Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий

– Аллюр три креста! – усмехнулся экзаменатор.

Этой фразой он обычно завершал лекции и давал понять курсантам, что пора спешить из аудитории на перерыв.

Виталий браво развернулся, сошел с помоста, у выхода на всякий случай застыл по стойке «смирно», ненадолго, секунды на три, и лишь потом толкнул тяжеленные двери.

Перед аудиторией маялось десятка полтора сокурсников.

– Ну, как? – метнулся навстречу Мишка Романов, самый нетерпеливый.

– Три креста! – Тон у Виталия был, как и у всякого уже сдавшего экзамен, немного снисходительный, но больше полнящийся облегчением.

Дверь аудитории снова приоткрылась, и в коридор выглянул дежурный малек с планшеткой.

– Романов! – громко объявил он.

– Ну, – выдохнул Мишка. – Я пошел!

– Ни пуха! – хором произнесли практически все присутствующие, в том числе и Виталий.

Мишка, очень похожий на ныряльщика перед погружением, скользнул мимо малька в аудиторию. Дверь тотчас закрылась.

Виталий, сопровождаемый завистливыми взглядами, направился к лестнице.

«Только бы консультанты не срезали, – подумал он с легкой тревогой. – Только бы не ниже четыре-девяноста…»

Срезать десятые и сотые консультантам вроде бы не с чего, с вопросами Виталий разобрался бодро и уверенно. Но поди угадай – что кроется в головах этих звезднопогонных шишек? Особенно у незнакомого, который сидел в самом углу, причем в общевойсковом мундире. Какого черта шуруп вообще делает на экзамене будущих пилотов, во флотской Академии? Да и вообще, консультанты курсантов видят только на экзаменах. И старый студенческий закон «сначала ты пашешь на авторитет, а потом авторитет пашет на тебя» в данном случае, к сожалению, не срабатывает.

Если Виталий сумел произвести на консультантов благоприятное впечатление и наберет вожделенные четыре-девяносто, у него, пожалуй, даже есть шансы оказаться в итоговой двадцатке и попасть в разведку, куда стремится каждый будущий пилот с первого дня обучения. Вообще в разведку возьмут человек сто, но на действующие двадцать вакансий – только лучших. Половину в гвардейский Семеновский, половину в гвардейский Измайловский. Остальных – на обеспечение туда же и в остальные полки: Троицкий, Успенский, Рублевский и Преображенский.

Какую-то часть выпускников пилотского курса, в количестве примерно четырех-пяти сотен, ждала рутинная служба в транспортных подразделениях флота. Это, разумеется, тоже флот, не шурупские войска, но и не разведка, увы.

Но скорее всего, чувствовал Виталий, в двадцатку он снова не попадет. В двадцатку он врывался лишь раз за шесть лет кадетства, на далеком втором курсе, когда сразу трое лидеров завалили летнюю стажировку. Правда, завалили не по теории, а по дисциплине, поэтому Виталий тогда не особенно и радовался.

На последней зимней сессии он занял итоговое двадцать седьмое место и угодил на стажировку на Дварцию, в Измайловский, пусть и в обслугу. В полку ему понравилось, и именно там Виталий дал себе молчаливую клятву сдохнуть, но вернуться именно сюда, именно в разведку и желательно – в двадцатке.

На весенней сессии он показал двадцать второй результат из двух с лишним тысяч курсантов. Чуточку не дотянул.

В принципе, он прекрасно сознавал собственные возможности и умел трезво сопоставлять их со способностями коллег. По-хоро-шему, в первую двадцатку по пилотированию он и не входил. В тридцатку – может быть, но в двадцатку однозначно нет. Однако почти половина лучших летунов курса заметно плавала в вопросах матчасти и инженерии, а вот тут Виталий Шебалдин, пожалуй, и на место в десятке мог претендовать. И имел все основания полагать, что в первой даже не десятке, а полусотне ведущих технарей как пилот он однозначно лучший. Пользуясь футбольной терминологией, по системе «гол плюс пас» Виталий смотрелся очень хорошо, невзирая на то, что среди лучших бомбардиров не числился, да и по пасам не лидировал. И распасовщиком в общем и целом был более, нежели забивалой.

Сознавал Виталий и то, что вряд ли когда-либо дорастет до командира звена. В групповых полетах он действовал неплохо – когда командовал кто-нибудь другой. Первый же учебный вылет (на тренажере, разумеется) в качестве звеньевого оказался для Виталия и последним, причем, когда он много позже случайно подсмотрел в собственном досье нолик напротив пункта «Sergeant ability», ощутил скорее облегчение, чем досаду. А вот пятерочка напротив пункта «Steering ability» душу согрела.

В остальные пункты Виталий заглянуть не успел, секретарь начкурса затемнил экран и укоризненно воззрился на нахального третьекурсника. Пришлось извиняться и каяться, каяться и извиняться. Ну и полы драить в наряде вне очереди, куда ж без этого?

– Здорово, Щелбан!

Виталий порывисто обернулся.

У лифтов руки в брюки стояли Рихард с Джаспером и насмешливо глядели на него.

– Сдал? – с ленцой осведомился Рихард; он же и окликнул Виталия несколькими секундами ранее.

– Сдал-сдал, и не надейтесь! – бодро ответил Виталий. – Еще потреплю вам хвосты!

Про хвосты он заикнулся не случайно. Рихард фон Платен в гипотетической лучшей двадцатке курса с вероятностью девяносто девять процентов должен был финишировать первым. И вовсе не потому, что Генрих фон Платен, его отец, в настоящий момент занимал пост президента Земли и Колоний. Просто Рихард был пилотом от Бога – раз, и законченным трудоголиком в лучшем смысле этого слова – два. И никогда не скрывал, что намерен следовать тропой своего отца, а значит, в будущем тоже возглавить правительство. Причем не по блату или протекции, а по заслугам – ни единого раза за шесть лет учебы фон Платен-младший не воспользовался влиянием или помощью фон Платена-старшего. Все, чего он достиг, он достиг сам, и достиг совершенно заслуженно. А это – ни много ни мало – звание лучшего курсанта среди двух тысяч будущих пилотов.

Джасперу Тревису с родней тоже в общем-то повезло: его отец только что принимал у Виталия экзамен, а дед сидел среди консультантов на самом почетном месте. Проще говоря, отец был начальником курса, дед – ректором всей Академии. И если Рихард фон Платен халявить в учебе не позволял себе сам, то Джасперу Тревису не позволяла родня, причем в максимально жесткой и бескомпромиссной форме. Джаспер, человек, безусловно, талантливый, но ни разу не трудоголик, пахать был попросту вынужден, иначе отец с дедом плющили его по полной программе. Без свидетелей, разумеется, но вряд ли ему было от этого легче. Место в двадцатке, а то и в десятке ему тоже было фактически гарантировано, и тоже вполне по заслугам, с той лишь разницей, что сам Джаспер в двадцатку не особенно и рвался, однако вынужден был мчаться к цели во весь опор, как та лошадь на скачках: попробуй замедли бег, тут же отхлещут. И цель эта лично для Джаспера была вовсе не заветной. Но куда деваться? Виталий в этом смысле ему даже немного сочувствовал, хотя в целом Джаспер не являлся личностью, нуждающейся в сочувствии.

С этой звездной парочкой Виталий не водил особенной дружбы, поскольку сам он был происхождения самого низменного: родители из стада, братья и сестры – тоже в стаде. Он единственный, кто практически вырвался в граждане – во всяком случае, за шесть лет так и не был отчислен, хотя взыскания имел. Впрочем, имел и поощрения. Последний экзамен сдан, осталось несколько процедур, приятных и торжественных: присвоение первого офицерского звания, присяга, назначение на службу и выпускной бал. Однако элита курса Виталия в толпе кадетов выделяла, хотя и не упускала случая подначить или высмеять.

– И куда мылишься, в разведку или в извозчики? – с ехидцей поинтересовался Рихард.

– В извозчиках вряд ли выйдет потрепать вам хвосты, господа мажоры, – ответил Виталий ершисто.

На «мажоров» фон Платен и Тревис в целом не обижались, но, с другой стороны, и называть себя так позволяли далеко не каждому. Виталий право на «мажоров» заслужил – в нем признали если не равного, то в общем достойного индивида, в то время как любой из троечников, обреченный на роль извозчика или вообще докового чинуши, немедленно схлопотал бы за «мажоров» по ушам.

Джаспер криво усмехнулся и со значением поглядел на приятеля:

– Оптимист! – прокомментировал он слова Виталия. – Далеко пойдет!

– Завтра и увидим, – пожал плечами Рихард и обратился к Виталию: – Пойдем с нами, оптимист! Мы тоже сдали.

– А вы куда, собственно? – поинтересовался Виталий.

– В буфет, куда же еще? – искренне удивился Джаспер. – Куда может пойти оптимист после успешно сданного экзамена? Конечно же, в буфет!

– А вдруг экзамен сдан неуспешно?

– У тебя есть основания сомневаться? – вкрадчиво выдохнул Джаспер и вновь поглядел на фон Платена: – Слушай, Риха, а он, пожалуй, не вполне оптимист. Ему с нами не по пути. Его гложет червь сомнения.

– Да брось кочевряжиться, пошли, – ровно произнес Рихард. – Ситра примем с бульками. По сосиске съедим в тесте. Надо же отметить?

Тут он внезапно нахмурился и спросил:

– Или у тебя денег нет?

– Деньги у меня есть, – не очень весело отозвался Виталий. – Во всяком случае, на сосиску в тесте хватит.

Честно говоря, оставшиеся от стипендии гроши он предпочел бы истратить на другое, но как скажешь об этом мажорам?

– Не боись, Щелбан, мы зовем, значит, мы и банкуем, – заявил Джаспер тоном, не предполагающим возражений. – У мажоров так принято, если ты не знаешь. И не строй мне тут гордую рожу, я как-то попробовал жить на стипендию, до сих пор в дрожь бросает.

Виталий был схвачен за рукав и втащен в подошедший лифт.

В этом был весь Джаспер Тревис – немножечко лентяй, немножечко сибарит, но вместе с тем человек умный, не заносчивый и в общем-то, добрый. Деньги у него, естественно, водились. Такие, какие не снились тому же Виталию. Просто Джаспер не считал отсутствие денег у сокурсника чем-то достойным презрения. Ну не повезло родиться в богатой семье, что тут поделаешь? В людях Джаспер ценил не это. Однако и служить матерью Терезой менее состоятельным кадетам он не собирался, привечал только тех, кому симпатизировал, а симпатизировал он, прямо скажем, мало кому.

Лифт вознесся в башню и тренькнул, останавливаясь. Двери открылись, и Виталия опять же за рукав вынули из кабинки и провели до ближайшего столика.

– Вы сидите, – скороговоркой выпалил Джаспер. – Будущему президенту с подносами ходить не положено…

«Будущему президенту – оно понятно, – мрачно подумал Виталий. – А бывшему бычку? Обитателю стада?»

Однако происхождение Виталия тоже волновало Джаспера в очень малой степени. И в этом тоже был он весь: мог отказать в пустячной просьбе другому мажору и отослать его в любом из известных направлений, а какому-нибудь безродному Виталию не гнушался иной раз по-дружески помочь.

Буфет занимал весь этаж и в данный момент был почти пуст.

Рихард облюбовал самое удобное место, в дальнем торце стола, лицом к лифтам, спиной к ширмочке. Будущий президент сделал это инстинктивно, повинуясь безошибочному чутью социального лидера. Да и реакция у него была получше – пока Виталий оглядывался и решал, куда сесть, фон Платен уже действовал.

Вскоре вернулся Джаспер с подносом – официантов при буфете не состояло, только бармены, и, будь курсант хоть сыном ректора, хоть сыном президента, к стойке приходилось ходить самолично. Ну или по очереди, если компания хорошая.

