Питер Врочек Шимун

– Жарко, – сказал скинхед. – Да и вообще, брат… Как-то надоело жить в противогазе. Прав Мандела… Юра. Нам нужно что-то менять.

Иван хмыкнул. Самое время поговорить о судьбах человечества – когда патронов совсем не осталось. Твари преследовали их с завидным упорством. И пару раз Ивану показалось, что он видит вдали серую высоченную фигуру «пассажира». Может, почудилось?

Нет, Иван покачал головой. Не почудилось.

Сдается мне, что это и есть легендарный Блокадник, подумал Иван. Только вот рассказать мне об этом будет некому.

– На свадьбу-то ко мне придешь?

Уберфюрер отвернулся от окна, посмотрел на Ивана.

– Приглашаешь, что ли?

– Приглашаю.

– Фашиста и тупого отморозка?

Иван усмехнулся.

– Нет, Андрей. Боевого товарища и… диггера. Так придешь?

Убер склонил лысую, начинавшую уже обрастать серым жестким волосом, голову и хмыкнул. Посмотрел на Ивана веселыми темными глазами.

– А если приду? – Убер передернул рукоять взвода – лязг! Рукоять вернулась на место. Готово. – Не раскаешься?

– Раскаюсь, конечно. Но буду ждать, – сказал Иван. Открыл затвор калаша – патрона не было. Вот всегда так. Он достал запасной рожок, выщелкал на ладонь – и тут всего два патрона. Вставил обратно в рожок. Посмотрел на Убера. – Споем, что ли?

– Зачем? – Уберфюрер положил пулемет на подоконник.

Патроны кончились. За стенами здания, на улице, Иван слышал шаги подступающих тварей-гончих и тяжелую, как сон в духоте, поступь Блокадника.

– Да так, – Иван улыбнулся. Вынул из кармана куртки гранату, положил справа от себя. Нож слева. – Видел я один фильм… Мол, там у друзей кончились патроны, и один сказал: если петь песню, враг испугается. И отступит.

Уберфюрер хмыкнул. Взял двустволку и вставил в нее последний патрон. Щелкнули курки.

– Думаешь, враги поверят и испугаются? – сказал скинхед. – Я тоже видел этот фильм.

– Не думаю. Но попробовать-то можно?

Тишина.

– Споем, товарищ боевой… о славе Ленинграда… – негромко запел, почти заговорил Уберфюрер.

– Слова о доблести его… – подхватил Иван.

– …не первый век звучат.

– Отцы вставали за него, ревела канонада…

– По счету три, – сказал Иван негромко, Убер кивнул, продолжая петь.

– И отстояли город мой… – Иван высунулся из-за подоконника и швырнул последнюю гранату в наступающих монстров. – Священный Ле… – Финита. – …нинград.

БУМММ.

Уберфюрер посмотрел на Ивана. Тот кивнул: пошли.

– Живи, великий город, священный воин-город, – они встали и пошли.

Выбежали из парадной. Иван разрядил калаш в бегунца. Тварь отбросило назад. Иван догнал и ударил прикладом. Еще. И еще. Брызги водянистой, чужой крови…

За спиной грохнула двустволка. Мат Уберфюрера, звуки ударов тупым предметом в мясо.

Иван повернулся. Уберфюрер отбросил сломанную двустволку в сторону, кивнул.

Они пошли.

Улицы священного города смотрели на потомков с одобрением.

* * *

– Уходи, – велел Уберфюрер. Вынул гранату.

Прямо напротив скинхеда встала здоровенная псина-овчарка с мутными, словно подернутыми туманом глазами. Зарычала.

– А ты? – спросил Иван.

В его калаше патронов тоже не осталось.

– У тебя свои дела, у меня свои. Иди к своей невесте. Иди, я догоню. – Уберфюрер поднял свободную руку, прощаясь. – Счастливо там.

Собака наконец решилась и прыгнула. Убер махнул рукой…

Шмяк. Визг.

Уберфюрер, держа гранату, как биту, в два прыжка оказался рядом с упавшей собакой, размахнулся. Н-на! Опустил гранату. Еще раз поднял. Н-на.

Он бил методично, с оттягом. Поднялся, забрызганный кровью.

Вздохнул полной грудью.

Наверху дышалось хорошо. Просто замечательно дышалось.

– Человек – вершина эволюции! – крикнул Убер. – Что, сволочи, не знали? От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… человек проходит как хозяин… – красный скинхед шагал размашисто, свободно. – Необъятной родины своей…

За спиной гулкие шаги и – клекот зараженного воздуха, вырывающегося из зловонных легких.

Убер замер. Наклонил голову. Какая все-таки интересная штука жизнь.

Только ты успеешь решить, что ты и есть вершина пищевой цепочки, как появляются желающие это оспорить.

Уберфюрер повернулся и пошел на тварь, с окровавленной гранатой на длинной ручке – эркагэшка, противотанковая. Сейчас будет веселье.

– Ты, сука, – сказал он, накручивая себя. – Ты, сука, даже не понял, с кем связался. Ну, давай! Давай, сука! Ты, блин, со скинами связался, понял?!

Серая морда медленно выдохнула. Медленно повернулась.

– Мне тебя даже жаль, – сказал Убер. – Честно.

Глава 20

Кровавая свадьба

Стук катков дрезины. Тарахтение мотора. Через мгновение из тумана выступил серый город.

Питер.

Земля холодной воды.

И холодной земли.

Холодной земли.

Холодной земли.

* * *

– Вы продолжаете утверждать, что были на Ленинградской атомной станции?

Слепящий свет бил в заклеенные прозрачной пленкой веки. Иван замотал головой, но уйти от этого света было некуда.

– Да.

– Вы утверждаете, что на поверхности возможна жизнь? – продолжал тот же голос. Свет бил и бил. Иван задергался. Веревки не пускали. Нет, не веревки. Тоже скотч.

Иван дернулся. Мокрые руки скользили. Бесполезно, скотч растянуть нельзя, это не веревка.

Какая прекрасная вещь эта клейкая лента, да?

– Нет.

– Но на ЛАЭС есть люди?

«Но все-таки он мой сын». Федор Бахметьев.

– Да.

Через несколько дней Иван на вопрос: «Вы были на ЛАЭС?» – ответил «нет», и его выпустили.

Даже выдали документы, одежду и патронов на первое время.

Иван стоял на платформе и не знал, что делать дальше. Вокруг стучали механизмы и ходили люди. Пахло горячим металлом. Техноложка, понял он.

– Ваня? – окликнули его сзади. – Как вы?

Иван повернулся. Перед ним был профессор Водяник – собственной персоной.

* * *

Проф отвел его к себе в каморку и накормил.

– Теперь рассказывайте, – велел он.

Иван пожал плечами и рассказал ему все. Просто факты. Как, кто, когда и за что.

– Время такое, – сказал Проф задумчиво, услышав про смерть Красина. – Мы сами себя делаем. Только в метро аспирант-недоучка может назваться профессором, доктором наук, светилом науки – и ему верят.

– Это вы о чем, профессор? – насторожился Иван. – Что вы имеете в виду?

– …только здесь, в метро, курсант-неудачник, вылетевший с первого курса мореходки за пьянство и неуды, может командовать подводной лодкой, – и хорошо командовать. И погибнуть на посту, как настоящий командир корабля.

Метро – это земля неудачников.

Героических неудачников.

Иван помолчал.

– Может, вы и правы, Проф, – сказал он. – Может быть.

Он посмотрел на Водяника. Тот словно постарел за прошедшее со дня их отъезда на ЛАЭС время. В черной густой бороде отчетливая седина, над висками белые вихры. Лицо словно осунулось и похудело.

– Вы вернетесь со мной на Василеостровскую? – спросил Иван.

– Э-э… нет, пожалуй. Мне предлагают здесь место, – сказал профессор. Выглядел он виноватым. – Здесь, то есть на Техноложке. Вы понимаете, Ваня… Я… я всегда об этом мечтал…

– Понимаю, – сказал Иван.

– Вечная память… – начал Водяник и замолчал.

Глаза мокрые. В изрядно поседевшей черной бороде блестят капли.

– Да, – сказал Иван, протянул руку. – Прощайте, профессор. Может, еще свидимся.

* * *

Мемориальная стена была закрыта табличками с именами умерших и погибших.

На полу под стеной стояли стаканы и кружки с сивухой, накрытые галетами. Горели несколько свечей. Теплый свет и запах горящего парафина.

– Она выходит замуж, – сказал Зонис.

Они с Иваном стояли по отдельности, на расстоянии, словно незнакомые люди. Здесь, на территории Альянса, ему было не с руки оказаться узнанным.

За прошедшее с их последней встречи время Зонис совсем не изменился. Как был мелким, наглым и болтливым, так и остался. Но внутренняя жесткость в нем была и раньше, – иначе бы он вообще не стал диггером.

Невский гудел вокруг. Иван дернул щекой. Этого и следовало ожидать.

– Что еще мне нужно знать?

Зонис пожал плечами. Все-таки совершенно семитская у него внешность. Нос, брови, профиль, покажи по отдельности, все равно поймут, что еврей. Рыжеватые вьющиеся волосы. И снайперский прищур глаз.

– Маяковская осталась под контролем Альянса, а Площадь Восстания, похоже, получит независимость. Буквально на днях. Кажется, даже собираются пригласить обратно на трон Ахмета. Правда, уже конституционным монархом. Тебя это удивляет? Меня нет. Нет и нет, если спросишь меня. Не удивляет.

– Что еще? – прервал Иван.

– На Василеостровскую провели свет. Постоянный. Без лимита и прочего. Такая фишка. Говорят, это все благодаря новому коменданту. Не знаю точно.

– А кто он? – спросил Иван. – Новый комендант?

– Твой старый друг Сазонов. Молодец парень, верно?

Иван внимательно посмотрел на Зониса.

– Что-то не слышу искренности в твоем голосе.

– А он мне никогда не нравился, – сказал Зонис. – Не знаю почему. И до сих пор не нравится.

Иван кивком показал на стену.

– А ему?

– А ему уже все равно, – сказал Зонис и пошел прочь. Шелест ткани.

Когда диггер ушел, Иван поднял взгляд.

На стене была маленькая белая табличка с надписью «Александр Шакилов». Вечная память, друг.

* * *

Иван вышел прогуляться по станции.

– Мультики посмотреть хочешь? – тихо предложил мужичок.

– Что? – Иван сначала не понял.

– Мультики. Есть новая штука – только для особых клиентов. «Фиолетовая пыль», дорогая, но того стоит. Ее с Васьки везут. Лучшего прихода ты в жизни не видел, гарантирую.

С Васьки. Иван помертвел, кулаки сжались сами собой.

Фиолетовая пыль. Вот оно, значит, как обернулось?

– Откуда, говоришь? – глухо спросил он и шагнул вперед.

Увидел в глазах мужичка страх, размахнулся…

Иван! Да остановись ты!

От торговца дурью его оттаскивали втроем. Потом били. Иван почувствовал, как треснули ребра с правой стороны. Когда его привели в комнату, бросили на койку, он лег и отвернулся к стене.

Я умер, подумал Иван.

* * *

Скинхед взял в руки коробку, повертел, разглядывая надпись на экране.

– Том Вэйтс, – прочитал Убер вслух. – Я и забыл, что такой существует.

– Блюз, – сказал Косолапый. Это был его аудиоплеер.

– Ага, блюз.

Убер с Косолапым переглянулись. С пониманием. Я знал, что они друг другу понравятся, подумал Иван отстраненно. Жаль, что они так никогда и не встретились… Косолапый взял белую коробочку и нажал кнопку. Заиграла музыка, потом знакомый ужасный голос негромко запел о вечере субботы и теплом свете придорожной кафешки. И об официантке в белом передничке, ради которой только и стоило остаться в этом чертовом городишке. Прощай и пора на автобус.

