Паника, убийство и немного глупости Обухова Оксана

– Конечно нет, – фыркнула Ангелина Игоревна. – Мои девочки говорили, что под те тюки лазили. Никаких костюмов там не было, да и быть не могло. Они должны были вычищенными на плечиках висеть! Кто-то нашептал потом: мол, Зинаида их под тюки запрятала. Да разве докажешь! – Ангелина Игоревна замолчала, печально разглядывая белоснежные полянки, Надежда Прохоровна тактично кашлянула и попыталась выдернуть ее из грусти:

– Кхм, Ангелина Игоревна, а при чем тут муж военный и драгоценности?

– Ах да, – улыбнулась главреж, отогнала печаль. – У нашей Зинаиды слабость к побрякушкам. В своей домбытовской ювелирке она постоянно себе что-то изготовляла – массивное, богатое. Так чтоб в глаза за километр бросалось. И если бы на вас было хоть одно заметное ювелирное украшение, вы с Зинаидой Федоровной мгновенно нашли общий язык. Она людей в приятели по статусу и драгоценностям выбирает.

– А муж военный?

– О-о-о, это вторая слабость нашей Занозы. Военные. Ее покойный муж был капитаном, если я не ошибаюсь, каких-то строительных войск. И если бы вы каким-то боком имели отношение к военным, то очень быстро подружились бы с Зиночкой. Она обожает рассказы о военных гарнизонах, вечно ищет общих знакомых.

– А как Зина на работу сюда устроилась?

– Устроилась? На работу? – усмехнулась главреж. – Этот пансионат принадлежит ее сыновьям – Петру и Павлу! Они близнецы.

Надежда Прохоровна удивленно покачала головой.

– А вы решили, Зинаида Федоровна тут тоже главным администратором подрабатывает?

– Ну да…

– Нет, что вы, она тут – в ссылке. В резервации.

– ???

– Несколько лет назад сыновья дружно женились. Зинаида попыталась и их семьями руководить, но не на тех невесток нарвалась. Девочки, слава богу, умненькие попались, мигом смекнули: дать поблажку – потом на шею сядет. И отправили свекровь сюда. Можно сказать, на привычную службу – приглядывать, распоряжаться (точнее, кровь у персонала пить), быть в курсе всего.

Надежда Прохоровна некоторое время помолчала, разглядывая чисто метенный пол веранды, и, извинившись, встала:

– Мне надо отойти на минуточку. Один звоночек сделать.

Ангелина Игоревна понятливо улыбнулась и, устроившись удобнее, подставила лицо зимнему солнцу.

А баба Надя забежала за угол дома, достала телефон и быстро повторила вызов последнего абонента:

– Софа? Ты еще не выехала?

– Нет. Жду Рому, он обещал меня отвезти.

– Тогда слушай сюда. Обязательно надевай в поездку свою норку и побольше драгоценностей из наследства.

– Зачем?!

– Надо. Тут, знаешь ли, одна дамочка есть, всем в отеле руководит. Но к ней на кривой кобыле не подъедешь – форс нужон. Так что не скромничай, оденься побогаче и направо-налево: жена профессора, мол, фу-ты ну-ты.

– Зачем? – уже без прежнего напора спросила скромнейшая Софья Тихоновна.

– Она тут все дела решает, все знает. Ты ее сразу заметишь – надутая такая барыня, волосы с перекисью, сидит как царь на параде.

– А-а-а… нам обязательно нужна эта женщина?

– Всенепременно. – За время общения с культурным профессорским окружением баба Надя нахваталась всяческих умных слов и теперь с удовольствием пускала их в оборот (с особенной любовью поражая соседок-кумушек на лавочках).

По совести сказать, Софа и раньше-то так выражалась. Да кто ж ее тогда слушал? Сестра Клавдия ее чуть ли не блаженной считала, вечно рот затыкала.

А вот поди ж ты… Сама замуж за профессора вышла, Прохоровну к культуре подтянула… Скажи кому раньше на родимом заводе, что сидела вот так запросто с главным режиссером театра, беседовала – никто б и не поверил! В кулаки бы прыскали – куда тебе, Надя, в калашный ряд…

Ан нет. Сидела с режиссершей как ровня. Разговаривала.

Права Софья – человека делает окружение.

А какое раньше окружение у крановщицы мостового крана было? Малообразованное, да по большей части пьющее…

Софья Тихоновна ехала на заднем сиденье большого джипа Романа и уговаривала себя учиться быть надменной. Не смотреть по сторонам – а взирать, не говорить – вещать, не идти – а шествовать.

Тяжелая наука. Для дамы истинной дворянской крови. Для человека насквозь скромного и напрочь добродушного. Пребывая в статусе жены профессора неполных два года, Софья так и не научилась нести голову высоко задранной. Поднятой – да, она и раньше так ходила. Но вот задиристости не хватало. Всегда оглядывалась – не обидела ли кого, не задела ненароком, любимую мозоль не отдавила?

Вадим пенял ей за излишнюю робость, поражался, почему порой начитанная и самодостаточная Софья слушает напыщенные рассуждения всяческих самоуверенных господ и дамочек, перевирающих вопросы из школьной программы.

По мнению же Софьи Тихоновны, отсутствие у нее высшего образования – отдельное мерси сестре Клавдии – сильно подрывает реноме супруга. Она не ввязывалась в словесные баталии, боясь наткнуться на вопрос: простите, а у вас какая специальность? Какой вы институт закончили?..

После одного такого вопроса Софья Тихоновна надолго почувствовала себя кухаркой, прачкой, поломойкой… Другая долгая жизнь была у Софьи Тихоновны.

Вадим же говорил, что это непонятно откуда взявшаяся плебейская трусость и бабская впечатлительность.

Быть может. Но теперь у Софьи Тихоновны появилась возможность опробовать крепость осанки в боевых условиях. В обстановке, где ее никто не знает, где примут по одежке и драгоценностям, где есть возможность, никого не удивляя и не отвращая себя, опробовать лицо и статус.

«А вдруг мы с Вадимом вовсе не сочетаемся?! – подумала в который раз, и сердце сжалось. – Вдруг звание жены ученого с мировым именем идет мне как начищенная медная табличка старой облупившейся двери?!»

Выходя из квартиры в новой, подаренной мужем норковой шубке (Вадим смеялся – ты хоть прогуливай ее иногда, проветривай!), она вдруг с удивлением услышала собственный голос. Еще даже порог не переступила, еще только Роме «Здравствуй» сказала. «Бери, Ромочка, чемодан, он нетяжелый…» И тут же начала оправдывать свой непривычно парадный вид:

– Тут, Рома, Наденька позвонила. Попросила понаряднее одеться и драгоценностями увешаться…

По совести сказать, если бы тетушка не начала мямлить что-то про наряды и драгоценности, Савельев в жизни бы внимания не обратил, во что она одета! Шуба как шуба. У Машки покруче будет. Колечко на пальце сверкает – нормально. Как большинство мужчин, наряды близких женщин редко останавливали его вдумчивый взгляд. Если только нелепостью.

– …Наверное, хочет кого-то разыграть, – стыдливо лепетала тем временем дядина жена и то неловко теребила пальцами кусок шубейки, то прядку за ухо заправляла…

Савельев понял, что это неспроста, поставил чемодан на лестничную площадку и критически оглядел Софью Тихоновну.

Поднял вверх большой палец – руки тетушки еще судорожнее затеребили шубейку – и понял, что одного этого жеста будет недостаточно. Сказал:

– Софья Тихоновна – высший класс! Все в меру, все шикарно.

– Да?

Это тихое, с надеждой произнесенное «Да?» ударило боксера под дых. Савельев чуть не взвыл.

Черт побери! Софья Тихоновна – умница, дворянка! супруга профессора, дама с манерами жены английского посла – трусит ехать в какой-то санаторий!

И что это ей вдруг втемяшилось, что она ведет себя как-то неправильно?!

Неужели оттого, что окружают ее сейчас люди сплошь из научной элиты?! И она комплексует, чувствует себя неровней…

Дичь какая-то. Старорежимная. Ни за что бы не подумал, что большую умницу Софью Тихоновну могут сбить с толку какие-то тряпки и побрякушки! Почему она вдруг стала смущаться своих приличных, чинных платьев?!

Да у английских аристократов специальные слуги подходящих габаритов новую одежду и обувь разнашивают, дабы те не бросались в глаза кичливой новизной! Блеск и лоск не заменят элегантности.

Эх, женщины, женщины, кто ж вас поймет, вздохнул Савельев. Самую толковую из вас чужие тряпки и домработницы с толку сбивают.

Роман посмотрел на тетушку сверху вниз, по ее ответному взгляду понял, что вопрос ее волнует не по-пустому, не дежурно, и решил помочь:

– Софья Тихоновна, вы выглядите на миллион. А если в отеле меня примут за вашего шофера, впечатление будет отпадное!

Роман бережно усадил дядину жену на заднее сиденье джипа и с саркастической улыбкой всю дорогу наблюдал в зеркало за переменчивыми гримасами ее лица.

Училась тетя. Готовилась сразить кого-то наповал.

Наповал, надо сказать, Софья Тихоновна сразила Надежду Прохоровну.

В дороге подруги два раза перезванивались – баба Надя ценные указания Софе раздавала и, подгадав время приезда последней, вышла «прогуляться» по дорожке у главного корпуса.

К парадному крыльцу подъехал джип. Узнав Ромину машину издалека, Надежда Прохоровна чуть отвернулась, посчитала ворон по сторонам, скосила глаза к автомобилю и чуть не выронила вставную челюсть.

Из джипа выбралась персона. Непокрытая голова сверкала лаком для волос, полы шубы разлетались; Роман галантно поддержал Софу под локоток, та даже кивком не поблагодарила за услугу. Подобрала полы шубы и, не дожидаясь «шофера», шагом державной особы прошествовала к крыльцу.

Надежда Прохоровна поправила берет и рысью устремилась вслед.

Пристроилась в сторонке у доски объявлений. Софья Тихоновна надменно выложила паспорт перед портье.

– Для меня зарезервирован люкс, – сказала громко и, словно проверяя, годится ли для нее данное заведение, обвела глазами холл.

Надежда Прохоровна убралась поглубже в райские кущи: за приездом персоны наблюдала не только она. Опытная во всяческих статусных нюансах Зинаида Федоровна глядела, как могучий, «породистый» Рома в куртке отличного качества заносит в холл багаж надменной гостьи.

(Про чемоданы надо сказать отдельно. В этом году сбылась мечта Софьи Тихоновны: Вадим Арнольдович свозил ее весной в Вену. Именно весной, конкретно в Вену. Когда цветут каштаны и акации, когда вся австрийская столица кажется сплошным музыкальным праздником.

Специально для этой поездки был куплен шикарный багажный набор из тисненой коричневой кожи, включающий в себя несколько маленьких обворожительных дамских сумочек – кофр, несессер, ридикюль…

Вадим Арнольдович обожал баловать свою скромницу жену. Куда ж еще девать гонорары за лекции и статьи, скопившиеся за время холостяцкой, почти монашеской жизни?!)

Софья Тихоновна взяла со стойки глянцевый проспект с видами «Соснового бора», небрежно пролистала и принялась им обмахиваться.

– Поставь чемоданы и езжай, – сказала Роме повелительно, практически не глядя в его сто рону. – Вадим Арнольдович вернется сегодня поздно, заберешь его с работы.

Только хорошо знающая боксера баба Надя поняла, почему он опустил голову якобы в ливрейном поклоне: Савельев кусал губы и старался не заржать.

– У вас всегда так жарко? – капризно спросила гостья девушку-портье.

– Только зимой, – нелогично ответила та и от греха подальше спрятала глаза в бумажках.

Софа фыркнула, как рассерженная кошка, и, обмахиваясь проспектом, стала бродить, дожидаясь окончания оформления и гостиничного боя, запаздывающего за багажом. «Случайным» взглядом зацепилась за разнаряженую Зину, кивнула ей рассеянно и немного приоткрыла шубу, позволяя лампам сверкнуть на бриллиантовой броши, приколотой на шелковую блузку.

Зинаида вернула кивок со всей возможной любезностью.

«Подействовало», – обрадовалась баба Надя в кущах. И только что ладошки возбужденно не потерла друг о друга. Посмотрела сквозь пальмовые листья в широкое окно и чуть повторно не выронила челюсть: на улице, почти на углу прозрачной бухгалтерской коробки, Роман обнимался с кавказцами.

От неожиданности представленной картины Надежда Прохоровна едва не ломанулась сквозь кущи и кадки прямиком на улицу. Даже в пальмы лицом уткнулась… Но одумалась. Да и события, развивающиеся вокруг «императорского» трона, становились достойными любой остановки: две «статусные» дамы, как две обнюхивающиеся кошки, старательно производили друг на друга впечатление.

Софья Тихоновна, обмахиваясь и посверкивая перстнем и брошкой, дошла до крошечного кофейного столика перед «императрицей», поглядела свысока на малюсенькую фарфоровую чашечку:

– Хоть кофе… здесь приличный делают?..

Зинаида, поправив массивный кулон с прозрачными цветными камушками, произнесла подчеркнуто:

– Для меня – вполне.

Сюжет развивался в традициях, баба Надя оставила кулисы за кадками и опрометью бросилась на улицу. Главные подозреваемые вовсю с Ромой обнимаются, а она тут в дебрях ни сном ни духом!

Миновав двойные стеклянные двери – уже сквозь них Надежда Прохоровна увидела, что Рома с кавказцами зашел за бухгалтерию, – выскочила на крыльцо, но ринуться вдогонку не успела. В кармане запиликал телефон.

– Да, Рома! – быстро откликнулась на вызов, и из трубки сразу же понесся разъяренный боксерский рык:

– Надежда Прохоровна, что у вас тут происходит?!

– Здравствуй, Ромочка, – заюлила, засюсюкала баба Надя и на всякий случай спряталась за тощий столбик на крыльце.

– Здравствуйте, – буркнул Савельев, но с курса не сбился: – Какие тут у вас убийства происходят?!

– Не убийства, а убийство, и не у нас, а у них.

– У кого у них?! Вы куда тетю Соню притащили?! На кого она тут впечатление производить собралась?!

– Да никуда я ее не тащила, – входя в роль отчаянной врушки, Надежда Прохоровна даже плечами правдиво пожала. Как будто Рома ее видел. – Сама приехала. Тут воздух. Тишина. Кухня.

– Баба Надя, хватит мне баки вколачивать!! Что вы тут замутили?!

– Ромка! Что за лексикон! – Еще одно словечко из оборота Софы и Вадима. – Умерь-ка темперамент… У нас ничего не происходит. Отдыхаем, кислородные коктейли кушаем.

– Отдыхаете?! – взвился темпераментный боксерский тренер. – Да я сейчас дяде Вадику позвоню…

– Только попробуй, – значительно и тягуче произнесла Надежда Прохоровна. – Дай Софе от швабры и половников отдохнуть. И кстати, кто тебе про тутошние новости насплетничал?

Баба Надя воткнула в боксера две шпильки подряд: во-первых, намекнула на то, о чем Савельев думал всю дорогу, – Софье Тихоновне не помешает развеяться, а во-вторых – «насплетничал». Согласитесь, для любого нормального мужика формулировка обидная.

– Мне рассказали о последних событиях друзья!

– Это какие же? – ехидно поинтересовалась бабушка Губкина.

– Ренат и его тренер. Я встретил тут друзей по спорту. Ренат, кстати, бронзовый призер Олимпийских игр.

– Ах вот оно как… – пораженно пропела Надежда Прохоровна, – бронзовый чемпион…

– Борец. Травму плеча тут залечивает. А тренер сопровождает.

Какое счастье, что Рома не заметил подругу тетушки, когда к санаторию подъехал, потом, пока та по крыльцу поднималась, в багажнике с чемоданами ковырялся, а позже за пальмами не разглядел! Какое счастье!

Надежда Прохоровна представила, как дождался бы ее Рома – уж она бы к трем спортсменам во всей красе подбежала! – как представил бы ее своим друзьям, а те… «Ах, так это та самая тетенька, что труп обнаружила и полдня с милицией общалась?..»

Редкостная удача. И столбик на крыльце хоть и жидкий, но фигуру спрятал…

Надежда Прохоровна быстренько попрощалась с Ромой и перевела дух.

Только потом она узнала, что звонком ей боксер не ограничился. А принялся трезвонить Софе, и дело было так.

Софья Тихоновна (с великосветской улыбкой) согласилась на предложение Зины выпить с дороги чашечку кофе. Уже уселась чинно, уже успела почирикать:

– Мой муж профессор Савельев завтра улетает в Оксфорд читать лекции. – Никуда драгоценный Арнольдович, разумеется, не собирался, но уж разить, так наповал. – Я отказалась его сопровождать. Англия в ноябре не самое приятное место…

В кармане небрежно перекинутой через спинку кресла шубки зазвонил мобильный телефон. Софья Тихоновна недовольно свела к переносице тонкие брови, едва взглянув на определившийся номер, и, сказав Зине:

– Прошу прощения, – ответила на вызов:

– Слушаю.

Роман Владимирович рычал и грозил отобрать у гостиничного боя чемоданы. Софья Тихоновна брезгливо – для Зины – поморщилась и вывела в соответствии с ролью:

– Эти вопросы я решаю сама.

– Но, Софья Тихоновна…

– Повторять не буду. Я так решила.

Нажала на отбой, положила телефон на кофейный столик и, как будто прося извинения за прерванный разговор, мило дернула плечиком:

– Прислуга. Вечно лезут куда не следует. Так я о чем… Ах да, мне говорили, у вас тут совершенно волшебные грязевые обертывания…

Произнося «у вас», Софья Тихоновна совсем не имела в виду отношения Зинаиды с владельцами отеля. Она лишь ненавязчиво подчеркивала провинциальность дамы в перстнях. У нас – в столицах, у вас – в глуши…

За час до ужина малый совет в составе Губкиной, Мусина и мадам Савельевой секретно собрался в шикарном люксе на третьем этаже главного корпуса, где водворилась жена профессора.

Уставшая от неожиданно тягостной роли владычицы морской, хозяйка номера полулежала в большом кожаном кресле на подсунутой под спину подушечке из золотистого бархата и говорила так:

– Пойду по пунктам. Прежде всего, Наденька, ты просила меня узнать хоть что-то о Марине, раз та бывала в «Сосновом бору». Зинаида Федоровна это подтвердила и рассказала вот что. – Софья Тихоновна могла бы добавить «рассказала почти взахлеб», после мельчайшего намека на страсть гостьи к детективным историям. – Мариночка работала офис-менеджером какого-то крупного холдинга. Здесь примерно раз в два месяца встречалась со своим шефом. Обычно она приезжала заранее, занимала двухместный номер на отшибе, любовник появлялся позже, в субботу. Он женат, судя по экипировке, обычно врал жене, что едет на рыбалку.

– Понятно, – кивнула баба Надя и покосилась на пунцового Мусина. Невнимательное отношение Мариночки к павиану, ее слова «Я составлю вам компанию в ресторане только на пятницу» нашли простое объяснение.

– Идем дальше. Гости, расселившиеся в двух шале за последние четыре дня. Зинаида Федоровна показала мне книгу регистрации, где постояльцы ставят росчерк…

Надежда Прохоровна восторженно перебила:

– Как ты ее уговорила?!

– Очень просто, – улыбнулась Софа. – Наплела, что у знакомых, от которых я узнала про отель, есть великовозрастная разнузданная дочь.

И якобы она встречается с любовником в номерах «Соснового бора».

– Так ведь надо еще фамилию девушки назвать!

– Фи, Наденька, – все еще находясь немного в роли владычицы морской, сказала Софа. – Никаких имен, никаких фамилий! Воспитанные люди не задают подобные вопросы. Зинаида Федоровна милостиво предоставила мне книгу регистраций и тактично отошла в сторонку. – «После того, как я на нее глянула», – в этом случае могла бы уточнить Софья Тихоновна. – Судя по записям, в два деревянных корпуса в означенные дни заехали одиннадцать человек, включая вас. Двое мужчин с кавказскими фамилиями…

– Их пропускаем, – перебила баба Надя. – Это Ромкины знакомые, спортсмены.

– Муж и жена Анучкины. Зинаида Федоровна не преминула отрекомендовать Ираклия Остаповича как известнейшего питерского архитектора…

– Тоже пропускаем, – тут же отчеканила Надежда Прохоровна. – У Ираклия рука сохнет, больной он…

– Зато жена здоровая, – вставил Мусин. – Она сегодня перед обедом на лыжах коньковым ходом как выехала… Чистый профессионал! Крепкая тетка.

– Да? – подняла брови баба Надя. Задумалась. – Но все равно оставим. Их номер рядом с Мариночкиным, им прятаться не надо было. Продолжай, Софа.

– Еще есть женщина с маленьким ребенком, она тоже из корпуса А… Какая-то местная поэтесса…

– Вероника.

– Да. Кстати, номер ее соседа Ростислава оплачен тем же лицом, то есть они приехали вместе.

– Это важно, – кивнула главная сыщица. – У нее брат в Москве живет. Какой-то крупный бизнесмен. Кто еще из Москвы приехал?

– Какой-то Скрябин Станислав Олегович. Живет в корпусе А.

– Кажется, я знаю, – догадался Маргадон, заметив недоумение Надежды Прохоровны. – Я вечером приходил за Мариночкой, у этого Скрябина дверь была приоткрыта, в его номере – чистый офис! Компьютер, какая-то портативная оргтехника…

– Интересно, интересно, – пробормотала баба Надя. – Потом покажешь мне его на ужине.

– И еще, Надежда Прохоровна, – напомнил Мусин, – скажите, пожалуйста, Софье Тихоновне о новенькой блондинке, появившейся в отеле. Красивая женщина… Может быть, это Ира?.. Не успела вовремя удрать от мужа?

– Да-да, Софочка, новенькая тут появилась…

Софья Тихоновна с усталой усмешкой посмотрела на двух невообразимых компаньонов:

– Друзья мои, а вам не надоело? Играть в шпионов… Не надоело? Убита девушка. Ведется следствие. А вы все тешитесь забавами Мадридского двора. Может быть, стоит… ну, я не знаю – объявление на доске перед рестораном повесить:

«Виталий Викторович Мусин ищет знакомую своего брата Петра Афанасьевича Воронцова»?..

Маргадон тоскливо посмотрел на добрейшую Софью Тихоновну и едва слышно признался без стеснения:

– А я боюсь. Уже боюсь ее найти. О том, что документы у меня, знают только Петр и Ирина… в отеле творится черт-те что…

– Виталий Викторович, вы боитесь найти любимую женщину брата? – Брови Софьи Тихоновны недоуменно и насмешливо поползли под челку.

– Нет. Любимую не боюсь. Я боюсь – Ирину. – Виталия Викторовича аж передернуло от этого имени.

– Вы малодушничаете, Виталий. И, как мне кажется, тянете время, надеясь на приезд Петра.

– Да – малодушничаю! Да – тяну! И это – правда! – Голос Мусина треснул, сорвался на фальцет.

Пожилые тетушки переглянулись сочувственно, и Надежда Прохоровна заговорила, с растяжкой подбирая выражения:

– А знаешь ли ты, Софа, почему я согласилась на уговоры Виталика и не пошла к милиционерам с докладом?

– Почему?

Надежда Прохоровна потерла кончик подбородка большим и указательным пальцами, задумчиво наклонив голову, посмотрела на подругу:

– А в мозгах у меня, Софа, не укладывается, как это человек может сидеть в чужом номере и ждать, пока его застукают. Ждать, пока с крыльца уйдет какая-то Кларисса… – Ударила ладонью о подлокотник и повторила: – В мозгах не укладывается! Зачем он там сидел?! Воровство – грех небольшой. Убийство – преступление тяжелое…

– А ведь, пожалуй, ты права, – протяжно проговорила старинная подружка. – Судя по твоим рассказам – преступник не профессионал и нервы у него не железные: лицо мертвой Марины под подушкой держал.

– Вот! Вот! И вдруг – такая выдержка: сидеть и битый час дожидаться, пока его в чужом номере хозяйка поймает! Что-то мы тут не углядели, чего-то напридумывали. Одно с другим никак не связывается. Если ты не нашел документы, то убирайся потихоньку, плевать, что кто-то там тебя увидит! Мало ли… Может, в гости зашел, да не застал… Почему он ждал, когда Марина вернется, и ему пришлось ее убить?! Ведь убийство не было главной целью, он Маринку на кровать отнес…

– Может быть, Марину убили из-за чего-то другого? – задумчиво произнесла жена профессора.

– Ее любовник, например, – вставил слово Виталий Викторович. – Или по заказу его жены.

– Но почему в тот же день обшарили наши номера?! – Баба Надя снова ударила по подлокотнику. – Вот загадка!

– Или совпадение. Такое не часто, но бывает.

– Теперь ты понимаешь, Софа, почему я не побежала к милиционерам версии строить?

– Понимаю. Твой рассказ мог увести следствие по ложному следу.

За ужином в ресторане царили уныние и негромкая печальная музыка. Народ едва слышно перешептывался, многие с опасливым любопытством поглядывали на столик Надежды Прохоровны и Виталика, которые были крайне благодарны Ангелине Игоревне, категорически и громко предупредившей официантов, что последний день отдыха в «Сосновом бору» она будет есть в обществе «новых друзей».

– Увы, но завтра утром за мной присылают машину, – пожалуй, даже искренне сокрушалась мадам Боровицкая. – Моя ученица ставит «Вирджинию Вульф», я обещала быть на последних прогонах. А как хотелось бы, честное слово, дражайшая Надежда Прохоровна, посмотреть, что выйдет из вашего расследования!

Дражайшая Надежда Прохоровна искоса поглядывала на подозрительного Скрябина, мерно жующего морковный салат. Для этого приходилось чуть откидываться назад, так как корпус Станислава Олеговича от бабы Нади закрывал толстенный ресторанный столб.

Рядом со Станиславом Олеговичем сидел «генерал» Константин Георгиевич, судя по обрывкам разговора, долетающим до Надежды Прохоровны, разговор между господами велся на узкоспециальные компьютерные темы.

Софья Тихоновна, разумеется, сидела за столиком Зинаиды Федоровны. О чем беседовали дамы, не расслышать, зато хорошо было видно, как откровенно таращилась мама Пети и Паши на умопомрачительную старинную брошь Софы с сапфирами и бриллиантами, доставшуюся той по наследству.

В одежде прочих постояльцев преобладали скромные траурные оттенки; на доске объявлений перед входом в ресторан повис плакатик, предупреждавший отдыхающих о том, что вместо привычных субботних танцев в чайном зале пройдет поэтический вечер. (Как доложила Софье Тихоновне всеведающая Зинаида Федоровна: «Наша местная знаменитость, поэтесса Вероника, в этот печальный вечер любезно согласилась выступить».)

Самой знаменитости на ужине видно не было. Надежда Прохоровна предположила, что та еще валяется под капельницами и приводит в боевой порядок подорванные алкоголем лицо и нервы.

Как оказалось чуть позже, с последним предположением Надежда Прохоровна существенно ошиблась. Едва подойдя к крыльцу корпуса Б – галантный Мусин отправился провожать Ангелину Игоревну, – она увидела, как резко распахнулась дверь и по лестнице ей навстречу стремительно понеслась фигура в каком-то невероятном крылатом пальто черного цвета и наброшенной на плечи яркой шали. Блистающая изможденной худобой горбоносая поэтесса слетала со ступеней легкокрылой черной птицей.

– Простите, пожалуйста, – остановила полет Надежда Прохоровна, собираясь ненавязчиво затеять с Вероникой разговор о брате-бизнесмене. Мол, слышала, мол, говорят, хороший парень… – Вы не могли бы мне сказать…

Птица пролетела мимо, гордый нос-клюв мелькнул на фоне фонаря, но вдруг остановилась. Сделала шаг назад и, бегая горячечными глазами по лицу бабушки Губкиной, хрипло проговорила:

– Что рассказать вам?.. Боже правый! Вы не поймете тех страстей, что мной играют как за бавой в неудержимости моей! – Заломила руку, и баба Надя поняла, что прослушала стих.

Отпрянула в сторонку – кто их, этих поэтесс запойных, знает, клюнет еще! – с крыльца затопали тяжелые мужские шаги, и птица, издавая гортанный хохот, понеслась вдоль фонарей. Ростислав протопал мимо оторопевшей бабы Нади – взглядом мазнул, как бритва возле щек просвистела, – театрально поставленный хохот затих вдали.

– Н-да, – сама себе сказала Надежда Прохоровна. К поэтическому вечеру бедняжечка на страивается. Видать, хорошие в санатории врачи, сестричка с капельницей свое дело туго знает.

Некоторые из запойных соседей бабы Нади после трехдневной пьянки могут только супчику тихим голосом попросить… А из этой «извозчицы» энергия во все стороны брызжет…Покачивая головой, Надежда Прохоровна поплелась к своему номеру, куда по многозначительным знакам за ужином должна была позвонить Софочка.

– Наденька, скажи Виталию Викторовичу, чтобы пока не подходил к вашей новенькой блондинке. Ее, кстати, Яниной зовут.

– А почему? – грея телефонную трубку ухом, спросила баба Надя. – Узнала что-то?

– И да и нет. Но прошу дать мне еще немного времени. После поэтического вечера я пойду «прогуляться» и заскочу к тебе. Договорились?

– Буду ждать.

Народу в просторной чайной зале, на вечер превращенной в литературный салон, набралось на удивление много. В обозначенном тяжелыми шторами «сценическом углу» санаторный тапер подготавливал слушателей к восприятию – тихонько трогал клавиши фортепьяно и извлекал из него мелодии негромкие и умиротворяющие.

Надежда Прохоровна, Ангелина Игоревна и Мусин сидели в уголку и, шепотом переговариваясь, пили вкуснейший чай с липовым цветом. Виталий Викторович нервно грыз баранки и пристально разглядывал затылок сидящей неподалеку Янины – она иль не она? Тот затылок платиново сверкал под лампами торгового центра или не тот?

Пока к какому-то однозначному мнению прийти не получалось. Прическу Ира могла поменять.

Зинаида Федоровна и Софья Тихоновна, разумеется, занимали места в «партере».

К таперу мягко подкатилась крутобокая дамочка в черной жилетке, шепнула что-то на ухо, и музыкант, ударив по клавишам последним аккордом, покорно перебросил пальцы на колени.

Откуда-то из складок штор к фортепьяно подкралась Вероника. Взмахнула крылом павлово-посадской шали и хрипло провещала:

– Всю жизнь вину несу как знамя! Как боль и стыд, мой страшен сон! В воспоминаний власяницу моей рукой узор вплетен! – И более тихо и покорно: – Ношу… вериги из бессонниц. Из слез себе плету венок. Но, застывая как терновый… он мой склоненный колет лоб…

Надежда Прохоровна тягостно вздохнула и прикрыла глаза. По ее разумению, Веронике стоило сегодня по любовной лирике удариться. А не по лбам и бессонницам.

Но, видать, любовных стишат у местной знаменитости не водилось…

Как только знаменитость окончательно охрипла и взяла тайм-аут – промочить натруженное горло чаем, – народ стыдливо потянулся к выходу. Через десять минут тот же стыдливый народ почти в том же составе появился перед окнами, прогуливаясь вдоль заснеженных, тихих, мирных, молчаливых лужаек. С небес падал простецкий, понятный снег.

Зинаиду Федоровну отозвали куда-то по делам.

Выходя за стыдливым народом из чайной, Надежда Прохоровна задержалась в дверях: Софья Тихоновна пересаживалась за столик, где сидела компания из двух невзрачных девушек и почему-то оставившего свой компьютер Скрябина.

Поздним вечером, когда утомленные искусством отдыхающие разбрелись по постелям, в гости к бабе Наде влетела запыхавшаяся Софья Тихоновна. Виталий Викторович – с обгрызенным почти до мяса ногтем большого пальца – встретил ее нервным возгласом:

– Ну наконец-то!

– Простите великодушно, никак не могла отвязаться от Зинаиды Федоровны, она мне про свою гарнизонную жизнь рассказывала.

– Софья Тихоновна! Почему вы не разрешили мне поговорить с Яниной?! Я почти уверен – это она! Ирина!

– Виталий Викторович, – негромко остановила стенания профессорская жена, – Янина не может быть Ириной.