Джаспер ловко сгрузил с подноса три пластиковых кругляша с сосисками в тесте и три бутылочки слабогазированного напитка, который курсанты между собой именовали «ситро». Пили ситро обычно прямо из бутылочки, но сейчас на каждую зачем-то был надет картонный стаканчик.

Отпихнув поднос на дальний край стола, Джаспер уселся на диванчик напротив Виталия.

Диванчик – и это знали все курсанты, от мальков до выпускного курса, – был жестковатый.

– Ну, чего, давай, – тихо сказал Джаспер Рихарду, и тот немедленно полез во внутренний карман учебной куртки. К величайшему изумлению Виталия, Рихард извлек оттуда небольшую фляжечку.

Видя, как вытянулось лицо Виталия, Рихард насмешливо (они с Джаспером почти всегда обращались к окружающим насмешливо, испытывали, что ли?) спросил:

– Будешь?

– А что это? – приглушив голос, уточнил Виталий.

– Компот! – прошептал Джаспер и так же тихо заржал. Тихо и удивительно беззаботно.

Фон Платен свинтил пробочку и выжидательно застыл. Джаспер тотчас сдернул с бутылок стаканчики (два) и поставил перед приятелем.

Третий остался на бутылке, которая стояла ближе всех к Виталию. И это тоже было отчасти испытанием, отчасти демонстрацией, непонятно только – демонстрацией чего.

Плеснув себе и Джасперу, Рихард вновь поднял взгляд на Виталия:

– Так будешь или нет?

– Меня могут и отчислить, – угрюмо сказал Виталий.

– Если настучишь на нас – не отчислят, – ровно произнес Рихард, по-прежнему глядя Виталию прямо в глаза. – Даже поощрят, наверное.

– Ну, вы уж совсем за козла меня не держите, – окрысился Виталий.

Тут вмешался Джаспер, явно пребывающий в благодушном настроении:

– Да брось ты, Щелбан, все уже, учеба ля финита. Экзамены сданы. Ты, считай, готовый летчик. Земля в тебя кучу денег вбухала, кому оно теперь надо – отчислять тебя за банальную пьянку?

Виталий не удержался и взглянул в сторону лифтов – всем было известно, что у входа в бар стоят видеорегистраторы.

– Они сегодня отключены, – перехватив его взгляд, сообщил Джаспер и довольно хихикнул. – Куда, по-твоему, господам экзаменаторам бегать в перерывах за дежурной чаркой?

«Что я, дурень, делаю?» – с отчаянием подумал Виталий, но рука его уже сняла стаканчик с горлышка бутылки и пододвинула к Рихарду.

– Вот и молодец, – невозмутимо сказал тот и налил.

– Ну, – вздохнул Джаспер, мягким, почти кошачьим движением сцапав свой стаканчик, – за первый дембель…

Виталий беззвучно (картон не звенит) чокнулся с сокурсниками-мажорами и сглотнул. Горло обожгло и осушило. Судорожно вцепившись в бутылочку с ситро, Виталий свернул ей пробку и жадно припал к горлышку.

– …вашу ж мать!!! – просипел он секунд через десять, когда ситро осталось в лучшем случае треть. – Предупреждать же ж надо!

Рихард с деланым осуждением поглядел на него и обратился к Джасперу:

– И кого ты тут назвал летчиком?

Но тот был занят: готовился вгрызться в сосиску.

«Кстати, закусить-таки надо…» – подумал Виталий, стремительно теплея.

Потепление его было вполне закономерным: попробуйте запить спирт газировкой, сами поймете.

Через пару минут, уполовинив сосиску и то, что в Академии называли тестом, Джаспер хмыкнул и вопросительно уставился на фон Платена:

– Ну что, по второй?

Рихард и не подумал возразить, разлил по второй и на этом его фляжечка, к счастью, опустела.

Теперь, когда Виталий знал, что пьет спирт, все прошло удачнее. Все-таки настрой – великая вещь! А сюрпризы – это для авантюристов. Солидный и основательный человек всегда должен знать, что его ждет.

Виталий Шебалдин намеревался стать солидным и основательным человеком. И во флоте, и вообще. И верил в это глубоко, свято и истово.

– Так чего, Щелбан, – заговорил Джаспер с набитым ртом. – Говоришь, успешно сдал?

Виталий пожал плечами:

– Вроде без косяков. И на допвопросы ответил, даже на дурацкие.

– Дурацкие? – внезапно заинтересовался Рихард. – Шуруп, небось, задавал?

– Нет, начкурса… А откуда вы знаете про шурупа?

– От Махмуда, – буркнул Рихард, внезапно мрачнея. – А этот шуруп вообще какие-нибудь вопросы задавал? Или сидел молча?

– Молчал, как рыба в пирожке! – с чувством сообщил Виталий. – Даже с соседями не шептался. А почему он тебя так интересует?

Рихард неопределенно повел плечами:

– Зачем-то же его привлекли в экзаменационную комиссию…

– Может, он спец? – предположил Джаспер.

– Среди преподов достаточно спецов по всем курсовым предметам, – задумчиво произнес Рихард. – Даже с избытком. И потом, в прошлом году никаких шурупов на экзаменах не было, а с тех пор из преподов только Дундук на пенсию вышел, и вместо него прислали майора Нийштрезе.

– Я вообще впервые шурупа в стенах училища вижу, – вздохнул Джаспер. – Не считая распределений, понятное дело.

– Ну почему? – возразил Виталий. – На день флота целый шурупский оркестр в актовом зале наяривал…

– Я тогда в карцере сидел, – Джаспер ухмыльнулся. – Не помнишь, что ли?

– А, точно, – кивнул Виталий. – Херово играли, кстати, кто-то из духоперов все время из тональности вылетал. Тромбонист, по-моему. Да и вообще тогда весь концерт был так себе…

– Ты шеврон его видел? – внезапно спросил Рихард Виталия.

– Чей?

– Шурупа-экзаменатора.

– Нет… А что?

– Да так… – протянул Рихард, хмурясь. – Форма у него ношеная, погоны и петлицы не новые, а шеврон будто вчера приклеили, аж сияет.

– Ну и что?

– Странно, вот что.

– Мало ли, может, испачкал… Или оторвал.

Рихард поглядел на него с иронией.

– Ты когда-нибудь пробовал оторвать приклеенный шеврон? Ну, или погон, там, неважно?

– Нет, – замотал головой Виталий. – А что, крепко клеится?

– Да ты скорее ткань порвешь. Хотя тоже вряд ли. Ладно, хрен с ним, с шурупом и шевроном его. Ты лучше скажи, Щелбан, ты ведь в Измайловском стажировался?

– Да. Правда, не в разведке, в регуляре.

– А полетать дали?

– Трижды! Два учебных и один транспортный.

– Ну и как, понравилось?

– В учебных понравилось, а в транспортном – скучища, взлет на автопилоте, трасса на автопилоте, швартовка тоже на автопилоте…

– Да я не о том, – поморщился Рихард. – В полку понравилось?

– Очень! – признался Виталий. – С удовольствием туда пойду, если распределят.

– А может, с нами, в Семеновский? – спросил Рихард, пристально глядя Виталию в глаза.

Виталий напрягся. Что-то за этим вопросом определенно стояло. Не станут же лучшие асы курса просто так, от скуки или озорства, вербовать сокурсника в сослуживцы, причем даже до распределения и назначения по флотам?

– А… зачем? – озадаченно пробормотал Виталий. – Я в Измайловском уже более-менее осмотрелся, офицеров узнал, инженеров… Какой смысл снова идти в полную неизвестность?

Рихард с Джаспером многозначительно переглянулись.

– Да скажи, скажи, – вяло махнул ладонью Джаспер. – Тоже мне, тайна.

Вздохнув, Рихард опять повернул голову к Виталию и заговорил спокойно и ровно, словно отвечал на экзамене:

– Через месяц во флот поступают первые «Гиацинты». Шесть штук. Все – в Семеновский, и достоверно известно, что один отдают под молодежный экипаж. Короче: нам с Джаспером нужен толковый бортинженер, который и летать худо-бедно умеет. Ты подходишь.

– Ух ты… – вырвалось у Виталия.

Он действительно был впечатлен. Интересоваться, откуда Рихард знает о «Гиацинтах», смешно: сын президента вполне может владеть информацией такого уровня.

– Я бы, конечно, с радостью… – неуверенно заговорил Виталий. – Но я, честно говоря, не уверен, что отберусь в гвардейцы.

– Ты же сказал, что хорошо сдал, – сварливо заметил Рихард.

– Сдал-то я хорошо. Вернее, это я думаю, что хорошо. А вот что подумают господа офицеры, включая шурупа… Откуда мне знать?

– Короче, – перебил его Рихард. – Ты согласен или не согласен?

Виталий прикрыл глаза, секунду подумал, а потом решительно выдохнул:

– Согласен.

– Пиши! – велел Рихард.

– Что писать?

– Рапорт! На имя ректора Академии.

Виталий покорно вынул планшет-персоналку, верный и неразлучный спутник каждого курсанта послушно ожил.

«Начальнику Высшей ордена Рубиновой Звезды академии космофлота адмиралу Айзеку Тревису», – проелозил пальцем по экрану Виталий. – От курсанта…»

– От лейтенанта, – немедленно поправил его Рихард. – Рапорт я подсуну уже после присяги.

Виталий замялся:

– Как-то это…

– Да не ссы ты! – тихо рявкнул на него Рихард. – Ломаешься, будто гимназистка!

Фон Платен умел это – тихо рявкнуть. Завидное вообще умение.

«… от лейтенанта Шебалдина», – послушно вывел Виталий на экране планшета.

И с новой строки увеличенным шрифтом:

РАПОРТ

Никаких послаблений ввиду экзаменов и близкого выпуска будущим лейтенантам не полагалось – как обычно подъем в семь, построение, физчас (который на первом курсе казался адом, на втором – просто изнурительным, а теперь воспринимался как нечто само собой разумеющееся, хотя и слегка утомительное), полчаса на заправку коек и туалет и сразу вслед за тем построение на утренний смотр и завтрак. Зато после завтрака даже построения не назначили, не говоря уж об обычном разводе на занятия или хозработы.

Сегодня с девяти утра на всех табло в холле главздания публиковали результаты последнего экзамена и годовые финальные суммы каждого курсанта. На личные планшеты эта информация по традиции передавалась часом позже – говорят, в старые времена, когда личных планшетов еще не существовало, результаты распечатывали на бумаге и вывешивали на стендах в старом здании училища, которое тогда именовалось летным. Почему-то дух и в известной мере букву этого мероприятия решено было сохранить, хотя Виталий и сомневался, что толчея в холле и вытягивание шей перед экранами, а особенно – изнурительное ожидание девяти часов хоть сколько-нибудь способствуют спокойствию и душевному равновесию.

Разумеется, завтрак у выпускного курса сегодня вышел рекордно коротким – со столов все смели и сжевали чуть ли не втрое быстрее обычного, а после не потянулись с ленцой в курилку, а помчались бегом в главздание, даже не построившись. Дежурный по Академии, видя это безобразие, почему-то и не подумал пресечь. То ли вид трусящих старшекурсников его позабавил, то ли ностальгия одолела. Во всяком случае он всего лишь пробурчал себе под нос: «Спасибо, что не через плац…» – и вошел в столовую. Перед ним предупредительно расступались.

Виталий не поддался общему порыву и до главздания дошел шагом, хотя и достаточно быстрым. В холл он протиснулся в восемь пятьдесят шесть, за четыре минуты до включения табло. Народу набилось под завязку – практически весь курс. Под две тысячи молодых крепких пацанов, которым не сиделось в стаде, которых позвали звезды и которые оказались достаточно решительными, чтобы ответить на этот зов.

Собственно, от того, что в ближайшие минуты появится на табло, зависит личная траектория каждого на пути к звездам. Виталий внезапно осознал это очень остро, сердцем и душой, и подумал, что правы, пожалуй, были руководители и старого училища, и нынешней Академии. Возможно, именно в этом и кроется смысл сегодняшней толчеи в холле главздания – осознать, что всерьез ступаешь на путь, на жизненный путь офицера, и что отныне все зависит исключительно от тебя самого. От того, насколько окажешься смелым и сильным, от того, что сумел усвоить из вдалбливаемой во время учебы науки и как это сумеешь применить на практике.

И еще – что учебе, собственно говоря, конец. Результаты, распределение – и фьюить к новому месту службы. По большому счету, это вот здание, именуемое главным, Виталию больше не принадлежит. Вон тому лопоухому второкурснику с повязкой дневального, прижатому к стене выпускниками, принадлежит. И будет принадлежать еще четыре года – если, конечно, лопоухий раньше не вылетит. А Виталию – уже нет. Все, отучился, осталось только узнать результат, повлиять на который невозможно.

Часы в башне главздания гулко отбили девять. Их удары ощущались всем телом – звук в холл доносился еле-еле, его с улицы хорошо слушать. А в здании звукоизоляция на уровне.

Табло в холле ожили – все двадцать одновременно. Толпились большею частью перед теми, что транслировали результаты первой тысячи, и только потом неохотно оттекали к аутсайдерским. Людям свойственно переоценивать собственные способности, да и иррациональную надежду на лучшее убить в себе не так-то просто, особенно если ты молод и полон сил.

Кроме того, первая сотня результатов интересовала почти всех, даже тех, кто твердо знал, что не попадет в нее ни при каких обстоятельствах. Виталий краем уха слышал, что на финальные результаты даже тотализатор существует. Правда, без ставок – тут все-таки не стадо, тут без пяти минут граждане. Во всяком случае, офицеры на подобные забавы курсантов глядели сквозь пальцы.

Виталий все, что было связано с предсказаниями, глубоко презирал, считая, что неалгоритмизируемые вещи непредсказуемы в принципе, поэтому тотализатором не особенно интересовался.

Пару минут потоптавшись на месте и сообразив, что перед первым экраном толпа еще не скоро поредеет, Виталий решительно выдохнул, выставил плечо вперед и принялся энергично ввинчиваться в плотный строй сокурсников.

На него шикали и оборачивались, но увидев, кто проталкивается, чаще всего пропускали. Так, мало-помалу, Виталий дотолкался до места, откуда можно было без труда разобрать буквы и цифры на табло.

Страница как раз обновилась, и табло высветило результаты с шестьдесят первого по восьмидесятый. Шестьдесят седьмым значился Мишка Романов, которого как раз пытались поздравительно хлопать по плечам чуть правее, что в тесноте проделать было не так-то просто – Мишка все шесть лет болтался на границе первой сотни, то вклиниваясь в нее, то вылетая. Итоговое шестьдесят седьмое место для него было прекрасным результатом.

Страница снова сменилась, и Виталий с некоторым удивлением обнаружил в пятом десятке Филиппа Жаирзиньо – обычно тот входил в первую двадцатку. Не у всех праздник, есть и плохо сдавшие…

До следующего обновления Виталий еле дотерпел, а когда выпал список курсантов с результатами от двадцать первого до сорокового, даже зажмурился на несколько секунд, вдохнул, сглотнул и только потом принялся просматривать список снизу вверх.

Не обнаружив себя ниже тридцатого места, Виталий чуть успокоился и строки выше него просматривал нарочито медленно.

Бакаев. Фредриксен. Чикиги. Тларош. Коваленко. Шеридан. Майерс. Генест. Юрьев. Касагава.

Чувствуя, что его прошиб пот, Виталий еще раз сглотнул. Все-таки вошел? В двадцатку? Вот это да!!!

Он прочел верх списка еще раз, теперь сверху вниз, как положено – Касагава, Юрьев, Людовик Генест (был еще Жан-Луи, где-то в восьмой сотне), Майерс, Шеридан.

Ф-фух.

Давно просмотренная страница висела томительно долго, словно испытывала терпение собравшихся курсантов. Чуть впереди виднелась коротко стриженная голова долговязого Толика Коваленко. Толик был потный и счастливый, улыбка до ушей. Рядом с ним сдержанно улыбался Касагава – Виталий видел только его макушку, но не сомневался, что тот сдержанно улыбается. Он всегда улыбался. И всегда сдержанно.

Через маленькую вечность страница наконец-то соизволила измениться; шрифт укрупнился вдвое, поэтому на табло поместилось только десять строк – тех, кто показал итоговую сумму с одиннадцатой по двадцатую. Фактически пробил звездный час Виталия Шебалдина – через несколько секунд он узнает себе истинную цену. Свое настоящее место в толпе сокурсников.

Читать он начал, конечно же, снизу. Да и, по-хорошему, на столь высокой странице место его было в нижней части – никаких иллюзий на этот счет Виталий не питал. Вошел в двадцатку – уже успех.

Лю Цзы. Мирошник. Эрнандес. Криштемани. Гершензон.

У Виталия взмокли даже ладони.

Дементьев. Бу Чжао. Четтри Сингх.

Не может быть…

О'Лири. Цимбалюк.

Виталий застыл.

Не может быть. Этого просто не может быть. Его, Виталия Шебалдина, не было в четвертом десятке, не было в третьем, нет и во втором.

Неужели в первом? Но с какой стати?

И вот тут Виталий реально запаниковал. Он понял, что, по всей видимости, вообще пролетел мимо первой сотни. Во всяком случае, занял место не выше восьмидесятого. Потому что верить в первую десятку было можно, мечтать о ней тоже не возбранялось, но трезвый и рациональный внутренний голос в данный момент рекомендовал готовиться к худшему.

Вокруг возникали и ширились островки чьей-то радости – у Виталия даже не находилось сил поглядеть, чьей именно.

Он ждал.

Ждал перемены страницы. Твердо поклявшись себе, что, когда наконец-то высветится список чемпионов курса и фамилии Шебалдин там не обнаружится, к экрану второй сотни он уйдет без дрожи в коленках. И вернется сюда же изучать места с восьмидесятого по сотое, только когда убедится, что во второй сотне его фамилия не значится.

«Где же я напортачил? – лихорадочно размышлял Виталий. – Наверное, вчера, с этими гребаными режимами третьего «Соляриса». Дернул же черт распускать язык перед начальником курса и комиссией, излагать свои досужие фантазии…»

Список второй десятки держался на экране вдвое дольше прочих – целых две минуты.

Экран мигнул, обновляясь, и Виталий принялся читать фамилии лидеров. Снизу вверх, разумеется.

Тревис.

Десятый, значит, Джаспер. Что ж, ожидаемо. Мог, наверное, и выше финишировать, но родственники с него требовали первой десятки, и он требование выполнил. Вполне в его духе – ни на йоту не больше требуемого.

Захаров.

Тоже ожидаемо. Витю Захарова по прозвищу Адмирал представить вне первой десятки было невозможно. Виталий совсем загрустил – предполагать, что он занял место выше Адмирала, было попросту смешно.

Нете.

Ну, тут тоже все понятно – Оскар Нете есть Оскар Нете. Никогда не выпадал из первой десятки.

Шебалдин.

И жирная семерка перед фамилией.

У Виталия враз пересохло в горле. А еще он сообразил, что его кто-то уже в третий или четвертый раз с размаху лупит по плечу. Справа.

Прежде чем поглядеть кто это, Виталий бросил взгляд в самый верх списка.

Фон Платен. Кто бы сомневался…

Рядом обнаружились обалделый Мишка Романов и слегка удивленный Фарид Шарафутдинов.