Не герой Потапенко Игнатий
Владмиру и его друзьям повезло. 9-й Святославльский полк держали в войсковом запасе. Вражескую оборону рвали другие. Вендские войска сплошным потоком шли в прорыв. Началось. Воеводы требовали не задерживаться, не отставать, выжимать все из двигателей и только вперед. На север!
Полк на марше сжался в две колонны, так легче идти по проторенным бронеползами трассам. Бывшую вражескую полосу обороны почти и не заметили. Изрытое воронками поле, черные проплешины, закопченный снег, несколько застывших в поле бронеползов со скособоченными башнями. Тяжелый пехотный броневик шел по полю, не снижая скорости. Водитель только успевал уворачиваться от возникающих прямо перед носом машины рытвин и воронок. Окопы он проскочил, не тормозя, – задрал морду, пролетел по воздуху и тяжело бухнулся на снег всеми восемью колесами.
Еще три версты, и перед воинами предстала вторая линия обороны. Вот здесь вендам пришлось хуже. Пушкари не смогли подавить все огневые точки кайсаков, прорывать оборону пришлось броней и кровью. Глаза пехотинцев скользили по подбитым обгорелым бронеходам, заметаемым поземкой телам в вендской форме.
Колонна прошла мимо буквально забитого рваным железом оврага. Венды здесь накрыли огнем кайсацкий бронеходный резерв. Чуть дальше, у искалеченных осколками, опаленных огнем деревьев, застыли три тяжелых бронеполза – ударные пехотные «ТБ-43», защищенные толстенной броней, считавшиеся почти неуязвимыми, вооруженные двумя мощными пушками в башне и целым арсеналом пулеметов и ракетометов.
Что же их остановило? А вот и враги. На краю рощицы стоит коробка кайсацкой самоходной пушки. Тяжелый охотник «Ибрис» с мощным противобронным длинноствольным и очень точным орудием. Пушка поражает ударный бронеполз на расстоянии три версты, пробивает любую броню, в минуту может дать четыре прицельных выстрела. Страшная и опасная штука. В бою с «Ибрисами» лучше не встречаться или бить таких зверей из засад, обходить с боков, с тылу.
Засада. Степняки дрались до последнего, зубами держались за позиции. Вендам дорого дался прорыв. Немало бойцов полегло перед кайсацкими окопами, в жарких схватках с бронекавалерией, под огнем вражеских орудий и пулеметов, в попытках отбить кайсацкие конратаки.
Поле битвы хотелось бы назвать мертвым полем, но не получалось. Через растерзанную снарядами равнину волнами катили свежие вендские части. У подбитых бронеходов копошились бойцы в черной форме, меняли разбитые катки, натягивали гусеницы. Ремонтные десятки тащили в тыл покалеченные машины. Лекари собирали раненых. Уже потом придут похоронные отряды и вывезут тела погибших вендов. Кайсаков же ожидают групповые захоронения в снарядных воронках и развороченных окопах. Страшная правда войны – отношение к погибшему бойцу зачастую зависит только от того, за кем осталось поле боя.
Светало. Полк продолжал марш по разбитой гусеницами и бомбами фронтовой дороге. Когда-то это была бетонка, очень давно, еще до войны. Сейчас от дороги почти ничего не осталось. Прекрасный вендский бетон не выдержал марша сотен гусеничных машин.
Вдоль дороги изредка встречались следы недавних схваток. То тут, то там рвущиеся в прорыв венды натыкались на отходящие разрозненные кайсацкие части. А кругом одна степь и редкие перелески. Голые заснеженные холмы. Очень редко попадались развалины селений. Людей там давно не было, кто-то успел бежать перед кайсацким прорывом, а те, кто не успел, ушли позже, если не были убиты или угнаны степняками в рабство. Было такое, селяне и посадские срывались с места и прорывались к своим, зачастую вместе с попавшими в окружение частями вендской армии. Говорят, потери среди беженцев были страшными, многие не дошли, хотя дело было осенью, до снега.
Впрочем, людей вдоль Волги жило очень мало. Черноземы здесь знатные, урожаи богатые, но ведь риск. В любой момент может начаться война. Уж лучше жить за Доном, чем у Волги, победнее, земли меньше, зато за укреплениями. Так безопаснее.
Лучше смерть, чем плен. Венды верили, что посмертие свободного человека отличается от посмертной участи холопа. Даже на том свете существует кастовость. И следующая жизнь зависит от того, как ты прожил эту, и как ты умер, и даже как тебя похоронили – сожгли на костре или погребли, соорудили над тобой надгробие, освятили могилу либо бросили тело в яму с десятками таких же безымянных горемык, закопали и забыли.
– Воздух!!! – донесся из серьги истошный вопль сотника.
Самоходы увеличили скорость, водители взяли правее или левее, увеличивая интервалы между машинами. Сейчас полк шел, занимая всю полосу дороги, стараясь расшириться, рассредоточиться. Стрелки башенных пулеметов бронеходов и зенитчики повернули стволы на восток. Первыми открыли огонь зенитные самоходки. Стоило на зеркалах локаторов появиться отметкам вражеских самолетов, как с направляющих стартовали ракеты. Еще пять минут – и в дело вступили зенитные пушки. Затем заговорили пулеметы.
Владмир не видел, что творится там, в небе. Боец только вжал голову в плечи и сильнее стиснул автомат в руках. По ушам бил, резал, колотил надсадный рев пулеметов. На пол со звоном сыпались стреляные гильзы. Вдруг рядом с машиной громыхнуло. Еще и еще. Слух резанул вой и рев выходящего на сверхзвук самолета. Внезапно все стихло.
Оглядевшись, парень увидел бледные лица ребят, тревожные взгляды из-под шлемов. Командование не соизволило объявить бойцам об отражении воздушной атаки. Приходилось догадываться самим. Водитель немного сбавил скорость. Трясти стало меньше. Минут через пять по внутренней связи объявили: наши зенитчики завалили кайсацкий штурмовик, наши потери незначительны.
– Понимай, как знаешь, – хмыкнул Димон.
– Заткнись! – моментально отреагировал Ингорь. – Сказали: незначительные, значит, паре дуболомов комьями земли по кочану приложило.
– Или пару дюжин осколками посекло, – Виктор Николаевич скрежетнул зубами.
– Старший боец! – десятский укоризненно покачал головой, слух у него был феноменальный.
Еще верст двадцать по прифронтовой дороге. Сплошной поток в обе стороны. Да навстречу тоже тянулись колонны. Украшенные красными кругами самоходы лекарей, ремонтные десятки, тащившие тягачами подбитую технику, попадались пустые самоходы – эти спешат в тыл за снарядами, снедью и подкреплениями. Пару раз встречались бредущие по краю дороги пленные.
Наконец полк получил приказ сворачивать в поле и занимать позиции. Командование решило, что наступило время выставлять заслоны на возможных путях прорыва кайсаков. Святославльская армия глубоко провалилась в тылы вражеской группировки. Бронированные кулаки вендов смыкаются за спиной рвущих их оборону вражеских армий. Наступает время маневренной войны. Здесь все решают скорость, темпы переброски частей, вовремя занятые позиции и снабжение. Снабжение, снабжение и еще раз снабжение. До сведения бойцов такие тонкости не доводили, им достаточно знать, что венды рвут вражескую оборону, затягивают кайсацкие армии в мешок.
На укрепление внутреннего кольца бросили части 1-й бронепехотной Святославльской дивизии. 9-му пехотному Святославльскому полку достался участок чистого поля между сетью глубоких оврагов с одной стороны и брошенным селом на другом крыле. Всего четыре версты по фронту. На позиции бойцы полковника Глузда Липатова вышли одновременно с занимавшим позиции на правом крыле 6-м пехотным полком. Соседи на левом крыле задерживались.
Местность разведывали по ходу дела. Бойцов сразу же бросили готовить линию обороны. Все как положено: передовой дозор на легких бронеходах, за ним в мерзлый грунт вгрызаются ковши бронеползов, роют укрытия для семи сотен первой линии. Противобронные пушки распределили по фронту, за пехотой. Гаубичный орднунг командиры оттянули к левому крылу и поставили за цепочкой низеньких холмиков. Если что, овраги задержат вражеские бронеползы, а выделенная пушкарям 8-я пехотная сотня сможет тормознуть вражескую пехоту, пока ее трамбуют тяжелыми снарядами. Бронеползам и 9-й сотне выделили заброшенную деревню. А колесные бронеходы Глузд Липатов отвел на три версты назад, в реденький перелесок, им же оставил свою последнюю 10-ю пехотную сотню. Вместе с резервом стояли зенитки и обоз. Саперы помогали рыть окопы, потом их тоже выведут в резерв.
Молодежи пока везло. Командование предпочло держать новобранцев в резерве, бросить их в бой, только когда наступит черед вендов контратаковать, рубить прорвавшиеся через линии окопов вражеские клинья. И дело не в какой-то там жалости, сочувствии к молодняку, а в нормальном рационализме. Полковник не рисковал ставить необстрелянные сотни в первую линию, опасался, что не выдержат огня.
– Командир, что делать будем? – поинтересовался у Ингоря Владмир.
Сотня получила приказ замаскироваться в перелеске, от бронетранспортеров не отходить. Приказ они выполнили, набросили на бронеходы маскировочные сети. Правда, не их одних загнали в эту рощицу, машины стояли одна за другой. С точки зрения Владмира, любой воздушный наблюдатель был просто обязан отметить скопление техники, если он, конечно, не совсем слепой. Даже если сети позволяют скрыть бронеходы и самоходы, то колеи на снегу никак не спрячешь.
– Ждать, – буркнул десятский.
– Долго?
– Как скажут, – судя по тону, Ингорь не намеревался тратить свое время на переливание из пустого в порожнее.
– Огонь бы развести, – встрял в разговор Санек. – Холодно, как в мертвецкой.
– Кому холодно, десять кругов вокруг бронехода. Вырыть укрытие для машины. Сто отжиманий. Бронеход вручную подвинуть, – на лице Ингоря нарисовалась зверская ухмылка.
– Воды вскипятить… – протянул боец.
– Не велено.
– Боец Санек, перевернуть бронеход! – раздался за спиной бодрый рык полусотника Брянского.
– Полусотник?
– Живо! Ты, ты и ты, помогайте. Перевернуть бронеход!
Полусотник Брянский не знал, что в соседней мировой ветке один его коллега по службе уже отдавал такой приказ. Не знал, что сия незамысловатая шутка вошла в фольклор. С другой стороны, бронетранспортер легче танка и стоит на колесах. Бойцы десятка Ингоря Первакова успели сдружиться и понимали друг друга если не с полуслова, так с первой фразы.
– Пошли, ребяты, пихнем бандуру, – Виктор Николаевич первым взялся за порог бронехода.
Парни живо подхватили добрую шутку. На счет «раз» десяток дружно качнул машину. Пауза. «И два» – бойцы быстро поймали ритм. С каждым рывком бронеход раскачивался все сильнее и сильнее.
– Отставить! – заорал Ингорь, увидев, что колеса машины угрожающе шевельнулись и оторвались от земли.
– Есть, отставить! – Виктор Николаевич расхохотался.
– Молодцы, дружные у тебя люди, Ингорь, – полусотник хлопнул слегка опешившего десятского по плечу.
Гельмут Брянский умел вовремя подойти к людям, поддержать их доброй шуткой, немного нарушить субординацию, оценить находчивость бойцов, на минуту встать на одну планку со своими людьми, да так, чтоб не потерять лицо. Это у него врожденное. Полусотник дождался, когда разгоряченные молодецкой забавой бойцы разойдутся, и приблизился к Владмиру:
– Пошли, Воронов. Есть пара слов.
– В бой? – обреченно выдавил из себя Владмир.
– Не спеши, успеем снег кровью полить. Ты лучше, если оказия будет, поглядывай за старшим бойцом Глебом Корбутом. Запомни, вторая сотня.
– Переселенец?
– Соображаешь. Нарочно от своих не отбивайся, но если окажешься рядом, не забывай: это наш ключ.
– Думаешь, скажет, как в Империю попасть?
– Может не сказать, он непростой. Род Корбутов очень древен, идет от вестфальских баронов. Своего они не бросят, всегда выкупят. И среди родных Глеба есть известные ученые.
– Понял, Гельмут, обещать не буду…
– Верно. Будет оказия – не теряйся, не будет, мотай на ус и жди следующий шанс.
– А как он выглядит?
– Невысокий, морда смугловатая, лоб в морщинах, нос картошкой. Уши у него прижаты к голове и без мочек. Запомнил?
– Постараюсь узнать…
До вечера полк успел зарыться в землю. Работали все. Даже запасную сотню отправили готовить позиции гаубиц. Для каждого орудия отрыли две огневые, обнесли их валами, выкопали укрытия для тягачей. Заброшенное село превратили в настоящую крепость. Тыльные стены уцелевших домов аккуратно снесли, полы убрали, сделали заезды для бронеползов. Между домами оборудовали стрелковые ячейки.
Морозы стояли сильные, земля промерзла как следует, поэтому окопы рыли только для стрельбы лежа или с колена. Дай пехоте еще два дня, и она даже в сплошном камне траншеи пророет, но времени не было. На закате в дивизию пришел приказ: спешно укрепляться. Противник отводит с фронта ударные части, готовится рвать кольцо.
Днем над головами бойцов постоянно проходили самолеты. С земли трудно различить опознавательные знаки, а по силуэту не всегда поймешь: свой или чужой. Воздушную тревогу объявляли чуть ли не каждый час. Полковые зенитки молчали, самолеты шли высоко, малокалиберными скорострелками не дотянуться.
За горизонтом урчали орудия. Где-то далеко на востоке полыхало зарево. В вечерних сумерках оно стало ярче. Видимо, горел целый город. Ингорь подтвердил догадку Владмира: верстах в десяти от позиций полка был Изпольск – городок на берегу степной речки. Венды осенью его не удержали, сдали кайсакам. Говорят, ушли без единого выстрела и посадских вывезли. Сейчас там шел бой. Иначе с чего еще городу гореть?
Ночь бойцы провели, греясь в бронеходах и у окопных печей. Под утро пришли вести от обозной сотни. Она прорвалась по фронтовым дорогам и развернулась в пяти километрах от позиций полка. Близко и опасно – если кайсаки прорвутся, обозники не успеют уйти, лягут под гусеницами бронеползов. Эх, рисковые ребята, лихие. И командир у них боевой, даром что обозник – вся грудь в медалях, немало повоевал, пока по ранению в обоз не отправили. Другого с такими ранениями давно бы из армии списали, на заслуженное кормление, а подполковника Дубового нет. Сам наотрез отказался.
Рано утром позиции полка бомбили. Десяток бомбардировщиков прошел на большой высоте и сыпанул бомбами. Бомбили кайсаки с ленцой, без энтузиазма. Тем более что самоходные зенитки успели открыть заградительный огонь. Никого не сбили, но и вражеская бомбежка результат имела чисто символический.
Часа через два в небе появились вражеские глазокрылы. На этот раз зенитчики были начеку, вовремя засекли цели и вынесли их ракетами. В свою очередь полковник распорядился поднять в воздух два глазокрыла, предрассветная хмарь буквально дышала угрозой.
Не у одного Глузда Липатова на душе было тревожно, необстрелянная молодежь из последнего пополнения ночью глаз сомкнуть не могла. Если старые бойцы относились к войне и возможной смерти спокойно, по-соседски, пообвыклись, на собственной шкуре успели понять, что перед боем надо как следует выспаться, потом будет не до того, то новички спали урывками, в каждом шорохе, треске, гуле моторов им чудились прущие в атаку кайсаки.
Рано поутру сотники пробежались по своим людям, провели последнюю перекличку, десятские беззлобной бранью и дружескими пинками расшевеливали закоченевших полусонных бойцов. Не зевать! Ночью спать надо было. Оружие проверить. По окопам рассредоточиться. Пошевеливайся, раззява!!!
Вовремя. Люди успели привести себя в порядок и наскоро позавтракать, когда на горизонте показались кайсаки. Три легких бронехода выкатили из-за невысокого холма в трех верстах от позиции. Какое-то время они двигались по снежной целине, вздымая белые облака искрящейся в рассветных лучах взвеси. За полторы версты до окопов кайсаки развернулись и покатили назад. Засекли позиции. Командиры передовых сотен запретили открывать огонь – не стоит светиться, противник далеко, это передовой отряд, разведка. Венды только увели в сторону глазокрылы, чтоб противник не заметил.
Время идет. Затишье. Только где-то на горизонте рокочут пушки, с дороги за спиной доносится приглушенный шум моторов. В десятой сотне царило тревожное гнетущее настроение. Даже записные шутники не шутили. Разговоры крутились вокруг довоенной жизни, ребята вспоминали оставшихся в Святославле родных и друзей, многие переживали за ушедших в армию товарищей. Ирония судьбы – даже удивительно! – переживать за полирующего пузом землю стрельбища друга, когда сам не знаешь: переживешь ли сегодняшний день. Таковы выверты человеческой психики.
В это утро Владмир впервые в жизни пожалел, что не курит. Впрочем, привычка эта вредная и в Вендии крайне непопулярная. За все время жизни в этой стране молодой человек только пару раз видел людей с трубками. Да, табак продавался, хоть и не пользовался спросом, слишком ничтожно было число курильщиков. До сигарет и сигар в этом мире не додумались, курили трубки. Но зато свободно продавались листья коки, в Кайсацком ханстве народ покуривал гашиш и опий, декхане, все как один, жевали насвай и подобные ему легкие наркотики. Видимо, если нет одного вида гадости, люди с удовольствием находят заменитель. Не сигареты, так кока, не водка, так вытяжки из макового сока или особые грибы.
Наконец дождались, кто с чувством обреченности, а кто и с затаенной радостью: лучше драка, чем не находить себе места в ожидании. На горизонте появились серые пятна и легкие, почти невесомые облачка снежной пыли. Кайсаки пошли на прорыв. Почти сразу же открыл огонь гаубичный орднунг. В атакующих рядах выросли грязно-черные кляксы разрывов. Залп. Другой. Третий. Пауза. Пушкари спешно цепляли свои орудия к тягачам и меняли позиции. Вовремя. В дело включились кайсацкие пушки. Били с закрытой позиции, и очень точно. Вторым залпом накрыли. Если бы венды не успели, если бы чуть-чуть замешкались… Но жизнь не знает сослагательного наклонения.
Вендский гаубичный орднунг рассредоточился и открыл огонь по вражеским пушкам. Стреляли вразнобой, намеренно вводили противника в заблуждение. Сначала одна батарея дает три-четыре залпа и меняет позицию. Затем подает голос вторая батарея, а потом третья. Видимо, глазокрылы смогли прорваться к позициям тяжелых кайсацких орудий, передали координаты пушкарям. Вражеский огонь ослаб. Уцелевшие пушки пытались нащупать вендские гаубицы, по окопам они уже не стреляли. Тогда как вендские батареи между сменами позиций успевали давать пару-тройку залпов по накатывающемуся валу кайсацкой брони и пехоты.
Неожиданно – это всегда неожиданно – откуда-то сверху спикировали вражеские бомбардировщики. Четкий, точный, молниеносный удар, убийственная атака на передовые окопы, позиции гаубиц и брошенную деревеньку. Досталось и укрывшемуся в лесу резерву.
Владмир сначала ничего не понял. Бойцы сидели под навесом у печки, травили байки, десятский в неизвестно который раз чистил свой «Дорн» и полировал трубу ракетомета. Вдруг сверху донесся пронзительный свист, визг, рядом громыхнуло. Рев взрыва ударил по ушам. Владмир и не понял, как он успел плюхнуться на живот. Сработали естественные инстинкты. За шиворот бойцу посыпался снег. Навес над головой как ветром сдуло. Кто-то заорал. В воздухе потянуло кисловатым запашком сгоревшей взрывчатки, к нему добавилась вонь горелого каучука и краски.
Владмир поднялся на локтях, тряхнул головой. Ну и ну! Неподалеку на боку лежит бронетранспортер. Слышится дикая ругань, стоны, проклятия, скрип снега под ногами. Владмир начал было вставать на ноги, но об него споткнулся бежавший навь знает куда боец.
– Твою мать! – провалец спихнул с себя ноги товарища и помог тому выбраться из сугроба.
– Бомбят! – заорал воин. – Всем конец!
– Заткнись! – Владмир недоуменно приподнял бровь при виде побелевшего, перекошенного лица бойца. Кажется, не из пехоты, из обозников.
Подействовало. Боец начал сбивчиво объяснять, куда он шел и что произошло, когда на рощу посыпались бомбы. Владмир, честно говоря, ничего не понял. Собравшиеся вокруг обозника воины тоже. К ним подбежал десятский Ингорь. Командиру не требовалось много времени, чтоб понять, что его люди целы и ничем не заняты. Следующие полчаса сотня приводила в порядок лагерь. Бойцы собирали раненых и убитых, наспех ремонтировали самоходы, заново натягивали навесы, ставили времянки.
Потери резерва были невелики: всего восемь погибших и дюжина раненых, два бронетранспортера придется бросить, если не удастся отбуксировать их в тыл. Мелкий вещественный урон в виде печек, перевернутых котелков, рваной одежи, разбросанных по округе патронов, сгоревших навесов никто не считал. Разумеется. Не до того. Куда хуже пришлось пушкарям и передовым сотням. Командование о потерях не распространялось, но армейский телефунк донес до резерва весть, что вендам сильно досталось.
Повторного налета не было, но зато кайсаки дошли до дистанции прямого выстрела. На линию окопов и огневые точки обрушился огонь самоходных пушек. Нет, степняки не были новичками в военном деле. Натиск атакующей орды страшен. Неумолимо накатывающаяся стальная волна бронеходов, тяжелые бронеползы, идущие следом пехотные цепи, поддерживаемые огнем легких бронеходов. На окопы и огневые точки вендов обрушился стальной ураган.
Расчеты противобронных пушек дрались не на живот, а на смерть, ценой своей жизни выбивали кайсацкие бронеползы и пушечные бронеходы. К тому моменту, когда вражеская волна докатилась до окопов, почти все противобронные пушки вендов были выбиты. Гаубицы еще вели огонь, до них вражеские орудия не дотягивались, но командиру орднунга приходилось уделять внимание не только позициям своего полка, но и поддерживать огнем соседей. Там тоже было жарко, кайсаки перли напролом.
Полковник Липатов недаром считался одним из лучших командиров святославльской армии, он ждал до последнего момента, держал свои бронеползы и запасные сотни как последние козыри. И только когда вражеская волна в двух местах захлестнула линию окопов, полковник бросил резервы в контратаку. К этому моменту натиск кайсаков ослаб, обороняющиеся сотни выкосили вражескую пехоту автоматами и пулеметами, проредили бронированные линии самоходов пехотными бронебойными ракетами. Да, потери у вендов страшные, но и узкоглазым хорошо досталось. Наступил тот самый момент, когда все зависит от одного шага, одной команды, одного слова или даже от одного бойца. Упустить момент – и венды побегут, не упустить – и можно опрокинуть кайсаков.
Прорыв
В конце января началось. Новости среди бойцов распространяются быстро, ударники уже знали о кайсацком наступлении. Полковое командование резко ужесточило порядки, ввело еще одно построение и перекличку в полдень. Сотни по одной снимали с позиций и прогоняли через учебное поле с полосами препятствий, стрельбовыми секторами, отрабатывали взаимодействие с бронеходами. Известная ударникам примета – скоро их бросят в огонь.
Настрой у людей был боевым. Несмотря на грядущие жестокие бои, выжить в которых суждено далеко не всем. Хотя Василий, в отличие от своих новых товарищей, особого энтузиазма не испытывал. Хуже всего то, что ударные части это не обычная пехота, у частей с добровольно-принудительным принципом формирования своя специфика. Да, как по контингенту, так и по методам применения они до боли напоминают знаменитые штрафбаты Великой Отечественной. Уволиться до окончания трехлетнего договора практически невозможно. Только переводом в профессиональную пехоту либо прямиком в тюрьму. Тоже альтернатива; Василий этот вариант, понятное дело, даже и не рассматривал.
Поздно вечером седьмого февраля, сразу после построения, полк сняли с позиций. Никому ничего не говорили, командиры придирчиво оглядывали ряды бойцов, проверяли снаряжение, раздолбаев, осмелившихся предъявить к осмотру нечищеные автоматы и сверкать дырами на одеже, молча собрали в отдельный отряд. Им дали полчаса на приведение себя и оружия в порядок, а затем заставили чистить отхожие места, засыпать выгребные ямы и долбить в мерзлом грунте новые.
Окопы полк покидал пешком и налегке, все тяжелое оружие оставили на позициях. Навстречу ударникам уже шли свежие войска, какой-то пехотный полк. Обоз тоже передали сменщикам. Дело необычное. Как правило, если часть снимали с фронта налегке, то с обозом. Впрочем, личных вещей у ударников немного, все свое при себе, нечего жалеть о потере старых палаток, полевых кухонь и спальников. Нечего рыдать над ящиками консервов, мешками крупы, муки и бочками капусты. Командование лучше знает, голодным бойца не оставят, в чистом поле без палатки и топлива не бросят.
Вывели людей на станцию чугунки. Тут же погрузили в поезд. Сотники и десятские еще раз пересчитали своих людей, знали, что среди ударников бытует обыкновение перед тяжелым боем одумываться и дергать в бега. Говорят, если беглецов ловили и те не могли оправдаться, то дело заканчивалось расстрелом перед строем. Беспрецедентная жестокость. Однако нормальное дело, когда речь идет о людях, выбиравших между армией и тюрьмой.
Час езды на поезде. Выгрузка на безвестной станции. Здесь людей уже ждали самоходы. Ночная поездка по степи. Ничего не видно, только изредка мелькают красные огоньки указателей. Василий поначалу пытался запомнить дорогу, но быстро понял, что это бесполезно. Привезли их в полностью готовый полевой лагерь. Ограда, ворота, ряды палаток. Справа гряда невысоких холмов, слева лес, впереди, за лагерем, заросли кустарника.
Встретивший ударников подполковник передал полковому командованию лагерь, склады с припасами и уехал. На ночлег располагались глубокой ночью, совершенно не понимая: где они, как сюда попали, долго ли им здесь жить и где противник. Впрочем, последний вопрос волновал людей меньше всего.
Утром в полк пригнали боевые самоходы. Две дюжины бронеходов «Лось», бронетранспортеры и тяжелые армейские полноприводные грузовики. В этот же день людям объяснили, что завтра их бросят в бой. Наступление. Будут рвать вражескую оборону в междуречье Хопра и Медведицы. Наконец-то! Люди уже нервничали, настроение у бойцов упало, среди них ходили разные слухи. Неведение всегда хуже самого ужасного будущего, страшнее любой перспективы. Зато теперь люди воспряли духом, рвались в бой.
Вечером опять переброска. На этот раз шли на штатных бронеходах и грузовиках. А вот обоз им не выделили. Уже потом, через много дней, Василий узнал, что на ударниках отрабатывали новую схему снабжения с подчинением обозной структуры сразу командованию дивизии. Да, таким образом воеводам удается лучше использовать армейское имущество, требуется меньше обозников, снабжение лучше, но только в условиях стабильного фронта или мирной жизни. На маневренной войне и так бардака немерено, а тут еще дивизионные тылы однозначно не успевают за войсками, начинается путаница, люди зачастую остаются не только без хлеба и ГСМ, но и без палаток.
Вечернее построение. Наконец-то полковник Саур изволил поставить боевую задачу. Ночью полк скрытно выходит на рубеж атаки. Ровно в восемь ноль-ноль утра, после бомбардировки вражеских позиций, ударники идут в наступление. Поддержка осуществляется бронеползами и самоходными пушками. Задача – за двадцать минут пройти первую линию обороны и без перестроения атаковать вторую линию. После взятия второй линии задача считается выполненной. Дальше ударникам предстоит удерживать занятые позиции до подхода свежей пехоты.
Нечего сказать, жизнеутверждающее заявление полковника. Стоявшего в первом ряду Василия трясло при каждой фразе командира. Опять вспомнились книжки о недоброй памяти Великой Отечественной. Ее историей Василий увлекался. Молодой человек слишком хорошо знал, что означают такие приказы: с ходу взломать первую линию вражеской обороны и сразу занять вторую. Да, иногда такое удавалось. Иногда и чудеса случаются.
Военные историки могут привести немало наступательных операций, когда советские или немецкие войска одним ударом прошибали вражескую оборону на всю глубину и выходили в глубокий прорыв. Но куда чаще план наступления не переживал начала артиллерийской подготовки. Противник держался куда упорнее, чем рассчитывали наступающие, волны атакующих накатывались на вражеские укрепления и откатывались назад, оставляя на ничейной полосе сотни тел своих погибших и раненых товарищей. Частенько, прорвав одну линию обороны, обескровленный полк попадал под контрудар свежих частей противника.
– Волк, ты че такой смурной? – Василия аккуратно пихнули в бок локтем.
– А че радоваться? – ответил тот, не поворачивая головы.
– Один бой, и нас в тыл отведут, – громко прошептал Мазур, стоявший рядом с Василием невысокий, коренастый, щеголявший кривым уродливым шрамом на пол-лица боец.
– Ты уверен, что это один бой?
– Полковник сказал, – да, умом и сообразительностью Мазур не отличался. Хоть он и прослужил в ударниках два года, пережил не один бой, но нормальной бойцовской смекалки так и не набрался.
– Полковник скажет, ты голой задницей побежишь огнемет затыкать?
– Если заслугу дадут, побегу.
– Понял, – просипел Василий, кусая себе щеки, чтоб не заржать во все горло. Он слишком живо представил бегущего в атаку с автоматом наперевес, но без штанов Мазура. Вот вообразить себе процесс затыкания огнемета голой задницей не получалось, и к лучшему.
– Разговорчики! – рыкнул десятский, поворачиваясь к Василию и свирепо вращая глазами.
Боец вытянулся по стойке «смирно» и впился глазами в полковника. Если попался – никогда не признавайся и не иди с повинной, только хуже будет – нехитрое правило, усвоенное Василием в первые же дни службы в ударном полку.
– Смотри у меня! – оскалился десятский. Человек при исполнении. Порядок должен быть.
Сразу после построения была отдана команда готовиться к выступлению. Полк разбился на сотни. Каждый десяток получил свою задачу. Кого в усиление к водителям – проверять, перепроверять и ремонтировать самоходы перед боем. Кого в помощь к лекарям. Кого на хозяйственные работы, собирать скудные полковые припасы. Кому боеприпасы грузить. А кого и еще раз чистить, смазывать, разбирать и собирать полковые пулеметы, ракетометы и огнеметы. Командование намеренно загружало людей работой, дабы выгнать у них из головы дурные мысли. Старый проверенный армейский метод. И до сих пор прекрасно срабатывает.
Выспаться этой ночью не удалось. За полночь полк подняли по тревоге. Очередное построение. В серьгах ревет командирский бас:
– По самоходам!
К чести командования, переброска прошла без происшествий. Сотникам и командирам ведущих самоходов с вечера выдали маршрутные карты с отмеченными ориентирами. На всех развилках дорог стояли сигнальщики, вовремя и четко заворачивавшие армейские колонны в нужном направлении. Ночная степь ревела и гудела. Силища идет. И все делалось в последние часы перед ударом. Намеренно, чтоб противник и не заподозрил, что над его флангами нависают бронированные вендские кулаки. Крепкие кулаки закаленного в яростных схватках уличного бойца. Что ни говори, а подраться венды любили.
Короткая остановка. Вокруг чистое поле. Выскочивший из кузова самохода Василий недоуменно огляделся. Где что? Куда их привезли? Степь. Поземка вьется. Вокруг жизнь кипит. В паре сотен шагов пушкари разворачивают тяжелые орудия. Мимо прошла колонна бронеползов. Люди суетятся. Все вокруг носятся, орут. Настоящий армейский бардак.
– Не спать! – ревет в серьге голос десятского.
Ударников построили перед боевыми самоходами. Десять минут на доведение до людей боевого приказа. Еще раз. Чтоб не забыли и прониклись. Выдвигаться сразу после открытия огня. Полторы версты до рубежа. Остановка. Ждать сигнала к атаке. Затем вперед.
– Куда вперед? Не видать же ничего!
– Заткни пасть, портки видно! – рявкнул пробегавший мимо полусотник.
– Скоро рассветет, – пояснил Мазур.
– Карту бы, – вздохнул Василий.
– Зачем нам карта? У сотника есть, а нам незачем. Не будешь же на бегу листы разворачивать.
– Знать, куда наступать.
– Нам скажут. Ты, я вижу, зеленый еще. Куда все побегут, туда и мы. Не ошибешься.
Брум! Брум! Вокруг все зарокотало и засверкало. Степь осветили тусклые вспышки у дульных срезов орудий. Началось. Пушкари били по площадям, стремясь как можно быстрее высадить в сторону противника боекомплект. Вмиг оглохшие заряжающие, не видя ничего вокруг себя, забрасывали в казенники орудий стальных посланцев смерти. Утро было холодным, противный ветерок морозил лица и руки, но вскоре пушкарям пришлось сбросить верхнюю одежу. Работа кипела. Снарядные ящики опустошались один за другим.
На востоке вставала заря. На юге, там, куда били орудия, полыхали багровые сполохи. Вокруг стоял грохочущий ад. Стальная махина вендского бронепехотного корпуса пришла в движение. Бронеходчики заводили своих стальных зверей и медленно выкатывались по направлению к окопам. Следом вытягивались колонны с пехотой.
Василий оглох. Перед глазами мелькали вспышки. Ничего не видно и не слышно. Подчиняясь толчку в спину, боец полез в кузов самохода. Вовремя. Три минуты, и полк тронулся с места. Шли за бронеползами. Дорог в степи не было, а то, что успели проложить саперы, вмиг разбили вдрызг сотни тяжелых бронеходов. Мерзлый грунт не выдерживал натиска стальных траков тяжеленных бронированных зверей смерти, рвался и расплескивался по сторонам. После двух дюжин самоползов дорога превращалась в канаву.
Водители передовых бронеходов вовремя взяли левее и держали курс вдоль колонны тяжелой техники. Неглубокий снег полноприводным бронеходам не помеха, а грузовики идут уже по колее.
Трясло в кузове нещадно. Самоход бросало из стороны в сторону. Просто удивительно, как водители умудрялись держать скорость, видя только корму впереди идущего да скользящие вдоль бортов тени. Шли. Командиры требовали как можно быстрее выйти на рубеж атаки. Колонна остановилась в двух сотнях шагов от перерезавшего степь глубокого русла узкой речушки.
Задержка? Нет. Саперы заранее подготовили спуски. Грохот взрывов. Вдоль речки выросли грязные, с багровыми прожилками букеты разрывов. Василий невольно втиснул голову в плечи, ему показалось, что это открыли огонь кайсацкие пушки. Нет. Пыль осела, и тяжелые, лязгающие гусеницами бронеползы пошли вперед и нырнули к речке. Минута, и приплюснутые башни уже вырастают на другом берегу.
– Вперед!!! Темп! Шевелись, заячье отродье! – командирский рев в серьгах подстегивает людей.
У переправ появляются саперы. Машут значками, показывают, что путь открыт. Небольшая пауза. Полковое командование в последний момент решило изменить походные порядки. Первыми русло пересекли бронетранспортеры, за ними пошли грузовики с пехотой. Бронеходы «Лось» остались прикрывать переправу.
Первая волна перепрыгнула речку, словно не заметив препятствия. Грузовикам было хуже. Часть самоходов завязла на подъеме. Их пришлось вытаскивать лебедками бронетранспортеров.
И вода прибывала. Медленно, но верно переправа превращалась в кашу, мешанину земли, воды и льда. Полк успел переправиться. Спешившиеся бойцы на руках вынесли самоходы наверх. Броневики прошли подъем без задержки.
Пять минут на перестроение. Впереди темнеют серые спины бронеползов. Сзади рокочут орудия. Поднимающееся над горизонтом солнце освещает сплошные клубы дыма и пыли, окутавшие вражеские позиции. До противника недалеко, меньше версты.
Василий неожиданно понял, что по ударникам никто не стреляет. Часть стоит в виду противника, а ответного огня нет. Да, с начала открытия огня за все время марша и переправы он не заметил ни одного взрыва на стороне вендов.
– Вперед! – командует сотник.
– Смерть врагу! – гремит тысячеголосый клич.
Ехавшие на грузовиках сотни спешиваются, вытягиваются цепью и пристраиваются за бронеползами. Ревут моторы. Стальная лавина разгоняется и устремляется на врага. Орудийный гул за спиной стих. Пыль над вражескими позициями оседает. Снега впереди давно уже нет. Все изрыто воронками, опалено огнем.
Волна атакующих пересекает ничейную полосу. Здесь продвижение немного замедляется. Бронеползам приходится обходить глубокие воронки. Строй нарушается. Пехота прижимается к броне. Идущие следом бронетранспортеры медленно догоняют первую волну. Вражеские позиции приближаются. Венды атакуют молча. Ни единого выстрела. И кайсаки молчат.
Один из бронеползов поворачивает башню. Пушечный ствол нацеливается на пулеметную ячейку копошащихся за бруствером кайсаков. Резкий хлопок выстрела. Перед окопом во все стороны летят комья земли, к небу тянется черный дым. Еще выстрел. Еще и еще. Бронеходчики быстро забивают оживший было пулемет. За вражескими окопами начинается мельтешение. Видны бегущие к укрытиям бойцы. Редкий огонь по атакующим.
Бронеходы ускоряются. Водители уже не обращают внимания на воронки, огонь ведется на ходу. Вендская пехота поддерживает свою броню огнем. Все на бегу. Не сбавлять скорость, не отставать от брони. Остановился. Опустился на одно колено. Дал длинную очередь. И галопом вперед, догонять своих. Или стрелять на бегу. Не останавливаться! Страшно, хоть вражеский огонь редок, неприцелен, но кажется, что все пули летят именно в тебя. Зажмуриться бы, залечь, прижать шлем руками к голове. Нельзя. Только вперед! Не отставать от бронеползов.
Первую линию обороны ударники взяли с ходу, почти без потерь. Поясной поклон пушкарям – не пожалели снарядов, перемешали кайсаков с землей. Видно было, обстрел застал врага врасплох. А выжившие после обстрела не смогли остановить лихой удар вендской бронепехоты. Слишком мало их было, слишком стремителен был удар.
Василий перепрыгнул через траншею, подбежал, пригнувшись, к развороченному блиндажу, заглянул внутрь. Лучше бы он этого не делал. Каша. Жуткая каша из каких-то тряпок, щепы, покореженного железа, разбитых ящиков и кусков человеческих тел. Тяжелый снаряд играючи прошел через толщу земли, бревенчатые стены и лопнул в блиндаже, размазывая содержимое по стенкам, терзая и сжигая человеческую плоть.
– Три минуты. Осмотреться, – командует десятский.
Вот и командир. Держится чуть позади бойцов, автомат на плече, в руках коробка передатчика. Но не стоит думать, будто десятский Вторак прячется за спины своих воинов, в атаке он шел в первом ряду.
Василий отшатнулся от дыры в блиндаже. К горлу подступил комок, содержимое желудка настойчиво просилось на свет божий. Фу-у-у! И как только люди на такое не только смотрят, но и раскапывают. С ума сойти можно. Раз сказали осмотреться, значит, начинаем зачистку. Далеко вперед не выдвигаемся, планомерно, последовательно добиваем очаги сопротивления, собираем добычу и пленных.
Бронеходы прошли немного вперед и остановились, поджидая пехоту. Четыре колесных бронехода выкатились на крылья и медленно двигались по направлению ко второй линии вражеской обороны, с ними шли пехотные дозоры.
Да, досталось кайсакам по самое не могу. Вокруг одни сплошные воронки, снега нет, под сапогами поскрипывают осколки, рваное железо, идти приходится осторожно, дабы не споткнуться, не кувыркнуться в рытвину, не задеть взрыватель снаряда или гранаты. Блиндажи разворочены, крыши просели, пулеметные и ракетометные ячейки разворочены, это уже работа бронеходчиков.
Василий заглядывает в полузасыпанную траншею и быстро отворачивается. Из-под тонкого слоя земли высовываются ноги и руки, под грунтом угадываются тела. В трех шагах от окопа стоит березка. Чудо. Огонь, осколки, взрывы не повредили дерево. Кажется, ни одна веточка не посечена. Бело-черные прутья колышутся на ветру, склоняются над полем боя. А у дерева, обняв руками ствол, лежит тело без головы и без ног. Только туловище и вцепившиеся в тонкое деревце руки.
– Не отставать! – это уже сотник командует. – Подтягиваемся. Патроны проверить. Не спать!
Не угомонится никак, не даст людям прийти в себя после горячки боя.
Над головой – громкий пронзительный свист. Василий инстинктивно скатывается в ближайшую воронку. Рука натыкается на закоченевший на морозе кусок ноги. Спокойно отшвырнуть от себя огрызок плоти и залечь у стенки. Не до сантиментов. Начинается обстрел. По ушам бьет знакомый грохот орудийной пальбы. Земля под Василием ощутимо вздрагивает.
– Встать!!! – кричит десятский. – Вперед!!! – И, чуть успокоившись, Вторак добавляет: – Это наши бьют. Куда попрятались, суслики?
Смачно так, растягивая каждый слог: «Суус-лии-кии». Подействовало. Сотня поднялась и пошла вперед. Молча, скрипя зубами, наматывая на нервы скопившуюся злость. До противника полторы версты. Идем пешком. Не отставать!
Погибшие заживо
– Приготовиться к атаке! – проревел в серьге голос сотника Сухмана Белова.
– Собраться у бронехода. Живо! – вторил ему Ингорь.
Десяток построился перед угловатой мордой бронетранспортера. Десятский прошелся перед строем, окинул бойцов придирчивым взглядом, ничего не сказал.
– Когда выступаем? – неожиданно прозвучал негромкий, спокойный голос Виктора Николаевича.
– Сейчас двинемся. Горыня, заводи! Давайте, парни, в бронеход.
Повторять приказ не было необходимости, люди четко, как на учениях, заняли свои места в десантном отделении. Десятский расположился рядом с водителем. Вовка Конопатый поднялся в пулеметную башню. Санек открыл крышку ящика с пулеметными лентами, он должен был исполнять обязанности заряжающего.
Что было дальше, Владмир почти не запомнил. Все смутно, рваными кусками. Как будто рассудок сопротивлялся такому издевательству, насилию над человеком, мозг пытался забыть этот ужас как страшный сон.
Бронеходы вырвались из леса и понеслись навстречу противнику. Лобовая атака. Прямо на прорвавшихся через окопы кайсаков. Бронетранспортеры неслись по заснеженному полю, выбрасывая из-под колес облака снежной взвеси, отчаянно виляя из стороны в сторону. Версты за две до противника тяжелые бронеходы «Лось» открыли огонь из автоматических пушек. Вскоре к ним присоединились крупнокалиберные башенные пулеметы бронетранспортеров и легких бронеходов.
Несущаяся лава колесной брони. Треск пулеметов и стрекотание скорострелок. Трясущийся, подпрыгивающий на рытвинах полик пехотного отделения. Резкие маневры и торможения водителя, заставляющие людей обеими руками цепляться за сиденья и поручни. Грохот взрывов, свист и звон осколков. В тот момент, когда Владмир окончательно оглох и ошалел, и готов был выпрыгнуть на ходу из бронехода, лишь бы закончилась эта пытка, из серьги донесся жизнерадостный рев сотника Сухмана:
– Высаживаемся! Цепью! Вперед!
– Пошли, ребята, – добавил Ингорь.
Бронетранспортер сбавил ход. Распахнулись люки. Бойцы посыпались наружу. Владмир кубарем вылетел из машины, перекувыркнулся, вскочил на ноги. Глаза резал яркий свет, искрящийся под солнцем снег.
– Не теряться. Цепью. Бегом, – голос десятского в серьге вернул его к реальности.
На бегу оглядеться, сбавить шаг, давая товарищам вытянуть цепь. И вперед, за маячащей в двух десятках шагов пятнистой кормой «Лося».
– Ура!!! Бей!!!
Владмир не видел, что творится за спиной. Только стрелять и бежать легкой рысью за бронеходом, пытаться опередить противника. Бить первым. Иногда это получалось.
Рев моторов. Грохот взрывов. Истошный визг осколков. Треск пулеметов и автоматов. Речитатив скорострелок. Все сливалось в одну невообразимую какофонию, дикую шумовую волну. Сознание не воспринимало ничего, кроме фигур вражеских солдат у перерытой снарядами линии окопов, вендских бронеходов. И было еще горячее плотоядное желание вцепиться врагу в глотку, насытиться его кровью. Горящие вендские бронеходы, падающие на снег товарищи, уткнувшиеся стволами в землю пушки остались за гранью восприятия. Это все потом, потом, если выживем. А если нет, то пофиг.
Вперед! Бегом. Не отставать от бронехода. По спине Владмира текли ручьи холодного липкого пота, из горла рвался нечленораздельный вопль. Не останавливаться, не дать себе понять, как это страшно – идти в атаку.
Бежавший рядом Ратмир пошатнулся и, выпустив из рук автомат, медленно опустился на снег. Идущий впереди бронеход вильнул в сторону и застыл на месте. Владмир не слышал взрыва, но из башни «Лося» повалил густой дым, открылся бортовой люк, и из бронехода выскочили два бойца.
Десяток Ингоря шел вперед, не задерживаясь. Люди потеряли страх, или им это казалось. Обогнуть горящую машину. Не отставать, следом идут бронетранспортеры. Вдруг прямо перед Владмиром вырос кайсак. Здоровенный детина выбирался из воронки. Прямо на бегу навести автомат, длинная очередь до клацанья сожравшего последний патрон затвора. Руки сами, на одних рефлексах, перезарядили «Липку».
Опрокинувшийся на спину кайсак так и остался лежать рядом с воронкой. Грудь разорвана стальной метлой, шинель в крови, на лице застыла посмертная маска, черные глаза, не мигая, смотрят в небо и на перепрыгивающих через труп вендов. На тело наехало широкое рифленое колесо бронетранспортера, вдавило кайсака в мерзлый грунт, расплющило, раздавило, как гусеницу.
– Стоять! Занимаем оборону! – кричал сотник Сухман.
Вовремя. Десяток уже перемахнул через окопы. Люди бежали за кайсаками, щедро поливая вражеские спины автоматным огнем. Остановились, вернулись к окопам, выбрали себе относительно непострадавшие стрелковые ячейки и подходящие воронки, принялись окапываться.
Владмиру достался приличный окоп. Рывший укрытие боец постарался на совесть, продолбил мерзлый грунт, углубился шага на полтора, выложил аккуратный вал перед окопом. Трудолюбивый был человек, аккуратный, жаль, это ему не помогло. Тело срезанного осколком бойца Владмир осторожно вытащил из окопа и оттащил шагов за десять.
Заняв место в стрелковой ячейке, Владмир огляделся. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно. За час боя половину полка как корова языком слизнула. Больше половины. Все вокруг изрыто воронками, поле изуродовано черными языками проталин от огнеметов. Впереди, вокруг и за спиной бойца подбитые бронеходы. Перед фронтом все больше кайсацкие, а за спиной вендские. Контратака далась немалой ценой, покрошили многих, пожгли.
Выглянуть из стрелковой ячейки, покоситься на своих. Так немного успокаиваешься. Видишь подкапывающего стенки воронки Виктора Николаевича, дальше Зван сидит на краю окопа, опустив голову на ракетомет. С другой стороны Димон и Санек в земле копаются, укрытия углубляют. Видишь орудующих лопатками товарищей, с невозмутимым видом шествующего с ручным пулеметом на плече вдоль окопов Ингоря, украдкой пихающего в рот листик коки Димона, и на душе становится легче, отпускает, страх уходит. Если товарищи не побежали, то и тебе нельзя.
Эх, а от десятка Ингоря чуть больше половины осталось. Полегли парни. И Леня погиб, срезало осколком. Десятский между делом просветил своих людей насчет потерь полка, как на духу выложил все, что от подполковника слышал. От орднунга противобронных пушек одно орудие осталось. Бронеходная сотня потеряла полдюжины бронеползов и почти все тяжелые колесные бронеходы. Гаубичный орднунг отбился от лезущей через овраги кайсацкой пехоты, но вражеский огонь не пощадил орудийные расчеты. Хорошо, сотник Микула собрал уцелевших пушкарей-бронебойников и обещает, что сможет выставить полторы дюжины гаубиц с расчетами. О потерях пехоты и говорить нечего, полк уполовинился. Только зенитчики уцелели, но это последний резерв полковника Липатова. Если противник пройдет через пехотные линии, перемелет бронеходы, то на лесных опушках его встретит огонь зенитных скорострелок.
Вскоре противник пошел на приступ. Новая атака. Опять на цепочку стрелковых ячеек накатывается стальная лавина. Прет кайсацкая пехота. Орудия степняков молотят по вендам, выискивают, выковыривают, давят, выжигают огневые точки.
Над головой свистят пули, от грохота разрывов хочется зажать уши руками и свернуться на дне окопа. Гул приближающихся бронеходов и самоходных пушек, лязг железа зачаровывают, заставляют цепенеть, как мышь перед змеей. Кажется, что все снаряды летят в твой окоп, кажется, что кайсаки хотят убить именно тебя. Чтобы выжить и не сойти с ума, остается только одно – не думать ни о чем и стрелять, стрелять безостановочно. Прицелился, дал короткую очередь, перенес огонь на следующего азиата. Целиться надо точнее, тогда не так страшно. Появляется азарт, интерес к жизни и желание дострелять обоймы, а потом… На потом есть малый огнемет и пара гранат. Прорвемся. Выживем!
После третьей атаки полк почти помножили на ноль. Все поле перерыто воронками, заставлено чадящими самоходами, завалено телами павших. От брошенной деревеньки камня на камне не осталось. Прошлись по ней ракетными залпами. Четыре уцелевших вендских бронеполза, прочные, надежные, как топор, пехотные «ТБ-39», спрятались в укрытиях за окопами. Бронеходчики выбрались из чрева своих стальных пушечных таранов и отдыхают, лежа прямо на снегу. Сил подняться или хоть постелить рогожу нет. Единственную гаубицу на руках выкатили на запасную позицию в ложбине за две сотни шагов от окопов. Вручную же подносили боеприпасы, все тягачи разбиты, пушкарей тоже мало осталось.
– Живой? – полусотник Брянский наклонился над стрелковой ячейкой с прислонившимся к стенке Владмиром.
– Нет, убитый, – невесело скривился боец, открыв глаза, и нехотя поднялся на ноги.
Гельмут присел на бруствер, извлек из-под кожанки латунный туесок и протянул Владмиру.
– Благодарствую, – молодой человек глотнул обжигающей жидкости. Крепкое вино провалилось в желудок, растеклось по жилам приятным теплом. В голове зашумело. На лице нарисовалась глуповатая улыбка. Давно не пил. Устал, вымотался так, что рюмка спиртного чуть ли не вырубает напрочь.
– Часа через два они опять пойдут, – тихо сказал полусотник. – Хорошо мы их прижали, из штаба армии передают, в полусотне верст от нас драка идет, каша мясная с кровью. Кайсаки из мешка вырываются.
– А нас бросили?
– Нет, – жестко, с нажимом ответил Гельмут Брянский, – мы передовая застава. За нами дивизия разворачивается, оборону строят. Продержимся до заката, будем отходить.
– А если нет?
– Тогда тем более отходить, кто жив останется, – хохотнул Гельмут. – Ты, Владмир, не спеши погибать, у нас еще дело есть. Помнишь разговор?
– В твоей кладовой?
– Хорошее было время, довоенное…
– Ошибаешься, как раз после начала войны.
– Но для нас-то оно было довоенным!
– Вернусь домой живым… – начал было Владмир и остановился на полуслове.
Не было у него дома, некуда ему возвращаться. В Изяславль? На съемное жилье? А зачем? Нет, нечего там делать. А ведь в Святославле бойца ждет Леночка. Его законная жена, да еще ребенок скоро будет. А своего дома до сих пор нет. Непорядок.
– Вернемся, устроим пир такой, что былинный князь Володимир Всеславович Ясное Солнышко позавидует, – понял по-своему Гельмут.
– Надо еще вернуться.
– Вернемся. Еще одну атаку переживем. Потом затишье будет. Передовую волну кайсаков мы разбили. Пока противник резервы подтянет, пока пробомбит все перед собой, пока части в порядок после марша приведет, к тому времени завтра наступит, наш полк отведут в тыл на пополнение.
– А там и война закончится, – поддержал Владмир полусотника.
– Я к чему разговор начал? Вторая сотня обороняется в полуверсте от нас. И там старший боец Глеб Корбут, наш ключ к границам Империи. Соображаешь?
Читать бесплатно другие книги:
