Твое сердце принадлежит мне Кунц Дин

Глава 15

Поначалу, обследуя квартиру Ребекки, Райан чувствовал себя домушником, хотя и не собирался ничего красть. Лицо пылало, чувство вины ускорило биение сердца.

Но к тому времени, когда закончил с кухней, столовой и гостиной, решил, что чувство стыда или какие-то другие эмоции для него – непозволительная роскошь, поскольку могут спровоцировать очередной приступ. И после этого руководствовался только рассудком.

Судя по квартире, Ребекка не стремилась свить уютное гнездышко. Минимум мебели, обивка бежевая или серая. Только одна картина, что-то абстрактное, в гостиной, ни одной – в столовой.

Отсутствие безделушек и сувениров указывало, что она – не сентиментальная женщина.

Чистота, расставленные в алфавитном порядке баночки со специями на кухне, симметричное расположение подушек на диване убедили Райана в том, что Ребекка ценит аккуратность и порядок. Серьезная женщина с холодным сердцем.

Когда Райан вошел в кабинет, зазвенел одноразовый мобильник. Номер звонившего на дисплее не высветился.

На первое его «алло» никто не ответил, после второго женский голос начал что-то напевать. Мелодию он не узнал, но голос был нежный и мягкий.

– Кто вы? – спросил Райан.

Голос стал еще нежнее, начал таять, таять, таять, пока не растворился в тишине.

Свободной рукой Райан коснулся нашлепки из пластыря, где находился надрез, через который днем раньше в его яремную вену вводили катетер.

Хотя певица не произнесла ни слова, Райан, возможно подсознательно, узнал голос (или вообразил, что узнал), потому что перед его мысленным взором возникли изумрудные глаза и темное лицо Исмей Клемм, медицинской сестры из кардиологической лаборатории больницы.

Подождав минуту, в надежде что голос певицы вернется, он отключил связь и убрал мобильник в брючный карман.

Вспомнил, что говорила ему Исмей, когда он то приходил в себя, то вновь засыпал под действием таблетки: «Ты слышишь его, не так ли, дитя? Да, ты слышишь его. Ты не должен слушать, дитя».

Предчувствие дурного охватило Райана, и он чуть не выбежал из квартиры. Не имел никакого права здесь находиться.

Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, успокаивая нервы.

Он прилетел в Лас-Вегас, чтобы разобраться, нависла ли над ним угроза, понять, то ли собственное воображение нагнало на него страха, то ли заговорщики оплели его сетью. Его выживание целиком и полностью зависело от результатов проводимого расследования.

Кабинет Ребекки минимумом обстановки и безликостью не отличался от других комнат. Поверхность письменного стола пустовала. На полках стояла сотня книг в переплетах. Никакой беллетристики, только рекомендации по самосовершенствованию и инвестициям.

Заглянув в книги, Райан убедился, что ни одна из них не предлагает серьезной программы по повышению самооценки или эффективному вложению капитала. Речь шла о магической силе позитивного мышления, о том, как желание добиться успеха дает нужный результат, о секретах, гарантирующих деньги и радости жизни.

То есть в книгах рассказывалось, как разбогатеть быстро при минимуме усилий.

Наличие на полках такого количества схожих книг указывало, что Ребекку долгие годы обуревали мечты о богатстве. И теперь, в пятьдесят шесть лет, разочарование и раздражение могли ее ожесточить. Она могла потерять терпение.

Ни одна из книг, впрочем, не предлагала выдать дочь за богатого человека, а потом отравить его, чтобы обрести контроль над оставшимся состоянием. Любой неграмотный мог придумать такой план, без книжных подсказок.

Райан тут же пожалел, что пришел к такому выводу. Подозревая Ребекку в злодействе, он косвенно обвинял и Саманту.

Прошел не один месяц с того дня, как он предложил ей выйти за него. Если б она имела отношение к такому плану (убить его и завладеть деньгами), то сразу ответила бы согласием. И они уже давно были бы мужем и женой.

В одном из ящиков стола Райан нашел восемь журналов. Верхним лежал номер «Вэнити фэа» со статьей Саманты о нем.

В каждом из остальных семи журналов, вышедших в течение двух лет, также была статья Саманты.

Сэм, возможно, не общалась с матерью, но Ребекка, похоже, с интересом следила за успехами дочери.

Он пролистал журналы в поисках письма, записки, приклеенного листочка, свидетельства того, что Сэм посылала журналы матери. Поиск результата не принес.

Ни в оборудованной всем необходимым ванной, ни в большой спальне Райан ничего интересного не нашел. Никаких подозрений Ребекка на себя не навлекла.

Безымянная сотрудница Уилсона Мотта дожидалась Райана в прихожей. Райан вышел в коридор первым, она – за ним, заперла дверь.

Потом удивила Райана, взяв за руку и улыбнувшись, будто они – любовники, идущие на ленч. Возможно, для того, чтобы никто ничего не заподозрил, если б они привлекли к себе внимание, начала щебетать о фильме, который недавно видела.

Пока они шли по коридору и спускались по лестнице на первый этаж, Райан дважды что-то ответил, и каждый раз его слова вызывали взрыв смеха, словно он блистал остроумием.

И говорила, и смеялась она очень мелодично, а глаза так и сверкали весельем.

Но едва они вышли за ворота на тротуар перед «Оазисом» и повернули к автостоянке, мелодичность напрочь исчезла из ее голоса. Губы сжались, а глаза вновь превратились в надгробный гранит.

Она отпустила его руку, вытерла ладонь о юбку.

Райан смутился, осознав, что его рука влажная от пота.

– Я припарковалась в следующем квартале, – нарушила женщина паузу. – Джордж отвезет вас в отель.

– А как насчет Спенсера Баргхеста?

– Сейчас он дома. Но мы уверены, что вечером он уйдет. Тогда и отвезем вас в его дом.

Райан наблюдал, как женщина уходит, гадая, а чем она занимается, когда не работает на Уилсона Мотта, что в ней истинное – холодный серый взгляд или мелодичный смех и бьющее из глаз веселье?

Он уже сомневался, что может правильно оценивать людей.

Вернулся к «Мерседесу», за рулем которого его дожидался Джордж Зейн.

По пути к отелю мир, который видел Райан через тонированные стекла, медленно, но неуклонно изменялся: тени прибавляли черноты, освещенные солнцем поверхности – яркости, все углы заострялись. И вскоре у него возникло ощущение, что это не та земля, на которой он родился.

Глава 16

Из отеля, уже по своему мобильнику, а не полученному от Зейна, Райан Перри позвонил Саманте, потому что обещал позвонить в нескольких строчках, написанных в блокноте на кухне прошлой ночью.

Облегченно вздохнул, когда отозвался автоответчик. Сообщил, что ему пришлось неожиданно вылететь в Денвер по делам и он вернется во вторник.

Также сказал, что любит ее, и не кривил душой.

Хотя Райан редко пил до обеда, на этот раз заказал в номер вместе с ленчем маленькую бутылку «Каберне совиньон».

Он собирался заглянуть в казино, где за столом для блэкджека работала Ребекка Рич. Хотел посмотреть на нее вживую.

И пусть садиться за ее стол в его планы не входило, теперь получалось, что он не мог взглянуть на нее даже издалека. Если она прочитала статью дочери в «Вэнити фэа», то видела его фотографии.

Возможно, Ребекка поддерживала контакты с дочерью, хотя Саманта утверждала противоположное. Райан не имел права попадаться на глаза матери, сообщив Саманте, что улетел в Денвер.

После ленча он повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Вино помогло Райану расслабиться, и, не раздеваясь, он вытянулся на кровати.

Яркий свет пустыни прорывался по краям задернутых штор, но в комнате царили тень и прохлада.

Ему приснился город на дне океана. Мертвенно-бледный свет разливался по глубинам, бросая тени на храмы, башни, дворцы, высеченные из камня ивы и цветы.

Продвигаясь по этим так необычно освещенным, но все равно темным улицам, он напоминал скорее призрака, чем пловца. Скоро понял, что преследует какую-то светящуюся белую фигуру, кого-то или что-то.

Но тут фигура оглянулась, и он увидел, что это Исмей Клемм, в белой униформе медсестры. Райану не терпелось задать ей вопрос, хотя он не мог вспомнить, какой именно. Но во сне он не смог подойти к Исмей достаточно близко, чтобы на этих затопленных улицах она услышала бы его голос.

Когда он проснулся, за окном начало смеркаться. В озере темноты мебель спальни выделялась серыми островками.

Разбудило Райана тихое настойчивое постукивание или нет, но теперь он точно его слышал. Дезориентация, вызванная переходом от сна к бодрствованию, медленно уходила, и он определил, что источник звука находится в соседней комнате.

В гостиной включил лампу, и постукивание привело его к двери. Наклонившись к широкоугольному глазку, он увидел немалую часть коридора, но никто там не стоял.

Теперь Райан уже проснулся полностью, и постукивание вроде бы переместилось к окну гостиной, из которого открывался прекрасный вид на лас-вегасскую Стрип.

На горизонте кровавое солнце надавливало на иззубренные горы, раздувалось, взрывалось, растекалось красным по западному небосводу.

Здесь, на одиннадцатом этаже, до окон могли добраться только всполохи гигантских неоновых вывесок казино, которые своей яркостью и многоцветьем заманивали уличные толпы.

Отвернувшись от окна, Райан понял, что стучит совсем в другом месте. Направился к двери ванной, которую оставил закрытой.

Дверь запиралась на задвижку только изнутри. Никто не мог стучаться, чтобы его выпустили из заточения.

Осторожно, ощущая все нарастающее чувство опасности, Райан вошел в ванную, включил свет, моргнул, когда в глаза ударили яркие отражения.

Звук изменился, вроде бы доносился из сливной трубы. Райан открыл дверцу душевой, заглянул в обе раковины, но так и не смог определиться с источником звука.

Вернулся в спальню, подумав, что звук идет из плазменного телевизора, хотя он его не включал.

«Ты не должен слушать, дитя».

Внезапное ухудшение здоровья пробило брешь в его эмоциональной броне. И Райан начал задумываться, а все ли у него в порядке с головой.

Зазвонил лежащий на прикроватном столике одноразовый мобильник.

Включив его, Райан услышал голос Джорджа Зейна: «Для вашего второго визита путь открыт. Через полчаса буду ждать вас перед отелем».

Райан прервал связь, положил мобильник на прикроватный столик, подождал, когда вновь начнется постукивание.

Тишина не вернула ему спокойствия. Он никого не впускал в «люкс», но тем не менее чувствовал, что он не один.

Подавляя иррациональное желание обыскать все углы и стенные шкафы, Райан быстро принял душ. Когда конденсат затуманил стенку душевой, стер его, чтобы видеть ванную.

Одевшись, готовый к выходу, он не чувствовал себя отдохнувшим, по-прежнему тревожился, что в «люксе» кто-то есть. Уступив паранойе, обыскал стенные шкафы, заглянул за мебель.

Попытался открыть сдвижную дверь на балкон. Заперта. Да и на балконе все равно никого не было.

В просторной прихожей посмотрел в зеркало. Ожидал, что из двери в гостиную следом за ним выйдет кто-то еще, но никто не вышел.

Глава 17

Спенсер Баргхест, дважды обвинявшийся в убийстве в Техасе и дважды оправданный, жил в одноэтажном доме, в районе, облюбованном представителями среднего класса.

Джордж Зейн проехал мимо нужного им адреса и остановился в половине квартала от него, на другой стороне улицы. К дому Райан вернулся пешком.

Из-за сухости теплый ночной воздух не разносил ароматы деревьев и цветущих кустов, только солончаковый запах пустыни, у которой город отхватил изрядный кусок, но поработить полностью так и не смог.

Садовые фонарики, подвешенные на чайных деревьях, отбрасывали тени листков на дорожку, ведущую к дому, такие резкие, что оставалось удивляться, как это они не хрустят под ногами.

За занавешенными окнами горел свет, и безымянная брюнетка с чувственным ртом и каменными глазами открыла Райану дверь до того, как он нажал на кнопку звонка.

И закрыла, едва Райан переступил порог.

– Сколько у меня времени? – спросил он.

– Как минимум три или четыре часа. Он обедает с Ребеккой Рич.

– Они так долго будут обедать?

– Сначала обед, потом горизонтальные танцы в ее квартире. Согласно нашим источникам, Баргхест – виагровый ковбой. Едва ли не каждый день он принимает дозу и отправляется на скачки.

– Доктор Смерть – Дон Жуан?

– Вы слишком высокого о нем мнения. Он – проститут.

– А если они вернутся сюда?

– Не вернутся. Может, некоторые чокнутые женщины и найдут эту обстановку возбуждающей, но только не Ребекка.

В гостиной она показала ему, о чем речь. Компанию привычной мебели составляли трупы, двое мертвых мужчин, одна мертвая женщина, все голые.

Прочитав в газете статью о выставках трупного искусства, проходящих в известных музеях, галереях и университетах по всему миру, Райан сразу понял, что это не скульптуры и не просто мертвяки. Он видел перед собой трупы, на сохранение которых затрачено немало усилий.

Этих покойников обработали антибактериальными растворами, высушивающими веществами, различными консервантами. После чего окунули в полиуретан, который герметично отгородил их от окружающего мира, препятствуя разложению, и специальной арматурой придали определенную позу.

Один из мужчин, похоже, умер после болезни, вызывающей истощение: кожа обтягивала кости. Узкие губы плотно сжаты, один глаз закрыт, второй остался открытым. Мужчине словно недоставало храбрости посмотреть на приближающуюся Смерть двумя глазами.

Второй мужчина выглядел здоровым. Определить причину смерти не представлялось возможным. Если бы не полиуретан, благодаря которому мужчина блестел, как зажаренная в духовке рождественская индейка, он вполне мог сойти за живого.

Женщина средних лет, вероятно, умерла вскоре после ампутации одной груди, потому что шрамы еще не полностью зажили. Ее голову, как и у мужчин, побрили наголо.

Синие глаза женщины смотрели на Райана с печалью и ужасом, словно она знала, сколь отвратительно поступят с ее телом после того, как сама она уйдет из этого мира.

– Властям об этом известно? – спросил Райан после того, как к нему вернулся дар речи.

– Каждый… человек в этой коллекции или сам отдал свое тело Баргхесту… или это сделала его семья. Он частенько их выставляет.

– Не опасно для здоровья живых?

– Эксперты говорят, что нет.

– Но определенно опасно для психического здоровья если не всех, то некоторых.

– Иски подавались, решения выносились. Суды полагают, что это разновидность искусства, политическое заявление, культурологическая антропология, элемент образования, крутая фишка, развлекуха.

Райан отвернулся от мертвяков. Не потому, что его мутило от их соседства. Просто он считал, что такое использование трупов – оскорбление человеческого достоинства.

– Когда мы начнем скармливать христиан львам? – задал он риторический вопрос.

– Билеты начнут продаваться со следующей среды.

Женщина вернулась в прихожую, чтобы не мешать Райану самому обследовать дом.

Коридор привел его к четвертому блестящему трупу, который стоял в дальнем конце, под лучом направленного на него прожектора.

Этот мужчина умер или в результате несчастного случая, или после жестокого избиения. Левый глаз полностью заплыл, правый покраснел от крови. Сломанная скула. Проломленный череп.

Райан задался вопросом, остался ли мозг в черепе, или его удалили? И что сделали с внутренними органами? Он не знал все этапы процесса консервации.

Он уже начал привыкать к этому варварскому «искусству». По-прежнему находил его отвратительным, но любопытство и удивление (да кому такое могло прийти в голову?) в какой-то степени сдерживали ярость.

Он сказал себе, что его реакция на эти гнусности – не безразличие, а необходимый стоицизм. Если он не подавит в себе сочувствие к этим мужчинам и женщинам и отвращение к тому, как поступили с их останками, то не сможет провести столь важные для него поиски.

В спальне арматура поддерживала женщину в сидячем положении. Ее поза и мертвый взгляд так подействовали на Райана, что он ограничился лишь поверхностным осмотром комнаты и примыкающей к ней гардеробной.

В кабинете Баргхеста поиски Райана наконец-то увенчались хотя бы относительным успехом. На книжной полке, среди обычных альбомов, лежали две папки с пластиковыми карманами. В каждом кармане находилась высококачественная цветная фотография. Размером восемь на десять дюймов. Лица.

Бесстрастные лица, ни одна пара глаз не смотрела в объектив или куда-то еще. Лица мертвецов.

Карманы маркировались наклейками с порядковым номером. Райан предположил, что эти люди (или родственники этих людей) попросили Баргхеста присутствовать при их уходе из этого мира, когда они налагали на себя руки, или, в случае психического нездоровья, дать им какую-то смертельную субстанцию, выявить которую в организме покойного не представлялось возможным.

Отсутствие имен, фамилий и дат смерти указывало, что Баргхест считал фотографии некой инкриминирующей уликой, несмотря на то что современное общество терпимо относилось к состраданию, которое он предлагал жаждущим.

Довольный тем, что в кабинете Баргхест трупов не держал, Райан сел за стол, положив перед собой обе папки. Он не знал, что заставляет его просматривать лица трупов, но интуиция подсказывала: время и нервы будут потрачены не зря.

Трофеи Баргхеста включали в себя мужчин и женщин, молодых и старых, без дискриминации по цвету кожи. Почему Райан решил, что это охотничьи трофеи, он сказать не мог, но, просмотрев с десяток фотографий, подумал, что более подходящего определения и не найти.

На некоторых фотографиях глаза застывали открытыми в момент смерти. Иногда маленькие полоски скотча крепили верхние веки ко лбу.

Райан старался не думать о том, почему открытые глаза имели для Баргхеста столь важное значение. Но в какой-то момент его вдруг осенило: этот активный сторонник эвтаназии наслаждался каждым мертвым взглядом, точно так же, как насильник заставляет своих жертв смотреть на него, и фотографии эти делались с квазипорнографической целью.

Папка, которую Райан держал в руках, вдруг стала грязной, он положил ее на стол.

Откатился на стуле на колесах, наклонился вперед, опустил голову. Дыша через рот, боролся с подкатывающей тошнотой.

Сердце не ускорило бег, но каждый удар напоминал высокую волну, разбивающуюся о грудную клетку. Пол поднимался и опадал, как при качке, появился какой-то резкий звук, напоминающий доносящийся издалека крик чаек, и только какое-то время спустя он понял, что слышит собственное свистящее дыхание.

Внутренние волны накатывали группами, как в настоящем океане, некоторые выше других, после пяти-шести наступала пауза. Райан знал, что неровность силы ударов и потеря ритма – прелюдия к инфаркту.

Приложил руку к груди, будто внешнее давление могло успокоить сердце.

Если бы он умер в этом доме, агенты Уилсона Мотта, скорее оставили бы его здесь, чтобы им не пришлось объяснять, кто они и как сюда попали. Найденный доктором Смерть, он, скорее всего, превратился бы в еще один экспонат этой трупной галереи. Голый, накачанный консервантами, закатанный в прозрачную пленку, украшал бы собой доселе пустующий угол, еще один самоубийца в множащейся коллекции Спенсера Баргхеста.

Глава 18

То ли потому, что очень хотел этого, то ли благодаря благосклонности судьбы, но Райан пережил этот неприятный момент: пару минут спустя сердце вновь билось ровно и размеренно.

В сухом воздухе дома Баргхеста отсутствовали какие-либо запахи, чувствовался лишь металлический привкус. Приказав себе не думать о причине появления этого привкуса, Райан перестал дышать через рот.

Выпрямился на стуле, подкатился к столу. После короткой паузы открыл папку на той фотографии, которую рассматривал, когда накатила тошнота.

По-прежнему руководствуясь интуицией, продолжил просмотр первой папки. Но его упорство было вознаграждено, лишь когда он добрался до третьей фотографии во второй папке.

Саманта. Широко открытые глаза с прихваченными ко лбу веками, чуть разошедшиеся губы, словно она удовлетворенно выдохнула в тот момент, когда щелкнул затвор фотокамеры.

Не Саманта, разумеется, а Тереза, ее сестра-близнец. Перед смертью, получив в автомобильной аварии тяжелейшие травмы мозга, она не один месяц провела в кровати, и это не могло не сказаться на ее красоте. Но, даже побледнев, Тереза оставалась прекрасной, более того, светилась изнутри, излучала внеземную красоту мученицы, поднимающейся в небо на картине кого-то из великих художников далекого прошлого.

Получалось, что шестью годами раньше Баргхест уже знал Ребекку. Присутствовал при смерти Терезы.

Саманта, по ее словам, тоже находилась рядом с сестрой в эти последние часы. Однако она никогда не упоминала Баргхеста.

Вообще редко говорила об умершей сестре-близняшке. Он это понимал и не находил подозрительным. Конечно же, рана продолжала болеть.

Более-менее подробно она рассказала о смерти Терезы лишь несколькими днями раньше, под земляничными деревьями. До этого у Райана создалось впечатление, что Тереза погибла в автомобильной аварии или умерла чуть позже.

На фотографии голова мертвой женщины лежала на подушке. Ее золотые волосы, аккуратно, с любовью и заботой расчесанные, обрамляли лицо.

А вот полоски липкой ленты, прихватывающие верхние веки ко лбу, выглядели надругательством над покойницей.

Если раньше сердце Райана билось громко и неритмично, то теперь устойчиво и спокойно, и в доме тоже воцарилось спокойствие, и в ночи вокруг дома, словно все люди в Лас-Вегасе в этот самый момент заснули или рассыпались пылью, все колеса перестали вращаться, двигатели заглохли, птицы не могли ни махать крыльями, ни петь, ползающих тварей парализовало, воздух застыл, а время остановилось, оборвав тиканье часов.

Реальным был этот миг абсолютной тишины или воображаемым, но Райану захотелось заорать во весь голос и разорвать тишину, прежде чем она навсегда поглотит мир.

Он, конечно, не закричал, потому что почувствовал скрытый смысл этого мгновения: истина требовала, чтобы до нее докопались.

Тишина, похоже, изливалась с фотографии, которая лежала на столе перед Райаном, изливалась и заполняла мир, словно лицо мертвой Терезы могло заглушить все звуки, чтобы привлечь внимание Райана. Его подсознание командовало: «Наблюдай, замечай, раскрывай». Этот образ таил в себе что-то очень важное для него, шокирующее откровение, которое он до сих пор упускал из виду, хотя именно оно, возможно, могло его спасти.

Райан всматривался в ее мертвый взгляд, гадая, а не смогут ли переплетения света и тени, отраженные в ее глазах, показать комнату, в которой она умирала, людей, которые присутствовали при ее кончине, а возможно, и что-то еще, объясняющее его нынешнее, чреватое смертью состояние.

Отражения были очень уж крошечные. И Райан ничего не мог в них различить, как ни щурился.

Его взгляд прошелся по щекам Терезы, впадинам и изгибам носа, по идеальной формы губам.

С них более не срывалось дыхание, только тишина, но он надеялся услышать, мысленным ухом, несколько слов, которые объяснили бы, почему у него гипертрофическое сердце, и открыли будущее.

Какое-то движение, уловленное периферийным зрением, заставило Райана вздрогнуть.

Он поднял голову, ожидая, что один из покрытых пленкой трупов вырвался из удерживающей его арматуры и пришел за ним.

Но в кабинет из коридора вошла безымянная брюнетка, и ее голос разрушил чары тишины.

– Я далеко не впечатлительна, но от этого дома мурашки бегут по коже.

– У меня тоже, – ответил Райан.

Вытащил фотографию Терезы из пластикового конверта, отложил в сторону, закрыл папку.

– Он ее хватится, – предупредила брюнетка.

– Возможно, и хватится. Мне без разницы. Пусть гадает, куда она подевалась.

Райан положил обе папки на книжную полку, откуда их и брал.

Брюнетка стояла в дверном проеме, привалившись к косяку, сложив руки на груди.

– Мы за ними следим. Они уже пообедали и уехали к ней на квартиру.

Райан решил, что брюнетке лет тридцать, от силы тридцать пять, но вела она себя так, будто прожила на свете лет на десять больше. Излучала уверенность в себе, которая основывалась скорее на мудрости, чем на гордости.

– Вы бы ему позволили? – спросил Райан.

– Позволила что?

– Прикоснуться к вам.

Ее глаза напоминали уже не надгробные камни, а стены замка, и только идиот мог решиться пойти на их штурм.

– Я бы отстрелила ему крантик.

– Я верю, что отстрелили бы.

– И оказала бы немалую услугу человечеству.

– Почему Ребекка позволяет? – задал он еще один вопрос.

– Что-то с нею не так.

– Что?

– И не только с нею. Половина мира влюблена в смерть.

– Только не я.

Брюнетка обвиняюще глянула на фотографию Терезы, которая осталась на столе.

– Это всего лишь доказательство, – пояснил Райан.

– Чего?

– Пока не знаю.

Ранее он обыскал стол. Теперь открыл ящик, где лежали канцелярские принадлежности, достал конверт девять на двенадцать дюймов, сунул в него фотографию.

– Здесь мне больше нечего делать, – подвел он итог.

Они вместе обошли дом, погасили в комнатах свет, притворяясь, будто не прислушиваются к шагам трупов, идущих следом.

В вестибюле брюнетка остановилась у пульта охранной сигнализации.

– Уходя, он поставил дом на охрану. Я должна сделать то же самое.

Когда она набирала код, который каким-то образом узнала, Райан спросил: «Как вы смогли отключить охранную систему?»

– Нужные инструменты и годы практики.

Вероятно, инструменты были миниатюрными, потому что умещались в обычной женской сумочке.

– Держитесь рядом со мной, – предупредила брюнетка, когда они проходили по дорожке между чайными деревьями. На тротуаре повернули на юг. – Я припарковалась в полутора кварталах отсюда.

Райан знал, что он нужен ей не для защиты. Она могла постоять за себя не хуже Джорджа Зейна.

В отсутствие уличных фонарей и при крошечном серпике луны теней они не отбрасывали.

Здесь, в милях от сверкания казино, в небе светили звезды.

Как и все поселения в Мохаве, этот микрорайон Лас-Вегаса казался временным. Океан отступил из этих мест в стародавние времена, оставив море песка, и если пустыня была не более вечной, чем океан, то уж построенные в ней города казались просто эфемерными.

– Если в вашей жизни что-то не складывается, меня это не касается, – продолжила брюнетка, и Райан целиком и полностью с ней согласился.

– Уилсон Мотт так строит свою работу, что меня уволят, если скажу хоть слово, помимо уже сказанного.

– У меня нет причин передавать ему ваши слова, – заверил ее Райан, заинтригованный последней фразой брюнетки.

– Вы одержимы.