Я – нет Ликальци Лоренцо
С тех пор как он развелся, ситуация только усугубилась, если такое возможно. Конечно, Франческо и его жена совершенно не подходили друг к другу. Она была старше его лет на семь и активно включилась в управление фирмой. Она и замуж за него выходила для того, чтобы использовать его как трамплин для взлета. Все закончилось через полгода. Едва эта гадюка поняла, что он ничем не может быть ей полезен, она оставила и его, и фирму. Еще когда Франческо вернулся из свадебного путешествия, он признался мне, что уже сыт ею по горло, что видеть ее больше не может. А когда я спросила: «Тогда зачем ты на ней женился»? он ответил: «Я не мог отказать даме, которая так настаивала». Он шутил, но не совсем.
Иногда я знакомлю его с какой-либо из моих подруг но ему не подходит ни одна: или они ему просто не нравятся, или он находит их невыносимыми, потому что, как он говорит, они зарятся на него. По-моему, это неправда, ни первое, ни второе, он говорит так по одной-единственной причине: чтобы обидеть меня, потому что это я их привела. Его требовательность чрезмерна, его критерии, включающие в себя маленькие показательные признаки слабоумия этих дам, зашкаливают и не имеют ничего общего с действительностью, а существуют исключительно в его больной голове. Однажды я познакомила его с моей давней подругой, которая стала ему антипатична тотчас, как заявила, что ее любимая книга — «Сиддхартха»[7]!
— В чем дело? — спросила я его. — Что здесь такого, если человеку нравится «Сиддхартха»?
— В том, что она с этого начала. Мы еще толком не представились друг другу, а она уже заявила, что ее любимая книга — «Сиддхартха», словно это бог весть какое гениальное произведение. Могла бы выбрать что-нибудь пооригинальнее. Я тысячу раз предпочту ту, что читает любовные романчики.
И это у него не от высокомерия. Он язвителен, колок и нетерпим только с теми, кто хочет казаться, а не быть. Таких он на дух не переносит. А поскольку ему мало надо, очень мало, чтобы заподозрить в человеке лицемерие или тупость, дошло до того, что он не переносит почти всех.
Я душу положила, чтобы найти ему симпатичную и славную девушку. Много раз устраивала ужины у нас дома на четверых или приглашала еще несколько пар наших друзей. А он не приходит. Или приходит с большим опозданием. К тому же одетый как оборванец. Или же начинает с порога нести заумную ахинею, выставляя в дурацком свете меня и приводя в смущение остальных.
И все же я убеждена, что ему необходимо влюбиться, только таким образом можно растопить ледяную корку на сердце. В конце концов, речь именно об этом, и я не падаю духом. Я уверена, что если бы Франческо нашел себе женщину и, дай-то бог, родил ребенка, то и Флавио почувствовал бы себя спокойнее, потому что он очень привязан к брату, несмотря на то что все время критикует его. Еще и по этой причине для меня важно, чтобы Франческо обзавелся семьей, потому что спокойствие Франческо означает в какой-то степени спокойствие Флавио.
По правде говоря, у меня есть на примете подруга, которая могла бы по всем статьям подойти Франческо, какое-то время назад я поняла это, но опасалась завалить дело, познакомив их в неподходящий момент. Сейчас, как мне кажется, момент подходящий. Она одна, он тоже. Если я протяну с их знакомством еще немного, может кончиться тем, что она выйдет замуж или он окончательно озлобится, что отпугнет любую женщину. Я собираюсь пригласить обоих на ужин и готова поспорить, что на этот раз сложится так, как я задумала.
Я уже поговорила об этом с Флавио:
— Флавио, давай в одну из ближайших суббот пойдем куда-нибудь поужинать и пригласим твоего брата и мою подругу.
— Опять ты за свое! Оставь, Лаура, послушайся меня, это напрасная трата времени.
— Нет, на этот раз все иначе, поверь. Она обязательно понравится Франческо. Девушка очень славная, серьезная, самостоятельная. И потом она красива, но той красотой, которая забирает постепенно, не броской, но у нее есть шарм, это редко встречается. Она воспитанна, умна, чувственна. И у нее прекрасная душа.
— Господи, Лаура… в последний раз, когда ты знакомил его с прекрасной душой… как ее звали? Ну ту… поэтессу…
— Джорджио Томмази.
— Да-да, Джорджио Томмази, которой Франческо весь вечер пудрил мозги, а потом начал декламировать ей «Люблю тебя, достойный вол»[8]… Ну скажи, можно ли быть большим идиотом?..
— При чем тут Джорджия? Это моя вина, может, она ему не подходила… но эта… Флавио, я тебе клянусь… Я чувствую… Она потрясающая и не может ему не понравиться.
— И как зовут это чудо природы?
— Элиза Ринальди, она работает в «Джорнале»[9].
— Все, Лаура, кончай с этим! Меня уже достали твои ужины, которые ты устраиваешь, чтобы свести моего братца с бабами. Если ты чувствуешь в себе призвание сводни, то у меня его нет. Хватит, мне это надоело, делай что хочешь, я с вами не пойду.
— Что ты так завелся? Было бы из-за чего нервничать…
— Это не вопрос — нервничать мне или нет. Все, закрываем тему, я больше не хочу подобных ужинов. А она в курсе твоей затеи?
— Пока нет. Но с ней я все улажу.
— Возможно, ей это неинтересно.
— Я тебе сказала, что я с ней договорюсь.
— Смотри, я тебя предупреждаю, если она скажет «нет» — баста, больше не втягивай меня в эту историю.
— Договорились, клянусь, это последняя попытка. Если Элиза откажется или и на этот раз ничего не получится, я умываю руки, и навсегда, пусть сам о себе заботится.
— Вот именно. Увидишь, все этим кончится. Оставь его в покое. Ты не поняла еще, что Франческо плевать на твои ужины? Ты суетишься, бегаешь, а он не приходит, ссылаясь на какую-то мифическую занятость.
— Ничего, я его надую. Мы пригласим его к нам на ужин не предупреждая об Элизе, согласуем день и час, а в последний момент позвоним и скажем, что наши планы изменились и мы идем в ресторан и что с нами идет Элиза. Тогда у него не будет возможности соврать про занятость — и дело сделано.
— Ты больная. Ты точно больная. Послушай, как ты рассуждаешь. Не проще было бы как будто невзначай свести их нос к носу прямо здесь, и спокойной ночи?
— Не проще, потому что мне самой хочется пойти куда-нибудь, если ты не против. И мы должны предупредить его об Элизе. Ты же знаешь, иначе он способен повернуться и уйти. Пусть будет в курсе, может, хотя бы оденется поприличнее.
— А если он не захочет прийти?
— Придет. Ты сможешь его уговорить.
— А почему я должен его уговаривать?
— Так будет лучше, Флавио. У нас с ним в последнее время немного натянутые отношения. Ну а уж если тебе не удастся его убедить, тогда этим займусь я. Никуда он не денется.
В общем и целом, пока все прошло как по маслу, и в следующую субботу, если все и дальше пойдет, как я планирую, состоится последний ужин. Так, по крайней мере, предполагаю. И клянусь, если уж такой очаровательной и тонкой девушке, как Элиза, не удастся вывести Франческо из его летаргического сна, я сдамся. На этот раз я сдамся действительно.
Ужин
От Пупо до Ван Моррисона
IV. Элиза
Как только я пришла в редакцию, сразу увидела листок из этих, желтых с клеящейся полоской, прикрепленный к моему письменному столу:
«Трижды звонила Лаура Масса, просила позвонить ей в магазин, это срочно».
Я не звоню. У меня нет ее номера, он остался в мобильнике, который как раз вчера я потеряла. Надо рыться в «Желтых страницах» или звонить в справочную, но у меня нет желания. Кроме всего прочего, я заскочила только взять дискету, я спешу, как освобожусь, зайду к ней сама, тем более что ее магазин по дороге, на моей линии метро, и мне не придется делать пересадку, просто выйти тремя станциями раньше.
Сквозь витрину я вижу Лауру, она звонит по мобильнику. Кроме нее и продавщицы, в магазине — никого. Я вхожу: посмотрим, какой смертью я должна умереть на этот раз.
— Наконец-то ты появилась! А я только что звонила тебе, но никто не ответил.
— Привет, Лаура, я заскочила на минуту в редакцию и нашла твою записку. Ты меня искала?
— Да, я ищу тебя все утро. Очень хорошо, что ты пришла сейчас, после обеда ты бы меня не застала. А ты что, носишь телефон выключенным? Странно для журналистки.
— Да нет, я его потеряла… Какая красивая это фратина[10]!
— Правда? Я прямо-таки вижу ее в твоем доме.
— Я тоже… если подаришь.
— Нет, я серьезно… Я дам тебе большую скидку, так что не беспокойся, в трубу не вылетишь — заплатишь как сможешь.
— Ладно, проехали. Я могу узнать, что ты мне хотело сказать такого срочного?
— Все в порядке. Я хотела подтвердить. Сегодня вечером.
— Что сегодня вечером?
— Ужин.
— Какой ужин?!
— Как какой, Элиза? Я уже два месяца тебе о нем говорю. Сегодня вечером мы идем на ужин с моим мужем и его братом Франческо. Вчера я оставила тебе сообщение но автоответчике твоего мобильного, ты не слышала?
— Как я могла его слышать? Я же сказала, что потеряла мобильник.
— Ах да, вот почему ты мне не перезвонила, ну неважно, теперь ты знаешь.
— Знаю, но я не смогу пойти с вами. И мне совершенно не хочется знакомиться с твоим деверем.
— Он отличный парень, я тебе говорила.
— Да хоть какой отличный! Мне это неинтересно.
— Ты сначала познакомься с ним, а потом говори.
— О господи, а мы не можем это отложить?
— Невозможно, уже все заказано.
— Где?
— У Гуальтьеро Маркези[11], нашего друга. Как знать, может, тебе это окажется полезно по работе. И наконец я представлю тебе Флавио, ты ведь с ним до сих пор не знакома.
— Лично нет, но, кажется, я его как-то видела по миланскому ТВ… может, в Теле-Ломбардия, не помню точно.
— Возможно. Его иногда приглашают в программы о промышленности. А однажды его позвали даже на Первый канал. Утром. Увидишь, он тебе понравится. Мы заберем тебя из дома в половине восьмого и заедем к Франческо на аперитив, о'кей? Франческо не терпится познакомиться с тобой.
— Мама дорогая, кошмар какой!
— Элиза!
— Все это не по мне, Лаура, правда.
— Ну тогда об интервью, о котором ты меня просила, можешь забыть.
— Шантаж?
— Нет, просто ты делаешь приятное мне, я делаю тебе.
— Хотела бы я знать, чем я сделаю приятное тебе, знакомясь с твоим деверем? Ты кто, его агент? Он сам не способен познакомиться с женщиной?
— Речь не об этом. Кто сказал, что ты делаешь мне приятное, а не наоборот? Может, это я делаю приятное тебе. Так что решай.
— О господи!.. Ладно, я приду, но не строй никаких иллюзий и пообещай мне, что после этого ты прекратишь доставать меня своим деверем.
— Клянусь! Увидишь, ты еще скажешь мне спасибо.
— Сомневаюсь. И знай, что я делаю это только ради тебя.
— Или ради интервью.
— Знаешь, если сильно захочу, я сама добьюсь его, пусть и с некоторыми усилиями.
— Не думаю. Если я не замолвлю за тебя словечко, ничего у тебя не выйдет.
— Хорошо, а сейчас я должна бежать. У меня еще кое-какие дела дома, и надо дописать и передать до шести статью в редакцию.
— Беги, только прошу, не заставляй себя ждать… И приведи себя немного в порядок, а то ты не в лучшей форме.
Я выхожу из магазина, почерневшая от злости. Я зла но весь свет. Но прежде всего на себя. Я не смогла сказать «нет», и не из-за интервью, плевать мне на это интервью, я не сделала этого, потому что я дура, потому что никогда не могу сказать «нет» людям, если они настаивают. В этот раз я уж точно не должна была соглашаться, пусть даже это выглядело бы невежливо. Чего мне меньше всего хочется, ток это идти на ужин с Лаурой и ее мужем. У меня нет никакого желания знакомиться ни с кем, тем более с этим Франческо Массой. У меня и без этого неприятностей хватает, по своей собственной вине.
V. Франческо
Едва я включил телефон, как он зазвонил. Отвечать не хотелось, но я все же снял трубку и услышал голос Флавио:
— Где ты шляешься весь день? Я звоню тебе уже пятый раз — и никакого ответа.
— Нигде я не шляюсь. Отключил телефон и спал.
— А… ну конечно, спал, что же еще! Ты помнишь, что вечером должен прийти к нам на ужин?
— Помню, к сожалению. Но еще только пять. Или ты хочешь, чтобы я прямо сейчас выходил? У вас что, ужин в шесть, как в больнице?
— Нет, я позвонил, чтобы сказать, что, возможно, планы изменятся.
— И в какую сторону? Неужели я спасен?
— Даже не думай. Напротив.
— Напротив — это как?
— Гхм… посланец вины не несет… это все Лаура… Что ты скажешь, если мы пойдем в ресторан вместо того, чтобы поужинать у нас, тебе как, все равно?
— Нет, не все равно.
— Сначала выслушай… мы будем вчетвером: мы трое и подруга Лауры. Говорят, классная девушка, в твоем вкусе. Так что наберись мужества.
— Кто так говорит?
— Что?
— Что она в моем вкусе?
— Лаура.
— Тогда мне никакого мужества не хватит.
— Наскреби. Значит, так. Мы с ней подъедем к тебе восьми, выпьем аперитив для знакомства, чтобы растопить лед, а от тебя в ресторан, о'кей? Только не возражай, а то я рассержусь.
— Ну и сердись, мне наплевать.
— Спасибо!
— Послушай, Флавио, я смертельно устал, ничего не хочу, идти с вами на ужин для меня каторга, как только представлю, что придется строить из себя хорошего парня перед очередной засранкой…
— Да, именно это тебе и предстоит. Строить из себя хорошего парня.
— Не знаю… Может, оставишь меня в покое, плохой парень?
Я и на самом деле чувствовал себя неважно. С одним моим приятелем, тоже разведенным, мы до четырех утра торчали на дискотеке. Сидя у стойки бара со стаканами в руках, сигаретами в зубах и проницательным взглядом, мы походили на пару полицейских. В такой позе, не двигаясь с места, мы просидели часа три, ни разу не обратившись ник кому ни с одним словом. Если к нам приближалась какая-нибудь девица, чтобы взять выпить в баре, мой приятель шептал мне на ухо:
— Скажи ей пару слов.
— Скажи сам.
— Что сказать?
— А я откуда знаю? Предложи ей выпить.
— Предложить ей выпить?
— Да. Задай ей вопрос: я могу тебя угостить? Что тут трудного? А потом спроси, есть ли у нее подружка.
— А если у нее нет подружки?
— Если нет, еще лучше.
— Почему лучше? А как же ты?
— А никак. По крайней мере, не придется вести дурацких разговоров.
Первая девица, подошедшая к стойке, успела сделать заказ, заплатить и уйти, а мой приятель так и не раскрыл рта. Вторая, когда он ее спросил, можно ли предложить ей выпить, ответила ему «нет». Конец вечера.
Откровенно говоря, секс для меня не проблема. Когда мне хочется, я встречаюсь с одной дамочкой, работающей в моей фирме, у которой на уме только секс. Причем экстремальный. В том смысле, что заниматься им с ней крайне опасно, потому что она жена судьи, весьма влиятельного в Милане. Если он застукает меня с ней, наверняка отправит в тюрьму, уж он-то, если захочет, причину найдет.
— Нет, правда, Флавио, мне это не по силам. Пощади, прошу. Я вернулся домой в пять утра, мне нужно время, чтобы прийти в себя, все-таки мне не двадцать лет.
— Ты и так весь день проспал, достаточно, чтобы восстановиться. Лаура уже все заказала у Гуальтьеро Маркези и предупредила Элизу, что ты тоже придешь, так что кончай со своим «я — нет».
