Что было, что будет... Стил Даниэла
– Это что такое? Вы что, ошалели?!
Олимпия не понимала, что на него нашло, единственное объяснение – Чонси перебрал за столом. Фелиция, казалось, была удивлена не меньше, но тут Олимпия увидела, что Чонси пристально смотрит на татуировку на спине у дочери.
– Вы обе спятили, что ли? Как ты могла допустить? – Он испепелял Олимпию взглядом.
– Видишь ли, Чонси… Ты должен понять, девочка выросла, выскользнула из клетки и вырвалась на свободу. Я же не могу всю жизнь следовать за ней по пятам…
– Ничего более мерзкого в жизни не видел! Чтобы немедленно удалила, иначе учебы ей не видать – я больше платить не буду!
Похоже, плата за обучение детей в колледже стала для Чонси наилучшим инструментом шантажа и давления на бывшую жену. В последнее время он стал часто повторять свою угрозу.
– Не думаю, что сейчас уместно это обсуждать, – попробовала успокоить его Олимпия.
За их столом все напряглись и ждали развития событий, не очень понимая, в чем дело, ведь татуировку заметил только Чонси. Вероника, покрасневшая и возбужденная, повернулась к отцу:
– Прекрати шантажировать маму! Мне восемнадцать лет, я сама захотела это сделать. Мама ничего не знала.
– Вероника, это ни в какие ворота не лезет! – грохотал отец, так что все в зале стали оборачиваться. – Если ты готова себя так изуродовать, то тебе место не здесь, а в тюрьме, среди всех этих татуированных мерзавцев!
Олимпия испугалась, что Вероника сейчас пошлет отца куда подальше и разразится нешуточный скандал у всех на глазах. Все внимание и так уже было приковано к их столу. Чонси и всегда-то не был человеком деликатным, а после выпитого он и вовсе не собирался сдерживать себя. Он был так взбешен, что даже Фелиция пришла в изумление.
– Папа, я не буду с тобой это обсуждать! Это же глупо – так реагировать! – Вероника поднялась и теперь смотрела отцу в лицо. – Это всего лишь татуировка, это не преступление! Лучше выпей еще стаканчик, уверена, тебе станет легче, – ледяным тоном закончила она и вышла из-за стола. Видя, что она уходит, поднялся и Джеф.
Все повернулись вслед девушке и ахнули, увидев во всей красе ее разрисованную спину, так возмутившую Чонси. Фелиция так и обомлела и немедленно объявила во всеуслышание, что ее дочерям такое и в голову бы не пришло. Возможно, в этом она и была права – ведь ее старшей дочери исполнилось лишь тринадцать. Но кто знает, что девочка выкинет через пять лет?!
Олимпия усмехнулась: кто-кто, а она-то знала, что все проблемы у Фелиции еще впереди, причем ближайшие пять лет – самые трудные. Тут уж старайся не старайся, а держать детей в узде больше, чем они позволят, никак не удастся. Олимпии прихоть дочери тоже была не по душе, но она с удивлением отметила про себя, что Вероника с честью вышла из ситуации и повела себя намного достойнее, чем ее отец.
Чарли переглянулся с матерью, он явно пытался успокоить ее хотя бы взглядом, призывая прекратить спор. И Олимпия продолжила ужин. Все за столом последовали ее примеру, старательно делая вид, что ничего страшного не произошло.
После ужина к Олимпии подошла одна из мамаш и сочувственно сказала:
– Прекрасно понимаю, что вы сейчас переживаете. Моя девятнадцатилетняя красавица явилась на каникулы из Санта-Круса с разрисованными руками – от запястий до плеч, представляете? Ничего более ужасного в жизни не видела! А что сделаешь? Даже думать не хочется, как будут выглядеть ее руки, когда кожа начнет обвисать. Ну, да что уж теперь… От них и не такого ожидать можно. Бывает намного хуже.
Что может быть хуже, Олимпия в этот момент представляла с трудом, но была согласна, что дети способны на всевозможные фокусы. Сейчас же она была признательна этой незнакомой женщине за сочувствие и понимание.
– Я все еще в шоке. Сама увидела этот кошмар два дня назад. Свекровь успела сшить ей палантин – спину прикрыть. Боюсь, члены оргкомитета этого художества бы не одобрили.
– Да будет вам! Наверняка она не первая девушка, кто является на бал с татуировкой. У моей старшей дочери, например, дружок ее явился с кольцом в носу.
– А один из наших кавалеров на репетицию заявился с синими волосами, – поделилась Олимпия. Обе посмеялись над выходками молодежи – это, по крайней мере, в случае с Олимпией была лишь нервная разрядка.
– Теперь все совсем не так, как в наше время. Помнится, когда я впервые надела платье без бретелек, мою бабушку чуть удар не хватил. Если не ошибаюсь, в их время вообще полагалось иметь хоть маленький, но рукавчик – руки прикрыть. Сегодня все по-другому – меняются времена, меняются и понятия о приличиях.
– Вы правы, – согласилась Олимпия со своей собеседницей.
Но Чонси успокоить было совсем непросто. Он продолжал уничтожать бывшую жену взглядами.
– В жизни такого безобразия не видел! – ворчал он, на этот раз потише. Фелиция согласно кивала, поддерживая мужа.
– Я тоже этого не одобряю, – негромко сказала Олимпия. – Вероника сделала это в колледже. Я сама только на днях увидела. Конечно же, я тоже высказала ей все, что об этом думаю. Но я сделала это, во всяком случае, не при посторонних. Пойми, Чонси, она уже не маленькая послушная кроха!
– Ты с ней слишком либеральничаешь! В этом все дело! Да и с остальными тоже. Она скоро угодит за решетку – как коммунистка. – Чонси подозвал официанта и заказал еще выпивку.
– Чонси, коммунистов в тюрьму не сажают. Она, конечно, либеральных воззрений, но не сумасшедшая. Просто хочет показать, что у нее своя голова на плечах.
– Это не способ! – неодобрительно буркнул Чонси.
– Конечно, не способ! Но, по крайней мере, это вполне безобидная выходка. Некрасивая, но безобидная… – Понимая, что ей не переубедить бывшего мужа, Олимпия не стала искать новых доводов в защиту дочери.
– Ага! Изуродовала себя на всю жизнь!
Чонси напустил на себя оскорбленный вид. Он во всем винил Олимпию, считал, что она не должна была такого допустить. Он не желал знать, что сама Олимпия была поставлена перед фактом. Но у Чонси всегда и во всем была виновата Олимпия.
– Ничего не изуродовала! – заступилась Олимпия за дочь. – Такая же красавица, как и раньше. Ну, глупость сделала. Надоест ей эта наколка – а наверняка так и будет, – возьмет да и сведет.
– Надо ее заставить! – После очередной порции виски Чонси, казалось, немного успокоился.
– Нет, Чонси, заставлять ее не надо – она тут же сделает новую. Вот пройдет время…
Тот покачал головой и что-то пробурчал жене. Потом, будто только что ее заметил, повернулся к Фриде.
– А у вашего сына есть наколки? – вызывающим тоном произнес он.
Должен же кто-то был ответить за выходку его дочери! В данном случае – Олимпия и, конечно, Гарри. Но Фрида лишь улыбнулась. Этого хлыща она насквозь видит, у него все на лице написано. Фрида таких повидала за свою жизнь немало.
– Представьте себе, нет. У евреев не приняты татуировки. Это противоречит нашей вере.
– А-а… – не нашелся, что ответить, Чонси. Потом шепнул что-то Фелиции, и оба встали. Ужин закончился, пора было подниматься в зал.
При входе девушки выстроились в ряд, приветствуя гостей, а кавалеры ожидали в сторонке. Часы показывали без десяти минут девять.
Глава 9
После ухода девушек Олимпия усадила Фриду в коляску и повезла к лифту. Она успела заметить, что Вероника опять накинула на спину палантин, и в который раз мысленно благодарила свекровь, что та нашла выход из положения. По крайней мере больше никто не будет созерцать эту чертову бабочку. Хватит и тех, кто уже видел – скандал вышел нешуточный.
– Прости, Фрида, эту безобразную сцену, – проговорила сокрушенно Олимпия и вкатила коляску в лифт.
– Ты не виновата. Чонси Уокер все-таки поразительный человек! Всякий раз удивляюсь, когда таких вижу. Живет, как в скорлупе, и не видит, что мир вокруг изменился.
– Это точно, – подтвердила Олимпия, в который раз спрашивая себя, как она могла так ошибаться на его счет в молодости.
Они вошли в зал, приветствуемые дебютантками. Ряд девушек в светлых платьях казался бесконечно длинным, и Фрида с лучезарной улыбкой оглядывала нарядных и взволнованных дебютанток. Они с Олимпией старательно пожали все пятьдесят рук в белых перчатках. Девушки были очаровательны, но, по мнению Олимпии, ее двойняшки затмили всех. В своих платьях – совершенно разных, но очень элегантных – они были неотразимы.
Они наконец отыскали свой столик. С лица Фриды не сходила горделивая улыбка. Олимпия усадила ее в кресло и сама устроилась рядом. Приятель Джинни, Стив, уже был за столом. При виде дам он вежливо приподнялся и представился. Было видно, что он смущен. Олимпия держалась холодно, она не могла перебороть своей обиды за дочь.
Вскоре пришла еще одна пара – друзья Олимпии и Гарри, она познакомила их с Фридой, а следом появились и Маргарет Вашингтон с мужем. Она оставила свою мать в больнице с сиделкой.
На Маргарет было ослепительное платье из коричневого гипюра, почти одного тона с ее кожей. Компания подобралась приятная, все только и говорили о том, как замечательно смотрелись юные дебютантки в своих нарядах.
Минут через пять появились и Чонси с Фелицией. Олимпия сразу заметила, что количество выпитого начало сказываться на поведении бывшего мужа. И, к величайшему ее негодованию, Чонси изумленно уставился на Маргарет и ее мужа, как если бы впервые в жизни видел афроамериканцев. Он не сказал ни слова, сердито зыркнул на Олимпию и сел. Можно было представить, что творилось в его душе – мало того, что Олимпия притащила на бал старую еврейку, так еще пригласила и афроамериканскую пару! Чонси просто распирало возмущение. К тому же татуировка дочери никак не выходила у него из головы.
Олимпия взглянула на него и усмехнулась. Маргарет встретилась с ней взглядом и понимающе кивнула. Фрида, будто не замечая ничего вокруг, безмятежно улыбалась. Ей нравилось смотреть на людей, разглядывать украшения и вечерние наряды, любоваться прекрасными юными созданиями. Сам зал казался ей сценой из сказки. Счастливый вид свекрови компенсировал Олимпии все неприятности. И что бы ни думал сейчас Чонси, она знала, что поступила правильно: Фрида в полной мере заслужила право присутствовать на этом торжестве!
Времена Чонси и ему подобных, их системы ценностей, обособленного существования их круга избранных давно миновали. И то, как поступила Олимпия, в конечном итоге оказалось более правильным, чем решение Гарри бойкотировать бал. Оставшись дома, он фактически сделал то, чего и добивались люди, подобные Чонси. Зато Олимпия впустила в этот зал реальный изменившийся мир – пожилую еврейскую женщину, пережившую Холокост, и блистательного темнокожего адвоката, выросшего в Гарлеме. И это была позиция более действенная и достойная, чем позиция неучастия Гарри. Олимпия могла быть довольна собой.
Олимпия отвлеклась от своих мыслей, заметив, что к ней через весь зал направляется Чарли. Сердце ее тревожно забилось.
Все гости уже сидели за своими столами, а виновницы торжества удалились за кулисы и готовились к выходу, поправляя прически, макияж, туалеты.
Заиграл оркестр, родители и друзья дебютанток приглашались к танцам. До начала выхода дебютанток оставались считаные минуты.
Чарли решительным шагом приблизился к матери и, к ее удивлению, пригласил на танец. Олимпия улыбнулась, тронутая до глубины души. Сын сделал это потому, что с ней не было Гарри. Он знал, насколько тяготит маму общество его отца – сначала накинулся на нее из-за татуировки, потом стал грубить ее гостям. Чарли с удивлением отметил, что отец и Фелиция почему-то не пригласили никого из своих друзей.
Чарли вывел Олимпию на середину зала, где уже танцевали несколько пар, и повел ее в фокстроте.
– Ты знаешь, как я тобой горжусь? – Она со счастливой улыбкой смотрела на своего первенца.
Фрида издалека любовалась парой. Олимпия красивая женщина, и сын у нее – красивый и добрый мальчик. Чарли было восемь лет, когда Олимпия с Гарри поженились, и он рос у Фриды на глазах. Мужал, превращался из мальчика в мужчину. Она, как и его мать, очень им гордилась.
– Мам, я тебя очень люблю, – тихо произнес Чарли, наклонившись к ней.
– Я тебя тоже, мой мальчик. Больше, чем ты себе можешь представить! Какие у нас сегодня девочки красивые, правда?
Чарли кивнул, и они продолжили танец. Олимпия уже не помнила, когда в последний раз танцевала с сыном. Сейчас она была поражена тем, насколько он стал внешне похож на своего отца. Но человеком он, к счастью, был совсем другим – и добрым, и порядочным.
– Сегодня здесь столько красавиц! Самое время искать девушку своей мечты, – поддразнила Олимпия сына.
На самом деле она так не считала. Вряд ли кто-нибудь из этих избалованных красавиц смог бы составить счастье ее сына. С этими людьми интересно провести один вечер – для разнообразия, но в каком-то смысле они – реликвия, пережиток прошлого, как ее бывший муж. А для Чарли она желала другую избранницу – умную, современную и добрую.
Чарли улыбнулся:
– Мам, я понимаю, это не лучшее место для подобных признаний, да и время, наверное, неудачное… Но я давно хотел тебе кое-что сказать.
– Если скажешь, что у тебя на груди татуировка в виде черепа с костями, я тебя выпорю!
Он рассмеялся и покачал головой, потом улыбка исчезла с его лица, и он сказал серьезно:
– Нет, мам. Дело в том, что я голубой.
Чарли, не глядя на мать, продолжал танец. Олимпия внимательно посмотрела на сына. Чарли почувствовал, как дрогнула рука матери, и напрягся.
Вот какой груз давил на сына, вот откуда его печаль и ее страхи. Ну что ж, теперь она знает…
Олимпия долго молчала, потом притянула сына к себе и поцеловала.
– Я тебя люблю, мой мальчик! Спасибо, что ты мне сказал. Спасибо, что доверяешь мне.
Чарли был потрясен реакцией матери – ее мужеством и выдержкой. Потрясен и благодарен. Его мама – удивительная женщина!
– Знаешь, а ведь я даже не удивлена! Нет, удивлена, конечно, но я еще тогда почувствовала… Это связано с тем юношей, который повесился? Ты его любил?
Наверное, в глубине души она давно задавала себе этот вопрос. Она не знала наверное, она давно видела, что Чарли не такой, как все, только не отдавала себе отчета, в чем его непохожесть на других подростков.
– Нет. – Чарли покачал головой. – С тем парнем мы просто дружили. Он поехал на выходные домой и признался родителям, что голубой, а отец в ответ сказал, что видеть его больше не желает. Он вернулся в университет и покончил с собой.
– О господи! Как же отец мог так поступить?
Олимпия подумала о Чонси. Чарли тоже нелегко будет признаться отцу, оба это понимали. А реакцию его и представить страшно.
– А знаешь, я боялся, что меня тоже ждет нечто подобное. На тебя я надеялся, но все же переживал ужасно – кто знает? А отец уж точно не поймет.
– Ты прав, он вряд ли сможет переварить эту новость. Может, я тебе помогу? Только сегодня, по-моему, не стоит с ним откровенничать, – осторожно сказала она. Чарли понимающе кивнул. Отец, как всегда, успел набраться.
– Я сегодня и не собирался. Вот вам с Гарри я уже давно хотел сказать. Как, по-твоему, Гарри к этому отнесется? – обеспокоенно спросил Чарли.
Для него была важна реакция отчима. Чарли глубоко уважал его и считался с мнением Гарри. Конечно, жаль, что его сегодня нет с ними. Но этот факт все уже приняли, даже мама.
– Думаю, он поймет. Во всяком случае, мы вместе постараемся тебя понять.
– Мам, спасибо тебе, – сказал Чарли, глядя ей в глаза. Давно уже Олимпия не видела сына таким счастливым.
Танец подошел к концу.
– Ты самая лучшая мама на свете! Можно мне теперь признаться, что у меня на спине татуировка? – спросил он с мальчишеским озорством.
Но они оба знали, что сегодняшнее признание Чарли было серьезным поступком. Он набрался храбрости и шагнул из отрочества во взрослую жизнь. И благодаря матери приземлился на обе ноги на твердую почву. Она дала ему силу не погрузиться в болото, она словно удержала его на поверхности. Она любит его таким, какой он есть, она не откажется от него и по-прежнему у него будет и семья, и родной дом. Невзирая ни на что, он всегда может рассчитывать на ее любовь и уважение.
– Только посмей, Чарли Уокер! За картинку я уж точно задушу тебя на месте!
– Мам, не волнуйся, этого не будет.
Чарли поцеловал Олимпию в щеку и отвел за стол. Там, рядом с креслом Олимпии, во фраке и белом галстуке стоял Гарри и наблюдал за женой. И вид у него был такой, будто он ни на минуту не покидал Олимпию, а просто ожидал окончания танца. Фрида счастливо улыбалась сыну. Сегодняшний бал оказался знаменательным событием не только для девочек, но и для ее мужчин.
– Ты здесь откуда? – негромко спросила Олимпия, отпустив сына.
Она была потрясена до глубины души и благодарна Гарри за то, что он все-таки приехал, переступив через свои принципы и убеждения. Этого подарка она не забудет до конца дней. Преданность мужа, доверие сына – сегодняшний вечер, как она и думала, таил в себе немало неожиданностей.
– Решил вот последовать твоему и маминому совету и переступить через себя. По-моему, сегодня для этого подходящий случай.
Это был вечер откровений и признаний. Олимпия и для себя открыла много нового. Она поняла, что любит Гарри независимо от его позиции и со всем его упрямством и наивностью.
– Потанцевать успеем? – проникновенно спросил он, и она кивнула. Начинался последний танец перед выходом девушек. Гарри рассчитал время своего появления просто идеально.
– Гарри, я тебя люблю! – проговорила Олимпия, медленно кружась в вальсе. – Как хорошо, что мы вместе!
– Я тебя тоже! Прости, что так измучил тебя с этим балом. Надо было давно себя перебороть. – Тут он рассмеялся. – Когда я сегодня провожал маму, она сказала, что ей за меня стыдно. Обозвала упрямцем и отсталым типом. И даже Макс сказал, что я делаю глупость, что отказываюсь ехать. Я и сам понимал, что это так. Ведь у меня здесь только один дорогой человек – это ты. И дети, конечно. Мне захотелось быть рядом с тобой. Прости, что отпустил тебя одну. А кстати, как прошел ужин?
– Ужин? Занятно. Чонси устроил Веронике скандал из-за татуировки. Я его, вообще-то, понимаю, но он, как обычно, переборщил.
– Она его не послала куда подальше? – поинтересовался Гарри.
Он, конечно, пропустил эту сцену за ужином, но зато успел на самую интересную часть – ту, что больше всего значила для Олимпии, – первый в жизни выход в свет ее девочек.
– Удивительно, но не послала, – отвечала жена. – Она себя держала вполне достойно. А вот ему протрезветь не мешало бы. Чонси по-прежнему злоупотребляет спиртным.
Как много ей надо сегодня рассказать Гарри! В первую очередь – о признании сына. Оно сейчас занимало ее больше всего остального. Но здесь, на балу, говорить об этом не хотелось. Олимпия еще сама не пришла в себя после признания Чарли, хотя и постаралась не показать своего потрясения. Вид у Чарли был такой, будто с его плеч сняли тяжеленный груз. А ей еще предстоит это переварить. Но каким бы ни был ее сын, чего бы ни хотел он от жизни, чтобы стать счастливым, она примет его и не оставит в одиночестве. И Гарри, она надеется, тоже.
Вот Чонси – другое дело. Тут понадобится время, чтобы он свыкся с этой мыслью. Это еще в лучшем случае…
Олимпия продолжала рассказывать мужу о том, что он пропустил:
– Когда приехали Вашингтоны, я думала, Чонси хватит удар.
Гарри рассмеялся в ответ:
– Ну, ты умеешь продемонстрировать свое отношение, что и говорить! В отличие от меня. Все каноны нарушила, усадила за один стол с самым большим ньюпортским снобом и чернокожих, и евреев, и девицу с татуировкой на спине. Единственный способ вернуть этих людей с небес на землю! А как моя мамуля себя ведет?
– По-моему, она абсолютно счастлива. Да ты сам посмотри на Фриду. – Олимпия улыбнулась мужу. – Гарри, спасибо, что пришел. Это замечательно, что ты здесь!
– Я тоже рад. Скоро начнется-то?
Вальс завершился барабанной дробью, послужившей ответом на его вопрос. Распорядитель попросил всех занять свои места.
Гарри проследовал за женой к столу и сел между ней и матерью. Свет в зале притушили, поднялся занавес, и прожектор осветил арку из цветов.
На сцену вышли выпускники Уэст-Пойнтской военной академии, выстроились в два ряда и скрестили шпаги над проходом. Девушкам предстояло прошествовать под ними. Точь-в-точь так же двадцать семь лет тому назад шла Олимпия и ее подруги.
Фрида широко открытыми глазами смотрела на начинающееся представление.
Вышла первая девушка. Участницы выходили, следуя алфавитному порядку фамилий, и близнецам выпало замыкать шествие – по первой букве их фамилии Уокер. До Вероники и Вирджинии должны были выйти сорок восемь девушек.
Дебютантки выходили поочередно, одни – заметно волнуясь, другие – уверенно, кто с улыбкой, кто с серьезным выражением лица. Они были как ангелы в своих белых венках. У одних платья были восхитительные, у других – довольно строгие, в пол. Здесь были толстушки и худышки, красавицы и простушки, но каждая выглядела как принцесса, когда под руку с кавалером появлялась под аркой с букетом в руках.
Ведущий объявлял имя девушки и ее сопровождающего. Они замирали на сцене, все аплодировали, братья и сестры, родственники свистели и выкрикивали приветственные возгласы, после чего девушки приседали в реверансе, степенно спускались со сцены и через строй юношей из академии проходили в зал.
Что-то во всей этой церемонии было завораживающее. Подобное происходило уже не одну сотню лет, и казалось невероятным, что эта традиция в неизменном виде сохранилась до наших дней. Только в отличие от своих бабушек и прабабушек девушки уже не искали себе женихов на этих балах. Сегодня их представляли обществу, они были окружены вниманием родных и друзей, и этот волшебный вечер должен был запомниться им навсегда.
Впереди их ждет взрослая жизнь. У одних все будет получаться без особых усилий и трудов, другим придется упорно работать. Но сегодня, в этот особенный день, все было подчинено одному – показать, что их любят, гордятся ими и желают только добра. Девушки выходили одна за другой, и каждую встречали дружные аплодисменты.
И вот настал момент, когда Олимпия и все за ее столом захлопали Веронике, а затем и Вирджинии. От былого упрямства бунтарки не осталось и следа. Она была преисполнена уверенности в себе и гордости, на губах играла соблазнительная улыбка, а плечи были элегантно прикрыты палантином. Вероника размеренным шагом спустилась по ступеням, прошла под скрещенными саблями и прошествовала через весь зал к тому месту, где стояли остальные девушки.
Затем появились Вирджиния и Чарли. Олимпия в который раз залюбовалась сыном – Чарли у нее просто красавец! Вирджиния со смущенной улыбкой изобразила реверанс, а Чарли нежно пожал ей руку и повел в зал.
Потом дебютантки со своими спутниками совершили круг почета по залу, выстроились в одну линию, снова присели в реверансе. Далее следовал первый танец с отцами.
Чонси на удивление легко поднялся и твердым шагом направился к Вирджинии. Олимпия пошепталась с Гарри. Тот помедлил несколько секунд, потом встал и пошел танцевать с Вероникой. Чонси было покосился на него, но потом кивнул. Словно сговорившись, два отца протанцевали полтанца, после чего обменялись партнершами.
Это был самый незабываемый момент – и для Олимпии, и для Фриды, и для Гарри, а больше всего, конечно, для главных участниц торжества. Олимпия была счастлива в эту минуту – мужчина, который начисто отрицал все, что олицетворял собой этот бал, танцевал с ее дочерьми в их торжественный день. А когда танец закончился, ее не меньше удивил бывший муж – он дружески пожал Гарри руку. Произошло важное событие не только для дочерей, но и для взрослых – две семьи наконец признали свое родство.
После этого Чонси вернулся к их столу и пригласил на танец Олимпию.
– Никак не могу отойти от шока после этой татуировки, – признался он и впервые за весь вечер улыбнулся. На какой-то миг ей вспомнился тот парень, которого она когда-то любила. Это были их общие дети, и сегодня у них общий праздник, о котором они еще долго будут вспоминать. Олимпия засмеялась.
– Я тоже. Я, как увидела, чуть в обморок не упала. Думаю, наши дети еще долго будут нас удивлять, причем не всегда это будут приятные сюрпризы. Все равно мы с тобой счастливые родители, Чонси. Дети у нас замечательные!
– Да, – согласился он, не раздумывая, – замечательные.
Олимпия оглянулась – Вероника танцевала с братом, Вирджиния – в объятиях Стива, не далее как вчера разбившего ей сердце. Он что-то ей говорил, она смеялась, и у Олимпии невольно мелькнула мысль, уж не изменил ли своего решения этот ловелас, ослепленный красотой девушки в этот чудесный вечер. Она на это очень надеялась. Ее девочки должны быть сегодня счастливы. Им предстоит всю ночь веселиться в кругу друзей, и домой они вернутся только утром.
Обе дочери по окончании танца подошли к матери и сказали, что очень ее любят и счастливы участвовать в этом дивном празднике. Особенно благодарила Вероника, и все трое прослезились. Олимпия поняла, что ее старания были не напрасны.
После отъезда Чонси с женой и других гостей Олимпия с Гарри танцевали еще. Фрида сидела в своем инвалидном кресле и наслаждалась музыкой, глядя на танцующие пары. В двенадцать еще раз все, кто остался, подошли к столам с закусками, после чего продолжили веселье чуть ли не до трех часов ночи.
Фрида заявила, что, если бы не перелом и гипс, она и сама танцевала бы до утра. По ее словам, это был самый чудесный вечер в ее жизни. Гарри обнял и мать, и жену – он был доволен, что его мать радуется жизни, невзирая на свое состояние. И какая же молодец его жена, которая подарила матери этот праздник!
Чарли поехал развлекаться с сестрами, а перед уходом подошел попрощаться со старшими. Молодежь отправлялась в какой-то ночной клуб – никому не хотелось расставаться в эту волшебную ночь.
Прощаясь, Чарли шепнул матери:
– Мам, спасибо тебе еще раз. Я тебя люблю.
– Я тебя тоже, мой дорогой.
Она улыбнулась сыну. В этот вечер они стали еще ближе друг другу.
Подошли еще раз и девочки. Даже Вероника честно призналась, что получила огромное удовольствие. То же сказал и Гарри, когда они отправились домой.
– Олли, я замечательно провел время! – проговорил он, с нежностью глядя на жену.
Для каждого сегодняшний вечер стал выходом в свет, хотя и на свой лад. А больше всех, наверное, для Гарри. Он неожиданно для себя обнаружил, что в разнообразии жизни нет ничего предосудительного, а узкий подход к традициям – не всегда самый правильный.
Садясь в лимузин, Фрида вся светилась от удовольствия. Вот и в ее жизни случился сказочный бал. А Олимпия была ее доброй феей! Гарри же, вопреки его желанию, превратился в прекрасного принца.
Вернувшись домой, они расположились на кухне. Фрида не стала снимать свое выходное платье, а Гарри лишь ослабил галстук. Они сели за стол и принялись перебирать все события прошедшего вечера.
– Где это Фелиция такое платье отыскала? Хоть бы чуточку прикрыла свои прелести, – со смехом произнес Гарри.
– Но для Чонси она – идеальная жена, не то что я была. – Олимпия говорила абсолютно искренне. – А знаешь, мне кажется, Вероника, сама того не ведая, своей дурацкой татуировкой растопила лед отчуждения. Тоже мне, мадам Баттерфляй! Может, и мне тоже сделать?
– Только попробуй! – прорычал Гарри. После бала он был в игривом настроении.
Олимпия помогла Фриде раздеться. Уже лежа в постели, Фрида подняла на невестку сияющие глаза.
– Олимпия, деточка, спасибо тебе. В жизни ничего подобного не видела! Я так счастлива!
– Я тоже, – призналась Олимпия. – Я так рада, что и ты, и Гарри там были!
– Он у меня хороший мальчик! – горделиво произнесла Фрида. – Я рада, что он принял верное решение.
– Его решения всегда самые верные, – согласилась Олимпия, поцеловала свекровь, погасила свет и вышла.
Гарри ждал ее на кухне. Рука в руке, они поднялись к себе, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Макса. Срываясь на бал, Гарри вызвал няню – теперь ее отпустили. Приехав, они застали ее спящей в комнате Чарли, ведь было уже три часа ночи. А спать они легли только в четыре.
Гарри приблизился к Олимпии и стал расстегивать застежку на ее платье. Но Олимпия остановила его, взяв за руки. Она должна была все ему рассказать.
– Сегодня Чарли признался мне кое в чем.
– Неужели тоже татуировку сделал? – усмехнулся Гарри, но Олимпия отрицательно покачала головой.
– Нет, все гораздо серьезнее…
– Что ты имеешь в виду? – спросил Гарри, недоумевая, и вдруг все понял.
Он подозревал нечто подобное, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Несколько раз у него возникали серьезные подозрения, но он не стал ничего говорить Олимпии, чтобы не тревожить ее без веских оснований. Он не знал, как она к этому отнесется. Но теперь он это узнал. Олимпия не оттолкнула сына, не лишила его своей любви.
– Он мне честно признался, – сказала она мужу. – Когда мы с ним танцевали, как раз перед тем, как ты появился.
– А я-то еще подумал, что он тебе такое нашептывает? У него лицо было такое смятенное. Вы, кстати, прекрасно смотрелись вместе. – Он подошел к жене и заключил ее в объятия. – И как нам на это реагировать?
Сам Гарри был встревожен. Сын признался в том, что он не такой, как все, и это теперь неизбежно отразится на всей его жизни и жизни его родных. До конца его дней.
– Могу сказать только за себя. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив. Когда он мне открылся, он как будто даже успокоился.
– Ну, что ж, я рад. За вас обоих. Поживем – увидим, как все дальше сложится. – Он сел на кровать и посмотрел на жену. – Знаешь, Олли, я готов с тобой согласиться: первый бал – это запоминается. В каком-то смысле действительно похоже на бат-мицву. Праздник, когда радуются не только сами девочки, но и их друзья, и близкие – все, кто разделил с ними эти мгновения. И мама порадовалась, она никогда ничего подобного не видела. И танцевать с тобой и с девочками мне понравилось. И знаешь, хоть это и глупо звучит, но, когда Чонси пожал мне руку, я даже прослезился.
Сегодня слезы наворачивались ему на глаза не раз. То же самое происходило и с Олимпией. Они пережили вечер любви и радости, вечер надежд и воспоминаний, вечер, когда их дочери вступали во взрослую жизнь, а незнакомые люди делались друзьями. Все произошло так, как говорила Олимпия. Это был обряд посвящения во взрослые, традиция, которая продолжала жить.
И Гарри сегодня тоже совершил переход из старого мира в новый – новый для себя. А кто-то, возможно, снова заглянул в свое прошлое. И когда прошлое и будущее слились в одно сияющее мгновение, время словно остановилось – все печали отступили и были забыты. А назавтра начиналась новая жизнь.
Читать бесплатно другие книги:
