Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера Рыбаков Артем

Фриц запнулся, разразился потоком грязных ругательств и, развернувшись, бросился на меня. Я кувыркнулся в сторону прямо из положения выпада, уходя с пути этого носорога, и, лежа на спине, еще раз «приласкал» арийскую ляжку ремнем. Шлосс как раз перенес на эту ногу вес всего тела, так что после обжигающего «горчичника» мышцы непроизвольно сократились, и мой противник кубарем покатился по земле.

Первый раунд был за мной. Я поднялся на ноги. Над лагерной «площадью» воцарилась мертвая тишина. Лица «наших» осветились надеждой, в то время как немцы пребывали в состоянии молчаливого недоумения.

Шлосс поднялся с земли, однако вопреки моим ожиданиям не бросился сразу на меня, а застыл на месте. Я заметил, что он осторожно потирает ушибленную ногу.

Я расправил плечи и, щурясь, посмотрел вверх. В пронзительно-голубом небе беззвучно скользили редкие облака, какая-то крупная птица, может, орел, а может, и ястреб, расправив крылья, нарезала круги над лагерем. «Эх, хорошо как!» — с этой мыслью я отпрыгнул метра на полтора вправо, заставляя бросившегося на меня немца «провалиться» и одновременно уходя из зоны досягаемости его булавы. Немцы из числа зрителей заулюлюкали. Я бросил быстрый взгляд на крыльцо караульного помещения. «О, порядок!» — судя по немного неестественной позе пулеметчика, сидевшего, привалившись к широкому плечу командира, мужики уже играли по полной.

Мой противник сделал очередной ход. Пара коротких шагов по направлению ко мне, а затем — рывок в сторону «артиллериста». Я понял, что не успеваю перехватить Шлосса! Но раненый парень сам оказался не лыком шит — он припустил бегом вокруг площадки, и шипастая дубинка с воем рассекла воздух сантиметрах в пятнадцати у него за спиной!

Я напряг память и выкрикнул, обращаясь к нашему противнику:

— Hey! Schweinehund! Willst du endlich kampfen oder bist du auf der Hasenjagd?[88]

Кто-то из немцев заржал, а Шлосс, похоже, разозлился по-настоящему. Мы быстро пошли навстречу друг другу. В тот момент, когда нас разделяло метра два, немец решил воспользоваться своим преимуществом и, хекнув, нанес удар. Шипастая дубинка устремилась ко мне по широкой горизонтальной дуге…

Как говаривал один из моих наставников, «чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаете лицом к стене в двух-трех метрах от нее, а ваш партнер начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача — поймать их после отскока. После трех лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел еще к стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноименной руки противника вверх и тут же бьет наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт — и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» — и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.

Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.

Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».

Пришло осознание, что сегодняшняя переделка — это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал, смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по мелькающим то тут, то там «целям» или накоротке, в упор — по людям, с которыми еще пару минут назад разговаривал. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.

Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере — лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой уперся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо — темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то что уработаю — убью голыми руками на хрен! Что-то в голове щелкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план, как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.

Усевшись и взглянув в сторону арены, я заметил высунувшегося из-за спин других заключенных человека, делающего какие-то странные пассы руками. Антон! Он отчаянно пытался мне что-то «сказать», но то ли от волнения, то ли оттого, что его постоянно загораживали спины других пленных, я разобрал лишь: «Я валю того здорового, а ты начинай шуметь». Ощущение близости друга, а также того, что он уже овладел ситуацией, здорово успокаивало. Он видит больше и соображает быстрее меня, значит, я могу действовать, а он легко подхватит и доведет до конца. Как показать ему, что я его увидел и понял (хотя бы частично)? Подмигнуть!

Заорал переводчик, исполнявший роль конферансье, а я все пытался сообразить, что и в каком порядке мне делать. У меня есть пистолет, из которого я ни разу не стрелял. Собирался все, собирался…

Кобура — не привычный мне тактический «Сафариленд», из коего даже полупарализованный дилетант вытащит оружие меньше чем за две секунды, а закрытая форменная. Хорошо еще, что пользоваться всеми приспособлениями немецкой униформы и амуниции меня экспресс-методом научил знатный реконструктор Люк. В общем, быстрое выхватывание в стиле ганфайтеров Дикого Запада или современных спецназовцев не катило. Зная это, я еще в машине дослал патрон в патронник и снял пистолет с предохранителя, а входя на территорию лагеря, незаметно расстегнул кобуру. Конечно, это — нарушение техники безопасности, но это должно сэкономить так необходимые мне мгновения.

Итак, сначала унтер, затем фельдфебель, сзади, слава богу, никого — по башке мне резко не дадут. Солдаты вокруг импровизированной арены довольно расслаблены, на меня не смотрят. Подозреваю, боятся смотреть на офицера СС. «Ха-ха! — усмехнулся я себе. — Теперь мне точно не отвертеться от нацистского происхождения моего позывного, только нарукавной ленты правильной не хватает». Пулеметчики на вышках — цель Люка и командира, караулка за Бродягой, а вот с солдатами возле арены предстоит иметь дело мне. Но без посторонней помощи мне с ними никак не справиться. Значит, попробуем натравить на них толпу, главное, чтобы меня заодно с ними не прихлопнули!

Пока я решал, кого первого и как, передо мной происходила игра в любимом стиле Арта: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Все внимание «почтенной публики» было сосредоточено на схватке, на меня никто не смотрел. Зато я заметил, как исчез за караулкой Бродяга, а Фермер «задавил» пулеметчика на крыльце. Я уже осторожно приподнял клапан кобуры и начал потихоньку вытаскивать пистолет. И тут Тоха бросил играть в кошки-мышки и поймал верзилу на противоходе. Пора! Резким движением выдергиваю пистолет и… Фельдфебель крайне неудачно вскочил со скамьи, заслонив унтера! Стреляю из-под левой руки ему в бок. «Вальтер» подбросило отдачей, чувствительно ударив меня по руке. «Черт, Клинт Иствуд недоделанный!» — обзываю сам себя и перевожу ствол на унтера. «А вот тебе, гад!» — я так и не понял, выкрикнул я это вслух или просто подумал, но глаза у немца стали квадратными. Закусив губу, я прострелил ему сначала правое, а затем — левое плечо. На все про все ушло секунд пять, а может, и того меньше. Или это время затормозило и тянется, как резиновая лента. Внезапно появился иррациональный страх, что пулеметы с вышек сейчас сметут толпу и меня вместе с ней, но пулеметы молчат — Люк отработал на все сто, как всегда. Солдаты, охраняющие арену, поворачиваются в мою сторону, и я, присев, стреляю в ближайшего, крича, как резаный: «Ребята! Бей гадов!».

Пленные удивленно смотрят на меня, а затем, поняв, что вот он — шанс, кидаются на немцев, затаптывая мертвого унтера и раненого фельдфебеля, увлекая меня за собой. Слышатся редкие выстрелы. Вот промелькнул Фермер, короткой очередью из ППД снесший последнего охранника с вышки… Крики немецкие, мат русский. И я ору истошно, срывая горло:

— Анто-о-о-о-он! Анто-о-он!!!

Вдруг чья-то рука хватает меня за плечо и выдергивает меня из этой круговерти. Антон. Живой. И я. Тоже почему-то живой.

— Что стоишь, как блондинка на футбольном матче? — спрашивает Тоха, улыбаясь и поигрывая невесть откуда взявшимся у него «парабеллумом». — Ты как, в норме? Тогда пошли — работы еще вагон.

А у меня слов уже нет. Кончились все.

Из толпы нарисовался командир. Хлопнув Тотена по плечу еще раз, я строевым шагом пошел навстречу Саше. Остановившись в метре, встал по стойке «смирно» и уже было собрался рапортовать, когда он шагнул навстречу, сграбастал меня и принялся тискать, приговаривая:

— Вот ведь гадский папа, а! Вы только посмотрите на этого везучего говнюка!

— Я тоже очень рад вас видеть… — пробормотал я в ответ, лелея надежду, что Саня ничего мне не поломает.

Подошел немного растрепанный и непривычно выбритый Бродяга:

— Живой! Ну и то — хлеб! Ганса ты четко уделал, молодец! — и уже Фермеру: — Ну что, рвем когти?

— Нет, мля, загорать будем.

— Командир, нельзя людей просто так бросить! — горячо возразил я.

— Поговори мне! Ишь, Мать Тереза какая у нас выискалась…

— Саш, у меня есть идея… — не сдавался я.

— За минуту уложишься?

— Мужики, — начал я вполголоса, — если мы их сейчас оставим, то через пару дней половину переловят и на наш след упадут, а так, мы их колонной отконвоируем куда-нибудь подальше. А человек двадцать, самых надежных, при себе оставим… — я почти тараторил, стараясь уложиться в отведенное время.

— На хрена нам балласт? — перебил меня Фермер.

— Смотри, если мы закосим под эсэсманов, сопровождающих пленных, то можем прямо на шоссе поработать… Типа ремонт дороги или еще что…

Саша задумался, почесал нос…

— Резон есть. Сможешь, это стадо за пятнадцать минут сорганизовать — будет по-твоему. Нет — сам понимаешь…

— Разрешите выполнять, тащ майор?!

— Выполняй, — голос командира смягчился. — На, автомат свой забери…

— Михаил! Семен! — заорал я, что было мочи. — Ко мне давайте!

К этому времени толпа немного успокоилась, да и само освобождение произошло настолько быстро, что осознать случившееся успели немногие. Вдобавок немецкая форма моих боевых товарищей заставляла многих считать случившееся какой-то внутренней разборкой, а не налетом партизан-освободителей.

Знакомцы мои обнаружились на удивление быстро — примерно на третьем выкрике.

— И что все это значит? Ты можешь объяснить? — взял быка за рога танкист.

— Затем и позвал, — в тон ответил я.

Семен же несколько секунд пристально разглядывал меня, а затем, совершенно неожиданно схватил мою правую руку и принялся благодарить:

— Спасибо тебе! Спасибо! Нет, черт подери, как ты его, а? А это кто? Мы свободны, да?

— Стоп, стоп, стоп! Товарищ военврач, да прекрати уже! — я выдрал свою конечность из захвата. — Имей терпение!

Окрик подействовал.

— Антон, переодеться не хочешь? — раздался вкрадчивый голос Бродяги.

«Хм, наверное, старый лис какую-то игру в своем стиле задумал…» — сообразил я и ответил:

— Конечно, хочу!

— Там, в машине, тючок лежит, а я пока товарищам разъясню, что да почему…

«Уф, хорошо, что Саша решил подыграть — хоть время обдумать, что и, главное, как говорить пленным бойцам».

Мужики действительно захватили для меня «сменку», да не абы какую, а командирскую, с двумя «шпалами» в петлицах гимнастерку и синие бриджи. (Вот только ума не приложу, где они штаны эти достали, ведь не было же их у нас?). Сапоги лежали под сиденьем.

Спрятавшись за машиной, я быстро стащил с себя изорванные солдатские портки (гимнастерку я снял еще перед боем) и начал одеваться. «Так, а это что? — На рукавах гимнастерки я заметил малиновые овалы со стилизованными щитом и мечом. — Впечатляет!».

Правда, гораздо больше мой новый наряд впечатлил моих солагерников. Михаил с Семеном так и застыли с открытыми ртами, когда я вернулся.

— Вот, я же говорил… — как ни в чем не бывало, продолжил свою речь Бродяга, — сами посудите, не в этом же нам на разведку ходить?

— Ну, до чего договорились? — поинтересовался я него.

— Вот, товарищи мне не верили, видать эти тряпки, — он демонстративно потянул себя за воротник, — их смущали. Так что, товарищ старший лейтенант, вам теперь первую скрипку играть.

— Товарищи, — несколько официально начал я, — время сейчас не терпит, так что давайте сразу к делу…

Москва, Улица Дзержинского, дом 2.

11 августа 1941. 12.07

— Павел Анатольевич, разрешите?

— Да, товарищ Маклярский, что у вас?

— Вернулся капитан Раков из Слуцка, в приемной ждет.

— Зовите.

Невысокого роста, с каким-то невзрачным, незапоминающимся лицом капитан вошел в кабинет и замер по стойке «смирно».

— Присаживайтесь, товарищ капитан, — хозяин кабинета указал на стул напротив себя. — Борис Михайлович, — это уже Маклярскому, — вы тоже присаживайтесь, вместе послушаем. Итак, товарищ Раков, каковы ваши впечатления?

— Лейтенант Зайцев в прошлом — начальник следственной части УНКГБ по Минской области. Опытный следователь и умеет вести допрос, хотя, на мой взгляд, несколько прямолинеен.

— И при чем тут это?

— Зайцев утверждает, что его собеседник, несомненно — оперативник высокого уровня. С легкостью обходил все поставленные Зайцевым в разговоре ловушки. Ни разу не прокололся и не сообщил ничего, кроме того, что хотел рассказать изначально. Говорил спокойно, голос не повышает. Не спешит. Держался очень уверенно.

Мне Зайцев так и сказал: «Он будто знал, что за ним сила немалая стоит. Вот и вы к нам приехали, прямо как он говорил». Я постарался выяснить, товарищ Судоплатов, и оказалось, что этот «лесник» в разговоре сказал, что стоит Зайцеву только упомянуть при докладе в Москву название отряда и некоторые позывные, как в скором времени появится представитель из Центра.

Судоплатов усмехнулся:

— А ведь как в воду глядел этот ваш «лесник»… Что еще?

— Документы лейтенанта просмотрел как бы мельком, но внимательно, — продолжил рассказ Раков. — На должность и звание Зайцева никак не отреагировал. Более того, он продемонстрировал лейтенанту свое служебное удостоверение сотрудника ГУГБ.

— А вот с этого места подробнее, пожалуйста! — И начальник спецотдела бросил быстрый взгляд на Маклярского.

— Да. Вот данные, которые запомнил Зайцев, — капитан положил перед Судоплатовым лист бумаги.

— Посмотрим, — и Судоплатов придвинул лист к себе. — Майор? Управление НКГБ по Москве и Московской области? Фамилия, имя… так… Не помню такого, хотя звание серьезное… А это что такое? Карточка-заместитель на получение оружия… Пистолет «АПС» и сто патронов? Что это за пистолет? Что это вообще за документ такой? Борис Михайлович! Вы проверили?

— Так точно! Лицо с такими данными на службе в НКВД не состоит и ранее не состояло. Удостоверение за этим номером выдано старшему лейтенанту Еременко, Игорю Анатольевичу, оперуполномоченному УНКГБ в Комсомольске-на-Амуре. Пистолет указанной марки специалистам не известен.

— Час от часу не легче. Где этот Еременко и где фронт?

— Более того, Павел Анатольевич, стилистика документа не соответствует ни одному образцу служебного удостоверения, принятого в РККА и НКВД. Похоже, но не то.

— Этот ваш… Зайцев, ничего не перепутал?

— Нет, Павел Анатольевич, — Раков приподнялся со своего места. — Я проводил проверку его способностей к запоминанию различных текстов и рисунков. Он ни разу не ошибся.

— Даже так? Способный лейтенант… У вас все?

— Нет. Я беседовал с часовым, которого неизвестные обезоружили и связали во время первой встречи. Тут вообще много непонятного. Он уверяет, что ничего не видел и не слышал, когда ему вдруг приставили к горлу нож. Воткнули кляп, когда он открыл рот, чтобы закричать. После этого связали и раздели.

— В смысле — раздели?

— Сняли пиджак.

— Зачем?

— Его потом подбросили второму часовому.

— Для чего?

— В беседе с разводящим он сказал, что вокруг никого нет. Сразу же после этого, на ветке за их спиной, появился пиджак.

— И что, они никого не видели?

— Ни в первом, ни во втором случае. Слышали только голос, который им посоветовал забрать пиджак с собой.

— Зачем они это сделали, как думаете?

— Я считаю, что неизвестные таким образом дали понять, что полностью контролируют ситуацию.

— Да, серьезная демонстрация… Продолжайте.

— Во время второй встречи они оба присутствовали среди охраны Зайцева и уверяют, что голос неизвестного и голос этого… «лесника» — это голоса одного и того же человека. Также лейтенант отметил странную одежду «лесника». Явно военная форма, но непонятно — какой страны? Знаков различия нет, карманов много, как они сказали — даже слишком. Штаны и короткая куртка, ботинки высокие, на шнуровке. Вообще, по их свидетельствам, одежда непривычная, покрашена мелкими пятнышками, словно бы краской обрызгали. Зеленый нескольких оттенков, коричневый… Крой — мешковатый. Даже странно, вроде бы военный человек, а форма мешком висит. Но, как он к лесу назад пошел, так и стало ясно — почему.

— И почему же?

— А его на фоне леса плохо видно. Очертания фигуры словно бы смазанные. Если такой на землю ляжет, то и не разглядеть, даже и вблизи. Так что понятно, отчего его бойцы не видели.

— Что-то похожее уже было, где-то я описание этой формы встречал… — Судоплатов сморщился, пытаясь вспомнить, потом заметил, что Маклярский делает ему знаки, что, дескать, он вспомнил, и сказал: — Продолжайте, капитан.

— Еще одна особенность. Мелочь, но если подумать… В первую встречу «лесник» сказал бойцам: «Рация у вас одна, больше вам не положено». Откуда он мог знать такие подробности?

— А что, у нас есть группы с двумя или тремя рациями? А костюмы маскировочные и у нас есть… Вот только рисунок другой.

— Но у этой группы, как я понял, было как минимум две рации.

— Вы их сами видели?

— Нет.

— А бойцы отряда?

— Тоже нет.

— А может, это телефон полевой был? Все, свободны. Подождите пока в приемной.

Когда Раков вышел, старший майор спросил:

— Борис Михайлович, я так понимаю, вы про форму вспомнили?

— Так точно, форма эта упоминается Неущенко в первом сообщении.

— Верно.

— И еще, Павел Анатольевич, если вы обратили внимание, то в рапорте Зайцева отражен факт минирования места встречи.

— Обратил. И что?

— Минирование было произведено стокилограммовыми авиабомбами.

— Да, я это заметил. Надо сказать, что довольно несуразный способ минирования, там корпус один килограммов полсотни весит, да и избыточный для пехоты заряд получается…

— Но, помимо этого, «лесник» заявил, что ими были заминированы еще несколько мест в лесу. Так вот, с точки зрения специалистов, и с учетом времени, прошедшего между первой и второй встречами, для построения минно-взрывной сети таких масштабов и с такими боеприпасами потребуется не менее роты саперов. И не менее суток времени. Кроме того, необходимо учесть временные затраты на маскировку следов такой работы. А это еще не менее суток. А какая рота может быть в распоряжении у дивгруппы? Нет. Но мне кажется, что этот «лесник» лейтенанта просто на пушку взял. Они же бомбу не выкапывали, да и других не находили. Может, там котел старый был закопан?

— Резонно… А как вам разговор «лесника» со своим заместителем, Павел Анатольевич?

— Занятный разговор, но занятнее другое — как они его осуществили?

— Именно! С помощью каких технических средств он происходил? Специалисты еще могут представить себе микрофон таких размеров, способный передать голос хотя бы на какое-то расстояние, но как обеспечить его воспроизведение с такой высокой степенью разборчивости? Зайцев слышал даже дыхание говорившего! Специалисты в один голос заявляют, что это нереально. Маленький динамик со звуком такого качества? Мы так не можем.

— Мы? А кто может?

— Никто не может. Немцы точно не могут. Да и американцы с англичанами тоже. Для этого надо проложить проводную линию, поставить высококачественные усилители звука. Громкоговоритель нужен соответствующий. Ничего этого на поляне не было. «Лесник» говорил прямо в пространство, и откуда-то был слышен голос отвечавшего.

— А там что — голое место?

— Да. Открытая вершина холма. Пенек от упавшего дерева. Динамик туда не спрятать, если только очень маленький. Но тогда качество звука сильно упадет.

— Интересно… Заключение специалистов есть?

— Так точно, есть. Вот, пожалуйста. — Капитан положил на стол солидной толщины папку.

— Ваши выводы, капитан? Думаете, это немцы с нами играют?

— Это «Странники», Павел Анатольевич. Это их склад. По описаниям «лесник» похож на оперативника из состава этой группы.

— Так, капитан, теперь я постараюсь резюмировать ваши слова. В составе группы «Странников» присутствуют опытные саперы, численностью до роты, так? И соответственно численность группы сильно больше, нежели мы раньше полагали, так? Но нельзя исключить, что это был блеф в расчете отпугнуть наших сотрудников от определенного места и придать себе внушительности при переговорах. В первом случае у группы есть солидный запас взрывчатых веществ. Так? Группа располагает не известными никому средствами связи и передачи звука. Пользуется неизвестными нам видами оружия и документами прикрытия ГУГБ. Но, в отличие от того что нам встречалось у немецких агентов, документы какие-то странные. Я ничего не упустил?

— Все верно, Павел Анатольевич. Можно добавить, что к тому же контакт с Зайцевым они не разорвали. После того как Раков уже убыл назад, они снова пошли на контакт.

— Интересно…

— Да, и передали большое количество немецких документов: восемнадцать офицерских удостоверений и девяносто две солдатские книжки, бумаги интендантской службы и портфель с бумагами специальной эсэсовской команды.

— Да, я помню радиограммы о столкновении с эсэсовцами… Но вот технические средства, да и маскировочный костюм неустановленного образца? Кроме передачи документов что еще было?

— Они научили бойцов Зайцева изготавливать простейший натяжной взрыватель из подручных средств и попросили содействия в разведке нескольких объектов.

— А из чего взрыватель?

— Из спичек…

…Полчаса спустя длинная колонна военнопленных уже направлялась к шоссе Барановичи — Слуцк.

«13 августа 1941

Гончару

По сообщению „Занозы“ в Вилейке отмечено появление подразделения СС особого назначения. Примерная численность — 100–120 человек. Штаб подразделения разместился в здании средней шк[олы]. Агент сообщает, что более подробную информацию получить оч[ень] сложно из-за сильного к[онтр] разведывательного противодействия.

Маршрутниками отмечена концентрация специальных охранных подразделений в районе Вилейка — Молодечно и в Сморгони. Связываю это с действиями отряда тов. Трошина, контакт с которым мы наладили.

Отряд т. Трошина действует очень хорошо. Проведенная по вашей просьбе проверка показала: за две недели поток противника по шоссе Сморгонь — Молодечно сократился в 3 раза. По свежим данным т. Трошина, за неделю его отрядом повреждено и уничтожено более 50 единиц автотранспорта, однако основной задачей он по-прежнему считает уничтожение водителей автомашин, для чего использует специальных снайперов-стрелков.

Засадой, организованной отрядом т. Трошина, 11 августа полностью уничтожена колонна противника из 34 грузовиков, 5 легковых машин и 17 мотоциклов. Наш наблюдатель-представитель наблюдал также уничтожение как минимум 200 гитлеровцев. Движение на шоссе из-за затора и подрыва мостов заблокировано примерно на 4–5 дней.

Отряд Трошина в настоящее время передислоцировался восточнее, в район Логойска, так что связь с ним поддерживать затруднительно. Для обеспечения связи и кр. работы в отряд делегирован ст. сержант госбезопасности Демичев. До передислокации он подтвердил факт уничтожения отрядам т. Трошина совместно с интересующей вас группой специального отряда СС в районе Ивенца.

Стас».

Минск, ул. Островского, дом 7.

14 августа 1941. 19.07

— Занят, Осси? — спросил заглянувший в комнату гауптшарфюрер.

— А, Дитрих, заходи. Чего в клювике притащил?

— Ничего вкусного, занимаюсь тем побегом из фильтрационного лагеря.

— Это под Слуцком который?

— Верно. Ребятам из полевой повезло — на них набрел один из беглецов, вот — протокол допроса прислали. — И он показал внушительную пачку листов, свернутую в трубку и торчащую из кармана.

— Есть что-нибудь интересное? — лениво (сказывалась сильная жара) спросил унтерштурмфюрер.

— Да я и сам еще толком не смотрел, пробежал мельком. Этот русский говорил что-то про напавших на лагерь партизан.

— Не возражаешь, если я посмотрю? — и хозяин требовательно протянул руку.

— Тебе откажешь, пожалуй. — Гость вытащил доклад и протянул его со словами: — Прошу принять, господин унтерштурмфюрер! — после чего отвесил шутовской поклон.

Но старшему по званию было не до подначек, он внимательно просматривал протокол допроса, быстро перелистывая страницы. Внезапно на столе зазвонил телефон.

— Унтерштурмфюрер Бойке слушает… — не прекращая чтения, ответил хозяин кабинета. — Что? Когда? — Он вскочил со стула, и глаза его округлились. — Да. Немедленно выезжаю! Дитрих, сбор всей команды! Чтобы через пять минут все были готовы, черт тебя раздери!

— Да что случилось-то, Освальд? — спросил тоже вскочивший со стула гауптшарфюрер.

— Нападение на колонну рейхсфюрера!!!

Москва, улица Дзержинского, дом 2.

15 августа 1941. 22.32

— Итак, товарищи, начну с неприятного, — нарком, поблескивая стеклами пенсне, обвел взглядом собравшихся. — Хуже всего положение на Юго-Западном направлении — под Уманью противнику окружить наши войска не удалось, но потери очень тяжелые. Если бы не данные, полученные от ваших людей, товарищ Судоплатов, все могло бы быть значительно хуже. Товарищ Сталин, кстати, распорядился представить всех причастных к наградам, так что поздравляю вас.

На центральном участке положение несколько стабилизировалось, — и после некоторой паузы он продолжил: — Опять же, благодаря информации от ваших, товарищ Судоплатов, групп. Танковая группа Гудериана действительно попыталась повернуть на юг, но, благодаря своевременному предупреждению разведчиков, попала в ловушку. Бои там сейчас идут тяжелейшие, но наши части пока держатся. И держатся прочно. Гудериан как застрял у Бобруйска, так и не вылезает. Людей, раздобывших эту информацию, я считаю, надо наградить. Что скажете, товарищ Меркулов?

Заместитель наркома ответил:

— Так точно, товарищ Берия! Орден Красного Знамени — руководителю резидентуры или командиру группы будет в самый раз.

— Вы слышали, товарищ Судоплатов? Напишете представление. Теперь поговорим о более мелких проблемах. Кстати, действия танкоистребительных групп существенно помогли при обороне. И Верховному понравилось — активная оборона. Правда, у немцев под Ельней и Бобруйском, по донесениям, танки почти закончились, — нарком усмехнулся, — теперь больше на автомашины охотятся.

Огромная дверь кабинета бесшумно приоткрылась.

— Да, что случилось, товарищ Шария? — мгновенно отреагировал нарком.

— Лаврентий Павлович, тут человек из Особой группы, к товарищу Судоплатову… Говорит, что-то экстраординарное случилось…

— Давай его сюда, — немного раздраженно приказал нарком.

— Капитан госбезопасности Маклярский, — бодро отрапортовал вошедший, несмотря на раскрасневшееся лицо и струйки пота, убегавшие за воротник.

— Ну, что там у вас приключилось? — по-прежнему недовольно спросил Берия и, заметив заминку, усмехнувшись, добавил: — Не стесняйтесь, капитан, здесь все свои…

— Товарищ Генеральный комиссар, сообщение от нашей группы.

— Ну?

— Группой «Странники» ликвидирован Генрих Гиммлер!

В последнее время в печати, на телевидении и в Инфосети идут бесконечные споры, чем может грозить человечеству беспрецедентный эксперимент, проводимый нашими учеными совместно с их европейскими коллегами в Институте волновой физики в Минске.

На вопросы нашего корреспондента любезно согласился ответить глава института, академик, лауреат Нобелевской премии Михаил Викторович Соколов.

— Здравствуйте, Михаил Викторович!

— Здравствуйте.

— Многих наших читателей волнует так называемая «проблема схлопывания». Что вы можете сказать нам по поводу обоснованности этих тревог?

— Не погружаясь в дебри «высокой физики», могу заверить, что наши эксперименты контролируемы и никакими катастрофическими последствиями не грозят. А кликушество некоторых, в основном американских, средств массовой информации — не что иное, как попытка в очередной раз раздуть конфликт между странами с разным социальным строем. Вам же наверняка попадались пространные «исследования», противопоставляющие науку «свободного мира» и «тоталитарное мракобесие»?

— Да, и не раз.

— По моему мнению, подобные попытки — не более чем заказ определенных кругов.

— То есть вы, Михаил Викторович, совершенно отрицаете какую бы то ни было угрозу?

— Возможно, вы помните шумиху, поднятую в конце прошлого века «акулами пера» вокруг совместного проекта Института ядерных исследований и ЦЕРНа?

— Ну, меня тогда еще на свете не было, но материалы про коллайдер я читал.

— И что? Были ли какие-нибудь катастрофы?

— Насколько я знаю — нет.

— Вот видите! А в нашем институте, который, скажу без преувеличения, стоит на самом переднем крае науки, к безопасности относятся еще серьезнее! Эксперименты будут проводиться с шагом в несколько месяцев, и ни один не будет начат до полной обработки данных, полученных в результате предыдущего.

— Михаил Викторович, вы можете ответить, что же такое время на самом деле? И возможны ли столь часто описываемые в фантастической литературе путешествия в прошлое или будущее?

— Боюсь, что огорчу вас… По имеющимся у нас данным — такие путешествия, хотя теоретически и возможны, но практически они пока неосуществимы. Да и в силу неизученности самого вопроса я боюсь, что никто из моих коллег в ближайшие лет пятьдесят не возьмется сказать что-либо определенное по этому вопросу.

— А как вы относитесь к «эффекту бабочки»?

— Сергей, мы же договаривались! Никаких околонаучных фантазий!

— Ну а все же!

— Давайте я вам приведу пример, который не имеет никакого научного объяснения, но на основании которого вы можете хоть роман написать. Хотите?

— Конечно!

— Вы, наверное, знаете, как трепетно у нас в стране относятся к памяти о Великой Отечественной войне, и многие люди искренне интересуются событиями того тяжелого, но и одновременно судьбоносного времени. Так вот, несколько лет назад я занимался, скажем так, «раскопками». Пользуясь служебным положением… Нет, не пишите! Это — шутка! В общем, копался в биографии своего прадеда. Михаила Алексеевича Соколова. В настоящее время он известен как крупный ученый, физик-практик. Как один из «курчатовцев». Но в самом начале войны он попал в окружение, а затем — в немецкий лагерь.

По вашему лицу вижу, что вы не понимаете, в чем соль. Подождите немного.

Так вот, из лагеря ему помогли бежать сотрудники диверсионной группы НКВД. И я, копаясь в открытых теперь архивах, нашел даже фамилию того, благодаря кому моему прадеду удалось избегнуть смерти.