Аромат крови Чиж Антон

– Ну, Юленька…

– Ты посмел заявить мне такое?!

К этому моменту дракон уже распалился настолько, что притихшим зрителям натурально привиделся сноп пламени из ноздрей. Женщина приблизилась слишком близко к несчастной жертве, которой пришлось отступить на пару ступенек вниз. Лицо молодого человека оказалось на уровне ее груди.

– Значит, между нами все кончено? – спросила она.

И не успел муж рта открыть, как получил размашистый удар женским кулачком в лицо. Не хуже боксерского хука. И где драконов такому учат?

Только крепкое тело и солидный вес позволили мужу устоять, а не полететь кубарем. Господин охнул, схватился за подбитый глаз и плаксиво заявил:

– Как я был слеп! Прощай навек!

Чтобы не ослепнуть на самом деле, он бежал со всех ног. Барышня потирала ударенные пальчики. Почему-то она не послала мужу вслед проклятья и даже не плюнула, а напротив: чему-то улыбнулась. Соседи решили, что разрыв случился окончательный. И жалели, что представление вышло кратким. Однако и об этом можно судачить. Мирная жизнь вернулась в привычное русло. Даже дворника звать не пришлось.

Беспричинный страх пахнет гниением. Издохнет в подполе мышь – и вот, сначала струится легкий запашок, а потом от аромата некуда деться, везде достанет, хоть паркет снимай. Сестры пребывали в густом облаке страха. Даже у храброго чиновника полиции отчего-то пробежала электрическая мурашка по спине.

Замок поддался, хлопнула дверь. В прихожей кто-то шуршал.

– У кого есть ключ от квартиры? – тихо спросил Родион.

– У горничной, кажется, – еле слышно ответила Ляля.

– Нет, Лизка ключа не берет, – прошептала Лада.

– Тогда кто это?!

Только на краткий миг Ванзаров пожалел, что не носит револьвер. Потому что в следующую секунду дверь гостиной медленно отворилась.

Вошла невысокая, довольно стройная девушка в сером платье с глухим воротом. Лицо ее, не столько привлекательное, сколько правильное, трудно было назвать выдающимся. Общее впечатление было невыразительным. Нет, девушка не была уродливой. Мимо такой пройдешь на улице и не оглянешься. Не было в ней той изюминки, что так манит мужчин. Быть может, слишком высокий лоб и чуть крупноватые глаза портили это лицо. Впрочем, одна деталь выделялась: волосы глубокого черного отлива подстрижены вызывающе коротко. Носить такую прическу могла барышня, уверенная в своих силах. И равнодушная к чужому мнению. Не то что к моде.

– В прихожей тряпка брошена, Лиза не уследила?

Голос у нее был тихий, но жесткий.

– Простите, это мое пальто, – сказал Родион, чувствуя, как краснеет ухо.

К нему обратились с молчаливым удивлением. Но даже бровью не повели. Ванзаров уже собрался прояснить свою личность, как вдруг сестры с визгом бросились на нее, обняли кучей, стали уцеловывать и кричать:

– Эличка! Родная! Ты жива! Какое счастье!

Эльвира Ивановна, целая и невредимая, отстранилась от буйной радости и строго спросила:

– Что это значит?

Но Ляля с Ладой не успокоились, а стали звать мать. Клавдия Васильевна проявилась тут же, осмотрела воскресшую дочь, сказала:

– Ну, слава богу. Я так переживала. Теперь придется еще раз кремом лицо мазать. – И тут же удалилась.

Сестры подхватили Элю под руки и радостно зашептались, показывая на незнакомца.

Если бы кто-то мог заглянуть ему в душу, как можем мы, то он обнаружил бы, что досада в нем смешалась со стыдом. Мало того, что жертва опознана неправильно, так еще устроил переполох в счастливом семействе. Но ведь платье и хризантема с четверкой – ее. Значит, не все так просто.

Освободившись от сестринских объятий, Эльвира решительно подошла к смущенному гостю и, глядя прямо в глаза, спросила:

– Вам я обязана вторым рождением, господин Чиж?

Чиновник полиции молча поклонился.

– Извините, что оказалась жива.

Родион улыбнулся, как порой умел: располагающе и хитро. Усы – крыльями.

– Наоборот, очень рад.

Его изучили внимательно, излишне тщательно для юной барышни, что-то там решили в умной головке и вынесли приговор:

– Что же, раз все счастливо разрешилось…

– Не совсем… Могу просить вас на приватную беседу?

– Конечно, почему же нет. – Эля взглянула не сестер и продолжила: – Хотите пообедать? У нас в столовой не накрыто, гостей не ждали. Но у Митрича на кухне наверняка готово. Сегодня он грозился жареными птичками и лангустами. Согласны?

Еще недавно одно название блюд поднимало в молодом организме волну аппетита. Но нынешний Ванзаров был холоден к кулинарным удовольствиям. Если не сказать равнодушен. А все дело в том, что… Ну, сейчас не до этого.

С благодарностью, но без сожалений он отказался.

– Тогда прошу в кабинет, – пальчик тонкой указкой дал направление.

Гигантский холл, называемый кабинетом, горел обоями ярко-кровавого цвета с крупными цветами. Свободные места на стене занимали картины, а остальное пространство – скульптуры и статуэтки. Многие были древними, некоторые даже египетскими. Воздух комнаты пропитался ароматом фруктового табака. Эльвира наблюдала за гостем: как ведет, что рассматривает.

– Вон там маленький Рембрандт, не пропустите, – направила она внимание на темное полотно с изображением какого-то царька.

Чтобы не показаться невежливым, Родион послушно изучил картину, скорее эскиз. Действительно: царь. Древний и мифический. Кого-то напоминает. Но какое до него сейчас дело.

– Садитесь, где удобно. Это кабинет отца. В нем ремонт сделали недавно, теперь я тут живу. Обои поклеили самого модного фасона. Вам нравится?.. Благодарю…

Маленький диванчик в шелковых подушках, кажется, служил девичьим ложем.

– Сильно любили отца? – спросил Ванзаров, садясь на массивный резной стул.

– Это слишком большой вопрос для короткого разговора. В субботу будет год, как его не стало… Он слишком много значил для меня… Для всех нас. Отец своим трудом составил капитал, начинал с крохотной мыловарни и вот достиг всего. Теперь это надо кому-то сохранить.

– Простите, но в субботу будет конкурс красавиц…

– Как раз снимем траур, – Эля не улыбнулась. – С панихиды на праздник.

– Не велика ли цена для конкурса?

– Его Иван Платонович задумал. И дал необходимые средства. Я должна выполнить волю отца. Он хотел, чтобы я участвовала. Это ради его памяти. Отец верил в красоту, собирал ее, оберегал и делал все, чтобы красоты в мире становилось больше. Нашел самую красивую женщину в мире, на которой женился.

– Но, кажется, ваша матушка…

– Да, она тоже участвует. И сестры. Вас что-то смущает?

– Мне показалось, у вас странные отношения…

– Не обращайте внимания. Как говорится: «Nulla familia sine macula est»[5]. У нас очень дружная и любящая семья. Сестры вышли замуж, живут своими домами, через три года мой черед.

– Окончили классические курсы?

– Благодаря отцу получила неплохое домашнее образование. Он хотел, чтобы мы были разносторонними личностями. А не замужними курицами.

Трудно поверить, что младший ребенок настолько не похож на старших. Природа обделила ее красотой, но щедро восполнила иным. Вот только неизвестно, насколько острый ум нужен девушке для семейного счастья. Не обрежется ли оно?

– Хотите знать, почему у меня черные волосы? – спросила Эля.

– Если угодно…

– Когда умер отец, со мной что-то случилось. У меня были светло-золотистые кудри. Но на следующее утро стали чернеть. Кто-то седеет с горя, а я вот превратилась в брюнетку… Да, что же! – вдруг вскрикнула Эля. – Какой вы хитрец, Антон Иванович, настоящий сыщик, вытрясли из меня что хотели. Я болтаю, как Ляля, а вы молчок. А ну, выкладывайте, с чего вы решили, что убита именно я?

Господин Ванзаров втайне полагал, что неплохо разбирается в женщинах. Особенно в барышнях. Особенно с васильковыми глазами. Кстати, у этой глаза глубоко-карие. Хорошо, что в них влюбиться невозможно, не то что в других… Да, так вот… Родион искренно полагал, что знает женские повадки и может их предугадывать, а то и управлять ими по своей воле. Но госпожа Агапова разбила хрупкую уверенность вдребезги. Как себя вести с маленькой брюнеткой – непонятно. Кажется, она была сильнее. И потому оставалось одно средство: правда. Ну, почти правда.

– Сегодня на улице была найдена мертвая девушка…

– Ac cadaver?[6]

– Совершенно cadaver, даже заледенела. Примерно вашего возраста и телосложения. Во всяком случае, платье с розочками, которое описала госпожа Маслова, было признано вашим. Как и хризантема с цифрой «четыре».

– Тетю Лиду допрашивали из-за этого?

– Выяснял, – подправил Ванзаров. – К счастью, жертвой оказались не вы. Теперь надо найти кто. Если только не согласитесь съездить на опознание, но…

От него потребовали тишины повелительным жестом.

– Говорите, платье в розочках и мой номер?

Подтверждения были излишни.

– Это платье у меня выпросила Лиза, наша горничная. Для чего-то ей надо было. Мне не жалко, а ей радость. Я и разрешила взять.

– Дома ли она?

Эля вышла и быстро вернулась, села тихо:

– С утра ушла. Никто не знает куда. Уже давно должна быть… Вы думаете…

– Думать некогда, опишите вашу горничную.

Умная барышня задумалась и смогла сказать только: хорошенькая. Под такой словесный портрет подходила большая часть прекрасной половины столицы. Ну нельзя же требовать от девушки точное описание, как в антропометрическом бюро.

– Сколько ей лет?

– Не представляю… Очень свежа и молода.

– У Лизы были недоброжелатели?

– Какие враги могут быть у горничной? Милейшее существо, простодушное, глуповатое, но честное. Очень строгих правил, даже излишне строгих. Мечтает только об одном: выйти замуж. Мы очень дружны с ней. Кому надо ее убивать?

Именно это он и предполагал услышать.

– В таком случае, Эльвира Ивановна, ответьте честно, как на исповеди…

– Как прикажете, Антон Иванович…

– Может ли кто-то желать вашей смерти?

Его смерили презрительным взглядом:

– А вы мне показались умным человеком, не как полицейский.

– Вы обещали ответить.

Сделав ручкой особенный жест, очень женский, Эля сказала:

– Посмотрите на меня: откуда у такой барышни враги? Я ведь еще не замужем.

– И никого, даже самым нелепым образом, не можете подозревать?

– Разумеется – нет! Какой в этом смысл? О чем вы, господин Чиж?

Вот теперь следовало нанести удар, который тайно ковался под молотом логики. Для солидности Родион вскочил:

– Смысл не видите? Смысл простой. Кто-то не знает вас в лицо. Но у него есть точное описание: хризантема с четверкой и платье с розочками. Перепутать невозможно. Он знает только одно: вы обязаны прибыть на собрание. Концертный зал «Помпеи» – место общедоступное, гуляй сколько хочешь. Остается дождаться девушку с четверкой около зала, пригласить под каким-то предлогом в тихое место и там закончить дело. И выбросить труп на улицу. Весь смысл перед вами.

Барышня притихла. От уверенности не осталось и следа. Неужели напугана?

– Вы полагаете… – начала она.

Но Ванзаров закрепил победу:

– Не я – логика. На вас было совершено покушение. Вернее – на девушку с хризантемой. Нельзя предвидеть, что барышни поменяются платьями, а вы останетесь на фабрике. Лиза оказалась на вашем месте случайно и погибла. Меньше всего меня волнует сам убийца, это наемник, найти его несложно. Надо поймать того, кто его послал. Без вашей помощи это невозможно.

– Как ее убили?

– Скажем, ножом по горлу.

Храбрая девица невольно вздрогнула. Смерть горничной она переживала куда искренней и сильней, чем сестры с матерью оплакивали ее. Такой вот парадокс.

– Лизу жалко ужасно. Но я не знаю, чем вам помочь. Не представляю, кому нужна моя смерть. Да еще такая.

– Где вы были с утра? – вдруг спросил Родион.

– В конторе нашей фабрики, на Курляндской улице. Пытаюсь изучить дело. Отец не успел передать, приходится самой разбираться.

– Сколько там пробыли?

– Весь день, оттуда сразу домой на извозчике.

– Почему не поехали на собрание конкурса?

– Жалко тратить время на такие глупости. Уж как-нибудь справлюсь…

– Кто-нибудь знал о ваших планах на день?

– Секретаря у меня нет.

– Тогда не ищите вашего убийцу на фабрике.

– Почему так думаете?

– Вы были на виду. Если бы кто-то из фабричных планировал вас убить, не пришлось бы усложнять задачу платьем и хризантемой. Ошибки бы не случилось. Нельзя предвидеть, что барышня предпочтет дамским посиделкам и болтовне о платьях скучную контору.

– Господин Чиж, на что вы намекаете?

Собрав всю силу внушения, какой обладал, Родион сказал:

– Отриньте все привычное и посмотрите холодным взглядом логики. Ваш убийца где-то рядом. Ему нужно, чтобы вы умерли. Он неопытен: нанял глупого исполнителя. И погубил невинную душу. Думайте: кто это может быть? Кому выгодна ваша смерть?

– Таких людей нет, – твердо ответила Эля.

– Фамилия Ванзаров вам что-то говорит? Среди дальних или очень дальних знакомых?

– Нет… А кто это?

– Он проходит по этому делу. Пытаемся выяснить что-нибудь.

– Антон Иванович, я ценю ваше старание, мне очень приятно, но поверьте: логика завела вас в тупик. Единственное, что я могу для вас сделать, – это поехать на опознание. Если нужно. Ради Лизы – хоть сейчас.

Нет, все-таки замечательная девушка. И хорошо, что не красавица. Ванзаров дал страшную клятву защитить ее любой ценой, чего бы это ни стоило его карьере. Про себя, разумеется. А вслух выразил свое восхищение мужеству и предложил не откладывать неприятную процедуру. Чтобы окончательно убедиться.

Вышли в гостиную. Эля только успела накинуть платок, как дверной звоночек разразился трелью. Словно спринтер, Клавдия Васильевна бросилась к двери. Что за гость такой долгожданный?

Цветочный магазин Ремпена известен на всю столицу. Когда нужен букет для свадьбы или другой приятной цели, одна дорога – к Ремпену. Хоть цветочки и стоили, как ужин в дорогом ресторане, но зато каждая барышня мечтала получить розы из этого магазина. Раз молодой человек преподнес растения от Ремпена, значит, намерения серьезные. На всякую ерунду столько тратить не будет.

В витрине располагались китайские вазы, в которых свежий товар был выставлен на всеобщий показ. Задержаться и поглазеть на цветочное изобилие считалось приятным развлечением. У витрины всегда торчала парочка зевак. Однако сегодня собралась немаленькая толпа. Ботаников или садовников среди публики незаметно, а все больше господа приличного вида. Неудержимое любопытство вызвали предметы, помещенные среди букетов для публичного знакомства, так сказать. А именно: призы первого Конкурса красавиц.

Здесь было чему удивляться. Победные трофеи красавиц казались неподъемными даже для иных мужчин. Так, например, над табличкой, извещавшей о призе за третье место, возвышался разъезд казаков чугунного литья с копьями и конями в поводу, весом в целый пуд и размером с добрый ящик. Подарок годился для кабинета генерала от кавалерии, но загадочным образом должен был радовать девушку. Наградой за второе место служила еще более уродливая вещь: литые бронзовые часы, над циферблатом которых торчали купидоны и загадочные звери – помесь змеи с крокодилом. Но главный приз превзошел все мрачные фантазии. Гигантская, иначе не скажешь, ваза, в которой жить можно, ростом с доброго городового, занимала витрину до самого верха. Многочисленные цветочки на фарфоре призваны были скрасить гнетущее впечатление. Для чего выбраны такие призы – было главным вопросом, занимавшим публику. Смешки и разговорчики, особенно из дамских уст, выносили уничтожающий приговор: кошмар и безобразие. Как обычно у нас: любое хорошее дело испортят глупостью. Вот если бы меня спросили, как надо… Ну и прочие любимые темы обывателей, которым и мороз не помеха.

Толпа судачила, но не расходилась. Как вдруг, совсем рядом, раздалось пение. Мотив был незнаком, но певец так старательно и душевно выводил незнакомые слова, что всеобщее внимание немедленно переключилось на него. И недаром.

Негр огромного роста в приличном, хоть и излишне полосатом костюме выводил голосом такие чудесные звуки, что публика была околдована. Никто не понял ни слова, но нежная, чуть щемящая мелодия, прилетевшая из далеких земель, зазвенела на русском морозе с нежданной теплотой. Невиданное чудо пело так проникновенно, будто хотело передать всю теплоту своего большого сердца этим незнакомым людям. Даже городовой, что всегда стоит поблизости, заслушался.

Песня кончилась. Исполнение наградили овацией. Чернокожий певец поклонился, протянул шляпу, которую скрывал за спиной, и, расплывшись чудесной улыбкой, быстро заговорил. Смысл был недоступен. Его старались угадать в знакомых звуках.

– Что-то про Маню говорит… – пояснили одни.

– Кажется, теперь про лов начал… – разобрали другие.

– Рыбный улов, что ли, интересует?

– Милейший, какой сейчас лов! Зима на дворе – нет лова!

– При чем тут лов? Он же отчетливо «лав» говорит. Какая досада: вот знал и забыл, что это значит!

– Опять какую-то Маню поминает. Барышню потерял, что ли?

– Нет тут Мани, уважаемый…

– Позвольте, не Маня, а «мани»…

– Это что же такое?

С гостем столицы пытались говорить по-французски, и даже знаток немецкого нашелся. Все без толку. Он улыбался широко и добродушно, кивал, но ничего не понял. Только шляпу протягивал. Простая мысль, что певцу, быть может, нужно немножко денег, почему-то никому не пришла в голову. Уж больно солидно выглядел он для попрошайки. Нет таких нищих в России, чтоб в костюме и шляпе милостыню просить. Да и место не самое подходящее.

И все же городовой насторожился. Не понравился чужестранец стражу порядка. Уж больно подозрительно себя ведет. Как бы чего не вышло. Приказав толпе подать назад, городовой решительно двинулся к певцу и потребовал «немедленно прекратить безобразие». Черный гигант только шире улыбнулся и протянул шляпу городовому.

Это совершенно недопустимо. Оценив физические данные противника, городовой подал тревожный сигнал. На свисток мигом примчались соседние постовые. И подхватив великана под локотки, предложили мирно пройти в участок. Он не сопротивлялся и даже радостно согласился. Нацепив на кудрявую голову шляпу, стражи порядка быстро уволокли нарушителя спокойствия с центральной улицы. А толпа еще долго обсуждала забавное происшествие. Но больше всего – удивительное пение. Прямо в душу запало.

В прихожей разразились гневные восклицания. Что-то сильно раздражало госпожу Агапову. За плотными дверями было трудно различить смысл сказанного, но Родион на всякий случай изготовился сносить укоры за пальто, которому в этом доме только тряпкой служить.

Клавдия Васильевна выскочила стремительно, ни на кого не глядя, клокоча гневом и все так же фыркая. Явно попался не тот, кого она с нетерпением ждала.

– …всякой дверь открывать! – послышался обрывок возмущения.

Шелковый халат, сверкнув бликами, исчез разноцветной молнией. А Эля почему-то села как подкошенная, словно силы внезапно оставили ее.

В проеме появилась серенькая юбка, а за ней нетвердой походкой вся девушка. Была она излишне растрепана, на щеках плыли пятна румянца, а взгляд бесцельно шарил по гостиной. Наткнувшись на Эльвиру Ивановну, девица осклабилась и пробормотала:

– Элчка…

Косяк двери помог сохранить равновесие. Бедняжку пошатывало отчаянно. Ей требовалась чья-то помощь, чтобы сделать следующий шаг. В гостиной находился только один джентльмен, он же настоящий рыцарь от полиции, но почему-то на Родиона напало отупение вроде столбняка.

– Чё, вы гспда… – попыталась сказать веселая барышня, но запуталась в языке и глупо захихикала.

Храбрая брюнетка пребывала в глубочайшей растерянности. Что уж говорить о Родионе. Явление живого трупа никак не входило в планы быстрого розыска. Хуже этого ничего не придумаешь. И так понятно: недавно зарезанная и замерзшая горничная – живехонька. Правда, не совсем в себе. С чего бы это ей так надраться?

Первой обрела волю Эльвира. Обхватив девушку, попробовала оторвать ее от двери, но сил не хватило. Помощь уже спешила. Родион бережно поднял женское тело, стараясь не дышать ядреным перегаром. По запаху в горничную влили не меньше штофа[7] дрянного вина. Лиза уютно свернулась у него на руках. Совсем легкая. Что и говорить, картина умилительная: полиция выносит бесчувственную девушку. Лебедев бы прослезился.

– В спальню несем? – спросил расхрабрившийся Родион. И ведь даже не понял, герой, какое счастье привалило: впервые в жизни носит девушку на руках. Причем живую и хорошенькую, хоть и пьяную. Нет, бесчувственный медведь, одним словом.

– Давайте на кухню.

Царство кастрюль и сковородок несло печать величия, как и все в доме мыльного короля. Дровяная плита размером с маленький дом в изразцах, ряды медной посуды на любую фантазию и даже собственный шкаф-ледник (вещь редчайшая, американская) говорили сами за себя: покойный хозяин поклонялся не только красоте, но и гастрономии. Что верно: отменно запеченный поросенок с гречневой кашей даст фору любой красотке или картине маслом какого-нибудь передвижника. Центр кухни занимал массивный обеденный стол, накрытый на четыре персоны. Среди тарелок, блиставших зеркальной чистотой, уже возвышались блюда с холодными закусками. Сегодня на обед подавали: говядину по-фламандски, лангустовые шейки а-ля Стэнли и жареные ортоланы с крутонами. Ароматы провансальских трав, соусов и майонеза щекотали обонятельные точки нежными мечтами. Но Родион остался глух к великолепию обеда. Прямо не узнать юношу: раньше от еды за уши не оторвать, такой гурман прожорливый. А теперь? И ведь все потому… Нет, сейчас не об этом.

Главное богатство кухни олицетворял повар Митрич. Статный мужчина, на две головы выше Ванзарова, блистал белозубой улыбкой, а загорелый лик его украшал отменный галльский нос в форме кривой морковки. Ну а какой повар, как не выписанный француз, может творить в таком хозяйстве?

Явление обомлевшей Лизы не произвело должного фурора. Видно, месье Митрич не такого навидался с прежним хозяином. Весело присвистнув и издав непременное «о-ля-ля!», он деловито смешал в граненом стакане пяток разноцветных жидкостей, долил ложку водки и прибавил сырое яйцо. Затем, нежно положив тело на руку, влил в него содержимое, омерзительное по виду. Лиза сильно закашлялась, так что потребовалось полотенце, но вскоре взглянула на мир осмысленными глазами.

– Ох, простите меня… – хрипло проговорила она.

– Желаете допросить покойную тет-а-тет? – тихонько спросила Эля.

Что оставалось сыскной полиции, когда умная барышня угадывает желания? Скрипнуть зубами и вежливо согласиться.

– Только маленькая просьба, Антон Иванович, не ищите в нашем доме больше никаких трупов, теперь, слава богу, все живы.

– Я постараюсь, Эльвира Ивановна.

– Вот и постарайтесь. Только после мне все перескажите. Договорились?

– Все, что смогу.

– Чудесно. Митрич, за мной!

– Oui, mon general![8] – ответил повар, воткнул разделочный тесак в поварскую доску и последовал за своей госпожой, как истинный мушкетер: с гордо поднятой головой.

Лиза тихонько застонала.

– Вам плохо? Может, воды? – засуетился Ванзаров.

– Нет, не надо ничего… Вы кто?

Господин Чиж не скрыл служебное положение.

– Сыскная полиция… А зачем?

– Елизавета… Простите, как по отчеству?

– Просто Лиза, так привычней.

– Хорошо, Лиза. Сегодня утром Эльвира Ивановна дала вам свое платье, такое в розочках, с большим вырезом. И на плечо еще украшение: хризантема с циферкой внутри… Что такое?

Лиза зашлась оглушительным ревом, с размазыванием слез по щекам, иканием и нервным питьем воды – аж зубы клацали. А ведь барышня Агапова дала точный портрет: миленькая дуреха. Как славно, что не все женщины умны. И ничего, живут счастливо.

Кое-как успокоившись, Лиза наконец пробормотала:

– Из-за него все…

Потребовались ласковые уговоры и залпы вздохов, чтобы горничная смогла внятно рассказать.

…Получив заветное платье, Лизавета со всех ног побежала в «Помпеи», мечтая записаться на конкурс красавиц. Свое личико, елеемое косметическими средствами, и фигурку, сохраняемую строгостями в еде, она считала достойными не только участия, но и самой победы. Однако радужная мечта померкла, как только она предстала перед хозяйкой конкурса. «Омерзительная жирная старуха» (характеристика Лизы) придирчиво осмотрела ее и осталась крайне недовольна. Тонкая девушка – как в талии, так и в чувствах – занервничала, но держала себя в руках. Так омерзительно ее никогда еще не разглядывали «сальным, гадким взглядом» (опять ее слова). Тогда «мерзкая жаба» (понятно кто) стала выяснять, чем барышня занимается и на что живет. Особо «старуху» интересовало, не является ли она билетной, бланковой или кабинетной[9]. Лиза с гневом отвергла подозрения: она бедная, но честная девушка, зарабатывает на хлеб руками, а не иными частями тела. Строгий ответ еще больше разозлил «каргу». Она заявила, что каждая участница конкурса должна иметь не менее трех оригинальных платьев. Лиза готова была продемонстрировать одно немедленно. Ей позволили зайти за ширму, где было зеркало в рост, и переодеться. Розочки с вырезом удивительно ей шли. Не имея иных украшений, Лиза приколола на левое плечо искусственную хризантему. Как только она появилась из-за ширмы, с «ведьмой» случился настоящий припадок. Она принялась «вопить дурным голосом», что Лиза украла наряд участницы конкурса и единственный способ избежать полиции – немедленно бросить платье и никогда здесь не появляться. Нервы бедной девушки не выдержали: заливаясь слезами, она скинула проклятую одежку, кое-как переоделась в свое и выбежала вон.

– Со мной обошлись так потому, что я – горничная. Человек второго сорта. Разве имеет право прислуга быть красивее барынь! Еще чего доброго обскачет. Вот меня и проучили, чтоб знала куда соваться, – закончила она.

– Что дальше случилось? – заботливо спросил Родион.

– А то и случилось, кабаков много, утешили добрые люди. Уж лапать стали, не знаю, как вырвалась, по улице вели, еле отстали.

– Как же с платьем?

– Ничего с ним не будет. Ведьма эта небось сама Эльвире Ивановне притащит еще с извинениями…

– Где вы его оставили?

Лиза посмотрела на мучителя глазами, полными слез:

– Вам-то что за дело до таких пустяков? Ну, за ширмой, кажется, бросила на пол. Плохо помню. Все смешалось…

– Кто-нибудь видел ваше переодевание?

– Я пораньше прибежала, старуха мерзкая одна в зале сидела.

– Который час был, хотя бы примерно?

– Не видала часов, не до того было, после трех, наверно…

– Давно в этом доме служите? – спросил Родион.

– Года два или что-то вроде…

– Эльвира Ивановна говорит, что вы большие подруги.

Чуть помедлив, Лиза ответила:

– Как барыне будет угодно.

Родион еще собирался узнать, как это хрупкая девушка в одиночку справляется с таким домом, но веселый звоночек дал о себе знать. Скорее врожденное любопытство и проклятая страсть совать нос куда не надо подхватили юного чиновника и понесли в гостиную. И как раз вовремя: он застал сцену, явно не предназначенную для посторонних глаз.

Клавдия Васильевна, в том же халате, нежно приникла к груди гостя, так что закрыла его совсем. Нежданное появление Ванзарова застало ее врасплох. Вдовушка резко отпрыгнула, словно оказалась в объятиях незнакомца случайно, оправила прическу и с нервной улыбкой спросила:

– Как, вы еще здесь? А я думала, уже закончили… Но все равно приятно…

И Ванзарову было приятно увидеть кое-что новое.

– Это из полиции чиновник… То ли Скворцов, то ли Воробьев… – госпожа Агапова изобразила легкомысленный жест, дескать, кто их там разберет, пернатых.

– Чиж Антон Иванович, – Родион поклонился гостю.