— Что она собой представляет?
— Франческо спрашивает, что она собой представляет, — говорит он, обращаясь к Лауре.
— Большая умница, — слышу я ответ Лауры.
— Большая умница, — повторяет он.
— А кроме того, что большая умница?
— А кроме того, что большая умница? — опять спрашивает он Лауру.
— Очень красивая, — кричит она издалека.
— Классная телка, — переводит он.
— Ага, в прошлый раз вы мне приводили такую классу телку, что у меня при одном воспоминании желудок сводит.
— А мне показалось, что она очень симпатичная, — возражает мой брат.
— Ничего себе симпатичная! Типичная коза, возомнившая себя классной телкой. И при этом несла с умным видом дикую пургу.
— Ну это по-твоему… зато титьки какие… — шепчет в трубку мой брат.
— Ладно, проехали. Обсуждать это с тобой — зря время терять. Я твои вкусы знаю.
— Нет, дорогой, ты их не знаешь.
— Хорошо, я их не знаю. А ты почем знаешь, что эта будет не из таких же агрессивных дур, выносящих мозг? Кто она вообще такая? Сколько ей лет? Чем занимается? Откуда появилась? Почему не нашла ничего лучшего, чем проводить с нами сегодняшний вечер?
— Лаура! Франческо хочет знать, кто она такая, сколько ей лет, чем занимается, откуда появилась, почему не нашло ничего лучшего, чем проводить этот вечер с нами.
— Скажи своему братцу, чтобы шел в задницу, — слышу я далекий голос Лауры.
— Лаура говорит, чтобы ты обязательно приходил, — переводит он. — Я же тебе говорил, что она Лаурина подруга примерно того же возраста, что Лаура, часто заходит в её магазин…
— О нет, только не это! Клиенты твоей жены несносны, так что лучше не надо.
— Лаура говорит, что Элиза очень хороша внутренне.
— Что-что?! — спрашиваю я.
— Хороша внутренне, — повторяет он.
— Я предпочел бы, чтобы она по меньшей мере была хороша внешне. И все-таки объясни мне, пожалуйста, что значит «хороша внутренне»? Что у нее пара прекрасных легких? Красивый скелет? Не хочешь ли ты сказать, что мы, я, ты и твоя жена, проведем вечер в компании живого анатомического пособия??
Мой брат, наконец расслабившись, смеется, но Лаура вырывает у него трубку и тоном потерявшей терпение женщины говорит:
— Послушай, Федерико, мы делаем все возможное, чтобы вытащить тебя из твоей эмоциональной летаргии…
— Эмоциональной летаргии? Ты это о чем? Не можешь говорить нормально? — прерываю я ее.
— Хорошо, мы делаем все возможное, чтобы заставить тебя почувствовать себя менее одиноким. Так понятнее?
— Я не одинок.
— Ты одинок, еще как одинок, но каждый раз, когда мы тебя знакомим с какой-нибудь девушкой, ты кривишься и выдрючиваешься. И знаешь, что я тебе скажу? Ты выглядишь при этом полным идиотом. То молчишь, то принимаешься играть с хлебным мякишем, то демонстрируешь всем, что умираешь от тоски. В последний раз в половине одиннадцатого ты заявил, что чувствуешь себя плохо, и заставил отвезти тебя домой, а десять минут спустя сбежал из дома. Я все знаю, мне сказала об этом твоя консьержка.
Вот засранка, матерю я про себя консьержку, а вслух говорю:
— Извини, Лаура, но вспомни, кого ты мне привела? Отвратную зануду, которая весь вечер меня доставала…
— Ну уж и весь вечер! — перебивает она. — Если учесть тот факт, что в половине одиннадцатого ты заставил отвезти тебя домой…
— Хорошо, она пудрила мне мозги до половины одиннадцатого рассказом о том, что она журналистка, что работает на TG5, что на «Медиасет» все программы передрались из-за нее, что РАИ[12] готова пойти на все, лишь бы заполучить ее, но она остается верна «Медиасет». Голову даю на отсечение, что на TG5, когда ее вышвырнут оттуда все запрыгают от радости. Я тебе больше скажу: по-моему она там и не работает вовсе.
— Дурак ты, Франческо. Нравится тебе это или ней но Фанни действительно работает на TG5 и…
— Вот-вот, Фанни… я уже и забыл, что она Фанни, — теперь я перебиваю Лауру. — Скажи мне, пожалуйста, разве может быть симпатичной баба, которую так называют[13]?
— При чем тут это? Ее не называют Фанни, а зовут Фанни! Не будь таким злобным… А что касается Элизы, оно, кроме того что красива, еще и умна. В общем, смотри сам, если тебе так трудно оторвать задницу, я позвоню ей, отменю ресторан, и все, покончим с этим.
— Да ладно, приду, приду. Не бесись. Просто я немного устал. Спал всего шесть часов. И скажу тебе откровенно, Лаура, эти ужины — не самое главное в моей жизни.
— Извини, Франческо, а что самое главное в твоей жизни? Ты никого не переносишь, ведешь себя так, будто тебе все до лампочки, тебя ничто не интересует, строишь из себя разочарованного философа, ироничного наблюдателя, ничего не принимаешь всерьез, у тебя нет ни одного желания, я не говорю уже о… не знаю… о мечте, что ли… И жизнь твоя течет, как вода по стеклу…
— Ты не права, Лаура. Например, тебя я воспринимаю всерьез. И что у меня нет мечты, тоже неправда. Одна есть, только ее очень трудно воплотить. Точнее, невозможно.
— И что она такое? Мне безумно хочется узнать, какая она, твоя мечта, которую невозможно воплотить.
— Подстричься у Брандуарди[14].
— Иди в задницу! — психует Лаура и бросает трубку.
Я вхожу в ванную, чтобы побриться. Смотрюсь в зеркало. Если бы я был Де Грегори[15], то сказал бы, что моя физиономия напоминает рухнувшую плотину. Я корчу зверскую рожу и подражаю фальцету моей невестки, которым она сообщает мне, что я злобный тип, и посылает меня в задницу. Затем я рассматриваю татуировку на левом плече — небольшой вопросительный знак, который я велел наколоть себе несколько лет назад в Африке. Я встаю под душ, закрываю глаза, подставляю под воду лоб и замираю. Время идет. Побриться я забываю. Одеваюсь во все черное. Закуриваю косячок. На полную громкость врубаю Blues Summit Би Би Кинга. У меня кружится голова.
Время идет.
До восьми остается десять минут. Я открываю холодильник. Там стоит почти пустая бутылка шабли и картонный пакет тавернелло, которое я использую для готовки. У меня нет времени пойти купить другое вино. Я допиваю шабли, открываю тавернелло и переливаю его в пустую бутылку от шабли.
Усаживаюсь в гостиной и в который раз открываю трудный для восприятия, но пригодный для вразумления истины текст диссертации Шопенгауэра: невероятно, в двадцать пять лет он понял все возможные связи между причинами и следствиями, тогда как я, в свои тридцать, не понял даже следствий, не говоря о причинах.
Звонит домофон. Я кладу книгу, иду открывать: это они. Снимаю Би Би Кинга и ставлю диск Пупо[16], который вчера забыла у меня уборщица, она слушает его, пока прибирается в доме. Я хочу, чтобы это был последний аперитив последнего ужина с последней подругой Лауры. Я думаю о лице, которое будет у Лауры, когда она услышит, что я слушаю Пупо.
Звонок в дверь. Я прибавляю звук и иду открывать. Вопли Пупо разносятся по всему дому.
Моя невестка входит первой и, даже не поздоровавшись, бросает взгляд вокруг, проверяя, в порядке ли мой дом. Не в порядке. Я не стал наводить его.
Следом входит Элиза, улыбается мне, вежливо и застенчиво. Последним входит мой брат и спешит представить нас друг другу. Мне кажется, он нервничает. Впрочем, как обычно.
Элиза — светловолосая, стройная и высокая. Блестящие тонкие волосы волной спадают на плечи, лицо немного бледное, с правильными и выразительными чертами. Она пожимает мне руку и вновь одаривает меня смущенной полуулыбкой.
Неплоха, действительно неплоха, думаю я.
Лаура ведет Элизу в гостиную, а Флавио тихо спрашивает:
— У тебя что, кончилась пена для бритья?
— Нет. Просто забыл побриться, — отвечаю я.
На моем брате серый костюм от-кутюр, голубая рубашка, фирменный галстук, на ногах «россетти»[17]. Неизменный «ролекс» на запястье. Часов данной марки у него штук десять. Эти — «Дайтона», рекламируемые Полом Ньюманом в стальном корпусе. Впечатляют. Чего я от него не ожидал. Я готов был поспорить, что он наденет «Оветто» или «Дейт Джаст», золотые с синим циферблатом, более подходящие к его костюму и к ресторану. Видимо, его мысли были заняты чем-то другим. Первое, что я всегда делаю, когда вижу своего брата, смотрю на его часы, которые он подбирает к настроению и к поводу. Я играю с ним в ролекс-лотерею и часто угадываю.
На Лауре костюм от Келвина Кляйна (я это знаю, потому что недавно она мне сказала: сейчас я ношу только Келвина Кляйна, он минималист, а это отвечает состоянию моей души), туфли на высоком каблуке, жемчужная нить, на пальце брильянт, из тех, что способны рассеять ночную мглу, яркий, но не агрессивный, и макияж как у истинной минималистки.
Элиза в мини-юбке, открывающей красивые, длинные ноги, белая шелковая блузка, позволяющая видеть маленькую, но полную грудь, антрацитовый блейзер, легкий грим, на ногах тяжелые башмаки, напоминающие солдатские.
Мы, все четверо, рассаживаемся в гостиной. Моя невестка с брезгливым выражением кончиком пальца пододвигает ко мне валяющиеся на диване старую майку и теннисную туфлю.
— А… вот они где! — восклицаю я. — Интересно, как он оказались под диваном!
— На диване, — уточняет она и, изображая наивное изумление, вопрошает: — Франческо, что за музыку ты слушаешь?!
— Это великий Пупо.
— Получше у тебя ничего не нашлось?
— А чем тебе не нравится Пупо? У меня есть все его диски. Если все пойдет как надо, меня изберут президентом фанклуба «Помешанные на Пупо», — говорю я с серьезным выражением лица, зная, что этим заставляю ее нервничать все больше.
Я продолжаю рассуждать о Пупо, об аллегорическом смысле его песен, о том, что никто не может понять его до конца, и с удовольствием впитываю всеобщее замешательство. Мой брат, не дожидаясь, когда ярость Лауры вырвется наружу, вмешивается в мой монолог:
— Послушай, а не выпить ли нам чего-нибудь?
— Шабли подойдет? — спрашиваю я.
— Прекрасно, — выдыхает с облегчением моя невестка.
Я иду в кухню за бутылкой и бокалами, Лаура под предлогом помочь идет вслед за мной.
— Какой ты все-таки дурак, — шепчет она, едва закрыв за собой кухонную дверь. — Скажи, ты делаешь это специально, чтобы позлить меня?
— С чего ты взяла? — спрашиваю я с ангельской улыбкой, широкой, как арбузная долька.
— Я знаю, что у тебя на уме, ты хочешь, чтобы Элиза приняла тебя за полного идиота и чтобы все, как обычно, по шло прахом. Но на этот раз я тебе этого не позволю. Берегись, Франческо, на этот раз все будет не так.
— Тебе так нравится фраза «на этот раз»?
— Прекрати! Мне не до шуток! Сейчас ты пойдешь в гостиную, снимешь Пупо, извинишься за сказанные глупости об аллегорическом смысле его песен и поставишь что-нибудь другое. Договорились?
— Да успокойся ты, не нервничай! Мне жаль, но на этот раз ты ошибаешься, я говорил о Пупо серьезно. Я пишу книгу «Жизнь Пупо», как закончу, дам тебе первой почитать. Но если тебе не нравится великий Пупо, я его сниму, нет проблем.
— И еще, извини, как ты одет?
— А что?