Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера Рыбаков Артем

— У меня его нет. Здесь оно мне ни к чему.

— Смирнов! Обыщите этого… лесника. Заместитель командира сунул свой ТТ в кобуру и, подойдя, охлопал меня.

— Нет у него ничего. Пустой.

— Давай его сюда!

— Вы хорошо подумали, лейтенант? — Я рассматривал его с нарочитым интересом.

«А он не опер, в задержаниях участия не принимал. Стоят они неграмотно, если мне понадобится то в принципе всех можно начать валять прямо сейчас. А пистолет мне этот Смирнов сам в руки принес, даже кобуру застегнуть поленился, балбес».

— Это вам я бы рекомендовал хорошенько подумать!

— Если вы про тех, что в овраге сидят, то на вашем месте я не был бы столь уверен… — с показной иронией ответил я.

— Что? — он сбился с накатанной дорожки и слегка сбавил тон.

— Позади вас, лейтенант, пенек. Пошарьте под ним.

По знаку лейтенанта один из часовых подошел поближе и, пошарив в траве, вытащил малую пехотную лопатку, которую большинство людей невоенных называют почему-то «саперной».

Передал ее лейтенанту.

— И что это?

— А вы у себя под ногами копните, — посоветовал я, присаживаясь на землю. — Я подожду.

Контролировавший меня Смирнов дернулся, но никаких приказаний от командира не последовало. Ждать долго не пришлось, через минуту лопатка лязгнула по металлу.

— Что там у вас? — спросил лейтенант.

— Не у вас, а у нас! Авиабомба. Сто килограммов. Вокруг поляны еще три лежат. И в овраге, там, где ваши бойцы сидят, тоже парочка прикопана. Только поменьше, по «полтинничку», нам их далеко тащить было. А надо было все точки заминировать. Мы же не знали, где именно вы бойцов спрячете, вот и минировали все подряд. Вы копайте, копайте, только вытаскивать ее не пробуйте. А то мой зам не так вас понять может и нажмет еще чего-нибудь с перепугу…

— Он что — тоже тут?

— Тут, тут… В бинокль смотрит.

— Так… Отставить копать. Михайлюк, вернитесь на пост! — И, повернувшись уже ко мне, спросил: — Что вы хотите?

— Я вам уже сказал.

— Товарищи, — обернулся он к спутникам. — Сами видите, какая обстановка. Отойдите в сторону.

Не зря мы ночью надрывались, таща на горбу пустой корпус от «сотки». Ведь, по сути, мы знали только одно — место, куда «гости» точно придут. То есть — этот холмик. Вот сюда мы и закатили бомбу, а потом битый час ползали по лесу, уничтожая следы.

— Только не очень далеко, а то вас могут неправильно понять. Рванут тогда меня с вами за компанию — и все…

— А могут? — поинтересовался лейтенант.

— А вы проверьте.

— Поверю вам на слово…

Я поднялся с земли и, взойдя на холмик, устроился на пеньке, под которым раньше лежала лопатка.

— Итак, товарищ лесник, я вас слушаю.

— Как я понимаю, вы — командир местного партизанского отряда. Оставлены здесь с задачей организации партизанского движения. Так?

— Так. А кто вы такой?

— Заместитель командира по оперативной части спецгруппы ГУГБ. Капитан госбезопасности. Оперативный псевдоним Бродяга.

— И вы можете предъявить мне документ, подтверждающий ваши полномочия?

— А вы?

— Извольте. — В руках лейтенанта образовалась «шелковка»[74] с отпечатанным на ней текстом.

И что это тут?

«Лейтенант госбезопасности Зайцев… Является командиром партизанского отряда…»

Подпись, печать — все, как положено.

— Достаточно. Такого документа, как у вас, я не имею.

— Почему?

— Потому что характер полученного нами задания прямо запрещает вступать в контакт с кем-либо из местного населения или представителей партизанского движения.

— Это почему же так?

— Приказ… — развел я руками. — Руководству виднее.

— И я должен вам верить?

— Ну, я же не говорю вам, что у меня нет вообще никаких документов. Во всяком случае, удостоверить свою личность я могу. — И я протянул ему свой «проездной» с вложенной в него карточкой-заместителем на АПС. Правда, в руки ему их не отдал, показал из своих.

Если эти документы и вызвали какие-то подозрения, то виду он не подал.

— Странно. Служебное удостоверение у вас есть, а других документов нет. Да и звание не соответствует.

— Все правильно, лейтенант. Не соответствует. Не спорю. Просто здесь я капитан.

— И что дальше?

— Это я у вас спросить должен. Как старший по званию.

— Я вам не подчинен, товарищ капитан. У меня свое руководство есть.

— Ну, это же не я к вам на базу ввалился? Это ваши радисты чуть не подставили по удар мою стоянку.

— Хорошо, с этим мы разобрались. Инцидент можно считать исчерпанным?

«По говору — москвич, и предложения грамотно строит. Как минимум десятилетку окончил», — в темпе прокачал я своего оппонента.

— Да. У меня к вам больше вопросов нет.

— А вот у меня — есть!

— Задавайте.

— Я не могу правильно выполнять полученную мной задачу, не зная, каких еще сюрпризов ожидать с вашей стороны!

— С моей? Никаких. Тут у нас склад взрывчатки, и мы не собираемся шуметь в этом районе. Да и вам не советуем.

— Спасибо. С шумом мы уж как-нибудь без вас разберемся. Опять же — на это руководство есть.

— Экий вы, лейтенант, упрямый! Хорошо. Доложите по команде, что вошли в контакт со спецгруппой «Рысь». Вот и посмотрим, что вам из Москвы ответят по этому поводу. Только большая просьба к вам у меня будет…

— Слушаю.

— Можете упомянуть мой псевдоним, в крайнем случае назовете фамилию — Таривердиев. Но не более! Если вы сообщите, пусть даже и кодом, то, что прочли в моих документах… я даже предположить не берусь, что воспоследует. Да, и еще… на связь выходить ближе тридцати километров к югу от Слуцка не рекомендую, мы за последнюю неделю с десяток передвижных пеленгаторов засекли.

— Не надо меня пугать, товарищ капитан! Я не мальчик, а вы не учитель в школе! И тем более не надо мне указывать, что, как и где я должен делать! Лицо его раскраснелось, видимо, до моего появления он считал себя большой шишкой.

— Док, ты слышал этого юношу? Что еще я должен ему сказать, чтобы он поверил и варежку закрыл?

— Слышал, — голос Дока звучал довольно отчетливо, не блеск, конечно, но что взять с портативной рации, спрятанной за куском коры в пне? Она была установлена в режим голосовой активации, поэтому нажимать на тангенту мне не требовалось. — Клинический случай. Называется — «никому не верю».

— Командиру сообщи. Пусть ему через его командование торцевание проведут.

Лейтенант был ошарашен! Он явно не понимал происходящего!

— Э-ээ… кто это тут? Что еще за торцевание?

— Это мой заместитель. Он сейчас в полукилометре отсюда. А торцеванием называется процесс вразумления непонятливых товарищей путем приложения кулака вот сюда, — я указал ему точку на лбу. — Еще вопросы есть?

— Нет… Вы действительно спецгруппа?

— Да. С особым заданием.

— Ну… так бы сразу и сказали, а то — бомбы, мины…

Так, кажется, процесс пошел. Я поудобнее устроился на пеньке…

Из неотправленного письма одного немецкого солдата

«Здравствуй, милая Генриетта.

Вот выдалась свободная минута, и я решил написать тебе пару строчек. Служба моя проходит спокойно и размеренно. Я очень по тебе скучаю, но, к сожалению, обещанного отпуска мне пока не дадут. Сейчас в нашем батальоне некоторый некомплект водителей, поэтому придется задержаться в этой дикой России еще на несколько недель. Наверное, до нашей полной победы над большевиками. И хотя они сопротивляются все сильнее и сильнее, но ничто не сможет остановить немецкого солдата в его стремлении к победе. Так говорит наш командир, и мы ему верим.

Передай еще раз благодарность своему отцу. Если бы он мне не посоветовал пойти в НСКК[75] учиться на водителя, то я, наверное, сейчас оказался бы на передовой. А там сейчас очень жарко, хотя русские отступают повсеместно, но фельдфебель, которого я вчера подвозил, говорит, что большевики дерутся, как черти. Такого он не видел ни в Польше, ни во Франции. Еще он ругал наши тыловые службы за то, что мы вовремя не подвозим боеприпасы. И если продовольствие солдаты могут добыть сами, реквизируя его у противника, то снаряды и патроны им взять просто неоткуда. Ругался так как будто мы в этом виноваты. Думает, что только у них пули свистят над головами. У нас тоже не все всегда идет гладко. Например, на прошлой неделе русские диверсанты взорвали мост, и нам пришлось делать крюк почти в сорок километров. К тому же иногда из лесов стреляют какие-то бандиты. Говорят, что это остатки окруженных и разбитых частей большевиков, которых озверевшие комиссары заставляют нападать на нас. Единственное, что мне непонятно, почему этих одичавших русских до сих пор не переловили. После нападений ребята из фельдполиции прочесывают лес вдоль дороги, и каждый раз впустую. А меж тем машины попадают на мины, а эти проклятые большевики продолжают нам досаждать. Помнишь рыжего Курта с соседней улицы? Так вот, три дня назад его убили. Хорошо, что у меня было расстройство желудка, и я не поехал в тот проклятый рейс. Тогда мы потеряли шесть водителей и четырех офицеров. Теперь у нас на восемь машин осталось всего три нормальных водителя. Приходится делать рейсов больше обычного, и вот результат — вчера Ганс заснул за рулем и въехал в столб. Вывел из строя грузовик, а сам попал в лазарет.

Извини, меня вызывает наш фельдфебель. Допишу позже…

Генриетта, я поистине родился в рубашке. Вчера (у нас прошло уже два дня с того момента, как я начал это письмо) нашу колонну обстреляли русские. Из всей роты осталось едва с дюжину живых. Это был ад. Взрывы, свист пуль, крики раненых. Я едва не умер от ужаса, но потом пришел в себя и догадался отползти в придорожный кювет. Машина моя сгорела, как, впрочем, и вся техника, которая была в колонне. Это был ад, Генриетта. Извини, меня опять отвлекают.

Моя дорогая, я снова вернулся к тебе. Есть одна хорошая новость. Пока не покончат с этими неуловимыми недобитыми большевиками, никаких рейсов не будет. Так что у меня будет несколько дней нормальной жизни. Прости, моя радость, меня вызывает гауптман Крепс.

Представляешь, ему срочно надо доехать в штаб дивизии, а в роте я единственный оставшийся водитель. Придется ехать, как мне этого не хотелось бы. Допишу, как только освобожусь, а пока целую тебя, моя милая Генриетта».

Сержант Игнатов сидел на этой сосне уже битых три часа и вел наблюдение за дорогой. За это время прошла большая армейская колонна, но стрелять он не рискнул. Товарищ майор четко сказал, что лишний раз не рисковать. Стрелять только наверняка и только если есть гарантия не быть обнаруженным. Хотя именно тут, практически под самым носом у немцев, где уже прочесали все вдоль и поперек, и не один раз, немцы точно не ожидали снайперской засады.

На дороге показались два мотоцикла с коляской, а за ними пылила легковая машина военного образца с запасными колесами, прикрепленными по бортам.

— О, — прошептал стрелок, — а вот и наш клиент.

Эти слова он повторял каждый раз перед выстрелом, как заклинание. Подхватил их неделю назад от одного командира, обучавшего его искусству снайперской засады.

Выстрел, и первая пуля летит в голову пассажира машины. Еще выстрел, готов шофер. А теперь можно и мотоциклистов добить, пока не уехали. Еще пяток патронов долой — и несколько врагов навсегда останутся в русской земле. В земле, на которую их не звали. На которую они пришли сами и тут нашли свой бесславный конец.

Рядовой 382-го пехотного полка Вильгельм Штраубе так и не дописал письмо своей Генриетте. Это письмо вместе с личными вещами привез в далекую Германию его однополчанин, потерявший ногу под Смоленском.

Вспоминает гвардии полковник Трошин B. C.

Конечно, первое время после разделения нам было трудно. И бойцов надо было тренировать, и с фашистами воевать. Хорошо, что на север, за линию шоссе, мы сразу ушли. А то позже это точно бы не получилось! Пять или шесть дней мы шалили на трассе, обстреливая колонны, но потом немцы очухались и пустили по окрестностям патрули — одно-два отделения на машинах. Отряду целиком, конечно, это было не страшно, а вот для снайперов наших, которыми старший сержант Нечаев командовал, они были серьезной проблемой. Вот и пришлось так исхитриться, чтобы и патрули эти прищучить. А одиннадцатого числа, как помню, устроили мы серьезный шум на шоссе и рванули на северо-восток.

Какой шум, спрашиваете? Подорвали три моста на шоссе и один — на железке, да еще колонну большую из пушек обстреляли. А что? Подтащили две дивизионки, что в лесу нашли. В кустах замаскировали — и раз… разгромили колонну. Место там открытое было — дорогу километра на два видать. А мы полсотни шрапнелей беглым. Вы бы видели, что на шоссе творилось! Мне потом за этот бой «Красную Звезду» дали.

Ага. Наши разведчики потом выяснили, что больше трех сотен фрицев мы там накрошили, и это — без учета тех, кто на мостах гикнулся. Ну и шоссе на неделю, если не больше, заперли.

Как с командованием связались?

Если честно — то повезло нам. Мы же, пока по лесу шли, что твой снежный ком были. То один человек на нас набредет, то двое, а когда — и отделение целое. К пятому, кажется, августа, нас уже сто тридцать человек было. Больше роты. А потом на танкистов наткнулись, а при них — рация. Да не какая-нибудь завалящая, а РСБ![76] И радист у них был! Так что воспользовались мы каналом, что нам товарищ Куропаткин оставил, и на связь с Москвой вышли!

Москва, Улица Дзержинского, дом 2.

04.08.1941. 16.07

— Итак, товарищи, что мы имеем на сегодняшний день по «Странникам»? — Хозяин кабинета обвел взглядом сидевших за столом командиров. — Начните вы, товарищ Маклярский.

— Как известно всем присутствующим, двадцать восьмого июля часть группы «Странники» вышла на личный контакт с представителями Слуцкой резидентуры УНКВД Белоруссии. Товарищи немедленно связались с нами и начали оперативную разработку на месте. Как докладывает лейтенант госбезопасности Зайцев, — капитан взял в руки листок бумаги и прочитал: — «…особенности поведения фигуранта „Старик“ указывают на принадлежность последнего к органам разведки или контрразведки. Беседу фигурант вел непринужденно, демонстрируя знания специфики работы органов НКВД, включая центральный аппарат. Проанализировав его речь, могу с уверенностью сказать, что „Старик“ — русский, но, возможно, некоторое время проживавший за границей…»

— Интересное наблюдение, — задумчиво произнес Судоплатов. — Что еще?

— В контактировавшей группе был еще военврач. По сообщению Зайцева, он серьезно помог подполью, оказав медицинскую помощь трем членам подпольной группы. Резидент считает, что военврач, — он заглянул в свои записи, — Кураев — еврей.

— А вот это — уже серьезно… — сказал Эйтингон. — Я с трудом могу представить еврея, работающего на гестапо. А на чем резидент основывает свое утверждение?

Маклярский снова заглянул в бумаги:

— Зайцев прилагает записи бесед… Это, конечно, не стенограмма, но некоторые характерные словечки и обороты упомянуты.

Судоплатов кивнул:

— А по вашей линии, что, Наум Исаакович?

Заместитель Судоплатова откашлялся:

— Запрос в кадры пока ничего не дал. Фигурантов из отряда установили. Там все чисто, если не считать того, что этот Трошин был разжалован за дискредитацию в тридцать девятом. Комиссар отряда — бывший второй секретарь одного из подмосковных райкомов. Наш сотрудник туда съездил, побеседовал с товарищами. Все как один характеризуют Белобородько положительно.

— А подтверждения их донесениям?

— Тоже все чисто. Конечно, передача позывных другой рации — это сам по себе ход нетривиальный, но если воспринимать его как попытку запутать следы, то решение это, именно в силу необычности, правильное…

— Это мы обсудим чуть позже… — перебил Эйтингона начальник отдела. — А пока, как я понимаю, по личностям основных фигурантов ничего не выяснили?

— Так точно.

— Хреново! — Судоплатов припечатал ладонью папку, лежавшую перед ним. — Нарком с меня не слезает — подай ему этих людей! — он перевел дыхание и продолжил уже спокойнее: — У меня вот что в голове не укладывается, товарищи… Как, по вашему мнению, группа профессионально работает?

— Да, — ответил Маклярский.

— Не подлежит сомнению, — согласился Эйтингон.

— Информацией о нашей организации они обладают?

Оба подчиненных кивнули в знак согласия.

— На связь с нами вышли и поддерживают ее. Информация от них подтверждается, действия — тоже. Но кто это, мы за месяц так и не выяснили. Мистика какая-то! Получается, что если они не немцы и не работают на Германию, то конспирируются и от немцев, и от нас. Британцы? Американцы?

— Непохоже, Павел Анатольевич, почерк не тот, да и какой резон для закордонников все это делать? Хотя меня смутил псевдоним командира группы.

— Да, я, когда его узнал, тоже занервничал. Но вы же хорошо знали Скоблина.[77] Да и я с ним встречался. Потому и отмел этот вариант. Не стал бы «наш» фермер этим заниматься. Он авантюрист был, а не диверсант. Да и вы, Наум Исаакович, судьбу генерала на месте выясняли.

— Да, вы правы. Если только кто-то весьма информированный о наших делах не решил сыграть в рокировку?

— Но если степень информированности такова, как нам кажется, зачем им было на меня выходить? Так что давайте будем думать вместе. Сегодня жду вас к десяти вечера с готовыми гипотезами — будем мозаику складывать.

Барановичи. Штаб группы армий «Центр».

05.08.1941. 17.24

— То есть вы, господин оберст-лейтенант, считаете, что войсковая операция нецелесообразна? — в голосе маленького человека со знаками различия бригаденфюрера сквозило раздражение.

— Да, господин генерал. Мы понимаем, что потеря целого подразделения СС — это проблема, но действия красных бандитов на коммуникациях и так чрезмерно усложнили доставку подкреплений передовым частям, сражающимся под Смоленском. Так что сейчас каждый солдат на счету, — голос оперативного офицера четвертой армии тоже был раздраженным. Ну еще бы, этот эсэсовец потерял жалкую роту и теперь устроил скандал, требуя от армейцев силы для проведения акций возмездия. А ведь еще месяц назад при подсчете потребного наряда сил и средств армия уже отказалась от прочесывания этих проклятых лесов. — К тому же, если мне память не изменяет, охрану оперативных тылов взяла на себя СД.

— То есть вы мне отказываете? — с угрозой в голосе спросил эсэсовец.

— Я не отказываю, — ссориться с протеже самого Гиммлера оберст-лейтенанту не хотелось. — Я просто не имею возможности выделить необходимые силы. По нашим оценкам, для качественного прочесывания этого массива необходимо как минимум четыре полка, а лишней дивизии у меня не завалялось. Но, господин генерал, через неделю прибывают две охранные бригады, так что мы не отменяем операцию, а просто переносим. К тому же, насколько мне известно, Служба безопасности уже планирует акции в районе Минска и соответственно собирает информацию. А это — залог успешного применения «большой дубинки».

ГЛАВА 13

«Дорогая мама!

Извини, что долго не писал. Мы наступали слишком быстро, и полевая почта не успевала за нами. Представляешь, если бы еще 2 месяца назад мне кто-нибудь рассказал, что можно проходить по 40 километров в сутки, наступая на бесчисленные орды противников, я бы рассмеялся ему в лицо! Но вот мы здесь, сейчас ведем бои под Смоленском. Это крупный город русских, как рассказал нам герр лейтенант, когда-то они разбили здесь самого Наполеона! Но будь спокойна, с нами этот трюк у них не пройдет.

Жара стоит адская, вот уже две недели не было дождя. Больше всего нас донимают не русские пушки, а пыль. Она тут везде. После марша мы как безумные бежим к любой воде, умываемся даже из луж, но их так мало. Слава богу, сейчас мы стоим недалеко от большой реки, так что иногда выпадает возможность хорошенько помыться.

Ты бы видела, мама, какая здесь богатая страна! И как мало здесь живет людей! Иногда соседние поселения разделяет 10, а то и 15 километров. Народ здесь живет бедно, говорят, что все у них общее, представляешь? Мне повезло, что я танкист — есть куда положить подарки для тебя, сестер и отца. Отцу я пришлю часы, у меня их теперь четыре пары — есть из чего выбрать. Тебе и Эльзхен я приготовил платки. Очень красивые и теплые. И еще воротник из лисы, он очень подойдет к твоему пальто.

…Думал, что отправлю письмо раньше, но почтовики опять отстали. Нас кидают то туда, то сюда, и они снова не поспевают за нами. Мы сейчас стоим на берегу большой русской реки Днепр. Большевиков мы почти разбили, и теперь они прячутся от нас по лесам. На большее их смелости не хватает. Правда, пакостят они изрядно.

Из-за того что отстает не только почта, но и те ребята, что подвозят нам горючее, приходится все свое барахло возить с собой. И иногда бывает очень страшно, когда пуля русского пробивает канистру с бензином.

Помнишь Курта, который жил на нашей улице через три дома? Ему вчера не повезло — русская пуля пробила сразу 4 или 5 канистр, из их экипажа спасся только механик-водитель.

Но ты за меня не бойся! Все будет хорошо!

Твой сын Эрих Трауб».

Это письмо было найдено на теле погибшего гефрайтера из 35-го танкового полка 4-й танковой Дивизии 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы бойцами танко-истребительного отряда Центрального фронта.

* * *

Спецсообщение № 3

Ленинградского обкома ВКП(б) и разведотдела УНКВД по Ленинградской области секретарю ЦК ВКП(б) и Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Жданову о работе оперативных групп в Кингисеппе, Луге, Новгороде и Старой Руссе

10 августа 1941 г.

Работа оперативных групп в Кингисеппе, Луге, Новгороде и Старой Руссе за последний период была направлена главным образом на подбор связных, установление связи с партизанскими отрядами, действующими на территории, занятой противником, и формирование новых партизанских отрядов.

В Кингисеппском направлении завербовано и направлено в тыл противника для установления связи с партизанскими отрядами 12 человек.

Установлена связь с отрядами, действующими в районе Сланцев и на границе Сланцевского и Кингисеппского районов (командиры отрядов Прохоров, Пименов, Цветков).

В район Сланцев направлена рация, подготовленная разведотделом УНКВД по Ленинградскому округу. Рация находится для связи при партизанском отряде и начала работать 9 августа.

В Новгородском направлении завербовано и направлено для связи в тыл противника 7 связных. Установлена связь с отрядами, действующими в Солецком, Уторгошском и Шимском районах.

В Лужском направлении направлено в тыл 18 связных.

Установлены связи с партизанскими отрядами, действующими в Плюсском, Лядском и Струго-Красненском районах.

Кроме того, для установления связи с партизанскими отрядами и оперативной группой в г. Луге в тыл противника направлена спецгруппа с рацией. Связь с ней еще не установлена.

В Старорусском направлении подготовлено для связи с партизанскими отрядами 15 связных.

Связь установлена с вновь переброшенными партизанскими отрядами — Новгородский партизанский отряд был направлен в первых числах августа в глубокий тыл противника. Действиями отряда взорван деревянный мост через р. Полопка и поврежден кабель связи между дер. Скугры и Замошки Дновского района.

Плюсский партизанский отряд под командованием тов. Дудина начал боевые операции 22 июля. Отрядом Дудина собран ценный разведывательный материал по расположению огневых точек противника, их штабов и мест скопления войск. Разведданные, полученные от отряда, использованы военным командованием.

Группа отряда под командованием тов. Колчина провела ряд боевых операций, уничтожила 2 грузовые автомашины противника с солдатами и офицерами, произвела налет на немецкое охранение частей, расположенных в совхозе «Андромер».

Другой группой отряда в Струго-Красненском районе у дер. Похонь вырезано 100 метров кабеля связи противника.

Отряд под командованием тов. Большова, секретаря РК ВКП(б), действующий в Лядском районе, производил основные операции с 27 июля. За это время налетам на дер. Вишень убито 5 немецких солдат. В дер. Дедково убито 2 мотоциклиста, уничтожено 5 грузовых автомашин и одна легковая машина, при этом убито 36 солдат и один офицер.

В этом же районе уничтожена связь и взорвано два моста на шоссейной дороге. В дер. Утичи налетом партизан уничтожено 12 автомашин противника.

Плюсский партизанский отряд под командованием тов. Ефремова начал свою деятельность в 20-х числах июля. Боевыми действиями партизанского отряда уничтожено 4 машины противника, из них одна с боеприпасами, уничтожен мотовоз с несколькими вагонами, который производил подвоз материалов для восстановления разрушенного железнодорожного полотна и железнодорожных сооружений. Кроме того, отрядом взорвано три моста на дорогах продвижения противника и испорчен в двух местах восстановленный немцами железнодорожный путь. В результате действий отряда убито 52 и ранено 4 немецких солдата.

Уторгошский партизанский отряд начал действовать в тылу противника 27 июля. У дер. Мелковичи партизанским отрядом было произведено нападение на продвигающуюся по дороге немецкую воинскую часть. В результате нападения уничтожено 3 автомашины и 6 мотоциклов противника и захвачено 2 ручных пулемета, 3 винтовки, палатки, обмундирование, портфель и 2 сумки с документами. Портфель и сумки с документами переданы военному командованию.

После установления живой связи с рядом партизанских отрядов, находящихся в тылу противника, и передачи им соответствующих указаний боевая деятельность партизанских отрядов принимает другое направление и в значительной степени активизируется.

В ночь на 10 августа по рации, приданной партизанскому отряду Прохорова, действующему в Сланцевском районе, получено донесение о последних боевых операциях отряда. В донесении сообщается, что за последние дни партизанский отряд уничтожил в Сланцах склад с боеприпасами и продовольствием и разбил немецкий обоз. В районе дер. Монастырки при налете на обоз убито 50 солдат и офицеров и 25 лошадей. Кроме того, отрядам уничтожена наблюдательная вышка, корректировавшая стрельбу по Кингисеппу, и сожжен мост через р. Боровенка. Группой этого же партизанского отряда выведен из окружения противника и проведен без потерь до расположения наших частей 2-й батальон 552-го полка.

После установления связи с партизанским отрядом Цветкова, проводившим операции в Осьминском районе, 8 августа получено донесение о последних действиях отряда. С 1 по 6 августа отрядом на отдельных дорогах, по которым производится передвижение частей противника, совершенно уничтожено 5 мостов, в боевых стычках убито 3 немецких офицера и захвачена одна бронемашина. Партизанами проводится наблюдение за доставкой противником бензина по воздуху и простреливаются в воздухе бензобаки.

Кроме того, партизанским отрядом были собраны разведывательные данные:

а) о нахождении в районе с. Осьмино отряда мотопехоты в 300 человек;

б) об укрытии в сараях с. Осьмино танков противника в количестве 200 штук;

в) о нахождении в дер. Дубецкое до 100 танков противника;

г) об использовании Осьминского аэродрома и расположении там бомбардировщиков;

д) о передвижении немецких войск в направлениях Осьмино — Ляды, Осьмино — Луга;

е) о сооружении противником укреплений в направлении Самро — Б. Сабск.

Секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) БумагинНачальник разведотдела УНКВД по Ленинградской области капитан госбезопасности Кожевников

* * *

Разбудил меня запах, точнее — вонь. Давно немытые тела, моча, «аромат» гниющего мяса! Странно, что я не проснулся раньше…

Я попробовал встать, но тело не слушалось. Такое ощущение, что я отлежал все конечности и спину с головой в придачу. «Что за черт?!» Стиснув зубы, я все-таки приподнялся на локтях. Руки дрожали, но держали.

Вокруг царил полумрак, и только откуда-то сбоку пробивались лучи электрического света. И мертвая тишина вокруг. Буквально ни звука!

Внезапно в губы мне ткнулся холодный металл.

«Что это?» — скосив глаза, я увидел чью-то руку, держащую мятую жестяную кружку.

«Где я? Что такое?»

Наконец в поле зрения появилось лицо доброхота. Сухощавый мужик с изможденным лицом, изуродованным длинным шрамом на левой щеке. Одет он был, насколько я смог разглядеть в полумраке, в грязную, кое-где порванную гимнастерку без знаков различия. Губы моего визави шевелились, но слов я не слышал.

Прохладная вода плеснула через край кружки на мои губы. «Ох, хорошо-то как!» — я приоткрыл рот пошире, наслаждаясь живительной прохладой.

Напившись, я благодарно кивнул мужчине. Вода, казалось, придала мне силы, так что я смог сесть.

«Так, судя по всему — сейчас ночь… Вон фонари какие-то светят… и лежу я… под каким-то навесом. Вокруг — люди. Много людей… Где же это я?»

Тут меня скрутило от режущей боли в животе. Застонав, я повалился назад. Мужчина смочил свою руку водой и обтер мне лицо.

«Уф, вроде отпустило…» Я снова приподнялся на локтях. Спустя минуту или, может быть, больше мне удалось сесть. Мужчина опустился на корточки напротив меня и, судя по шевелящимся губам, снова что-то спросил. Я отрицательно мотнул головой. «Ееее!» — в голове будто граната взорвалась. Однако я не упал, а, скривив рожу, показал пальцем правой руки себе на ухо. Мужчина сокрушенно покачал головой и, встав, ушел. Я осторожно повернул голову налево. «Ох, твою… За ногу!» — это все, что родилось у меня в голове, когда я увидел, что метрах в десяти навес заканчивается, и там, в свете прожектора, зловеще поблескивают нитки колючей проволоки!

Глаза мои уже привыкли к полумраку, и я разглядел, что вокруг меня вповалку спят десятки, нет — сотни людей в военной форме. Человек же, принесший мне воду, склонился над кем-то, лежащим на земле метрах в пяти от меня.

— Эй, товарищ! — попробовал я позвать его, но из моего горла вырвалось какое-то невнятное клекотание.

Звуки эти, однако, привлекли его внимание, и он повернулся ко мне, правда, повел себя довольно странно — замахал рукой, показывая, чтобы я снова лег.

Я снова опустился на землю. «Что случилось? Что это за место? Почему я ничего не помню?» — роились у меня в голове заполошные мысли.

Не поднимаясь, я попробовал рассмотреть себя в слабых отсветах прожектора.

«Так, судя по рукавам — на мне гимнастерка…» Я ощупал воротник. Ни петлиц, ни знаков различия не было. Аккуратно согнув ногу, я оглядел ее. Сапоги, равно как и ботинки, на мне отсутствовали, а галифе были изорваны во многих местах.

«Ну что, проверка всех систем? Зовут меня Антон, фамилия — Окунев. Родился я в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем… Мы поехали в Белоруссию на игру, а попали на войну… Тьфу! Какой-то идиотский рэп получается!» Минут за пятнадцать я вспомнил практически все. Кроме главного — как я очутился в этом лагере. Правда, оценив свое физическое состояние, я понял, что скорее всего меня контузило. Или кто-то сильный, но недобрый отоварил меня пыльным мешком. Почему мешком? Потому, что голова целая. Ну не считать же за повреждения пару болезненных ссадин и десяток царапин. Сильно напрягал пропавший слух, но я оптимистично рассчитывал, что он восстановится, хотя первое время мне будет тяжко, конечно.

Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на мое освобождение резко возрастали.

Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.

* * *

Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его еще меньше. Зельц, захлебываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы — везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть с обильным использованием «второго командного», после чего поток информации несколько упорядочился:

— Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошел. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль — два грузовика с фрицами. А нас всего трое…

— Так, понятно. Что сейчас творится?

— В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…

— Несколько — это сколько?

— Три.

— Так и отвечай в следующий раз! — точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведет, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Все пропало, шеф! Все пропало!»

— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.

— И про код не забывай!

— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колеса и спешно умчались.

— «Двухсотые» или «трехсотые»?

— Я не очень разглядел, но и те и те были вроде…

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»