Твое сердце принадлежит мне Кунц Дин
Райан сосредоточил взгляд на золотистом ретривере, запечатленном на семейной фотографии. Он давно хотел завести собаку. Но не мог выкроить для нее место в своей и без того загруженной жизни. Ему всегда казалось, что еще успеет, времени хватит.
– Мы можем только использовать мочегонные препараты с тем, чтобы контролировать сердечную недостаточность, и антиаритмические, чтобы обеспечивать равномерность сердцебиения.
– Я – серфер. Веду достаточно активную жизнь. Какие придется вводить ограничения? Что изменится?
Замешательство в глазах кардиолога заставило Райана оторвать взгляд от золотистого ретривера.
– Дело не в характере ограничений… а в том, сколько вы проживете.
И в добрых глазах врача, как в хрустальном шаре предсказательницы судьбы, Райан увидел свое будущее.
– Ваше состояние не останется стабильным, Райан. Симптомы… в чем-то мы сможем помочь, но с самой болезнью ничего поделать нельзя. Сердце будет функционировать все хуже.
– Как долго?
Доктор Гапта перевел взгляд с Райана на еще одну семейную фотографию, которая стояла у него на столе.
– Я думаю… не больше года.
В ту ночь со среды на четверг, корчась от боли на полу спальни, Райан ожидал, что сейчас и умрет. В последующие дни опасался, что может умереть в любой момент.
И целый год, казалось бы, следовало воспринимать как нежданный подарок, но вместо этого прогноз кардиолога обрушился на Райана, будто нож гильотины, вызвав столь сильную душевную боль, что он не мог произнести ни слова.
– Я мог бы рассказать вам о прогрессе в исследованиях стволовых клеток, – продолжил доктор Гапта, – но в ближайшие год-два прорыва ждать не приходится, а вы не тот человек, которому будет приятно думать, что в отдаленном будущем ваша болезнь более не станет представлять опасности. Поэтому остается только трансплантация.
Райан оторвал глаза от конверта с фотографией Терезы, который сжимал обеими руками, словно спасательный круг, удерживающий его на плаву.
– Трансплантация сердца?
– Мы немедленно занесем вас в списки ЮНОС[26].
– ЮНОС?
– Объединенная сеть донорских органов. Они обеспечивают равноправный доступ к донорским органам.
– Тогда… есть шанс.
– Обычно трансплантация сердца приносит очень хорошие результаты. Одна моя пациентка уже пятнадцать лет живет с новым сердцем и по-прежнему полна сил.
Шанс избежать смерти, получив новое сердце, не успокоил Райана, наоборот, еще больше разволновал.
Ему не хотелось расплакаться перед доктором Гаптой, он лихорадочно искал что сказать, чтобы сдержать слезы, вот и вернулся к вопросу, который мучил его в последние дни.
– Меня не могли отравить?
Доктор Гапта нахмурился.
– Определенно нет.
– Доктор Стаффорд упоминал отравление среди причин, вызывающих увеличение размеров сердца. Хотя тоже… отмел эту причину.
– Но я изучал образчики вашей сердечной мышцы. И я практически уверен, что это семейное.
– Семейное?
– Наследственное. Характеристики клеток однозначно указывают, что болезнь носит наследственный характер.
– Вы практически уверены, но не на все сто процентов?
– Возможно, мы ни о чем не можем говорить со стопроцентной уверенностью.
Успешно подавив желание расплакаться, Райан сухо улыбнулся.
– За исключением смерти и налогов.
Улыбка Райана бальзамом пролилась на душу доктора Гапты, он тоже улыбнулся.
– Но департамент налогов и сборов дает нам возможность избежать своей участи в суде.
Глава 23
В первые дни после встречи с доктором Гаптой Райан изо всех сил пытался опровергнуть вынесенный ему приговор. Проводя долгие часы в Интернете, прочесывал медицинские сайты, знакомясь с последними достижениями в лечении кардиомиопатии.
Не найдя научных новостей, достаточно радостных, чтобы поднять ему настроение, он переключился на сайты альтернативной медицины. С энтузиазмом набрасывался на истории пациентов, излечившихся корой экзотического бразильского дерева или отваром из листьев растения, которое встречалось только в джунглях Таиланда.
Вновь и вновь перечитывал подборку материалов о пересадке сердца, врученных ему доктором Гаптой. И всякий раз к восхищению мастерством современных хирургов примешивалось раздражение от избытка пациентов, которые нуждались в пересадке сердца, и от недостатка донорских органов. Совершенно не нравилась ему и система, придуманная бюрократами от здравоохранения для разрешения проблем, вызванных вышеуказанным несоответствием.
При этом он пытался приспособиться к своему кардинально изменившемуся будущему (или к его отсутствию). Райан избегал встреч с Самантой под предлогом, что он еще в Денвере.
Прежде чем повидаться с ней, он хотел прожить с выставленным ему диагнозом достаточно долго, чтобы хотя бы начать его принимать. Ему хотелось полностью держать себя в руках в тот момент, когда он будет сообщать ей подобную новость. Что бы ни произошло между ними, этот момент мог стать самым важным в его жизни. В этом разговоре имело значение каждое ее слово, интонация, жест, выражение лица, и он надеялся ничего не упустить.
Фотография Терезы продолжала интриговать Райана.
Он увез из Колорадо прибор для исследования фотографий, который по его заказу люди Уилсона Мотта установили в президентском «люксе» денверского отеля. И теперь он стоял на столе в нише, примыкающей к большой спальне.
Убедившись, что инородного предмета во рту Терезы нет, Райан разделил фотографию на восемьдесят квадратов площадью в один дюйм, начал поочередно их увеличивать и всесторонне исследовать. Что-то могло открыться ему в роскошных золотых волосах или складках подушки. А может, что-то в ее лице могло послужить связующим звеном между смертью Терезы и нынешним состоянием Райана.
Потратив два дня на изучение двадцати квадратиков, он начал понимать, что поиски его, скорее всего, результата не принесут, а фотография так зацепила его по одной простой причине: Тереза была близняшкой Саманты, и, увидев ее мертвой, он словно представил себе мертвую Саманту, что, конечно же, потрясло его до глубины души.
В итоге он выключил компьютер с твердым намерением отказаться от дальнейшего анализа портрета покойницы.
И хотя оцифрованная фотография на экране более не зачаровывала его, он от нее просто устал; оригинальная, размером восемь на десять дюймов, по-прежнему оказала на него магическое воздействие, когда он достал фотографию из конверта. Вновь, как и в кабинете Спенсера Баргхеста, возникло ощущение, что благодаря этой фотографии он стоит на пороге открытия, которое не только объяснит все странности последнего времени, но и в прямом смысле спасет его.
В бизнесе он убедился, что ни одну интуитивную догадку нельзя оставлять без внимания. Но вдруг развившуюся у него подозрительность, возможно, следовало воспринимать как результат ухудшения работы сердца и уменьшения поступающего в кровь кислорода. В этом случае интуиции более доверять не стоило. Пропала уверенность и в том, что мысли у него такие же ясные, как прежде.
Ни секунды Райан не размышлял над тем, как это несправедливо – смертный приговор в тридцать четыре года. С учетом столь крутого поворота его жизни он мог или скулить, или действовать. Но только действия оставляли надежду.
В отличие от бизнеса, где выбор курса в критической ситуации определялся только остротой ума и готовностью работать засучив рукава, когда дело касалось здоровья, с вариантами было не густо. Но Райан отказывался становиться покорной жертвой. Если существовал выход из сложившейся ситуации, он собирался его найти и им воспользоваться.
Привыкая к новому состоянию и быстрыми темпами повышая свое образование по части процедур, связанных с поставками донорских органов, и хирургических методик трансплантации, Райан ожидал, что у него вот-вот начнется очередной приступ, но пронесло. Впрочем, доктор Гапта прописал ему три препарата, на какое-то время подавившие симптомы, которые его беспокоили.
Весь четверг он оставался в своих апартаментах на третьем этаже, не появлялся в других частях дома. Никого не хотел видеть, боялся, что во время самого невинного разговора обмолвится (или его кто-то спросит) о серьезных проблемах со здоровьем. Он не хотел, чтобы до Саманты дошли слухи о случившемся с ним до того, как сам сообщит ей новости.
На голосовую почту мобильника Кей Тинг он наговорил меню завтрака, ленча и обеда, назвал время приема пищи и попросил оставлять тележку с едой в нише у лифта.
Раньше случалось, что Райан, увлекшись написанием сложной программы, по нескольку дней не покидал свои апартаменты, жил как отшельник, ходил в пижаме, брился, лишь когда кожа под щетиной начинала зудеть. Поэтому такое его поведение не стало сюрпризом для Тингов.
Его не тревожило, что в еду или питье могли подмешать яд или галлюциногены. Поскольку возникшие подозрения привели его к Ребекке Рич, Спенсеру Баргхесту, а потом в дом с современными мумиями, Тинги и остальные слуги, судя по всему, ни в каких заговорах не участвовали.
А кроме того, его сердцу уже нанесли урон. И отравитель, если он и существовал, ничего бы не добился, вновь потчуя Райана своим снадобьем, только рисковал выдать себя.
Сны о городах на морском дне, черных озерах и дворцах, населенных нежитью, больше не тревожили Райана. Не слышал он и необъяснимого постукивания, мотылек, птица или рука в перчатке не прикасались к его окну, стене, двери.
Возможно, точный диагноз и неблагоприятный прогноз заставили его сосредоточиться на реальной угрозе и у рассудка отпала необходимость тратить нервную энергию на угрозы воображаемые. Собственно, он просто не мог себе такое позволить, если хотел дожить до того момента, когда появится донорское сердце, чтобы забиться уже в его груди.
К пятнице он счел, что готов поделиться своими скорбными новостями с Самантой. Позвонил ей, чтобы сказать, что вернулся из Денвера и надеется увидеть ее за обедом.
– Давай поедем в тот новый ресторан, куда ты так хотел попасть на прошлой неделе, – предложила Саманта.
– Последние дни выдались у меня тяжелыми, Сэм, так что я мечтаю о спокойном вечере, только ты и я. Как насчет твоей квартиры?
– С готовкой я на сегодня покончила, Дотком. Если привезешь еду, я согласна.
– Буду у тебя в половине шестого, – и он положил трубку.
Подумал, что неплохо взять с собой и фотографию Терезы, на случай, если дело дойдет до жестких вопросов и неприятных ответов.
Но, еще раз взглянув на портрет мертвой женщины, решил, что брать фотографию не будет: даже если появятся веские основания не доверять Саманте, у него не поднялась бы рука использовать ее с тем, чтобы уличить Саманту во лжи.
Он убрал фотографию в конверт, который сунул в ящик стола.
Глава 24
В шелковых шлепанцах и сине-золотом кимоно Саманта выглядела еще более прекрасной, чем Райан ее помнил. Подозрения тут же забылись, его охватила страсть.
Он провел столько времени, глядя на ее близняшку, которая выглядела усохшей от страданий, что воспоминания об удивительной красоте Саманты затуманились.
Как только Райан поставил пакеты с едой на столик в кухне, Саманта пришла к нему в объятья. И поцелуями увела бы его в спальню, если б он позволил.
В голове Райана вдруг зазвучал голос молодой женщины из навигатора «Кадиллака Эскалады», направляющей его из парка с осинами к денверскому отелю. Эта странная ассоциация притушила огонь страсти, и он взял себя в руки.
– Умираю от голода, – признался он Саманте.
– Ты шутишь.
– Практически умираю.
– Похоже на то.
– Посмотри, сэндвичи с копченым мясом.
– Я думала, что в этом кимоно выгляжу сексапильной.
– С сыром, который ты любишь, и горчицей.
– В следующий раз оденусь в копченое мясо и сыр.
– И горчицу, – добавил он.
– С огурчиками вместо сережек.
– Рисковая мода. Шинкованный перец, картофельный салат, салат с сельдереем.
– Шинкованного перца хватило бы. А это что – пирожные с заварным кремом?
– Да, еще и булочки.
– Ты хочешь, чтобы я растолстела.
– Просто не мог остановиться, попав в эту кулинарию. Не следовало отпускать меня туда одного.
Они переложили содержимое пакетов и контейнеров на блюда и в миски, потом отнесли еду на стол на балконе.
– Я удивлен, что ты не принес бочонок пива, – заметила Саманта.
– Ты же не пьешь пива.
– Я не ем за один раз и восемь фунтов еды из кулинарии, но тебя это не остановило.
– Я принес вино, – он указал на бутылку, которую оставил на столе, прежде чем пройти с пакетами на кухню. – Превосходное «Меритейдж»[27].
– Я принесу стаканы.
Он разлил вино, прежде чем сесть за стол, они чокнулись, и нежные звуки, словно звон серебряного колокольчика, поплыли сквозь листву перечного дерева.
Они пригубили вино, поцеловались, сели, и Райан уже чувствовал, что ее компания ему так же приятна, как и раньше. Независимо от того, лгала ему Сэм или нет, он ее любил и знал, что будет любить и дальше, даже если существует другая Сэм, коварная стерва.
– Прошла целая неделя, – указала Саманта.
На этой неделе выяснилось, что у него больное сердце, в этот вечер ему стало ясно, что он влюблен в мисс Джекиль, несмотря на наличие мисс Хайд[28], получалось, что упомянутая неделя, возможно, стала самой богатой на события в его жизни.
Тени и свет заходящего солнца, похоже, не накладывались друг на друга, а переплетались, образуя полотно света и тени, знакомое и незнакомое, некую загадочную основу, на которой могло сформироваться их будущее.
– Как мы позволили целой неделе пройти мимо? – спросила Саманта.
– Роман продвигается успешно? – поинтересовался он.
– Вполне. Несколько дней подряд печатала, не разгибаясь. Как ты узнал?
Райан не собирался говорить ей, что захваченная романом, она меньше думала о предложении стать его женой, а когда не заморачивалась мыслями о замужестве, ее в большей степени тянуло на секс.
– Твои глаза сверкают, а голос звенит от радости.
– Может, причина в том, что ты здесь?
– Нет. Если бы ты радовалась моему приходу, то оделась бы в копченое мясо и сыр.
– Ладно, с книгой действительно все хорошо. Это трудно объяснить, текст и подтекст слились воедино, как я и представить себе не могла.
– Это возбуждает.
– Меня – да.
– А как дела с деепричастиями?
– Держу под контролем.
– Так же, как точки с запятой и местоимения?
– Не будь вино таким хорошим, я бы вылила его тебе на голову.
– Вот почему я всегда покупаю самое лучшее. Самозащита.
С лестницы донеслись быстро приближающиеся шаги.
Райан повернулся, чтобы увидеть ежик седых волос, по которому неделей раньше установил, что во дворе под лунным светом с Самантой беседовал Спенсер Баргхест.
Но теперь, при свете дня, понял, что ошибся. Мужчина телосложением напоминал Баргхеста, но был лет на десять моложе, чем доктор Смерть, да и лицом очень уж от него отличался, не походил на комика.
– Ох, – вырвалось у него, когда он увидел сидящую за столом парочку. Он остановился на ступеньку ниже балкона. – Извините. Не хотел мешать.
– Кевин, пожалуйста, составь нам компанию, – предложила Саманта. – Я принесу еще один стакан.
– Нет-нет, я на минутку. Тороплюсь в больницу.
Когда Райан поднялся из-за стола, Саманта спросила: «Вы знакомы?»
Райан ответил, что, к сожалению, нет, и Саманта тут же представила ему Кевина Спарлока, сына Мириам Спарлок, которой принадлежал дом и гараж. Она и сдавала Саманте квартиру над гаражом.
– Как твоя мама? – спросила Саманта.
– Лучше, – ответил Кевин. – Гораздо лучше.
Саманта повернулась к Райану:
– Неделей раньше у Мириам был очень сильный приступ стенокардии… Собственно, в прошлую пятницу.
– В ресторане, – пояснил Кевин. – «Скорая» увезла ее в больницу. Мама очень переживает, что такое произошло с ней в публичном месте. Считает, что опозорилась.
– Инфаркт? – спросил Райан.
– Слава богу, нет. Но у нее выявили сужение артерий.
– Критически опасное сужение, – уточнила Саманта. – Поэтому наутро ей сделали коронарное шунтирование.
– Ей понравились твои цветы, – улыбнулся Кевин. – Она очень любит каллы.
– Я уставлю ими ее спальню, когда она вернется домой.
После ухода Кевина Саманта рассказала несколько историй о Мириам, одну из которых Райан слышал прежде. Хозяйка отличалась эксцентричностью, но была доброй и милой женщиной.
Неделей раньше Райан решил, что застукал Саманту, когда та строила какие-то козни со Спенсером Баргхестом. Теперь же не вызывало сомнений, что в ту ночь она получила известие о госпитализации Мириам.
Увидев свет в ее квартире, Кевин, скорее всего, поднялся по лестнице и постучал. Стук этот не вырвал Райана из посткоитусного сна. А Саманта спустилась вниз, чтобы поговорить с сыном хозяйки.
Параноидальное толкование этого невинного свидания побудило Райана на следующее утро лететь в Лас-Вегас, в поисках доказательств несуществующего заговора.
И теперь книги Ребекки Рич о том, как быстро разбогатеть, представлялись всего лишь свидетельством ее доверчивости и самообмана.
А коллекция журналов со статьями Сэм говорила о том, что Ребекка, пусть и не общалась с дочерью, не переставала ею гордиться.
Спенсер Баргхест мог быть извращенцем, даже чокнутым, Ребекка, возможно, совершенно не разбиралась в мужчинах, но ни она, ни ее обожающий трупы любовник не строили коварных планов в отношении Райана.
Да, Саманта никогда не упоминала о том, что встречалась с Баргхестом, не говорила, что он находился у кровати сестры, когда ту вытолкали из этого мира.
Но ее молчание на сей предмет, возможно, свидетельствовало о стыде. Не хотелось Сэм признаваться в том, что ее мать спит с мерзким нигилистом, который живет в компании трупов, заявляя, что они – произведения искусства.
После эпизода на борде, а потом ужаснувшего его приступа в спальне вечером того же дня, заставившего наутро броситься к Форри Стаффорду, Райан целиком и полностью сосредоточился на одном слове, произнесенном врачом: «Отравление», – скорее всего, с тем, чтобы не смотреть в глаза правде: его подвело собственное тело. Вместо этого ему требовалось идентифицировать внешнего врага, победа над которым далась бы ему легче, чем над наследственным заболеванием.
В отчаянии, он отбросил логику, которую ранее всегда задействовал при решении любой проблемы, что в бизнесе, что в жизни. Отказался от логики ради безрассудства.
Визит Кевина Спарлока заставил Райана признать свои слабости и ошибки. Его переполнял стыд. В надежде, что вино подсластит горькую пилюлю, он налил второй стакан.
Его лишь радовало, что слабеющий свет, проникающий сквозь листву перечного дерева, и сгущающиеся тени хоть частично прикрывали его. Он надеялся, что на этот раз Сэм не сможет с легкостью узнать обо всем по его лицу.
Рассказав третью историю о Мириам, Саманта принесла из кухни четыре свечки. Расставила по столу.
И когда в ее глазах отразился огонек зажигалки, путешествующей от фитиля к фитилю, Райан сказал: «Я тебя люблю». Чувствуя себя негодяем, но негодяем, ступившим на путь исправления.
Глава 25
Когда луна уже появилась над восточным горизонтом, но только собралась забраться выше, и листва перечного дерева отсекала от них большую часть еще ярких звезд, пришла пора поговорить о смерти.
После обеда, когда на столе остались только свечи и вино, Райан сжал левую руку Саманты своей.
– Я наслаждался каждым мгновением, которое мы провели вместе.
– Легко представить, что должно за этим последовать, но эти шлепанцы – не та обувь, в которой можно дать хорошего пинка.
Он не собирался рассказывать о дурацкой поездке в Лас-Вегас, о подозрениях, что его отравили. Если бы он умер в течение года, ему хотелось остаться в памяти Саманты хорошим человеком, пусть на самом деле он им и не был.
К жизни Саманта относилась точно так же, как и к океану, когда вставала на борд, – не подстраивалась под него, но относилась с уважением к его непредсказуемой натуре. Вот и Райан объяснил сложившуюся ситуацию коротко и прямо. Не окрасил новость в трагические цвета, не стал подливать излишнего оптимизма, надежды на неминуемо благополучный исход.
Ее рука напряглась, обхватила его, словно она удерживала Райана в этом мире. Глаза наполнились слезами, Саманта пыталась их сдержать, вот они и мерцали в свете свечей, как грани хрустальных бокалов.
Она понимала, что для него сообщать эту новость так же тяжело, как для нее – выслушивать ее. Ранее их восхищало друг в друге одно и то же: независимость и согласие с тем, что жизнь – это борьба, требующая оптимизма и уверенности в себе.
Радуясь, что Саманта удержалась и не расплакалась, довольный тем, что она внимательно слушала, вместо того чтобы прерывать его вопросами, Райан, конечно же, отдал должное усилиям Саманты, затраченным на подавление слез.
Известие ее потрясло, Райан видел, с какой частотой пульсировала вздувшаяся жилка на ее грациозной шее. И кимоно не скрывало дрожь тела Саманты. Даже в свете свечей колокольчики, вышитые на рукавах, каждая складка блестящего шелка подчеркивали эту дрожь.
Когда Райан закончил, Саманта шумно вдохнула, перевела взгляд с его глаз на их переплетенные руки и задала, наверное, главный вопрос:
– Какова вероятность того, что ты получишь новое сердце?
– Ежегодно в трансплантации сердца нуждаются четыре тысячи американцев. Им могут предложить около двух тысяч донорских сердец.
– Пятьдесят процентов, – кивнула Саманта.
– Меньше. Необходима совместимость донорского сердца с моей иммунной системой, чтобы свести к минимуму возможность отторжения.
– И какое сердце может тебе подойти?
– У меня самая распространенная группа крови. Это хорошо. Но есть и другие критерии. Однако, даже если все они совпадут, сердце может уйти тому, кто стоит в списке выше меня, если подойдет по тем же параметрам.
– Ты уже в списке?
– На временной основе. На следующей неделе я должен пройти психологическое тестирование. Все будет зависеть от этого.
– Почему?
– Они попытаются определить социальные и поведенческие факторы, которые могут помешать выздоровлению.
– Ты хочешь сказать… вроде алкоголизма?
– Алкоголизм, курение, эмоциональные проблемы, из-за которых я буду отказываться от приема необходимых лекарств и изменений повседневной жизни.
Оторвав взгляд от их рук, избегая его глаз, Саманта смотрела на четыре свечи, словно по их огонькам могла предсказать будущее.
– Должно быть, они ищут интеллект. Лучше иметь дело с умным пациентом.
– Возможно.
– Для тебя это плюс. Что еще? Что на светлой стороне?
– Я молод и, если не считать сердца, совершенно здоров. Будь у меня заболевания других внутренних органов или диабет, я не мог бы считаться идеальным пациентом.
Пододвинув к себе одну свечу, Саманта чуть подула на нее, чтобы огонек вырос, потом загасила его.
– Что еще? Хочется побольше светлого.
– Мне не нужно одобрения страховой компании. Я могу заплатить за операцию из собственного кармана.
Бледная ленточка дыма поднималась от черного фитиля. Саманта взяла вторую свечу, загасила и ее.
– Иногда возникает проблема расстояния. Как только у донора зарегистрирована смерть мозга и хирурги удалили сердце, его можно держать охлажденным, при температуре около пяти градусов, в соляном растворе… но только шесть часов.
– Так хирурги… что?.. Ищут пациента на определенном расстоянии?
– В моем случае им не придется везти сердце ко мне. Я могу прилететь к ним на «Лирджете», пока они будут искусственно поддерживать пациенту жизнь.
Саманта опустила в стакан с остатками вина подушечки большого и указательного пальцев, загасила третью свечу.
– Процент людей, проживших пять лет с пересаженными сердцами, медленно, но уверенно приближается к семидесяти.
Не смочив пальцы вновь, Саманта загасила и четвертую свечу, зашипела от боли, почувствовав ее жар, но вроде бы и хотела почувствовать эту боль.
При закрытой двери на кухню свет на балкон попадал только через занавешенное окно.
– Если я проживу пять лет, тогда мои шансы прожить еще пять только возрастут. Медицинская наука многого добивается. Каждый год. Очень многого.
Ночь не могла скрыть лица Саманты. Она дала волю горю. На щеках заблестели слезы.
Отодвинув стул, она встала, не выпуская его руки.
– Пойдем в постель. Полежишь со мной.
Поднялся и он.
– Просто полежишь и обнимешь меня.
Глава 26
На кровати они легли одетыми на покрывало, Саманта положила голову на грудь Райана, прижалась к нему, а он обнял ее правой рукой.
Усталость буквально обездвижила его. Он не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Начинался новый этап их взаимоотношений. Приходило осознание того, что, пусть они и молоды, Смерть уже присутствует при их танце, их совместной жизни отмерили срок.
Как и ему, ей, вероятно, хотелось много чего сказать, но в тот момент не хватало ни сил, ни слов, чтобы выразить свои чувства.
Они дремали, но заснуть крепко не получалось, двигались, поворачивались, однако по-прежнему прижимались друг к другу.
– Я боюсь, – первой заговорила Саманта, и ее голосу не хватало привычной жизнерадостности.
– Я тоже. Все нормально. Они подберут мне донора. Я получу новое сердце.
– Я знаю, что получишь.