Угол атаки Гребиняк Алексей
– Уф! – выдохнул лейтенант.
– Пит, берегись, сверху! – заорал оператор.
Рискуя повредить себе шею, лейтенант обернулся и с ужасом увидел брюхо четвертого «МиГа», летевшего прямо над ними; было похоже, что он до сих пор летел позади них, а когда Джелли выпустил тормоза, вьетнамец едва успел уйти от столкновения и оказался над ними. С перепугу Пит резко двинул ручку от себя, да так, что к горлу подкатила тошнота, а самолет перешел в пикирование. Чертыхнувшись, лейтенант выровнял машину и осмотрелся. Вьетнамцы снова взяли его самолет в клещи. С того момента, как он увидел первый «МиГ», прошло секунд пятнадцать-двадцать.
– Мэт, ты в порядке? – спросил Пит.
– В порядке… – простонал оператор. – Мягче маневрируй, черт тебя дери! Меня стошнило!
– В смысле?
– В прямом! Еще раз так сделаешь – я облюю всю кабину, и у тебя замкнет проводку!
– Извиняй, парень… – натянуто усмехнулся Джелли.
Едва он это сказал, как один из «МиГов» пристроился вплотную к левому крылу. Его пилот накренился влево, чтобы американцы увидели подвешенные под крыльями ракеты, а потом начал делать руками какие-то знаки.
– Что он хочет от нас? – с недоумением спросил Мэт.
Внезапно Пит понял, чего хотел вьетнамец. Догадка была столь простой и страшной, что лейтенанта прошиб холодный пот.
– Он требует, чтобы мы следовали за ним и приземлились там, где он скажет… – произнес Джелли, облизнув пересохшие губы. Такого позора он не пожелал бы никому. Вряд ли может быть что-то хуже для солдата, чем без единой царапины оказаться в плену, да еще отдать врагам исправное оружие.
– А не пошел бы ты к черту, сраный Вьетконг?! – заорал Мэт, показывая вьетнамцу оттопыренный средний палец.
Тот в ответ показал кулак – и тут же перестроился правее, оказавшись точно перед носом «Фантома», а потом включил форсаж. Сопло его двигателя засияло так, что даже при свете дня был виден факел пламени, тянущийся за самолетом. Истребитель Джелли, летевший метрах в тридцать позади, почти сразу начало ощутимо трясти, как на ухабах, – реактивная струя «МиГа» стала создавать дополнительное сопротивление, и скорость угрожающе падала, приближаясь к минимальной.
– Он нас в штопор сейчас вгонит! – не выдержал Мэтью.
– Вижу… – Пит клацнул зубами, потому что «Фантом» трясло все сильнее и сильнее. Впечатление было такое, будто он на полной скорости ехал по разбитой вдрызг дороге. Летчики уже с трудом различали показания приборов.
«МиГ» впереди покачал крыльями и стал отворачивать влево. Этот сигнал во всем мире означал только одно – «следуй за мной». Пит почувствовал, как его снова прошибает холодный пот. «Может, катапультироваться, и все? – подумал он. – Черт, да партизаны меня в тюрьме сгноят! Где мы, черт дери, – над Вьетнамом или уже над Лаосом?»
– Медведь пять-ноль-семь, это Бешеный Пес, где вы? – спросил руководитель полетов.
– В заднице! – честно ответил разгоряченный Пит, после чего связь прервалась. То ли экипаж самолета радиоэлектронного противодействия, кружившего над Лаосом, поставил помехи не на тех частотах, то ли еще что – но в наушниках теперь раздавался нескончаемый треск разрядов.
– Рация сдохла! – Джелли бросил взгляд на топливомер и опять похолодел – керосина осталось всего на десять минут. Всего на десять – а потом катапультирование (или посадка) и плен. «Черт, мы же по плану должны были сейчас дозаправляться над Лаосом…» – некстати вспомнил он.
Один из «МиГов», летевших слева, видимо, устал ждать и бросился наперерез американцам. Его хвост, украшенный золотой звездой на красном фоне, промелькнул почти вплотную к лобовому стеклу «Фантома», и Джелли, выругавшись, взял вправо, чтобы не столкнуться. Другой вьетнамец тотчас подлетел поближе, вынуждая Пита забирать еще правее. Они играли с ним, как кошки с мышкой, не позволяя приблизиться к границе с Лаосом или отвернуть в сторону Южного Вьетнама и отгоняя в глубь страны.
Пит в эти минуты успел отчаяться и решить подчиниться им, потом разозлиться и решить драться, потом снова отчаяться. Ему не хотелось оказаться в плену вместе с самолетом – за это в любом случае грозил трибунал и лишение воинского звания. И в то же время он боялся просто катапультироваться, потому что в этом случае его могли сразу убить. И никакие спасательные команды не подоспели бы на помощь – слишком далеко отогнали его от границы…
Наконец, когда стрелка топливомера показала, что керосина в баках осталось всего на три минуты, Джелли сдался окончательно. «Я сделал все, что мог, – сказал он себе, словно оправдываясь. – Была бы пушка – я бы пострелял по ним, а что толку с ракет? Они на такой дистанции бесполезны…»
И покачал крыльями, давая понять вьетнамцам, что он готов следовать за ними. В душе теплилась надежда, что до их аэродрома он не дотянет, и тогда можно будет с чистой совестью покинуть самолет. А там будь что будет.
– Мэт, у нас керосина на несколько минут. Будь готов катапультироваться, как только встанут двигатели, – предупредил он оператора.
– А можно я прямо сейчас? – по голосу Мэтью Пит понял, что тот вот-вот сорвется и натворит делов.
– Валяй… – вздохнул летчик. – До встречи в Чикаго!
– Скорее в «Хилтон-Плаза»… – нервно хихикнул оператор.
Пит поморщился: Мэт намекнул на то, что им обоим, скорее всего, не избежать плена. В отеле «Хилтон», расположенном в Ханое, коммунисты разместили лагерь для пленных американцев.
За спиной Джелли глухо хлопнули пиропатроны; самолет слегка тряхнуло, когда кресло с оператором вылетело из кабины. Пилот одного из летевших рядом «МиГов» проводил его взглядом и, подлетев почти вплотную к Джелли, выразительно чиркнул ребром ладони по горлу, указав назад. Пит торопливо кивнул – мол, не буду, понял…
Два «МиГа» пристроились справа и слева от «Фантома», один впереди, а последний – сзади и выше. В таком виде американца и погнали на северо-северо-восток. Когда керосина в баках оставалось секунд на тридцать, «МиГ» впереди вдруг покачал крыльями, выпустил шасси и стал разворачиваться влево со снижением. Пит поспешно выполнил его маневр – и только тогда увидел впереди взлетно-посадочную полосу.
«А если сейчас перелететь ее и разбить самолет о деревья?» – мелькнула у него шальная мысль. Но лейтенант тут же отмел ее, понимая, что тогда церемониться с ним никто не будет. Вот если посадит самолет целым – тогда ладно. А за разбитый могут и при попытке к бегству застрелить…
Он приземлился и покатил по полосе. Двигатели захлебнулись как раз на ее середине, но лейтенанта это уже не волновало. Остановившись, лейтенант остался сидеть в кабине, не открывая фонаря. На душе у него было удивительно пусто и отвратно.
К самолету подъехал темно-зеленый джип, набитый автоматчиками в черных комбинезонах. Пит про себя отметил, что лица у них совсем не азиатские – скорее европейские. Что ж, этого следовало ожидать – слухи об участии русских в войне ходили давно…
Парни работали быстро и четко: вытащили из джипа раздвижную лестницу, приставили ее к борту, потом один из них поднялся по ней и знаком приказал открыть фонарь. Двое других стояли рядом с автоматами, держа кабину на прицеле.
– Open the cockpit![1] – Парень, стоявший на лестнице, рявкнул так громко, что Джелли услышал его даже сквозь толстенное стекло фонаря.
Сразу вслед за тем один из автоматчиков дал очередь в воздух. Пит вздрогнул от неожиданности, затем с нарочитым презрением на лице неторопливо открыл фонарь кабины. Поджилки у него все-таки мелко тряслись. Он очень хотел жить. В кабину ворвался жаркий воздух, и Джелли вдруг ощутил, как он устал.
– Hurry up! – приказал парень. – Where is your copilot?[2]
– Ejected a few minutes ago, – произнес лейтенант, расстегивая привязные ремни. – Get out from ladder, oaf, I need it. Where is your boss?[3]
«В конце концов, – подумал он, – теперь, главное, вести себя нагло. Без меня этот самолет бесполезен, только я тут знаю, как на нем надо летать… Глядишь, еще и обратно улечу… если прикажут перегнать его куда-нибудь и заправят… А нет – так подожгу его, а сам в лес сбегу…»
– Shut up! – Парень неожиданно сильно двинул летчику под дых. У Пита аж дыхание перехватило, и он согнулся, ухватившись за стекло фонаря, чтобы не свалиться с самолета. – Follow me, hurry up![4] – он быстро спустился с лестницы.
Пит с ненавистью посмотрел на широкоскулое лицо бойца.
– I will pay you back for it…[5] – прошипел он.
Парень расхохотался и поднял автомат:
– Come on, or I will shoot. One… Two…[6]
Ствол смотрел летчику прямо в лицо. Джелли пришлось спуститься на землю. Его затолкали в джип и заставили лечь на пол. Один из автоматчиков сел за руль, и тут издалека донесся свист реактивного двигателя, словно где-то садился самолет. Спустя несколько секунд шум стих, и кто-то забрался на сиденье рядом с водителем, после чего джип рванулся с места и понесся по взлетной полосе. С минуту они ехали по аэродрому, несколько раз круто поворачивая вправо и влево, а потом въехали в тоннель – стало прохладней, да и свет был не таким ярким, как солнечный. Почти сразу машина остановилась.
– Stand up![7] – скомандовал кто-то.
Пит вылез из джипа, и тут же в глаза ему ударил яркий свет мощных фонарей. Летчик зажмурился.
– Welcome to hell, Mr. Jelly, – вежливо сказал кто-то. Среди тех людей, что брали Пита в плен, его не было – голос оказался незнакомый. Разглядеть его лицо летчику не удавалось из-за света фонарей. – My name is Captain Death. Tell me all about your plane, please. All![8]
Те, в черных комбезах, говорили по-английски с жутким акцентом – чувствовалось, что он им еще совсем чужой. А этот разговаривал не блестяще, но практически свободно.
– I’ll speak just in American ambassador’s presence…[9] – начал Пит, и тут же все расхохотались.
Потом кто-то от души врезал ему по ребрам, а когда летчик пришел в себя, тот же человек доходчиво разъяснил, что посла тут нет и в ближайшие годы не будет, а говорить все равно придется. Пит храбрился и требовал вызвать посла, ссылаясь на всякие конвенции, международные договоры и прочие документы. Однако, когда русский капитан достал пистолет и пообещал отстрелить пилоту пальцы на ногах, тот сдался и рассказал все, что знал. А затем в ангаре появились вьетнамцы, которым янки и отдали без всякого сожаления.
– Fucking Soviets bastards![10] – выкрикнул на прощание Джелли.
– Relax![11] – саркастически посоветовал капитан.
…Его отвезли в лагерь для военнопленных, где Джелли встретил своего оператора и ведущего. Выслушав его, Уатт посоветовал:
– Держи язык за зубами. А не то трибунал и разжалование – лучшее, что тебе светит за такое…
– Ты прав, – вздохнул лейтенант.
…Их пути вскоре разойдутся.
Капитан Уатт пробудет в плену до 1973 года, пока его не обменяют на вьетнамских военнопленных. В дальнейшем он вернется в Штаты, где в восьмидесятые станет преуспевающим бизнесменом.
Лейтенант Джелли и его оператор до обмена не доживут: в 1968 году вьетнамцы используют их как живой щит. Пилотов посадят в железную клетку, которая будет находиться посреди моста через реку Хоабинь, что на северо-западе Вьетнама. Разведка американцев сработает четко, и мост перестанут бомбить из страха зацепить своих. Однако вскоре одиночный американский штурмовик перепутает этот мост с другим, расположенным выше по течению, и разбомбит его. Одна из бомб попадет точно в клетку…
Экипаж Тома Хадсона признают погибшим. Лишь в 1995 году поисковые группы найдут место падения его самолета. Тогда же они узнают горькую правду о судьбе Джелли и Джонсона…
Глава 15
Особенности русской охоты
Операцию по захвату «Фантома» Хваленский провел ювелирно.
Для начала определил, что ему может помешать. Список оказался коротким: вьетнамский замполит, полковник Цзинь и нехватка информации о противнике. Замполит активно стучал на русских в местную службу государственной безопасности, полковник Цзинь не допускал нарушения приказов, а нехватка информации… нехватка информации просто была.
Замполиту капитан намекнул, что его сожительство с прелестной крестьянкой из соседней деревни – секрет Полишинеля, а потому легко может стать известным его, замполита, непосредственному начальству. За такое некрасивое поведение того наверняка сослали бы рядовым в джунгли Южного Вьетнама или на Тропу в Лаос – и потому он быстро перестал изводить Хваленского вопросами и уточнениями.
Полковник Цзинь устранился самостоятельно, отбыв в Ханой на учебу. А с его заместителем уже вполне можно было договориться.
Тяжелее всего было с нехваткой информации о противнике. Причем даже не о технических качествах его самолетов – это хоть и примерно, но знали, – а о том, откуда обычно эти самолеты прилетают, в каком количестве и зачем.
Офицеры, руководившие полетами, наотрез отказались помогать Хваленскому, когда он попросил их рассказать об этом.
– Вам запрещено воевать, – сказал один из них. – Мы не можем помогать. Учите, как должны, но воевать вам нельзя.
– Я их, конечно, понимаю, – сказал Хваленский, приехав с аэродрома в лагерь и заглянув в холодильник. – Своя жопа дороже. Ладно. Как говорили мудрые люди, кратчайший путь к сердцу мужика лежит через желудок… Или печень.
– Что вы задумали, Михаил Антонович? – спросил Володя.
– Скоро узнаешь… – таинственно хмыкнул капитан.
Через несколько дней капитан пригласил вьетнамских офицеров отметить его день рождения за парой бутылок русской водки. Чести быть приглашенными удостоились заместитель Цзиня и два руководителя полетов, более-менее тепло относившиеся к инструкторам. Они сперва отнекивались, потом согласились. Сначала пили за победу, Хо Ши Мина и Советский Союз. Потом за здоровье капитана. Потом еще за что-то… Непривычно крепкая по сравнению с местным алкоголем водка быстро ударила вьетнамцам в голову, и вскоре кое-кто из них лежал в стельку пьяный, а остальные вместе с Хваленским пели в голос:
– Ой, моро-оз, мороооз, не морозь меня… меня… моего коняаааа…
Лейтенанты в сем действе принимали чисто формальное участие. Во-первых, водки было в обрез – едва хватало, чтобы подпоить вьетнамцев. Во-вторых, день рождения у капитана был зимой. Однако Ашот незадолго до того что-то мудрил с самодельной брагой, и потому добавка к водке все-таки нашлась. Из чего он ее делал, осталось загадкой, потому что горец так и не рассказал. Но даже у капитана потом двоилось в глазах, а уж вьетнамцев она и вовсе добила окончательно. Они принялись петь свои народные песни, а лейтенанты пытались им подпевать. Хоть слов никто из них не знал, получалось вполне ничего себе.
Около полуночи Володя, изрядно уставший от песнопений, вышел помочиться во двор. Сортир почему-то был заперт (как оказалось утром, чуть раньше один из вьетнамских офицеров вышел справить малую нужду, но уснул сразу после того, как запер дверь изнутри). В небе, словно начищенная серебряная монета, сияла луна. Ее лучи осветили утоптанную площадку неподалеку от хижины.
Иногда чистый лист бумаги, забора или ученической парты странным образом действует на человека. Он может забыть обо всем и нарисовать что-то на этом свободном пространстве или написать. Так было и с Володей. Он направился туда и, расстегнув брюки, оросил площадку. В разгар процесса, мечтательно улыбнувшись, он начал выводить струей на песке заветные буквы: «Л», «И», «Л», «Я». Получалось затейливо, с завитушками, но вполне читабельно.
На душе у Володи было необыкновенно хорошо. Во-первых, пришли письма от друзей и родителей. От Лили, правда, ничего не было – но он утешил себя тем, что ее письмо, видно, еще не успело дойти. А во-вторых, он снова поднимался днем за облака. Это ему всегда придавало сил и поднимало настроение.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! – вдохновенно напевал себе под нос старлей, пенной струей выводя на песке имя своей возлюбленной. Оставалось закончить только букву «Я» – и шедевр был бы готов. Но сделать это Володе было не суждено – из темноты ему на грудь бросилось что-то рыжее, похожее на огромную кошку. Немаленькую такую кошку – с волкодава размером. Она придавила старлея на землю, и он явственно почуял, что дело пахнет керосином, разглядев немаленькие клыки.
– Мама!!! – заорал Володя и каким-то небывалым финтом выкрутился из объятий ночного гостя.
Тот то ли рыкнул, то ли мяукнул – старлей, не тратя времени попусту, вскочил и, придерживая брюки, метнулся в хижину. Зверь бросился следом, но Володя проворно захлопнул дверь прямо перед его носом, после чего сунулся в комнату, где пировал с вьетнамцами «именинник». Дым стоял коромыслом, и на перепуганного старлея никто не обратил внимания, Володя вытащил из кобуры свой табельный «ТТ» и выпустил всю обойму сквозь дверь. Потом осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу.
Там было пусто.
В комнате продолжали петь песни.
На выстрелы прибежали часовые-вьетнамцы. Поглядев на дверь, больше напоминавшую теперь дуршлаг, один из них вежливо поинтересовался, с кем воевал товарищ Маргелов.
– На меня напал тигр! – возбужденно воскликнул старлей. – Вот такие клыки! – он развел все еще дрожащие руки на полметра. Хмель из его головы выветрился мгновенно, остался только запах алкоголя.
Часовые переглянулись.
– Тут водятся тигры, – подтвердил один из них. – Но не такие большие.
В глазах второго бойца явственно читалось: «А был ли мальчик? Или это была белочка?»
– Не, ну он поменьше был… – смутился Володя. – Как это… не знаю. Давайте следы поищем!
Осмотрев землю вокруг хижины, они и в самом деле нашли следы. Судя по ним, тигр был еще молодой, невесть как приблудившийся к лагерю.
– Голодный, наверное… – посочувствовал часовой. – Или играть хотел…
Володю передернуло – перспектива быть сожранным заживо его ничуть не прельщала. Он шмыгнул в дом и, накатив еще полстакана Ашотовой браги, завалился спать.
…Досталось и Васе, хотя он тоже много не пил. Под утро ему приснилось, будто в хижину пришел слон и лег отдыхать прямо на него. Вскоре старлею стало трудно дышать, а потом он понял, что все это ему не совсем снится. Дышать и правда было трудно. Вася от страха проснулся и понял, что на нем лежит чье-то храпящее тело. Это оказался один из вьетнамцев, не разглядевший впотьмах, что койка уже занята, и рухнувший туда. Оставив союзника досыпать на своем месте, Вася перебрался в капитанский джип, где и продремал до утра.
При этом ему снилось, что к нему пришел тигр и сидит перед ним, изредка тихонько рыкая и трогая его лапой. Вася сквозь сон послал его по матери, отвернулся и уснул опять. Утром он, посмеиваясь, рассказал это Володе, а тот не на шутку перепугался:
– Так на меня ночью напал же! Может, тот же приходил?!
– Серьезно? Я думал, мне снится…
– Я сам следы видел!
– Пойдем посмотрим, может, возле джипа тоже остались?
Увы, возле того места, где ночью стоял «козлик», все уже было затоптано.
…Что до Ашота, то великий винодел отключился лишь после того, как убедился, что все вьетнамские союзники уже спят мертвецким сном. Ему повезло больше всех – никто не гонялся за ним и не пытался отобрать койку, поэтому он выспался лучше всех.
Когда рассвело, вьетнамцы с трудом разбрелись по своим баракам, а Хваленский подытожил:
– Ну вот и договорились…
– О чем? – поинтересовался Ашот, отрываясь от чашки с водой.
– О нашем дежурстве. Будем через сутки дежурить вместе с вьетнамцами. Ты, Ашот, с Васей, а я – с Володей.
– О, как! – восхитился Вася. – А когда заступаем?
– Завтра.
– Вот и славно… А то что-то сегодня я не в форме.
– Не в форме, говоришь? – усмехнулся капитан. – Это можно поправить. Вон твоя форма висит на вешалке…
– Не, не надо… – покачал головой старлей. – Ашот, все не выпивай, мне оставь…
Два советских летчика теперь постоянно дежурили на аэродроме, готовые по первому сигналу взлететь на перехват. Еще двое должны были максимально быстро присоединиться к ним.
Сложнее оказалось узнать расположение вьетнамских зенитных батарей и ракетных комплексов. В штабе полка Хваленскому удалось узнать лишь тот факт, что к югу есть таковые, но не более. Действовать пришлось на свой страх и риск.
Засаду решили устраивать на группу американцев, охотящуюся за радарами ЗРК. Трижды враги прилетали с одного и того же направления, на одной и той же высоте, шли одними и теми же маршрутами, неизменно используя прежние позывные… И каждый раз один самолет летел впереди, дразня вьетнамские расчеты, а потом последним уходил на нейтральную территорию.
В общем, янки просто напрашивались.
– Будем ловить живца, – решил Хваленский. – Лишь бы ракетчики его не стукнули…
– Как брать-то будем? – спросил Вася.
– Подходим на малой высоте и большой скорости, – объяснил капитан свой замысел, – разделяемся на две пары, зажимаем его в клещи, при необходимости давим на психику. Но аккуратно – самолет нужен целым. А потом заставляем повернуть к нашему аэродрому и там сажаем…
– Думаете, сможем? – с сомнением сказал Володя.
– Сможем! – Хваленский решительно рубанул ладонью воздух. – Времени навалом! Давайте обсудим варианты, прикинем, что к чему, и попробуем!
На обсуждение ушло несколько вечеров. Было решено загонять целый самолет, в крайнем случае повредив ему один двигатель выстрелом из пушки.
– В идеале нам нужен исправный и пригодный к полету «Фантом», – подытожил капитан.
– А потом что с ним сделаем, дядь Миш? – поинтересовался Володя.
– Посмотрим, – ответил Хваленский. – Может, себе оставим, может, в Союз отдадим… По ситуации, в общем.
– А нам он на кой ляд сдался? – не унимался старлей.
– Ну, вот не дай бог война… – наставительно сказал капитан. – Кое-кто из наших, советских, летчиков знает, как с «Фантомом» драться, а большинство – нет. А если будет у нас «Фантом» трофейный – можно и тренироваться, и американцам подлянки устраивать, и на разведку летать… Логично?
– Ну, в целом да… – был вынужден согласиться Володя.
Ознакомиться с «Фантомом» поближе и допросить пилотов в самом деле было бы весьма неплохо. Увидеть тех, кто пилотировал ранее сбитые ими машины, летчикам не удавалось. Равно как и сами сбитые машины. Вьетнамцы чинили этому всяческие препятствия, заявляя что-то о том, что это их война, а не Советского Союза, и потому нечего русским специалистам разгуливать по стране. Пусть делают то, за чем приехали, и не высовываются. Не слишком доверяли, хотя большую часть вооружения поставлял все-таки СССР, а не Китай. Как рассказывал Хваленскому тот зенитчик в санатории, так обходились со всеми спецами – даже с теми, кто должен был усовершенствовать поставляемое в страну вооружение и потому обязан был по долгу службы обследовать уничтоженную вражескую технику. С одной стороны, их можно было понять, с другой – было обидно.
– Китайцам-то все показывают и отдают без проблем, – чертыхался майор после седьмой рюмки. – А нам только то, что еще не растащили на сувениры…
Одним словом, американцев при любом раскладе надо было взять живьем. Даже пожертвовав самолетом. Из прослушивания переговоров Хваленский знал, что на обратном пути янки дозаправляются над Лаосом от летающих танкеров – специальных самолетов-заправщиков. Из этого он сделал вывод, что после атаки ударные машины американцев отходят с минимальным количеством топлива и вряд ли рискнут ввязываться в бой.
– Вот и ответ, – понял он. – Надо не дать ему долететь до танкера… Вот тут он наш будет!
В тот ясный летний день едва заправленные и вооруженные «балалайки» выкатили к полосе, РП сообщил о появлении «охотников».
– Хорьки прилетели! – прозвучало в эфире кодовое слово.
Дежурили в это время Вася с Ашотом; капитан что-то делал в ангарах, а Володя готовился летать с курсантом на «спарке». Пока Хваленский и Володя бежали к самолетам, Вася с Ашотом вырулили на старт. После взлета Вася с Ашотом кружили над базой, ожидая, пока взлетят остальные. Потом вся четверка на бреющем направилась в указанный РП квадрат.
Дальше все прошло как по маслу. Американца взяли в клещи и погнали к себе. Робкие попытки сбежать сразу пресекались Васей, очень обидевшимся на неприличный жест одного из пилотов. Вскоре янки был загнан аккурат на их базу, следом сели «МиГи». Хваленский выпрыгнул из кабины еще до того, как подали стремянку, – рядом как раз проезжал джип с пленными, и он спешил допросить их. Прежде чем появились вьетнамские офицеры во главе с разъяренным замполитом, капитан уже узнал от американцев все, что хотел, и потому позволил союзникам увести их.
– А их самолет будет наш, – нахально заявил он замполиту. Тот безмерно удивился, но Хваленский продолжал: – Мы пригнали – значит, и самолет наш.
– Но ведь на наших самолетах! – нашелся вьетнамец.
– Но ведь мои пилоты… – пожал плечами капитан. И повернулся к собеседнику спиной, давая понять, что разговор окончен.
Пока Хваленский допрашивал американцев, остальные техники по-быстрому отбуксировали «Фантом» в один из подземных ангаров и заперли его там. Вьетнамцев туда не допустили. Заместитель Цзиня связываться с обнаглевшими инструкторами не стал (о «свободной охоте» речи на совместном застолье не шло), а просто доложил вышестоящему начальству. Капитан же, избавившись от пленников, сразу позвонил в Ханой своему начальству – генералу Абрамцеву, старшему группы военных специалистов, и вкратце обрисовал ситуацию.
– Как вы кстати, капитан… – усмехнулся тот. – Мне как раз сейчас в Москву докладывать надо… что тут у нас и как… Говорите, ваш трофей пригоден к полету?
– Пригоден. Правда, один из пилотов катапультировался, но это мелочи.
– Прекрасно. А пилоты живы?
– Вьетнамцы уже забрали их…
– Ладно. Этот вопрос мы решим сами. Ждите вечером транспортник, наши ребята заберут этот ваш самолет.
– Есть, товарищ генерал-майор.
– От лица командования объявляю вам благодарность за проделанную работу.
– Спасибо.
– Отчет о бое передадите старшему группы.
– Так точно.
– Всего доброго, капитан.
– До свидания, товарищ генерал-майор.
Положив трубку, Хваленский перевел дух и посмотрел на стоявшего рядом Володю:
– Ну, пойдем, что ль, на память с трофеем сфотографируемся…
Вечером, когда лейтенанты вернулись наконец в лагерь, их ждал приятный сюрприз. Письма с родины.
Володя с замиранием сердца вытащил из общей пачки два своих. Одно от отца, другое – от Лили.
Поколебавшись, первым вскрыл ее письмо.
«Здравствуй, Володя!
Ты так неожиданно пропал – я даже не успела попрощаться. В тот вечер просто пришлось к врачу идти, и я до сих пор неудобно себя чувствую за то, что не сказала тебе. Прости, пожалуйста, что так вышло…
У меня все по-старому. Учусь, скоро и сама буду учить детишек. В сентябре будем проходить практику. Так хочется побыстрее в школу. Как смешно – снова в школу! Где ты сейчас служишь? Так таинственно начал письмо – «жаркая южная страна»… И так таинственно пропал… Даже не сказал, что улетаешь служить в другое место. Ты там насовсем или на время?
Лиля».
Прочитав письмо отца (ничего особенного, тот передал привет да шутливо поинтересовался, не продолжает ли, часом, сын дело отца в плане помощи нуждающимся), Володя сразу принялся писать ответ Лиле. Мысли путались, выходило не очень складно, но от души:
«И снова привет с югов!
Я загорел, как черт, и уже привык к зеленому чаю. Иначе тут никак – от холодной воды только больше хочется пить.
По-прежнему летаем. Сегодня принудили к посадке нарушителя – пересек, зараза, границу и пер себе в глубь наших территорий. Пытался сопротивляться, но у нас не забалуешь – припугнули, он успокоился и за нами полетел как миленький. Я после вылета пришел к себе в комнату, гляжу – твое письмо! Долго же оно шло – целых полтора месяца. Почта тут работает плохо. Нам сказали, что командировка будет на год. То есть в апреле следующего года я вернусь. А где служу – пока секрет. Написать не могу. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Пока!»
И, тихо балдея от собственной дерзости, старлей приписал: «Твой Володя».
Отцу, ветерану войны в Корее, он написал, что и вправду занят тем самым делом (то бишь выполнением интернационального долга). Просил его передать привет родным. Упомянул про нарушителя. Но вскользь, без описания подробностей, – понимал, что письма читает цензура.
Заклеив конверты, лейтенант вышел из хижины и, прислонившись спиной к стене, стал смотреть в иссиня-черное небо. Сквозь листву и лоскутья ткани, вплетенные в маскировочные сети, были видны яркие, словно надраенные южные звезды. Они заговорщицки подмигивали ему, а он все больше погружался в свои мысли и улыбался им.
Жизнь снова была прекрасна.
Часть вторая
В начале шестидесятых в США была популярна теория «эффекта домино». Как известно, если выстроить в ряд фишки домино и толкнуть крайнюю, она, падая, приведет к цепной реакции, то бишь завалит все остальные. Применительно к ситуации в Азии это звучало так: если падет Южный Вьетнам, то потом коммунисты придут к власти в Камбодже, Лаосе, Таиланде; потом революция перекинется и на другие страны и континенты, а финалом станет появление русских танков на улицах американских городов. Разумеется, конгрессмены почти единодушно одобрили ввод войск в Южный Вьетнам… где Штаты и увязли к 1968 году, как трактор в болоте. Вроде и мощности хоть отбавляй – а чем больше буксует, тем больше погружается в трясину. Вьетконг продолжал бороться, несмотря на колоссальные потери, американские бомбежки и отравление лесов дефолиантами, уничтожавшими листву и лишавшими партизан укрытия. Американцы охотились на караваны на Тропе, прочесывали леса в поисках вьетконговских бункеров, патрулировали все немногочисленные дороги, пригодные для передвижения, – и все было зря. Можно было пресечь какую-то часть поставок, убить сколько-то партизан, разрушить какое-то количество их подземных баз и бункеров, но все это было каплей в море. Вьетконг не считался с потерями. На место убитых партизан приходили новые – и война продолжалась…
Она была на редкость бестолковой. То ли потому, что формально воевали правительственные войска и партизаны, а не две страны, то ли потому, что американское руководство не имело четкого плана. Но факт остается фактом – настолько непоследовательными американцы в своих действиях еще не были.
Поначалу им казалось, что война будет выиграна малой кровью: стоит ударами с воздуха разрушить несколько мостов и электростанций – и противник, испугавшись еще больших разрушений, запросит мира. Гордые азиаты столь тонких намеков не понимали, а потому терпеливо восстанавливали уничтоженные объекты и продолжали снабжать партизан на юге.
Президент Линдон Джонсон хмурился:
– Джентльмены, мне кажется, надо слегка усилить нажим…
На Северный Вьетнам сыпалось все больше бомб. Под удар попадали не только военные базы, мосты и склады, но и топливохранилища, заводы, электростанции, жилые кварталы. В Южном Вьетнаме летчики не раз сжигали напалмом деревни, где, по сообщениям разведки, скрывались вьетконговцы. Нередко вместе с жителями: «Бог сам разберется…»
Весь мир обошли снимки, сделанные одним из журналистов: по дороге бегут вьетнамцы, среди них видна обожженная маленькая девочка, а за их спинами горит деревня…
Не раз и не два пехотинцы получали приказ занять какую-нибудь безымянную высоту в диких джунглях, и занимали, неся потери под огнем вьетконговцев, а на следующее утро получали приказ оставить ее и штурмовать другую. Когда и эта высота была отвоевана и в ротах подсчитывали потери, из штаба вдруг поступал приказ эвакуироваться. И пехота уходила с высоты, недоумевая, зачем были нужны все эти жертвы. Как с горечью заметил потом Брэд Брекк, один из участников тех боев, «мы воевали за холмы с кучкой праха на вершине»…
Частенько ошибалась и разведка. К примеру, она доносила, что в деревне неподалеку от Сайгона находится партизанский склад боеприпасов. А рядом с деревней есть ровная площадка, на которой вполне могут приземлиться вертолеты. Срочно разрабатывалась операция по захвату склада, в четко обозначенное время вертолеты начинали высаживать десант, и… оказывалось, что ровная площадка – обычное болото, в которое солдаты проваливались по пояс, а то и глубже. Выбравшись оттуда и обыскав деревню, грязные и злые американцы обнаруживали впечатляющий арсенал: три старых ружья и пару штык-ножей. Склада не было и в помине…
Авиация уничтожала мост, а на следующий день он снова функционировал. Налет повторяли, теряя самолеты и летчиков, а проклятая переправа через два дня снова работала.
Далеко не сразу летчикам разрешили обстреливать позиции ЗРК и аэродромы, мотивируя это тем, что, дескать, Штатам не нужны проблемы с Советским Союзом. Что ракеты у вьетнамцев именно советские, американская разведка знала аж с 1965 года, но у нее не было уверенности, что комплексы настоящие и что в их расчетах нет русских. И лишь когда потери авиации от действий зенитчиков стали возрастать, летчики получили «добро» на атаки. Но и тогда эти удары не были достаточно эффективны – в 1967 году министр обороны США Роберт Макнамара признал после операции по уничтожению вьетнамских авиабаз:
– На аэродроме Фукйен под Ханоем базируется одиннадцать истребителей. Казалось бы, следует уничтожить их там одним ударом. Но неизвестно, сколько мы потеряем машин, если попытаемся это сделать. Очень может статься, что наши собственные потери во много раз превысят вьетнамские…
Главные сражения между тем гремели в джунглях и горах Южного Вьетнама. В рядах Вьетконга воевали уроженцы как Северного, так и Южного Вьетнама; южане были хуже обучены, но лучше знали местность, а северяне были куда лучше вооружены и подготовлены, и их оккупанты считали более опасными противниками. Жили и воевали партизаны примерно в одних и тех же условиях – нехватка боеприпасов, однообразное питание (рис и рыба, а то и просто один рис), тесные подземные бункеры… И тем не менее им удавалось держать американцев и правительственных солдат в постоянном напряжении – никто из них не мог чувствовать себя в безопасности даже в столице Южного Вьетнама, Сайгоне, не то что в джунглях. Хитроумные ловушки, капканы, ямы с отравленными кольями, мины, сооруженные буквально на коленке, но от этого не менее смертоносные, а также всяческие мелочи вроде толченого стекла в содовой воде, снайперов в джунглях и прочих тропических радостей – все это доставалось тем, кого нелегкая забрасывала во Вьетнам.
Американских солдат нельзя было назвать трусами, но эта война была им не по душе. Солдаты все неохотнее уходили в джунгли, где их ждала смерть. Никто из них не знал, удастся ли ему выжить там и вернуться домой. Лес давил на психику, заставляя ежеминутно ожидать выстрела в спину. Нередко стрельба начиналась тогда, когда этого никто не ожидал; солдаты теряли друзей и оставались жить с чувством вины за свое везение.
Восемнадцатилетние парни в таких условиях быстро зверели и к концу командировки превращались в убийц. Убивали партизан, потому что те стреляли, убивали мирных жителей, потому что те могли выстрелить вслед, убивали даже скот в деревнях – просто так. Партизаны не оставались в долгу и в ответ устраивали засады патрулям, обстреливали аэродромы и базы американцев, сжигали их бронетехнику и самолеты. Янки потом обыскивали деревни и арестовывали любого, кто казался им сообщником партизан. Иногда такие обыски заканчивались жуткой резней, как это произошло в южновьетнамской деревушке Милай. Американские солдаты, приняв мирных жителей за вьетконговцев, убили свыше 500 безоружных крестьян. Страшные фотографии облетели мир: горящие хижины, лежащие тут и там трупы стариков, женщин и детей, канавы, заваленные изрешеченными телами… Один из участников той бойни заявил: дескать, сначала стреляли потому, что приняли крестьян за вьетконговцев, а потом стреляли потому, что боялись, – остальные откроют ответный огонь…
Психика воюющих янки не выдерживала колоссального напряжения, и они срывались, превращаясь в дикарей. Не редкостью были коллекции отрезанных ушей или фотографии с трупами убитых врагов. Правда, «крыша» съезжала далеко не у всех. Так, в том же Милае пилот Хьюз Томпсон не побоялся преградить своим вертолетом путь озверевшей пехоте. Его бортстрелок Лоренс Колбэрн держал озверевших морпехов на мушке пулемета, пока бортинженер Гленн Андреотта искал в груде тел еще живых тяжелораненых крестьян и затаскивал их в вертолет. Эти же парни вывезли уцелевших в ближайший армейский госпиталь.
Честь и хвала этим американцам. Снимаю перед ними шляпу.
Разумеется, США пытались договориться с северянами, но безуспешно. Те соглашались прекратить поставки партизанам лишь в том случае, если США откажутся от поддержки южновьетнамского режима и прекратят бомбардировки. Однако американцы заявляли, что защищают Южный Вьетнам от агрессии и потому не собираются уходить оттуда. Обмен ударами продолжался. От вторжения на север американцев удерживало, пожалуй, только опасение, что в войну вступят Китай и СССР, – тогда конфликт почти неизбежно перерос бы в глобальную войну, возможно, с применением ядерного оружия. Приходилось ограничиваться бомбардировками северовьетнамских объектов и борьбой с партизанами на юге.
А северяне между тем решили покончить с противником одним ударом. И, собрав силы, нанесли этот удар. Прямо под дых американцам и их союзникам.
Двадцать первого января 1968 года северовьетнамские войска блокировали американскую базу Кхесань, расположенную на стыке границ демилитаризованной зоны и Лаоса. Еще за полгода до того, в августе 1967 года, была перерезана дорога номер 9, единственный наземный путь снабжения, и с тех пор все необходимое на базу доставляли транспортные самолеты и вертолеты. Пятитысячный гарнизон оказался в окружении. Падение Кхесани, как считало союзное командование, сразу открывало северянам путь в глубь страны (никого почему-то не смущал тот факт, что вьетнамцы и раньше просачивались в северные провинции Южного Вьетнама мимо этой базы, благо сплошной линии фронта как таковой не существовало).
– Чтобы отстоять Кхесань, нам нужны только патроны, бобы и свежие бинты! – сказал в те дни один из морпехов.
Но доставить в осажденный гарнизон хотя бы необходимый минимум боеприпасов и продовольствия было очень тяжело: вьетнамцы обстреливали любой самолет, приближающийся к базе. Тем не менее транспортники продолжали летать туда; спешно разгрузившись и приняв на борт раненых и убитых, они шли на взлет, а вокруг полосы рвались мины и снаряды. Иногда в час на базу падало сто и больше снарядов. В ответ американцы выпускали по горам еще больше. Но не всегда успешно.
В один из февральских дней северянам удалось подбить прямо на полосе один из грузовых «Геркулесов», который также и сгорел. После этого летчики предпочли сменить тактику и отныне сбрасывали грузы с парашютами, пролетая над базой, но не приземляясь.
«Фантомы» и «Скайрейдеры» наносили удары по позициям вьетнамцев вокруг Кхесани. Заодно к этому привлекались стратегические бомбардировщики «Б-52», за один вылет сбрасывавшие на врага до тридцати тонн бомб. В штабах все были уверены, что вьетнамцев быстро разобьют. Впрочем, уже через неделю эта уверенность сильно пошатнулась.
Пока внимание американского командования было приковано к Кхесани, Вьетконг провел последние необходимые приготовления. А 30 января 1968 года, в канун вьетнамского лунного Нового года, называемого Тет, началось восстание. Обычно в эти дни соблюдалась негласная договоренность на прекращение огня. Но – на войне как на войне. Перемирие было нарушено, и Южный Вьетнам превратился в клокочущий вулкан.
Вьетконговцы совместно с регулярными частями северовьетнамской армии атаковали ряд городов и военных баз, застав американцев врасплох. Уэстморленд лихорадочно ломал голову над тем, что делать дальше. Ему уже стало ясно, что блокада Кхесани была лишь отвлекающим маневром. А бои уже шли в Дананге и Плейку, гремела стрельба и в Сайгоне, где партизаны ворвались даже в американское посольство. В некоторых деревнях и городах Вьетконг прочно установил свою власть и законы. По всей стране шли ожесточенные бои. Катастрофа казалась неминуемой…
Глава 1
В ожидании бури
Март 1968 года. Ханой
Чем дольше шла война, тем большим количеством легенд она обрастала – не без помощи падких на сенсации журналистов. Самой живучей была такая: на стороне северян воюют русские. Отчасти журналисты были правы – так, расчеты зенитно-ракетных комплексов поначалу состояли лишь из советских специалистов, ибо вьетнамцы не умели обращаться со сложной аппаратурой. Большинство американских самолетов, сбитых силами вьетнамских ПВО в 1965–1966 годах, были заслугой именно советских зенитчиков. Однако постепенно вьетнамцы учились и заменяли их на боевом дежурстве.
Во Вьетнаме также действовали советские разведчики, занимавшиеся получением новых образцов вооружения – ракет, бронетехники, оборудования. Чаще всего они осуществляли осмотр мест падения самолетов, но порой доходило и до боевых операций на территории противника. Говорят, однажды разведчики сумели угнать у американцев боевой вертолет. Правда это или нет – сказать трудно. Зато достоверно известно, что советские моряки наряду с кубинскими, польскими и китайскими коллегами доставляли во Вьетнам самолеты, ракеты, взрывчатку и стройматериалы. Однако их корабли были гражданскими и не несли никакого вооружения. Груз в накладных также указывался отнюдь не военный, например продовольствие. И даже таким «нейтралам» прорваться в Хайфон было сложно – Тонкинский залив в ряде мест был заминирован, да и американские патрули периодически проверяли идущие на север суда. Сам порт нередко бомбили, а бомбы, как известно, не разбирают, нейтрал ты или враг…
Читать бесплатно другие книги:
