Колдовской круг Пономаренко Сергей
Экскурсовод делает многозначительную паузу, чтобы смысл ее слов дошел до сознания экскурсантов. Я целиком и полностью согласна с этими словами. В Катарине постоянно ощущалась некая двойственность, которую сумел передать Леонардо в ее улыбке.
— Не обошел своим вниманием улыбку Джоконды и известный психиатр Зигмунд Фрейд. — Экскурсовод читает из своей шпаргалки: — «Кто представляет картины Леонардо, у того всплывает воспоминание о странной, пленительной и загадочной улыбке, затаившейся на губах его женских образов».
— Как по мне, у нее улыбка не совсем доброжелательная, словно она задумала что-то нехорошее, — громко высказался долговязый парень.
— Что ты такое говоришь? — набросилась на него его спутница, маленькая, полненькая, с чертиками в глазах.
— С вами солидарен философ Лосев, назвавший ее улыбку бесовской, — одобрительно улыбнулась парню экскурсовод, словно учитель непослушному, но талантливому ученику. — Он отзывается о ней крайне негативно: «Ведь стоит только всмотреться, как можно без труда заметить, что она, собственно говоря, совсем не улыбается. Это не улыбка, но хищная физиономия с холодными глазами и отчетливым знанием беспомощности той жертвы, которой Джоконда хочет овладеть и в которой, кроме слабости, она рассчитывает еще и на бессилие перед овладевшим ею скверным чувством».
— He-а, это молодая красивая женщина, и на лице у нее добрая улыбка, — возразила высокая энергичная женщина в теплом костюме, плаще и с зонтиком-тростью.
— Не такая она и молодая! — заметил долговязый парень.
— Если на портрете изображена Мона Лиза, то в 1503 году, когда был написан портрет, ей было двадцать четыре, — вставила экскурсовод, с улыбкой наблюдая за тем, как разгорается спор.
— Да тут ей гораздо больше, чем тридцатник! — перекрыл своим голосом поднявшийся шум долговязый. — И улыбка у нее ехидная, видно, дамочка себе на уме!
— Разуйте глаза — это очень молодая женщина! — энергичная особа стала манипулировать зонтиком, потихоньку пробираясь к долговязому.
— Успокойтесь, пожалуйста! — попросила экскурсовод. — Кто именно изображен на этой картине, искусствоведы и историки спорят не один десяток лет. На протяжении многих веков считалось, что это изображение молодой супруги богатого и влиятельного флорентийца Франческо дель Джокондо — двадцатичетырехлетней Моны Лизы ди Нольдо Герардини, как утверждал художник и писатель Джорджо Вазари, практически современник великого Леонардо. Однако обратите внимание на темный наряд изображенной на картине женщины, на легкую дымку вуали, прикрывающую ее волосы, — в те времена это было знаком того, что она является вдовой. И внешне она больше похожа на хорошо сохранившуюся зрелую женщину, чем на двадцатичетырехлетнюю. Еще одна странность: если Франческо дель Джокондо был заказчиком картины, то почему он не выкупил ее у художника? В те годы, когда был написан портрет, Лиза ди Нольдо Герардини еще не была вдовой.
— Так кто же изображен на этой картине? — категоричным тоном потребовала ответа энергичная особа, целясь зонтиком в долговязого.
— Дед Пихто! — вставил самоубийца долговязый, не жалея жизни ради красного словца.
Когда смех утих, экскурсовод снова взяла инициативу в свои руки:
— Однозначного ответа на вопрос, кто изображен на картине, никто не сможет дать. Есть около двух десятков современниц Леонардо, которые могли быть натурой для художника. Это Мона Лиза Герардини дель Джокондо, Изабелла Гуаландо, Изабелла д’Эсте, Филиберта Савойская, Констанца д’Авалос, Пачифика Брандано, думаю, что список не стоит продолжать, так как эти имена малоизвестны.
Я не выдержала и все же продолжила список:
— Графиня Катарина Сфорца!
— Да, и Катарина Сфорца есть в этом списке, хотя я считаю эту кандидатуру наименее вероятной. В 1503 году ей было за сорок лет.
Я в уме быстро подсчитала:
— Ровно сорок лет. Она всегда следила за собой, пользовалась косметическими средствами. Хотела быть вечно молодой. Без сомнения, это Катарина Сфорца!
— Ваше мнение имеет право на жизнь, как и два десятка других, — делано улыбнулась мне экскурсовод. — Внимание! Переходим в следующий зал!
Экскурсанты зашумели и потянулись к выходу.
— Что же ты не отстаиваешь свою точку зрения? Надо было доказать, что на портрете именно Катарина Сфорца, так как ты имела честь с ней общаться и даже прислуживала ей, — послышался за моей спиной голос Мануэля.
Я резко обернулась и не удержалась, чтобы не съехидничать:
— Пополняешь свое энциклопедическое образование?
— Нет, Иванна, мне в редакции сказали, что ты здесь.
— Чем вызвано столь неожиданное желание меня увидеть?
— Прошла неделя, как ты вернулась, и уже должна была все осмыслить без эмоций, как и подобает эмиссару Шамбалы. Ты приняла решение?
— Да! Я не хочу быть эмиссаром и участвовать в ваших играх.
— Это решение окончательное?
— Другого не будет!
Мануэль улыбнулся и протянул мне руку, раскрыв ладонь:
— Верни, пожалуйста, анкх.
Я стала нервно рыться в сумочке и не сразу его нашла.
— Возьми, мне он не нужен.
— Спасибо! — Мануэль спрятал египетский крест в карман пиджака и снова улыбнулся — широкой прощальной улыбкой.
Я опешила: ожидала, что меня будут уговаривать, пугать, что-то требовать, а тут сразу «до свидания».
— Все, что знаю, чему научилась, сохраню в тайне.
Мне было неловко и немного мучила совесть: они потратили на меня столько усилий, и все зря!
— Дело твое, — пожал плечами Мануэль. — Аривидерчи! — Он развернулся и неспешным шагом стал удаляться.
Я озадаченно смотрела ему вслед.
«Когда я на них работала, они требовали соблюдать секретность. В общем, сплошная шпиономания. А теперь, когда я отказалась работать на них, ни о какой секретности речь уже не идет? Я ожидала, что они потребуют от меня чего-то вроде подписки о неразглашении или хотя бы предупредят на словах. И вот на тебе: снесена Берлинская стена! Может, что-то произошло, о чем я не знаю, или я чего-то недопонимаю?»
Встреча с Мануэлем оставила нехороший осадок в душе, но я себя успокоила: не надо искать блох там, где их нет. Меня отпустили, и это классно!
Материала на выставке я собрала достаточно и сразу помчалась домой. Сегодня вечером я встречаюсь с Егором!!! И многого ожидаю от нашей встречи.
«Прошлое нельзя вернуть, но можно начать жить по-новому! И мы с Егором сможем!»
Поток автомобилей такой плотный, что даже моя «Микра» с трудом маневрирует. Слышится мелодия мобильного телефона, высветившийся номер мне незнаком.
— Здравствуйте, Иванна. Теперь наша встреча стала неизбежной, как дождь осенью. За вами право выбора, но сделать его вы должны обязательно сегодня.
Это тот самый женский голос, испугавший меня в день приезда.
— Я не встречаюсь с незнакомыми людьми.
— Извините, думала, вы догадались, кто я.
— Никогда не любила загадок, ребусов, кроссвордов и тому подобного.
— Меня зовут Виктория Левченко. Я невеста Егора.
— У нас с вами есть общие темы для разговора?
— Общий мужчина — чем не тема?
— Я считаю, что мужчина, как полотенце и зубная щетка, предназначен для индивидуального пользования.
— Мне нравится, что вы понимаете меня с полуслова. Зачем тогда вам мой мужчина?
— Судя по интонации, у вас есть на него право собственности, нотариально заверенное. Такие слова, как чувство, любовь, тяга друг к другу, вам ни о чем не говорят?
— Насколько мне известно, у вас с Егором сегодня встреча? Не тяните паузу, я знаю больше: и где, и во сколько.
— Тогда что вам от меня нужно, Виктория?
— Поговорить. Беру инициативу в свои руки: давайте увидимся за час до вашей с Егором встречи, там же. Хочу успокоить: я не намерена устраивать скандал, так, только мило поговорим. Пощебечем. К концу беседы к нам может присоединиться Егор, если раньше кто-то из нас двоих не уйдет.
— Сомневаюсь, что это будет милое щебетанье, это больше напоминает войну.
— Скорее дуэль. Егор будет нашим общим секундантом и лекарем, который позаботится о победителе.
— Хорошо, я приду.
— Стоит ли предупреждать, что о нашей встрече Егор пока не должен знать? Пусть это будет для него нашим общим сюрпризом.
— Тогда к барьеру, то бишь, до встречи, Виктория!
— И вам не утонуть в ванной, Иванна.
4.8
В воинственном настроении я перешагнула порог кафе «Андромеда». Викторию я сразу узнала, хотя никогда до этого не видела, — по ее пылающему взгляду, полному ненависти и чувства собственного превосходства. Она очень красива. Мне вспомнились джунгли с яркими, пестрыми цветами, вот только их нельзя ставить рядом с кроватью в непроветриваемом помещении — утром можно не проснуться. Виктория из той же красочно-ядовитой породы. Она картинно улыбнулась, показав великолепные зубы. Все у нее было на месте, и одета она шикарно, со вкусом, сидит на стуле прямо, словно проглотила шпагу.
— Я себе заказала латте. Что вам заказать, Иванна?
— Благодарю, о себе позабочусь сама. Я уже взрослая девочка.
— Да уж, — хмыкнула Виктория.
Хотя я с удовольствием выпила бы латте, но, чтобы не попугайничать, заказала американо с молоком.
— О чем вы хотели со мной поговорить? Не против, если я буду называть вас Вика? А может, перейдем на «ты»? — с ходу пошла я в атаку.
Надо ошеломить противника, не дать ему действовать по намеченному плану, использовать домашние заготовки, заставить его все время маневрировать.
— Пожалуйста.
— Меня, Вика, как хочешь, так и называй. Только не Ваней — так лишь близким подругам разрешаю себя называть.
— Ива?
— Пусть будет Ива. Так я тебя слушаю, Вика.
— У нас с Егором полное взаимопонимание, и все было хорошо, пока не появились вы.
— Ты. Мы же на «ты», Вика. Я тебя, Вика, понимаю, но вот что мне неясно: как такую идиллию могло нарушить мое внезапное появление? Ведь не я искала встречи с Егором, а он со мной!
— Хорошо. Вот. — Вика открыла сумочку и, достав из нее какой-то предмет, небрежно бросила его на стол, поближе к моей чашке с кофе. Это оказалась сухая лягушка.
— Какая гадость! Зачем вы ее выложили на стол?!
— Мы же на «ты», Ива. Такие подарочки я стала обнаруживать у себя под дверью после того, как ты приехала. Тебе это ни о чем не говорит?
— Я черной магией не занимаюсь. — Я отодвинула чашку подальше от лягушки.
— А какой занимаешься? Белой, желтой, серо-буро-малиновой?
Ситуация мне стала ясна. Кто-то подбрасывает ей под дверь лягушек, и она решила, что это делаю я. Теперь понятно, почему она так возмущена.
— Виктория, даю тебе честное слово, что к этим лягушкам я не имею никакого отношения!
— Как и чем колдуньи клянутся?
— Не понимаю твоих намеков.
— Я узнала о тебе много чего. Ты сблизилась с ведьмой, она тебя полюбила и оставила в наследство свою квартиру, свои снадобья, силу, заклятия. Словом, весь ведьмин арсенал. Скажешь, не так?
— Квартиру я, и в самом деле, получила в наследство, а что касается всего остального…
— Сама призналась, что ты ведьма! — Вика радостно захлопала в ладоши, и на нас стали оборачиваться люди.
— Думай обо мне что хочешь, но лягушек я тебе не подбрасывала.
— И Егора приворотами не пыталась вернуть? — медовым голосом протянула Вика, играя кольцом на пальце, то снимая его, то надевая.
— Ничего этого я не делала.
— Я тебе не верю! — с ненавистью сказала Вика и, нервным жестом сняв кольцо, бросила его на стол.
Отскочив от поверхности стола, оно упало на пол и покатилось.
— Ой! — испуганно вскрикнула Вика. — Что я наделала!
Я заглянула под стол — кольцо лежало возле моей ноги. Наклонившись, я подняла его.
— Спасибо, Ива. Ты извини меня, эмоции рвутся наружу.
— Эффект закипевшей кастрюли. Рекомендация: надо самой немного сдвинуть крышку, пока ее не сорвало паром.
— Спасибо, учту в следующий раз. Что-то мне стало нехорошо. Я предлагаю встретиться еще раз. Обещаю вести себя более спокойно и корректно. — Вика посмотрела на меня долгим взглядом и тяжело вздохнула: — Может, я ошибаюсь и ты к этому действительно непричастна.
— Мне лягушки противны, я их ни живых, ни сушеных никогда в руки не брала.
— Хорошо. Извини меня, если что не так. До свидания, Иванна.
— Всего хорошего, Виктория.
Она взяла сумочку и быстро пошла к выходу, но в дверях остановилась и махнула мне рукой. Я долила в кофе молоко из молочника и сделала пару глотков. Пока мы беседовали, кофе немного остыл и был уже не таким горячим, как я люблю. Я решила, что Виктория все же неплохая девчонка, и неизвестно, как бы я повела себя на ее месте. Ушла, хотя знает, что я должна встретиться здесь с Егором. А я бы дождалась Егора, и мы втроем решили бы, кому уйти, а кому остаться. Посмотрела на часы: до встречи оставалось полчаса. Чтобы убить время, я заказала пирожное и латте.
Внезапно у меня закружилась голова, стало подташнивать и по венам разлился жидкий свинец. От боли я вскрикнула и на мгновение в беспамятстве откинулась на спинку стула.
Счастье запульсировало рядом, и к нему надо было лишь протянуть руку, что я и сделала. Оно было липкое и холодное. Рядом кто-то закричал, и я открыла глаза.
Меня окружали вперемешку люди, маски и манекены, притворявшиеся людьми. Розовые, блестящие, они были гораздо хуже тех, которых я видела в Музее инквизиции. Псевдолюди наблюдали за мной, кто исподтишка, а кто открыто, нагло улыбаясь. Мне было ясно, что за всем эти стоят энерджи и они хотят, чтобы я стала их союзником. Ко мне подходит официантка, и я радуюсь тому, что она человек.
— Что с вами? Вам помочь?
— Почему здесь находятся энерджи и манекены? Это кафе для людей. Прикажите охране их выгнать. Немедленно!
У официантки глаза округляются, и я понимаю: она их боится и делает вид, что все в порядке.
— Прикажите подать карету, мне надо ехать к графине. Катарина мне поможет, а я тебе. Не бойся их, у графини достаточно сил, чтобы справиться с ними. Ее любят солдаты.
— Что мне делать? — официантка с испугом смотрит на меня.
— Бороться до конца!
Получив такой ответ, она радостно спешит к барной стойке.
— Люди, нам надо объединиться! Долой иго энерджи и Шамбалы! Это одна банда! Они воруют тела у людей и пользуются ими без нашего согласия!
Мой горячий призыв находит отклик у присутствующих, они поддерживают меня улыбками, а некоторые даже хлопают в ладоши. Зато манекены и маски хмурятся и недовольно гудят.
— Во обкурилась!
— Наркотики — зло! Их нельзя употреблять, это ведет к деградации личности! — поясняю всем свою позицию.
В кафе входят два милиционера и направляются ко мне. Один высокий и худой, другой низкий и полный. Пат и Паташон.
— Вы вовремя! — Я спешу им навстречу. — Здесь полно энерджи, их надо арестовать. Только не давайте дотрагиваться до вас и не смотрите им в глаза!
— Ваши документы, гражданка! — Высокий явно не верит мне.
— Я эмиссар Шамбалы, но теперь сама по себе. Так сказать, на вольных хлебах.
— Пройдемте, гражданка, там разберемся, кто и где сам по себе, — говорит низенький милиционер, беря меня под руку.
— Никуда я не пойду! — Я пытаюсь вырваться.
— Что здесь происходит?! — Егор с огромным букетом белых роз с тревогой смотрит на меня.
Я ободряюще улыбаюсь ему. Слышу голоса милиционеров:
— Вы эту гражданку знаете?
— Ваши документы!
— Пройдемте и там разберемся!
— Она наркотики употребляет?
— Кто вы ей?
Я попадаю коленкой низенькому милиционеру в промежность, и он отпускает меня, произнеся длинную неприличную фразу, слегка приседает и держится за ушибленное место.
Мне надевают на руки наручники, тащат к выходу из кафе и засовывают в желтый «воронок». Я не волнуюсь, так как рядом оказывается взлохмаченный Егор, правда, без букета.
— Куда ты дел цветы? — Я расстроена. Думала, что они предназначались мне. — Ты отдал их энерджи?
— Иванна, что с тобой? — Егор чем-то озабочен.
Я снова его слышу!
— Мне хорошо. Ты рядом со мной! — Скованные руки мешают обнять его.
Милицейское авто останавливается, мне предлагают выйти, но я возражаю:
— Я уйду только с Егором!.
Меня силой вытаскивают, несмотря на то что Егор пытается защитить меня. Успеваю крикнуть ему до того, как за мной закрывается дверь:
— Люблю тебя! У меня с Джакомо Фео ничего серьезного не было, я предохранялась чужим телом!
С меня снимают наручники, а потом какие-то люди в салатовых пижамах запихивают меня в микроавтобус, оборудованный внутри как скорая помощь. Силой принуждают лечь на носилки, установленные посредине, пристегивают ремнями и делают укол. На меня наваливается свинцовая тяжесть, не чувствую ни рук ни ног и вскоре проваливаюсь в беспамятство.
4.9
Круглая, блестящая, как бильярдный шар, голова врача все время находится в движении, словно он тащится от музыки. Увеличенные линзами выпуклые черные глаза ничего не выражают. Нельзя иметь такой взгляд при его профессии, обязывающей помогать людям. Безразличием не лечат, а гробят. Цежу сквозь зубы:
— Ненавижу белый цвет, недаром в Индии он считается траурным.
— Не только в Индии, но и у многих народов Востока. Кстати, у славян в определенный период истории он тоже означал скорбь и был связан со смертью. Белый цвет означает триумф духа над плотью. Но мы отвлеклись. Вы уже две недели у нас, и как вам?
— Сервис ужасный, обслуга грубая и ленивая, о кормежке лучше ничего не говорить, лекарства невкусные. Сколько звездочек имеет ваше заведение?
— Чувство юмора показывает, что вы на пути к выздоровлению, но он может быть долог и извилист.
— Вы прекрасно знаете, что я нормальная! И я здесь, потому что это было подстроено!
— Подобные доводы приводят сто процентов наших пациентов. Положа руку на сердце, вы можете сказать, что они все здоровы?
— Все — нет, но есть вполне нормальные.
— Ужас душевной болезни в том, что человек ее не замечает. Он неадекватно воспринимает действительность и находится под влиянием навязчивых идей. Болезнь давно подтачивала вас, как червячок яблоко. Затем она проявилась, притом в агрессивной, параноидальной форме. Это примерно так же, как дуновение ветра отправляет червивое яблоко на землю. Возможно ли такое яблоко снова укрепить на дереве? Технически — да, но это ничего не даст, так как оно потеряло связь с деревом.
— Вы хотите сказать, что я никогда отсюда не выйду?
— Надеюсь, что это не так. Даже червивое яблоко может довольно долго сохраняться, если принять для этого соответствующие меры, в первую очередь, по удалению червячка.
— К чему вы клоните? — По спине прошелся холодок. Мне вспомнился старый фильм «Пролетая над гнездом кукушки», где в психиатрической клинике взбунтовавшегося главного героя отправляют на лоботомию, после которой он становится слабоумным.
— Пройдете полный курс лечения, после чего мы с чистой совестью сможем вас отпустить, не боясь новых приступов агрессии. Мы частная клиника и беспокоимся о своей репутации. Любой нежелательный эксцесс — и нас могут лишить лицензии.
— На сколько времени рассчитан ваш курс лечения?
— Трудно сказать. От двух месяцев до года, а то и больше. Ваш случай очень тяжелый, скоро мы с вами не расстанемся.
Перехватило дыхание, остановилось сердце, я с силой сжала кулаки. У меня украдут целый год жизни, а может, и больше! Будут насильно кормить лекарствами, неизвестно как влияющими на мою психику! Мне захотелось прыгнуть на моего мучителя и впиться в него, тело напряглось, превратившись в сжатую пружину. Но я сумела справиться с собой и прикрыла глаза, чтобы из них не вылетели молнии, способные испепелить этого негодяя. Ведь этим я ничего не добьюсь, а в моей карточке появится новая запись о нервном срыве, вспышке агрессии. Нужно затаиться и спокойно искать выход, ведь безвыходных ситуаций не бывает, надо только не биться в закрытую дверь. Я заставила себя произнести спокойным голосом:
— Я буду старательно следовать всем вашим указаниям, господин доктор.
Врач недоверчиво посмотрел на меня, затем усмехнулся:
— Возможно, лечение займет и меньше времени, если вы будете делать так, как говорите.
— Буду стараться, господин доктор. Я хочу снова быть здоровой.
— К вам просился посетитель, я не разрешил, а сейчас думаю, что можно. Я дам ему знать, и он навестит вас сегодня перед обедом.
— Егор! — обрадовалась я и сразу стала поправлять подобие прически.
— На сегодня все. Вы свободны, идите в свою палату.
Выхожу из кабинета, передо мной длинный полутемный коридор с зарешеченными окнами. Психиатрическая больница расположена в старинном дворце графов Лянцкоронских, который находится на западе Украины. Об этом я совсем недавно узнала от медсестры, с которой у меня наладились почти дружеские отношения. Это надо было меня так далеко запереть, словно нет знаменитой психиатрички «Павловка» в Киеве! Думаю, это неспроста, и означает, что в от ношении меня еще имеются какие-то планы. Врач сказал, что клиника частная, выходит, мое содержание здесь обходится в копеечку. Только кому и для чего это понадобилось?
То, что Виктория мне что-то подсыпала в кофе, когда я отвлеклась, доставая ее кольцо, у меня не вызывало сомнений, но вряд ли она оплачивает мое лечение. Это скорее мои друзья из Шамбалы, но не исключаю, что в этом может участвовать и кто-то, мне неизвестный. Рано или поздно эти «спонсоры» выйдут на меня и сообщат, чего от меня хотят.
Здесь не принято шататься без дела по коридору, надо находиться в своей палате. Разрешается в строго отведенное время часовая прогулка по внутреннему дворику, похожему на тюремный из-за почти полного отсутствия зелени, а потом назад в палату. Когда я только начала здесь обживаться и не подчинялась правилам, мне влепили укол, после которого я, как «овощ», двое суток провалялась в смотровой палате и потом неделю отходила.
Моя соседка по палате Ольга — длинная как жердь, очень молчаливая и язвительная. Вначале я предполагала, что она нормальная, просто необщительная, и находится здесь тоже по чьей-то злой воле, но однажды ночью, проснувшись, я увидела, как она, в длинной белой сорочке, с распущенными волосами, вытянутыми вперед руками и широко открытыми глазами, идет в мою сторону. Совсем как панночка-ведьма в «Вие».
— Ольга! Что с вами? — испуганно спросила я.
Не отвечая, она приближалась, я вскочила, бросилась к двери и выбежала из палаты. От страха у меня чуть сердце не выскочило из груди — я ждала, что Ольга выйдет следом за мной. Я решала, в какую сторону бежать, но тут подоспела дежурная медсестра, и все прояснилось. Ольга лунатик, и такие хождения бывают почти каждую ночь, она ищет выход из палаты, но не может его найти. Это меня будит, и пока она бродит по палате, я спать не могу. Вторая соседка, Галя, просто кошмар. У меня не возникло сомнений в ее нездоровье, как только она обрушила на меня поток слов без всякого смысла. Ей не нужен собеседник, просто хочется выговориться. Так что общение с моими соседками исключено. Завести приятельские отношения с кем-то еще во время прогулок пока не получилось. Думаю, что все так и было спланировано, чтобы продержать меня на «голодном пайке» общения и оборвать все связи с внешним миром. Единственное доступное здесь развлечение — это чтение книг из библиотеки клиники. Но не всегда удается почитать, так как здесь меня стали преследовать ужасные головные боли, от которых хоть на стенку лезь. Скорее всего это от принимаемых лекарств, но я еще не научилась прятать их во рту.
Вернувшись в палату, достаю «Шагреневую кожу» Бальзака и устраиваюсь на кровати. Дверь открывается, входит медсестра и манит меня:
— К вам пришли. Идите за мной.
Это мое первое путешествие по больнице. Проходим через металлическую решетчатую перегородку; возле нее стоит маленький столик, за которым сидит дежурный санитар, комплекцией похожий на бойца спецподразделения. Меня проводят в небольшую комнатушку, из обстановки здесь стол и два прикрученных к полу стула.
Сажусь на стул, рядом находятся медсестра, приведшая меня сюда, и здоровенный санитар. Я с нетерпением смотрю на дверь, ожидая посетителя. Говорят, желания материализуются, поэтому направляю всю свою энергию на то, чтобы это был Егор.
Дверь открывается, и появляется Мануэль, он приятельски улыбается, входя в комнатку, садится напротив. По его знаку медсестра и санитар выходят, и мы остаемся вдвоем, разделенные столом.
— Не ожидала?
— Наоборот, так как не сомневалась, что нахожусь здесь по вашей прихоти.
— Не обманывай, по глазам вижу, что ждала не меня. Могу только догадываться, кого.
— Виктория на вас работает?
— Нет. Но «эликсир правды» был наш.
— Это был «эликсир правды»? Я ведь несла полный бред!
— Тебе так кажется. Наши психологи и аналитики его расшифровали, выводы их были неутешительны. Ты считаешь нас подобными энерджи, то есть Злом для человечества.
— Поэтому я здесь?
— Можно было стереть у тебя память обо всем, что с тобой происходило, но мы хотим дать тебе шанс.
— Зачем?
— Чтобы ты осознала, что заблуждалась, и снова стала с нами сотрудничать.
— Если я скажу, что осознала и хочу вернуться, меня выпустят отсюда?
— Нет. Это произойдет, как только мы убедимся, что так оно и есть.
— Через два месяца, а то и год, по словам врача.
— Ты же знаешь: время мы воспринимаем иначе, чем люди, да и отношение к телесной оболочке у нас иное. В течение карантина твое материальное тело будет находиться здесь, а астральное — выполнять наши поручения. Когда мы убедимся, что ты вновь с нами, ты покинешь больницу.
— Если у меня с вами ничего не сложится, вы сотрете мне память?
— Не могу однозначно ответить на этот вопрос. Решение принимаю не я.
— Хорошо. Я согласна и принимаю ваши условия. Как я понимаю, вы уже подготовили для меня задание?
— О нем узнаешь в свое время. А пока возьми это.
Мануэль протягивает анкх, испытующе глядя мне в глаза. Нельзя посеять у него ни тени подозрений, пусть думает, что я побеждена и смирилась. Меня сделали затворницей колдовского круга, который не имею права покинуть. Я спокойно встречаю его взгляд. Мне ясно, что Мануэль не верит мне, впрочем, как и я ему. Временно отступить — это не значит проиграть войну. А я очень хочу победить, любить и быть любимой.
Читать бесплатно другие книги:
