Угол атаки Гребиняк Алексей
Руководитель полетов разрешил «МиГам» сопровождения приземляться, лишь когда «Ф-111» был убран с полосы. Приказ оказался весьма кстати – топливо у истребителей уже заканчивалось. Едва они приземлились и свернули с ВПП на рулежку, как дежурная вьетнамская пара вырулила на старт и пошла на взлет.
Хваленский открыл фонарь, потом вырубил двигатель и стал ждать, пока к нему подъедет тягач. От нечего делать он стал смотреть на одинокую звездочку, сиявшую аккурат впереди самолета.
Внезапно майор ощутил, как он устал. Устал и физически, да так, что не смог бы сейчас и пальцем пошевелить, и душевно. Не хотелось больше воевать, стрелять, мстить за погибших… Короткий стремительный полет над ночными джунглями съел остатки его сил, и теперь ему было даже хуже, чем тогда, после известия о нелепой гибели Ашота. Тогда ему хотелось немедленно бежать и мстить американцам, хотелось подняться в воздух на первом попавшемся под руку самолете и безжалостно расстрелять в упор первую попавшуюся машину. Сейчас же хотелось только одного – уставиться в одну точку и сидеть на месте, ни о чем не думая.
Так он и сделал.
Тягач опаздывал, было очень тихо, и потому майор очень быстро впал в состояние, близкое к трансу. Он смотрел на звезду – и постепенно успокаивался. Все накопившееся в душе дерьмо улетучивалось, и его место занимала легкая и спокойная радость – мы все-таки это сделали! Мы, мы пригнали сюда американца… без нас хрен бы что вышло, пусть даже заслуга разведчиков тут побольше. Не они, а МЫ его сюда привели и заставили сесть…
Мысли плавно перетекали в другое русло. Летчик неожиданно поймал себя на том, что размышляет, чем бы заняться по возвращении домой. Раньше он гнал такие мысли прочь, теперь же с удивлением заметил, что ему даже нравится строить планы на будущее.
«С батей баньку соорудим на даче, – думал Хваленский, и сразу воображал ее себе во всех деталях: деревянная, с настоящей кирпичной печью и просторным предбанником. – Он давно хотел такую… Интересно, а Нина там как? – Майор вдруг вспомнил смешливую двадцатилетнюю соседку, которую видел полгода назад, во время отпуска, когда ездил проведать родителей в Союз, и сердце аж защемило от неожиданной тоски. – Замужем уже небось… Да не! Быть того не может. Не замужем. Вернусь – женюсь!»
На душе внезапно потеплело. Жизнь перестала казаться черным тоннелем, превратившись в бескрайнее поле – куда хочешь, туда и иди.
В себя майора привел негромкий стук по обшивке. Хваленский повернул голову и увидел, что к борту его «МиГа» уже приставлена лестница и по ней поднимается техник.
– Вечер добрый, товарищ майор, – поздоровался он. – Ну и фрукт вы сегодня пригнали… Мы его еле в ангар закатили!
– Привет, Леш. Пилотов куда девали? – сухо спросил Хваленский.
– Да увезли уже куда-то…
– Жаль… – вздохнул летчик.
– Товарищ майор, у вьетнамцев там что-то с тягачом. Минут пять ждать придется еще, наверное. Может, я за вас до ангара досижу, как тягач придет?
По правилам, при буксировке самолета в кабине должен был находиться пилот или техник, который в случае необходимости нажимал на тормоз. Обычно после приземления это делали сами летчики, но сейчас майору хотелось только одного – остаться одному и поразмышлять. Поэтому он с готовностью выбрался из кабины.
Когда летчик спустился на землю, техник увидел, что тот улыбается. Все на аэродроме уже успели забыть, когда майор в последний раз был веселым, и потому Леша был несказанно удивлен.
А Хваленский, хлопнув его по плечу, неспешно зашагал вдоль взлетной полосы. Он шел по траве и смотрел на звезды, глубоко вдыхая свежий ночной воздух и чувствуя, как легко становится на душе. Черная злоба, снедавшая его с того памятного мартовского дня, когда погиб Ашот, постепенно исчезала. И уходило чувство вины за то, что не смог спасти его.
Огненной полоской вдруг чиркнул по небу падающий метеорит, и майор, остановившись, мысленно пожелал погибшему Чапаю легкого лежанья. Постояв немного, пошел назад.
На полпути его встретил Володя. Капитан уже успел сменить летный комбинезон на повседневные брюки и рубашку и теперь неторопливо брел вдоль полосы, засунув руки в карманы и насвистывая что-то разудалое. Заметив командира, он умолк и приосанился.
– Товарищ майор…
– Вольно, – усмехнулся Хваленский. – Как, пришел уже в себя?
– Да, – улыбнулся летчик. – Здорово мы все-таки этих янки посадили…
– Это точно, – кивнул майор. – А куда самолет их поставили? Посмотреть бы потом вблизи…
– В третьем ангаре стоит. Пойдемте посмотрим? Я там только что был…
– Да не, потом… Как тебе самолет?
– Ничего так машина! – одобрительно покачал головой капитан. – Кабина удобная, просторная, обзор такой хороший – нам и не снился… Бомб, правда, нет – он пустой прилетел.
– Ну и хрен бы с ним, – пожал плечами Хваленский и, взглянув на небо, с наслаждением зевнул. – Главное, что прилетел… Ладно, поехали-ка в лагерь. Устал я что-то…
Они неспешным шагом направились к стоянке возле КДП, где майор утром оставил свой джип. Помолчав, Володя сказал:
– Я вот все думаю… Если бы американец вдруг начал там ерепениться и маневрировать, как бы мы его загоняли на нашу базу? С тем «Фантомом» попроще было… он хоть днем летел, да и не так быстро. И нас четверо тогда было…
– Если честно, я и сам не знаю, что бы мы сделали, – признался майор. – Но, думаю, выкрутились бы. Не впервой.
Володя кивнул в знак согласия. Когда офицеры подошли к стоянке и майор принялся стаскивать с себя летный комбинезон, он задумчиво спросил:
– Интересно, еще что-нибудь в этом духе нам подкинут?
– Ага. «Бэ-пятьдесят два» пригнать попросят… – буркнул майор, швырнув комбинезон в кузов джипа.
Володя вначале недоуменно воззрился на командира, а потом они оба расхохотались. Принудить к посадке стратегический бомбардировщик, способный зараз превратить несколько квадратных километров в испещренную кратерами пустыню, – это была бы просто сказка!
– За тот «Фантом» – благодарность от командования, – сквозь смех говорил Маргелов, – за сегодняшнего меньше медали не дадут, а за «Б-52», наверное, сразу Героя получим…
– А что, мысль! – утирал слезы Хваленский. – Только ты никому ни-ни, а то и правда прикажут… Лучше сами как-нибудь попробуем, в порядке самодеятельности. Ладно, поехали в лагерь… шутник!
Уже в хижине Хваленский разложил на столе нехитрую снедь и плеснул в стаканы немного водки:
– За наше безнадежное дело, Володь…
Выпили. Посидели. Налили еще.
– Готовься принимать дела, – сказал Хваленский. – Завтра моя командировка заканчивается. Поеду в Союз…
– Понимаю, Михаил Антонович, – капитан посмотрел на командира. – А я, пожалуй, останусь потом… на сверхсрочную…
– Если не секрет – зачем? – спросил майор. – Ладно я… Я свои счеты с янки сводил. А тебя-то что держит?
– А у меня свои счеты, – угрюмо ответил Володя. – Помните, меня тогда «охотники» подловили, когда я с курсантом летал? Да мне до конца дней это сниться будет! – стукнул он вдруг кулаком по столу. – Ржут, фотографируют меня на свой фотоаппарат из кабины, а я зубами скриплю и от ракет уворачиваюсь… Суки!
Про Лилю он не упомянул.
Майор кивнул.
– И Ашота с Васей я им не прощу… – глухо произнес Володя. – И курсантов своих, которые в боях погибли. Я все помню… Да и скучно там, в Союзе, – добавил он после недолгого молчания.
– Почему скучно? Служить будешь, летать…
– Тут хоть летаем вволю. А там будем на партсобраниях мозги сушить. Да и опять же – здесь спецзадания, а там скукота… Не хочу.
– Вот оно что, – протянул Хваленский и подлил себе водки. – На адреналин ты подсел, Володь… Опасно так воевать.
– Я знаю, – ответил капитан.
Повисло молчание. Хваленский, глядя в окно, разминал пальцами оказавшееся на столе рисовое зернышко; Маргелов смотрел в пол, и на скулах его играли желваки.
– Ладно, Володь, не бери в голову… – извиняющимся тоном произнес наконец майор. – Все. Забудь этот разговор. Не будем больше о грустном…
– Хорошо, – тихо ответил Володя.
– Осторожней будь, – не приказал – попросил Хваленский. – Мне повезло. Повезет ли тебе, если собьют, – никто не знает…
– Угу…
За окном занимался рассвет, а офицеры молча сидели и размышляли – каждый о своем. Протарахтел над лагерем «кукурузник» с техниками, потом вернулись вьетнамские перехватчики, но летчики даже не пошевелились.
Глава 12
Постскриптум
Джонсона вытащили из джунглей ранним утром, когда один из спасательных вертолетов смог отыскать его по сигналу радиомаяка. Капитана подняли на борт и привели в чувство, после чего командир спасателей крикнул ему на ухо:
– Вас должно быть двое! Где второй летчик? Мы не можем засечь его маяк!
– Его убили «чарли»… – процедил сквозь зубы летчик. – Я был вынужден оставить его.
Весь оставшийся полет его ни о чем не расспрашивали. Вернувшись на базу, Джонсон рассказал, как их сбила вьетнамская ракета, и показал место на карте. Аэрофотосъемка вскоре подтвердила наличие большой воронки и выжженной земли, но обломков почти не было.
– Их, наверное, вывезли вьетнамцы, – со вздохом предположил кто-то в штабе. – Как с той машиной… помните?
Все согласились, что так оно, скорее всего, и было.
– А как вы потеряли своего штурмана? – спросил один из офицеров.
– Мы успешно катапультировались, но он потом подвернул ногу, выбираясь из кабины. Я начал оказывать ему первую помощь, а потом пришли «чарли», и мы с ним попытались скрыться. Косоглазые шли за нами по пятам. Потом Виктора ранили в спину – снайпер, наверное. Он упал ничком, я наклонился, чтобы проверить пульс, и тут на поляну стали выбегать вьетконги. Мне показалось, что пульса у него уже нет, и я побежал дальше.
– Сочувствую… – вздохнул штабник-майор, но в глазах его явственно читалось презрение.
Эскадрилья Джонсона вскоре будет расформирована, а три уцелевших самолета перебазируют обратно в Штаты. «Ф-111» подвергнутся серьезнейшей доработке и вновь появятся над Вьетнамом лишь в 1972 году. Но они уже никогда не будут столь же неуязвимы, как раньше, – вьетнамские зенитчики сумеют сбить еще несколько машин.
После возвращения в Америку у Джонсона найдут какую-то болезнь, и он вскоре по-тихому уйдет в отставку. Бывший капитан сделается удачливым бизнесменом; судя по тому, что его сестре вскоре сделают операцию, деньги за самолет он все-таки получит. Сполна ли – неизвестно. Жена его так и не узнает об интрижке мужа с тайской девушкой, и это навсегда останется тайной Роберта Джонсона. И, разумеется, тайной Главного разведывательного управления (ГРУ) СССР, в архивах которого осядет досье на капитана…
Лейтенант Уотсон будет признан пропавшим без вести. По отрывочным сведениям, штурман согласился сотрудничать с советскими специалистами и вскоре был тайно вывезен в СССР, где его следы затерялись.
В Союз будет вскоре доставлен и трофейный «Ф-111», который советские авиаконструкторы подвергнут детальному изучению. Самолет впоследствии будет некоторое время стоять на одном дальневосточном аэродроме, а потом бесследно исчезнет, как и захваченный «Фантом». Знания, полученные при изучении трофея, пригодятся нашим при создании фронтового бомбардировщика «Су-24». Он, правда, ни в коей мере не будет являться копией «Аардварка», как это станут утверждать заграничные источники.
Майор Хваленский в конце апреля 1968 года отбудет в Союз и вернется в Кубинку. В 1970 году он переведется в Туркмению, где в пустыне Каракумы будет создан специальный учебный центр для подготовки летчиков. Там, в обстановке, приближенной к боевой, инструктора станут готовить летчиков-истребителей. До 1978 года Хваленский будет учить молодых летчиков премудростям воздушного боя, а потом окончит школу летчиков-испытателей в подмосковном Жуковском и станет работать в конструкторском бюро Микояна и Гуревича, где создавались истребители «МиГ». В числе прочих он будет испытывать самолеты «МиГ-23» и «МиГ-29». В отставку летчик уйдет полковником, незадолго до смерти Брежнева.
Судьба Хваленского мистическим образом еще раз пересечется с судьбой «сто одиннадцатых» – правда, уже косвенно. В 1991 году в Персидском заливе разгорится очередная война, и американцы начнут бомбить Ирак. В одну из этих военных ночей пилот иракского перехватчика «МиГ-25» собьет американский самолет радиоэлектронного противодействия «ЕФ-111». Мало кто знает это, но тот араб-полковник в 1975 году учился в Марах у самого Хваленского…
Капитан Маргелов прослужит во Вьетнаме до октября 1968 года, продолжая обучать местных летчиков. Как и Хваленский, он будет иногда летать на «свободную охоту». Также он станет практиковать совместный перехват американских самолетов с курсантами, корректируя по радио их действия и вступая в бой только в крайнем случае. Его боевой счет пополнится еще двумя «Фантомами». Однако в октябре его «спарка» во время тренировочного полета будет сбита американскими «охотниками». Володя вместе с курсантом катапультируется, однако из-за полученных травм надолго прекратит летать и вскоре уедет в Союз. В дальнейшем капитан вернется в строй и даже будет допущен к полетам, но уже в 35 лет перейдет на наземную работу: скажутся последствия того катапультирования… В отставку Маргелов также уйдет полковником, но уже в начале перестройки.
Капитан Афанасьев уедет в Союз вместе с Хваленским. Выздоровев, он снова станет летать на реактивных истребителях и учить молодых пилотов. В 1970 году его отправят в новую командировку – в Египет, воюющий с Израилем. На этот раз уже не инструктором – боевым пилотом. Васе вместе с другими советскими летчиками придется патрулировать небо над египетскими городами и отражать атаки израильских самолетов. В одном из боев близ Суэцкого канала он собьет истребитель «Мираж» – правда, победа останется неподтвержденной, так как обломки упадут на израильской территории.
В марте 1971 года капитан вернется в Союз и женится на одной из красивейших девушек своего города. Его первенец, Сашка, родится в 1973 году, когда Вася снова будет воевать на Ближнем Востоке – на этот раз в Сирии. Собственно, туда он поедет лишь инструктором, но, аккуратно наплевав на запреты, вместе с сирийцами примет участие в воздушных боях. Его личный счет увеличится еще на два самолета, а бесценный боевой опыт ляжет в основу учебника по ведению воздушного боя. По нему будет учить летчиков-истребителей его бывший командир Хваленский.
Эта война окажется последней для Васи. Врачи запретят ему летать на сверхзвуковых самолетах, и он переквалифицируется в вертолетчики. Быстро освоив «Ми-8», а затем и новый «Ми-24», прозванный в войсках «Крокодилом», он станет учить пилотов в учебном центре в городе Торжок, что под Тверью. Будет растить своих пацанов – рыжего Сашку и белобрысого (в маму) Мишку. Иногда, под рюмочку, будет вспоминать лихую юность, но без лишнего бахвальства.
Вася тихо умрет во сне мартовской ночью 1985 года. Натруженное сердце остановится, как заклинивший на полной скорости мотор. Похоронят его с воинскими почестями там же, в Торжке…
Старший лейтенант Газарян был с воинскими почестями похоронен в своем родном Сухуми, а его именем назвали одну из улиц. Чуть позднее над могилой поставят черный мраморный обелиск с изображенным на нем истребителем, рвущимся в бескрайнее небо. Увы, с развалом Союза о погибшем в далекой стране летчике постепенно забудут – и лишь изредка кто-то будет оставлять цветы возле необычного памятника…
Полковник Колотилов в 1969 году передаст дела сменщику и отбудет в Союз, где впоследствии будет работать над проведением разведывательных мероприятий в странах Юго-Восточной Азии. В отставку он уйдет в 1988 году в звании генерал-лейтенанта, имея множество наград за проведение секретных операций.
Генерал-майор Антипов, до последних дней своей жизни лично летавший на реактивных истребителях, в 1970 году трагически погибнет в авиакатастрофе. У вертолета, на котором он будет лететь пассажиром, в воздухе неожиданно заклинит хвостовой винт, и его начнет вращать вокруг оси. Летчики попытаются аварийно посадить «вертушку», но при касании земли та опрокинется набок и загорится. Экипаж успеет выскочить, а пассажиры – нет. Когда подоспевшие спасатели потушат обломки, спасать будет уже некого…
Участники операции «Зверобой» будут представлены к высоким правительственным наградам. Полковнику Колотилову присвоят звание Героя Советского Союза; летчиков, сопровождавших «Ф-111» в его последнем полете, наградят орденами Красной Звезды. Разведчики, завербовавшие американского летчика, будут повышены в звании и награждены орденами и медалями. Однако нигде и никогда не будут упоминаться подробности операции, за которую их наградят. Эти данные будут засекречены, и всей правды никто так и не узнает.
Об угнанном бомбардировщике вновь вспомнят после развала Союза, когда американцы обнаружат в ангарах Московского авиационного института остатки кабины «Ф-111». На дворе уже будут громыхать сумасшедшие девяностые, когда недавним врагам станут позволять очень многое, и потому американцы срочно создадут комиссию по поиску пленных соотечественников, якобы вывезенных в СССР из Вьетнама. Очень кстати отыщется какой-то документ Главного разведывательного управления, где будет открытым текстом говориться о необходимости доставки в Союз иностранных специалистов, взятых в плен в различных горячих точках планеты. Комиссия, состоящая преимущественно из офицеров армии США, будет несколько лет рыскать по всему пространству бывшей империи, не исключая и азиатских республик. Янки будут обыскивать архивы, аэродромы, полигоны и военные городки. Поскольку именно в азиатских степях в советское время располагалось множество военных учебных центров, то, по мнению главы комиссии, пленных держали именно там. Президент Ельцин будет к этому времени по рукам и ногам повязан зарубежными кредитами и возражать не станет.
Комиссия, разумеется, ничего не найдет. Ни самолетов, ни захоронений, ни протоколов допросов. Империя умела хранить свои секреты. Американцы уедут ни с чем, и российские чиновники будут долго недоумевать, зачем было тратить деньги на эти явно провальные поиски. Лишь в 2001–2002 годах, когда американские войска начнут операцию против «Аль-Каиды» в Афганистане, кое-кто поймет, что под видом поисковиков в России действовали шпионы. Но к этому времени Штаты уже прочно обоснуются в Азии. Их самолеты будут взлетать с авиабаз, еще десять лет назад принадлежавших нам; их солдаты будут жить в казармах, где раньше жили наши; их пестрые знамена будут развеваться там, где еще совсем недавно гордо реял наш флаг…
Увы, прозрение придет к нам слишком поздно. Спустя десятилетия американцы все-таки отомстят нам за свое поражение во Вьетнаме. Воистину, самые темные дела творятся под личиной благих намерений.
Но все это будет много позже…
Глава 13
Бросок на Сайгон
Восстание, начавшееся во время праздника Тет, к апрелю 1968 года все-таки было подавлено американцами. Хотя вьетконговцы и атаковали неожиданно и повсеместно, им явно не хватало единого руководства, а также поддержки авиации и бронетехники. Потеряв тысячи солдат и офицеров ранеными и убитыми, американское командование вернуло-таки себе контроль над Южным Вьетнамом. Вьетконг и северовьетнамская армия (СВА) только убитыми потеряли свыше тридцати тысяч бойцов, среди которых было очень много опытных партизан. Но… парадокс: почему-то антивоенные выступления вспыхнули не во Вьетнаме, а в Штатах!
– Прекратите эту бесполезную войну! – кричали демонстранты.
Юноши скрывались от призыва, дезертируя в Канаду или уезжая в другие города: «Чего я забыл в этом чертовом Вьетнаме?!»
Вроде бы проигрывая в военном плане, Вьетконг одержал важную психологическую победу. Американцы больше не желали отдавать свои жизни во имя призрачной идеи защиты демократии. Их боевой дух оказался сломлен.
Антивоенные выступления отчасти достигнут своей цели – воздушные рейды против ДРВ пойдут на убыль, но окончательно не прекратятся. Партизаны же продолжат наносить удары тут и там, по-прежнему избегая открытых столкновений. Воевать с ними окажется почти невозможным делом. Один из американских вертолетчиков в те годы признается: «Мы летаем над деревнями и видим крестьян. Днем они работают на полях, а ночью берут оружие и стреляют в нас. Нельзя быть уверенным, что вон тот десятилетний сопляк не шпион Вьетконга и что не работает на Вьетконг вот та шестнадцатилетняя шлюха из борделя. В этой чертовой стране, наверное, почти все – партизаны…»
Так оно, в общем-то, и было. Большинство населения страны поддерживало партизан и помогало им. Если не из сочувствия, то из страха. Но чаще из сочувствия.
Зная местность лучше американцев, имея множество замаскированных подземных баз и бункеров, партизаны выматывали противнику нервы ощущением постоянной угрозы. «Днем джунгли были наши, – писал впоследствии американский рядовой Брэд Брекк, – днем противник прятался от нас и наших самолетов… Вьетнамцы ненавидели нас и имели полное на то право, потому что мы жгли их дома, бомбили их хозяйства, убивали их жен и нередко насиловали их дочерей. Поэтому их армии наносили удары ночью, когда мы были наиболее беззащитны, когда у нас не было поддержки с воздуха, способной сбросить бомбы и напалм на их позиции…»
Вьетконговцы расставляли в джунглях многочисленные ловушки вроде ям с кольями или «малайских хлыстов», разрывавших человека пополам. В изобилии встречались мины – как серийные, так и самодельные, сделанные из неразорвавшихся снарядов и гранат. Эти сюрпризы сильно отравляли жизнь американцам, прочесывающим леса, хотя куда большие потери они несли в перестрелках.
Американское командование будет занижать свои потери и завышать вражеские. Это всегда было нормальным явлением для любой воюющей страны. Но только теперь ложь будет принимать такие масштабы. Именно тогда американская военщина отработает механизм фильтрации правды: общество будет получать ровно столько информации, сколько сочтет нужным особый информационный отдел армии. И не больше.
Когда в 1969 году умрет Хо Ши Мин, у южан появится надежда на прекращение войны. Однако новый северовьетнамский президент, Ле Зуан, продолжит дело «дедушки Хо». В том же году сменится президент и в США – к власти придет Ричард Никсон, при котором начнется постепенный вывод американских войск из Вьетнама. Тяжесть войны все больше будет перекладываться на плечи южновьетнамских военных. Северяне между тем продолжат копить силы для нового удара.
30 марта 1972 года они при поддержке нескольких сотен танков начнут крупномасштабное наступление на территорию Южного Вьетнама. И хотя оно будет остановлено благодаря ожесточенному сопротивлению южан и активным действиям американской авиации, часть провинций коммунисты все-таки захватят. В том числе старинную столицу некогда единого Вьетнама – город Хюэ, от которого останется каких-то сто километров до порта Дананг. Его, правда, спустя месяц южане сумеют-таки отбить, зато город Кванг Три, расположенный к северу от Хюэ, надолго останется за северянами. Еще один прирост территории коммунистов, еще один маленький, но решительный шаг на пути к объединению страны…
Летом начнутся мирные переговоры, с помощью которых американцы попытаются достойно выйти из щекотливой ситуации, создавшейся во Вьетнаме. Однако к декабрю они заглохнут, и американцы вернутся к своей тактике «тонких намеков». Декабрь ознаменуется ночными налетами «Стратофортрессов» на Ханой и другие вьетнамские города. Сотни тонн бомб обрушатся на военные аэродромы, заводы и прочие важные объекты. Вьетнамцы в долгу не останутся, сбив четверть участвовавших в рейдах самолетов. Три с лишним десятка «Б-52» уничтожат ракетами и пушками зенитчики, две машины запишут на свой счет пилоты перехватчиков Фам Туан и By Тхан Тхиеу. Когда в ночном небе будет вспыхивать очередной подбитый «Стратофортресс», ночь на короткое время станет превращаться в день – так ярко будут гореть американские самолеты…
Тем не менее бомбежки все-таки заставят северян снова сесть за стол переговоров. Почти все их аэродромы будут уничтожены, исправные самолеты можно будет пересчитать по пальцам, не останется зенитных ракет, топлива, снарядов… Никогда еще победа Юга не будет столь вероятна.
Согласно мирным соглашениям американские войска окончательно эвакуируются из страны, а Южный Вьетнам получит право на самоопределение. Читай, будет брошен на произвол судьбы. В марте 1973 года последние американские солдаты покинут Вьетнам; останутся только военные советники и моряки, охраняющие принадлежащие Штатам сооружения. Дальше южане будут воевать сами. Однако их армия и при американцах не блистала, а теперь и вовсе стала сдавать позиции.
В американских штабах подведут печальные итоги войны – из трех миллионов побывавших во Вьетнаме солдат и офицеров убито свыше 56 000 и ранено почти 150 000, а еще несколько тысяч пропало без вести или захвачено в плен. Их в девяностых станут искать по всему Вьетнаму добровольцы-поисковики, однако попадаться им все больше будут безымянные могилы на крестьянских полях.
Еще 175 000 американских ветеранов сойдут с ума или покончат с собой в следующие два десятилетия после войны. Сытой и богатой Америке еще только предстоит узнать страшные слова «вьетнамский синдром». Психологи и психиатры долго будут спорить, почему человек, вернувшись с войны, каждую ночь ждет нападения врагов и как его от этого лечить. А ветераны будут тем временем спиваться, стреляться, топиться, не в силах забыть кошмары своей военной молодости…
Суммарные потери вьетнамцев спустя несколько лет будут оценены в 1 700 000 погибших военных и гражданских лиц, а также несколько миллионов раненых. Но это будет потом. Чуть позже…
В 1974 году уйдет в отставку Никсон, и Южный Вьетнам потеряет в его лице последнего союзника. А вьетконговцы, которых по-прежнему будут поддерживать с севера, снова и снова будут сражаться с правительственными войсками – и побеждать их. В том же году северовьетнамская армия перейдет в открытое наступление, и теперь уже никто не посмеет возразить Ле Зуану. В январе северяне захватят ряд южновьетнамских провинций и будут методично продвигаться на юг, присоединяя все новые территории. Загорелые темноволосые ребята с «калашниковыми» отобьют Донгхой и Хок Лонг, снова появятся в Кванг Три и Хюэ, потом без боя войдут в Дананг… К началу апреля 1975 года под контролем северян будет находиться большинство южновьетнамских провинций. Армия южан станет разбегаться, и немногие офицеры, еще верные присяге, не смогут заставить солдат сражаться. Им останется надеяться только на чудо.
Чуда не произойдет. В середине апреля СВА перейдет в решительное наступление, перемалывая в порошок последние южновьетнамские батальоны. В воздухе будет господствовать авиация северян. Не встречая серьезного сопротивления, их танки вскоре окружат Сайгон, наводненный миллионами беженцев. Те будут опасаться репрессий и потому страстно возжелают покинуть страну, как это уже сделал их президент. 29 апреля американские летчики сумеют эвакуировать из обреченной столицы тысячу с лишним сограждан и несколько тысяч вьетнамцев. Вертолеты будут улетать сильно перегруженными, на виду у северян, однако огня никто не откроет. И без того будет ясно, чья взяла. Бесстрастная видеохроника сохранит для нас кадры американского позора: вертолеты будут приземляться на палубы судов, стоящих у побережья Южного Вьетнама, после чего их будут сбрасывать прямо в море, чтобы освободить место для следующих машин.
А на следующее утро вьетнамские солдаты без боя войдут в притихший город. В полдень над президентским дворцом взовьется красный флаг. Война закончится. С опозданием почти на двадцать лет Северный и Южный Вьетнамы все-таки станут одним целым…
История вьетнамских войн за независимость на этом не закончится. Будет и поход в Камбоджу в 1976-м, и война с Китаем в 1979 году, и снова вьетнамцы докажут свое право жить самостоятельно. Но это будет уже совсем другая история.
А мы с тобой, читатель, должны помнить, что та далекая война была отчасти и нашей войной. Нам есть чем гордиться – ведь это наши летчики и зенитчики обучали вьетнамцев, а иногда и сражались плечом к плечу с ними. Это наши врачи спасали раненых во вьетнамских госпиталях. Это наши моряки рисковали своими жизнями, прорываясь в Хайфон через нашпигованный минами Тонкинский залив. Наконец, это нашим оружием били хваленую американскую пехоту и жгли всю применявшуюся во Вьетнаме американскую технику – от танков до самолетов.
Шестнадцать советских специалистов отдали свои жизни за то, чтобы война не выплеснулась за пределы Индокитая и не превратилась в третью мировую. Одни погибли в бою, других сгубила болезнь, третьих – несчастный случай. О работе наших спецов в этом регионе долгое время мало что было известно, хотя они и не прятали свои вьетнамские и лаосские награды. Просто такой войны в истории Союза не значилось…
Будем же помнить о них.
Меня иногда спрашивают – а что мы поимели с той войны, кроме абстрактного удовлетворения от причастности к победе? Что стоящего получил Союз взамен десятков «МиГов», сотен ракет и зенитно-ракетных комплексов, тысяч автоматов? Ведь это все было создано на наши, советские деньги – неужели им нельзя было найти лучшего применения?
– Вениками расплатились, – хмыкнет кто-то с усмешкой. – Равноценный размен, да…
– Да не вениками, – улыбнусь я. – Камрань – слыхали такое слово?
– Нет, – скажет большинство.
– Конечно, – пожмут плечами отдельные знатоки. – Это где «Витязи» разбились[56]…
– Правильно, именно там, – вздохну я. – Так вот, эту базу на юге Вьетнама нам после войны передали в долгосрочную аренду. Там есть аэродром, способный принимать даже стратегические бомбардировщики, и стоянка для военных кораблей. Вьетнамцы в счет полученного вооружения также помогали строить там станцию для слежения за спутниками. А наши летчики оттуда летали на патрулирование южных морей, наши моряки оттуда совершали дальние походы. Считайте, поддержкой коммунистов мы обеспечили себе военное присутствие в Юго-Восточной Азии. А это дорогого стоит.
– Да уж, дорогого… – усомнится кто-то. – Столько денег вбухали…
– Думаете, американцы в своих европейских и азиатских союзников – меньше? – ехидно уточню я.
– Ну… – пожмет плечами собеседник.
– Ну вот и славно, – отвечу я.
…Мы уйдем из Камрани лишь в конце двадцатого века. Еще долгие годы после развала Союза там будут присутствовать наши военные, и лишь в 2000 году договор о долгосрочной аренде Камрани будет расторгнут. Хотя нам предлагали ее за сущие копейки, в которые обходилась эксплуатация одной (!) атомной подлодки. Но военное командование сочло базу нерентабельной – и мы потеряли последний азиатский форпост советской империи…
Грустно, читатель. Очень грустно.
Эпилог
Май 2008 года.
Электричка Москва – Монино
Народу в вагоне было всего ничего: несколько рассредоточившихся по вагону разновозрастных теток, двое парней да старик в черном плаще. Парни от самой Москвы разговаривали о самолетах. Один был в джинсовом костюме и в очках, другой – в камуфляжных штанах и черной куртке. Старик, сидевший рядом с ними, прислушивался от нечего делать, но молчал.
Электричка, зашипев дверями, отделилась от перрона Мытищ и стала с нарастающим гулом набирать скорость. За окном проплывали сонные дома и деревья. Солнце еще не разогнало тучи, застлавшие небо, и потому погода была отнюдь не праздничной. Лязгнула дверь. Из соседнего вагона появился небритый дядька в потрепанном камуфляже, державший в руках старенькую гитару.
– Граждане пассажиры! – хрипло провозгласил он. – С Днем Победы вас!
Ударив по струнам, он запел «Эх, дороги». Пел он не слишком умело, но старательно. Кто-то полез за мелочью, а кто-то даже не обернулся. Мало ли таких певцов бродит по электричкам…
– И еще одна песня… тоже ветеранам, но других войн, – произнес певец, когда отзвучал последний аккорд.
Электричка почему-то остановилась на перегоне между двумя станциями. Было необычайно тихо. Примерившись, мужик взял первый аккорд и негромко запел:
- Поверь, рассказ мой не из тех историй,
- Что с армии привозят пацаны,
- В моей судьбе была война, которой
- Не числится в истории страны…
Старик вздрогнул и удивленно посмотрел на певца. А тот продолжал:
- Нам было двадцать, сыновьям России,
- Готовым грудью встать за всю страну…
- Виновных нет. Мы сами напросились
- На неофициальную войну.
- Мальчишки, не судите, бога ради!
- Мы думали, нам крупно повезло —
- С приятелем летать в одном отряде
- Бок о бок, так сказать,
- К крылу крыло…
Умолкли и обернулись теперь и те двое парней, только что ожесточенно спорившие о каком-то «Дугласе». А дядька вдруг запел громче и решительней:
- На стол все документы и награды,
- И с этого мгновенья ты – никто.
- Разведка – что слепой полет над адом,
- Сначала – мы, вьетконговцы – потом.
- И лезвие огня сверкало ярко,
- Предутреннюю вспарывая мглу,
- Когда на форсаже взлетала «спарка»,
- Похожая на тонкую иглу…
Теперь певца слушали уже все. Умолкли даже тетки в дальнем конце вагона. Старик бросил взгляд в окно – и обомлел, явственно увидев темно-зеленый самолет, одиноко стоящий на асфальтированной площадке в сотне метров от железной дороги. Нелепо и несуразно смотрелась боевая машина среди облезлых гаражей и сараев. Поезд вдруг тронулся с места и понесся прочь, набирая скорость. Самолет мелькнул и пропал за строениями, но старик сразу узнал его. Машина времен его лейтенантской юности. «Балалайка»…
– Откуда ты взялся тут, друг? – едва слышно пробормотал он, тщетно ожидая – не появится ли самолет снова в просветах между постройками.
А певец продолжал:
- Тот профиль самолета в белых звездах
- Наверно, мне не позабыть уже…
- И тень ракеты класса «воздух – воздух»,
- И перегрузки в диком вираже…
- Моей машины бренные останки
- Неслись к земле чадящей головней,
- А в вышине два белозубых янки
- Беззлобно хохотали надо мной.
Стучали колеса. Поезд удалялся от Мытищ, и с каждой секундой старик все больше убеждался, что самолет ему не привиделся.
- Мне повезло – меня на третьи сутки,
- Почти что как в кино, отбил десант.
- Потом хирург, большой любитель шутки,
- Спросил – ну как, мол, там, на небесах?
- Я лишь мычал, наркозом оглушенный,
- Но с той поры, хоть столько лет прошло,
- Мне снится запах операционной
- В сопровожденьи непечатных слов.
- Да я-то ладно, мне Господь отмерил
- За тех парней, что к звездам вознеслись,
- Обидно вот, что те, кому я верил
- От нас так суетливо отреклись…
- Но навсегда со мной, как запах хлеба,
- Тот сон, в котором, всем смертям назло,
- Мой самолет в тропическое небо
- Вонзается серебряной стрелой…
И, чуть помедлив, певец закончил:
- Си-и-иние
- Небеса над Росси-и-ею,
- Облака в белом инее
- И закаты в росе-е-е!
- Горько-о-о нам:
- В царстве неба жестоко-ого
- Тридцать пять было соколов,
- Уцелело лишь семь…[57]
Утих последний аккорд, и мужик, сняв замызганную кепку, пошел по проходу между сидений.
– С-сукин сын! – с восхищением пробормотал старик, торопливо нашаривая в карманах мелочь. Две или три разнокалиберные монетки там все-таки нашлось. Отыскалось несколько монет и у парней.
– Ты откуда эту песню знаешь? – поинтересовался старик, когда певец подошел к ним.
– Напели как-то, – пожал плечами парень. – А я запомнил…
– Хорошая песня… – сказал старик, опуская рубли в кепку. – Спасибо, сынок.
– Не за что, отец. С наступающим! – певец пошел дальше. Звякали монеты, шелестели мелкие купюры, которые ему щедро накидали в кепку остальные пассажиры.
– Простите… вы летчик? – спросил парень в очках. – Летали во Вьетнаме?
– Да, летал, – кивнул старик. – Я был инструктором. Вьетнамцев на «МиГ-21» учил летать.
– А с «Фантомами» встречались? – спросил второй.
– Было пару раз.
– А сбивать удавалось? – уточнил парень в очках.
– Один раз видели, как он потом упал. Этого вот засчитали. А другой раз американец ушел.
– Здорово! – парни переглянулись.
Потом тот, что был в черной куртке, спросил:
– А награды у вас есть за эту войну?
– Есть. Орден потом дали, – ответил старик. – А вы сами, я гляжу, в авиации понимаете. На кого учитесь?
– Я на авиатехника, – сказал парень, – а он – на психолога.
– Понятно, – усмехнулся старик. – А я думал, вы оба – авиаторы.
– Да не, – поправил очки второй. – Я скорее любитель. Просто нравятся самолеты.
– Понимаю. У меня с этого же начиналось, – улыбнулся старик. – Правда, в мои годы попроще было стать летчиком, но у вас еще все впереди.
– Я думаю, со временем получится и у меня, – ответил юноша.
Всю дорогу они разговаривали о том о сем, изредка переключаясь на тему вьетнамской войны и авиации. Потом, когда голос машиниста возвестил с потолка, что поезд прибыл на конечную станцию, выяснилось, что им в разные стороны: парни направлялись в авиационный музей, а старик – в гости к своему сослуживцу. Тепло попрощавшись, они разошлись.
Старик добрел до нужного ему дома и позвонил в дверь. Почти сразу ему открыл дверь улыбающийся сослуживец. Тоже седой как лунь, но все такой же крепкий.
– Володя!
– Миша!
Они обнялись. В коридор выскочил внук Маргелова, застыл, глядя на стариков.
– А это мой меньший внук, Дима зовут! – гордо сказал Володя. – Пять лет позавчера исполнилось.
– Деда, а, деда! – тут же заныл Дима. – Ты в музей обещал!
Маргелов хотел было приструнить внука, но Хваленский опередил его:
– Давай в музей сходим, в самом-то деле! Успеем еще в квартире посидеть…
Димка с радостным воплем метнулся за одеждой.
Вскоре все трое шагали в сторону музея. Димка, явно недовольный тем, что деды идут не так быстро, как ему хотелось бы, то и дело поторапливал их, потом уносился вперед и снова возвращался, чтобы крикнуть: «Деда, ну быстрее, ну чуточку, ну пожалуйста!» – и снова убежать.
– А я вот так и не женился, – тяжело вздохнул Хваленский, глядя на пацаненка. – Старый пень… теперь один как перст… Жалею.
– Своя прелесть в этом была, – кряхтя, ответил Маргелов. Его последнее время беспокоила спина. – Зато ты с летной работы только в сорок четыре ушел… А меня уже в тридцать пять на землю перевели.
– Это точно…
Они вошли в музей – отгороженный от старого аэродрома кусок летного поля, на котором стояли десятки самолетов и вертолетов. Когда-то все эти машины летали и несли службу в советском небе, а теперь, казалось, впали в спячку до лучших времен. Людей в музее почему-то было сегодня особенно много – наверное, из-за праздника. Щелкали фотоаппараты, кто-то громко восхищался необычными очертаниями какого-то самолета; неподалеку экскурсовод рассказывал посетителям о стоявших в музее машинах и их судьбе.
– Хоть бы музыку включили, что ли… – проворчал Хваленский.
Из развешанных на столбах колонок вдруг грянуло:
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
- Преодолеть пространство и простор.
- Нам разум дал стальные руки – крылья,
- А вместо сердца – пламенный мотор…
– Во как! – улыбнулся Маргелов. – Живет еще страна, а?! Я уж думал, как всегда, какую-нибудь дрянь включат…
- Бросая ввысь свой аппарат послушный,
- Или творя невиданный полет,
- Мы сознаем, как крепнет флот
- воздушный, —
- Наш первый в мире пролетарский флот! —
надрывались динамики.
Старики зашагали по асфальтовой дорожке между рядами машин, а Димка убежал куда-то вперед и затерялся среди посетителей. Друзья прошлись вдоль строя серебристых бомбардировщиков, потом вернулись назад – Маргелов заметил, что Димка непостижимым образом уже оказался у большого вертолета возле входа в музей.
– Деда, деда, там в вертолет пускают! – закричал мальчишка, едва Маргелов окликнул его. – Пойдем, деда! Хочу в кабине посидеть!
С трудом уговорив внука подойти к вертолету попозже, старики неспешно пошли вдоль аллеи, где были выставлены самолеты времен Второй мировой.
– А мне война перестала сниться, – сказал вдруг Маргелов. – Раньше снилась… А теперь все. Не вижу никаких снов…
– А мне сны еще снятся, – отозвался Хваленский. – Но не о войне. Веселое что-то, доброе… Не помню только ничего.
– Везет тебе, – вздохнул Маргелов. – А мне хоть бы завалящий какой сон посмотреть…
Они свернули на очередную аллею, по обе стороны которой стояли реактивные истребители. Димка, снова убежавший вперед, принесся обратно с радостным воплем:
– Деда, деда, там твой самолет!
– Это какой же? – хитро улыбнулся Маргелов.
– «Балалайка»! – Димка снова исчез.
– «Балалайка»… – слегка дрогнувшим голосом повторил Хваленский, словно пробуя это слово на вкус.
– Он, – негромко подтвердил Маргелов, заметив впереди знакомый острый нос.
Перед замершими в строю самолетами была натянута полосатая ленточка, преграждавшая путь особо любопытным. Перешагнув ее, летчики подошли к серебристому «МиГу», стоящему на бетонной плите, и бережно дотронулись до холодного металла.
– Здравствуй, дружище! – прошептал Хваленский, ласково гладя борт машины. – Тяжело тебе без полетов, да?
Капля воды вдруг скатилась с борта самолета и упала в траву, оставив на металле влажный след…
Читать бесплатно другие книги:
