Четырнадцатая дочь Федорова Екатерина

Глава двадцатая

Беги, Таня, беги

Когда Аюзанна принесла ужин, Таня вытянула из нее еще одну новость: дебелую девицу, как и прочих слуг, наняли в услужение не далее как три дня назад, но помещение принадлежало Омселю-Таркифу уже год. Дом до недавнего времени стоял пустой, прислуга считала Таркифа серендионским торговцем, проводящим время в разъездах по Анадее. Кстати, улица, на которой стоял дом господина Омселя, звалась Свечной, и находилась она на рассветной стороне города. Стало быть, центр города следовало искать на закатной стороне.

После ухода служанки Таня натянула платье, быстро поела. И подошла к окну, поглядеть на нефритовые отблески разгорающегося заката, плывущие над крышами. Вот в ту сторону и следовало бежать.

Ее мысли прервали шаги служанки, пришедшей за подносом. Таня отпрыгнула к кровати. И уже с высоты подушек утомленно спросила, какие представления идут в театрусе. Завистливо поохала, услышав, что Аюзанна неделю назад ходила смотреть ужас какую интересную пиесу, под названием «Святой котоборец».

Потом две служанки доставили в ее комнату все то, что она запросила. И почти тут же явился Таркиф.

Таня присела в низком реверансе, горячо поблагодарила и принялась перечислять, в чем еще она нуждается: приличные заколки, достойного вида гребни для волос, хотя бы одна вуаль, дабы было в чем взойти на корабль, толстые чулки во избежание простуды…

Каганский сын очень быстро пожелал ей спокойной ночи и убежал. Таня улыбнулась и прилегла на кровать.

Аюзанна, пришедшая после Таркифа с флигом в руках, спросила:

– А с этим что делать будете?

И кивнула, указывая на поставленные в угол громадный горшок, куль с яйцами, сверток с мясом, покрытый кровавыми пятнами, и сверток поменьше, с солью. Завершали картину завернутые в холстину две серебряные ложки, каждая в две Таниных ладони длиной.

– Приготовлю снадобье, – равнодушно ответила Таня. Демонстративно зевнула, распорядилась: – Пусть мне завтра с утра приготовят ванну, благородная Аюзанна. Моя кожа как кора, завтра же следует смягчить ее моим снадобьем. После чего нужно совершить омовение…

Аюзанна недовольно скуксилась и ушла угрюмая.

Таня ждала сколько могла. В доме господина Омселя стихли последние отзвуки шума, улица за окном была пуста и темна. Свет звезд ложился на камни мостовой, осыпая их серыми бликами. Она досчитала до пятисот, потом еще раз и еще…

Пора.

Стянув с подушки наволочку, Таня уложила туда соль. Не оружие, конечно, но если швырнуть в глаза, мало не покажется. Оставила до поры белый сверток на кровати – вдруг придут проведать.

И потащила под окно большой горшок.

Наступил час «икс», то бишь самый опасный и показательный момент. Таня разложила рядом с горшком набитый яйцами куль и серебряные ложки. Развернула сверток с мясом и старательно составила на полу икебану из окровавленных кусков. Потом уселась прямо на пол и поочередно разбила все тридцать яиц, слив их содержимое в горшок.

Как она и боялась, в ответ на шум бьющейся скорлупы в дверь кто-то поскребся. Приглушенный мужской голос спросил:

– Благородная госпожа, вы в порядке?

– Войдите! – надменно сказала Таня. И спешно одернула юбки, задравшиеся на коленях.

Дверь скрипнула, в щели показалось грубое лицо, поросшее щетиной.

– Шум у вас тут какой-то, – пробормотал Танин страж, озирая комнату и ее саму. Наткнулся взглядом на мясную композицию, глянул настороженно.

Таня подняла ложки, сунула их в горшок, постучала об стенку изнутри.

– Я готовлю снадобье, – высокомерно заявила она. – Из яиц, которые ваш господин прислал мне. Взбивать их я буду до утра, а если снова откроете дверь, расскажу господину, что вы за мной подглядывали. Все понятно? Для приготовления снадобья из яиц мне нужны покой и тишина.

Лицо проворчало:

– Да ладно, понятно…

И исчезло.

Таня еще немного поболтала яйца, потом подоткнула края юбок под вырез платья и метнулась к кровати. Схватила заранее снятую простыню. Понеслась назад, собирая ее в жгут и перехватывая посередине.

Для того, что она задумала, достаточно было половины белого полотнища. Окно было меньше кровати. Таня макнула конец простынного жгута в горшок, развернула, давая ткани пропитаться яичной болтанкой.

И два раза несильно топнула ногой, гася флиг.

Простыня налеплялась на окошко легко, попутно пачкая ладони склизкой яичной жижей. Таня разгладила ткань, убирая пузыри и складки. Затем вскинула руки, придавила края склизкого полотнища к стене над оконной рамой – и застыла в этой позе, не обращая внимания на затекающие в рукава липкие струйки.

Нужно было подождать, и она ждала.

Когда Таня осторожно оторвала пальцы от прилепленной на окно простыни, плечи уже онемели. Зато яйцо подсохло, схватилось корочкой.

Она помахала руками, покрутила локтями мельницу, разминая суставы. И уселась под окно, скрестив ноги. Теперь нужно ждать, пока яйцо не высохнет полностью.

Она сидела тихо, время от времени монотонно постукивая ложкой по горшку, чтобы страж не успел отвыкнуть от шума. При этом Таня думала о всяком разном: о далеком доме там, на Земле, и о более близком Фенрихте, затерянном где-то на севере Анадеи. И мать с дедом, и князь с Арленой жили сейчас своей жизнью где-то там, вдали и в безопасности. Дедуля с Арленой так и вовсе в этот момент должны были спать, вознесенные громадой замка высоко над вершинами окрестных деревьев. А она была здесь, в чужом доме, в чужом городе, в чужом мире – и даже в чужом платье, мелькнула на миг ехидная мыслишка, тут же пропавшая. Сидела в темноте одна, и одна же боролась за то, чтобы вернуться к ним ко всем – сначала к князю и Арлене в Фенрихт, а потом, в один прекрасный день, и на Землю, к матери, к деду, к привычной жизни. Было в этом что-то несправедливое, в этом одиночестве, и Тане вдруг стало жалко себя и тоскливо, в носу защипало, глаза заплыли влагой…

Она тряхнула головой, сморгнула слезу. Подумала со злостью: стыдитесь, княжна Татьяна! Хорош воображать себя одинокой страдалицей, которая одна безвинно терпит. Все проходит, пройдет и эта ночь, надо только дожить до рассвета. Может, следующую ночь она встретит уже в Фенрихте, и об этом своем плаче у окна, и о собственном малодушии будет вспоминать с усмешкой.

Таня шмыгнула носом и принялась тихим, почти беззвучным шепотом мурлыкать первые такты из «Прощания славянки» – очень уж подходило к ситуации.

Потом она вспоминала дом, японского классика, оставшегося валяться на диване. Мамины застолья с родней, и грозы, на которые так здорово было смотреть с девятого этажа, потому что тучи нависали так близко, что молнии, казалось, били чуть ли не с уровня твоего плеча.

Время от времени Таня вскидывала руку и щупала жесткую, в корке засыхающего яйца, простыню.

Наконец она решила, что пора. Осторожно, вдоль стеночки, дошла до кровати, перенесла к окну перину. Ощупью нашла на стене напротив флиг и выдернула его из держака.

Перину Таня распялила над окном левой рукой, прижав ее к оконной створке локтем и всем, чем смогла дотянуться – головой, плечом, собственным боком. Перехватила древко факела за самый конец…

И с силой ударила в верхнюю часть окна.

Расчет был на то, что стекло в окошке сделано способом средневековым, полукустарным. Не зря же оно было мутноватым. А извечный бич всех кустарных поделок – хрупкость.

Стекло тихо звякнуло под периной. Таня локтем ощутила, как гладкая его поверхность промялась. Она ударила еще раз, в самый низ окна, молясь, чтобы страж за дверью или спал, или был достаточно устрашен видом мясного натюрморта на полу, вместе с угрозой выставить его мерзким подглядывающим типом.

Опора из стеклянной пластины, к которой она прижималась боком, исчезла. Таня кинула погашенный флиг на сложенный под окном край перины, развернулась, выпуская из рук наперник. И пальцами торопливо ощупала простыню, наклеенную на окно и стену.

Засохшее яйцо должно было удержать осколки стекла на ткани, чтобы они не посыпались вниз, потревожив обитателей дома. Задумывая все это, Таня даже не знала – а сработает ли?

Но сработало: простыня приклеилась к раме и стене от души, осколки повисли на ней позвякивающей чешуей с обратной стороны. И Таня ощутила дикую радость. Сколь много нам познаний чудных приносит простое мытье холодильника! Поскольку все знания о клейкой силе засохшего яйца Таня почерпнула именно при этом увлекательном занятии.

Она осторожно отодрала простыню от рамы и стены, стараясь поменьше звенеть стеклом. Уложила ткань с осколками на перину, на мгновенье задумалась, поддела горку ногой и вытащила флиг из складок. Он еще пригодится.

Из рамы невидимыми зубьями торчали крупные куски, но звезды желтыми искрами блестели на их краях. Таня принялась расчищать себе путь наружу. Торопясь, она несколько раз порезала пальцы, но вскрикивать было нельзя. Поэтому она всего лишь закусила губу и часто задышала, чтобы отогнать боль и пришедшую с ней легкую тошноту.

Очистив нижнюю часть рамы, Таня огляделась, подобрала с пола серебряные ложки. Не монеты, конечно, но серебро, оно и в Анадее серебро, так что могут пригодиться как средство обмена. Мало ли что… Собственно, именно с этой целью она и потребовала их у Таркифа. Ну еще и для придания достоверности истории про снадобье.

Ложки легли в наволочку к соли, потом Таня запихала туда же белое покрывало и флиг.

На секунду она задержалась у пустого оконного проема, глянула во тьму комнаты ищущим нервным взглядом. Нет ли тут чего-нибудь еще, что пригодится потом?

Вроде взято все что можно.

Она завязала концы наволочки узлом, повесила получившуюся торбу на плечо, освободив себе руки, и полезла в окно. Села в оконном проеме, свесила оцарапанные стеклянной крошкой ноги на улицу.

В лицо пахнул ночной ветер, сырой, прохладный, но не ледяной, как в Фенрихте, – Аретц все-таки был южным городом, и месяц оринь здесь был теплее, чем в Керсе.

Она извернулась, оперлась на край проема животом и скользнула вниз, цепляясь пальцами за подоконник, за более-менее чистый от стекла кусок рамы. Отцепила руки, схватилась за край каменной кладки в оконной нише, на мгновенье повисла. Потом ее ноги в тонких балетках нащупали полотняный навес у стены… и Таня разжала порезанные пальцы.

По наклонному навесу из прочной ткани она съехала, пересчитав при этом всем телом поперечины, державшие полотно. Флиг вывалился из наволочки и заскользил по навесу вслед за ней.

Когда ноги уже бултыхались в воздухе, Таня судорожно схватилась руками за последнюю поперечину, тормозя. Застыла, лежа животом на навесе, размахивая в воздухе ногами. Флиг застрял чуть выше. Таня осторожно похлопала рукой по полотну, побуждая древко сползти к ней. Факел нехотя дернулся, и она сумела дотянуться до него кончиками пальцев. Сунула обратно в торбу.

И огляделась.

Второй этаж дома нависал над ней темной громадой. Его прорезали пять окон: то, из которого Таня сбежала, было на самом краю. Остальные четыре глядели затененными, слюдянисто поблескивающими щелями, без единого лучика света.

Полотняный навес был пуст и чист. Значит, ложки и сверток с солью остались в торбе.

Таня оттолкнулась от поперечины и спрыгнула. Свечная улица лежала перед ней, залитая светом ярких злых звезд. Безлюдная мостовая убегала лентой в обе стороны. Террасы вокруг домов, прячущиеся под навесами, пугали черными тенями.

Таня поправила торбу на плече скрюченными, болезненными пальцами, на которых кровь и яичная жижа запеклись коркой, стягивая разрезанную кожу. Снова подоткнула в вырез платья вылезшие оттуда края юбок и побежала направо.

Шелковые балетки ног не защищали. Камни в мостовой отдавались болью в ступнях. Она все равно бежала, стараясь держаться края улицы, но не сбавляя скорости. Хотя дыхание рвалось из груди уже со свистом. Улица была безлюдна, тиха; у нее даже мелькнула мысль: неужто она и впрямь вырвется из плена вот так просто, без осложнений?

И сглазила. Тот самый дом был еще одной тенью, которая возвышалась над улицей, в ряду прочих теней. Тане до него оставалось шагов сорок-пятьдесят, когда неожиданно раздался грохот, словно в чью-то дверь молотили кулаками. Раздался вопль:

– Открывайте! Лига борцов с котами-вредителями!

Она рванулась под прикрытие террасы ближайшего дома. Присела, слилась с каменным столбиком, который поддерживал поперечину с навесом. И вовремя – дорогу впереди исполосовали лучи света, упавшие из окон второго этажа. Испуганный голос сказал что-то невнятное, приглушенное дверью. Снова загрохотало, бодренько так, с ритмом. У Тани появилось подозрение, что впереди высаживали бревном дверь.

Совсем близко что-то скрипнуло, она прижалась к столбику, тряхнула распущенными волосами, чтобы те упали на лицо. Как хорошо, что она шатенка – блондинки отсвечивают в темноте.

Дверь дома, под навесом которого она пряталась, отворилась. Блеклая тень, чуть более светлая, прокралась от выхода к краю террасы, осторожно высунулась – и Таня разглядела мужской профиль.

В доме впереди что-то обрушилось, закричали уже два голоса, мужской и детский. Тень рядом с Таней убралась назад, тихонечко скрипнув дверью.

Ей нужно было просто дождаться, пока там, впереди, все не закончится. А потом продолжить свой путь. Подождать и все…

Таня страдальчески вздохнула, прикусила губу. Встала, выпрямляясь. Если подойти поближе и вблизи посмотреть, что там происходит, это ведь никому не повредит, так?

В доме все стихло. Откуда-то с улицы, с той стороны, откуда она прибежала, доносился скрип. Словно по мостовой ехала повозка на колесном ходу. Таня вытащила флиг, неумело перехватила его за древко как дубинку. И осторожно двинулась через террасы, огороженные низкими, ей по колено, бортиками.

Легкие отсветы, падавшие от освещенного дома, расцветили серовато-желтыми тенями оградки, столы и скамейки, прятавшиеся под навесами. Два раза Таня натыкалась на мебель. Подозрения насчет повозки подтвердились: та проехала мимо, вынудив Таню замереть. А также сморщиться от сладковатого зловония. Она спряталась за одним из столбиков, из темноты смотрела, как въезжает в квадрат света громадная клетка. Сзади, толкая ее, шли два молодчика в длинных плащах. Переднюю часть клетки украшали трупики кошек…

– А вот и кот! – послышалось из дома.

В ответ раздались громкие голоса – мужской и женский. Взрослые уверяли, что это не их кошка, просили пощадить. А потом начали плакать дети.

Дома по обе стороны улицы оставались неправдоподобно тихими. Таня сильно, до крови, прикусила губу.

Если она полезет в эту передрягу, ее побег закончится здесь. Синяя Сила, поселившаяся в Танином теле, за каждое свое проявление неукоснительно брала плату: ее беспамятство и последующее бессилие. И что там будет потом, неизвестно…

Из дома вышли трое парней. Передний торжественно нес небольшую клетку, в которой жалобно мяукал бело-серый комочек. За ними вслед, плача, спотыкаясь и цепляясь друг за друга, выбралась семья. Сзади шагали еще два мужика, невысоких, но чрезмерно и неприятно плечистых.

Что-то Таню сомнения брали, что животное и впрямь жило там, где его нашли. Ну кто в здравом уме рискнет держать в доме кошку, когда по улицам бродят идейные борцы с котофеями! Стало быть, подстава. Принесли с собой и вытащили из-под полы в нужный момент…

Наверное, именно вот эта мысль – «подстава!» – и решила все.

Таня одной рукой рванула вниз заправленный в вырез подол, подхватила опавшие юбки с должной грацией, выпрямилась и пошла через террасу, помахивая флигом, как палочкой. Лениво бросила на ходу:

– Эй, почтенные!

Мужики в плащах, которые уже подвели семью к клетке, остановились. Развернулись к Тане и уставились на нее изумленно. Лица у них были идейными донельзя – с низкими лбами и бульдожьими складками вокруг ртов. Таню пробрал озноб.

Она собрала всю свою силу воли и перешагнула последний бортик. Ступила в квадрат света, падавший из окна на террасу перед домом, отпустила юбки и двинула ногой, заставляя шелк подола улечься кругом. Сказала надменно:

– Я благородная княжна Тарланьская, одна из дев великого Тарланьского дома. А вы, я смотрю, мою кошечку поймали и в клетку засадили? Нехорошо, господа, мучить бедную животную!

На ошеломленных лицах отца и матери семейства, уже стоявших перед раскрытой дверью клетки, появилась слабая надежда.

– Я же говорил, – забормотал мужчина. – Я же говорил вам, что это не наша кошка!

– Цыц! – рявкнул один из мордоворотов. – На вас указал ваш сосед, как на бесчестных кошкоукрывателей. Так что лезьте в клетку и не мяукайте тут! А эта дамочка… Так вот, значит, от кого вы получили своего кота! Вот через кого держали связь с демоном! Ясно, ясненько… Малух, Ятыга, чего стоите, хватайте пособницу!

Двое плечистых мужиков рванулись к Тане. Она зло и неумело ткнула в лицо одному из них факелом. Но древко тут же вырвали у нее из рук. Чужие лапы больно сдавили предплечья и запястья, мужички прихватили Таню с двух сторон, толкнули к клетке. Один из них стащил с плеча куль из наволочки.

Таня переступила ногами и споткнулась о длинный подол. Ее вздернули вверх, потащили волоком…

Припомнив все случившееся в деревушке Лисва, она на всякий случай громко сообщила:

– Я невиновна!

В ответ ей прижали локоть так сильно, что на глазах выступили злые слезы. Таня скрежетнула зубами – и от боли, и от бессильной ярости.

– Это ты в штабу расскажешь, нашим командерам! – азартно отозвался мужик слева. – Давай-давай, шевели коленками! А то княжна, видите ли.

– А что это за Тарлатаньский дом? – с интересом спросил другой.

– Деревня, наверное, – равнодушно ответил ему голос со стороны клетки. – Княжна из великой деревни, гы-гы-гы!

Узнай Арлена, что где-то в Анадее живут люди, не ведающие, что такое Тарланьский дом, – ее бы удар хватил. Или родимчик, говоря по-старому.

Ее подвели к клетке. Семейство уже стояло внутри, дети всхлипывали за прутьями решетки. Таня дернулась, попыталась выдрать руки, но чертова синяя дрянь и не думала проявляться. Она ощутила злость, смешанную с ужасом. Дрожащим голосом объявила:

– Эти люди тоже невиновны!

Мужики заржали.

И белые пятна лиц перед Таней вдруг на мгновенье обросли синими тенями. Начинается, поняла она с облегчением.

Ее грубо затолкали в клетку. Внутри стояли муж и жена, к ним жались двое детей и торчал в углу проволочный короб с кошкой. За Таней со скрипом захлопнули дверцу. Скрежетнул замок, и низкая повозка покатилась. Двое крепких ребят толкали клетку, остальные идейные кошкодавы бодро топали впереди.

Ее увозили, а синее диво все не просыпалось, не одаривало ее ничем. Таня уже было начала впадать в отчаяние, но вдруг заметила, что взрослые и дети, стоявшие в клетке, смотрят на нее с ужасом.

– Кто вы? – пролепетала мать семейства. – Может, вам нездоровится?

– Ух ты, светится! – сказал один из тех двоих, что толкали клетку сзади. – Гляньте-ка, почтенный Вага!

Шагавшие перед процессией люди в серых плащах обернулись. Повозка тем временем остановилась.

Таня, скосив глаза, глянула на руки, попутно осмотрев кожу в вырезе платья.

Кисти и декольте сияли слабым синим светом. Примерно такое свечение исходит в темноте от безделушки из пластика с добавлением фосфора. Ну значит, началось, подумала она. Вот только как это проявится теперь? Учитывая, что она сидит в клетке…

Мужички тем временем столпились вокруг. Один пробурчал:

– Может, у ей голубая чума? По цвету подходит.

Борцы с кошками испуганно отступили от клетки.

– Не мели глупостей! – прикрикнул на говорившего тот, которого звали Вагой. – У меня прабабка эту чуму видела и рассказывала, что от нее белые пузыри по всему телу, и все. Потом уж трупы синюшными становятся, даже волосы синеют, оттого и прозвали так. А этой девке до трупа далеко, жива-живехонька, демонская подстилка. Я так думаю, в ней восставший мертвец сидит, вон как в Элиморе. Она же не местная, а из какого-то Тарланьского села. Небось из Элимора.

Таня тем временем развернулась к дверце клетки, пробормотала:

– Как бы нам на двор окошко…

И положила руки на переплетенные прутья. Со жгучим любопытством положила, надо сказать.

Увы, решетка в пластилин от ее прикосновения не обратилась и плавиться не начала. Ощутив приступ паники, Таня толкнула дверь от себя. Та стояла как влитая.

Она со страхом подумала: а может, синий феномен уже исчерпал себя? Или ослаб? И навалилась на дверцу всем телом, подергала. Но дверь, как и клетка, была неподвижна.

– Что это с ней, судороги? – спросил почтенный Вага. Опасливо глянул и отступил назад.

Свет, который излучали Танины руки, вдруг моргнул и исчез. По решетке рванулись тонкие синие линии. Встретились на стыках, вспыхнули, погасли. А Танина кожа вновь засияла фосфорной синевой.

Семеро кошкодавов с изумленными лицами дернулись назад. Встав как раз с той стороны улицы, что вела к окраине города и к их резиденции. Готовились драпать?

Клетка, жалобно скрежетнув, распалась. Четыре решетчатых прямоугольника свесились краями на мостовую, образовав скаты. Упавший сверху потолок успел подхватить отец семейства. Но Тане успело прилететь по темечку краем решетки. Она зашипела, потерла голову тыльной стороной ладони; изрезанные пальцы все еще саднило. Сзади испуганно охнула женщина.

– Умоляю, не сердитесь на него, благородная госпожа! Мой муж сделал это нечаянно, он просто не удержал!

Таня, одной рукой потирая темечко, пробормотала:

– Ничего-ничего. Двигайте отсюда.

Те так ничего и не поняли, стояли как столбы. Таня рявкнула:

– Бегите, спасайтесь! Ну?

Мужчина отшвырнул решетку, семейство спрыгнуло с угла повозки. Кучка борцов-кошкодавов впереди заволновалась, кто-то закричал:

– Они убегают!

Таня решительно повернулась к ним, состроила зверскую рожу. В сочетании с синей светящейся кожей это должно было произвести впечатление. И произвело – борцы с котами застыли неподвижно.

Она величественно подхватила юбки, ступила на настил из бывшей клетки. Идти было больно, шелковые балетки не годились для ходьбы по арматуре.

Идейные кошкодавы наблюдали за ней в некотором оцепенении. Почтенный Вага вскинул руку.

– Изыди, зло! Над нами бессильна магия злодеев из Совета магов, не совладать с нами и тебе!

Она вздернула голову еще выше и пошла прямо на Вагу. Налетевший ночной ветерок взъерошил кое-как причесанные утром каштановые пряди. Таня шагала уже по мостовой, и вытертые до блеска камни мостовой отражали свет, льющийся с кожи. Обалдеть и не встать, жизнь ходячего торшера…

Борцы с котами шагнули назад, на месте остался лишь Вага, крупный мужчина с неприятным квадратным лицом. Таня подошла к нему на расстояние вытянутой руки.

Мгновенье они сверлили друг друга взглядами, а потом Таня нахально улыбнулась, сделала козу и демонстративно потянулась к глазам противника. Который зачарованно глядел на ее светящиеся пальцы.

Когда до глаз оставалось всего ничего, почтенный Вага отшатнулся назад. Таню захлестнула волна радости, потому как шаги спасенного семейства звучали все тише и тише, а эти семеро стояли смирно, как овцы, глядели испуганно и изумленно.

Наверное, именно эта радость испортила все, потому что Таня уже привычно потеряла сознание.

Глава двадцать первая

Случай тоже божество

Пирожки с потрохами оставляли на пальцах масляные крошки. Рут вытер пальцы об салфетку, угодливо подсунутую Увиром, сказал:

– Благородная Арлена, почтенный Увир, позвольте вас оставить. Пойду прогуляюсь по городу, послушаю, о чем говорят.

Здесь в нем все равно не нуждались. Разговор в зале с низкими лавками давно уже шел о прошлых временах. Арлена и старый слуга поминали знакомые только им имена и смаковали сплетни, ходившие в Алом замке лет этак тридцать назад. Его присутствие явно было лишним. Он, в конце концов, покинул Вагран не для того, чтобы лавку тут задом протирать, слушая древние сплетни.

Старичок обеспокоенно вскинулся, Арлена, успокаивая, повела в его сторону рукой, кивнула.

– Ступайте, ваша милость, но будьте осторожны. В самом деле, не сидеть же вам с нами весь день. А на улицах можно услышать всякое, глядишь, и узнаете что-нибудь полезное.

Он склонил голову сначала перед Арленой, потом перед Увиром. В ответ старичок начал подниматься, очевидно, чтобы поклониться, но дама-маг удержала его на месте.

Рут развернулся и вышел в узкий коридор. По стенам висели узорчатые драпировки из дорогой ткани, которые легко было зацепить и смахнуть плечом. Тут пришлось идти осторожно, неспешно.

И только выйдя из дома, он зашагал размашисто и быстро. Широкие штаны, прихваченные у колена, смешно полоскались при каждом его движении. Это смущало, но сдерживать шаг не хотелось.

По площади, на которую выходил переулок, в разных направлениях шли люди, кто быстро, а кто и неспешно, прогулочным шагом. Встав у углового трактира, Рут сначала огляделся, а потом медленно двинулся к циклопическому сооружению из клеток, стоявшему в центре площади. Из нескольких узилищ доносились частые судорожные вздохи. Но криков не было, значит, люди из Лиги наложили на пленников заклятия немоты.

Рут свистнул, подзывая мальчишку, бродившего неподалеку с подносом. Купил несколько булок и бросил в ведра, надписи на которых казались не такими жуткими. Всякий раз громко поминая Велату, чтобы его скромный дар выглядел не как разгульная щедрость, а как почтительное приношение богине.

Люди лучше воспринимают набожных, чем просто добрых, а здесь, на площади, хватало наблюдательных глаз.

Мальчишка с подносом ушел не сразу, встал поблизости, поглядел, как Рут совершает приношения. Сказал громко:

– Им еще воды не хватает. Воду в баклажках продает Арса, вон он, на той стороне площади.

– Зови, – распорядился Рут. И бросил мальчишке серебрушку – деяния во имя Сострадающей надо поощрять.

Распределив воду между заключенными, он решил, что для богини Велаты на сегодня сделал достаточно. Богоугодные дела, помимо прочего, дали возможность понаблюдать краем глаза за проходом в крепостной стене, прятавшей Врата.

Вчерашняя история повторилась – еще одну женщину на его глазах отправили к будочке. И через несколько мгновений выпустили.

Он купил у мальчишки булку для себя и направился к набережной, небрежно пощипывая корку в сладкой обсыпке.

День был ясный, для северянина непривычно теплый. Рут шагал, рассматривая прохожих и прислушиваясь к разговорам.

Соседка вытряхивает половики прямо из окна, и всю пыль несет к нам, чтоб ей ногу сломать на своих драных дерюгах. Раген подорожал из-за напастей в Эрроне, эти пособники демонов, что правят там, ни на что не годны. Завтра будет судилище над укрывателями котов и демонскими прихвостнями, вы пойдете? На той декаде ожидается корабль из Серендиона, нужно поспеть на причал к его приходу. Говорят, серендионцы в прошлый раз не хотели брать в уплату кристаллы Силы, просили за товары одно золото…

С моря веяло свежестью, солью и рыбой. Несколько мальчишек удили прямо с набережной – мощенной камнем дороги, огражденной от моря высокой стенкой из валунов. Аретц жил своей привычной жизнью. И девушку с волосами цвета темного меда искать в нем можно было до бесконечности.

В самом конце набережной шли причалы, окруженные гирляндами рыбацких лодок. Больших кораблей не было видно – похоже, барки из Серендиона и диких земель появлялись в Аретце не каждый день.

А потом он увидел людей из Лиги борцов с котами. Несколько мужчин молчаливой сплоченной группой шли от дальних причалов. Рыбаки и просто прохожие почтительно раздавались перед ними в стороны. Из-за некрашеных плащей Рут сначала принял борцов с котами за служителей храма.

Но лица идущих навстречу не имели того выражения отстраненности и покоя, что было на лицах божьих слуг. Да и щеки были не в пример румянее и пухлее.

Через несколько шагов он уловил еще что-то неразличимое и неуловимое, разлитое в воздухе вокруг людей в серых плащах. Что это было, Рут понять никак не мог, но оно присутствовало, манило и озадачивало своей непонятностью. Поэтому он поддался искушению и позволил себе увидеть. Увидеть как эрни. Хотя в последнее время он и так слишком часто позволял себе видеть и чувствовать как эрни. Это было плохо, это могло стать привычкой.

Сначала его ноздрей коснулись запахи. Их было много, они были разные; пахло капнувшим с еды жиром, каплей серендионского благовония, попавшего на одежду с рук женщины. Мысленно Рут увидел лицо хозяйки благовония – тяжелые смоляные кудри, пронзительные яркие глаза, крупный нос… От одного из них пахло вином, пролитым на одежду во время вчерашней попойки.

Еще через два шага он осознал, что неуловимое и неразличимое, окружавшее людей, было отсутствием, а не присутствием – чистой белизной, отсутствием того, что он привык ощущать. Ни у одного из идущих навстречу не было чувства вины. Им не за что было мстить. Им никто не жаждал отомстить. Они ни за что себя не корили. Не мучились сожалениями. Сознание каждого было чистым и ощущалось Рутом как яркое белое сияние. До сих пор он встречал такое только у младенцев и сумасшедших. Да еще Берд, учитель боя, как-то упоминал, что отпетые злодеи тоже никогда не пахнут виной и сожалением, потому что никогда себя не корят, ни в чем себя не винят…

Рут застыл, потом, опомнившись, снова двинулся вперед, с интересом глазея на людей Лиги. Его одежда обличала в нем чужеземца, а стало быть, глазеть и удивляться ему полагалось.

Борцы с котами одарили его пренебрежительными взглядами и прошли мимо. Одежду элиморских простолюдинов здесь знали, в Аретц в свое время бежало немало людей, доведенных до грани восстанием мертвых. Правда, известие о чудесном избавлении Элимора пришло месяц назад, и те, кому было куда возвращаться, уже разъехались по домам.

Но все равно вид элиморца в его привычных одеждах удивления в Аретце не вызывал.

Потрясенный и огорошенный, Рут прошагал мимо двух причалов, потом взгляд его скользнул к воде, серо-синей, в бликах зеленого с позолотой света. Лодки в обрамлении сине-зеленых теней постукивали бортами друг о друга, ряды невысоких мачт мягко колыхались в такт звукам. Шагах в ста впереди мощеная лента набережной обрывалась и из-под нее уходил зигзагом в море каменистый берег, уставленный рядами сохнущих сетей…

Мысли Рута вдруг смешались и перескочили на другое, совершенно неожиданно для него. Рут застыл, глядя поверх причалов.

Море. Серендион, прячущийся где-то там, за морским горизонтом. Корабль, который должен прийти в следующую декаду. И княжна Татьяна.

Он повернулся и быстро пошел назад.

Калитка распахнулась, едва он в нее стукнул. Старый Увир, похоже, караулил его возвращение во дворе. На невнятные приветственные бормотания Рута – человеку, открывшему тебе дверь, что-то следует сказать – старик только молча поклонился и махнул рукой в сторону домика.

Внутри, в том самом зале с низкими лавками, его ждали. Пока Рут ходил по городу, явились Гарт с Алвином. Одетые по-местному, они сидели на лавках; Алвин – изящно, скрестив ноги, Гарт вразвалку, напихав под руку подушек. Маги обсуждали с Арленой, где неизвестный похититель мог прятать княжну Татьяну. Княжич полагал, что отыскать ее будет почти невозможно, раз уж сам Кайрес, глава Лиги борцов, ищет в собственном городе означенную девицу и никак не может найти. А ведь Кайрес, по сути, некоронованный властитель Аретца.

Рут обменялся поклонами с благородными Тарланьского дома, сел на табурет, где раньше восседал Увир, и с ходу высказался:

– А если мы оставим в стороне вопрос «где княжна»? И сосредоточимся на вопросе «почему она тут»? Почему она оказалась именно в Аретце, что такого в этом городе?

Маги глянули задумчиво. Арлена подтолкнула в его сторону чашку со сластями, стоявшую на низеньком столике, сказала с живостью:

– Нам будет крайне интересно ваше мнение.

– Это всего лишь предположение, – честно признался Рут. Достал из чашки варенную в меду и завяленную ягоду рензеи, надкусил.

И с сожалением подумал, что у сластей из северной красники вкус лучше – сладкая рензея от меда становится и вовсе приторной, тогда как кисловатая красника от него только выигрывает.

– Мать княжны Татьяны из Серендиона, ведь так? А на следующей декаде в Аретц прибывает барка из каганата. Что, если похищенная княжна сбежала от эрронских магов, а потом решила вернуться… – Рут чуть было не сказал «домой», но вовремя прикусил язык и поправился, – на родину. Туда, где осталась ее мать. Известно, что юные девицы скучают по материнским объятиям. К тому же княжна наверняка напугана всем случившимся. А Фенрихт, откуда ее выкрали, вряд ли кажется ей надежным убежищем после всего, что было. Если так, возможно, она будет на причале, когда прибудет барка. И случится это через восемь дней, как я понял из разговоров на набережной.

Гарт поперхнулся, Алвин сидел все с тем же благодушно-любезным выражением лица, только носок ноги, положенной на другую ногу, чуть дрогнул. Арлена светски улыбнулась.

– Ваша милость совершенно правы, удивляюсь, как мы сами до этого не додумались. Но мы хотим найти княжну Татьяну до прихода барки. Видите ли, если в игру вступил сам каган Вакриф, забрать княжну с причала нам просто не дадут. Дева из пророчества лакомый кусочек для любого властителя.

Гарт взял из чашки оранжево-алую ягоду рензеи, полупрозрачную от меда, сосредоточенно принялся жевать. Глядя на Рута честнейшими глазами. Именно эта показная искренность и натолкнула Рута на догадку: сегодняшний день был прямо-таки полон открытий и находок.

– Она не из Серендиона, так? – медленно спросил он.