Семьи.net (сборник) Корнев Павел

Юлия Рыженкова

Шуша

Шуша откинула одеяло, поставила босые ступни на нагретый за день ламинат, вытащила сандалии из-под кровати и на цыпочках перебежала спальню. Лунный свет нарисовал дорожку меж кроватями крепко спящих, как она надеялась, девочек. Юное сердце билось о грудную клетку, Шуша боялась, что от ее стука кто-то проснется и увидит ее, в трусах и майке. Осторожно, будто это задремавшая гадюка, девочка повернула ручку и открыла дверь на ширину двух взрослых ладоней, проскользнула и так же тихо закрыла. Если сюда сейчас заглянет кто-то из воспитателей — беда. Ком подступил к горлу, но Шуша сглотнула, тряхнула темно-каштановыми волосами и пошла быстрым шагом по залитому светом длинному коридору. Ей нужна была кухня.

Вадик не подвел: в пустой и мрачной столовой, между стеной и одной из пяти кадок с фикусами, высоченными, в полтора ее роста, нашлись джинсы и футболка. Шуша быстро оделась, обулась и только тогда разжала мокрый от пота левый кулак. Ключ от кухни для нее был богатством гораздо более ценным, чем какое-то золото и бриллианты в пиратских сундуках.

Трясущимися холодными руками, не с первого раза, она вставила его в скважину и дважды повернула. Кухня чуть поблескивала своими хромированными кастрюлями, стальными кранами и алюминиевыми поверхностями. Шуша знала, что дверца где-то здесь, но в темноте, на ощупь, найти не получалось, а луна, как назло, спряталась. Беглянка хотела было заплакать, но тут же себя одернула: «Вот еще! Маленькая девочка! Выбрала время!» — и с удвоенной внимательностью принялась ощупывать стены.

Дверца чуть слышно скрипнула, и пахнуло гнилью. Теперь самое страшное. Вадик клялся, что Шуша пролезет, но что, если он ошибался? Что, если она застрянет в мусоропроводе?

Стараясь не дышать, девочка взялась за края и залезла наполовину: бедра касались стен. Мусоропровод шел под углом, но если лаз книзу хоть немного сузится, то… она решила не думать об этом. Глотнув чистого воздуха, прижав локти к груди и зажав пальцами нос, Шуша заскользила. Казалось, что падение в черноту, в неизвестность, куда-то в ад, никогда не кончится, хотя прошло всего несколько секунд, и она вывалилась в большой синий пустой контейнер для сбора мусора.

«Боженька, спасибо тебе!»

От радости хотелось вопить, и лишь попытки выбраться из контейнера остудили пыл. Бортики были высокие, выше нее, и Шуша, закусив губу, чтобы не стонать от боли, раз за разом пыталась подтянуться, держась кончиками пальцами за тонкий неровный железный край. Устав, садилась, обхватив коленки. Потом кидалась на стенку с разбега и снова отдыхала. Мышцы тряслись от напряжения, ладони саднили и, кажется, кровавили, но Шуша подтягивалась выше и выше.

Край мусорного бака больно впился под коленку, когда удалось перекинуть ногу, но девочка лишь сжала покрепче зубы и вцепилась руками в бортик. Перевалилась и рухнула на землю с высоты почти в два метра, успев, как кошка, в последний момент сжаться в комок. Уставшие ноги подогнулись от удара, и Шуша покатилась по земле.

Луна нарисовала дорожку через мусорный пустырь, указывая на дырку в сетке забора, куда пролезет лишь собака да первоклашка, и вот уже беглянка торопится навстречу городу, оставляя интернат позади.

Первые лучи солнца высветили бока окраинных многоэтажек. Редкие автомобили фыркали выхлопными газами, уносились по делам, не обращая внимания на девочку в джинсах и футболке, с содранными ладонями, но Шуша знала, что так будет не всегда. Нужно было убраться подальше от стремительно оживающего шоссе, и она свернула во дворы.

Вдруг на левом запястье пискнуло. Девочка вздрогнула и лишь через секунду посмотрела на эмоциональ. На тонкой пластинке чуть шире часов мигал смайлик от Вадика. Промучавшись с хитрой застежкой, Шуша сорвала ненавистное устройство и швырнула его об стену дома из красного кирпича. В интернате такие попытки заканчивались разговором с психологом, обещанием быть пай-девочкой и соблюдать приличия, но теперь никто не мешал ей избавиться от этой гадости!

Этот двор почти не отличался от других, но идти дальше никаких сил не осталось. Шуша осмотрела окрестности в попытках найти заросли акации, овраг, поросший кустами, заброшенную детскую площадку с домиками — что угодно, где можно спрятаться. Уставший взгляд зацепился за амбарный замок на двери в подвал: он не был закрыт, лишь вставлен в дужки. Девочка рванула туда, торопливо сдернула его, толкнула дверь. Внутри оказалось темно и сыро, пахло плесенью и мочой, но еще ни одно помещение Шуре Авдеевой не казалось таким прекрасным.

Закрыв поплотнее дверь, она легла на земляной пол и тут же уснула.

Алина после каждой встречи с матерью ругала себя, но через месяц-другой сама набирала ее номер. Вот и сейчас она сидела за крохотным столиком в тесном прокуренном кафе, смотрела на ненавистный кофе, потому что чай тут не подавали, и корила себя. Со стороны казалось, что сидят коллеги по работе, одна, чуть постарше, подтянута лифтингом, накачана силиконом и ботоксом. Ее гораздо больше интересовали котировки акций в Интернете, чем дочь.

— Мам, я все еще тут, если ты не заметила. И вроде как за поддержкой пришла, — Алина чувствовала себя пятилетним ребенком, что ее раздражало. Эмоциональ пискнул: от матери пришел ободряющий смайлик, хотя сама она так и не подняла головы.

— Ладно, я пойду…

— Ну что ты от меня хочешь? — раздраженно взмахнула она черными кудрями, водрузила локти на стол и уставилась на дочь.

— Совета! Ты же рожала! Можешь что-то сказать!

— Я уже сказала, что ты дура, что я еще могу сказать? Можно подумать, что если бы в мое время можно было делать детей в пробирке или вообще их не делать, я бы рожала!

— Я не хочу в пробирке — мне не нужны деньги! — Алина уже сорок минут пыталась объяснить матери и про свой возраст, и про материнский инстинкт, и про то, что хочет почувствовать себя женщиной, а не агентом по продаже рекламы, но та, кажется, ничего этого не слышала. — Я ребенка хочу, своего. Выносить и родить.

Дама театрально всплеснула руками, как бы спрашивая бога, за что ей такое наказание.

— Зачем? Вот объясни мне, зачем тебе это? Прав твой Денис, что отказывается от этой идиотской затеи. Ты не только себе карьеру и здоровье порушишь, но и ему!

— Денис — безалаберный раздолбай, его ничего, кроме тусовок и баб, не интересует, — Алина отправила матери хмурый смайл.

— Ну я не знаю… надень на него вериги, заставь ходить на охоту за мамонтом, а копье стругать из березки, переберитесь жить в шалаш и рожайте выводок. Алин, я прям не знаю, ты чего хочешь-то? Отказаться от благ цивилизации? Вперед, к натурхозяйству. Только вначале откажись от стиральной машины хотя бы, постирай ручками, да желательно мылом и в речке. Ну а когда у тебя начнется токсикоз — ко мне не приходи за советом. Лежи пластом и блюй. Ты же не хочешь через пробирку!

— Ма, ну ты прям вечно все до идиотизма доведешь! Мне вообще кажется, что Денис не хочет никаких детей, ни через пробирку, ни как-то еще.

— Слава богу, хоть кто-то в вашей семье здравомыслящий! Вам чего, денег не хватает?

— Опять ты про деньги! Да не хочу я это пособие! — Алина кинула матери на эмоциональ раздраженный смайл.

— А что хочешь? Зачем тебе вообще ребенок?

— Любить его…

— Дениса вон люби, мало? Кошку свою люби. Собачку заведи. В чем смысл ребенка-то? Ну, предположим, родишь ты его. Что дальше? Отдашь в интернат, будешь приезжать раз в месяц по субботам навещать, раз в полгода на каникулы забирать. Он будет плакать, какать, капризничать, мусорить, не давать тебе работать и спать. В чем великая любовь?

Алина уже минут пять мешала ложечкой в чашке, только сейчас сообразив, что не положила сахар. Наплевать. Ох, встать бы сейчас, заорать во весь голос: «Мааамааа! Мне и так плохо, а ты меня добиваешь, ну неужели ты не понимаешь? Денис гуляет направо и налево, ты считаешь меня тупицей, подруг у меня нет, одна сплошная работа, а ты даже обнять меня не можешь!», но она понимала, что не сделает этого. Хорошее воспитание, черт его бери.

Она лишь ткнула свой эмоциональ, отправляя матери взбешенный смайл, и, буркнув что-то на прощание, выскочила из кафе. Уже на улице ей пришел в ответ грозящий пальцем человечек.

Новые туфли жали, узкая юбка не давала свободы, но немолодая, хотя элегантная и симпатичная женщина на это не обращала внимания. Она куда-то неслась, не разбирая дороги, и лишь телефонный звонок остановил ее.

— Рыбешка моя ненаглядная, я сегодня ночевать не приду, мы на сейшен к Лорику, ну помнишь Лорика, продюсер с первого канала! Вооот! Я такое никак не могу пропустить, сама понимаешь. Целую мою конфетку, утром я разверну твою обертку… Чмоке!

Денис положил трубку, даже не дав ей ответить. Тут же пискнул эмоциональ, прислав от него сердечко.

Алина сорвала с руки пластик и швырнула об стену — тот разлетелся во все стороны, посыпав асфальт ровным слоем обломков. Разревелась. Впрочем, быстро взяла себя в руки, промокнула салфеткой глаза, удостоверилась, что тушь не растеклась, и увидела Шушу.

Худенькая девочка лет восьми со спутанными длинными волосами стояла и смотрела на нее большими темными глазами. Алине стало неловко, что та все видела, и, чтобы как-то замять ситуацию, она спросила:

— Ты кто?

— Я — Шуша, а ты?

— Меня зовут Алина, — почему-то еще больше смутилась она.

— Это ты из-за мужика так? Бросай его. Ни один мужчина не достоин женских слез, а если достоин, то никогда не допустит, чтобы она плакала, — авторитетно заявила Шуша. И добавила: — Это мне папа сказал.

— На самом деле он хороший, — Алина зачем-то бросилась защищать Дениса. — Просто я слишком многого от него хочу.

— А чего ты хочешь?

Эта маленькая девочка разговаривала с ней как взрослая, и Алина чувствовала себя странно: с одной стороны, дети так себя не ведут, ну, так ей казалось, но с другой — стало интересно.

— Я хочу неправильных вещей. Например, чтобы у него была я одна, и больше никого.

— Что же тут неправильного?

— Как что? Это же ущемление свободы! Вот представь, что у тебя есть подруга, но она запрещает тебе общаться со всеми другими подругами — тебе бы это понравилось?

Шуша замотала головой, а потом уточнила:

— Но ты же не запрещаешь ему общаться, ты же просто не хочешь, чтобы он общался с ними как мужчина с женщиной?

Алина вздрогнула. Откуда вообще эта странная Шуша знает в свои годы о сексе? Неужели их такому учат?

— Ладно, давай не будем об этом. Скажи, где твои родители?

— Умерли, — вздохнула девочка.

— Вот как… ты живешь в интернате?

Шуша кивнула и добавила:

— Только я его ненавижу.

— Почему?

Шуша вспомнила о прозвище «хамка», которое получила в интернате год назад. Тогда она с удивлением обнаружила, что плакать, смеяться, обниматься, кричать на кого-то и, боже упаси, драться — это ужасно неприлично, даже если тебе на голову надели тарелку с горячим супом. Вежливые люди для выражения эмоций используют эмоциональ, а если внутри все клокочет, то идут к психологу. Еще Шуша узнала, что у нее ужасное воспитание, и ей начали экстренно вдалбливать общечеловеческие нормы морали и поведения. Девочка долго не могла понять, почему при живых родителях дети живут в интернате. Оказалось, это не потому, что родители хотят от них избавиться, а просто детям так лучше, ведь там с ними занимаются специалисты: воспитатели, психологи, педагоги, врачи, аниматоры. Самовоспитание же приводит лишь к психологическим травмам ребенка, он может вырасти агрессивным, с извращенной этикой и моралью, как Шуша, например.

Она вспомнила, какой переполох устроила, хохоча и тыкая пальцем в двух отцов: те пришли забрать сына на выходные. Мария Николаевна чуть в обморок не упала, обнаружив, что Шура к восьми годам ничего не знает об однополых браках. Воспитанницу срочно отправили на уроки обществознания к малышам, где рассказывали, откуда берутся дети: любой может прийти в государственный центр планирования ребенка и, заплатив пошлину, получить себе мальчика или девочку с нужным цветом глаз и волос. Бедные могут сдать донорами, получив за это госпособие, а влюбленные — создать ребенка с собственными генами. Шушин вопрос, рожает ли кто-то детей самостоятельно, от мужчины, поверг учительницу в панику.

Еще Авдеева вспомнила, как мама готовила ей на завтрак любимые оладьи с клубничным джемом, как папа читал на ночь сказки, как весной втроем ходили в поход, а летом она носилась по лугу наперегонки с одноухим бестолковым псом Пиратом, что жил во дворе, пугая кур и задирая петуха.

— Просто я хочу к родителям, — вздохнула она.

— Я понимаю, тебе жаль их, но ты же знаешь, что ребенку невозможно каждый день жить с родителями…

— Почему? — Большие недоуменные глаза Шуши смотрели на Алину, и та снова растерялась.

— Ну как почему… Ребенка надо всему учить: ходить, говорить, читать, писать; у него очень нежная психика, а родители не специалисты, могут таких дров наломать…

— Меня мама с папой учили ходить, говорить и читать. А еще папа научил насаживать червяка на крючок, стоять на воротах и делать табуретку! А мама помогала печь шоколадный кекс! Я сама делала, она мне только советовала!

Алину передернуло. Червяка на крючок? Ребенку — шоколадный кекс? Господи, теперь понятно, почему девочка такая странная. Бедный, бедный ребенок! У таких родителей-эгоистов нужно отбирать родительские права!

— Ну тебе же сейчас тяжело живется в мире? — осторожно поинтересовалась Алина. Шуша печально вздохнула.

— Вот, а в интернате тебе помогут, научат, легче станет!

— Не, я бы лучше как-нить без мира жила, на ферме, с курями и Пиратом. Надеюсь, он сбежал… — опять вздохнула Шуша.

У Алины появились подозрения, но чтобы не спугнуть странную девочку, она просто спросила, голодная ли та. Большие глаза смотрели без капли страха, оценивающе. Видимо, решив, что этому взрослому можно доверять, Шуша кивнула и взяла новую знакомую за руку. Маленькая ладошка была липкой, от девочки пахло чем-то тухлым, но Алина сделала вид, будто ничего не замечает.

В квартире же она не выдержала: приказав раздеться, отправила ее одежду в стиральную машину, а ее саму — в ванную, выдав шампунь, мыло и полотенце. Больше эту вонь выносить было невозможно! Шуша плескалась, а Алина металась от холодильника к кухонному шкафу и обратно, ломая голову, чем кормить ребенка. Можно ли жареное? А жирное? Кажется, детям нельзя сладкое и цитрусовое — от этого у них аллергия… Сварить кашу? Или ее едят только совсем маленькие? Этой ведь уже восемь лет, может, если она разок поест взрослую пищу, ничего страшного не случится? В итоге остановилась на рыбе и овощах. Маленькая гостья все слопала и попросила добавки. Алина выдохнула. Все же ребенок в доме — это и правда тяжело!

— Спасибо! — неожиданно Шуша обняла ее и ткнулась в щеку, изображая поцелуй. — Ты такая добрая!

Алина вздрогнула. Ее давно никто вот так не обнимал, не мужчина в постели, а просто, подруга, мама; она уже и забыла как это. Зачем напрягать эмоциями? Есть эмоциональ, куда можно кинуть смайлик-обнимашку. Но как же ей самой иногда хочется вот так обнять маму, уткнуться ей в плечо, и чтобы та гладила по голове…

Обидевшись, что на него не обращают внимания, в кухню вошел черный пушистый малолетний Жулик с белыми лапками и воротником.

— Какая киисаа! — бросилась Шуша на колени и обхватила кота. Не привыкший к такому, он попытался отпрыгнуть, но не тут-то было! Мало какому коту удается выскользнуть из рук ребенка, желающего поиграть с пушистиком.

Алина облегченно вздохнула: пока девочка занята Жуликом, она может сделать то, что обязана: позвонить в городское отделение совета по вопросам здравоохранения и социальной защиты и узнать, не пропадал ли из какого интерната ребенок. Опасения подтвердились: два дня назад восьмилетняя Александра Авдеева сбежала из интерната номер двенадцать. Приметы сходились.

— Нет-нет, я сейчас не с ней, но я ее видела, — соврала Алина оператору. — Да, в районе Нагатинской. Думаю, она там прячется. Да, если увижу, то обязательно сообщу вам или ее родителям. Что? Нет родителей? А что с ними?

Так она узнала, что родителей не только лишили прав на девочку, но и арестовали за сопротивление соцработникам, попытку спрятать ребенка, отказ отдавать его в интернат.

Алина еле успела положить трубку, как в комнату, мяукая и на четвереньках, ворвались Шуша и Жулик. Девочка где-то нашла кусок шуршащего пакета и дразнила котейку; тот прыгал в попытках достать непонятную штуку, которую надо обязательно попробовать на зуб, но лапы в последнюю секунду хватали лишь воздух. Он недовольно мяукал, а Шуша его передразнивала, имитируя недоуменную мордочку, хохотала во весь голос и вновь шуршала пакетом.

— Какой он у тебя смешной!

Алина увидела в больших горящих глазах восторг. В эту секунду Жулик цапнул-таки кусок пакета, и теперь они поменялись ролями: Шуша пыталась отнять, а кот нагло мяукал на нее, мол, вот тебе! С хохотом и грохотом оба так же, на четырех конечностях, выбежали из комнаты.

Алина улыбнулась: да, ребенок — это не просто, но сколько радости он приносит! — и решительно закрыла вкладку с новыми моделями эмоционалей.

Шуша решила, что эта тетя хорошая, да и снова спать на холодной земле в подвале не хотелось, поэтому сразу согласилась остаться на ночь. Ее длинные спутавшиеся волосы аккуратно расчесали перед сном, от чего девочке хотелось замурчать наподобие Жулика, свернувшегося на ее коленях. Алина была закрытая, холодная, но все же она не дергалась от объятий, как воспитатели в интернате, и не требовала прекратить себя вести по-хамски. Может быть, она даже отвезет ее на ферму?

Авдеева все продумала: после смерти родителей ферма доставалась ей. Да, пока найти работу не получится, но часть земли можно продать, и на это жить, пока она не вырастет. Если экономить, самой выращивать картошку, огурцы, помидоры — она умеет, она справится, — то должно хватить. Вот только нужен взрослый, чтобы «представлять ее интересы при совершении сделки» — так было написано в законе, она об этом узнала в интернатской библиотеке.

В дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Алина и вышла в коридор.

Послышались шаги, а затем:

— Городское отделение совета по вопросам здравоохранения и социальной защиты. У вас находится Александра Авдеева?

Сон с Шуши слетел мгновенно, адреналин впрыснулся в кровь, будто топливо через инжектор, она подскочила, заметалась по комнате. В окно не вылезти — слишком высоко, шестой этаж, балкона нет. Нужно искать другие варианты, срочно!

— Я вас не вызывала, на каком основании вы вламываетесь ко мне посреди ночи?

— У нас есть информация, будто вы скрываете ребенка. Мы обязаны проверить, — раздался густой бас. Ему вторил баритон:

— Просто отдайте нам ребенка, и мы уйдем.

— А если у меня нет никакого ребенка?

— То у нас есть ордер на обыск.

Сердце колошматило по ребрам, как очумевшая птица в клетке. Под кровать, в шкаф, за занавеску… все не то! Ее тут же найдут и вернут в интернат! Взгляд упал на сложенные джинсы и футболку, и тут Шушу осенило.

Схватив свои вещи, она проскользнула в ванную. В темноте на ощупь открыла дверцу стиральной машины, закинула одежду и обувь, поставила ногу, перенесла на нее вес — барабан чуть качался, но держал — согнулась пополам, грудью к коленкам, и втиснулась внутрь. Увы, дверца полностью не закрылась — девочка занимала все пространство, так что оставалось только молиться, чтобы никому не пришло в голову заглянуть в стиральную машину. Ноги мгновенно затекли, дышать можно было с трудом.

— Почему вы хотите забрать ребенка в интернат? А если ему там плохо? — раздался из комнаты голос Алины, видимо, соцработники начали обыск.

— Если ему плохо, то никто лучше психологов ему не поможет, — вкрадчиво, как душевнобольной объяснял баритон.

— Даже родители? Может быть, ребенок со своими особенностями, к нему нельзя применять общий подход.

— Во всех интернатах есть специальные группы для детей с особенностями психики, есть комнаты релаксации и специалисты. Если вы действительно хотите помочь девочке — отдайте ее нам, мы знаем, что делать, мы профессионалы.

Затем Шуша услышала уже из другой комнаты:

— А если я хочу ее удочерить?

— Пожалуйста! Только мы же сейчас не решим с вами этот вопрос, правда? Это займет какое-то время, оформление документов, комиссия… ну, обычная бюрократия. Ребенок не может это время жить у вас, вы же понимаете? Он побудет в интернате, а когда все формальности уладятся — вы сможете на выходные забирать его домой, — снова пояснил баритон.

— Только на выходные? А на будни нельзя, что ли?

Тут вступил бас:

— А вы безработная? Боюсь, это осложнит процесс удочерения.

— Нет-нет, — поторопилась разуверить его Алина. — Я работаю.

— Как же тогда вы сможете забирать ребенка в будни? С кем он останется, когда вы уйдете на работу? Вы в курсе, что детей до шестнадцати нельзя оставлять дома одних — это небезопасно?

— Да, конечно, извините… — пробормотала Алина и замолчала.

В ванную зашли двое — трое в ней просто не поместились бы. Шуша увидела высокие черные ботинки с заправленными в них брюками, вспомнила, как люди в такой же форме забирали ее у родителей, она орала и брыкалась, отец пытался защитить, но получил резиновой дубинкой по голове и животу и скорчился на газоне. Мама, стоя на коленях, заламывала руки, умоляя не забирать дочку, но те тоже сказали, что у них ордер. Больше девочка родителей не видела. Шуша знала точно: если бы они были живы — они бы ее нашли и забрали.

Мышцы сводило от неестественного положения, но Авдеева не шевелилась: только бы не выдать себя! Потоптавшись, соцработники пошли на кухню, и Шуша судорожно глотнула воздуха: даже не заметила, что перестала дышать. Под звон кастрюлей и недовольный мяв потревоженного кота обыск закончился.

— Приносим извинения, но вы понимаете же, что это наш долг, — нисколько не ощущая себя виноватым, произнес бас положенную фразу. — Надеемся, что не очень вас потревожили. Если вы еще увидите потерявшуюся девочку, пожалуйста, сразу же звоните в нашу службу! Напоминаем, что сокрытие несовершеннолетнего от социальной службы карается уголовным наказанием.

— Конечно, — пробормотала Алина и повернула ключ в замке. — Шуша! Ты где? Они ушли!

К тому времени беглянка поняла, что самостоятельно выбраться из стиральной машины не в состоянии. Затекшие мышцы одеревенели и отказывались сгибаться, слезы текли по щекам к ушам, легким не хватало воздуха.

— Я тут, — прохрипела она, — помоги мне!

Алина открыла дверцу и охнула. Прошло еще несколько ужасно долгих и мучительных минут, прежде чем она смогла вызволить девочку из барабана. Та вывалилась на пол, зарыдала, судорожно задышала. Ее била истерика, руки и ноги не повиновались, слова застревали в горле, вырываясь страшным животным хрипом.

— Ну-ну, не плачь, все будет хорошо…

Алину охватила паника. Зачем это, почему, что ей делать?! Девочку надо как-то успокоить, да, но она ведь не психолог и не знает как! Ощущая себя истуканом, взяла Шушу на руки, донесла до кровати и укутала одеялом. Вроде еще неплохо бы обнять и поцеловать, но сделать это показалось невыносимо страшным.

— А… ты… правда меня… удочеришь?

Алина замерла, затем погладила девочку по голове, прошептала на ухо:

— Все будет хорошо, я тебя не дам в обиду!

Ее саму трясло. И от страха за этого маленького человечка, и от страха за себя. Чертов ребенок! То хохочет, то бьется в истерике, из-за него ночью врываются соцработники и обыскивают квартиру. Алина покрылась липким потом: что, если они обвинят ее в сокрытии и тоже, как родителей этой чудачки, арестуют?!

Надо забирать Шушу из лап службы опеки! Решив посмотреть в интернете, что нужно для удочерения, Алина ушла в другую комнату, к компьютеру.

Набрала в поисковике «удочерение», ткнула первую же ссылку, на форум. Взгляд заскользил по темам: «муж хочет удочерение, а я против», «усыновленный оказался инвалидом», «ребенок ломает карьеру», «можно ли вернуть девочку в интернат». Попадались и другие, где родители писали, как они теперь счастливы, но в комментариях к ним висело презрительное «заказуха» и «джинса». Зато из самой обсуждаемой темы, можно ли отказаться от удочерения, она узнала, что это сильно осложнит возможность завести собственного ребенка. Органы опеки считают, что если родители однажды уже не справились, то второй раз доверять им ребенка не стоит.

Алина задумалась, сможет ли полюбить эту странную девочку, станет ли она ей настоящей дочерью, но тут же одернула себя. Ей уже не тринадцать, чтобы оценивать жизнь через очки с сердечками. Не все проблемы решаются любовью, и такие важные решения надо принимать головой, а не сердцем!

«Была бы девочка нормальная, можно было бы попробовать, — говорил разум, — но ведь у нее явно проблемы с психикой. Тут действительно нужны специалисты, время, деньги, в конце концов! Да и Денис будет в бешенстве. Он и так ребенка не очень хочет, а уж психованного…» Еще разум нарисовал неприглядную картинку: Денис от Алины уйдет, мать сочтет полной дурой, знакомые распустят сплетни, денег начнет не хватать, свободного времени не останется совсем.

Сердце екнуло: «…но ведь Шуше там плохо, а ты можешь сделать ее счастливой…»

«Сломав собственную жизнь?» — удивился разум.

Мигнуло сообщение. Денис прислал сердечко и написал, что переживает, поскольку эмоциональ Алины недоступен. Та улыбнулась. Все же он милый, и зря она на него наговаривает и достает своей идиотской ревностью. Конечно, он раздолбай, но любит ее! Ну, а ссорятся все пары.

«В конце концов, такое решение нельзя принимать в одну секунду. Надо еще подумать. Посоветоваться с Денисом и мамой, с соцработниками. Нельзя жить эмоциями, это глупо», — решила Алина.

Прошло больше часа, прежде чем она заглянула в спальню. Шуша спала, темные волосы разметались по белой подушке, рука выскользнула из-под одеяла и свисала с кровати. Алина вернулась обратно, набрала знакомый номер.

— Алло, да, это снова я. Девочка у меня, спит. Приезжайте, только не звоните в дверь, вы ее разбудите, напугаете. Я сама открою. Да, жду.

Нажала отбой и открыла вкладку с последними моделями эмоционалей.

Виктория Балашова

Мама, я плачу

Посвящается моей дочери, Балашовой Марии Ивановне, и маме, Богдановой Галине Васильевне. Храни вас Бог!