– Жить в Питере и не слушать блюз – это все равно, что жить в Туле и не есть пряники. Или, скажем… – Косолапый задумался на мгновение. – Жить в Туле и не иметь самовара…

– Угу. Или жить в Иваново и не быть девственницей. Твои сравнения… прямо скажем…

– Вот еще: жить в Туле и не иметь автомата Калашникова.

– Пряники – попса! – сказал Убер.

– АКэ – говнорок! – Косолапый подумал и щелкнул пальцами. – Путин – президент!

– Банально, – поморщился Убер. – И вообще, он в Питере уже выступал.

– Не пойдем?

– Не пойдем.

– Слушайте, друзья-товарищи, вы задолбали, – сказал Иван. – Дайте по спать.

Побил кулаками подушку и уткнулся в нее лицом. Внезапно его накрыл холодный озноб. Вдруг я сейчас проснусь, а их нет? – подумал Иван, но упрямо продолжал лежать лицом в шершавую душную ткань, пахнущую застарелым потом.

– Что это с ним? – спросил голос Убера.

– А он всегда такой был, – Косолапый громко зевнул. – Не обращай внимания. А вот эту слышал?

– Отличная песня, – сказал голос Убера.

– Вот. Ты следующую послушай… ага, вот.

Меломаны, твою мать, подумал Иван, против воли улыбаясь. Подушка почему-то стала мокрой. Пахла сыростью и уютом.

* * *

– Можешь достать мне оружие? – спросил Иван.

Зонис усмехнулся.

– Не вопрос. Какое надо?

* * *

На служебной платформе стояла все та же сырая темень, раздвигаемая желтым огоньком карбидки. Так же реял белый флажок на ржавом флагштоке. Но кое-что все-таки изменилось.

Иван изменился.

Дядя Евпат услышал его шаги, поднял голову от книжки. Блеснули очки.

– Вернулся? – спросил он буднично, словно Иван выходил на пару минут прогуляться.

Морщинистое его лицо выглядело совсем старым, осунувшимся.

– Ага. Привет, дядя. Как дела?

Иван сел.

– Я слышал про твою Таню. Думаешь, тебя предали? – спросил Евпат.

– Никто никого не предавал, – сказал Иван. – Просто я поздно вернулся.

* * *

Никто никого не предавал, думает Таня.

Так случилось. Мужчины ушли.

Морсвин посвистывает, когда хочет есть. Или просто требует внимания. Мужчины такие примитивные создания. Зато у них есть руки, – и это мужские руки. Удивительно. Тане хочется сесть и насладиться этим парадоксом, что у мужчин, оказывается, мужские руки: она даже их видит, крепкие, покрытые темным волосом, не гладкие, а словно отлитые из серого шершавого металла, с выступившими на запястье жилами, – у Ивана были такие.

Никогда не поймешь, насколько он сильный, пока он тебя не обнимет. Очень сильный. Что-то в обмене веществ. Женщина ненамного меньше мужчины размером, а о такой силе ей остается только мечтать…

Особенно когда сила так нужна.

Таню передергивает. Только что ушел Сазонов – Сазон, как его называл Иван. Каждый охотник желает знать, где сидит…

Два друга были у Ивана – лучших друга. Один теперь калека, другой вор.

Пашка всегда был в нее влюблен, это Таня безошибочно чувствовала, но никогда не обдумывала. Мысль об этом обитала где-то на чердаке, в чуланчике для общинных вещей, на служебной платформе – куда никто никогда не заглядывает. Пашка был влюблен, но и только. Он был другом Ивана, – пока тот был жив. Пока Иван оставался ее Иваном.

А не этим полулегендарным героем-убийцей-психопатом.

Она поворачивает голову и смотрит туда, где начинается железная решетка.

Скоро раздастся стук – резкий, металлический, – и скрипнет несмазанным металлом дверь. Это идет Пашка. Вжи-и, вжи, вжи-и-и. Крутятся колеса.

Когда он вернулся после Восстания, она его не узнала. Пашка изменился. Стал желчный, злой, замкнулся, говорил теперь резко и порой грубо, – словно хотел обидеть. Словно это она была виновата в том, что Ивана больше нет, а Пашка есть, – но теперь он не может ходить. Его ранили в тот день, теперь Пашка передвигается на коляске. И казнит себя (и ее!) за то, что его не было рядом с Иваном.

Как бы Тане хотелось, чтобы он снова стал ей другом.

Поговорить просто. Посидеть. Но он снова будет грубить или молчать. Таня вздыхает. И они снова поругаются.

«Какого черта этот… – Пашка никогда не называет Сазонова по имени, – этот сюда ходит?» Таня пожимает плечами, – разве я могу ему запретить? Особенно теперь, когда до свадьбы осталось всего ничего.

На самом деле она не знает, как избавиться от Сазонова – даже на время. Потому что он ее пугает.

Потому что из льдисто-серых глаза Сазона на нее теперь смотрит голодная тварь.

* * *

В стеклянном шарике кружились обрезки блестящей фольги. Снег продолжал падать – медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на белую, толстую от сугробов, крышу домика. Сазонов покрутил шарик, поболтал. Бульк. Снег снова начал падать. Когда-то этот шарик должен был стать свадебным подарком Ивана своей невесте. Но не стал.

«Потому что я вмешался.

Это было просто, – думает Сазонов. –

Я забрал его команду.

Его жизнь, его станцию…

Даже этот дурацкий шарик я у него забрал.

Теперь заберу его женщину. Как тебе, Иван?!

Все, что было твоим – стало моим.

Или – станет».

* * *

Конечно, она всегда знала, что однажды он может не вернуться. Он диггер. Его любовница – пустой город наверху. Смешно, но Таня практически ревновала его к этим замерзшим пустым набережным, к этим каменным парапетам, этим гранитным львам, – которых она видела только на картинке. Опасность наверху всегда была ее, Танина, соперница – старше и мудрее, она не заманивала Ивана, не звала, но он всегда возвращался к ней.

Ива-ива-ива-ван.

Он больше не встанет в дверях, прислонившись плечом к клеткам, в которых копошатся и посвистывают морские свинки. Он больше не будет спрашивать у Бориса: «Что, не сдох еще, оглоед?»

Потому что оглоед сдох.

Она посмотрела на белую коробку с красной надписью Quartz grill. Борис сопел и возился в опилках. Когда началась блокада, его собирались съесть, но она его отстояла…

Отстояла его право быть последним.

Все у меня забрали, хотя бы его не забирайте.

Татьяна идет по проходу, несет кастрюлю с намешанными остатками – очистки, грибы, стебли, водоросли, одно парящее варево. С началом блокады все стало намного сложнее.

Иван кончился.

Оглоед сдох.

Кажется, ей даже удалось к этой мысли привыкнуть. Почему нет, ведь она железная. Она – стальная.

А Хозяин Туннелей все так же молчит в темноте перегонов, держит свое трубное дерево с заржавленной кроной готовым к новым жертвам.

И ветер теребит шелестящие цветные ленточки.

«Он не вернется. Никогда».

А потом она слышит, что Иван живой. Что он на Невском кого-то за что-то там убивает. Что он убийца и маньяк, которого только из уважения к памяти павших не называли убийцей и маньяком, – а теперь он воскрес и получит за свои преступления по полной.

Славно, да?

Страницы: «« ... 3031323334353637 »»

Читать бесплатно другие книги:

Что может быть лучше бокала «Шато Ла Грезетт» и книги Владимира Познера о большом путешествии с Иван...
Вначале было слово, и это слово было Кот. Эту неколебимую истину возвестил народам кошачий бог через...
На раскопках древней крепости в Израиле найдена рукопись I века н.э. Мирная научная экспедиция, обн...
В этой книге читатель найдет юмористические стихотворные тексты для эсэмэсок, которые можно и нужно ...
В этой книге авторы свели воедино все современные данные о сексуальности как в рамках научных дисцип...
Сбылась мечта мастера исторического фехтования и большого любителя всего средневекового Николая Пере...