Фальшивая убийца Обухова Оксана

Виктор Андреевич помог выйти из высокого салона жене. Нана вылезала тяжело. И кажется, была недовольна выбором транспорта. Грузно спрыгнув с подножки, она угодила туфлей в крошечный сугроб и долго трясла ногой – как брезгливая, замочившая лапы кошка, – отчитывая мужа.

Невозмутимо-геометрический супруг держал локоть под прямым углом, в который всем маникюром вцепилась благоверная, и безучастно смотрел в глубь парка. Его сомкнутые губы не выпустили даже облачка пара.

– Наша Нана – княжна настоящих грузинских кровей, – сопровождал картинку голос за кадром. – «Воинствующая добродетель», как называет ее мама. Вся насквозь правильная, высоконравственная и очень шумная. Любое отступление от норм морали вызывает у нее такой взрыв праведного гнева, что… в общем, лучше с ней не спорить, отойти в сторонку. Она всегда права. Потому что добродетельна.

Свою темно-коричневую стриженую норку Нана сбросила на терпеливо подставленные руки мужа.

В связи со всем увиденным и услышанным невозмутимость Виктора Андреевича заслуживала самого искреннего восхищения. Или сочувствия, если угодно.

Довольно полная и очень статная грузинская княжна, утянутая в черный шелк, долго поправляла перед зеркалом каждый волосок безупречной прически. Потом отцентровала галстук мужа и повлекла его в арьергарде на второй этаж.

Чету супругов Вяземских сопровождала Клементина Карловна. Это были гости Капитолины Фроловны, она встречала их в коляске на по роге любимой гостиной Ирины Владимировны. Сегодня был ее день. День ее приема и приезда ее детей и внуков.

– А почему ты не называешь ни Марью, ни Нану «тетей»? – потягиваясь и разминая окостеневшую без движений спину, спросила я.

– Ты можешь представить Марью чьей-то «тетей»? – выразительно поднял брови и усмехнулся Артем.

– А Нана?

– А у них в семье так принято.

В первый момент я хотела уточнить, какую именно семью – дядину или первоначально-грузинскую – Артем имел в виду, потом кое-что вспомнила и спрашивать не стала.

Кажется, папа говорил, что в Грузии определение человека по одному имени считается знаком высочайшего признания народа. Причем не просто по имени, а по его уменьшенной версии. В Грузии может быть только один Миша – президент, или Буба – певец. И что важно: не Вахтанг Кикабидзе, а именно – Буба. Как только грузин упоминает при соотечественнике какое-то уменьшительное, детское имя, сразу становится понятно, о ком речь. В Грузии может быть только один Миша или Буба без всяческих фамилий. Ес ли грузины определяют тебя по имени, ты достиг на родине признания. Ты – один. Ты – на вершине. (Впрочем, если задуматься, в России тоже существует нечто подобное. У нас есть только один Вольфович и лишь одна, не менее эпатирующая, Ксюша. Фамилий называть не надо. Их имена звонко бряцают, как медали за заслуги на ниве шоу-бизнеса.)

За пятнадцать минут до начала званого ужина, назначенного на 23.00, к крыльцу подъехал скромный «мерин» представительского класса. Две передние дверцы одновременно раскрылись, и в успевшие увеличиться на метеных дорожках сугробы выпрыгнули младшие представители клана Вяземских: Георгий и Кристина.

Брат и сестра спешили. Кристина на ходу снимала перчатки и расстегивала пятнисто-белую шубку; Георгий, отряхивая с лакированных ботинок снег, печатал по ступеням шаг.

Кристина, хорошенькая брюнетка с округлыми формами, несколькими движениями взбила в гриву распущенные волосы. Брат ковырялся у зеркала дольше. Поправлял галстук, приглаживал темные волосы – довольно крупные залысины на его лбу намекали, что этот молодец полысеет годам к тридцати, – потом снова поправлял галстук, вытягивал манжеты и щупал запонки.

Кристине, судя по всему, передался темперамент, но не величавость матери. Георгию достались невозмутимость батюшки и привередливость маман. Кристине был двадцать один год, Георгий недавно отметил четверть-вековой юбилей. Сестра, думаю, никогда не была и не станет дурнушкой, внешность брата ставила меня в тупик. Безвольный округлый подбородок плохо монтировался с тонким хрящеватым хищным носом. Словно двуликий Янус, Георгий был многолик. Когда он попадал под камеры в анфас, в первую очередь в глаза бросались круглые, по-детски пухлые щеки, но стоило ему повернуться в сторону, как все менялось. Откуда-то вдруг выступал патрицианский профиль: правильный греческий нос становился главным, и даже легкая припухлость под подбородком не уменьшала, а увеличивала сходство с чеканным профилем великих консулов. Малейший поворот головы и – разительная перемена. На место маменькиного сынка выступал суровый муж…

Внешность Георгия была неуловима. В ней не было определенности.

(Но на паспорт ему, пожалуй, лучше все же фотографироваться в профиль.

Жаль, что закон не позволяет.)

За несколько минут до одиннадцати – тянуть дальше было уже невозможно – я и Артем синхронно отпрянули от «подоконника», посмотрели друг другу в глаза: я со страхом, наследный принц с виноватым сочувствием.

– Ну, с Богом, – сказал Артем. – Иди не бойся, мама и Муслим будут рядом.

Полковник приехал в Непонятный Дом загодя и теперь вместе с семейством ждал появления «сюрприза», о чем один раз – мы это слышали по мониторам – в гостиной объявила Ирина Владимировна. Принимая сочувственные реплики родственников – ах, ах, дорогая, ты отлично держишься, – она сидела в любимом кресле и держала в руке так и не отпитый бокал с сухим вином.

Когда я спускалась с третьего этажа на второй, ноги мои выделывали пляску святого Витта. Лицо же, напротив, окаменело, и в ответ на удивленные взгляды горничных, встретившихся мне возле малой парадной столовой, я не смогла изобразить даже смутного полунамека на полуулыбку.

Клементина Карловна приняла мое появление у зала немного напряженно. Пронзив меня взглядом – Ирина Владимировна не посвятила ее в ситуацию, – она слегка посторонилась, и я, укрытая от Вяземских створкой открытой двери, остановилась за порогом, откуда мне было видно только приглашенного сомелье, обходящего узкий край стола с бутылкой наперевес.

Минут через пять виночерпий сделал еще один круг, гости, принявшие до этого аперитив в гостиной, заговорили оживленней и принялись громко обмениваться репликами.

– Минуточку внимания. – Звонкие удары, видимо ножом по бокалу, потребовали тишины.

Ирина Владимировна дождалась, пока смолкнут последние разговоры, и продолжила: – Господа, – официально обратилась к родственникам

Вяземская, – у меня для вас известие. Позволь те представить…

Это была кодовая фраза. Едва не зажмурившись от ужаса, я шагнула под свет рампы.

– …позвольте вам представить Алису. Она ждет ребенка от Артема. – И добавила внушительно: – Моего внука.

Кто-то уронил на тарелку нож или вилку, это стало единственным звуком в установившейся тишине.

Дабы не утруждать себя пикантными подробностями, Ирина Владимировна попросила меня предстать перед семейством в форме горничной: в сером платье, в белом переднике, с ажурно-парадной наколкой в волосах.

Муслим Рахимович, сидящий по левую руку от подруги, скользил глазами по лицам присутствующих. Если мое появление в столовой они планировали как хлесткий апперкот, скажу определенно – им это удалось.

Два ряда гостей – Капитолина Фроловна сидела во главе стола, спиной к входной двери, но по такому случаю даже развернулась, – застыли в немом оцепенении. Не знаю, что там прочитал на их лицах умудренный опытом комитетчик, а я отупела и ослепла от страха и неловкости. Лица белели смутными, неопознаваемыми пятнами. По правую руку от Ирины Владимировны стоял пустой стул: еще недавно гости думали – для незримо присутствующего Артема.

Но они ошиблись. Судя по жесту Ирины Владимировны, этот стул и приборы были предназначены горничной Алисе.

Какой-то негромкий звук – оказалось, это Марья скомкала салфетку и бросила ее на стол, задев бокалы, – прорезал тишину, и дальше…

Случилось невероятное. Задрав голову, сестра Виктора Андреевича принялась хохотать.

Причем ничуть не истерично.

– Браво, Ирина! – хлопнула она в ладоши. —

Ай да Артем, ай да проказник! Умудрился, значит, тебя бабкой сделать?!

Странная реакция Марьи возмутила прежде всего ее мать. Отвернувшись от нелепой девицы в белом переднике, Капитолина Фроловна ударила по столу ручкой ножа, зажатого в кулаке.

– Прекрати! – рявкнула она. – Прекрати паясничать!! Ты ведешь себя возмутительно!

Я же была готова оросить ноги Марьи благодарственными слезами. Оттягивая на себя недовольство матери, она спасала подругу и ее «потенциальную невестку».

– Алиса, – намеренно громко вступила Вяземская, – иди к себе, переоденься. Мы ждем тебя к столу.

И кто бы возразил!

Совсем недавно родня жалела несчастную мать – по «прогнозам врачей», «отек мозга» практически не оставил Артему шансов, и вдруг – внезапный поворот. У Ирины оставалась надежда получить свое продолжение – внука.

Не дожидаясь, не прислушиваясь, я сбежала из столовой, оставив Вяземских обсуждать событие. Белый передник и крахмальная наколка в волосах сослужили мне последнюю службу – дали небольшую передышку в виде переодевания.

Опустив глаза, я пробежала гостиную, на меня таращились горничные, готовые к перемене блюд; проскочила по коридору до библиотеки и, пробегая мимо зеленой лампы, вдруг резко поменяла курс.

Торопиться в келью, где меня дожидалось разложенное на постели платье – безумно красивое и безупречно приличное! – не хотелось совершенно. Как змея, тяжело снимающая старую шкуру, я медлила. Боялась новой, ранимой кожи. Не знала, смогут ли руки справиться с этим платьем, не порвав его. Случайно или нарочно.

Пробежав до винтовой лестницы и тяжело дыша, я припустила на третий этаж.

Артем меня уже ждал. Заметил по мониторам рывок в сторону по коридору, встретил открытой дверью.

И словами:

– Алиска, ты – чудо! Я тебя обожаю! Как ты догадалась прийти сюда?!

Я с размаху ударилась разгоряченной спиной о холодную стену, замерла на секунду и ответила:

– Мне нужен кто-то рядом… Иначе – чокнусь. Честное слово, струшу и не вернусь туда.

– Хочешь послушать, что они говорят? – предложил Артем.

– Нет! – резко выкрикнула я. – Выключи звук!

– Почему? – удивился он и осекся. – Да, пожалуй… так будет лучше. – Вырубил динамики, присмотрелся ко мне внимательно и добавил: – Не лишним будет выпить… Ты как? С алкоголем взаимодействуешь?..

– Нормально, – безучастно отозвалась я.

На узком столике перед мониторами уже стояли ведерко с шампанским, разломанная плитка шоколада и два фужера. (Интересно, кого затворник ждал в гости?)

Но, глянув на ведерко и шоколад, Артем прикинул что-то про себя и, подпрыгивая на одной ноге, добрался до холодильника. Вынул из него бутылку виски и лимон в нарезке.

– Я думаю, – сказал он, щелкнув пальцем по этикетке, – от пузырей тебя не отпустит, вискарь пройдет лучше. Не возражаешь?

– Без разницы, – используя передышку по максимуму, равнодушно, не тратя эмоций, отозвалась я. Через камеру, направленную на столовую, я наблюдала вполне сериальные разборки. И дабы не вникать в них, не вовлекаться в хитросплетения беззвучных баталий, сменила тему: – Прежний владелец особняка был вуайеристом или параноиком?

– Скорее втрое, – кивнул Артем, разливая по узким фужерам виски. – По проекту вокруг дома предполагался фортификационный ров.

– И где он сейчас? Владелец… В сумасшедшем доме?

– Нет, в Израиле.

– Тогда он вряд ли параноик, – сказала я, взяла протянутый фужер и, не ожидая тоста, поднесла его к губам.

– Нет, подожди, – остановил меня Артем. – Не торопись. Я не успел сказать уходящему году «спасибо». – От внутренней усталости я даже не стала уточнять – за что? За переломы? «Торпеду» в доме? За праздник в бункере? – Этот год подарил мне тебя.

(Вот, что называется, и приплыли. Алла, где ты? Ау!

Я, например, тут. Стою с фужером и получаю признания.)

Но не исключено, что мой принц хотел всего лишь приободрить испуганную Золушку перед поездкой на бал в карете из тыквы. Он поднял бокал почти до уровня бровей и взглянул через стекло то ли на меня, то ли на уровень жидкости в стакане…

– Для меня этот год еще не закончен, – вздох нула я.

Мы чокнулись, Артем сделал добрый глоток, моя рука повисла, не донеся бокал до рта.

– Ты не любишь виски? – спросил наследник.

– Предпочитаю водку под соленый огурец, – мрачно пошутила я.

Нога Артема дернулась – показалось, что он собрался метнуться к холодильнику, полному всяческих запасов, – но я его остановила и залпом выпила большую половину из ста грамм, которые налил мне гостеприимный хозяин бункера.

Закусывать самогонный вкус виски шоколадом я не стала, взглянула на монитор, и едкая горечь во рту моментально перестала досаждать. Внизу, под нами, Вяземские аккуратно и чинно кушали что-то очень красивое рыбно-холодное в виде розочек на зеленых веточках гарнира. Компания родственников выглядела так, словно недавно кто-то громко испортил воздух и все старательно делают вид, что никакого конфуза не было. Все старались быть милыми, оставляя комментарии при себе. Но было заметно, что жует народ без воодушевления.

Я напомнила Артему, чтобы он не пропустил бой курантов, – не все же на мониторы таращиться, – пожелала здоровья и счастья в Новом году, допила виски и вышла вон.

За пять минут до окончания старого года Вяземские вышли в «английскую» гостиную, встали перед огромным плазменным экраном телевизора и собрались прослушать традиционное поздравление с праздником главы государства на фоне кремлевской елки. Сомелье готовился открыть шампанское; бабушка попросила виночерпия открыть бутылку «по-русски», по-новогоднему, с обильной старорежимной пеной. Все приготовили фужеры…

Я какое-то время прислушивалась к происходящему за дверью. Вошла в гостиную бочком – и сразу спряталась за спину Муслима Рахимовича, стоявшего почти у входа. Надеюсь, данную диспозицию он выбрал не случайно для того, чтобы если составить мне не компанию, так хотя бы прикрытие.

– Алиса, подойди сюда, – повелительно и громко, перебивая мелодичное вступление ку рантов, сказала Ирина Владимировна.

Родственники расступились. Я прошла сквозь строй, чувствуя палочные удары взглядов по спине.

Под торжественный бой часов на Спасской башне Муслим Рахимович всунул в мою руку фужер, я протянула его вместе с остальными под горлышко бутылки, извергающей пенный водопад. Фужер дрожал, но ловкий виночерпий сумел в него попасть, не окатив ничьих ног.

– С Новым годом, мои дорогие! – провоз гласила бабушка.

Все бросились обниматься-целоваться-чокаться, до моего бокала дотронулись три хрустальных близнеца: Ирины Владимировны, Муслима Рахимовича и Сергея.

– С Новым годом, дорогие мои, с новым счастьем! – вещала бабушка. – Будьте здоровы!

Вяземские сгрудились вокруг инвалидного кресла Капитолины Фроловны. Я старалась не заплакать. «А папа сейчас желает здоровья мне. Он тоже пьет шампанское с друзьями и говорит, повернув голову в сторону Москвы: «Алиса, доченька, будь счастлива, здорова, я тебя люблю…»

И Бармалей, надеюсь, вспоминает…

Выйдя из толпы родственников, но глядя больше на стоящего рядом Сергея, чем на меня, к нам приблизилась Кристина.

– С Новым годом, Алиса! – сказала девушка без всякой натянутости и вызова. – С новым счастьем! Береги себя. Пусть твой ребенок родится здоровым!

Она легонько звякнула фужером о край моего бокала и допила шампанское.

Следом за Кристиной подошла Марья примерно с теми же пожеланиями, и семья как будто разделилась надвое. Два лагеря стояли напротив: чета супругов Вяземских с сыном оставались возле бабушки, я, словно ядро новой фронды, притянула к себе остальных гостей и родственников.

(Причем, надо заметить, без всякого на то права.)

Капитолина Фроловна старалась меня не замечать. Зато «воинствующая добродетель» усердствовала за двоих. Почти не скрывая брезгливого негодования, она смотрела на свою дочь и призывала ее взглядом вернуться в ряды оппозиции.

Снулый Виктор Андреевич разглядывал меня с интересом. Надо сказать, исключительно профессиональным. На лице адвоката читался вопрос: «И что за казус здесь образовался?..»

Ситуация из глупой становилась нестерпимой – не праздничной, – и вдруг неожиданно для всех ее исправила… Капитолина Фроловна.

– Ирина, – прозвучал в гостиной слегка надтреснутый голос бывшего прокурора, – ты приказала Клементине перенести вещи Алисы на третий этаж?

– Нет. Не успела, – тихо и изумленно отозвалась невестка.

– Тогда чего ты ждешь?! – повысила голос старуха. – Мать моего единственного правнука должна жить в комфорте!

Не знаю, чего больше было в этом выступлении: желания вновь объединить семью или демонстрации – я в этом доме главная? Но чего бы ни добивалась Капитолина Фроловна, результат был положительным. Щель, образовавшаяся между группами, затянулась, и когда Вяземские отправились на улицу – совершать традиционную прогулку вокруг дома и наряженной в парке елочки – ко мне подошла Нана.

Оглядела буквально с ног до головы – я в тот момент старалась не упасть, попадая голой пяткой в белый валенок, – дождалась, пока я выпрямлюсь, и проговорила:

– Не буду обманывать и говорить, что одобряю ваш поступок. Но иногда… приходится принимать определенный порядок вещей. Жизнь продолжается. Добро пожаловать в семью.

Последняя фраза далась добродетельной княжне особенно тяжело. Она выдавила ее из грудной клетки на последнем дыхании и ни разу не назвала меня по имени.

Кажется, несмотря на формальное приглашение в семью, мне продемонстрировали: ты – никто.

…В этом году в парке у дома Вяземских не было фейерверка. Тридцатого декабря Ирина Владимировна позвонила в фирму, занимающуюся обеспечением торжеств, сказала, что не нуждается в их услугах и оставляет залог в их пользу. Парк Вяземских был почти не освещен.

Но соседние усадьбы за стенами парка словно соревновались, кто больше пустит денег на ветер. В ушах звенело от грохота и визга взрывающихся в небе петард и снарядов. Редкие мгновения казавшейся особенно насыщенной темноты сменялись ослепительными вспышками. Соперничая со снегопадом, на землю опадали огненные фонтаны, ярчайшие букеты пылающих гвоздик и хризантем распускали в небе бутоны и вяли, вяли, вяли…

Народ, обутый в подготовленные валенки, был к этому великолепию привычен. Виктор Андреевич степенно крутил головой, оборачиваясь на визг петарды, Нана милостиво улыбалась и даже хлопала в ладоши. Всякий праздник делает из взрослых детей, Кристина, ушедшая из детства совсем недалеко, восторженно повизгивала и висла на руке Сергея. Ее брат лепил снежки и пытался сбить с головы германского гостя какой-то дедовский треух, извлеченный из кладовых запасливой Клементиной. Меня обрядили в тулуп – пардон, дубленку – и валенки из тех же запасов.

Нана под ручку с адвокатом ушла обходить дом, брат и сестра устроили возню в сугробах, Ирина Владимировна и полковник о чем-то тихо переговаривались у елки, ко мне подошел Сергей.

– Кажется, тебя можно поздравить? – спросил тихо. Я неопределенно кивнула и зябко поежилась. – И давно… это у вас? – Я снова отделалась подергиванием плеч и потерла варежкой замерзший нос.

– Ирина Владимировна сказала, что для УЗИ еще рано, но анализы беременность подтверждают…

– А ты сама, Алиса, уверена?

От необходимости отвечать хотя бы на третий вопрос меня спасла Кристина. Подлетев к Сергею сзади, она толкнула его в сугроб и, шустро работая варежками, закидала снегом…

За менее чем час реального времени, которое я провела в обществе Вяземских, мне стало понятно только одно: Кристина влюблена. Как игривый котенок черной масти, она ластилась к Сергею, ловила его руки, взгляд и речь: заглядывала в глаза, подхватывала реплики, старалась прикоснуться. И разумом и телом. Все признаки тяжелейшей влюбленности были налицо.

Сергей принимал знаки внимания с шутливым панибратством. Приобнимал Кристину, когда та прижималась, но ни разу – я это видела – не прижался щекой к ее виску. Обнимал без нежности, но с видимой приязнью. Позволял себя любить, не будучи влюблен сам.

(Эх, мне бы со своими проблемами разобраться, а я тут за чужим романом взялась подглядывать! Доморощенный психоаналитик!..)

Но наблюдать чужой роман все же было безопасней, чем пытаться угадать по лицам: кто больше недоволен, а точнее, обескуражен появлением в семье новой фигуры в валенках с запахом нафталина, дубленке и варежках? Чей взгляд и выражение лица подарят вдруг намек, укажут истину, избавят от дальнейшей пытки…

Но я боялась встречаться взглядом с кем бы то ни было. Я протекала по поместью Вяземских, как подземная река, – не достигая основания, боясь соприкоснуться с поверхностью и получить удар: ты подмываешь наши устои!

Я уворачивалась от прямых взглядов и считала минуты, когда можно будет удрать в свою комнату.

Теперь на третьем этаже.

С Новым годом, Алиса!

Утром первого января я открыла глаза и сразу зажмурилась. Не от яркого солнечного света, пробивающего легкие голубые шторы, – от желания открыть их вновь и увидеть не шикарную спальню в бело-голубых тонах, а свою комнату в родительском доме. Полную книг, плюшевого зверья, с бежевыми в золотистых разводах занавесками и фотографиями на стенах, с которых мне улыбалась мама.

Я почувствовала себя безбилетным пассажиром, которого слепой контролер по недомыслию засунул в спальный вагон по трамвайному билету. Я ехала здесь зайцем.

На белом с позолотой стуле – или легком кресле – стояли два больших бумажных пакета. Ярко-красный и угольно-черный. В одном я нашла серебристо-сиреневый домашний костюм, в другом – мягкие домашние туфли на упругой увеличенной подошве. И записку: «С Новым годом, Алиса! Будь счастлива. Целую, Ирина Вяземская».

Как деликатно меня здесь приодели. Мне делают подарки. Не намекая на скудность гардероба.

И делают тайком. Вносят в комнату, когда я сплю. (Явно мне только сумку с вещами от сестры привезли после долгих уговоров.)

…После умывания под душем нежный шелковистый костюм лег на слегка влажное тело ласково, как дуновение. Я натянула на ноги туфельки – снова впору! – и села на угол кровати, зажав между коленями ладони.

Мой папа, когда видел меня в позе – руки между коленями, тут же начинал подозревать, что дочь где-то напроказничала. Руки между коленями – верный признак ожидаемого наказания.

Утром первого января я не ожидала наказания, но ощущения были сродни детским. Я боялась выйти из своей комнаты. И по большому счету, не знала, куда идти.

Где меня ждут?

Артем, что совершенно точно, ждал меня в секретной комнате.

Но туда нельзя.

Мое появление на кухне вряд ли вызовет взрыв радости…

Я снова позвонила папе, еще раз поздравила его с Новым годом – и долго не отпускала, слушала новости нашего городка. О себе сказала – нечего рассказывать.

Потом отправила Бармалею очередную поздравительную эсэмэску и пожелала доброго утра.

Но друг Василий, по всей видимости, крепко спал. Его не будили тревоги, не теребили душу личные контролеры, он ехал в купейном вагоне по заблаговременно купленному мамой билету…

Продолжать и дальше игры в затворничество было глупо. Когда-нибудь все равно придется выйти. Я подошла к двери и надавила на ручку.

Секунд тридцать держала ее в этом положении, пока, наконец, отважилась. Распахнула дверь и вышла в коридор, как с вышки прыгнула в воду.

Проходя мимо застекленной стены оранжереи, заметила в кущах Ирину Владимировну и Марью. Остановилась за стеклом, подняла руку – постучать и привлечь внимание, но не решилась. Женщины увлеченно что-то обсуждали и вряд ли нуждались в третьем собеседнике.

Меня они не заметили.

Я спустилась на второй этаж, в «английскую» гостиную, и увидела там Кристину. Девушка сидела в кресле и не отрываясь смотрела на сотовый телефон. Кажется, на его дисплее была фотография.

Заметив меня, Кристина положила мобильник на стол кнопочками вниз и совершенно искренне обрадовалась:

– Ну, наконец-то! Доброе утро, Алиса! Про ходи сюда, будем пить кофе. Или тебе нельзя?..

Тогда я попрошу принести тебе чай!

Дернув архаичный, но соответствующий прочей обстановке шнурок за своей спиной, девушка вызвала прислугу. Тихонько щелкнул спрятанный за шторой динамик – дань нынешнему времени, – и в комнате раздался голос Риммы Федоровны.

– Слушаю, – сказала старшая горничная.

– Принесите, пожалуйста, зеленого чаю. И… – шепотом обратилась она ко мне, – пирожные будешь или бутерброды?

Пирожные стоят уже готовые, прикинула я автоматически, бутерброды девчонкам еще резать.

– Пирожные, – сказала я быстро.

Когда Римма Федоровна вкатила в гостиную сервировочный столик, я стояла лицом к окну. Встречать коллегу, по-господски развалившись в кресле, было совершенно немыслимо! Если бы не беспрестанная болтовня Кристины, я бы вообще прошмыгнула в кабинет или вовсе отказалась от завтрака. Стремительная, за одну ночь, рокировка – пешка шагнула на королевское место – еще долго будет обсуждаться на кухне. И вряд ли с одобрением.

(Боже, дай мне силы пережить все это! Когда выяснится правда, приду на кухню и оберну все шуткой! Розыгрышем!)

– Я сама только недавно встала, – болтала

Кристина. – И стала искать компанию для завтрака. Папа и мама повезли бабулю кататься на санках. Точнее, на санях. У них традиция такая – каждый год первого января папа возит бабулю и маму кататься на тройке с бубенцами по лесу.

Здорово, правда? – Вопрос не требовал ответа, я даже не кивнула. Стояла у окна и прислушивалась, когда раздастся дребезжание других «бубенцов». Подъезжающих на сервировочном столике чашек и блюдец. – А Сережка, злодей, спит! Та кое утро, настоящая зима, а не прошлогодняя слякоть, а он спит!

За моей спиной прозвенели «бубенцы» – Римма Федоровна была рядом.

– Спасибо, дальше мы сами. – Догадливая

Кристина позволила горничной довезти столик только до середины комнаты. Встала из кресла и самостоятельно докатила его до стола.

И кстати, во всем остальном Кристина тоже оказалась девушкой догадливой. Болтая без умолку, она затирала мою неловкость и исподволь, мягко втягивала в беседу. Как радушная хозяйка, предлагала самые симпатичные пирожные, не забывала подливать чай, но чего бы ни коснулся разговор, каждый раз постоянно он сползал к… Сергею.

– Ты не представляешь, как мы отдохнули в

Альпах! Я плохо катаюсь на лыжах, снег вообще не моя стихия, предпочитаю море и пляж, но Серега!! Он кого хочешь заставит полюбить то, что любит сам. Он такой фантазер! Такой выдумщик!

Хочешь посмотреть наши фотографии?!Не дожидаясь согласия, Кристина схватила со стола свой мобильник и протянула его мне.

Девушка и в самом деле была влюблена. Заставкой на ее телефоне, словно на титульном листе свадебного альбома, застыли улыбающиеся лица – она и Сергей. Щека к щеке, сияющие, радостные и слегка засыпанные снегом. Рамка из голубого альпийского неба добавляла яркости этому снимку.

– Здорово, правда? Листай фотки дальше…

Примерно на пятнадцатом снимке мне попалось изображение Артема в лихой лыжной шапочке. Я оторвалась от телефона и посмотрела на Кристину:

– Фотографии были сделаны… тогда?

Лишь на короткое мгновение Кристине уда лось придать лицу печальное выражение:

– Да. Тогда. Ужас, правда? Я потом приехала в больницу… Артем весь в гипсе… Ужас. Ирочка переживала страшно.

Странно, почему два друга не сказали мне, что на лыжном курорте с ними отдыхала Кристина? Для них обоих ее присутствие было незначительным? Не важным?

Тогда мне жаль Кристину.

И это чувство – пожалуй, больше женской солидарности, чем жалости, – позволило не стать другой. Еще недавно я маялась от неловкости рядом с завидной невестой, позволяющей себе не участвовать во всякого рода спектаклях. Никак не могла забыть, что еду безбилетным пассажиром. Но на человека, к которому испытываешь что-то вроде жалости, невозможно смотреть даже вровень. Не желая того, я стала выше. Мне захотелось сказать что-то доброе, ободряющее и ласковое.

Но я только подлила в чашку Кристины горячего чая.

И с еще большим вниманием склонилась над экраном телефона, окошком в мир бедных бедных, богатых девушек.

– Девчонки секретничают! Попались!!

Мою руку с зажатым в ней мобильником от

Сергея закрывала спинка кресла. И от входа в гостиную нас действительно можно было принять за сплетничающих кумушек, склонившихся друг к другу.

– Ой! Сережка! Как напугал!

В каждом слове Кристины звучало столько обнаженной нежности, что я невольно отвела глаза от ее лица. Как будто постеснялась подглядывать за голой страстью.

– Садись скорее чай пить! – суетилась девушка. – Только чашки лишней нет…

– Чашки есть в тумбе под зеркалом, – стараясь быть полезной, вступила я.

– Я знаю, где в этом доме чашки, – с непонятным мне раздражением ответил Сергей и отошел к длинной тубе, поверх которой стояли бутылки с коньяком и ликерами, фужеры и бокалы. В том, как он повернулся к нам спиной, мне почудилось нечто демонстративное.

Но впрочем, странное недовольство дизайнера можно было списать на простецкое похмелье. С ночного праздника я улизнула первой, едва возникла возможность, и не видела, какое количество – точнее, литраж – спирто-содержащих напитков влил в себя германский гость.

Кристина никакой натянутости в поведении Сергея вроде бы не заметила. Она крутилась вокруг него нежным вихрем: выхватывала из его рук чайник – ухаживала, рекомендовала пирожные, ловко управлялась с обязанностями хозяйки чайной церемонии. Я опустила глаза на все еще зажатый в руке мобильный телефон и продолжила прежнее занятие. Кристина поймала Сергея объективом телефона в баре за кружкой пива, в магазине за выбором перчаток, несущегося по освещенному склону, в компании какого-то толстяка… Так. Стоп. Что-то в одном из прежних снимков зацепило взгляд. Что-то важное, о чем я слышала раньше…

Закусив губу, я принялась листать «альбом» назад: толстяк, склон, магазин, бар, портрет Кристины и Сергея… Где же это что-то?

Нет, не могу понять и вспомнить. Бар, магазин, склон, Сережа в лыжной шапке, задранной на лоб…

Что промелькнуло важного?!

Подняв голову от экранчика мобильника, я встретилась глазами с Сергеем. Аккуратно, двумя пальчиками держа чашечку у губ, тот не отпивал чай – сидел напротив на диване и смотрел на меня с каким-то непонятным выражением лица. Как будто ждал чего-то, вопроса или уточнения.

Но буквально через мгновение из взора германского гостя исчезла настороженность, губы растянула покровительственная усмешка, Сергей передвинулся по дивану ближе ко мне и тоже взглянул на экранчик.

– Сереж, а помнишь, как ты учил меня сгибать колени?! – с восторгом пролепетала Кристина и опустилась на подлокотник возле него. – Алис, он лучше любого инструктора! Все объяснит за пять минут! А я та-а-ак боялась! Но не упала.

– Алиса, дай, пожалуйста, мне телефон, – внезапно попросил Сергей. – Экран бликует, я ничего не вижу.

Но я замялась. Удерживая в руке мобильник, почему-то не решалась его отдать.

И Кристина, перегнувшись через приятеля, взяла телефон сама. Вынула из моих пальцев, отдала Сергею.

Сама пересела на диван рядом с ним и склонила голову на плечо дизайнера.

– А это помнишь где?! – мурлыкала она, уходя в воспоминания. – А это… здорово, правда?!

(Неужто все влюбленные девушки выглядят так, мягко выражаясь, странно?!)

Своим поведением Кристина словно отсекла меня от Сергея и от себя. Поставила заслон из общих воспоминаний и уже не требовала засвидетельствовать, как безупречен и всезнающ ее герой. Положенная на плечо щека объединила их в единое целое, оставив меня за бортом без спасательного круга дежурных реплик…

Я поднялась из кресла – меня никто не остановил – и, тихо прикрыв за собой дверь, вышла из гостиной. Влюбленным не нужны свидетели.

…Ирина Владимировна и Марья все еще разговаривали в оранжерее. Теперь они сидели в плетеных креслах перед стеной-окном и пили чай, любуясь заснеженным парком. Приятный контраст – российские сугробы за окном и заморская зелень вокруг – настраивали на неспешный созерцательный лад. И, судя по всему (над чашками густо поднимался пар), чаевничать они начали недавно и быстро не закончат.

Я быстро пробежала до двери в спальню Ирины Владимировны, прошмыгнула в комнату – и тут же увидела, как плавно отъезжает в сторону массивный шкаф. Артем опять меня ждал. Хмурый, заросший щетиной узник зазеркалья. На узком столике перед мониторами стояли кофейник и огромный кусок вчерашнего новогоднего торта.

– Привет, – сказал узник мрачно.

– С Новым годом, Артем!

Страницы: «« « ... 7891011121314 » »»