Хлеб с порохом Цеханович Борис

Ту же мысль высказал и командир саперов:

– Боря, давай ее завтра взорвем к черту. Как разминировать твои ракеты после пожара – неизвестно. Завтра возьмешь Андрюху Южмина, тротила побольше – и все проблемы. Автоматы перед этим достанем.

На том и порешили.

В двенадцать часов на следующий день мы были у противотанковой установки. Мишкин с солдатами всю ночь провели у костра и сейчас с красными, но радостными глазами встретили нас. Автоматы они достали еще вчера: согнули проволоку крючком, осторожно залезли на броню и вытащили все три автомата, вернее, их остатки.

Южмин выгрузил из машины 25-килограммовый ящик тротила и в сомнении почесал затылок:

– Черт, не знаю, сколько надо для того, чтобы ее взорвать. Боря, тебе как надо ее взорвать?

– Надежно, Андрей. Надежно.

Офицер бесшабашно махнул рукой, и два солдата саперной роты осторожно опустили деревянный ящик внутрь машины. Я остановил сапера, который уже собирался поджечь бикфордов шнур:

– Андрей, подожди. Ведь сейчас так рванет, что и десантников может зацепить. Пойдем к ним и скажем, чтобы они попрятались.

Около моста был развернут пункт водозабора, и его охраняли несколько солдат. Чистая вода плескалась в нескольких больших резервуарах, и от них отъехала полностью залитая водовозка. Десантники встретили нас подколками и шуточками:

– Ну что, пехота, ковыряетесь там? Кинули бы туда две гранаты, и всех делов.

– Да нет, тут надо надежнее машину «убить». Ты бы, прапорщик, зубы поменьше скалил, а лучше спрятались бы на время взрыва и убрали свои резервуары, а то мы сейчас дырок в них наделаем, и резины у вас не хватит, чтобы заклеить.

Но прапорщик, старший водозабора, с презрением отнесся к нашим предупреждениям: типа, нашли, чем десантника пугать. Мы пожали плечами и вернулись к останкам противотанковой установки. Развернули машины и отправили их вместе с солдатами метров за триста. Андрей Южмин поджег бикфордов шнур, и мы, обливаясь потом, тяжело побежали вверх по дороге. Длина огнепроводного шнура была рассчитана на то, чтобы мы спокойно добежали до укрытия.

В брошенном окопе, куда мы ввалились, нас ждали подчиненные Южмина. Отдышавшись, мы направили бинокли на установку, сиротливо стоящую на обочине дороги. На водозаборном пункте, голые по пояс, стояли десантники и, куря сигареты, тоже ожидали зрелища.

– Эх, Андрюха, накроет их, – с досадой произнес я, а саперы с тревогой поглядели на десантников.

– Да ну их к черту, Борис Геннадьевич, вечно выпендриваются, как будто они только здесь и воюют. Не накроет их, – сапер хотел сказать убедительно, но вышло у него все это неуверенно, и напряжение только усилилось.

Взрыв грянул, как всегда, неожиданно: на месте противотанковой установки внезапно вспух красно-багровый шар, в который мгновенно засосало всю пыль с обочины. Куски металла, большие и маленькие, понеслись в разные стороны, щедро посыпая землю осколками. Мы мгновенно повернули бинокли в сторону водозаборного пункта и с ужасом увидели, как куски металла дождем падают на резервуары и насосы, легко пробивая шланги и вспарывая резервуары, которые, выпустив воздух, резко накренялись на поврежденную сторону и выливали очищенную воду на землю. Десантники, закрыв головы руками, метались в поисках укрытий, падали на землю и неподвижно лежали, пережидая смертоносный дождь. Секунд десять длился этот железный ливень, пока не прекратился. Десантники начали неуверенно подниматься с земли, опасливо косясь в небо, но поняв, что все уже закончилось, стали сначала осматривать друг друга, а потом уже испорченное имущество. При виде того, во что превратился водозаборный пункт, из груди десантников исторгся дикий и возмущенный крик, и они дружно, даже забыв оружие, ломанулись в нашу сторону. Зачем они побежали к нам, гадать не приходилось. Мы с Андреем перевели бинокли на место взрыва и, убедившись, что от БРДМ осталось только днище, а остальное равномерно разлетелось по окрестностям, дали команду заводить машины и грузиться. Саперы рванули в машину, как будто выполняли норматив, но мы, понимая, что десантники здесь будут лишь минуты через две, спокойно подошли к своим машинам и, когда десантники уже были в ста метрах, предвкушая, как они расправятся с нами, тронулись с места, набирая скорость. Вторично возмущенный вопль десантников, который потонул в пыли, мы уже не слышали. Я был спокоен, так как номеров на наших машинах давно не было, и найти нас, если Мишкин не проболтался, будет достаточно сложно.

Командир полка, выслушав мой подробный доклад, жизнерадостно рассмеялся:

– Боря, оказывается, чтобы списать противотанковую установку, ее не взрывать надо было, а тащить на пункт сбора подбитой техники на станции Червленная.

– Товарищ полковник, что тащить? Ведь там осталось только днище.

Петров опять рассмеялся и похлопал меня по плечу:

– Боря, это твоя проблема – ты ее и решай.

Думать и переживать я особо не стал: вместе с РАВистом Женей Ончуковым мы составили акт списания, который подписал особист. Ночью Мишкин из-под носа десантников сумел украсть днище и вместе с этим актом отвез его в Червленную, там тоже никаких проблем со сдачей остатков машины не было, и через два дня я и думать забыл о ней.

На следующий день замполит и техник укатили в Грозный на рынок для поиска покупателя на фисташки, которые в огромном количестве мы нашли в деревне, а я взял солдат и решил проехаться по дальним улицам деревни, которые вплотную примыкают к зеленке. В нескольких местах мы останавливались и осматривали дома, вызывающие подозрения. Но все было в порядке: во всех домах видны были следы спешных сборов, в помещениях валялись разбросанные домашние вещи, много мебели и бытовых приборов было вытащено во двор и там брошено – наверно, не поместилось в кузове автомобиля беженцев. Прочесав окраинную улицу и не обнаружив следов пребывания боевиков, мы сосредоточились во дворе крайнего дома. Было жарко и очень хотелось пить. Присев в тени на корточки, я послал двоих солдат в дом, чтобы они посмотрели, нет ли там чего попить, а сам остался с еще одним солдатом на прикрытии. Боец, из новеньких, посидев немного со мной в тени, стал бесцельно бродить по двору, разглядывая разбросанные домашние вещи, а когда он сунулся к холодильнику, брошенному в углу двора, я его строгим голосом остановил:

– Рыжов, стой! Чего ты туда лезешь, а вдруг там мина или граната на растяжке?

Разморенный от жары солдат лениво поглядел на меня, и в его взгляде я прочитал едва прикрытую усмешку, что меня здорово обозлило.

– Боец, ты тут всего две недели, а строишь из себя бывалого фронтовика. Я себе этого не позволяю и тебе не позволю. И если еще раз увижу усмешку в твоих глазах на мои слова или приказы – морду начищу в два счета.

Было так жарко, что даже ругаться не хотелось. Хотя надо бы встать и дать хорошего пенделя бойцу. Но я лишь продолжал лениво наблюдать за солдатом. Тот немного еще покрутился около холодильника, не решаясь открыть дверь на глазах комбата, пошел вдоль забора к дивану, который стоял в тени дерева. Расстегнув ширинку, с удовольствием помочился на ствол, отошел от дерева и стал садиться на диван.

– Рыжов, стой! Замри! – Я чуть не сорвал голос в крике, заметив, что сиденье дивана чуть приподнято над самим основанием.

Солдат нелепо замер враскоряку над диваном, испуганно глядя, как я в несколько прыжков подскочил к нему:

– Ну-ка, отойди.

Солдат, не распрямляясь, сделал несколько неуклюжих шагов вперед и остановился. Из дома выскочили встревоженные моим воплем солдаты и рассыпались в разные стороны, сразу же заняв оборону: это были мои солдаты – из старых. Я махнул им рукой, мол, все в порядке, встал на колени и заглянул в щель между сиденьем дивана и основанием, но там было темно и ничего не видно.

– Рыжов, притащи какой-нибудь осколок стекла или зеркала.

А через минуту, когда послал солнечный зайчик в темноту, удовлетворенно хмыкнул и дал открытой ладонью сильного леща в лоб Рыжову:

– Солдат, с тебя выпивка и закуска. Усмехаешься над комбатом, а комбат тебе жизнь спас. Гляди.

Я с силой нагнул голову солдата и посветил внутрь дивана. Рыжов посмотрел и непонимающе взглянул на меня.

– Ну, ты и балбес, Рыжов. Сиденье дивана не закрывается, потому что упирается в расческу. Видел? – Солдат мотнул головой, а я продолжил: – Ты садишься на диван, расческа ломается и крышка с силой опускается на взрыватель мины, и твои яйца, весело звеня друг о друга, опережая тебя, летят в небо, ну а ты за ними. Что, не веришь? Смотри.

Еще раз посветил внутрь, а потом осторожно приподнял сиденье – на дне дивана лежала противопехотная мина во взведенном состоянии. Надежно зафиксировав сиденье, я торжествующе показал на мину, а потом подозвал остальных солдат.

– Что, Рыжов, так кто прав? Убить тебя мина, конечно, не убила бы, но жопу разворотила основательно. Об яйцах я тебе уже рассказал. Задницу бы тебе в госпитале склеили, с яйцами посложнее. Ходил бы ты враскоряку, и на тебя показывали бы пальцем, как на урода, и смеялись. Правда, живой, но на хрен кому нужна была бы твоя такая жизнь. Твои родители кляли и обвиняли бы Министерство обороны в твоем уродстве, меня – твоего командира, а ведь виноват во всем этом ты был бы сам. Вот теперь я голову могу дать на отсечение, что и в холодильнике тоже мина или граната – «эргэдэшка».

Рыжов стоял, хлопая глазами: мину он видел, слышал, что я ему говорил, но пока он не воспринимал все это применительно к себе. Другой солдат, Минашкин, нашел в доме длинную бельевую веревку и осторожно привязал ее к ручке холодильника, мы отошли за угол и сильно дернули: послышался приглушенный щелчок, а затем сильный взрыв. Открывшаяся нам картина была вполне обычной для военного времени: полуоторванная дверца держалась на одной петле, упершись другим концом в землю. Сам холодильник, сильно изуродованный взрывом, потерял первоначальную форму и пучился рваными краями металлической обшивки.

– Рыжов, извини, но ошибся: не «эргэдэшка» там была, а «Ф-1». – Я шутливо развел руками, но тут же ожесточился: – Безмозглая скотина, ты понимаешь, что я тебе спас жизнь два раза? До тебя хоть сейчас дошло, что ты на войне, а не в казарме?

Что-либо говорить или спрашивать Рыжова дальше было бесполезно: солдат, тупо уставившись в развороченное нутро холодильника, усиленно потел, потом бледнел, а после этого его опять бросало в жар и краску. Наверняка перед его внутренним взором проскакивали картины одна страшнее другой, и он со стороны видел свой изуродованный труп рядом с холодильником, с оторванными руками и разорванным животом, или рядом с диваном, с развороченной задницей.

– Большаков, Минашкин, ведите его к машине, а я с диваном разберусь.

Дождавшись, когда солдаты залезут на БРДМ, я огляделся, вытащил гранату и, выдернув кольцо, бросил внутрь дивана, а сам резво метнулся за угол дома. Прогремел взрыв, отбарабанили по земле остатки дивана, и снова установилась тишина. Я залез на машину и устало скомандовал водителю:

– Вперед!

Но как только мы заехали за угол, показная усталость мигом слетела, я остановил БРДМ.

– Степанов, Рыжов, отъезжайте на пару кварталов и замрите. Минашкин, Большаков, за мной – сейчас посмотрим, кто прибежит на взрывы. Степанов, если в течение тридцати минут стрельбы не будет, возвращайся сюда, за нами.

Мы спрыгнули с машины, и она, взревев мотором, укатила в глубину деревни, а я с солдатами, пригнувшись, дворами вернулся к злополучному дому и выбрал удачную позицию, с которой хорошо проглядывался двор дома и подходы к нему. Но пролежали в засаде мы безрезультатно: видать, мины были поставлены давно, и на взрыв никто не явился.

Через тридцать минут приехал за нами БРДМ, мы поехали через центр деревни на свой блокпост и тут налетели на нескольких чеченцев, которые суетились вокруг синего фургона во дворе одного из домов. Увидев нас, они застыли на месте, испуганно наблюдая за нашими действиями.

Большаков, Минашкин и я мгновенно перебрались на противоположную сторону машины и залегли там, направив автоматы на чеченцев. Потом Большаков развернулся и стал наблюдать за противоположной стороной улицы, готовый немедленно открыть огонь и прикрыть с тыла. Рыжов в это время в растерянности метался по верху машины, а Степанов, который по моему приказу внезапно остановил машину, теперь, задрав голову из люка, орал мне:

– Товарищ майор, а мне что делать?

– Рыжов, сюда, – сука, не мельтеши, – солдат, услышав голос командира, сразу же сориентировался и скатился к нам. – Степанов, не дергайся, если стрельба начнется – врубаешь скорость, и мы уходим.

Увидев наши приготовления к бою, чеченцы дружно вздернули руки вверх и закричали, что они мирные. Да и мы сами уже разглядели, что они выгружали из фургона домашние вещи и носили их в дом. Мы опять расселись поудобнее на броне, и я взмахом руки подозвал к себе одного из них, но автоматы все равно держали наготове.

– Кто такие? Откуда и как сюда попали? – Я спрыгнул на землю и стал разглядывать стоящего передо мной чеченца. Лет ему было около пятидесяти, невысокого роста, хорошо одетый, держался с достоинством – судя по всему, был старшим. Я не ошибся.

– Глава администрации селения Лаха-Варанды, – представился он и назвал себя – Рамзан; – фамилию я не расслышал. С ним его односельчане, которые приехали на машине из одноименного населенного пункта в горах, где находятся остальные жители деревни. Приехали, чтобы посмотреть, что стало с деревней, и подготовить дома к приему остальных жителей, которые прибудут через несколько дней.

– Как сюда попали? – Это меня сейчас более всего интересовало. Неужели они проехали через мой блокпост, и их пропустили без моего разрешения? Но все оказалось проще: они проехали через Чишки, и их пропустили там.

Тут меня черт дернул за язык, и я, в свою очередь, представился комендантом деревни.

– Так, Рамзан, через два часа у меня на блокпосту, и там порешим многие вопросы, – я забрался на машину и, не заезжая к себе, помчался в штаб полка.

– Товарищ полковник, – обратился к командиру, только что вылезшему из резинового резервуара, где он спасался от жары, – жители деревни начинают возвращаться домой, так я что думаю: с вашего согласия назначу себя комендантом деревни. С главой администрации уже познакомился и приказал ему с докладом явиться ко мне на блокпост. Мне ведь все равно придется контактировать с ними, так лучше, если я буду диктовать свои условия с позиции силы и власти. Как вы на это смотрите?

Петров рассмеялся:

– Боря, ну тебе и неймется. Вечно что-нибудь придумаешь. Вот на хрена тебе это надо? Но, впрочем, ладно, валяй, но будь осторожен – не дай себя обмануть.

Мое сообщение о назначении меня комендантом Лаха-Варанды не встретило энтузиазма у моих подчиненных:

– На фига это нам надо, товарищ майор? Мы сами по себе живем, и они пусть живут сами по себе.

Но я уже загорелся этой идеей и все больше доводов находил в пользу моего решения:

– Ребята, нам все равно придется решать с ними разные вопросы, так лучше решать с позиции силы с нашей стороны, будем навязывать им свою волю. Пусть этот Рамзан приходит каждое утро и докладывает обо всем, что у него произойдет в деревне, пусть он сам наводит там порядок от моего имени и чтоб он знал, что будет нести ответственность передо мной за все, что там произойдет. Наверняка будут сношения боевиков и жителей деревни: ведь ту сторону, где зеленка вплотную подходит к деревне, мы все равно не контролируем, вот пусть он и жители дергаются: не допускают туда боевиков, или, по крайней мере, сводят свои контакты с ними к минимуму. Короче, ребята, мыслей у меня по этому поводу дополна, и думаю, что я правильное решение принял. И еще вот что: кормить нас стали хреновато, так я деревню данью обложу – пусть они нас кормят.

Мои офицеры только головами закрутили:

– Потравят они нас, товарищ майор. – Но я уже не обращал внимания на их сомнения.

В семнадцать часов на окраине деревни замаячил Рамзан, я уже предупредил всех солдат, чтобы они не дай бог не открыли стрельбу по нему, и взмахом руки подозвал его к посту. Провел к своему салону, где уже были собраны почти все солдаты:

– Представляю вам старейшину деревни Лаха-Варанды. Он один имеет право пройти ко мне для доклада в любое время дня, больше никто.

После этого я распустил солдат и посадил главу администрации напротив себя:

– Рассказывай, Рамзан, про деревню, про себя и про то, как ты видишь наше с тобой сотрудничество.

Внимательно, не перебивая, в течение получаса слушал чеченца и не пожалел.

Вот что он рассказал вкратце. До конца восьмидесятых годов все жители деревни проживали в населенном пункте Лаха-Варанды далеко в горах. Но случилось сильное землетрясение, которое разрушило деревню, и правительство Советского Союза выделило деньги для строительства нового населенного пункта на равнине. Все желающие воспользовались случаем, и в течение трех лет было отстроено новое поселение (теперь понятно, почему селения нет на карте). Когда Дудаев пришел к власти, то деньги, которые выделялись для строительства оставшихся домов, были спокойно положены дудаевцами к себе в карман, из-за чего население Лаха-Варанды не поддержало новые власти и всегда было в оппозиции к режиму. Сам Рамзан пользовался большим уважением среди односельчан за деловую хватку, за ум и справедливость. Совершил два раза хадж в Мекку и имел очень влиятельных родственников в Иордании, приближенных к королевскому дому. Поэтому жители предложили Рамзану стать главой администрации, справедливо считая, что боевики вынуждены будут по этим причинам закрывать глаза на независимую позицию деревни. Так оно и произошло. При приближении боевых действий к деревне жители решили переждать опасное время в горах, а когда узнали, что федеральные войска миновали Варанды, то послали нескольких мужчин для разведки.

– Вот, товарищ майор, вкратце такова история, но я хочу рассказать и неприятные для вас вещи. Деревня полностью ограблена, – я переглянулся с офицерами, которые сидели вокруг нас и тоже слушали рассказ. Рамзан внимательно посмотрел на нас и продолжил: – Когда мы в спешке покидали деревню, то самые дорогие вещи снесли в три дома, которые расположены на дальней окраине деревни, считая, что туда мародеры просто не доберутся. Но когда мы сегодня зашли в эти дома, то они оказались практически пустыми. – Он помолчал. – Товарищ майор, хочу вам открыть небольшой секрет. Перед уходом в горы мы в мечеть на самый верх принесли воды, продуктов и оставили там четырнадцатилетнего пацана с биноклем, для наблюдения за деревней, – Рамзан со значением посмотрел на нас.

Чтобы как-то скрыть краску смущения, мне пришлось повернуться к бачку с водой и сделать вид, что я пью, потом повернулся к нему и в упор спросил:

– Рамзан, что ты этим хочешь сказать?

Старейшина думал, что мы заюлим от его полупрямых намеков и начнем оправдываться, но, не увидев того, чего ждал, сам заюлил, боясь прямым заявлением обвинить и обидеть меня.

– Да нет, я ничего такого не хочу сказать, тем более обвинить вас, товарищ майор, но все-таки факт пропажи вещей имеет место, и это сделали военнослужащие федеральных сил. И вы как комендант несете определенную долю ответственности за это, тем более что у моего парня записаны все номера машин.

– Рамзан, у нас с тобой впереди еще много дней, когда придется решать много хитрых, возможно, неприятных вопросов и общих проблем. А мне совсем не нравится, что наше сотрудничество начинается с «непоняток». Я не собираюсь от тебя скрывать, да еще и оправдываться перед тобой в том, что мои подчиненные тоже ездили в деревню и тоже забирали оттуда продукты, посуду и постельное белье. Это во-первых. Во-вторых, я сейчас поеду и арестую твоего, как ты говоришь, пацана: арестую его на том основании, что он вел разведку за нашими подразделениями, и передам его в особый отдел – пусть они с ним там пообщаются. Я думаю, это будет и для тебя не совсем приятное воспоминание от общения с карательными органами. Ну а в-третьих: не тебе, мой дорогой, определять степень моей ответственности.

– Товарищ майор, – Рамзан протестующе замахал руками, – ваших машин в том списке нет, а если вы, то есть ваши солдаты, взяли посуду, постельное белье и продукты из домов, то мы не в обиде. Мы понимаем, что солдатам это необходимо в быту каждый день. Так что пользуйтесь всем этим на здоровье и не обижайтесь, если я что-то не так сказал.

Я сделал задумчивое лицо:

– Ну, если наших машин нет, то тогда сами решайте, что делать с остальными номерами. Хочу даже больше сказать: мы знали про эти три дома, но никому об этом не говорили, чтобы не возникало никаких соблазнов. И еще: за кустами стоит грузовая машина «ГАЗ-53». Мои офицеры ее отремонтировали, домашние вещи аккуратно выгрузили, а машину несколько раз использовали для подвоза воды.

Рамзан на минуту задумался:

– Хм, у нас в деревне ни у кого не было «ГАЗ-53», может, пойдемте посмотрим.

Чеченец несколько раз обошел вокруг машины, заглянул в кузов и разворошил домашние вещи, потом уверенно заявил:

– Нет, это не наша машина.

– Ну, вот видишь, Рамзан, вполне возможно, к грабежу приложили руку и твои земляки из других деревень, но ты с ними разбирайся сам. Машину я тебе отдаю, вместе с аккумулятором и заправленную бензином, так сказать, жест доброй воли. А завтра в восемь часов утра приведешь всех остальных к блокпосту, я хочу с ними познакомиться.

Вечером Рамзан пришел с водителем голубого фургона, и они, погрузив домашние вещи, уехали в деревню.

В восемь часов утра семь чеченцев стояли в пятидесяти метрах от блокпоста, а сзади них виднелся голубой фургон.

– Рамзан, я ведь приказал построить только людей, машину я уже видел, – пошутил я, но, увидев мрачное лицо старейшины, спросил: – Что случилось?

– Борис Геннадьевич, из Алхазурово лесом пришел знакомый и сообщил моему односельчанину, что вчера от авиабомбы полностью погибла его семья. Как раз водителя фургона. У меня к вам просьба – договоритесь с начальником блокпоста у Алхазурово, чтобы его с машиной пропустили туда.

– Почему именно с машиной?

– По нашим законам надо хоронить до захода солнца. Если ехать через Старые Атаги, потом по трассе Грозный – Баку и в горы, то получается крюк в сто пятьдесят километров, да еще проверки на блокпостах сколько времени отнимут – не успеет. А через Алхазурово он через час будет на месте.

Я задумался: связываться с этим делом мне очень не хотелось, не хотелось ехать на блокпост 166-й бригады и договариваться о пропуске машины. Не исключал я и того, что чеченцы, вполне возможно, использовали меня втемную в своей игре, и мне это тоже очень не нравилось.

Я подошел к водителю, он вчера угонял машину от нас, и Рамзан представил его мне: имя я не запомнил, только фамилию – Музаев. Водитель был внешне спокоен, но вчера, когда я его видел, и сегодня – это были два разных человека. Его лицо, и так худое, за ночь осунулось еще больше, красные глаза лихорадочно блестели, а руки жили своей беспокойной жизнью: то и дело застегивали и расстегивали пуговицы на рубашке, непрерывно поправляли брючный ремень, а то вздымались к голове и теребили волосы. По моей команде он открыл фургон, и я, убедившись, что там ничего нет, тщательно осмотрел в угрюмом молчании и всю машину. Ничего не обнаружив, я повернулся к Музаеву:

– Как это произошло?

Чеченец поднял руку к горлу и с силой помял его, как будто хотел прочистить, несколько раз хрипло кашлянул и отвернул лицо от меня, но я успел увидеть скатившиеся из глаз слезы. Я не торопил, а справившись с собой, он хриплым голосом рассказал:

– Вчера днем над деревней пролетел один– единственный ваш самолет и скинул всего одну бомбу, которая попала в дом моего брата. Там жила и моя семья, которую я завтра хотел перевезти сюда. Полностью погибла семья брата, брат, моя жена и пятеро моих детей. Пришел из Алхазурово знакомый, рассказал, что никто не может решиться собрать все, что осталось от моих. Просят, чтобы я сам пришел и соскреб их со стен. – Музаев стиснул зубы и со свистом втянул в себя воздух. – Помогите, товарищ майор, я сейчас бы собрал останки, к вечеру вернулся обратно и похоронил бы их на кладбище.

Я тяжело вздохнул. Придется помочь.

– Ладно, поехали. Только сразу же хочу предупредить: попробую договориться, но если начальник поста упрется, то я давить на него не стану. Все-таки он офицер другой части.

Я на своем БРДМ, сзади голубой фургон, через полчаса подъехали к блокпосту 166-й бригады, который расположился в пятистах метрах от окраины Алхазурово и перекрывал дорогу. Представившись старшему лейтенанту комендантом соседней деревни, я в нескольких словах объяснил ситуацию и попросил пропустить машину через его пост. Начальник поста внимательно посмотрел на меня, потом на стоявших в отдалении Рамзана и Музаева.

– Нет, пропускать никого не буду.

Я сделал еще одну попытку нажать на старлея и добился лишь частичного решения вопроса: он согласен пропустить чеченца, но без машины. На большее он не шел. Пожав плечами, я отошел к чеченцам:

– Начальник поста согласен пропустить, но без машины.

Музаев сверкнул глазами, а Рамзан возмущенно всплеснул руками.

– Борис Геннадьевич, я пойду поговорю с ним тоже, – Рамзан решительно направился к старшему поста и, возбужденно размахивая руками, начал его уговаривать.

Некоторое время я наблюдал за ними, потом повернулся к Музаеву:

– Когда похоронишь, в лес уйдешь – мстить?

Чеченец тяжело вздохнул и с тоской произнес:

– А что мне остается делать?

Через пять минут вернулся Рамзан и сокрушенно развел руками:

– Только пешком, машину не пропускает.

– Ладно, – Музаев принял решение, – я пойду так. В деревне возьму машину и к вечеру вернусь обратно. Ты, Рамзан, машину отгони и могилы подготовь. Спасибо, командир, что не отказался мне помочь.

Музаев повернулся и подошел к старшему лейтенанту. Я знаком остановил Рамзана, а сам поспешно подошел к офицеру и чеченцу, чтобы, если у Музаева сейчас сдадут нервы, не допустить конфликта.

– Сынок, – чеченец вперил взгляд в офицера, – многое хочется тебе сказать, но ты не поймешь сейчас, может быть, поймешь, когда будешь постарше. Скажу только одно – не дай Бог тебе такого горя, как у меня.

Музаев махнул рукой и повернулся ко мне:

– Спасибо, товарищ майор, вас и ваших я не трону, – он развернулся и понуро побрел в сторону деревни.

Дождавшись, когда он скроется среди домов, мы развернули машины и поехали в сторону Лаха-Варанды.

В штабе, куда я приехал после того, как расстался с Рамзаном, царило оживление: из пункта постоянной дислокации позвонили и сказали, что через два дня вылетает борт с заменой для офицеров и прапорщиков полка – всего около ста восьмидесяти человек. Все бегали и суетились, подписывали акты списания и другие необходимые документы для передачи подразделений. На все это я смотрел спокойно и слегка свысока, так как уже знал, что заменщика мне не нашли, и когда найдут, тоже неизвестно. Прокрутившись целый день в штабе и в подразделениях обеспечения, я совершенно забыл про Музаева и вспомнил, только когда возвращался к себе после совещания, увидев на кладбище напротив мечети толпу чеченцев человек в сорок, которые опускали в могилу останки семьи Музаева. Сам он стоял среди громко причитающих женщин и, комкая в руках фуражку, смотрел на то, что осталось от близких. Услышав звук двигателя, все обернулись и стали недобрыми глазами смотреть на меня, сидящего на броне БРДМ, женщины прекратили причитать и тоже уставились на меня мокрыми и дикими глазами. Если бы взгляды могли убивать или зажигать, то не проехал бы живым и десяти метров, а так я словно плыл по воздуху, не чувствуя под собой машину, под этими ненавидящими взглядами, которые буквально пронзали меня, и только скрывшись за деревьями, смог перевести дыхание.

Вечером с докладом пришел Рамзан:

– Борис Геннадьевич, в деревню вместе с Музаевым приехали около ста человек, а основная масса жителей прибывает завтра к обеду. Это те, кто могут самостоятельно прибыть. Кто победнее, тех будем за счет деревни перевозить, и здесь нужна ваша помощь. Машины у нас есть, но вот с бензином проблемы. Нельзя ли через вас как-нибудь решить этот вопрос?

– Я завтра попытаюсь решить этот вопрос, но мне интересно знать, каким маршрутом прибудут жители и сколько их прибудет. Да и сколько нужно бензина, чтобы перевезти остальных людей?

– Нам на первый день нужно литров сто двадцать, а потом каждый день на нужды деревни по сорок литров. А приезжать люди будут со стороны Чишков. Есть договоренность о пропуске завтра до полутора тысяч человек. Да, кстати, хозяина машины, которую вы передали нам, мы вычислили. Музаев, когда сегодня был в Алхазурово, уже задал ему неприятные вопросы, почему его машина оказалась в нашей деревне, нагруженная чужими вещами.

– Слушай, Рамзан, раз о Музаеве разговор зашел, он свою месть на моих ребят не перенесет? В лес ведь он однозначно уйдет.

Рамзан пододвинулся ко мне:

– Борис Геннадьевич, с Музаевым я разговаривал, и не только я. Он сказал, что вреда своим уходом для деревни не принесет. И уйдет в отряд, который действует в другом районе. В принципе, наверно, для вас не секрет, что боевики вычисляют всеми способами фамилии и адреса летчиков. Платят любые деньги за любую информацию про них и больше всех их ненавидят.

Мы помолчали, а потом я спросил:

– Ну, а к нам как вы относитесь? Тоже, наверно, ненавидите?

Рамзан помолчал, посмотрел на меня и на весело суетящихся в отдалении замполита и техника. Они полчаса тому назад приехали из Грозного и привезли солидную сумму денег за сданные фисташки, а тут узнали, что послезавтра им приходит замена.

– Борис Геннадьевич, ведь эти летуны летят на очень большой высоте и кидают оттуда бомбы, ничем не рискуя, их ведь невозможно достать. Вот и с семьей Музаева: если бы самолет прилетел и отбомбился по деревне, даже если бы много было жертв среди селян, совершенно по-другому мирные жители все это бы восприняли. А так пролетел мимо и бросил одну бомбу: так, походя. У нас это ни у кого в голове не укладывается. Никто не может понять, зачем было на мирную деревню одну бомбу кидать? Ну, а что вы? Вы, как и боевики, рискуете, можно сказать, воюете по-честному: или они вас, или вы их. Поэтому к вам и нормальное отношение.

– Ладно, Рамзан, давай по делу поговорим. Раз у тебя основная часть жителей прибывает, то давай завтра же в шестнадцать часов проведем митинг у школы, где ты меня представишь и я, как комендант деревни, доведу свои требования, чтобы потом у нас не было друг к другу претензий.

Решив еще несколько насущных вопросов, мы разошлись.

Кирьянов и Карпук на вырученные деньги купили немного выпивки, колбасы, сыра, кофе и других продуктов. Степанов сгонял на второй блокпост, привез командиров второго и третьего взводов. Через полчаса мы старым составом сели за стол, новеньких приглашать не стали, и пусть не обижаются: то был наш коллектив, который сложился за эти пять месяцев, а их коллектив пусть складывает новый комбат.

К обеду следующего дня в деревне закипела жизнь. Проехавшись на БРДМ по улицам Лаха-Варанды, я увидел десятки грузовых и легковых машин, множество тележек, в которые были запряжены даже коровы, откуда выгружались домашние вещи и утварь. Все это активно заносилось в дома и складировалось во дворах. Всюду, где бы я ни проезжал, я видел обращенные на меня любопытные взгляды, как будто я был представителем совершенно другой цивилизации, а не их соотечественник. Хотя было и достаточно много весьма недружелюбных, злобных взглядов, которыми провожали проезжающую машину. Когда я вернулся на блокпост, то из-за заборов окраинных огородов частенько доносились крики «Аллах акбар!», что здорово нервировало моих солдат, особенно старослужащих, так как мы знали, что обычно после этого выкрика следовал выстрел. Но останавливало солдат от ответных действий то, что голоса были детские.

В течение часа я продумывал свое поведение на митинге и свои заявления, прекрасно понимая, что только жесткими требованиями на этом этапе я смогу держать обстановку под своим контролем.

Перед выездом на митинг я опять собрал всех офицеров:

– Так, ребята, сейчас мы проводим важное мероприятие. Батарее боевая готовность «Полная» – все на позициях, пока я не вернусь с митинга. Обстановка в деревне неясная, многие взбудоражены гибелью семьи своего односельчанина. Все, кто оставлял вещи, подсчитывают убытки от мародерства. Вполне возможно, боевики из Алхазурово тоже знают о митинге и постараются настроить жителей против нас, чтобы организовать как минимум провокацию, а может быть, они в этот момент постараются ударить по обоим блокпостам, поэтому всем ушки на макушке. От того, сумеем ли мы навязать свою волю деревне или нет, будет зависеть дальнейшая жизнь батареи на этих позициях. Если не сумеем, то в батарее будут раненые и убитые. Алексей Иванович, Игорь, едете со мной. БРДМ поставите на улице, я уже место присмотрел, оттуда хорошо простреливается вся площадь перед школой, где будет митинг. Я с себя сниму все оружие, оставлю только «свою» гранату и ракетницу. Если со мной что случится – бейте всех подряд и уходите. Все, ребята, через пять минут я выезжаю, остальные по местам.

Я вызвал к себе экипаж противотанковой установки, которая смотрела своими ракетами на деревню.

– Вам особая роль отводится, особенно тебе, товарищ сержант, – обратился я к командиру машины, – сейчас занимаете места в машине и ждете красную ракету.

Я достал из-за голенища сапога ракетницу и показал подчиненным:

– Как только увидите ракету в воздухе, ты, сержант, делаешь пуск вон по тому сараю на возвышенности. – Я показал в бинокль сарай на склоне горы. – Я тебе не приказываю, а прошу – смотри, не проворонь ракету и попади в сарай. От этого будет многое зависеть.

– Товарищ майор, не беспокойтесь – все будет нормально.

Перед школой, куда мы приехали, бурлила огромная толпа.

– Борис Геннадьевич, какие полторы тысячи? Да здесь три тысячи человек, – ужаснулся Кирьянов, а я показал место, куда он должен был поставить машину.

– Ладно, Алексей Иванович, я пошел.

Под взглядами умолкнувшей толпы я снял с себя автомат, подсумки с гранатами и патронами. Одну гранату я сунул в карман, спрыгнул с машины и решительным шагом направился к собравшимся. При моем подходе толпа слегка раздалась, и оттуда выскочил взмокший и разгоряченный Рамзан. Он что-то крикнул, и люди расступились в стороны, освобождая проход к высокому крыльцу школы, где в креслах сидели, положив руки на посохи, пять благообразных стариков в высоких каракулевых папахах.

– Борис Геннадьевич, это наши самые уважаемые люди деревни, и я сейчас вас представлю им. – Рамзан начал, говоря по-чеченски, представлять меня старикам, которые с достоинством протягивали и пожимали руку, внимательно оглядывая меня. Закончив процедуру представления, Рамзан указал мне на свободное кресло и предложил сесть рядом со стариками.

– Рамзан, садиться я не буду: не тот возраст, чтобы сидеть рядом с уважаемыми людьми. Если все собрались, то давай начнем.

Глава администрации кивнул головой:

– Борис Геннадьевич, вы только не обращайте внимания на то, что я сейчас буду говорить с жителями на чеченском языке: я им объясню цели и задачи федеральных войск, представлю вас и в нескольких словах расскажу о ваших требованиях, которые мы обсуждали с вами, а потом я предоставлю слово вам.

Я кивнул головой, соглашаясь с этим сценарием, и Рамзан начал говорить. Неясный гул, который шел от толпы во время знакомства со старейшинами, сразу же смолк, и толпа, придвинувшись ближе к крыльцу, стала внимательно слушать своего представителя. По мере того как Рамзан говорил, в гуще людей сначала возник шепот, шелест голосов, который все более и более стал возрастать, превратившись в грозный гул, а Рамзану пришлось напрячь голос, чтобы перекричать возникший шум. Если присутствующие мужчины лишь сдержанно обменивались впечатлениями и подчеркнуто держали нейтралитет, то женщины что-то визгливо кричали по-чеченски и решительно проталкивались вперед, вскоре заполонив все пространство перед крыльцом, оттеснив в сторону мужчин. Теперь между мной и разъяренными женщинами стоял только Рамзан, красный от гнева; он продолжал кричать, пытаясь усмирить этих фурий, но постепенно под натиском женщин отступал вверх ко мне.

Со стороны, может быть, я казался внешне спокойным, внимательно поглядывающим на происходящее, но внутри меня шла лихорадочная работа мысли в поисках выхода из создавшегося положения. Не было сомнения, что данную ситуацию спровоцировали подговоренные, может быть, подкупленные боевиками жители деревни, негативно настроенные к русским. И если сейчас решительно не прекратить истерию среди женщин, то мне живым не выбраться с митинга. Острой жалостью промелькнула мысль о сданном в марте на склад пистолете: сейчас его можно было бы выхватить из кобуры и разрядить обойму в воздух, тем самым охладить пыл этих дьяволиц. Можно, конечно, запустить вверх красную ракету, но я ее хотел использовать для других целей. Я еще раз оглядел колыхающееся море голов и свой БРДМ, где суетился Карпук, а Кирьянов нагнулся в люк и что-то туда кричал. Потом он и Карпук мигом перебрались за башню, которая быстро крутанулась в сторону толпы, пулеметы немного приподнялись вверх, и воздух расколола оглушающая очередь из КПВТ. Толпа как бы присела и смолкла, над площадью повисла тяжелая тишина, а женщины сразу же отхлынули от крыльца. Головы всех, как по команде, повернулись в сторону БРДМ. Кирьянов и Карпук поднялись из-за башни и, демонстративно поправляя автоматы, снова уселись перед башней, как бы говоря, что стрельбы больше не будет.

Незаметно переведя дух, я повернулся к Рамзану, который стоял за спинами стариков, спокойно наблюдавших за происходящим.

– Рамзан, из-за чего такой шум?

Глава администрации успокаивающе махнул мне рукой и в течение двадцати секунд быстро переговорил со стариками, потом подошел ко мне:

– Люди возмущены тем, что они ограблены. У многих дома вычищены подчистую, и им даже не на чем приготовить пищу. Возмущены, что к этому во многом причастны федеральные войска. Ну, а вы представитель этих федеральных сил, вот они и высказывали свое возмущение в ваш адрес.

– Ничего себе высказали возмущение: еще немного, и нас бы с тобой растерзали. Давай объявляй, что слово предоставляется коменданту.

Рамзан вышел вперед и по-чеченски хрипло прокричал несколько слов, одно из которых было «комендант».

Я встал на край крыльца и обвел сотни обращенных ко мне лиц. Толпа была спокойна, как будто и не было моря страстей пару минут назад. Женщины прятали свои лица и глаза под платками, опасливо оборачиваясь в сторону БРДМ, а мужчины смотрели прямо на меня, не скрывая в основном своих недружелюбных взглядов. Правильно говорят: «Чеченцы понимают только сильного» – вот с позиции сильного я и буду с ними разговаривать.

– Я назначен к вам комендантом, но это не значит, что я теперь буду решать ваши проблемы: искать пропавших коров, разбираться с водой, доставкой продуктов, заниматься больными, мирить поссорившихся. Для этого у вас есть глава администрации и уважаемые жители деревни, – я показал рукой на Рамзана и стариков. – У меня и у моего подразделения, которое находится у входа в деревню и вон там в лесу, другая задача. Я отвечаю за безопасность передвижения подразделений федеральных сил в районе: от перекрестка дорог Старые Атаги – Алхазурово и до туберкулезного диспансера. В этот район входит и Лаха-Варанды. Я знаю, что в трех километрах отсюда в Алхазурово стоит отряд боевиков в двести человек, вон там на горе, – я показал рукой на вершину горы, – позиции боевиков, которые наши подразделения пока не могут взять, но все равно возьмут. Добьем артиллерией и возьмем. Пионерский лагерь рядом с деревней тоже контролируется боевиками: у меня просто сейчас нет сил его зачистить. Но я четко вижу, что по моим солдатам стреляют именно из пионерского лагеря, а не из деревни. В противном случае я с вами разговаривал бы совершенно по-другому. Я знаю, что сегодня ночью из Алхазурово в деревню приходили боевики и склоняли вас на провокацию во время проведения митинга, даже знаю, к кому приходили, – последние слова я кинул в толпу наобум, лишь предполагая, замолчал и повернулся к Рамзану. Но тот только развел руками: типа, а что я могу с этим поделать…

– Ладно, на первый раз я прощаю это, но предупреждаю: если контакты продолжатся – эти люди будут арестованы и переданы в особые отделы, а там разговор короткий. Я не собираюсь патрулировать окраинные улицы около леса или устраивать там засады. Если вы хотите жить в мире со мной, то сами договаривайтесь с боевиками, чтобы они не совали нос на мою территорию. У вас в деревне достаточно мужчин, чтобы они там стояли и не пускали их в деревню. Но сразу хочу жестко предупредить: если в моем районе будет даже небольшое нападение на моих солдат, на проходящие машины, не дай бог, кого-то ранят или убьют, то деревня будет наказана. У меня в подразделении сто тридцать пять ракет, и после каждого нападения я буду расстреливать ваши дома. У нас в Библии тоже написано: «Око за око, зуб за зуб». Так что не обессудьте. А теперь видите тот сарай на горке? – Я достал из-за голенища сапога ракетницу и показал ею на присмотренный мною заранее сарай. – Вот посмотрите, что с ним сейчас произойдет.

Я поднял вверх ракетницу и запустил в чистое и жаркое небо красную ракету, моля Бога, чтобы экипаж противотанковой установки не спал. Но нет, прошло пятнадцать томительных секунд, со стороны блокпоста послышался звук выстрела, а еще через пару секунд ракета появилась над деревней и стремительной тенью пронеслась несколько в стороне от толпы. Многие ее увидели и закричали, тыча пальцами в небо и провожая ее взглядами. Ракета пронеслась над деревней и воткнулась в гнилые и дряхлые стены сарая, легко проломила их и ярко-красной вспышкой взорвалась внутри. От взрыва стены и крыша полетели в разные стороны, уже в полете разламываясь на более мелкие куски и отдельные доски, поражая и ломая молодые деревца, росшие вокруг сарая. Через несколько секунд, когда рассеялся дым, взглядам толпы предстали жалкие остатки сооружения. Это был красивый и впечатляющий взрыв. Ошеломленные результатами взрыва, люди повернули ко мне лица, и в глазах их я увидел растерянность.

– Это произойдет с любым вашим домом после каждого нападения боевиков в моем районе. Я думаю, хорошо и наглядно вам продемонстрировал, что будет. Следующее: в деревне вводим комендантский час – после двадцати часов вечера и до восьми часов утра из деревни никто не имеет право выходить. Это распространяется и на улицу, по которой проходит дорога. Внутри деревни перемещения не запрещаю. Если кто-то этот приказ нарушит и будет задержан вне деревни, с тем я поступлю по законам военного времени – расстрел на месте, как пособника боевиков.

При последних моих словах в толпе опять возник неясный гул и движение, вперед выскочила женщина и визгливо, на хорошем русском языке закричала:

– Какой комендантский час? Какие двадцать часов? Да нас вы ограбили, во всей деревне вряд ли найдете хоть одни часы. Вы мародеры, и Аллах вас всех накажет…

Она что-то еще кричала, пытаясь возбудить толпу, но по знаку Рамзана из толпы выскочил ее муж и еще несколько женщин, которые быстро утащили истеричку обратно в гущу людей. Дождавшись, когда восстановится порядок, я продолжил:

– Насчет мародерства и воровства – это не ко мне. Мы с вашим главой администрации этот вопрос обсуждали, и он прекрасно знает, кто на самом деле воровал. А комендантский час будет, нравится кому это или нет. Но раз у вас нет часов, то в двадцать часов вечера дежурный солдат будет из пулемета давать очередь из трассирующих пуль над деревней. Поверьте, вы ее все услышите и увидите. В восемь часов утра то же самое – конец комендантского часа.

– Борис Геннадьевич, – зашептал мне в затылок Рамзан, – народ спрашивает, скот ведь надо в шесть часов выгонять на пастбище.

– Хорошо, конец комендантского часа в шесть часов утра, но каждый раз пастух прогоняет стадо по пустырю мимо блокпоста. В дальнейшем я сам буду указывать, где ему стадо прогонять, – на лице у Рамзана появилось легкое удивление, но он промолчал. – Насчет мародерства; здесь я постараюсь вас защитить. Но для этого вы должны все выезды из деревни, кроме одного – у мечети, закрыть баррикадами, лучше всего, конечно, бетонными блоками. У оставшегося свободного выхода установить постоянное дежурство: пять-десять мужчин. На ночь этот выход закрывать баррикадой. Если появились мародеры, немедленно гонца ко мне, а я с ними сам разберусь. Еще один момент: кормить нас стали хуже, поэтому деревня должна ежедневно выделять определенное количество продуктов на мое подразделение, это в основном зелень, мясо, молоко и другое. С Рамзаном я это еще обсужу более подробно. Не бойтесь, мы вас не объедим. И последнее. Я понимаю, что жизнь есть жизнь, каждый день она преподносит сюрпризы и проблемы, и если они у кого-то внезапно возникнут, то не надо сразу же бросаться ко мне: все решения вопросов через главу администрации, а он мне доложит. В свою очередь, хочу заверить, что если у меня будет возможность решить ваши проблемы – я их решу. Если вопросов больше нет – митинг закончен.

Толпа возбужденно загудела, обмениваясь впечатлениями, и стала расползаться в стороны и исчезать в глубине улиц. Я повернулся к старикам и стал с ними прощаться.

– Борис Геннадьевич, старики говорят, что ты им понравился. У тебя честное, открытое лицо и хорошо держался.

Я молча усмехнулся, приложил руку к головному убору и направился к БРДМ.

– Ну, ты, комбат, и взвалил на свою шею ярмо, на хрен тебе это нужно? – встретили меня неодобрительно товарищи.

– Алексей Иванович, Игорь, это нужно. Кормить стали хреново, причем как-то сразу стало плохо с кормежкой. А так я хоть с питанием налажу дела. И все-таки я думаю, что, налаживая контакты с деревней, навязывая свою волю, я поступаю правильно. Я хоть какую-то информацию из деревни буду иметь. Другое дело, если бы я встал просто и зажал блокпостами деревню: информации из деревни никакой, и что они там делают и думают – неизвестно. Ладно, разберемся.

Вечером в 20 часов я вышел на дорогу и дал длинную очередь из пулемета трассирующими пулями над деревней – начало комендантского часа.

…Утром в шесть утра прогремела очередь – конец комендантского часа, а в восемь у блокпоста стоял с докладом Рамзан:

– Борис Геннадьевич, у нас в деревне все нормально.

– Теперь давай обсудим, сколько и каких продуктов деревня будет мне выделять. Я тут прикинул на бумажке, что мне в сутки на батарею нужно: два ведра молока, помидоров – 30 килограммов, зеленого лука – пять кг, редиски, чеснока, лука репчатого – пять кг. Мяса килограммов десять. Так как я известный человек и хлебосольный хозяин, то мне нужно в день четыре бутылки водки. Пока, в принципе, все, но список еще не окончательный. – Увидев кислое лицо главы администрации, я рассмеялся: – Что-то тебе, Рамзан, мой список не нравится.

– Борис Геннадьевич, мы и так пострадавшие, а вы нас таким оброком обложили, – попытался выкрутиться Рамзан. – А водка… я ведь дважды хадж совершал, и мне грешно с ней связываться.

– Рамзан, я бы на твоем месте не упирался, тебе ведь еще не раз придется ко мне обратиться. Тогда я тоже могу в сторону уйти, и ты останешься со своими проблемами один на один. А ведь я мог и большие требования выставить.

Рамзан помялся, сделал попытку поспорить, но все-таки согласился и понуро ушел в деревню, а через десять минут прибежал обратно и, возбужденный, стал тянуть меня за руку:

– Борис Геннадьевич, дети играли и нашли заминированное место. Помогите – разминируйте, иначе кто-нибудь подорвется.

Я озадаченно почесал затылок:

– Рамзан, я как сглазил: только тебя укорил, и ты через десять минут прибежал за помощью. Что за мина и где?

– Около мечети дети играли и нашли в водостоке под дорогой мину. Я заглянул туда, а там что-то длинное и круглое лежит – явно ваша, выставил охрану и никого не подпускаем.

– А с чего ты взял, что это мина, может быть, кусок трубы валяется?

– Нет, это точно мина.

Я опять почесал затылок:

– Да я, Рамзан, вообще-то не сапер. Ну ладно, поехали, посмотрим все-таки.

Мы заскочили на БРДМ и помчались к мечети, где уже собирался народ. Слезли с машины, и Рамзан издалека показал рукой на водосток под дорогой, который был единственным не забаррикадированным выходом из деревни. Я осторожно подошел, нагнулся и заглянул в темное, пахнувшее сыростью отверстие водостока. Приглядевшись к полумраку, увидел лежащий длинный предмет, но разглядеть толком его не смог. Чуть отодвинувшись в сторону, чтобы больше света упало внутрь, я еще раз заглянул и сумел разглядеть контейнер от противотанковой ракеты; целый он или использованный, разглядеть все равно не мог, но по крайней мере крышка контейнера с этой стороны была закрыта. Я поднялся из канавы, перешел на другую сторону дороги и снова поглядел в бетонный водосток. Теперь ясно разглядел контейнер: и с этой стороны крышка контейнера была закрыта. Он лежал, наверно, уже несколько дней, так как был слегка покрыт пылью. Никаких проводов, идущих к контейнеру ни с этой стороны, ни с той, я не заметил.

Я выпрямился и подозвал рукой к себе замполита с техником, которые приехали со мной. Сделал озабоченное лицо и стал деланно размахивать руками, как будто что-то бурно обсуждал со своими подчиненными, а сам их инструктировал:

– Алексей Иванович, Игорь, там контейнер с противотанковой ракетой лежит, вроде целый и ничего к ней не подсоединено, но вы сейчас перед чеченцами разыгрываете «драму», что якобы там стоит очень сложный и мощный фугас и Борис Геннадьевич сильно рискует, самостоятельно разминируя его.

Кирьянов и Карпук, зная, что за нами наблюдают, чуть заметно ухмыльнулись:

– Борис Геннадьевич, мы сейчас такую комедию сыграем, что они вас до вашей замены одними деликатесами кормить будут.

– Смотрите только не переиграйте.

Я на виду жителей деревни с озабоченным лицом сделал несколько кругов вокруг водостока, приседая и заглядывая в зияющую темноту, сокрушенно покачивая головой и почесывая затылок. Затем поднял взгляд к небу, картинно перекрестился и лег у края водостока, запустив руку в темноту. Ощупал контейнер и убедился, что с этой стороны никаких проводков нет, не было их и с той стороны. Осталось самое опасное: затаив дыхание, я напрягся и с усилием потянул контейнер на себя. Протащив его сантиметров тридцать по трубе к себе, окончательно убедился, что контейнер с противотанковой ракетой внутри никакой опасности не представляет. Я поднялся, вытер пот со лба и, услышав обрывок объяснения замполита, ухмыльнулся.

– …тот, кто ставил мину, не рассчитал, что когда она рванет, то не только военные пострадают, но от взрыва наполовину разрушит мечеть с одной стороны, а с другой вон тот дом, поэтому оттуда надо эвакуировать жителей.

Я уже спокойно лег на землю и запустил руку к контейнеру, отщелкнул предохранительную крышку для соединения контейнера с противотанковой установкой и замер, делая вид, что провожу разминирование фугаса. Через пятнадцать минут решительно поднялся, отряхнул форму от пыли и подошел к Рамзану, а из-за заборов в это время, на приличном расстоянии, выглядывало голов двести.

– Рамзан, ну вам и повезло! Я еле сумел отсоединить радиовзрыватель от мины. Не знаю, на кого они ставили фугас, но войска-то по этому мостику ведь не ездят. Ну, взорвали бы боевики, когда русские проезжали бы мимо, ну, скинуло бы кого-нибудь с брони, поломало бы ребра, ноги, но не убило бы. Зато взрывная волна пошла бы по бетонному водостоку в обе стороны. С той стороны мечеть к черту бы полетела, а с той вон тому дому и тому амбец пришел бы… – я поворачивался и показывал руками то на мечеть, то на дома и вешал лапшу главе администрации, а тот послушно поворачивался за моей рукой и потемневшими глазами смотрел то на мечеть, то на дома и все больше мрачнел.

– Вот к чему может привести бестолковое и безмозглое сотрудничество с боевиками, – подвел я итог моей «беседы», но это я уже адресовал и подошедшему хозяину дома, который якобы должен был пострадать от взрыва. Тот тоже помрачнел и что-то быстро и решительно проговорил Рамзану: как я понял, с кем-то он хотел разобраться.