Хлеб с порохом Цеханович Борис

– Хорошо, Копытов, – командир полка тяжело вздохнул, – действуй, но, ради бога, только осторожно.

Через двадцать минут все опять сидели на броне, только рядом с моей машиной стоял еще БРДМ Коровина, и на нем сидели несколько солдат второго взвода. Я высунулся из люка и еще раз огляделся вокруг. Дождь перестал, и как будто даже потеплело. Туман тоже рассеялся, и теперь вперед было видно километра на полтора. А там гремел не переставая бой: над нами с шорохом пролетали снаряды, самих разрывов видно не было, но горизонт застилал дым от разрывов снарядов и мин. Резко и мощно бухали выстрелы танковых пушек. В нескольких местах к небу поднимался дым от горевших зданий, а воздух над полем боя беспорядочно пронизывали трассы очередей, которые шли как в сторону боевиков, так и оттуда. Непрерывно строчили пулеметы и автоматы.

Около машины толпились солдаты батареи, которые оставались на старых позициях и с завистью смотрели на нас. Многое бы они отдали, чтобы сидеть на броне среди нас. Но пора было двигаться, я махнул им рукой и скомандовал:

– Вперед!

БРДМ взревел и тяжело двинулся по грязи, набирая скорость, иной раз корму его заносило, но ненадолго. Чудинов хорошо держал дорогу. Вслед за нами так же тяжело вывернул БРДМ Коровина. Он сразу же вошел в колею моей машины и бодро помчался за нами. Хотя мы и знали, что дорога к боевикам от нас до арыка не была заминирована – все равно напряженно вглядывались в землю, стараясь разглядеть следы от постановки мин или подозрительные бугорки. Но все обошлось благополучно.

Звуки стрельбы по мере приближения к арыку усиливались, и через десять минут мы остановились за бетонным желобом; он не только отделял нас от боевиков, но и скрывал от них. По моему приказу двигатели заглушили, и звуки боя стали оглушительными. Я соскочил с машины и через щель в арыке стал осматривать местность. На том участке, который мы должны взять под свой контроль, никого не было видно, но непрестанно оттуда строчил то ли пулемет, то ли автомат, с нашего места разобрать было невозможно. Слева в трехстах метрах возвышался небольшой бугор, оттуда тоже доносился звук непрестанно работающего пулемета. За бугром суетились солдаты, скорее всего восьмой роты – ставили палатку. Тут же приткнулась пара машин и БМП. Еще чуть дальше и ближе к боевикам из арыка торчала корма завалившегося туда танка, вокруг которого суетились трое танкистов. Время от времени они залегали и отстреливались от наиболее ретивых боевиков, которые в одиночку или небольшими группами пытались прорваться к танку. Справа в двухстах метрах виднелись здания МТФ, и оттуда тоже доносились звуки ожесточенного боя, но никого не было видно. Впереди, за полем, в трехстах метрах вдоль берега реки, тянулась зеленка, где виднелись перебегающие с места на место боевики. Там же рвались наши снаряды и мины, а воздух над нами рвали пролетающие в разных направлениях пулеметные и автоматные очереди. Рвались снаряды, мины и в нашем расположении, но гораздо реже: чувствовалась нехватка боеприпасов у противника. Что ж, задача была ясна: нужно было разбираться, кто стреляет и куда на нашем направлении.

– Алексей Иванович, – позвал я к себе замполита, одновременно проверяя на поясе нож, – я сейчас пойду туда и разберусь со стрелком. Если что, принимаешь командование на себя и занимаешь оборону на этом участке, – я рукой показал на местности, где мы должны развернуться, и, чтобы не слушать возражений Кирьянова, перескочил бетонный арык и, пригнувшись, помчался к тому месту, откуда велся огонь. Оказавшись на поле, я понял, что высокую скорость развить не сумею: к сапогам сразу же прилипли большие комья грязи, и я еле переставлял ноги. Воздух как будто сгустился, но я упорно продвигался вперед. Когда до ямы, где засел стреляющий, осталось пять метров, я присел и перевел дух, машинально подергал нож на поясе, проверяя, хорошо ли он выходит из ножен, и метнулся вперед. Уже скатившись в яму, увидел, что это был свой. Солдат прильнул к автомату и стрелял по мелькающим впереди фигуркам боевиков. В яме вокруг него все было завалено гильзами, тут же валялся и гранатомет, из которого он уже сделал несколько выстрелов. Под ногами у него валялся тощий вещевой мешок, а на бруствере лежали несколько гранат.

– Солдат, – я положил ему руку на плечо.

Боец вскинулся и резко повернулся ко мне. Испуг, было появившийся в его глазах, быстро сменился радостью:

– Товарищ майор, а вы что тут делаете?

Я похлопал ободряюще его по плечу и задал ему встречный вопрос:

– Ты-то сам что тут делаешь?

– Из восьмой роты я. Как только мы закрепились на этом рубеже, командир роты поставил меня сюда с задачей оборонять этот участок. Поставил он меня еще утром, и больше никто сюда не приходил. Правда, патронов море мне сюда притащили, а так никого. Вот и бьюсь с духами, – солдат пнул ногой пустой цинк из-под патронов, – патронов, правда, мало осталось. А вы как здесь оказались?

– Все, солдат, считай, что задачу свою ты выполнил. Противотанковая батарея здесь оборону сейчас будет занимать. Так что дуй в свою роту и командиру от меня привет передавай.

На грязном лице пехотинца засияла счастливая улыбка; быстро, но без излишней суетливости собрал небогатое имущество и оружие.

– Счастливо оставаться, товарищ майор, – он махнул рукой и рванул по полю к бугру.

Наблюдая, как солдат, пригнувшись, чешет через поле, я решил про себя: как закончится бой, разыщу солдата и буду ходатайствовать о представлении его к медали «За отвагу». Я тоже вылез из ямы и замахал рукой, подзывая к себе офицеров. Пока они шли ко мне по пахоте, я повернулся и стал разглядывать передний край боевиков, который проходил в двухстах пятидесяти метрах от меня. По зеленке продолжали мелькать фигурки духов, иной раз они внезапно пропадали, видать, спрыгивали в нарытые окопы. Иной раз так же внезапно выскакивали из них на поверхность и мчались куда-то по своим духовским делам. Гораздо меньше суеты было в районе моста, главной цели всего наступления, и здесь было наиболее сильное противодействие со стороны боевиков. Стреляли, в принципе, по всему берегу, но здесь стрельба велась наиболее ожесточенно. Если с левым флангом было все понятно, то справа я никак не мог увидеть, до какого рубежа дошли подразделения первого батальона. На поле, за МТФ, дымилась сгоревшая наша БМП: подбили ее часа два тому назад, но ни тел погибших вокруг и никого поблизости не было видно. Но стрельба на территории фермы шла ожесточенная. Лишь около будки, которая стояла в ста пятидесяти метрах от боевиков, копошились несколько человек. Но кто они были, духи или наши – непонятно. Вокруг меня все чаще посвистывали пули, несколько очередей вспороли землю под ногами, но я продолжал стоять во весь рост. Конечно, можно было лечь на землю, но утром я видел офицера и солдата третьего батальона после атаки. Они были невообразимо грязные и мокрые, после того как под огнем противника им пришлось несколько раз залегать и передвигаться ползком. Нет, пусть меня ранят или убьют, но я буду сухим и чистым. Обогреться на этом поле в ближайшие сутки негде. Хоть дождь и прекратился, стало значительно теплей, но ночь будет влажной и промозглой.

Подошли офицеры.

– Коровин, ты со своими солдатами становишься на левом фланге, в семидесяти метрах от восьмой роты, и отвечаешь за оборону вон до того куста. Я же с остальными от того куста до крайних строений МТФ. Командный пункт будет здесь. Алексей Иванович, расставляй людей. Двоих разверни в сторону МТФ. До сих пор я не могу понять – кто там: то ли наши, то ли духи. Я же пошел в восьмую роту устанавливать с ними взаимодействие.

Офицеры, получив указания, замахали руками, подзывая к себе технику и солдат, я же направился к соседям. Идти было трудно, ноги скользили и разъезжались по грязи, к каждому сапогу прилипло килограммов по восемь грязи, и через каждые десять шагов приходилось ее стряхивать. В довершение всего несколько боевиков сосредоточили огонь по мне, решив завалить. Пули пели, визжали, чмокали, вонзаясь в землю и подымая фонтанчики грязи под моими ногами. Несколько раз меня сильно дергало за одежду, но я проходил метр за метром и все еще оставался целым и невредимым. От бугра мне махали и что-то кричали несколько человек, но я упрямо шел, решив про себя: или дойду, или меня убьют, но в грязь я не лягу.

От танка в арыке, до которого было около двухсот метров, послышалась ожесточенная стрельба. До двадцати боевиков поднялись во весь рост и, строча из автоматов от живота, кинулись в атаку. Даже здесь были слышны их исступленные вопли – «Аллах акбар». Один из троих танкистов встал во весь рост, а остальные двое с колена поливали бегущих к ним боевиков. Но огонь трех автоматов не мог сдержать духов, которые упрямо приближались к танку.

Я остановился на несколько секунд, глядел на танкистов и прикидывал – успею я по грязи добежать до танкистов и помочь им в рукопашной схватке или не успею. Внезапно огонь со стороны танкистов ослабел. Теперь по боевикам бил лишь один автомат, двое других танкистов лихорадочно шарились вокруг танка, пытаясь найти среди пустых цинков патроны. Чеченцы, ободренные заминкой, прибавили ходу и теперь находились в ста метрах от них.

«Не успею», – с горечью констатировал я, но все равно рванулся в сторону танкистов. Успел пробежать лишь метров двадцать, как из-за бугра вырвался танковый тягач и, выкидывая высоко вверх комья грязи из-под гусениц, ринулся к арыку. На его броне, пригнувшись и в напряженных позах, сидели человек десять технарей из танкового батальона, среди которых возвышалась фигура зампотеха батальона. Он криками и взмахами руки подбадривал сидевших на броне и механика-водителя БРЭМа. Смолк и третий автомат, но боевики, увидев подмогу танкистам, засуетились и стали отходить обратно к зеленке. Один из солдат на тягаче схватился за пулемет НСВТ, закрепленный на броне, и нажал на курок. Длинная очередь трассирующих пуль прошла над головами отходящих боевиков, которые отступали, но продолжали огрызаться огнем. Вторая очередь ударила прямо перед тягачом, потому что он клюнул носом в яму, а пулеметчик не успел поднять ствол пулемета, но и третья очередь ушла в небо, так как в этот момент тягач выскочил из ямы. Через минуту бронированная машина подскочила к арыку и, веером раскидывая грязь, развернулась около танка. Технари горохом посыпались с брони и без суеты, но споро начали снимать троса и сцеплять машины.

Увидев, что здесь все обошлось без меня, я снова направился к бугру, до которого оставалось метров сто двадцать.

Теперь я разглядел, что от бугра мне кричал и махал руками зам по вооружению полка Булатов. Услышал и что он мне кричал:

– Ложись! Копытов, ложись, я тебе приказываю!

Да и я сам почувствовал, что количество пуль, летевших в меня, значительно увеличилось. Но упрямо продолжал идти вперед, выдирая ноги из грязи. А через три минуты я стоял, радостный и вспотевший, но невредимый перед подполковником Булатовым. Тот махал перед моим лицом кулаками:

– Копытов, тебе морду надо набить. Ты чего вытворяешь? Перед кем выпендриваешься?

Но я не обижался на него:

– Товарищ подполковник, ведь я живой дошел. Так за что морду мне бить?

Булатов безнадежно махнул рукой. Уже спокойным тоном рассказал, что полк понес ощутимые потери, особенно среди офицерского состава. Оказывается, тяжело ранен начальник разведки полка Олег Холмов. Пока его вытаскивали из-под огня, были ранены и убиты еще пять человек. Подбита и сгорела одна БМП, прикрываясь которой и вытащили Холмова. В машине погиб сержант Молдаванов; но сержант стрелял, не подпуская боевиков. Так он дал возможность разведчикам вытащить Холмова.

– Копытов, тебя убьют, кто тогда будет командовать твоей батареей? Ведь никто кроме тебя не соображает в вашей противотанковой артиллерии. Да чего тебе говорить, все равно бесполезно. Вечно тебе покрасоваться надо. Сейчас чего пришел сюда?

– Взаимодействие нужно установить с соседями, товарищ подполковник. А где Соболев? – Это я уже повернулся к командиру взвода восьмой роты старшему лейтенанту Смолину, который стоял рядом с замом по вооружению и улыбался.

Тот сразу погрустнел, тяжело вздохнул:

– Ранили Соболева, теперь я командир роты.

– Как? Когда?

– Под мину попал, ранен в ногу. Час назад отправили его в госпиталь. Так что со мной устанавливай взаимодействие.

В течение пяти минут мы обсудили все вопросы, какие могут возникнуть. За это время Булатов ушел по своим делам, пообещав передать командиру полка, что противотанковая батарея заняла новые позиции, после чего я ушел к себе. Сначала зашел к Коровину, который обстоятельно устраивался на новой позиции, проинструктировал его и вдоль берега арыка двинулся на свой новый КП. Здесь тоже было все в порядке. Алексей Иванович расположил солдат на участке обороны. Чудинов загнал БРДМ за небольшой бугор и теперь лежал рядом с ним и стрелял короткими очередями из пулемета по мелькавшим в зеленке духам. Изредка взрыкивал КПВТ Алушаева. После его очереди на позициях боевиков вскидывались комья земли или же падали небольшие деревья, срезанные разрывными крупнокалиберными пулями. Остальные с интересом наблюдали, но сами не стреляли, понимая, что на таком расстоянии наши АКСУ не эффективны.

Бой продолжал греметь по всему переднему краю. Но по нам стреляли уже меньше, хотя часто над нами пролетали в опасной близости пулеметные и автоматные очереди. Особенно досаждал нам один пулемет, бил он откуда-то справа. После пяти минут наблюдения, в течение которых несколько раз пришлось всем нам плотно прижаться к земле, так хорошо нас окучивал пулемет, я определил примерное место, откуда по нам стреляли. Это было то маленькое строение, около которого я с самого начала заметил мельтешение фигур и откуда доносились звуки пулеметной стрельбы. Я отодвинул от пулемета Чудинова и прижался к прикладу. В прорези прицела появилась будка, еще мгновение – мушка встала посередине целика и совместилась с неясными фигурами.

Очередь. Еще очередь, и около десяти трассирующих разрывных пуль ушло к будке. Ни одна из фигурок не упала, но они засуетились вокруг будки и залегли. Я дал еще пару очередей без всякой надежды кого-то поразить. Так, для контроля. Но только встал из-за пулемета, как от будки в нашу сторону потянулись пулеметные трассы, которые заставили нас уткнуться мордами в землю. Вокруг нас заплясали фонтанчики грязи, пара пуль ударила в коробку с лентами и отбросила ее на несколько метров от нас.

Кирьянов в восторге выругался:

– Ну ничего себе душара лупит! Ну и окучивает! Борис Геннадьевич, а на ферме кто сейчас: боевики или наши?

– Вот сейчас я и пойду туда, Алексей Иванович. – Я подозвал к себе Чудинова и Самарченко, одного из водителей «Урала». – Замполит, остаешься здесь за главного, а я с ними пойду на МТФ и попробую установить взаимодействие с правым флангом. Если услышишь стрельбу в нашей стороне, двигай на подмогу.

Мы двинулись вдоль берега арыка к постройкам, которые виднелись из-за деревьев в двухстах метрах от наших позиций. Так как берег и кусты скрывали нас от боевиков, то мы спокойно дошли до поворота арыка. Миновали поворот, который скрыл нас от моих подчиненных, и остались одни. Прошли еще сто пятьдесят метров, пересекли зеленку, перепрыгнули через брошенные окопы боевиков и увидели МТФ. Затаились в кустах, несколько минут разглядывая окраину. Никого не было видно, но стрельба шла где-то сразу за зданиями. Понаблюдав еще минуты три, я махнул рукой на строения и первым выскочил из кустарника; пригнувшись, помчался вперед. За мной выскочили Чудинов и Самарченко. И тут же мы попали под сильный перекрестный огонь. Заметили нас, наверно, давно и поджидали, поэтому, когда мы выскочили на открытое пространство, по нам открыли огонь, но все-таки слишком рано. Били сразу с нескольких направлений, и воздух как будто загустел от пуль, которые жужжали со всех сторон. Даже не задумываясь, я нажал на курок и от живота, веером, пустил очередь в полмагазина в сторону строений, откуда велся огонь. Потом, быстро передвигаясь и виляя из стороны в сторону, уже короткими очередями стал бить по появившимся человеческим фигуркам среди зданий и заборов. Наконец-то заговорили автоматы моих солдат. Перезаряжая закончившийся магазин, но не останавливаясь, я мельком взглянул на них. Чудинов и Самарченко вели огонь в разные стороны, там тоже мелькали неизвестные. Правда, двигались они гораздо медленней, чем я.

– Отходим! – проорал я команду и стал смещаться в сторону кустов.

Пули визжали вокруг меня, вспарывали землю под ногами, щелкали по стволам деревьев, но еще никого из нас не задели. Как только замолчали автоматы моих солдат, выстрелив последние патроны из магазина, открыл огонь я. Бойцы рванулись в сторону кустов, на ходу меняя магазины. Через несколько секунд достигли кустарника и упали. Изготовившись к стрельбе, заорали:

– Отходите, товарищ майор! Мы прикроем.

Патроны у меня в магазине еще не закончились, поэтому я пятился к кустам медленно, пытаясь подцепить на мушку мелькавшие фигуры, а когда это удавалось, давал очередь. Но мазал, и это меня здорово злило. За спиной застрочили автоматы, и я, плюнув на противника, рванул в кусты и упал на землю рядом с Чудиновым. Лежа на спине, я перезарядил автомат, а когда перевернулся обратно, стрелять было не в кого. На окраине МТФ никого не было видно, и стрельба с той стороны так же внезапно прекратилась, как и началась. Чудинов и Самарченко тоже с удивлением смотрели на окраину.

– Черт побери, Чудо! Если бы мы тут по полю не скакали, как бешеные мустанги, то я бы подумал, что все это нам приснилось. Ладно, отходим.

Через несколько минут мы благополучно добрались до своих.

– Алексей Иванович, ты что, не слышал, как нас зажали?

Замполит удивленно посмотрел на нас:

– Товарищ майор, да тут кругом стрельба идет, так что неудивительно, что мы ничего не услышали.

Выставив в направлении МТФ троих человек, я задумался: через несколько часов наступит темнота, и до этого надо бы накормить людей и организовать службу ночью так, чтобы это было не особенно трудно. Неизвестно, что нам следующий день принесет.

– Старшина, – ко мне подбежал Пономарев, – старшина, берешь Самарченко и дуете пешком в лагерь. Тут минут двадцать ходьбы. Что хочешь делай, меня не интересует, как ты это будешь проворачивать, но ужин ты должен сюда привезти капитальный. И водки, бутылок восемь. Да, привезешь еще ящики из-под боеприпасов – штук двадцать, спальные мешки для солдат и офицеров. Чтобы мы ночью по переменке могли хоть немного поспать в тепле. Задача ясна?

Хотя старшина и старался скрыть радость от того, что он сейчас уйдет отсюда, но получалось это у него плохо. А мне было наплевать, толку от него все равно мало, может, хоть пожрать вкусного привезет.

– Смотри, старшина, чтобы ужин был на уровне, а то оставлю тебя с собой на ночь.

Расчет мой оказался верен: через два часа из-за бетонного арыка показался «Урал», и Пономарев стал хлопотливо разгружать имущество. Сначала он достал три стула и предложил нам сесть. Я, замполит, техник уселись и, несмотря на продолжавшуюся ожесточенную стрельбу со стороны духов, стали с интересом наблюдать за маневрами прапорщика, а тот развил кипучую деятельность. Как по мановению волшебной палочки из кузова появился раскладной стол, который как будто сам по себе расставился перед нами и на котором с изумительной быстротой появилась водка, килограмма два уже нарезанной колбасы, сыр, кастрюля жареной картошки, десятка два вареных яиц, трехлитровая жестяная банка консервированной капусты и много другой вкуснятины. Я пододвинул к себе капусту и запустил туда ложку. На вид она была водянистой и не особо аппетитной, но давно я не едал такой вкусной капусты. Прожевав вторую порцию, с суровостью в голосе спросил:

– Старшина, я надеюсь, что солдатам ты привез такую же вкусную пищу? А то ночь здесь длинная и опасная.

Все одобрительно засмеялись, и Пономарев еще больше засуетился, понимая, что не найдет сочувствия среди присутствующих, если мне не понравится пища для солдат.

Что ж, еда для солдат тоже оказалась на уровне. Я подозвал к себе пулеметчика:

– Алушаев, возьми две бутылки водки. Одну употребите сейчас, а вторую часов в одиннадцать для согрева. Ты старший, с тебя и спрошу, если обе сразу засандалите.

Сержант поблагодарил меня и убежал с бутылками к радостно засуетившимся солдатам.

Старшина разделил пищу солдат на две части, выгрузил ящики, спальные мешки и подошел ко мне:

– Товарищ майор, разрешите мне к Коровину выехать и выдать пищу.

Я взял со стола две бутылки водки и передал старшине:

– Отдай это Коровину, пусть с солдатами погреется. Езжай.

Замполит с техником на противоположном конце стола в это время расставили алюминиевые тарелки и разложили в них пищу, разлили водку и с кружками в руках вместе со мной наблюдали, как старшина вскочил в кабину автомобиля. Машина тяжело тронулась и, проскальзывая колесами по грязи, двинулась в сторону восьмой роты. Я мельком глянул на своих товарищей и с сожалением произнес:

– Черт, не сказал старшине, чтобы он у Коровина не мордой к боевикам стоял, а кузовом.

Я как будто сглазил: только закончил фразу, как со стороны боевиков прилетела первая пулеметная очередь и впилась в кузов «Урала», отщепляя от его деревянных частей большие щепки. Вторая очередь уже из трассирующих пуль вонзилась в тент и ушла внутрь кузова.

Даже не задумываясь, а действуя чисто инстинктивно, я сильно оттолкнулся от стола и стал валиться со стулом назад, сжимая кружку с водкой в руке и стараясь ее не пролить. Успел увидеть, падая, что замполит и техник также валятся на землю, стараясь удержать кружки на весу.

«Следующая очередь наша», – успел подумать я и увидел, как жестяная банка с капустой внезапно сначала подскочила вверх, но от попадания второй пули резко изменила траекторию полета и улетела в грязь. На столе творилось что-то невообразимое: алюминиевые тарелки скакали под ударами пуль и стремительно улетали в грязь. Банки с рыбными консервами, разбрызгивая на нас соус, слетали со стола. Лишь несколько бутылок водки, как символ стойкости русского народа, и глубокая тарелка с колбасой нерушимо стояли на своем месте под этим вихрем.

Когда огненная метель закончила бушевать на нашем столе, я встал с земли, поставил упавший стул, сел. Так же невозмутимо поднялись с земли замполит с техником и первым делом заглянули к себе в кружки, потом спокойно уселись на свои места. Молча выпили водку. Я отряхнул с одежды остатки рыбных консервов, тяжело встал и вытащил из грязи банку с капустой. По закону подлости она, конечно, упала открытой частью на землю. Но это не смутило меня, я вытряхнул на землю из банки грязь и верхний слой капусты и опять водрузил ее на стол. Из пулевых отверстий внизу банки на стол сразу же стал вытекать капустный сок, образовав вокруг нее небольшую мутную лужицу. Алексей Иванович с Игорем неторопливыми движениями навели порядок на столе и сидели с очередной порцией водки в кружках, ожидая, пока я разложу остальную закуску на тарелках.

Несмотря на то что наш стол стоял на открытом пространстве, в двухстах пятидесяти метрах от позиций боевиков, мы не прятались и были отличной мишенью для пулеметчика, но больше он по нам не стрелял.

Я потянулся через стол к боевым друзьям, чокнулся с ними:

– Ну, будем. Раз сразу не попали, значит, уже не попадут.

Закусывая, я обернулся в сторону позиций Коровина и с досадой произнес:

– Так я и знал, что старшина мордой станет к переднему краю боевиков.

Автомобиль стоял на открытом месте, и около кабины толпилось несколько солдат. В бинокль хорошо было видно, как старшина открыл дверцу и выдавал прямо из кабины пищу. Немного в стороне на табуретке сидел Коровин, и перед ним, тоже на табуретке, стояли тарелки с едой и бутылка водки.

– Может, пронесет? – промелькнула у меня надежда, и я повернулся к столу.

Мы еще выпили, но через пять минут Игорь с тревогой обратился ко мне:

– Борис Геннадьевич, что-то старшина нехорошо летит к нам.

Я опять повернулся в ту сторону. Действительно, по полю, виляя из стороны в сторону, высоко выкидывая из-под колес грязь, мчался в нашу сторону «Урал». Было что-то странное в этой картине, и когда машина приблизилась, то стало видно, что лобовые стекла отсутствовали напрочь, а из кабины выглядывали обалдевшие лица старшины и Самарченко. Машина остановилась, а еще через пару минут мы смеялись, выслушав сумбурные объяснения Пономарева.

– Товарищ майор, подъехал к позиции Коровина, выдал им пищу. Самарченко ушел перекусить вместе с солдатами, а я решил остаться в кабине и заодно понаблюдать за передним краем боевиков. Только приладился кушать, а тут подходит солдат из восьмой роты и спрашивает, нет ли у меня лишней буханки хлеба? А хлеб у меня был, лежал на полу кабины. Я наклонился вниз, и тут все застучало и посыпалось стекло на меня сверху. Боевик из пулемета ударил, и если бы я не нагнулся за хлебом, звиздец бы мне пришел. Солдату я хлеб выкинул, Самарченко скаканул в кабину, и сюда, – старшина с водителем стояли и ошалело смотрели то на меня, то на замполита с техником.

Отсмеявшись, я налил в кружку водки.

– Старшина, иди теперь в кузов посмотри. Когда ты уезжал от нас, тебе в зад машины две хорошие очереди пулеметчик врезал. Так что он за тобой целенаправленно охотился. Поздравляю, у тебя сегодня второй день рождения. Давай, старшина, пей и иди туши машину.

Самарченко уже бежал к автомобилю, из кузова которого тянулся все усиливавшийся дым. Пономарев торопливо опрокинул кружку с водкой в рот и, не закусывая, ринулся туда же. Бой продолжался, не снижая интенсивности, пока, лязгая гусеницами, к нам не подъехал танк, развернулся за арыком, поерзал на месте и самоокопался. Повел стволом и пару раз выстрелил по зеленке. Стрельба на моем участке пошла на убыль, и нам уже реже приходилось нагибаться, когда над нами пролетали очереди. В это же время подошли два огнеметчика, доложили, что их прислал командир полка в помощь к нам, и спросили, где занять позицию. С собой они принесли восемь «Шмелей». Указал им место тоже за арыком, недалеко от танка. Оказывается, и танк приехал ко мне по приказу командира полка: это прокричал мне из-за арыка командир танка. Так что обо мне помнили, а это было приятно. За всем этим я забыл про автомобиль, старшину и сначала не понял, о чем мне докладывает Самарченко:

– Товарищ майор, матрасы затушили, их там у нас штук пять лежало. Трассерами их зажгло. Кузов посекло, но это ерунда.

Я несколько секунд непонимающе смотрел на него, а потом вспомнил и засмеялся. Техник налил в кружку водки и протянул ее водителю. Солдат залпом выпил, вытер грязным рукавом рот и, не стесняясь, потянулся к тарелке с колбасой. Выбрал самый большой кусок и такой же большой кусок хлеба и с удовольствием отправил закуску в рот. Замполит с техником поощрительно засмеялись:

– Ну, Самарченко, губа у тебя не дура. А теперь сбегай и посмотри, чего старшина там делает? Что-то долго его не видно. Не грохнуло ли его там случайно?

Через пять минут старшина стоял перед столом и пытался что-то объяснить, но я жестом остановил его и подал полную кружку водки. Давно решил про себя, что со старшиной выпивать не буду и, вообще, запретил ему употреблять спиртные напитки, так как он неадекватно себя ведет в пьяном состоянии, но сейчас решил отступить от этого правила.

– Давай, старшина, выпьем, – я и замполит с техником чокнулись с Пономаревым, который в растерянности переводил взгляд с кружки на меня и обратно, не решаясь поднести ее ко рту, – сегодня тебе можно. Не каждый день бывает у людей второй день рождения. Если б не твой ангел-хранитель, лежал бы ты сейчас в кабине с пробитой башкой, или бы Самарченко вез тебя в кузове, мертвого, в санчасть. – Хотел продолжить, но остановился, увидев, как в ужасе расширились глаза старшины, понявшего, чего он только что избежал.

Старшина отчаянно, одним залпом, выпил кружку. Подождав, когда он продышится и закусит, я начал ставить ему задачи:

– Значит, так, Пономарев. Едешь сейчас в ремроту, ставишь там новые стекла и домой. Остаетесь с Мишкиным на старых позициях старшими, а утром привозишь такой же вкусный завтрак. Тем, кто после ночи останется в живых. – Я пошутил, и зря. Старшина, еще не отошедший от своих приключений, обалдевшими глазами посмотрел на меня. Потащил Самарченко к машине и быстро уехал.

Еще немного посидели за столом. Бой постепенно затих, хотя с нашей стороны и со стороны боевиков стрельба продолжалась, но интенсивность ее значительно снизилась. На нашем участке расположилось несколько танков, и как только где-то показывался боевик, по нему следовал выстрел из танковой пушки. Пару раз выскакивали на открытое пространство духовские гранатометчики, приседали на колено и пытались из гранатометов достать танки, но или целились неправильно, или же боялись хотя бы лишнюю секунду остаться один на один с грозной боевой машиной, поспешно нажимали на курок и исчезали, пытаясь опередить выстрел танкистов. Одному такому отчаянному духу снаряд попал прямо под ноги: тело от взрыва взлетело вверх на несколько метров и повисло на ветвях дерева, но через несколько минут упало вниз, и его быстро утащили в кусты. Остальные чеченцы больше не осмеливались открыто перемещаться по своему переднему краю, как это было до появления танкистов. Приходил ко мне командир танка, который стоял за арыком, потом подошел один из огнеметчиков, им я поставил задачи и уточнил сигналы взаимодействия, немножко порасспросил их о том, что они знают и видели. Знали они, правда, немного. Что солдат может видеть из своего окопа? Но посмеялись: командира взвода, танкиста, во время боя ранило. Офицер высунулся из люка, чтобы лучше рассмотреть местность, в это время пуля попадает в броню, рикошетит и отрывает ему кончик носа. У огнеметчиков еще смешнее: солдату во время перебежки пуля попала в член. Не оторвала, а пронзила его. Долго на поле с ним мучились, не зная, как правильно перевязывать член. И смех, и грех. Говорят, у нас большие потери, но подробностей они не знают.

Погода улучшилась, стало значительно теплей, но по небу все равно быстро пролетали тучи, обремененные влагой. Темнело, и пора было переходить на ночное дежурство. До полной темноты я еще успел сбегать к Коровину и убедился, что тот серьезно подготовился к ночи. В темноте собрал вокруг себя всех, кто был со мной, и определил порядок дежурства. Сам же, разложив пустые ящики из-под боеприпасов на земле, раскинул на них спальный мешок и первым завалился спать до 23 часов, справедливо полагая, что если духи и будут атаковать ночью, то это произойдет где-то ближе к утру. Под мерное шуршание капель мелкого дождика я быстро провалился в крепкий и здоровый сон.

Проснулся, как от толчка, хотя меня никто и не будил. Зажег в спальнике фонарик, поглядел на часы: было половина одиннадцатого. Обрадованный, что еще могу поспать минут тридцать в тепле, смежил веки, но сон уже не шел. Поворочавшись на ящиках, я почувствовал, что все тело ноет от жесткого ложа. Вылез из спальника и огляделся. Рядом со мной на таких же ящиках в неудобной позе спал Кирьянов, а фигуры техника и двух солдат виднелись на фоне неба в пяти шагах от меня. Справа маячил Торбан, который в ночной бинокль разглядывал окраину МТФ. Постукивали редкие выстрелы, иной раз в сторону боевиков уходили трассера. Танкисты узкими синеватыми лучами прожекторов в несколько секунд обшаривали поле, иной раз дотягиваясь до зеленки боевиков, и тогда следовал выстрел из танковой пушки, который на мгновение освещал поле. Дождя не было, а в облаках появились просветы, откуда выглядывали умытые и чистые звезды, предвещая хорошую погоду. Сладко потянувшись, я поправил сбившуюся с Алексея Ивановича плащ-палатку. Подхватил автомат и легким шагом хорошо отдохнувшего человека направился к Карпуку. Отправив Игоря спать, начал мерно выхаживать по позиции, каждые тридцать секунд вскидывая ночник, осматривая поле и подходы к нам со стороны МТФ. На удивление, ночь прошла спокойно, без каких-либо сюрпризов.

Радовало и то, что к утру небо совсем очистилось от облаков. Все-таки когда солнце – воевать веселее. Незаметно подошло время будить на смену замполита, но я не чувствовал себя уставшим, поэтому решил додежурить до восьми утра. Пусть замполит отдохнет. Где-то перед рассветом, когда темнота на короткое время сгущается, готовая сдаться свету наступающего утра, за арыком в тылу позиции возник шум двигателя, и оттуда на поле выпятилась огромная темная масса. Судя по звуку, это был автомобиль «Урал», но не было видно знакомого очертания: ни кабины, ни фар – ничего. На позицию достаточно быстро надвигалось что-то большое и квадратное. Я быстро присел и попытался на линии горизонта что-нибудь рассмотреть. Не сумел. Успокаивало только то, что это двигалось к нам из нашего тыла. Но все равно я был настороже. Лишь когда оно приблизилось, я рассмеялся: по полю к нам задом приближался «Урал» старшины. А еще через мгновение машина остановилась рядом со мной, хлопнули дверцы, и ко мне подошли старшина и Самарченко. Обрадованные тем, что они точно выехали на позицию, перебивая друг друга, начали рассказывать, как они волновались, боясь промахнуться мимо нас и уехать к боевикам. А я не стал их разочаровывать тем, что дальше арыка за нами они бы уехать не смогли.

Как по команде проснулись все, кто спал. Хотя мы и не были голодными, но с радостью сели за стол, который Пономарев расставил уже за машиной. На стол он водрузил керосиновую лампу. На одном краю он накрыл нам – офицерам, а на другом разложил еду для солдат. Старшина и сейчас расстарался: было приятно смотреть на изобилие вкусных продуктов и водку. Мы не выпили вчерашнюю, а он привез еще. Две бутылки я оставил на столе, остальные вернул обратно прапорщику:

– Все, старшина, молодец, но водки больше не надо. День будет теплым и сухим. Ночь прошла спокойно, все отдохнули. Так что это в мой личный НЗ.

Солдаты с сожалением завздыхали, но приказ есть приказ. Пока старшина кормил солдат, пришел с котелками огнеметчик за едой. Дали и ему. Потом прибежали танкисты, досталось и им. Мы в это время спокойно выпили граммов по сто пятьдесят и теперь не спеша завтракали. Очень польстило мне восхищение танкиста, когда ему старшина щедрой рукой положил на экипаж еды. Танкист заглянул в котелки, поглядел на большие куски колбасы, которые Пономарев положил ему в шлемофон:

– Да, товарищ майор, вот это пища у вас в батарее, не то что у нас в батальоне.

Солдат ушел, а я, довольный и слегка хмельной, ласково заговорил со старшиной:

– Товарищ прапорщик, видите: ведь можете, когда захотите. Приятно от чужого солдата услышать хорошее о батарее. Теперь он всем будет рассказывать, как отлично старшина кормит солдат в подразделении. Так и действуйте дальше. А сейчас за отличное обеспечение пищей в боевых условиях я представляю вас к медали «Суворова». Алексей Иванович, оформить наградной.

Кирьянов весело мотнул головой, а старшина от переизбытка чувств с силой ударил себя в грудь.

– Товарищ майор, – горячо заговорил он, – да я в лепешку расшибусь, чтобы оправдать ваше доверие…

Выслушав его заверения, мы рассмеялись, смех этот был одобрительным и доброжелательным, так как прапорщик Пономарев сейчас окончательно стал полноправным членом нашего коллектива.

Пока мы завтракали, совсем рассвело, а из-за бетонного арыка выехал БРЭМ танкистов и остановился около нас.

– Боря, принимаешь в свой коллектив? – весело заорал Андрюха Филатов, спрыгнул с машины и по-хозяйски уселся за стол.

Пономарев положил заместителю по вооружению танкистов в чистую тарелку еды, а я щедро налил ему водки. Лишь только когда мы выпили, Андрей рассказал, что его сюда прислал командир батальона оборудовать командный пункт батальона. Это здорово нас обрадовало, так как давно с танкистами сложились дружеские отношения.

– Андрей, тогда и мне выкопай БРЭМом землянку.

– Боря, какие проблемы?

В принципе, это и определило задачи на день. Боевики вели себя тихо и опасались стрелять по нам, но еще рано утром 100-миллиметровая пушка боевиков одним выстрелом уничтожила санитарный «ГАЗ-66» первого батальона, который неосторожно выехал к восточной окраине МТФ. День, судя по небу, будет сухой и теплый. Так что надо обустраиваться на месте. На позициях я оставил минимум людей, а остальных отправил разбирать лагерь и перевозить его сюда. Пока машина танкистов рыла землянки под КП батальона и мне, мы с Филатовым еще немного выпили, а потом БРЭМ сломался, и Филатов с механиком-водителем залезли в двигательный отсек, пытаясь с ходу что-то там починить, но ничего у них не получилось.

– Боря, – огорченно заговорил Андрей, вернувшись к столу от машины, – поломка серьезная, так что твоему второму взводу выкопать землянку не получится.

Весь день пролетел в хлопотах и суете, но вечером мы уже сидели в готовой землянке, а в углу весело потрескивала горящими дровами печка. Над столом висела ярко горевшая от аккумулятора лампочка и освещала стол с едой. Второй взвод тоже устроился неплохо, и я был спокоен, хотелось немного выпить с офицерами, а до заступления на ночное дежурство часа два поспать. За столом царило веселое оживление: вместе с Коровиным ко мне в гости пришел командир восьмой роты старший лейтенант Смолин, и временами землянка наполнялась дружным смехом, когда мы вспоминали какой-либо из моментов прошедшего боя, считая его самым трудным. Никто из нас и не предполагал, что пройдут лишь сутки, и полк понесет более тяжелые потери. Много солдат и офицеров не доживут до вечера: кто погибнет в бою утром, а кто днем. Причем из жизни уйдут лучшие. А пока мы веселились и особо не задумывались над завтрашним днем.

Хотя утро было прохладное, но чистое и ясное небо предвещало отличную весеннюю погоду. Я вышел из землянки и с удовольствием потянулся. Чувствовал себя хорошо отдохнувшим, весь был переполнен энергией, которой нужно было дать выход. По широкому спуску в землянку я выбрался наверх и осмотрелся. Чудинов, время которого было дежурить, тихо дремал, сидя на ящике из-под боеприпасов, изредка он поднимал голову и сонным взглядом окидывал пустое поле между нами и боевиками. За арыком, где была позиция танка, было пусто. Вечером по приказу командира этот танк перекинули на другое направление, и только один танк теперь находился в расположении восьмой роты. Огнеметчиков тоже не было видно, лишь торчали из их окопа несколько контейнеров со «Шмелями». Я вскинул бинокль и посмотрел на расположение второго взвода. Вчера я полностью перетащил их сюда, а на старой позиции остался лишь третий взвод. У палатки Коровина не было видно даже наблюдателя. Но вот полог входа откинулся, и из палатки на солнечный свет вылез весь растрепанный и всклокоченный сержант Кабаков. Широко зевнув, он отошел на пару шагов и тут же справил малую нужду.

«Хреново, надо будет встряхнуть Коровина и за гигиену, и за дежурного наблюдателя».

В расположении восьмой роты так же лениво ползали мотострелки, занимаясь необходимыми утренними делами в ожидании завтрака.

Я опустил бинокль и машинально потер щетинистый подбородок: «Ого, вот это зарос! Ладно, сейчас приведем себя в порядок». По дороге в землянку ткнул кулаком Чудинова в бок:

– Не спи, солдат, – замерзнешь.

Водитель от неожиданности свалился с ящика и теперь таращил на меня сонные глаза, не понимая, почему он не сидит, а лежит. Потом вскочил и смущенно стал оправдываться. Я махнул рукой и занялся утренним туалетом. Копаясь в своей сумке, я наткнулся на аккуратно сложенный старенький свитер жены, который лежал на самом дне. Свитер покупали мне, еще когда я служил в Германии, но жене он больше нравился, и она его часто надевала. А когда я собирался в Чечню, положила его мне: «Боря, выкидывать жалко, а там его доносишь и выбросишь».

Достал его из пакета и прижал к лицу. Несмотря на то что прошло два месяца, свитер хранил родные запахи жены и дома. Скинул с себя пропотевшую тельняшку и вместо нее надел свитер, заправил его в брюки и, затянув на поясе ремень с пистолетом, с бритвенными принадлежностями выбрался из землянки.

Чудинов уже прохаживался по краю траншеи, где располагалась наша землянка, но пока я пристраивал зеркало и мылил себе щеки, он опять уселся на ящик и внимательно стал наблюдать, как я начал бриться. Разглядывая себя в зеркало и водя станком по правой щеке, я обдумывал план дня: чем занять солдат сегодня и какие задачи поставить взводам. Но одиночный выстрел, тут же второй нарушили течение мысли. Чудинов рефлекторно повернул голову в сторону позиций боевиков, откуда донеслись выстрелы. Глаза его в изумлении расширились, и непонятно как, даже не вставая с ящика, с криком «Духи!» он спрыгнул ко мне в траншею. Я вскочил на бревно и выглянул из траншеи. Выстрелы уже слились в сплошную трескотню, и пули свистели над нами в опасной близости. По зеленке перебегали с места на место боевики, и непонятно было, куда они стреляли и пойдут ли сейчас в атаку. Я с сожалением посмотрел на бритвенный станок и отбросил его в сторону.

– Батарея, тревога… К бою… – Схватил накрытый плащ-накидкой пулемет с магазином на сто патронов, в другую руку еще одну коробку с лентами в двести пятьдесят патронов. Выскочил из траншеи и рванул сквозь вихрь пуль к бугру, в пятидесяти метрах от землянки. Сзади топал сапогами Чудинов. Оглянувшись, увидел, как из траншеи выскочили Торбан, Алушаев и замполит с оружием в руках.

Упал за бугром и быстро изготовился к стрельбе. Прильнув к пулемету, я повел стволом по зеленке, примериваясь открыть ответный огонь. С нашей стороны тоже началась стрельба, причем наиболее сильной она была в расположении первого батальона. Но нам тоже доставалось нехило. Пули щелкали по броне БРДМ, который стоял рядом с бугром, и с визгом рикошетили. Алушаев полез было на броню, но тут же соскочил и прижался к колесам.

– Алушаев, все-таки надо к пулеметам пролезть, – я обернулся к сержанту и тут же повернулся обратно. В том, что Алушаев попытается еще раз, я не сомневался. Поймал в прорезь прицела фигурку боевика, перебегающего по зеленке к мосту через Аргун, и дал очередь в десять патронов. Рой трассеров и разрывных пуль ушел через поле и впился в духа. Боевик внезапно остановился, как будто наткнулся на стену, сделал несколько неуверенных шагов, медленно переломился в поясе и упал в кусты.

«Есть», – радостно отметил я про себя и довернул ствол левее. Там суетились несколько боевиков, что-то вытаскивая из окопов, но прицелиться мешали ветки кустов, которые росли в нескольких метрах впереди бугра.

«А, ерунда», – и дал очередь сквозь кусты, так как понял, что боевики вытаскивали и устанавливали на треноге пулемет НСВТ. Мой пулемет задрожал в руках, и ветки, срезаемые пулями, упали, открыв хороший обзор. Духи вокруг пулемета засуетились еще быстрее, но я давил на курок пулемета и гнал, гнал в ту сторону одну очередь за другой, пока ни одного боевика не осталось около пулемета. Грозно зарокотал над головой КПВТ, но трассы его очередей шли в сторону моста, срезая кусты и мелкие деревья. Наверно, наш огонь очень досаждал противнику, поэтому большинство боевиков сосредоточили свой огонь против нашей позиции. Несколько раз грохнули гранатометы чеченцев, но мимо.

Мои подчиненные открыли бешеный огонь, и патроны у них быстро закончились. Автоматы один за другим замолчали, а пробраться к землянке не было возможности – до того сильным и мощным был огонь противника. Внезапно замолчал и КПВТ – что-то там заело. Боевики, уверенные, что это они подавили наш огонь, теперь сосредоточили огонь против моего пулемета. А я в азарте водил стволом пулемета и давил на курок, когда на мушке появлялся дух. Поле зрения сузилось, я смотрел вдоль ствола и видел лишь как бы набегающих на мушку боевиков, и тогда давил на курок, радостно отмечая, как после моей очереди фигурка или падала, или начинала метаться, пытаясь уклониться от пулеметной очереди. Я уже не обращал внимания на визг и жужжание пуль вокруг меня, не обращал внимания на комочки земли, которые больно секли мне лицо, лишь мозг автоматически отмечал количество отстрелянных патронов. Закончилась коробка с патронами, я засуетился, вставляя в пулемет новую ленту, одновременно совещаясь с замполитом.

– Борис Геннадьевич, боевики усилили огонь. Как бы они не пошли в атаку. Пока вы стреляли, я засек несколько огневых точек около моста и хочу их загасить.

– Как?

– В окопе огнеметчиков лежит несколько «Шмелей», я сейчас проберусь туда и открою огонь.

– Алексей Иванович, давай, но осторожней.

Лента была вставлена, я потянул затвор на себя, а потом вперед – пулемет заряжен. Дал несколько очередей, искоса наблюдая, как замполит ползком пересек расстояние между бугром и берегом арыка. Попытался встать, но опять упал на землю, прижатый плотным огнем боевиков, которые заметили этот маневр. Алексей Иванович на четвереньках вошел в воду и погрузился в нее по горло. В воде вокруг него заплясали фонтанчики от пуль, но Кирьянов упрямо двигался вперед, пересек несколько метров водного пространства и выбрался на другой берег. Обернулся, счастливо улыбаясь, помахал нам рукой: мол, все в порядке. Рывком пересек оставшееся расстояние до окопа и по-хозяйски стал там осматриваться. Рядом громко заматерился Чудинов, поднялся во весь рост и рванул через огненный шквал к окопу огнеметчиков. Так же благополучно пересек арык и спрыгнул невредимый в окоп к Кирьянову. Я облегченно вздохнул и приник к пулемету, дал несколько очередей по перебегавшим чеченцам в зеленке и опять поглядел на Кирьянова. Тот растерянно крутился с огнеметом в руках в окопе, становился на цыпочки: тянулся вверх, пытаясь разглядеть передний край боевиков. Переговорив о чем-то с Чудиновым, Алексей Иванович выскочил из окопа наверх и склонился к Чудинову, который подал ему из окопа контейнер огнемета. Но выпрямиться не успел: по земле захлестали длинные очереди из пулемета и автоматов. Казалось, еще мгновение, и они перечеркнут офицера. Я дал несколько очередей по пулеметному гнезду, стараясь если не уничтожить пулеметчика, то хотя бы на время прекратить его огонь. Вновь поглядел на окоп, уже не ожидая увидеть Кирьянова живым, и с радостью увидел его сидящим рядом с Чудиновым.

Переждав огонь, Кирьянов привстал и закричал мне:

– Борис Геннадьевич, ни черта не видно из окопа. Куда мне стрелять?

Я чуть приподнялся над бугром, но тут же пришлось пригнуться и спрятаться: свинцовый шквал промчался надо мной, а несколько пуль, подымая фонтанчики земли, вонзилось в верхушку бугра. Две из них звонко цокнули, подняли и отбросили пустую коробку из-под лент за мою спину. Уже осторожно я высунулся из-за бугра:

– Алексей Иванович, сделаем так: я даю очередь трассерами, а ты туда стреляй из огнемета – сейчас дальность двести пятьдесят метров. Расстояние я каждый раз буду тебе кричать.

Я опять прильнул к пулемету и повел стволом по зеленке. Остановился на группе кустов около моста. Оттуда с самого начала боя велся особенно интенсивный обстрел наших позиций пулеметом. И там чаще всего мелькали фигурки боевиков.

– Алексей Иванович, стреляй туда! – прокричал я и дал длинную очередь по кустам.

Замполит вскинул контейнер, придал ему соответствующий двумстам пятидесяти метрам угол прицеливания и выстрелил. Мощный звук выстрела, как всегда, оглушил всех, а пыль, поднятая реактивной струей, скрыла окоп. Черная точка снаряда прочертила свой путь в воздухе и разорвалась на поле, не долетев пятидесяти метров до кустов.

Пыль осела и открыла нашим взорам отплевывавшихся от нее Кирьянова и Чудинова.

– Алексей Иванович, дальность дальше пятьдесят! – в азарте прокричал я корректуру прицела, неосторожно поднявшись над бугром, но тотчас же спрятался: новый шквал пуль обрушился на мою позицию.

Как только прогремел второй выстрел, я вновь, не обращая внимания на пули, вскинулся над бугром, боясь пропустить разрыв. Над окопом огнеметчиков стоял столб пыли, как будто именно туда попал снаряд, а не вылетел оттуда. Но я, не отрываясь, смотрел на кусты, где находились позиции духов. Есть! Прямо в центре кустарника поднялся светло-серый от пыли разрыв «Шмеля».

– Алексей Иванович, отлично. Давай туда же еще два снаряда.

Два раза проревел огнемет, и оба разрыва полностью накрыли всю площадь кустарника. Оставшиеся четыре выстрела мы сделали веером по зеленке, смещая его от моста влево на двести пятьдесят метров. После чего стрельба со стороны боевиков быстро пошла на убыль, а через пять минут прекратилась совсем. Еще примерно пять минут после этого вела огонь восьмая рота, но и он быстро прекратился. Лишь пулемет на бугре продолжал строчить, посылая злые очереди в сторону боевиков. Но и он через некоторое время тоже замолчал. Над передним краем повисла тревожная тишина.

– Торбан, – окликнул я санинструктора, – дуй во второй взвод. Узнай, все ли там в порядке? И Коровина ко мне. Да, по пути посмотри техника, что-то я его не наблюдаю. Не ранен ли он?

Из окопа огнеметчиков уже не ползком, а полусогнувшись прибежали Кирьянов и Чудинов. Оба мокрые, грязные и возбужденные.

– Ну, огнеметчики и балбесы! Вырыли окоп, а оттуда позиций боевиков не видно. Как мы хоть стрельнули? – Полуоглушенные, они оба орали, наверно, считая, что и мы ничего не слышим.

Я шутливо тоже заорал почти в ухо замполиту:

– Алексей Иванович, отлично стрелял. Всех положил, видишь – духи молчат, не стреляют.

Кирьянов с Чудиновым засмеялись, поняв свою ошибку, а Алексей Иванович начал показывать пальцем на мое лицо. Я машинально провел рукой по щеке и посмотрел на ладонь, ожидая увидеть кровь, так как во время боя сильно секло землей лицо. Но на руке виднелись остатки пены с недобритой перед боем щеки. Мы все поднялись в полный рост, уже не боясь огня боевиков. Переговариваясь на ходу, направились к землянке, здесь я и обратил внимание, что в пулеметной ленте осталось всего девять патронов.

– Да, тяжело пришлось бы, если б духи предприняли атаку на наши позиции. Все легли бы.

Поправляя штаны, из арыка появился Карпук. Еще не подойдя к нам, начал рассказывать:

– Я только пристроился «подумать», а тут стрельба, да и вашу команду «Батарея, тревога!» слышал. Попробовал выскочить, да невозможно. Пули так и стригут кустарник. Мечусь по арыку. На ремне только пистолет с запасной обоймой. Главное, даже выглянуть невозможно, до того плотный огонь. К землянке не прорваться. Ну, думаю, духи пойдут в атаку – пятнадцать патронов по ним, один себе. Слышу, наш пулемет работает и несколько автоматов: значит, дерутся наши. Только высунусь из арыка, пули тут же по земле у лица бьют. Толком ничего разглядеть не успеваю. Слышу, работает только один пулемет. Елки-палки, неужели всех убили? Короче, напереживался.

Из второго взвода пришел Коровин и доложил, что у него все в порядке, потерь нет.

– Товарищ майор, что это было? Вы чего-нибудь поняли?

– Непонятно, Коровин, особенно сильная стрельба в расположении первого батальона была. Может быть, там что-то случилось?

На нашем участке стояла тревожная тишина, лишь в районе МТФ пощелкивали выстрелы, поэтому все занялись своими утренними делами. Коровин ушел к себе. Ругать его за отсутствие наблюдателя я не стал, но замечание сделал. Я добрился, после меня побрились Карпук и Алушаев. Вроде бы все было в порядке, но тишина, повисшая над передним краем, не располагала к оптимизму. Приказал усилить наблюдение, а сам стал следить за танком, который мчался за бетонным арыком в моем тылу. Я подумал, что этот танк проедет сзади в расположение восьмой роты, но он свернул в разбитый проем в бетоне и направился ко мне. Это меня еще больше обеспокоило – я никого не ждал. Танк был из нашего танкового батальона, но офицера, который соскочил с брони и подбежал ко мне, я не знал.

– Товарищ майор, это ваше подразделение стреляло сейчас по зеленке? – Танкист показал рукой на деревья, тянувшиеся от моста вдоль реки против моего участка обороны.

– Да, моя батарея, – настороженно ответил я. – А в чем дело?

– Меня прислали вас предупредить. Первый батальон попал в окружение и разбит. Остатки пехоты будут прорываться через эту зеленку в вашем направлении. Смотрите, не откройте огонь по ним.

– Ни фига себе… – в изумлении протянул Кирьянов, стоявший около меня.

Я оглянулся – сзади стояли практически все: офицеры и солдаты.

– Слушай, старший лейтенант, как окружен и разбит?

– Да я сам ничего не знаю. Знаю только, что командир батальона тяжело ранен и его будут выносить во время прорыва.

Эти слова старлей произносил уже с брони. Спросить, кто его прислал, я уже не успел. Танк заревел, крутанулся на пашне, вздыбив землю, и умчался обратно. В голове царил сумбур и смятение от этого сообщения. Я не понимал, как мог быть разбит целый батальон. Тогда получается, что МТФ тоже в руках боевиков, и нам надо опасаться оттуда нападения. Я начал советоваться со своими подчиненными, как лучше организовать оборону своего участка в свете новых обстоятельств. Но не успели мы обсудить этот вопрос, как стрельба вспыхнула в расположении первого батальона с новой силой. Еще более интенсивная, чем в первый раз. Без моей команды все разобрали оружие, Торбан с Чудиновым схватили еще цинки с патронами, я опять взял пулемет и пару коробок с лентами, еще несколько коробок – Карпук с Кирьяновым, и мы снова заняли оборону. Духи суетились в зеленке, но в нашу сторону практически не стреляли. Огонь они вели в направлении окраины МТФ. Кустарник, куда Кирьянов нанес удар огнеметами, вновь ощетинился огнем. Особенно зло и упорно бил пулемет, из-за чего мы его быстро обнаружили.

В окопе около стреляющего пулеметчика суетились еще двое чеченцев: наверно, второй номер и подносчик боеприпасов. Я прильнул к прицелу и навел свой пулемет на огневую точку противника. Еще мгновение, и нажал бы на курок, но в это время вокруг окопа заплясали разрывы от пушки БМП-2. Приподнявшись над пулеметом, я наблюдал в бинокль, как очередями автоматической пушки БМП перепахивало землю вокруг пулеметного гнезда, пока огневая точка не прекратила свое существование.

Я перевел бинокль в сторону окраины МТФ. Со стороны молочно-товарной фермы к мосту неслось несколько БМП с десантом на броне. Вокруг машин и на их пути подымались разрывы от подствольных гранатометов, ручных гранатометов и мин, но машины с прильнувшим к броне десантом сквозь огонь упорно двигались к мосту. Из зеленки выскочил боевик, присел на колено и вскинул РПГ на плечо. Через секунду сверкнуло пламя, и граната устремилась по короткой траектории к ближайшей БМП. Ударила вскользь и ушла в сторону, разорвавшись сзади машины. Пехота еще плотнее прижалась к броне, потом, как по сигналу. они приподнялись и стали бить из автоматов по гранатометчику. Боевик в это время вставлял в гранатомет следующую гранату, от неожиданного ответного огня уронил гранатомет и вскочил на ноги. Стал топтаться на месте и резво размахивать руками, как будто отбивался от пчел или ос. Потом сообразил, упал на землю и на четвереньках быстро-быстро помчался в сторону кустов, где через несколько мгновений и скрылся.

Пока я наблюдал за метаниями гранатометчика, пехота спешилась с машин и редкой цепью уже охватывала кустарник и бугры у въезда на мост. Вроде бы сопротивление было сломлено, но из кустов сверкнуло пламя выстрела из гранатомета, и граната вонзилась в бок БМП. Пламя от разрыва гранаты, как это бывает от попадания в цель, мгновенно окутало всю машину и тут же исчезло. Боевая машина, до этого медленно двигавшаяся к мосту, как будто споткнулась и начала разворачиваться, но тут же замерла. Из люка показался механик-водитель, быстро выскочил из машины и в шоке обежал несколько раз вокруг нее. Пулемет в башне, еще когда она двигалась, бил по кустарнику, но сейчас молчал. Механик остановился около кормы и оглянулся вокруг, но никто не спешил ему на помощь: каждый на войне занимался своим делом. Он открыл кормовую дверь, откуда сразу же повалил черный дым. Солдат сначала от неожиданности подался назад, но потом решительно нырнул в дым и скрылся внутри машины. Две БМП обогнули его машину с обеих сторон и двинулись к въезду на мост, непрерывно строча из пулеметов вдоль моста, изредка били их пушки, но уже по тому берегу, невидимому для нас. Десант с подбитой БМП суетился около кустарника, кидая туда гранаты и строча вслепую из автоматов в глубь кустов, но сломить сопротивление чеченцев не удавалось. Одна БМП с несколькими солдатами на броне медленно проехала вдоль кустарника. Солдаты настороженно всматривались в заросли с высоты машины, вдруг резко привстали и открыли интенсивный огонь в глубь кустарника, тем самым предопределив судьбу обороняющихся боевиков. БМП, оказав помощь, двинулась дальше вдоль берега, но уже через двести метров попала под жестокий огонь боевиков. Удачно избежав попадания нескольких пущенных гранат, бронированная машина стала пятиться в сторону моста, огрызаясь огнем из пушки и пулемета. Солдаты, прикрываясь башней БМП, вели огонь по чеченцам, которые двигались параллельно машине по зеленке и стреляли по нашим из автоматов. Через сто метров они вырвались из зоны огня и остановились у кустарника, уже занятого солдатами. Подбитая БМП горела в полную силу, выбрасывая в чистое небо черный столб дыма. Иной раз пламя вскидывалось, и из него вылетали искры от рвавшегося внутри машины боезапаса. В двадцати метрах виднелся механик-водитель, сидевший рядом с другом, которого он вытащил из подбитой машины. К ним подскочила санитарная МТЛБ, механика сразу отодвинули в сторону, а над раненым склонились медики, но колдовали они немного, через минуту его загрузили в машину, и она помчалась по асфальту в сторону племсовхоза, где находился полковой медицинский пункт.

Пехота уже определилась с обороной и располагалась в районе моста, иной раз ее обстреливали из зеленки, но стреляли вяло. Как правило, после ответного огня духи на долгое время затихали, а потом все повторялось. БМП уже не горела, а лишь чадила. Механик-водитель потерянно бродил вокруг остатков машины, не обращая внимания на автоматный огонь боевиков. Время от времени к нему подходили сослуживцы и утешали, пытались утащить к себе, но солдат не соглашался и оставался около догорающей боевой машины. Правее МТФ, за ним, продолжал греметь бой. Стрельба то усиливалась, то замирала, но стреляли там постоянно. Артиллерия посылала через нас за реку снаряды; куда они там падали, видно не было, но после разрывов в небо подымались клубы черно-серого дыма.

Так прошло минут тридцать-сорок, и я уже только изредка поднимал бинокль и разглядывал то позиции мотострелков у моста, к которым непрерывно подходило подкрепление живой силой и техникой, то смотрел на зеленку, все еще занятую боевиками, понимая, что следующий удар наших будет вдоль зеленки и берега реки в сторону южной окраины Чечен-Аула.

– Товарищ майор, – крик Торбана заставил меня вздрогнуть, – вас к радиостанции вызывает командир полка.

– Лесник 53, я Альфа 01. Прием! – услышал я нетерпеливый голос связиста командира, когда спустился в землянку.

Я ответил связисту, выслушал приказ Петрова и через минуту подтвердил получение сообщения. Торбан побежал во второй взвод за противотанковой установкой сержанта Ермакова, а Алушаев и Чудинов суетились вокруг моего БРДМ, прогревая двигатель.

– Алексей Иванович, остаешься за старшего, а меня с противотанковой установкой вызывает к себе командир полка.

Я с нетерпением поглядывал в сторону второго взвода, где солдаты суетились вокруг противотанковой установки. Мне казалось, что все делается медленно, и я начинал закипать, почти не слушая, что говорит мне Кирьянов. Но вот машина Ермакова тронулась с места и направилась в мою сторону. Я облегченно вздохнул и стал слушать, что мне обиженно говорил замполит. Это была старая песня о том, что я его никуда не отпускаю и не беру с собой повоевать. А он только киснет в тылу. Спорить с ним было бесполезно, да и не время.

– Алексей Иванович, – я досадливо поморщился, наблюдая за тем, как мой БРДМ подъезжал ко мне, – сколько можно разговаривать на эту тему? Я командир, и моя задача воевать. Ты замполит, и твоя обязанность воспитывать солдат, ну а когда придет время, то повести их за собой в бой. Тебе что, мало позавчерашнего и сегодняшнего дней? Алексей Иванович, давай рули здесь, а я поехал.

Я забрался на БРДМ, рукой махнул Ермакову, показывая, чтобы он следовал за мной. Сразу за арыком свернули налево и вдоль него поехали к МТФ. Куда ехать, я знал, поэтому решил выскочить на асфальтовую дорогу, которая проходила вдоль молочно-товарной фермы, по ней проскочить до конца забора и свернуть направо, а там я увижу, где командир. Не учел я только одного: дорога на протяжении ста метров, прежде чем мне надо было сворачивать направо, не только просматривалась, но и простреливалась с того берега реки через мост. И первая же очередь стеганула землю практически у самых колес. А от второй, попавшей струей свинца в машину, гулко загудела броня, пули с визгом и искрами рикошетили, уходя под разными углами в воздух и землю. Сквозь гул двигателя я услышал, как ящик с боеприпасами, закрепленный на броне, с грохотом сорвался с брони на дорогу. Я быстро нырнул в люк и схватился за командирский прибор, Чудинов одной рукой ухватился за рукоятки броневых заслонок и закрыл лобовые стекла. Сделал он это очень вовремя: корпус машины опять загудел от града пуль, попавших в лобовую броню. Я, только было прильнул к командирскому прибору, тотчас же невольно откинулся назад, но, поняв, что мне сейчас опасность не грозит, вновь придвинулся к оптическому прибору. При четырехкратном увеличении противоположный берег Аргуна казался близким, слева от моста и дальше виднелись полуразрушенные здания, кучи щебня и фигурки перебегавших с места на место боевиков.

Разглядеть толком местность я не успел, так как моя машина повернула вправо, и мост и противоположный берег исчезли из поля зрения. Прекратился и обстрел. Повернув рукоятку люка и резко откинув его, я высунулся по пояс из машины и посмотрел назад на противотанковую установку, которая еще катилась по дороге. Теперь-то по полной программе доставалось ей. Видно было, как пули, оставляя отметины на броне, уходили в разные стороны, водитель пытался лавировать, но ямы и воронки не давали достаточного места для маневра. Наконец машина свернула за нами и тоже вышла благополучно из-под обстрела. Конечно, пулеметный огонь не был страшен для БРДМ, но я боялся, что пули попадут по колесам, а самоподкачка работала не на всех машинах. Успокоенный тем, что мы не пострадали, я повернулся и стал разглядывать на ходу открывшуюся местность. Мы ехали вдоль простреленного во многих местах бетонного забора МТФ, слева от нас расстилалось большое ровное поле. Метрах в трехстах на нем три подбитых БМП: две рядом друг с другом, а третья несколько дальше. Подбили их, наверно, час тому назад, потому что они уже только дымились. Вокруг них валялось имущество, но разглядеть, что именно, было невозможно. Метров двадцать-тридцать дальше БМП виднелись фигурки нескольких человек, но кто это были – боевики или наши, – разглядеть тоже было невозможно. Несколько раз над головой опасно свистнуло, но я уже приказал Чудинову свернуть за забор, и мы подъехали к группе машин, стоявших за насыпью. Это и был командно-наблюдательный пункт полка.

Я доложил командиру полка о прибытии, и Петров, закончив переговоры по радиостанции, повернулся ко мне.

– Боря, сейчас пойдешь вперед, на обрыв, – командир махнул рукой на поле, – задачу тебе поставит начальник артиллерии. Будь осторожен, духи лупят – будь здоров. Потерь у нас до фига, особенно там – на обрыве, так что еще раз говорю, будь осторожен!

Петров опять отвернулся к радиостанции, а я подошел к подполковнику Богатову, который стоял сзади ПРП и разговаривал с кем-то через дверь в корме машины.

– Копытов, – начал ставить задачу начальник артиллерии, – разведрота атаковала боевиков на обрыве, уничтожила их там, но сами понесли большие потери. Это их БМП подбитые стоят. Все офицеры полегли в бою. Сейчас разведчиков осталось 13 человек, и командует ими сержант. Все бы ничего, но их достал духовский танк – выскочит из зеленки, выстрелит по ним и обратно в зеленку. Артиллерией мы его накрыть не можем, а у разведчиков ничего нет, чтобы его достать. Чуватин сейчас тебе покажет место, откуда он чаще всего выскакивает, а ты пойдешь туда, на обрыв, и уничтожишь его. Задача ясна?

Я утвердительно кивнул и полез внутрь ПРП, через отделение радиотелефониста пробрался в башню и уселся в свободное кресло рядом с Игорем Чуватиным.

Игорь, мельком взглянув на меня, опять прильнул к окулярам. Взвыли электромоторы, и башня повернулась немного вправо. Игорь еще немного подправил наводку дальномера по вертикали и откинулся в сторону от окуляров, освобождая мне место.

– Боря, смотри, чаще всего он оттуда выскакивает. Где он сейчас, я не знаю.

Я разглядывал зеленку и не наблюдал даже малейших характерных признаков пребывания там танка, тем более следов выхода его из зеленки.

– Ну что, Боря, видишь? – зудел над ухом Чуватин.

Повернув немного дальномер вправо, а затем влево, я запоминал место и характерные детали, чтобы потом это место узнать, когда буду его разглядывать с другой точки. Отвалился от дальномера:

– Понял, я пошел.

– Боря, не высовывайся. Снайперы лупят дай боже, – уже в спину прокричал мне Игорь.

Богатов тоже стал меня наставлять, что мне делать. Но я его не слушал, а размышлял, как мне быть: то ли взять переносную установку, несколько ракет и уйти вперед, то ли все-таки взять БРДМ, противотанковую установку и выехать на берег, а не бегать потом за ракетами через все поле. Да и пулеметы на моей машине, если что, помехой не будут.

По-прежнему не обращая внимания на начальника артиллерии и не слушая его наставлений, я вскарабкался на БРДМ, подав команду на начало движения. Машина по моей команде обогнула земляной вал, за которым скрывались машины командно-наблюдательного пункта. Тяжело переваливаясь с боку на бок, за нами выехала противотанковая установка. Я махнул рукой, показывая сержанту Ермакову, чтобы он взял немного в сторону и шел параллельно моей машине, но вровень со мной. На малой скорости, осторожно мы двинулись в сторону дымящихся БМП. Вполне благополучно переехали поле и остановились в двадцати метрах от сгоревших машин, вокруг которых валялись автоматы, каски, части военного снаряжения и другое имущество. Махнул рукой, подзывая Ермакова к себе, а пока его машина подъезжала ко мне, я присел в люк и обратился к экипажу:

– Алушаев, наблюдаешь за зеленкой, остаешься старшим, а я сейчас сбегаю к разведчикам. Чудо, наблюдаешь за мной, я посмотрю, куда можно поставить машину, и махну рукой, тогда подъедешь.

Отдав распоряжение, я вылез на броню и быстро перебрался за башню, так как все чаще и чаще стали посвистывать пули. Машина Ермакова почти притерлась к моей машине, и Ермаков перепрыгнул ко мне. Мы присели на корточки сзади башни, и я стал ставить задачу сержанту:

– Видишь, Ермаков, за рекой по возвышенности проходит дорога: справа село Новые Атаги, а слева перекресток дорог. От перекрестка вправо идет зеленка и кончается около здания большого, типа ткацкой фабрики, – почему я назвал это здание ткацкой фабрикой, я сам не понял, но Ермаков послушно мотнул головой: типа, понял. – Вот в этой зеленке скрывается танк. Время от времени он выскакивает из зеленки и долбит сюда. Так что веди разведку: если засечешь – мочи.

Ермаков еще раз мотнул головой, перепрыгнул на свою машину и отъехал в сторону. Я же тяжело спрыгнул на землю и, пригнувшись, побежал к окопам разведчиков, откуда они уже с любопытством поглядывали в нашу сторону. Миновал БМП, а еще через двадцать метров соскочил в окоп, где меня с одобрительными возгласами встретили разведчики.

– Здорово, мужики! – бодренько прокричал я. – Как дела?

– Нормально, – улыбаясь, ответил ближайший из разведчиков, в котором я узнал сержанта Иванова, – принимайте, товарищ майор, разведроту. Вы тут сейчас единственный живой офицер, а нас осталось всего тринадцать человек. Два часа уже просим какого-нибудь офицера, пока не прислали вас. – Сержант теперь говорил без улыбки, с горечью.