валеркина ипотека».

В проекте неплохо платили, Антон Сергеевич мог себе позволить половину отдавать сыну. Тот ввязался в постройку дома, переселился, но не рассчитал, и с полгода уже едва сводил концы с концами, воюя с исполнительной службой. Если бы не деньги отца — давно вышвырнули бы Валерку с женой и двумя детьми в муниципальное общежитие. Что это значило, Антон Сергеевич знал не понаслышке — интернаты повсюду, что ни день отовсюду везут космодесантников, чьи родители не могут обеспечить или не справляются. Со взрослыми «Марс-26» не играет и шансов на второй заход не дает. Приоритетный проект. Не справляешься с родительскими обязанностями — отдай детей стране. В интернате им будет лучше.

«Лучше? Ну нет. Внуков не отдам. Пусть тогда…»

Антон Сергеевич приостановился на лестнице. Тряхнул головой и двинулся дальше. «Что за мысли, в самом деле? Можно подумать, это обмен. Они мне внуков, я им — Макса, Чижову и остальных. Бог знает до чего так можно додуматься. Морду не криви, когда смотришь в камеру».

Дверь кураторской отъехала в сторону. Марченко вошел.

Георгий Михайлович опять со значительным видом торчал у окна и считал ворон.

— Тонсергеич? — весело чирикнула, крутнувшись на стуле, Маша. — Вас к директору.

«Что еще за новости?» — подумал, потирая лоб, Марченко.

У входа в директорский кабинет Антон Сергеевич нагнал медсестру. Алина, более чем всегда похожая на печальную рыбу, не спешила. Одна рука в кармане халата, в другой — пакет с комбинезоном космодесантника. «Вот в чем дело, прибыло пополнение», — сообразил Марченко и распахнул перед медицинской работницей дверь. Она так и не вынула из кармана руку, вошла. С нею всегда так — ждет, что люди и вещи станут повиноваться без слов, и устало удивляется, когда этого не происходит.

В директорских апартаментах пахло озоном. В смежной каморке гудел и пощелкивал медисканер, похожий на саркофаг. Полицейский — двухметровая дылда — с видом кота, стерегущего мышиную нору, нависал над директорским шикарным столом. Росников листал протокол и вырисовывал подписи.

— На вокзале? — спросил он.

— Лез в «Пустельгу» зайцем, — прогудел полицейский, мотнув головой в сторону сканера. — И пролез бы, если…

Он осекся, заметил Алину. О подписании документов на какое-то время забыл. Медсестра его не почтила вниманием, нырнула в каморку.

— Если бы что? — спросил Антон Сергеевич.

— А? — Полицейский забыл, о чем речь. — Здравствуйте.

«Он был уже тут пару раз, — подумал Марченко, здороваясь с полицейским за руку. — Плевать ему на то, как и где поймали мальчишку. Подписи на бумажках важнее. Но этот не совсем безнадежен. Как он — на Алину!.. Кот».

— Принимайте, Антон Сергеевич, — сухо распорядился Росников, отдав конвоиру бумаги. Тот перелистал; кивнул; вздохнул, зыркнув на дверь медотсека, где возилась возле саркофага Алина, и отбыл.

Саркофаг пискнул; заныл, поднимая крышку. Данные о новобранце попали в систему.

— Одевайся, — уныло распорядилась Алина. Тут же вышла, походя щелкнув клавишей на силовом щите. Спросила директора: «Я больше не нужна?» — и, не получив ответа, улизнула.

«Рыбка. Для нее мальчишка — новая порция данных в кандидатскую. Для полицая — подконвойный. Сбыть с рук поскорее. А для Вани…» Марченко не додумал — на пороге медотсека увидел космодесантника. Тот никак не мог справиться с рукавами.

— Помочь?

Мальчик глянул исподлобья, не ответил.

— Ну сам так сам, — сказал Антон Сергеевич. — Как тебя величать?

— Не говорит, — ответил за космодесантника Росников.

— Совсем? — с улыбкой спросил Марченко, думая: «Немых к нам не возят. Кричал, небось, когда ловили, дрался. На лбу ссадина и на губе. Теперь молчит. Что это у него?»

Мальчишка, когда застегивал куртку, что-то сунул за ворот, держа в горсти.

«Шнурок на шее. Что-то на нем блестящее. Хорошо, что в директорском кабинете нет камер. Или есть?»

— Не совсем, — ответил директор, листая бумаги. — Просто не отвечает. Как мне его регистрировать?

«Тебе бы только регистрировать», — подумал Марченко и сказал мальчишке:

— Меня зовут Антон Сергеевич Марченко. Добро пожаловать в экипаж-Б, дорогой… Э-э… Видишь, не получается. У космодесантника должно быть имя или хотя бы прозвище. Ты же не хочешь быть у нас Молчуном? Космодесантник Молчун — это несолидно, так ведь? Как же нам тебя…

— Мне все равно, — буркнул космодесантник, застегивая верхнюю пуговицу.

— Но мне не все равно и экипажу.

— Миклуха, — выпалил мальчик.

«Врет, конечно. Он не интернатский, домашний. Не мое дело, что у него на шее».

— Николай Николаевич? — Марченко серьезно кивнул. — И через черточку Маклей. Хочешь быть путешественником, к тому же великим?

— Николай Николаевич? Маклей через черточку? — Директор поднял одну бровь. — Откуда вы… Так и записывать?

— Ваня, ты меня огорчаешь, — проговорил Антон Сергеевич. — Пиши пока просто Миклуха, вторую часть фамилии неплохо бы сначала заработать. Так ведь, космодесантник Миклуха? Пойдем, представлю тебя экипажу.

— Антон Сергеевич, задержитесь на минуту, — сказал, оторвавшись от монитора, директор.

— Подожди меня в коридоре, Миклуха, я сейчас, — сказал мальчику Марченко.

«Мальчишка кивнул. Есть контакт. Что еще от меня нужно Ване? Вроде, все с формальностями».

— Антон Сергеевич, — с видимым нежеланием начал директор, глядя в стол. — Хотел вас предупредить, могут быть неприятности. Я получил от системы предупреждение.

«Все-таки нет здесь камер, иначе бы он не решился».

— Ты же меня хорошо знаешь, Ваня.

— Поэтому и говорю: прекратите саботаж. Вы же не хуже меня теорию помните и должны понимать, к чему приводит неточное исполнение директив.

— Теория — ладно. С практикой беда.

— Что вас опять не устраивает?

— Методы. Куда-то нас Марсик не туда ведет. Но это длинный разговор, а меня за дверью ждет практика.

— Я вас предупредил, — буркнул Росников.

— Зачем? — спросил Марченко, взявшись за ручку двери.

— Я рекомендовал вас в проект.

«Понятно, — подумал, поджав губы, бывший учитель физики и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. — Непонятно только, от себя ты предупредил или выполнил директиву. У мальчишки глаза красные. Плакал или не выспался? Ничего, Марсик его сегодня уложит. Прочистит мозги, выжмет из подсознания всякую дрянь. Не нравится мне все это…» Куратор отогнал кислые мысли и сказал:

— Здесь направо, Миклуха. Я тебе покажу твою ячейку, а после — в экипаж, знакомиться.

— Макс, дай сдуть комбин, — попросил Смирницкий, поймав лидера за рукав.

— Иди, — отругнулся Макс, дернув рукой, но Смирницкий держал крепко.

Дело было перед обеденным построением, сразу после алгебры. Дима Смирницкий, для друзей — Дым, на алгебре занимался кое-чем получше комбинаторики и прохлопал новую тему.

— Зажал? — флегматично спросил он, не отпуская рукав.

Макс смотрел куда-то мимо, было ему не до конспекта.

— Дым, рассейся, — вежливо попросил он и, толкнув Смирницкого, все-таки выдрал рукав. Сделав это, отошел на пару шагов, чтобы лучше видеть.

— Что это с ним? — спросил Дым, проследив, кого там высматривает лидер.

— Не что, а кто. Люська, — равнодушно ответила Аня Манохина.

На общих лекциях ашки и бешки сидели вперемешку, Смирницкий, к примеру, всегда оказывался рядом с Няшкой, потому что та не задалбывала болтовней.

— Она не с ним, а с этим новеньким. Как его?

— Вот именно.

— Не понял.

— Тебе и не нужно, — сказала Ня и отвернулась к окну. Там заснеженная равнина. Ходят слухи, раньше, когда в Елани стояла военная часть, низменность эту называли Долиной Смерти. Подходяще.

Чижова действительно была с новеньким — на лекциях усадила этого лопоухого рядом, таскалась за ним на перерывах, и теперь, загнав в угол, пыталась разговорить. Максим сам не мог понять, почему это его бесит. На то и лидер в экипаже, чтобы раскручивать всяких миклух. Но слишком уж рьяно она за него взялась, как будто ей нравится, когда посылают. Максим незаметно для себя оказался так близко, что услышал обрывки фраз:

— Я тоже не сразу попала… Сначала меня удочерили одни… Они и сейчас пытаются… Так что могу понять, почему ты…

— Ничего ты не можешь понять, — неожиданно зло огрызнулся Миклуха. — Слушай, отстань, а?!

Он выбрался из угла, куда его загнала настырная Люся, и нос к носу столкнулся с лидером ашек.

Вид у Чижовой был жалкий. Макс рассвирепел.

— Нельзя ли повежливей с лидером? — спросил он, заступая Миклухе дорогу.

— Чихал я на лидеров, — хладнокровно ответил тот.

Тут, как на грех, Люся вмешалась.

— Макс, не лезь! — крикнула она. — Ашками своими займись!

— Ашки… Бешки… — ворчал Миклуха, пытаясь сбросить с воротника руку Макса. Потом добавил едва слышно: «Вошки».

Это было последней каплей.

— Что ты сказал, хомячок?

Лидер экипажа-А окончательно потерял голову. Схватил сопливого хомячка за грудки, тряхнул, потащил к стенке, прижал. Треснула, отлетев, пуговица, потом еще одна. «Наряд так наряд», — подумал Макс, примерившись дать в ухо. Хомячок брыкался, но слабо; хрипел, цеплялся за руку. «Что это у него за шнурок?»

— Макс! Не надо! — визжал позади кто-то и тащил за куртку.

В руке у Макса оказался шнурок, на нем железка. Увидев, что это такое, лидер ашек разжал кулаки. Тут же получил еще один толчок в грудь. Не глядя, отпихнул того, кто повис на плечах.

Миклуха глядел зверем, одной рукой шарил по стене, другою пытался спрятать под майку висевший на шнурке ключ. Ждал нападения, но Макс, присунувшись снова, пальцем не тронул. Прошептал внятно:

— Шатун? Прячь быстрее, зенки по углам.

— Экипаж-Б, строиться! — отчаянно выкрикнула Люся.

Максим, повернувшись к ней, сказал с досадой:

— Спокойно, лидер, не трону я твоего бешку.

Затем, мельком глянув на часы — и правда ведь, пора! — скомандовал:

— Строиться, ашки!

Миклуха искал вторую пуговицу. Максим подобрал, подал и шепнул, придержав новичка за руку: «После обеда в коридоре столовой. Два слова». Сказал и метнулся к правому флангу. Увидел в дальнем конце коридора обоих кураторов.

— Экипаж-А, смирно! — крикнул он. Подумал при этом: «У Шатуна порвана куртка. Дед Марчелло засечет».

— Дал бы ему в рыло, — углом рта сказал стоявший смирно Дым. — Наряд на камбуз, делов-то.

— Это Шатун, — ответил Макс.

— Что?!

— Заткнись. После поговорим.

Рапорты лидеров кураторами были приняты благосклонно. Как ни странно, дед Марчелло не заметил явных повреждений, нанесенных лидером ашек новому члену экипажа-Б.

— Передай Манго для Джея, — шепнул Макс по дороге в столовую Дыму. — Пусть готовит ящик.

Антон Сергеевич знал, что дети называют его дедом Марчелло. И, конечно, он заметил, что у одного космодесантника не хватает двух пуговиц, а два других шепчутся в строю. Понял он и то, что Чижова солгала, докладывая. Разумеется, было происшествие, нетрудно догадаться какое. «Дети доросли до триангуляции, — думал он. — Ужасно прекрасный возраст. Не мое дело, но Марс запросто может сунуть нос. Или нет? Ладно, что толку гадать: сунет — не сунет, плюнет — поцелует. Посмотрим, что будет завтра в директивах. Ваня прав, неприятности мне сейчас ни к чему».

За обедом он специально сел так, чтобы не видеть детей. Ел через силу, слушал Горбунову — та устроилась напротив, энергично разделывала отбивную, рассказывала что-то о сетевом семинаре по волновой психотехнике. Новые какие-то низкоамплитудные излучатели, точечное вмешательство, плато Гаудино-Ашбаха, купирование инкапсулятов… «Инструментарий — дело хорошее, — рассеянно думал Марченко, — но… Размахиваете этими излучателями вслепую, авось что-то выйдет. Там обрежете, здесь купируете, потом каетесь — ах, извините, вышло плато Гаудино-Ашбаха. Удивляетесь потом: где ребенок? Был же где-то тут, в воде. Выплеснули».

— …нарушаются вторичные связи… — беззаботно болтала игротехник Машенька.

— Вот именно, — перебил Марченко. Тарелку отодвинул, взялся за стакан. — Понимаете, Маша, резать связи — дело нехитрое. Гораздо сложнее понять, какие первичные, какие вторичные. Мы с вами, положим, как-то их обозначим, расставим приоритеты, обрежем, вытряхнем сор. А вдруг из этого сора… Темная штука — память. Есть ли в ней вообще что-то вторичное?

— Первичное, вторичное! — вмешался Вишняков. — Чепуха. Есть безусловно вредное, вот что важно.

«Когда он успел подсесть?» — подумал Марченко и занялся компотом в надежде, что разговор увянет сам собой.

Но куратор ашек, основательно подкрепившись, был настроен поговорить.

— С раннего детства видят вокруг всякую мерзость, просто барахтаются в ней. Семьи! Вы видели, что творится в этих семьях? Вот скажите мне, Антон Сергеевич, почему, перед тем как усадить за руль, учат водить, заставляют сдать на права, окулиста пройти, психиатра и нарколога, а перед тем как…

— Детей иметь, кому ума недоставало? — пискнула Маша, глянув искоса на пока еще бездетного Вишнякова.

— Вот именно, — надувшись, буркнул тот. — Если кто-нибудь спьяну или под дозой лезет за руль, мы возмущаемся: убийца! Отобрать права! А бухого в подкладку производителя готовы чуть ли не на руках носить. Демографический благодетель! Всю бытовую пакость надо резать под корень. Сор говорите? Отрезать и выкинуть, а затем с чистого листа…

— Пробовали уже, — перебил Марченко, оставив компот. Стал выбираться из-за стола в надежде, что разговору конец, но не тут-то было.

— Это не причина, чтобы не попробовать еще раз. Вечно вы брюзжите, Антон Сергеевич, все вокруг у вас получаются виноватыми, а сами вы?

— Что — я?

— У вас в экипаже новенький, кажется? Судя по тому, что я видел, в памяти у него куча сорных связей. И что же? Вы приняли его под опеку, указали спальную ячейку, сегодня он ляжет спать…

— Я не желаю публично обсуждать чужие связи и вам не советую, — зло отрезал Марченко и направился к выходу.

— Нельзя жить в обществе и быть свободным от связей, — сказал в спину ему куратор экипажа-А.

«Что со мной сегодня? — потерянно думал Антон Сергеевич. — Склочничаю, брюзжу. Прав он, между прочим. Мальчишку я принял и сам указал ему место, где с его памяти снимут сегодня стружку. И что? Не я, так другой кто-нибудь. Какая разница? Система. Нельзя жить в системе и быть свободным от… Полез в проект за Валеркиным домом, теперь нечего кочевряжиться, сам виноват. Взялся резать чужие связи, чтобы спасти свои, режь. Мера за меру. Как бодро Марсик с нами управляется! И это ведь не только здесь. По всей стране. Если так пойдет дело, скоро он все горизонтальные связи вырежет подчистую, оставит одни вертикальные. Когда в обществе не остается горизонтальных связей, оно превращается в… Куда я бегу?»

Антон Сергеевич сдержал шаг и в кураторскую вошел степенно. Уселся за терминал, стал просматривать последние директивы воспитательной системы «Марс-26».

В двадцать один пятьдесят по местному времени в гигантском спальном отсеке гам, шум и муравьиное копошение. Спальные ячейки в четыре яруса, рядами, как почтовые ящики многоквартирного дома.

Кто-то стегнул Миклуху полотенцем между лопаток, он оглянулся… Толкучка у входа в душевые, мелюзга, второй или третий уровень. Что с них взять, с малявок?

— Четыре-двенадцать, — сказал кто-то позади.

Миклуха крутнулся на месте. Йорик? Да нет, не похоже.

Юра Чернов о чем-то болтал с Манохиной, та смеялась. Но не показалось же, кто-то назвал номер! Четыре-двенадцать.

Миклуха отыскал в четвертом ярусе ячейку — люк нараспашку. Не розыгрыш ли? С вошек станется устроить хомячку посвящение в космодесантники. Плюнуть, залезть в свою? Но Макс говорил…

Максим Кравченко, лидер ашек, как и обещал, после обеда в столовском переходе оказался рядом. Двумя словами не ограничился, бросил: «Спать ляжешь в чужую ячейку. Номер скажут без десяти десять». Миклуха, конечно, спросил: «Зачем?» Ответа не получил. Лидер ашек отстал вдруг и напустился на Тасю Углову, чего та опять завалила истот. История Отечества — та еще нудота, слушать Миклуха не стал, видно было, что ашка нарочно это устроил, чтобы хомячок не приставал с дурацкими вопросами. А вопрос-то не дурацкий. Вдруг это подстава? Но Макс тогда в коридоре, когда увидел на шее ключ, назвал кличку. Откуда узнал?

Позади кто-то запел дурным голосом: «Спят задолбанные в дупель хомячки!» — Миклуху схватили под локоть, потащили к ячейкам. Смирницкий? «Спят в ячейках раздолбаи и сачки! Траля-ля-ля-ля!» — орал Дым, толкая к лестнице. Миклуха не сопротивлялся — куда там, вырвешься от такого кабана. «Даже Няшка спать ложится, чтобы ночью нам присниться! В ящик залезай!»

Миклуха у лесенки уперся, но Дым прошипел в ухо: «Лезь, дурак, пофиксят», — а когда хомячок-новичок, неловко цепляясь, полез на четвертый ярус, Смирницкий отскочил в сторону и заорал на подвернувшуюся белобрысую малявку: «Ба-а-аю! Бай!»

«Если что, скажу: ошибся номером», — решил Миклуха и, взобравшись на узкую площадку перед распахнутой дверцей ячейки, на четвереньках заполз внутрь. В изголовье зажегся плафон, осветив кремовые стеганки на стенах, туго натянутую на мат одноразовую простыню, решетки воздуховодов, сдвижную дверь шкафчика для одежды. Прежде всего, нужно было закрыть дверь. Чмокнул магнитный замок, из зарешеченных зевов дохнуло теплом. Раздеваться неудобно, но можно привыкнуть. Ко всему можно привыкнуть, кроме… Миклуха вытащил ключ, подержал на ладони, потом сунул обратно — снимать, разумеется, не стал. Смятую комом одежду и кроссовки сунул в шкаф. Если дед Марчелло не соврал, утром в ящике будет выглаженный комбинезон и чистые кроссовки. Ничего своего. Муравейник. Еще Марчелло сказал: «Утром может с непривычки мутить, но зато выспишься».

Выспишься в таком гробу, как же.

— Я здесь не засну! — заявил Миклуха.

Возразить было некому. Мертвая тишина. От соседей справа, слева и снизу — ни звука. Снаружи — ни звука. Вот это изоляция!

— Или они все спят? Сколько я здесь уже торчу?

Часов нет, книг нет, компа нет. Непонятно, как выключить свет. Если не получится уснуть, можно спятить.

— Потому вошки такие идиоты, что каждую ночь…

Свет погас, легче от этого не стало, даже наоборот. Миклуха протянул руку — пощупать, на месте ли потолок. Пальцы дрожали. Само собой, потолок был на месте. Миклуха сглотнул слюну, подышал, чтобы успокоиться и сказал:

— Устал как бобик.

Оно и понятно — ночь без сна в подвале вокзала, потом беготня, «Пустельга», полицаи, два часа тряски в «корзинке для фруктов», интернат.

— Должен бы валяться в отключке, — буркнул Миклуха. — Сна ни в одном глазу.

Какой-то шорох слева. Кажется? Нет.

— Здесь что, мыши?

Живности Миклуха боялся. В приюте, откуда сбежал неделю назад, в подвале шарились здоровенные пацюки.

— Кш-ш! — зашипел он, прижимаясь к левой стенке, и захлопал по матрасу ладонью.

— Не пыли, Шатун, — пробубнил кто-то справа, так, будто у него на голове картонная коробка.

Шатун выдохнул: «Фу-уф. Человек», — и спросил:

— Ты кто?

— Называй меня Мэд.

— Как?

— По буквам: Михаил, Эдуард, Дмитрий. Мы хотели с тобой поговорить.

— Кто это — мы?

— Вошки. Имен не спрашивай. Говорить можешь спокойно.

Миклуха собрался с мыслями. А если подстава? Но зачем? Если он знает только кличку…

— Что вы обо мне знаете? — спросил он.

— Проверяешь? Ты Шатун. Это раз. Месяц назад ты был на пересылке в Ебурге. Сбежал. Это два. Неделю назад тебя видели в Чусовском лишайнике. Это три.

— Хватит, — перебил Миклуха. — Откуда вы знаете? Сеть?

— Нет. Через Сеть нельзя, ее смотрит Марсик. Вошкопочта. Больше пока не скажу.

— Зачем вам этот финт с ячейкой? Только чтобы поговорить?

— Карусель? Нам ни к чему, для тебя сделали. Ну и поговорить без лишних ушей. Вошки хотят знать, чего тебя носит с места на место. Нужна ли помощь? Чем можешь помочь нам?

— Для начала убеди меня, что мне нужна была карусель, — сказал Шатун, удобно растянувшись на мате и подложив руки под голову. — Потом посмотрим.

Мэд фыркнул: «Убеди! Делать мне больше нечего», — потом все-таки рассказал. Оказывается, в стенах каждой ячейки — излучатели. Обыкновенно они используются только для того, чтобы детки лучше спали, но всех новичков «Марс-26» подвергает оздоровительной процедуре, которую Мэд назвал вошебойкой. После нее новичок просыпается утром беспамятным. Не то чтобы совсем, частично. Как и что вычищает вошебойка, Мэд не знал. Сказал:

— Но папу с мамой забудешь, как я, к примеру.

«Дед Марчелло говорил, утром может подташнивать с непривычки. Из-за вошебойки? Слишком Мэд спокойно об этом. Пофигист?»

— И тебе теперь папа и мама пофиг? — спросил Шатун.

— Да. Вот это меня и бесит.

Шатун нашарил на груди ключ, сжал в кулаке, думая: «Жуть. Папа… Нет, не сходится у него. Откуда же?..»

— Откуда же ты тогда знаешь о вошебойке, если всех вас — того. Чистят.

— Не всех. Но это потом. Теперь твоя очередь.

Шатун лег на бок, подложив под голову локоть. Очень хотелось рассказать хотя бы кому-нибудь, и он не смог удержаться.

Родителей лишили прав. Они подали протест, написали заявление в прокуратуру, но Шатун не стал дожидаться решения, сбежал. Он числился теперь пропавшим без вести, применить постановление суда поэтому стало невозможно.

— Глупо, — картонно пробубнил Мэд. — Опознают при поимке, и готово дело. Применят где поймают. Или ты думаешь, что… Слушай, тебя ведь ловили уже.

— И не один раз. Пока они не знают, кто я, пусть ловят. А время идет. Папа говорил, все сделает. Вернет квартиру. Отберет у той сволочи, которая… Ладно, проехали.

«Болтаю», — подумал Шатун.

— Сбежал из дому, чтобы не выгнали из дому, — задумчиво проговорил Мэд. — Толково. А как ты узнаешь, что можно вернуться?

«Не знаю», — подумал Шатун. В ответ смолчал.

— Ключ на шее зачем? — спросил Мэд. — А, это от квартиры, которую отобрали… Технично. Но тоже глупо. Новый хозяин сменит замок, и все. Не могу понять…

«И не поймешь, — подумал Шатун, держа на ладони ключ. — Вошка. Сам говорил, что папу с мамой не помнишь».

— Слушай, я знаю, чем мы можем тебе помочь, — сказал Мэд. — Ты же и отсюда сбежишь? Мы пробьем по сети, лишили твоих предков прав или нет, и если все в порядке, разошлем по вошкопочте для Шатуна сообщение: «Домой». Тебя, когда опять заловят, сунут в интернат. Они сейчас всех подряд гребут в проект. Надо только знать, как тебя…