Паника, убийство и немного глупости Обухова Оксана

Надежда Прохоровна отпихнула локтем размечтавшегося курортного ухажера и рыкнула Ольге:

– Я тоже туда. С племянником.

«Племянник» вякнул и заткнулся. Мечты оставить бабу Надю в ста пятидесяти метрах от набирающего обороты романа остались мечтами.

А Надежда Прохоровна была рада-радешенька убраться из прожаренного оранжерейного корпуса куда-нибудь подальше. Ее сосуды любили прохладу, а не печь.

Оленька рассказала о расписании жизни отеля, поманила к бабы-Надиному чемодану гостиничного носильщика и передала ему магнитный ключ от номера.

– Добро пожаловать, Надежда Прохоровна! – произнесла радушно и занялась оформлением других гостей.

Высокий худощавый парнишка подхватил ручку чемодана и пригласил новую постоялицу следовать за собой. Надежда Прохоровна прибрала в карман паспорт, развернулась от стойки и, остановившись застегнуть пальто, встретилась глазами с немолодой гражданкой, которую раньше не заметила в оранжерейных кущах. Широкоплечая подтянутая блондинка с пышным начесом и не менее пышным бюстом сидела в кресле с высокой резной спинкой под пальмовыми лапами. Сидела как на троне. Как будто парад принимала. Сцепленные на животе ухоженные пальцы сверкали перстнями, с шеи свешивалась могучая цепь с внушительным кулоном, украшенным несколькими разноцветными камушками. Для полноты богато созданного впечатления гражданке не хватало только сверкающих короны, скипетра, державы.

Возле левого колена гражданки-императрицы пристроился невеликий деревянный столик, на нем лежал сверкающий металлом телефон и стояла крошечная кофейная чашечка на блюдце.

Надежда Прохоровна улыбнулась. Хотела даже поздороваться, но дама неожиданно нахмурилась и надменно вздернула нос.

«Фу-ты ну-ты», – беспечно подумала баба Надя и пошла на улицу, где ее с раскрытым зонтом – защищающим от ветра, а не от дождя – поджидал парнишка-носильщик. По нарядной плиточной дорожке, украшенной по бокам невысокими белыми шарами фонариков, он повел ее прочь от главного корпуса, туда, где за «языком» выступившего леса укрылись два довольно приличных размеров деревянных дома. «Хижины… или как их там…» – постаралась припомнить бабушка Губкина. Два дома из массивных круглых бревен на каменном фундаменте стояли почти друг напротив друга, их разделяла полянка с беседкой и черными осенними клумбами. У каждого дома была большая крытая веранда и небольшой открытый закуток под козырьком крыльца, где стояли два кресла и никелированная пепельница на длинной ножке. Со странных русскому взгляду покатых черепичных крыш свисали три тощие сосульки. Дома стояли как будто уступами, каждый из них делила на две неравные части прозрачная на просвет лестница с коридорчиками.

Парнишка, представившийся Василием, докатил чемодан до высокого крыльца, сложил сухой зонт и показал на дверь:

– Ваш номер здесь, в корпусе Б, на втором этаже. Там удобно, шума меньше, отличный вид на реку…

Дома практически не загораживали друг другу вид на бор и речной берег.

Василий рывками дотащил чемодан до двери пятого номера, магнитным ключом открыл замок и пригласил постоялицу в просторную светлую комнату, обшитую по стенам чуть поблескивающими сосновыми дощечками. Дощечки собирались в узор, казалось, что на одной из стен распустилась пушистая желтая хризантема.

В остальном стиль номера отлично попадал под настроение летнего загородно-дачного отдыха: хорошо продуманная, кажущаяся простота меблировки, домотканое покрывало на широкой кровати. Когда Надежда Прохоровна, по совету Василия, выглянула на застекленный балконверанду, она чуть не прослезилась: прижатый двумя плетеными креслами и крошечным столиком, там лежал простецкий вязаный коврик. Почти такой же, как когда-то вязала мама из разрезанных на ленты старых кофт и платьев. Только не круглой, а овальной формы. И радостные полоски на нем вывязывались, конечно, не из обветшавшего тряпья, а из разрезанной на ленты качественной ткани.

– Красиво, – прогнав слезу, сказала баба Надя.

Через чисто вымытые стекла с балкона был виден пустой причал, сиротливые пляжные кабинки и какое-то строение с полосатой крышей, отчего-то напомнившее Надежде Прохоровне декорации из американских вестернов, где ковбои, держа пальцы на расстегнутой кобуре, заходят в эти… в салуны! – выпить виски и подраться.

Из углового окна номера открывался вид на тоскливые полянки и мокрые клумбы, между которыми извивалась плиточная дорожка, сверху похожая на яркую заморскую ящерицу с пятнистой шкуркой. Ящерка широко раскинула гнутые лапки, одна из которых когтисто подбиралась к крыльцу противоположного шале.

– Балкон теплый, – продолжал ознакомительную экскурсию Василий, – можете даже дверь на него не закрывать. – Он протопал к ванной комнате. – Тут все просто: кран с горя чей водой, кран с холодной, с джакузи разберетесь? Полотенца, шампуни одноразовые…

Говоря по совести, Надежда Прохоровна впервые встретилась не только с джакузи, но и с одноразовыми пакетиками шампуней и гелей. Не подскажи ей Вася, чего в ванной делают разноцветные квадратики, так к ним и не притронулась бы! Для чего положены?.. Может, забыл кто из прежних постояльцев…

Большое впечатление на пенсионерку произвел также гофрированный раструб фена. И мягонький махровый халат, который, оказывается, тоже никто не забыл…

Приятно впечатленная, она побаловалась с кнопочками джакузи, на пробу спустила воду в унитазе.

– Что-нибудь еще? – спросил Василий с улыбкой.

Надежда Прохоровна припомнила подсказки Софы, после замужества отправившейся гулять по заграницам, и важно достала из кармана пальто пятьдесят рублей.

– Благодарю, – сказала чопорно, протянула Васе денежку и закрыла за ним дверь.

Что делается, а? Надежда Губкина прям как в кино! Ходит по коврам эдакой барыней, на мягонький халат поглядывает…

Настроение, подпорченное павлином и погодой, стремительно улучшалось. Теплый, чисто прибранный номер, за окнами река плещется. Через сорок минут обед, приготовленный – футы ну-ты – шеф-поваром, процедуры всяческие оздоровительные…

Что еще нужно человеку на восьмом десятке?

Уют, тепло и забота – вот что нужно!

Надежда Прохоровна аккуратно развесила пальто на плечики, достала из кармана кошелек и паспорт. Задумалась.

Во времена ее турбазной молодости документы, деньги и ценности рекомендовали не хранить под матрасами, а везде таскать с собой.

Софа, этим летом съездившая в Анталию, говорила, что нынче воровство искоренили…

Так это – в Турции. У них там руки рубят.

А как у нас? Балует народ?

Баба Надя покрутила головой: платьевой шкаф, встроенный в стенку, тумбочки, матрас опять же…

А! Наплевать! – подумала беспечно и подкатила к себе чемодан, купленный еще лет восемь назад для поездок к сестре в Питер. (К слову сказать, именно благодаря сестре-покойнице смогла Надежда Прохоровна внести достойную лепту в ремонт и обстановку родимой коммуналки. Как ни прискорбно звучит, но именно двухкомнатная квартирка в Питере, оставленная бабе Наде в наследство, и обеспечила ей безбедную, а в чем-то даже буржуйскую старость.)

Надежда Прохоровна села в кресло – обивка из гобелена делала кресло уютным, домашним – и начала возиться с особо вредной змейкой-за стежкой на выпуклом полукруглом наружном кармане.

Эту змейку, покупая чемодан на вещевом рынке, баба Надя не проверила. Придирчиво оглядела колесики, ручку подергала и только дома заметила, что змейка – вредная: спокойно доезжает до вершины полукружия и далее – ни тпру ни ну. Ни вперед, ни назад.

Но змейку баба Надя укротила давно. Приспособилась к норову. Поковырялась пару минут и упрятала документы в наружный карман.

Платья, юбки и прочую одежду чинным порядком развесила по плечикам в шкафу, под ними привольно улегся чемодан. Тапочки нырнули под кровать. Кошелек спрятался в сумку, сумка повисла на крючке в крошечной прихожей.

Вроде бы все. Минут пятнадцать можно до обеда отдохнуть…

Но вот не получилось.

Не дожидаясь приглашения «Войдите», только пальцами по двери стукнув, в номер вошел Виталий Викторович:

– Надежда Прохоровна, как устроились? – Протопал по-хозяйски до балкона, глянул на улицу и, явно думая о чем-то своем, оценил обстановку: – Мило. Очень мило. Проголодались?

– Да.

– И я немного… А Мариночка живет в соседнем корпусе! – Задумчивость Виталика как ветром сдуло. – У нее – люкс! Я вам скажу-у-у… хоромы. Две комнаты, кожаная мебель, мини-сауна в ванной, джакузи на целую семью… – Судя по выражению лица Мусина, день закончить он мечтал как раз в «семейном» джакузи. – Вы заметили, Надежда Прохоровна, какие у Мариночки духи?! Терпкие, дерзкие, дразнящие… Яркая девушка.

– Ты вещи-то хоть разложил? – перебила оглохшего от мечтаний павлина-тетерева баба Надя.

– А? Что? Еще успею. Пойдемте в ресторан?.. Но, если вы устали, обед вам могут принести прямо в номер!

Раздражение, только недавно уступившее место умиротворенной расслабленности, вернулось с троекратной силой.

– Виталик! Ты забыл, зачем сюда приехал?!

– Нет-нет, ну что вы, – смутился ловелас. – Ирина прежде всего. Сейчас пойдем на обед, найдем ее, я передам папку…

Многомиллионная рыжая папка, с которой Мусин еще недавно не расставался ни на секунду – всю дорогу на коленях держал, – сейчас осталась в номере. И Надежда Прохоровна поняла – не зря отправилась в поездку. И суток не прошло, а безголовый тетерев, забыв обо всем, токует и распускает хвост, обхаживая первую попавшуюся девицу в ботфортах.

– Виталик, – сурово клацнула вставными челюстями бабушка Губкина, – пока дел не сделаешь, никаких Марин!!

Маргадон мгновенно вспомнил, что никакой он не «Витенька», как называли его домашние, не родственник, а Виталик. И баба Надя потакать его прихотям не будет…

– Конечно, конечно, Надежда Прохоровна, как вы могли подумать…

– Подумаешь тут! – рыкнула «тетушка». – Чего стоишь?! Иди забирай папку, пойдем твою Ирину искать!

– А Мариночка? Мы с ней договорились…

– Иди!!!

В просторном ресторане с белыми колоннами народу набралось едва ли половина зала. Межсезонье. Наверное, и левое крыло главного корпуса закрыли на ремонт (реконструкцию), как раз подгадав под это время.

Надежда Прохоровна исподволь приглядывалась к контингенту – преимущественно пожилому, Виталий Викторович без всякого стеснения крутил головой и разглядывал всех более или менее молоденьких дамочек слезящимися глазами.

– Совсем ничего не вижу, – жаловался попутно. – У меня с линзами какая-то несовместимость. Как только надеваю – слезы в три ручья!

– Бывает, – пожалела баба Надя. – У моей соседки такая же напасть. Никакие линзы не подходят.

– Вот-вот! Я уже и по врачам ходил…

Марина, севшая за их столик, но предупредившая, что компанию может составить только на этот день, к проблемам кавалера относилась совершенно индифферентно. На разговоры не напрашивалась, невнимание кавалера принимала безразлично…

Чем заслужила негласное одобрение соседки по столу Надежды Прохоровны.

Виталий Викторович ужом вертелся на стуле и выглядел все более и более разочарованным. В конце концов подозвал официантку и задал вопрос:

– Простите, пожалуйста. Мне сказали, что я тут могу встретить одну свою знакомую… Сего дня все постояльцы вышли к обеду? Что-то я ее не вижу.

Девушка в белом переднике оглядела зал, надула розовые губки:

– Да вроде все.

– А… простите… Никто за последние дни от брони не отказывался?

– Спросите на регистрации.

Забыв о прилично кушающей салатик Мариночке и собственном остывшем супе, Виталий Викторович понесся в холл. Отсутствовал минуты четыре и вернулся опечаленным донельзя.

– Невостребованной осталась только одна бронь. – Наклонился к Надежде Прохоровне и прошептал: – На мужское имя, думаю, это – Петруши. Все женщины, зарезервировавшие но мера заранее, приехали.

Надежда Прохоровна отложила в сторону ложку, ободряюще похлопала по руке едва не заплакавшего Виталика. (Каким-то чудом Виталий Викторович умел превращаться из раздражителя в человека, которому хотелось сочувствовать.) Слезы, вызванные скорее линзами, – а может быть, и бедами? – он смахивал незаметно, вздыхал протяжно и напоминал уже не тетерева с павлиньим бриллиантовым хвостом, а унылого общипанного петушка.

На рыжую Марину такие метаморфозы впечатления совсем не производили. Она тактично поинтересовалась, все ли в порядке, получила уклончивый ответ и, промокнув губы салфеткой, съев только салат и первое, откланялась:

– Приятного аппетита. Пойду к себе, отдохну с дороги.

Виталий Викторович даже взглядом не проводил симпатичные упругие ягодицы потенциальной пассии. Встал машинально, когда Марина поднялась из-за стола, и тут же плюхнулся обратно.

– Надежда Прохоровна, а если Ира не приехала? – провыл испуганно. – Если и у нее что-то случилось?!

– Не впадай в расстройство раньше времени. Тебе сказали: все женщины приехали. Смотри внимательно. Какая она из себя, эта Ирина?

– Да я ее видел только издали и со спины!

– Как это? – слегка оторопела баба Надя. – Как же вы собирались встретиться в аэропорту?

– В определенном месте! Женщина – блондинка в бежевом пальто, я – с рыжей папкой. – Виталий Викторович похлопал по папке, положенной на столик. – Это – знак!

– А рост какой? Какого она роста?!

– Она была на каблуках!

– Ну ты даешь, – фыркнула Надежда Прохоровна. – Как же ты собирался разыскивать здесь эту Ирину? Может, она тут прописана под чужим именем.

– Конечно под чужим! Но я подумал, много ли в отеле в межсезонье наберется красивых женщин?! Посмотрите вокруг – вы красавиц видите?! Тут не Борнео, не Красное море, куда все красотки загорать отправились! Тут согнутые спины и колени выправляют!

Надежда Прохоровна поправила очки и оглядела зал. Даже с заплаканными линзами Виталик оказался прав: настоящей красоткой можно было назвать только одну дамочку. И та – изящная брюнетка с кошачьими глазами при кавалере. Сидела в дальнем конце ресторана и, хихикая, докладывала что-то на ухо высокому плечистому парню с короткой стрижкой. Парень неулыбчиво водил глазами по залу и медленно жевал отбивную.

Еще две молодые женщины сидели неподалеку, но без натяжек их можно было назвать только хорошенькими. Одну из них Надежда Прохоровна хорошо разглядела, когда та проходила мимо, – невысокая коренастая шатенка с шарообразной грудью и ногами-ухватами. Вторая – худосочная блеклая мышь с тощим хвостиком из тусклых волосенок на затылке. Ни глазок, ни губок, ни попки, ни фигурки. Немочь, одним словом.

– Н-да, – пробормотала баба Надя и оглянулась назад, где вместе с дедом неподдельно важного номенклатурного типа сидела шустрая нимфетка в ярком спортивном костюме. Предположительно дед громко называл ее Таисией. – А сколько Ире лет?

– Лет двадцать пять, я думаю, – пожал плечами Виталик, немного реабилитированный растерянным видом своей командирши. – С мужем она познакомилась, видимо, совсем молоденькой. Сыну пять лет. Предполагаю – лет двадцати пяти, не старше.

– А молодой красавицей она должна быть обязательно?

– Конечно! Петр ни за что не обратил бы внимания на неказистую женщину в возрасте!

– Он влюбился.

– Сначала надо подойти. А к пожилому страшилищу Петя на сто метров не приблизится! Да и вообще, – Мусин склонился над столиком, – муж олигарх, высшее общество, фуршеты, презентации. Генофонд. Она должна быть очень миловидна.

– Ну да, ну да… А сама Ира, как думаешь, на папочку не среагирует? Не догадается к нам подойти? Петр ведь не приехал…

– Да откуда она знает, что вместо Пети догадаюсь приехать я?! – чуть не заплакал Маргадон.

– Ну да, ну да… А может быть, мы кого-то не разглядели? Вон, смотри, симпатичная блондиночка сидит.

– Ей – сорок! – фыркнул Мусин.

– Да нет, – прищурилась Надежда Прохоровна на одиноко сидящую даму у окна. – Лет тридцать пять…

– Надежда Прохоровна, что вы?! Какие – тридцать пять?! У этой пожилой лошади тридцать пять подтяжек было! Петр близко не подходит к секонд-хенду! А муж олигарх тем более не женится, несмотря на весь генофонд! – Разошедшийся с расстройства Виталик шумно отодвинул стул, откинулся. – Наверное, официантка ошиблась. Сегодня кто-то на обед все же не вышел. Надежда Прохоровна, не могли бы теперь вы сходить к стойке портье и спросить у администратора, все ли постояльцы были на обеде.

– А почему у портье? – удивилась баба Надя. – Я на кухню схожу.

– И не думайте! – насмешливо возразил Мусин. – В приличных отелях все решается звонком совсем не на кухню. Никто по поварам, официанткам не бегает. Все – звонят. Вся информация только через администратора гостиницы или через портье.

– Ну, как скажешь, – покладисто согласилась баба Надя и вернулась к остаткам супа.

На этот раз в гроте за стойкой регистрации стояла румяная девушка с толстенной косой до пояса и звали ее Зоя.

Надежда Прохоровна уверенно подошла к деревянной конторке, положила на нее руки и заговорила вкрадчиво:

– Скажите-ка мне, Зоенька. А все ли отдыхающие сегодня обедали в ресторане? Может быть, кто-то заказывал обед в номер?

Девушка подняла ровные собольи брови, и баба Надя добавила:

– Вы можете для меня это узнать?.. Или на кухне лучше спросить?

Голубые глазки Зои сощурились, сосредоточились на потолке.

– Кажется, да. Точно, да. Звонила дама из корпуса Б и просила…

Что там просила дама из корпуса Б, Надежда Прохоровна так и не узнала.

– Какие-то проблемы, Зоя?

Отдыхающая Губкина оглянулась: за ее спиной, сверкая серьгами и кулоном, стояла давешняя императрица, так не вовремя оставившая трон под пальмами.

– Да вот, Зинаида Федоровна, – засмущалась, залепетала порозовевшая Зоечка, – спрашивают, кто обед в номер заказывал…

Подкрашенные губы царственной Зинаиды собрались в куриную гузку, вытянулись вперед; стылые глаза воткнулись в бабу Надю буравчиками голубых сосулек.

Мусин, все это время крутившийся неподалеку, нырнул было в окружающие оранжерейные дебри, но был пригвожден к месту следующим залпом всевидящих сосулек. Вероятно, не так давно и по этому же поводу он обращался сюда и был императрицей услышан.

– У вас какие-то проблемы? – переадресовала вопрос гостям ледяная Зинаида. – Вы кого-то ищете?

Кого искала баба Надя, ответить было трудно. Ирина наверняка прописана здесь под чужим именем, и даже, как она выглядит, достоверно описать невозможно.

Пауза затягивалась. Глаза Зинаиды били ледяными пушками. Под этим взглядом немели губы и замерзали мысли.

Надежда Прохоровна махнула рукой и, ничего не говоря, потопала к выходу из корпуса.

Успевший накинуть дубленку Мусин выскочил на крыльцо вперед нее.

– И бывают же такие бабищи, – ворчливо бормотала баба Надя, шагая по спинке плиточной ящерицы. – Посмотрит, как кожу сдерет…

И чего ей со стула вставать приспичило, сидела бы себе под пальмами… Как нам теперь эту женщину из нашего корпуса искать?..

Виталий Викторович был с бабой Надей абсолютно солидарен, тащился сзади и вздыхал тягуче.

…Возле крыльца корпуса Б, перекуривая на свежем воздухе, стояла молодая пара: высокий, спортивного вида мужчина и висящая на его локте, цепко держась за рукав всем маникюром, та самая прелестная кошачья брюнетка.

Виталий Викторович без страха и упрека ринулся вперед.

– Простите, пожалуйста, – проговорил, не много оттирая в сторону Надежду Прохоров ну, – не могли бы вы нам помочь? Сегодня за обедом мы ожидали встретить одну знакомую.

Точнее, приятельницу нашего друга…

Брюнетка отодрала когти от рукава кашемирового полупальто, снизу вверх посмотрела на своего кавалера и смешно наморщила нос.

Виталий Викторович и в самом деле изъяснялся несколько запутанно.

– Мы не знаем, как ее зовут. Точнее, знаем.

Мне говорили, но у меня отвратительная память на имена. Кажется, ее зовут Ирина, фамилию, увы, я запамятовал.

Продолжение, выданное Виталием Викторовичем, в век всеохватной сотовой связи звучало совсем уж странно. «Н-да, – мысленно крякнула Надежда Прохоровна. – Такому фирму доверять – одно разорение! Ничего толком не объяснит…»

Выступив вперед, «тетушка» героя взяла разговор в свои когда-то мозолистые руки:

– Нам сказали, что в этом корпусе некая да мочка живет, она сегодня на обед не вышла. Ее, случайно, не Ирой зовут? Какая она из себя будет?

Брюнетка насмешливо оглядела нелепую парочку – нетерпеливо пританцовывающего с папкой Мусина, Надежду Прохоровну, тоже, надо сказать, мало преуспевшую в расспросах…

– Женщину из корпуса Б случайно зовут Вероникой. Ей хорошо под сорок, два дня она пьет как ломовой извозчик, то есть выглядит соответственно и потому не выходит в люди.

– А-а-а, – разочарованно, дуэтом, протянули баба Надя и Мусин.

– А как выглядит ваша Ира? – уже откровенно веселясь, спросила женщина с кошачьими повадками.

Виталий Викторович поспешно отрапортовал:

– Красивая блондинка. Лет двадцати пяти.

– Ах, двадцати пяти, – пропела чужой возраст насмешница и подняла на молчаливого спутника миндалевидные зеленые глаза. – Сашенька, ты видел здесь красавиц блондинок этого возраста?

Сашенька мотнул подбородком, что, скорее всего, значило – красивая женщина в отеле одна, и та брюнетка, и та моя.

Ситуация полностью перешла в разряд абсурда. Надежда Прохоровна пробормотала «Всего хорошего» и медленно пошла к крыльцу. Виталий Викторович вслед за ней не поторопился. Остался на улице и минут через двадцать, когда «тетушка» уже прилегла отдохнуть поверх покрывала, постучал к ней в дверь.

– Надежда Прохоровна, у меня появилась идея, – сказал, загадочно блестя глазами, от двери.

– Какая? – монотонно поинтересовалась бабушка Губкина, уже начинавшая слегка подремывать.

– Спите, спите, вечером увидите, – многообещающе закончил Маргадон и выскользнул за дверь.

Какая идея посетила Виталия Викторовича, Надежда Прохоровна узнала только за ужином.

– Дорогие гости! – громогласно прерывая легкий ресторанный шум, сказала высокая шатенка, вставшая в центр зала. В отличие от младшего персонала отеля, сплошь одетого в алые жилеты, дама щеголяла жилеткой черного колера и беджиком с указанием не только имени, но и отчества – Нина Гавриловна. – Сегодня у нашего гостя – Виталия Викторовича Мусина – семейный праздник, и Виталий Викторович, —

Маргадон встал из-за стола и раскланялся во все стороны, – решил отметить этот день с нами. – Нина Гавриловна громко хлопнула в ладоши и звучно возвестила: – Шампанское в зал!

Из всех динамиков ресторана грянул торжественный марш, между столиков заскользили официанты с подносами, уставленными фужерами и бутылками с шампанским.

Отдыхающий народ дружно зааплодировал, и Мусин повторно встал для поклона.

– А какой у вас праздник? – склоняясь к шикарному, как рояль филармонии, Маргадону, негромко поинтересовалась Марина. На ужин она принарядилась в декольтированную обтягивающую кофточку и выглядела аппетитнее, чем фрукты в вазе.

Пара мужиков кавказского типа, сидящих неподалеку, взволнованно следили за колыханиями ее декольтированных прелестей. Взволнованный по иной причине Мусин на колыхания не отвлекался, следил за реакцией на свою, громко обозначенную личность прочей женской части ресторана.

– День рождения?

– Нет, – чинно отыграл «рояль», – день знакомства моих покойных родителей. В нашей семье было принято отмечать эту дату.

– А-а-а-а…

Надежда Прохоровна глядела на Маргадона с полнейшим одобрением.

Изящный ход. Теперь, когда Виталий Викторович был представлен всему отелю, его поступок обязательно вызовет пересуды и Ирина просто обязана будет догадаться – брат Пети здесь, он выступил недаром, он приехал к ней! Рыжая папка, маячившая на столе условным знаком, эту догадку должна была оформить окончательно.

Двум «родственникам» останется только подождать, пока Ирина с ними свяжется.

Весь вечер до половины одиннадцатого Надежда Прохоровна и Виталик безвылазно проторчали в номере последнего.

Все более и более мрачнеющий Маргадон крошечным смешным тигром мотался по вольере-комнате, кусал заусенец на большом пальце и бормотал почти одно и то же:

– Не понимаю, – вытаскивая палец изо рта, разводил руками, – никак не понимаю. Когда я договаривался в ресторане насчет шампанского, в точности узнал – все постояльцы будут на ужине. Пьющая извозчица не в счет… Где Ира?! Почему она не подошла?! Мое имя – объявили. Папку она – видела. Почему она не приходит?! Ведь Пети – нет! Значит, что-то случилось! И я не зря приехал вместо него! Ничего не понимаю…

– А ты отель не перепутал? Может быть, они в другом «бору» договорились?

– Да что вы, – отмахнулся Мусин. – Это любимый отель Петра. Он сюда постоянно отдыхать сбегает из Москвы. Ирине, по его словам, тоже здесь понравилось, у нее какие-то проблемы со спиной после аварии. Муж отпускал ее сюда на лечение. – Обежал вокруг низенького столика, встал напротив бабы Нади, сидящей в кресле. – Надежда Прохоровна, где Ира?!

– Угомонись. Подумает и придет.

– Когда?! – плаксиво взвыл Мусин. – Я уговорил Марину не ходить сегодня в кино! Пообещал, что зайду после десяти и мы пойдем в бар на берегу!

– Ах вот оно в чем дело. – Надежда Прохоровна поворочалась в кресле. – Марина тебя ждет…

– Да, ждет! Да, Марина! – запальчиво воскликнул Маргадон. – Я думал, что встречусь с Ириной сразу после ужина и до десяти мы обо всем успеем поговорить! – Виталий Викторович добежал до окна, выглянул сквозь шторки на пустую улицу.

Сегодня в кинозале центрального корпуса крутили какой-то новый американский боевик. Марина еще в ресторане сказала, что фильма этого не видела.

– Боже, – стенал Виталик, – я уговорил ее составить мне компанию на особенный семейный вечер. Уговорил не ходить в кино. Марина ждет!

В голосе несчастного павлина было столько искреннего отчаяния, что привычное уже легкое раздражение в душе Надежды Прохоровны сменилось на жалость.

– Да не мельтеши ты. Иди к своей Марине. Так поздно Ира уже не придет.

– Вы думаете?! – воскликнул Мусин и повернулся от окна. – Вы думаете?!

– Да, да, иди… Кто на ночь глядя по делам таскаться будет.

Виталий Викторович схватил дубленку с вешалки:

– Надежда Прохоровна, вы – ангел.

Ангелу, по правде говоря, уже давно хотелось чаю. Баба Надя еще часа полтора назад устала от прыжков Виталика по номеру – в глазах рябило – и буквально минутки считала, когда наконец может сходить в чайную залу главного корпуса и выпить чашечку чайку с конфетами и пряником. Та же Марина говорила сегодня за ужином, что чай там заваривают «просто обалденный». На травах, успокоительный или бодрящий.

А что еще надо пожилой пенсионерке после насыщенного событиями дня? Надежда Прохоровна накинула пальтишко, надела черный вязаный берет с козырьком и торопливо потопала по «ящерке» к огромному, наполовину освещенному зданию.

Когда она уже возвращалась, повалил густой и крупный снег. Он падал на плитки-чешуйки и быстро таял, но кое-где, в низинах и прогалинах, уже намело крошечные сугробы. Полянки между соснами начинали напоминать шкуру жирафа на черно-белой фотографии… Белые пятна вцеплялись в подножия стволов, подчеркивали низкие оградки замерзших клумб…

Подойдя к своему корпусу, Надежда Прохоровна увидела, что в тихом уголке перед входной дверью сидит в плетеном кресле давешняя кошачья насмешница и курит длинную тонкую сигаретку. Баба Надя потопала ботиками, стряхивая снежинки и капли, поднялась на несколько ступенек…

От высокого фонаря на углу дома на лицо девушки падал свет. На зеленоглазой кошачьей мордочке закрепилось выражение мольбы о сочувствии: надутые губки, плаксиво сдвинутые брови просто вопили из полумрака: ну спросите, спросите меня, что случилось!

Надежда Прохоровна задержалась. И сказала приветливо:

– Добрый вечер. Не спится?

– Да вот! – обрадовалась вниманию девушка. – Поссорилась с мужем! Сидит теперь в баре на берегу.

– Напьется? – Сочувствия в голосе бабушки Губкиной прибавилось. Ее покойный Вася, бывало, так в пивных засиживался – еле жив до дому добирался!

– Ну что вы! – В изящной ручке колыхнулась сигарета. – Саша не пьет. Боюсь – накрутит себя.

– Чего накрутит?

– Не чего. Кого. Себя! Без меня он начинает обсасывать обиду, одни и те же слова, одну и ту же ситуацию… Когда я рядом, он отвлекается. Не сосредотачивается на пустяках.

– Так иди к нему.

– Обстоятельства неподходяще сложились, – вздохнула девушка и сменила тему: – Ваш племянник сегодня поболтал немного с нами, вас Надежда Прохоровна зовут?

– Да.

– А я Кларисса. Можно – Клара. Вы надолго приехали?

– Как понравится.

– А мы поженились два дня назад! – обрадованно доложила Клара.

– И уже поссорились?

– А! Бывает, – уже вполне беспечно махнула девушка сигареткой. – Нашли свою Ирину?

– Нет, – помотала головой Надежда Прохоровна, оглянулась на главный корпус: из больших стеклянных дверей его валом повалил народ.

– Кино закончилось, – сказала Клара. – Из-за него и поссорилась, – взгрустнула вновь. – Я терпеть не могу мордобой, Сашка смотрит все подряд, где стреляют из пистолетов…

По извилистой, основательно побелевшей спинке «ящерицы» к корпусу Б топали два крепких кривоногих мужика среднего роста. Надежда Прохоровна еще за обедом обратила на них внимание: эти парни выбивались из общего контингента отдыхающих. Неулыбчивые, даже хмурые кавказцы с переломанными носами практически молча перемалывали пищу, тот, что помладше, весь ужин нырял глазами в обольстительное Маринкино декольте.