Репетитор Тэффи Надежда

1

В трамвае, как всегда в час пик, народу было битком. Мне удалось, изменив своим правилам, втиснуться в последнюю дверь старого вагона. Обычно, я стараюсь садиться в общественном транспорте ближе к кабине водителя, так как на задней площадке ездят все человеческие отбросы нашего общества – начиная с обычных алкоголиков и кончая бомжами. Как правило, там сильнее воняет мочой и, с легкостью, начинаются конфликты по любому поводу. А я конфликтов не люблю и тщательно их избегаю.

Однако на этот раз мне не повезло. Пропихиваясь подальше от двери, я нечаянно задеваю портфелем какого-то поддатого типа. Тип поворачивается ко мне и гнусаво говорит какую-то грубость. Я стараюсь его не слушать и, чтобы не провоцировать, на всякий случай, киваю и улыбаюсь. Мол, сам понимаю дружище, что виноват, но что тут поделать – теснота!

За окном зажигаются огни. Наш громыхающий трамвай обгоняют дорогие иномарки с новыми хозяевами жизни. Обирая всю страну, забирая у тружеников все до копейки, у владельцев золотых унитазов все равно не хватает денег на приличные трамваи. Вот и везут нас в наше убогое будущее вагоны сработанные еще, так сказать, рабами Рима. Глядя на происходящее вокруг бесстыдство, начинаешь лучше понимать революционеров прошлого. Так и тянет стать большевиком и заняться практическим марксизмом, как называл товарищ Сталин грабежи банков и прочую уголовщину.

Несмотря на то, что за бортом нашего трамвая прохладный октябрь, внутри душно и жарко. На задней площадке в руках какого-то меломана орет «китайская балалайка» – дешевый магнитофон. Этот шум и соседство грубияна, от которого разит перегаром, начинают действовать мне на нервы. Я стараюсь выровнять дыхание и абстрагироваться от окружающего бардака. Сосредоточиваюсь на своих делах и заботах. Скоро надо платить за квартиру, купить себе зимнюю куртку и обувь, а доходы мои не растут, а совсем наоборот – «финансы поют романсы», как говаривал мой папа.

Весь мокрый от пота выбираюсь, наконец, на своей остановке наружу. Пропускаю мимо себя трамвай с грубияном, пересекаю рельсы и, не торопясь, иду по вечерней улице, вдыхая холодный и сырой воздух. Все также не торопясь, дохожу до своего дома, где я снимаю полуторку вот уже около года, подхожу к подъезду и… неспешно следую дальше, хотя больше всего на свете в этот момент хочу оказаться в своей теплой комнатке на диване перед телевизором.

К сожалению, выясняется, что я не могу этого себе позволить, не узнав предварительно, что от меня нужно какому-то гражданину среднего роста и среднего телосложения в неброской куртке и лыжной шапочке, который сначала шел за мной до трамвая и теперь снова сопровождает меня от остановки до дома. Вряд ли это случайное совпадение. Интересно, кому понадобилась моя скромная персона? Кто заинтересовался ничем непримечательным репетитором английского языка до такой степени, что пустил за ним серьезный хвост? Незнакомец не садился со мной в трамвай, значит, есть еще и машина с дополнительным набором любопытных.

Рассуждая про себя подобным образом, я делаю небольшой круг по соседним улицам и, сделав соответствующие наблюдения, возвращаюсь к своему дому. Хвост неотступно шагает следом. Машину я тоже вскоре нахожу. Серая «девятка» с тонированными стеклами, чтобы не видно было, кто внутри. Она изредка показывается на перекрестках, следуя параллельно нашему курсу. Значит у них радиосвязь. Солидно. Хотя, это еще ни о чем не говорит. Сейчас и бандиты оснащены не хуже, а порой и лучше органов. Но такая опека меня? Вот, что удивляет. Кто вышел на меня и зачем? Интуиция, правда, подсказывает мне, что скоро эти люди постараются войти со мной в контакт. Мне было бы удобней, что бы это произошло у меня дома. Дома и стены помогают. С этой внушающей оптимизм мыслью я и засыпаю несколько часов спустя.

Неизбежно, как мировая революция, наступает утро следующего дня. Это – выходной и я могу позволить себе подольше поваляться в постели. Жены у меня нет, детей тоже, состояния я не нажил, поэтому беззаботно включаю телевизор и решаю сегодня устроить себе праздник лени. По телевизору транслируют выступление Боровского – лидера Национальной либеральной партии.

– Нас напрасно называют фашистами! – истерически кричит Боровский с экрана, – только наша партия твердой рукой способна навести порядок в стране! Граждане, скоро вы должны будете сделать выбор – кто станет президентом и кто сможет вывести страну из того тупика, в который ее загнали коммунисты и демократы. Наша партия выступает за введение железного порядка на территории России! Предприниматели получат снижение налогов, народ дешевую водку, армия новую, самую современную технику. Мы будем вести правильную национальную политику. Все для русского человека! Нас снова начнут уважать и бояться! Россия для русских! Москва для москвичей! Граждане России, сделайте правильный выбор!..

И так далее. Обычный набор популистских фраз. Но на многих это действует. К сожалению, люди в массе своей плохо знают историю и не склонны к анализу. Честолюбивые личности, используя невежество толпы, на эмоциях въезжают в высокие кабинеты и обманывают свой народ снова и снова.

После выступления Боровского, диктор бодро зачитывает данные социологических опросов, которые показывают, что вождь Национальной либеральной партии с большим отрывом лидирует в начинающейся президентской гонке. Если бы выборы проходили сейчас, то он, возможно, набрал наибольшее количество голосов. Боровского поддерживают и в столице и в промышленных центрах и в сельскохозяйственных районах. Прохладно к нему относятся только на национальных окраинах. Еврейские организации выступили с очередным протестом против антисемитских высказываний Боровского. Но это и понятно. Эти люди чувствуют, что в случае победы Национальной либеральной партии на выборах, они станут козлами отпущения для нового режима. Кто-то же должен ответить за годы развала, обнищания и позора. Инородцы и евреи! Рецепт древний как сами евреи, но все еще действенный.

Политическое телешоу закончилось. Началась реклама. На экране замелькали женские прокладки, тампоны, зубная паста, шампуни и краска для волос. Средства гигиены сменили продукты питания – супы быстрого приготовления, называемые в народе «бич-пакетами», соевая колбаса, «натуральные» соки из химических ингредиентов. За последние годы рекламы на телевидении стало так много, что после длинных рекламных вставок часто забываешь, какую передачу ты смотришь.

Выключив телевизор, я проделываю свой обязательный утренний комплекс упражнений, принимаю душ и отправляюсь на кухню завтракать. Когда я уже пью кофе, раздается звонок в дверь. Бесшумно подойдя, я осторожно смотрю в глазок. В наше смутное время за излишнюю доверчивость можно получить шилом в глаз, а, если с той стороны окажется кто-нибудь побогаче, то и пулю. Перед дверью, однако, вполне мирно стоит высокий крупный мужчина в темном пальто и шляпе. На вид ему лет сорок пять-пятьдесят. В руках он держит кожаную папку. Мужчина мне совершенно незнаком. Хотя незнакомец выглядит солидно и, с первого взгляда, не представляет опасности, я все же не распахиваю перед ним дверь. Возможно почувствовав, что за ним наблюдают, он снова нажимает на звонок.

– Кто там? – спрашиваю я недовольным тоном.

– Открывайте, Баринов, – спокойно говорит басом мужчина. – Нам нужно поговорить.

Одной короткой фразой незнакомец расставил точки над i или, если кому-то так больше нравится, над ё. Квартиру я снимал под фамилией Васильев, и вообще был Васильевым уже несколько лет, а Бариновым я был когда-то давно, в другой жизни, когда работал в одной очень секретной организации, и выполнял очень секретные задания, о которых потом постарался забыть. Значит, мой непрошенный гость имел возможность почитать мое личное дело, которое я никогда не видел, но которое, несомненно, где-то до сих пор хранится. Теперь становится яснее вчерашний хвост за мной, но все же у меня остается еще много вопросов, ответы на которые, возможно, я получу в ходе общения с незнакомцем.

Я молча открываю дверь и вопросительно смотрю на мужчину.

– А вы не ошиблись квартирой? – спрашиваю я его на всякий случай.

– Не валяйте дурака, Баринов! На лестнице нам разговаривать будет не совсем удобно, а поговорить есть о чем.

Ну, что ж. Незнакомец прав. Посторонившись, даю ему возможность войти. Гость уверенно проходит в комнату и, не особо церемонясь, располагается в моем единственном кресле. Я, тоже оставив в стороне ненужные условности, сажусь напротив него на диван и вопросительно смотрю ему в лицо. Как бы проверяя мое терпение, он, не торопясь, достает сигареты и спокойно закуривает, не обращая на меня никакого внимания. Чего-чего, а терпения мне не занимать. Так мы и сидим некоторое время, разглядывая друг друга. Комната постепенно наполняется табачным дымом. Наконец решив, что проверка моего терпения закончена или просто докурив сигарету, незнакомец произносит:

– Вы наверно догадываетесь, что я пришел к вам по серьезному делу, а не на урок английского языка. Я ознакомился с вашим личным делом. Баринов Сергей Иванович. Нелегальная разведка. Специальность – разведчик-боевик. Впечатляющее начало – три боевых ордена, выполнение самых сложных и ответственных заданий. Потом, с развалом Советского Союза, вы уходите из организации, да еще и пытаетесь спрятаться от бывших коллег. Избегаете контактов, пытаетесь замести следы. Живете по поддельным документам. Вы, конечно, воображали Баринов, что хорошо замаскировались, и мы вас не найдем, но вы явно нас недооцениваете. Специалисты такого класса как вы на особом учете. Вас не трогали до поры, но теперь обстоятельства изменились, и нам понадобилась ваша помощь.

Незнакомец замолкает и грозно смотрит на меня. Впрочем, его грозный взгляд отнюдь не повергает меня в трепет.

– Как мне вас звать? – спрашиваю я просто так, из вежливости. Все равно он мне скажет вымышленное имя, под которым работает со мной. Но все же как-то нужно его называть, чтобы он не обижался.

– Можете звать меня Александром Александровичем, – сообщает мне гость и закуривает новую сигарету.

– Послушайте Александр Александрович, – говорю я спокойно, – мне кажется, что вы зря пришли ко мне. Я ушел из организации. Ушел раз и навсегда. Баринова больше нет. Меня не интересуют ваши проблемы. Решайте их сами.

– Вы давали присягу…

– Присягу я давал другой стране. Той страны больше нет и правильно, что ее больше нет. Стране, в которой я живу в настоящее время, я ничего не должен.

Мое упрямство начинает раздражать Александра Александровича. Его грубое квадратное лицо с агрессивно торчащим подбородком наливается кровью, густые брови хмуро нависают над маленькими холодными глазками, а толстые пальцы машинально сжимаются в здоровенные кулаки.

– Из нашей организации не уходят Баринов, – веско говорит Александр Александрович, – и вы это отлично знаете. Вы обязаны выполнить любой приказ Родины, как бы она не называлась в тот или иной период. Для вас появилась работа, поэтому перестаньте ломать комедию и, наконец, перейдем к делу.

– «Отдельная человеческая личность со своими интересами в расчет не принимается, так как она является лишь частью общего, для которого она обязана жертвовать всем», – процитировал я. – Знаете, кто это сказал?

– Не знаю, но сказано совершенно правильно, – ответил мне гость.

– Это сказал Адольф Гитлер. Я должен вам повторить Александр Александрович – вы зря сюда пришли. Вы и ваши руководители моей родиной не являются и приказывать мне не могут. Я не хочу иметь с вами никаких дел. Прощайте.

Я встаю с дивана и приглашающим жестом указываю в сторону двери. Незваный гость окидывает меня с головы до ног тяжелым взглядом, потом резко поднимается с места и идет к выходу. На пороге он поворачивается и рычит, уже не скрывая злобы:

– Ты делаешь большую ошибку! Наш разговор не закончен. Мы обязательно еще увидимся.

2

После ухода Александра Александровича я улегся на диван, чтобы в моем любимом горизонтальном положении спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Этот неожиданный визит серьезно обеспокоил меня. Во время всеобщего развала в начале девяностых я смог уволиться из организации и на всякий случай постарался хорошенько замести следы. В неразберихе реорганизаций, переименований и ликвидаций никто мною не интересовался. Начальство и многие товарищи по службе были озабочены лишь тем, как побольше урвать для себя.

Я сменил пару имен и несколько мест жительства, сделав небольшой круг по стране и лишь недавно вернувшись в Москву. За прошедшие несколько лет никто из бывших коллег не тревожил меня. Мне казалось, что с прошлым покончено навсегда и применяемые мною скорее по привычке меры предосторожности уже излишни. Однако появление Александра Александровича доказывало, что я сильно ошибался. Кто-то все это время следил за мной. Следил очень осторожно, иначе я давно уловил бы это. Таким образом, несмотря на то, что я больше не работал в органах, какие-то люди делали на меня определенную ставку и хотели снова заставить играть меня в свои игры. И никому не было никакого дела до моих собственных желаний.

Мое детство проходило на Урале, в одном из крупных промышленных центров Советского Союза. В нашей семье жил старый японец Такэда Исао, дедушка Исай, как все его называли. После окончания войны мой отец находился в Трудармии, работал на строительстве металлургического комбината. Рядом с трудармейцами часто работали и пленные разных национальностей. Там мой отец познакомился с этим удивительным человеком. У маленького тихого Такэды было бурное прошлое. Это был еще тот дедушка!

Такэда Исао родился в Японии на острове Кюсю в 1901 году. Его отец был главой клана Кэда и возглавлял отряд самообороны в своей деревне. Его клан принадлежал к знатному самурайскому роду Такэда. Исао с четырех лет под руководством отца изучал различные боевые искусства. С семи лет маленький самурай посещал храм Синто, где монахи обучали его философии секты Сингон. Исао показал большие способности к фехтованию на мечах и рукопашному бою и в шестнадцать лет получил из рук отца «мэнкё-кайдэн» – диплом о постижении всех секретов семейной школы дзю-дзюцу «Черный Леопард». Вскоре он покинул родную деревню и отправился в Токио – поступать в университет. В дороге он услышал о странном человеке по имени Одо Чоки – лекаре и чудотворце, который основал новую секту – секту Двух Тигров, целью которой являлось установление на Земле «Единого Царства» основанного на политическом, культурном и экономическом союзе между Японией и Германией. Исао решил присоединиться к Одо и по совету своего нового духовного отца открыл в пригороде японской столицы додзё, где стал преподавать основы Черного Леопарда приверженцам Двух Тигров.

В тридцатых годах двадцатого века Такэда находился в Маньчжурии, где, судя по всему, выполнял задания японских спецслужб. Об этом периоде своей жизни старик говорить не любил. Во время Второй мировой войны он каким-то образом оказался в фашистской Германии, где тренировал охрану имперской рейхсканцелярии, так называемых «зеленых людей». Это было самое секретное подразделение Гитлера. Известно, что в него входили тибетские монахи, давшие клятву вечной верности фюреру. Они носили эсэсовскую форму без знаков различия, а их командир никогда не снимал зеленых перчаток. Во время штурма Берлина все тибетцы погибли, выполнив свою клятву и навсегда унеся с собой много тайн Третьего Рейха. Однако Такэда чудом уцелел, был задержан и пока с ним разбирались советские органы, началась война с Японией. Маленький японец оказался очень упрямым и не дал никаких показаний, несмотря на угрозы и побои. В конце концов, Исао был просто отправлен в лагерь военнопленных в Омск. Это был настоящий лагерь смерти. Многие японцы погибли там от голода и холода. Однако Такэда выжил и оказался на той же стройке, где работал и мой отец. Так они и познакомились. Вскоре к отцу приехала его сестра Мария и одинокий японец быстро нашел с ней общий язык. Когда пленных японцев начали отправлять на родину, Такэда отказался возвращаться, получил разрешение остаться в Советском Союзе и женился на Марии. Еще находясь в лагере, он узнал, что все его близкие погибли во время американской бомбардировки. Через несколько лет сестра отца умерла от туберкулеза. Детей у них не было, и Исао опять остался один. Мой отец к тому времени тоже женился и позвал японского родственника к себе. Так дедушка Исай стал жить в нашей семье.

Знакомство с Такэдой сильно повлияло на отца и он отдал меня старику на воспитание. Старый японец стал моим учителем. Большую часть времени я проводил с ним. Такэда учил меня науке жизни и смерти. Он говорил: «Если ты хочешь изменить мир, то начни с изменения самого себя». С утра до вечера он вел жесткий тренинг, превращая меня в совершенный инструмент. Старый самурай закалял мое тело и воспитывал душу. Под его руководством я восемь лет изучал бой голыми руками и бой с оружием, способы поражения противника на расстоянии, бой против различных животных, искусство маскировки и выживания. Он научил меня приемам восточной медицины, которыми можно было человека вылечить или убить и еще многому успел научить меня дедушка Исай.

На Востоке считается, что каждый человек постигает жизнь идя по одной из пяти дорог: воина, мага, монаха, йога или агни-йога. Старый Такэда помог мне выбрать дорогу воина, а когда умер, то превратился в моего Внутреннего Учителя.

Телефонный звонок вернул меня из прошлого в настоящее, в осеннюю Москву. Трубку я брать не стал. В конце концов, у меня сегодня выходной. Дождавшись, когда телефон умолкнет, я отправился на кухню. Война войной, а обед по расписанию. Неторопливо поглощая горячие пельмени, я так и этак крутил в голове варианты своих дальнейших действий. В общем, к концу обеда я решил просто удрать от грозного Александра Александровича. Конечно, он постарается не допустить этого, но во мне уже начал пробуждаться бойцовский азарт.

Такэда Исао делил жизнь воина на три постоянно меняющихся периода: желтый, оранжевый и красный. Большую часть времени боец находится в желтом периоде. Он живет как обычные граждане – учится, работает, занимается повседневными делами. Свою физическую форму и приобретенные навыки он поддерживает регулярными, но не предельно интенсивными тренировками. Сознание бойца в это время практически выключено, оно ждет своего часа.

Оранжевый период – это время подготовки к бою. Чаще всего судьба предоставляет мало времени для перехода от желтого периода к красному. Но если у воина есть возможность планировать свою подготовку к бою, в оранжевый период заранее задействуются все имеющиеся способности с целью достижения максимальной боевой готовности.

Красный период – это время победить или умереть, время максимального напряжения всех сил. Сосредоточившись на поставленной цели, воин сражается, не зная страха, боли, сомнений. Он ведет бой столько времени, сколько понадобится, автоматически, не думая и остановить его может только смерть.

Уже несколько лет я находился в желтом периоде. Появление Александра Александровича стало чертой отделяющей желтый период от оранжевого.

3

На следующий день я ехал в поезде №160 Москва – Санкт-Петербург. В него я сел ночью после длительных и хитрых маневров по Москве. Я надеялся, что мне удалось выиграть немного времени для того, чтобы забрать в Питере документы на новое имя, которые я в свое время там спрятал. Так, на всякий случай. Теперь они могли мне пригодиться.

Лежа на верхней полке купейного вагона, я снова и снова перебирал события последних дней, визит Александра Александровича и свои действия. И хотя мне казалось, что я все сделал правильно, что-то, наверное, пресловутое шестое чувство, говорило, что эта история не закончена, что все еще только начинается и расслабляться мне ни в коем случае нельзя.

За окном вагона проплывали мокрые осенние перелески, темные от времени и непогоды деревенские домики, полосатые шлагбаумы переездов. Частый дождь покрывал каплями оконное стекло, в щели поддувал холодный ветер, но весь этот неуют и уныние природы оказывали на меня противоположное действие. Я чувствовал подъем. Период бесцельного существования закончился. Передо мной опять стояла сложная задача, и для ее выполнения я должен был снова стать самим собой. Идеальная машина для решения невыполнимых задач. Кто кого. Все содержание нашей жизни в конечном итоге сводится к этому – кто кого. Как сказал кто-то из великих: «Вся жизнь борьба» и т. д. и т. п., но не будем тревожить великих в могилах, повторяя их банальные истины.

С соседями по купе мне повезло. Остальные три места заняли пожилые женщины, ехавшие в город на Неве по своим делам. Кто в гости к детям и внукам, кто возвращался домой из Москвы. Они сразу перезнакомились друг с другом и дружно взялись за меня. Напоив и накормив меня из своих неиссякаемых запасов и узнав, что я не женат, женщины приняли горячее участие в моей незавидной судьбе.

– Сергей, – начала самая старшая из них, баба Маша, – в Питере меня будет встречать внучка. Девка красивая, студентка. Я тебя с ней познакомлю. Поженитесь, а я вам дом подарю в Гатчине.

– В своем же доме воду надо носить, дрова рубить, – закапризничал я.

– И дрова вам подарю, – расщедрилась старушка, – только живите.

– Нет, мне такую невесту не надо, – наотрез отказался я.

– А какую же тебе невесту подавай? – заинтересовалась другая попутчица.

– Мне нравятся блондинки с квартирой в Москве, – твердо ответил я, – а не студентки с дровами.

– Ишь ты, какой переборчивый, – обиделась за внучку баба Маша. – Блондинку ему подавай, а блондинки-то все дуры и гулены.

– А я ищу исключение из правил, – не отступал я и, чтобы прекратить этот разговор, сделал вид, что задремал.

Попутчицы собрались вместе и стали тихонько о чем-то совещаться. Спустя некоторое время в купе заглянула проводница с чаем.

– Слушай, Люся, – громким таинственным шепотом спросила ее баба Маша, – у вас здесь среди проводниц блондинки есть?

– Зинка из одиннадцатого вагона, – немного подумав, ответила Люся, – правда она крашеная. А вам зачем?

– Тут у нас парень наверху спит. Парень видный, неженатый. Говорит, что женился бы на блондинке из Москвы. Зинка-то твоя, откуда будет?

– У нее квартира в Балашихе, почти Москва.

Женщины сразу заволновались.

– Давай ее мигом сюда. Скажи – жениха ей нашли. Пусть быстренько причепурится и летит.

Проводница послушно исчезла за дверью. Из-под моей полки послышалось радостное перешептывание непрошенных свах. Я перевернулся на спину и свирепо уставился на дверь, ожидая «невесту». Дверь решительно отъехала в сторону и в проеме показалась какая-то громадная толстуха лет сорока пяти в туго обтягивающей ее железнодорожной форме. Ее короткие волосы были действительно окрашены в яичный цвет. Она вопросительно оглядела купе, очевидно в поисках суженого.

«Свахи», сидя под моей полкой, подозрительно затихли, явно пораженные богатырской внешностью Зины.

– Ну, кто тут хотел со мной познакомиться? – рявкнула женщина-великан хриплым басом.

Пассажирки не издали ни звука. Наконец, баба Маша, самая опытная и многое повидавшая на своем веку, опомнилась первой и робко пискнула:

– Вон он, наверху спит, сердешный.

Зина подняла голову и, встретившись с моим взглядом, сразу поняла, что она не моя песня. Презрительно посмотрев на меня, она круто развернулась и величественно удалилась в свой одиннадцатый вагон. Проводив глазами ее желтый затылок, я свесился с полки вниз и строго сказал притихшим попутчицам:

– Не подходит. Это не женщина, а гора. Зачем мне этот вулкан страстей?

После этого брачного фиаско женщины оставили меня в покое.

Выйдя на всякий случай на одной из станций вблизи Петербурга, я на электричке добрался до города на Неве уже ночью. В Петербурге у меня были знакомые, у которых можно было остановиться и я, немного поразмыслив, решил позвонить Маргулису. Когда-то мы с ним учились в институте, дружили, а после окончания института изредка судьба сводила нас вместе. Я слышал, что в Питере Маргулис занимался каким-то мелким бизнесом и мог быть мне полезен, потому что обладал широкими связями в самых разных кругах местного общества.

Маргулис был дома и взял трубку сразу после гудка. Судя по голосу, он не сильно удивился, услышав мое:

– Евреи тут живут?

– А кто это? – осторожно спросил он.

– Еврейский погром, – бодро объяснил я.

– Привет Серега! – обрадовался Маргулис. – Откуда ты звонишь?

Я намекнул о своем бездомном положении и он, без лишних разговоров, дал мне свой адрес. Через час мы с ним уже сидели за накрытым столом на кухне его небольшой квартирки и вспоминали былое.

– А я тебя сразу узнал по «еврейскому погрому», – хохотал толстый, лысый и бородатый Маргулис. – Только ты мог сказать такую хохму.

В этом он был прав. Во времена нашей с ним студенческой дружбы мы часто бывали у его бабушки Руфины Соломоновны, которая безумно его любила и щедро снабжала деньгами из своей скромной пенсии. Руфина Соломоновна в свое время пережила петлюровские погромы евреев на Украине и навсегда сохранила патологический страх перед насилием. Приходя к бабушке, Маргулис всегда оглушительно барабанил кулаками в дверь и, когда старушка испуганно спрашивала: «Кто это?», Маргулис грозно картавил на весь подъезд:

– Евгеи тут живут?

– Тут, – обреченно подтверждала Руфина Соломоновна и внук радостно орал:

– Открывайте, евгейский погром!

Маргулис вообще был интересным человеком. Так, он любил кататься на велосипеде по огромной бывшей коммунальной квартире, где он проживал со своими родителями, совершенно голым, шокируя родных и знакомых. Был у него и еще ряд интересных причуд. Вместе с тем, я знал, что за внешней эксцентричностью скрывался умный, смелый и надежный человек, на которого можно положиться в трудный момент.

Чокаясь со мной хрустальной рюмкой с водкой и неторопливо жуя нехитрую закусь, Маргулис рассказывал мне про свое житье-бытье в Питере.

– Знаешь Сергей, я за последние пятнадцать лет стал совсем другим человеком. Кто я был раньше, в «совке»? Молодым специалистом с пожизненной зарплатой в сто двадцать рублей. Да, как в песне: «…и Родина щедро поила меня березовым соком»… Я был евреем, с туманной перспективой когда-нибудь уехать в Израиль. Тогда мне казалось, что все настолько безнадежно стабильно, что ничто не может изменить, так сказать предначертанный партией, ход моей жизни. Я задыхался в той атмосфере, но я не был борцом и не собирался что-то менять. Лишь бы меня не трогали. Но когда, как тогда писали в газетах, над страной задули рыночные ветры, все резко изменилось. Чем я только не занимался за эти годы! Чтоб я так жил, как я работал, Серега. Таксовал на своей машине, работал продавцом в продуктовом киоске, потом уже сам торговал овощами и фруктами на базаре, занимался продажей собственных рецептов похудения, был начальником народной дружины, пытался стать депутатом, работал сторожем в школе, охранником в частном агентстве, открывал и закрывал фирмы и Бог знает, чем еще я занимался. Словом, бился как рыба об асфальт! Такой опыт выживания приобрел, что теперь ничего не боюсь и ни на что не надеюсь. Денег не нажил, так сказать, по трусам текло, а в рот не попало. Женился и развелся. Ну, и слава богу. Но зато теперь я знаю причину всех наших несчастий. Она проста – мы просто не любим друг друга. Посмотри на другие нации, народы, народности и племена. Они всегда делят людей на своих и чужих и за своих горой. Это есть способ выживания в этом мире, Сережа. А мы? Мы не чувствуем между собой никакой общности.

– Женя, кто «мы»? Ты, например, еврей, а я нет. Растолкуй, о какой общности между нами ты говоришь?

– Сережа, я тебя умоляю! Не изображай из себя идиота. Все жители этой страны являются русскими. Правильно замечено, что «русский» – это ведь прилагательное. И все мы – русские славяне, русские евреи, русские татары, русские немцы, русские эскимосы. Даже русские негры теперь есть. Но все мы ищем в нас не общее, а разное. Все стараются найти и подчеркнуть то, что нас разделяет, вместо того, чтобы искать и подчеркивать то, что нас объединяет. Я не чувствую никакого унижения оттого, что кто-нибудь назовет меня русским. Да, я – русский еврей и никуда от этого не деться. Ведь посмотри на какого-нибудь ярого ваххабита из Чечни. Это же наш человек, с нашим совковым менталитетом. Все его поведение доказывает, что он такой же, как мы. Нашему славному парню никогда не стать арабом, даже если он навсегда перестанет бриться, перестанет пить водку и есть сало на людях. Ведь образцом поведения у него в подсознание заложены скорее Чапаев и Штирлиц, чем Шамиль или Салах ад-Дин-победитель крестоносцев. Но гордый сын гор ни за что не признает, что почти все знания о жизни он получает через русскую культуру, так как живет он в России, а не в Турции. И нельзя винить этого беднягу – ему везде твердят о различиях и нигде не говорят об общем, что нас объединяет и делает похожими, а в глазах иностранцев даже одинаковыми. В общем, Сережа, – «Сара, я фигею в этом дилижансе!»

– Ты лучше расскажи, чем сейчас занимаешься, – перебил я севшего на любимого конька Маргулиса. Сколько я его знал, он всегда любил, растекаясь мыслию по древу, поговорить о глобальных проблемах бытия. Мне же в данный момент важнее были проблемы не столь глобальные, то есть мои личные.

– О, у меня теперь редкая и нужная профессия. Я кормлю кошек в Эрмитаже.

– Каких еще кошек?

– Представь себе, самых обычных барсиков и мурок. Понимаешь, для борьбы с грызунами в Эрмитаже держат полсотни кошек и моя обязанность их регулярно кормить.

– Да, чудны дела твои Господи, – пробормотал я. Маргулис продолжал удивлять меня крутыми поворотами своей судьбы.

Когда стол изрядно опустел и паузы в нашем разговоре значительно увеличились, я попросил Маргулиса о помощи.

– Слушай Женя, у меня появились кое-какие проблемы. Сейчас я не могу тебе ничего сказать, многое мне самому пока неясно. Мне нужно, чтобы ты завтра сходил в одно местечко и получил для меня пакет. Сделаешь?

– Надеюсь, что в этом пакете не бомба? – рассмеялся захмелевший Маргулис. – Конечно, сделаю…

4

Утро следующего дня встретило меня хмурым небом, резким ветром с Финского залива и холодным моросящим дождем. Впрочем, на что еще можно было рассчитывать в осеннем Петербурге? Наскоро позавтракав, Маргулис убежал кормить своих кошек, а я после обязательной тренировки решил прогуляться по городу, в котором в свое время провел немало времени.

Купив, первым делом, зонт, я неторопливо пошел по Невскому, разглядывая фасады, отремонтированных к трехсотлетию города, зданий, витрины новых роскошных магазинов, и, с удовольствием, вслушиваясь в забавный питерский говор, окружавшей меня толпы. Многое изменилось с тех пор, когда я был здесь в последний раз. Признаки разрухи и нищеты, которые бросались в глаза в начале девяностых исчезли. Центр города сверкал яркими огнями, у витрин с сувенирами толпились туристы, беспечно смеялись стайки тонконогих модных девочек, по гладким дорогам катили блестящие иномарки. Вполне западный благополучный город. Конечно, если не обращать внимания на профессиональных нищих просивших подаяние на каждом углу и стаи звероватого вида бомжей, деловито собиравших брошенные бутылки на не по-европейски заплеванных тротуарах. По численности своих рядов бомжуазия явно превосходила буржуазию.

Главным достижением моей прогулки стал не зонт, а тот факт, что никто не интересовался моей скромной персоной. Посетив за три часа все мало-мальски людные места в центре города, я не заметил ничего подозрительного. Волос из косматой бороды моего друга, который я, уходя, оставил в замке, также был на месте. Значит, и здесь все было чисто. Вскоре с работы вернулся Маргулис. Я дал ему адрес, по которому находились нужные мне документы, и подробно проинструктировал его, что он должен делать.

– Придешь, спросишь Эльзу Романовну. Скажешь ей, что тебя прислал Геннадий за пакетом. Заберешь пакет и с ближайшего телефона-автомата позвонишь мне…

– Я могу тебе позвонить с сотового, – перебил меня Маргулис.

– …с ближайшего телефона-автомата позвонишь мне и скажешь, что увидимся завтра в три у Лавры, – терпеливо продолжал я.

– Так я этот пакет буду у себя держать до завтра? – удивился мой друг.

– Нет. Это будет означать, что у тебя все в порядке и через час после твоего звонка мы встречаемся у Эрмитажа. Там ты мне покажешь своих кошек и заодно отдашь пакет. После этого я покину Питер в неизвестном направлении.

– Ну вот, а я думал, что ты еще у меня поживешь, – расстроился Маргулис. – Думал, еще посидим, потом съездим туда-сюда, погуляем…

– Нет, брат, не могу. Чувствую, что не стоит мне здесь задерживаться.

– Ну ладно, тебе лучше знать. Рыба ищет где глубже, а человек – где рыба, – глубокомысленно заключил Маргулис и ушел.

Пока все складывалось удачно. Если мой посыльный застанет Эльзу дома, то через несколько часов под другим именем я уже буду лететь в южном направлении. Ах, Одесса, жемчужина у моря! Ищите тогда меня, Александр Александрович, или как вас там… Только бы Эльза была дома.

Мои размышления прервал резкий звонок в прихожей. Дверного глазка у моего друга, к сожалению, не было, поэтому я просто спросил дверь:

– Кто там?

– Энергосбыт. Проверяем показания счетчика.

В кинофильмах разные темные личности или милиционеры, для того чтобы попасть в нужную квартиру, всегда говорят, что вам доставлена телеграмма. А вот ко мне пришел Энергосбыт. Ну что же, организация серьезная, придется открыть. Правда, проявить гостеприимство я не успел. Едва только щелкнул замок, дверь резко распахнулась от энергичного толчка, и я с трудом успел от нее увернутся. В прихожую ворвались двое молодых людей. Вряд ли в Энергосбыте работают такие энтузиасты своего дела, что готовы вышибить двери, чтобы только узнать показания счетчика. Молодые люди тут же подтвердили мои сомнения.

– Милиция! Сейчас вы поедете с нами, – решительно заявил один из них, показывая мне удостоверение. Другой в это время попытался зайти мне за спину.

– А в чем собственно дело? – задал я классический вопрос, отступая от наседающего противника в комнату.

– Гражданин Васильев, у нас к вам есть ряд вопросов. Для вас же будет лучше, если вы спокойно пройдете с нами, – сурово сказал человек с удостоверением.

В этот момент, его напарник, который вероятно решил ускорить события, вытащил одной рукой пистолет, а другой достал из кармана наручники. Тем самым он совершил ошибку. Вид оружия, направленного на меня, автоматически включил в действие, запрограммированный много лет назад стариком Исао, и, отлаженный в различных учебных спеццентрах, механизм выживания. Начали! Я мгновенно прижался к стене, уходя с линии огня и одновременно нанося удар ребром ладони в сонную артерию противника. Другой мой оппонент пока для меня опасности не представлял, так как вряд ли он был левшой, а его правая рука все еще была занята удостоверением. Развернувшись, резким толчком плеча, я отправил потерявшего сознание оперативника в туалет и зацепил ногой стул, стоящий у стены создавая тем самым небольшую преграду между мной и вторым противником, который уже осознал, что происходит, и судорожно пытался достать свое оружие из кобуры под мышкой. Времени на это я ему не дал. Под грохот упавшего тела, доносящийся из туалета, я подхватил с пола стул и прижал им руку противника с пистолетом к его же груди. Он машинально схватился свободной рукой за надоедливый стул. В этот момент я отпустил стул и резкой подсечкой отправил своего ворога на пол. Его голова с глухим стуком ударилась о стену узкого коридора, и он на время затих. В темпе я подскочил к двери и прижался к стене сбоку от нее. В дверь влетел еще один молодой человек, видимо предусмотрительно оставленный в резерве. Я встретил резерв жестоким ударом сбоку ногой в пах, и он с разгона упал на колени. Оказавшись у незванного гостя за спиной, я использовал это обстоятельство в полной мере и нанес ему заключительный удар ладонью в затылок. Последний мой противник рухнул лицом вниз, я захлопнул дверь, и наступила тишина.

Теперь можно было перевести дух и оглядеться. Квартира Маргулиса выглядела как поле боя. Всюду лежали поверженные бойцы, оружие и разный мусор. Слышно было, как в туалете журчала вода из разбитого унитаза. Мне срочно нужно было решать, что делать дальше. Скоро мои противники начнут приходить в себя. Ребята они крепкие и долго валяться без дела не будут.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, я быстро осмотрел карманы непрошеных гостей, включая и парня лежащего в туалете. Ничего неожиданного у них не оказалось. Судя по документам, это были оперативники из районного управления внутренних дел. Что им было нужно от меня? Неужели за ними стоит Александр Александрович? Или они пришли сюда по каким-то своим причинам? Но как они узнали, что я нахожусь здесь? Пока что все мои попытки исчезнуть не привели ни к чему. Неведомые силы словно смеялись надо мной. Вопросов в этой странной истории становилось все больше. Конечно, если бы я располагал временем, я бы, наверное, смог кое-что узнать у моих противников, устроив у Маргулиса гестаповский застенок, но времени у меня как раз и не было. Из удостоверения одного из поверженных бойцов выпала сложенная вчетверо бумажка. Я поднял ее с пола и, аккуратно развернув, прочитал:

«Розыскная ориентировка по Баринову С. И.

По ориентировке ФСБ РФ №8.722 от 20.05.199… г. активно разыскивается Баринов Сергей Иванович, он же Васильев Николай Васильевич, он же Витгенштейн Эрих Вальдемарович, он же Отт Гюнтер, он же Петерис Эвальд Карлович, возможны другие имена и фамилии, 1961 г. р., уроженец г. Санкт-Петербурга, по другим данным г. Магнитогорска Челябинской области, образование высшее.

После окончания средней школы, закончил Институт военных переводчиков в Москве, Симферопольскую диверсионно-разведывательную школу. Разведчик-боевик.

В период с 1985 по 1993 гг. участвовал в многочисленных операциях, проводившихся спецподразделениями Главного разведывательного управления и Внешней разведкой в различных регионах мира. В 1989 г. Баринову С. И. присвоено звание капитана. Имеет несколько правительственных наград. С 1993 г. уволен со службы и перешел на нелегальное положение.

В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приемами защиты и нападения. Представляет особую опасность при задержании!

Словесный портрет: рост – высокий; фигура – средняя; волосы – русые; лоб – широкий, покатый; глаза – серые; лицо – овальное; брови – дугообразные, широкие; нос – толстый, прямой, с горизонтальным основанием; плечи – горизонтальные.

Особые приметы: на левой ноге у щиколотки небольшой шрам.

Другие особенности: владеет несколькими иностранными языками: английским, немецким, испанским и др.; обладает незаурядными актерскими способностями, легко входит в доверие к окружающим; не курит, алкоголь употребляет в случае необходимости.

Необходимо принять самые активные меры к обнаружению и задержанию Баринова».

Так и не дождавшись звонка Маргулиса, я осторожно вышел на лестничную клетку и поднялся на последний этаж. На всякий случай я заранее осмотрел пути отхода и знал, что дверь на чердак не закрыта на замок. После короткого путешествия по крышам и чердакам, я вышел на улицу довольно далеко от квартиры моего друга и на ближайшей остановке вскочил в первый попавшийся троллейбус.

Проехав несколько остановок, я покинул гостеприимный общественный транспорт. Мне срочно нужно было найти телефон и позвонить Маргулису, пока и с ним не случилось чего-нибудь. К счастью, я запомнил номер его сотового и вскоре без труда дозвонился до него из автомата.

– Что случилось? – удивился Маргулис моему звонку.

– Женя, домой пока не ходи, там большой беспорядок, – предупредил я друга. – Встретимся в Пассаже через час, и будь, пожалуйста, осторожен.

– Понял. В Пассаже через час, – повторил Маргулис и отключился.

Час, оставшийся у меня до встречи с другом, я провел, шатаясь по залитым дождем улицам города на Неве. Обычная проверка показала, что слежки за мной нет, хотя в сложившихся обстоятельствах этот факт уже мало что значил. Отсутствие наблюдения не помешало моим преследователям отыскать меня в Петербурге на следующий же день после моего приезда. Конечно, как специалист, я знал, что существуют более хитрые способы контроля за людьми, чем шляющийся за тобой по пятам неприметный тип в темном пальто. Все-таки на дворе двадцать первый век и человечество напридумывало много всяких технических устройств, облегчающих поиск и обнаружение разных мутных личностей. Но пока, я не мог определить, каким образом мои неведомые противники постоянно оказывались у меня за спиной.

Быстро смеркалось. До встречи с Маргулисом времени оставалось в обрез, и я поспешил в сторону Пассажа, стараясь идти дворами через множество старых, темных и грязных проходов и арок, которыми изобилует эта часть города. Когда до цели оставалось уже совсем немного, меня охватило предчувствие беды. Я вдруг ясно почувствовал, что мне не нужно туда идти, что там меня ждет опасность. За прошедшие годы я привык доверять своей интуиции и решил изменить план, но не успел. Они оказались ближе, чем я думал.

Пройдя длинным узким проходом между двух глухих кирпичных стен, я свернул в темную, сырую арку. Мои глаза еще не успели привыкнуть к мраку, царившему там, как чьи-то сильные руки схватили меня одновременно с двух сторон. Последнее, что осталось у меня в памяти – в легких вдруг исчез воздух. Я инстинктивно попытался вдохнуть и потерял сознание.

5

Жарко. Очень хочется пить. Все тело ломит от усталости. Мы из последних сил бредем по выжженным солнцем холмам Восточной Анатолии. Мы – это я, мой сослуживец и друг Семен и проводник из отряда курдских партизан «Пеш-марга» товарищ Амер. Третий день нас планомерно загоняют в ловушку правительственные войска. Наш камуфляж песочного цвета давно потемнел от пота и покрылся солевыми разводами, кроссовки у всех почти развалились, продукты и вода кончились. Даже невозмутимый Амер явно пал духом. Хотя «Пеш-марга» и означает «заранее мертв», все же наш курд, как и мы, на тот свет не спешит. Поэтому, он неутомимо ведет нас, постоянно меняя направление, выискивая какую-нибудь тропинку, еще не перекрытую врагом, чтобы вырваться из этих страшных, безлюдных мест, где нас ждет плен или смерть.

К вечеру третьего дня мы укрылись в полуразвалившемся домике, одиноко стоящем на краю небольшой ложбины, лежащей между двух невысоких холмов. За ложбиной виднелся редкий лесок из причудливо скрученных, постоянным в этой местности ветром, акаций. Наскоро пожевав каких-то корешков собранных по дороге Амером, мы с Семеном мгновенно заснули. Наш проводник устроился у дверей с оружием наготове и тоже задремал.

Проснулся я от того, что Амер резко взвел затвор автомата и занял в дверях позицию для стрельбы. Его тонкий слух горца раньше нас уловил опасность. Пока Семен осторожно выглядывал в окно, я посмотрел на часы: шесть двадцать пять утра по местному времени.

– Коммандос, человек десять, – тихо сказал Семен. – Идут в нашу сторону.

– Придется принимать бой, – ответил я. – Уходить уже поздно. Здесь мы тоже отсидеться не сможем. Они все равно осмотрят дом и найдут нас.

– Лучшая защита – это нападение, – согласился со мной Семен.

«А еще это – провал задания», – подумал я, занимая позицию у другого окна.

Группа фигур в оливковом обмундировании осторожно приближалась к нам. Подходя все ближе, они все более рассредоточивались, охватывая домик с трех сторон. С четвертой стороны стену строения закрывал склон холма.

– Внимание, – сказал я своим товарищам на своем плохом турецком, чтобы меня поняли сразу оба. – По моей команде открываем огонь из автоматов, затем пытаемся добраться до леса. Сначала идем я и Семен. Амер, ты из дома прикрываешь нас. Затем, мы из леса прикрываем твой бросок к нам.

Амер кивнул в знак согласия и приготовился к стрельбе.

Наш внезапный огонь заставил коммандос мгновенно спрятаться за неровностями местности, но трое из них остались лежать на тропинке ведущей к домику. Еще один был ранен, судя по пронзительным воплям, раздававшимся откуда-то из-за камней. Однако уже через несколько секунд враги пришли в себя, сориентировались и открыли яростный ответный огонь. Мы услышали звук пуль, словно град бьющих в толстую глиняную стену. Несколько штук залетело внутрь нашей крепости. Я заметил, как одна из них царапнула Семена по щеке, но он, в горячке боя, даже не понял, что случилось, и только дернул головой, словно увертываясь от мухи. Бой продолжался уже несколько минут. Мы, не жалея патронов, пытались подавить огневые точки противника, подготавливая свой прорыв. Когда, мне показалось, что огонь коммандос несколько ослабел, я скомандовал:

– Гранаты к бою!

Амер и я швырнули по ручной гранате. Он – налево, я – направо. Под прикрытием разрывов гранат, поднявших тучу пыли и мелких камешков, мы с Семеном бросились к лесу.

От грохота стрельбы и взрывов мне заложило уши, и я бежал, немного опередив товарища, почти ничего уже не слыша. В этот момент я видел перед собой только редкие заросли, добравшись до которых можно было бы спастись.

Я напрягаю все свои силы, отчего пот течет у меня по лицу, по плечам, по спине, колет в боку и сердце грозит выскочить из груди, я задыхаюсь, но все равно кажется, что бегу очень медленно, что время для меня почти остановилось. Все же желанные деревца постепенно становятся все ближе и вот, наконец, я вбегаю в их защитную тень, останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Никого. Я больше не слышу стрельбы. Вокруг меня стоит абсолютная тишина. Ни человеческих голосов, ни шума листвы, ни пения птиц. Ничего. Я один. Грязный, мокрый от пота, все еще судорожно сжимающий в руках свой «Калашников» с пустой обоймой. Глухой и почти ослепший от напряжения. Я понимаю, что мои спутники погибли, что задание провалено и виноват в этом командир, то есть я. От этого мне становится еще хуже. Мне уже нечем дышать. Страшный жар охватывает меня, все начинает кружиться перед глазами и, в этот момент, я прихожу в себя. Сознание снова ко мне вернулось. Память тоже.

Нет больше Восточной Анатолии, погибших там много лет назад товарищей, избитого пулями глиняного домика и спасительного леса. Я лежу в кровати, стоящей посреди какого-то помещения. Вокруг меня царит полумрак, в котором смутно угадываются очертания мебели.

Скосив глаза направо, я увидел небольшое окно, закрытое решеткой, через которое струился мягкий лунный свет, ложившийся длинными полосами на пол, покрытый светлым линолеумом. Налево от меня находится дверь. Возле нее на стуле не шевелясь, сидит человек, контуры тела которого едва заметны в густой тени. Я тоже не шевелюсь, хотя весь горю от жара и умираю от жажды. Моя постель вся пропитана потом. Воздух в помещении тяжелый, застоявшийся. Ясно, что прошло немало времени с тех пор, когда здесь проветривали в последний раз.

Человек у двери внезапно тяжело вздыхает и, пошевелившись, снова неподвижно застывает на своем месте.

«Кто он? Врач? Охранник? Или то и другое вместе? – размышляю я, несмотря на свое плачевное состояние. – Ничего, бывало и хуже. Попробуем привести себя в относительный порядок».

Я нажимаю зубами несколько раз на кончик языка и вращаю языком, чтобы вызванной таким образом слюной хотя бы чуть-чуть утолить жажду. Затем усилием воли расслабляю все мышцы вплоть до самых мелких и заставляю себя представить, что я лежу на прохладном песке у самой воды. Надо мной бездонное голубое небо. Легкий ветерок овевает меня. Холодные волны ласково окатывают меня, освежая и бодря. Мое тело, постепенно подчиняясь мозгу, начинает действительно остывать. Температура спадает. Через некоторое время я спокойно засыпаю.

Когда я снова пришел в себя, было светло. За зарешеченным окном ярко светило солнце и весело посвистывали птицы. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем накануне. Судя по всему, действие наркотика, которым меня накачали, значительно ослабело. Жара уже не было, осталась только сильная жажда. Я осторожно огляделся вокруг. Светлая, довольно просторная комната. Типичная больничная палата. Кроме моей кровати, в ней находилась еще одна, не занятая. У кроватей стоят тумбочки, под кроватями утки, у окна шкаф, возле стены какие-то медицинские приборы. У двери на стуле сидит огромный человек и, скрестив на груди здоровенные руки, молча сверлит меня взглядом. Я тоже на всякий случай помалкиваю. Через некоторое время Человек-гора достает из нагрудного кармана рубашки телефон и набирает номер. Не сводя с меня глаз, он тихо говорит в телефон короткую фразу, которую я не могу расслышать. Вскоре в помещение входит целая компания.

Пожилой человек в белом халате, зашедший первым, явно является врачом. Из-за его плеча выглядывает квадратное усатое лицо, владелец которого, судя по всему, относится к правоохранительным органам. За усатым идут еще два каких-то тощих типа и, наконец, замыкает всю процессию Человек-гора, вставший со своего стула и загородивший собой дверь в палату. Сразу стало тесно и неуютно.

– Ну что, голубчик, как вы себя чувствуете? – задал врач традиционный вопрос, одновременно щупая мне пульс, осматривая зрачки и проводя другие положенные в таких случаях манипуляции.

– Хочу пить, а в остальном – все хорошо, все хорошо…, – ответил я ему хриплым голосом.

– Ну и прекрасно, голубчик, – обрадовался Айболит и, подав мне стакан воды, уступил место усатому.

Тот сюсюкать со мной не стал и сразу взял быка за рога.

– Гражданин Васильев Николай Васильевич, вы задержаны за нападение на сотрудников уголовного розыска. Я – следователь Гадульянов Роберт Валеевич. Сейчас вы встанете, оденетесь и пройдете с нами.

Тощие типы бросили мне мою одежду, естественно предварительно тщательно проверенную, а когда я оделся, Человек-гора, так и не сказав ни слова, заковал меня в наручники и повел к выходу.

6

И вот я все еще в Санкт-Петербурге, правда на этот раз помимо своей воли. Вместо жилища моего друга Маргулиса меня приютил следственный изолятор №47/4. Он гостеприимно раскрыл передо мной свои тяжелые двери, когда под конвоем троих помощников следователя Гадульянова меня доставили сюда из больницы.

Отобрав у меня все, что положено отбирать у несчастных арестантов в таких заведениях, Человек-гора лично привел меня в одиночную камеру. Там он, все также молча, снял с меня наручники и с грохотом закрыл дверь. Ну вот, оставь надежду всяк сюда входящий!

Что бы отвлечься от неприятностей, случившихся за последнее время, я решил провести тренировку по полной программе, благо, что обстановка позволяла. В камере было тихо и спокойно. Как в библиотеке.

Сначала я проделал упражнения на концентрацию внимания. Потом выполнил серию дыхательных упражнений, подготавливающих организм к физическим нагрузкам. Я почувствовал как энергия, разлитая в пространстве, начинает мощными потоками концентрироваться внутри меня и наполнять мое тело силой. Сила, собранная во мне, сама заставила меня перейти к силовой гимнастической разминке. Выполняя упражнение за упражнением, я будто снова слышал слова старого Исао, часто говорившего мне их в детстве: «Запомни малыш – дух рассекает камни».

Через час после начала тренировки я был готов приступить к отработке боевых приемов. Начал я с ударов руками, потом ногами, потом к их комбинациям, стараясь, чтобы все удары шли по идеальной кривой выверенной до миллиметра долгими годами повторений. Известно, что боксеры прогрессируют лет до двадцати пяти, в лучшем случае до тридцати. Затем наступает спад. Как правило, после сорока теряется сила удара и ослабевает реакция. Так обстоят дела со спортсменами. Мастера же восточных боевых искусств фактически прогрессируют до самой смерти. В семьдесят и даже восемьдесят лет они достигают такой силы удара, которой никогда не бывает у более молодых бойцов. Секрет этого в культуре движений. Оттачивая десятки лет одни и те же движения, старые мастера добиваются необычайной скорости и силы удара за счет правильного использования необходимых только для этого движения мышц, концентрации их в конечной точке, использования специальных видов дыхания.

После тренировки боевых приемов рукопашного боя, я перешел к упражнениям, развивающим гибкость суставов. Традиционная восточная медицина насчитала в организме человека триста шестьдесят пять суставов. Важность гибкости тела понимал еще китаец Лао-цзы в пятом веке до нашей эры. Он писал, что «все существа и растения при своем рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое – это то, что погибает, а нежное и слабое – это то, что начинает жить». Дедушка Исай придавал разработке суставов огромное значение и помногу часов мучил меня разными видами растяжек, шпагатов и прогибов.

Несмотря на то, что размеры камеры не позволяли мне повторить большинство приемов боевой акробатики, кое-что из арсенала Черного Леопарда я все же сумел исполнить и в этих тесных стенах.

Тренировка закончилась массажем для укрепления и закалки тела. После такой хорошей разминки я находился в состоянии, когда чувствуешь себя всемогущим. Именно в этом состоянии самураи вели «синкэнсёбу-но-ката» – войну не на жизнь, а на смерть. Чтобы выйти из этого состояния я проделал ряд дыхательных упражнений для расслабления.

Так я с пользой провел несколько часов. Никто ко мне не заглядывал, никто не стучал в стену из соседних камер. Мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Вечером я скромно поужинал пшенной кашей с куском хлеба и кружкой чая на десерт, которые мне принес охранник. Принимая во внимание место действия и обстоятельства, еда была вполне приличной. После ужина я решил, что утро вечера мудренее и лег спать, надеясь, что утро принесет что-нибудь новенькое и интересное.

Однако утром ничего особенного не произошло. Меня опять покормили и оставили одного. Возможно, мои неизвестные противники хотели испытать меня на психологическую устойчивость, держа в неведении и обрекая на бездеятельность. Однако я спокойно ждал, что будет дальше, понимая, что раз вокруг меня идет какая-то хитрая игра, рано или поздно я обо всем узнаю. Умением ждать я давно овладел в совершенстве и поэтому зря не напрягался.

На третий день, видимо решив, что они достаточно меня помучили, мои противники перешли к активным действиям. Едва охранник унес посуду после завтрака, как в замке загремел ключ, дверь отворилась, и на пороге камеры появился уже знакомый мне Александр Александрович. Он по-прежнему грозно хмурил брови и выглядел еще менее дружелюбно, чем при нашей первой встрече.

– Приятно видеть хоть одно знакомое лицо в этой юдоли скорби, – приветствовал я его.

– Вы все ерничаете Баринов, – сердито ответил мне Александр Александрович, – а ведь на вашем месте нужно вести себя поскромнее. Я ведь обещал, что мы с вами еще встретимся. Как видите, я свое обещание сдержал. Теперь надеюсь, что ваши дела не помешают нам наконец-то серьезно и обстоятельно поговорить. От этого разговора будет зависеть не только ваша дальнейшая судьба, но и возможно даже жизнь.