Слабая женщина, склонная к меланхолии Волчок Ирина

Глава 1

Понедельники, как правило, Асе нравились. Тех, кого пора было выписывать, выписывали в пятницу. Плановых операций не было, плановые операции назначались на вторник и четверг. Наверное, из суеверия: понедельник – день тяжелый. Экстренных тоже по понедельникам почти никогда не было. Экстренных привозили чаще всего в субботу и воскресенье. Народ предпочитал калечить друг друга в свои законные выходные. И по собственной инициативе калечился в выходные – лыжи, рыбалка, охота, альпинизм, подводное плавание… Да что угодно. Активный отдых. Если уж сосед не засветил тебе по пьянке в глаз монтировкой, так ты всегда сможешь восполнить этот пробел своими силами в процессе активного отдыха. Сил у любителей активного отдыха было столько, что о наличии ума вопрос ни у кого не возникал. Нет, у Алексеева однажды возник. Алексеев тогда только-только начинал работать в отделении. В его дежурство, как раз в воскресенье, привезли активно отдохнувшего на природе мастера спорта по плаванию. Сиганул с крутого бережка в пруд. А в тот пруд аборигены последние сто лет выбрасывали ненужные им вещи.

В том числе – и ту железяку, на которую напоролся мастер спорта по плаванию. Правый глаз, проникающее ранение. Удивительно, что коллеги по активному отдыху сообразили, что проникающее ранение – это не в их компетенции. Бывали случаи, когда пытались оказывать первую помощь своими силами. Сила-то есть… После операции Алексеева очень интересовал вопрос, с какого перепугу можно сигать в незнакомый водоем с крутого берега. Вниз глазами.

– Да ну, – удивлялся мастер спорта по плаванию. – Я же мастер спорта по плаванию! Чего там, подумаешь, незнакомый водоем… И не такие видали.

Глаз ему спас сам Плотников. Но даже сам Плотников до конца операции не был уверен, что сможет спасти. Только потом сказал, что глаз будет видеть почти как прежде. Коллеги из других больниц приходили смотреть на пациента. Пациент борзел:

– Это как это «почти»? Это что, хуже, что ли? А спорт как же? Я же мастер спорта по плаванию! Я же не могу спорт бросить! Нет, вы уж делайте, чтобы как раньше было!

Впрочем, может быть, это он от наркоза слишком долго отходил. Эти, у которых сила есть, почему-то всегда отходили от наркоза чрезвычайно долго и, как правило, не без приключений. Семидесятилетние бабки – и те очухивались быстрее. Поспят немножко – и просыпаются совершенно без сил, но вполне вменяемые. Впрочем, бабкам не всегда давали общий наркоз, бабки и с местной анестезией работать не мешали. И после операции вели себя хорошо. Жили смирно, в пруд с крутого бережка вниз глазами не сигали, не пытались тут же пустить насмарку работу хирурга. Не требовали, чтобы зрение им сделали такое же, «как прежде» – как сорок лет назад, например. Радовались, что вообще прозрели на старости лет. Человеческим голосом говорили: «Спасибо, доктор». Бабок в отделении любили.

Хорошо, что нынче в отделении почти одни бабки. Неделя начинается удачно.

Да, еще же этот, уголовник недобитый. Тоже проникающее ранение. И тоже сам Плотников чинил. В ночь с пятницы на субботу. Повезло уголовнику, попал в дежурство самого Плотникова. Впрочем, Плотников почти не покидал отделения: дежурство не дежурство – он все равно здесь. Фанатик. Вот только сегодня его с утра нет. Позвонил, предупредил, что вызвали в лицевую хирургию, посмотреть на пострадавшего в автокатастрофе – множественные травмы и ранения, возможно, и с глазами что-нибудь. Велел на всякий случай готовить операционную. А пока – осмотр и рядовые перевязки. Не работа, а сон в летнюю ночь… Да, Плотников предупреждал, что уголовника надо посмотреть как следует. Ладно, посмотрим. Хотя чего там бояться? Если сам Плотников делал.

– Ася Пална, перевязочная готова.

В дверь заглянула Светка. Светлана Алексеевна, старшая медсестра. Умница, душа-человек, каменная стена, тоже фанатик. Умеет Плотников кадры находить. Светка сегодня вышла из отпуска. Все-таки очень удачно неделя начинается.

– Ася Пална, кофейку тяпнешь? – Светка переступила порог, прикрыла за собой дверь и пошла к столу, осторожно неся на ладони дымящуюся чашку.

– С ума сошла! Ты что это с руками делаешь? – Ася торопливо поднялась, шагнула ей навстречу и попыталась отобрать чашку. – Свет, да отдай же ты ее, обожжешься…

– Не хватай, горячо, – сказала Светка, поставила чашку на стол и полезла в карман халата. – Сама, чего доброго, обожжешься. Я ж не на голой руке, я на деревяшечке… На-ка еще печеньица. Не особо торопись, пей спокойно, я пока еще две палаты проверю.

Светка выложила на стол начатую пачку печенья, сунула в карман деревянный кружок, на котором несла чашку, подмигнула хитрым коричневым глазом и ушла. Две палаты проверять. Фанатичка. Маньячка. Наверняка будет лазить во все углы с белоснежной марлевой салфеткой. Может быть, даже смоченной спиртом. Санитарки при таких проверках следили за ее действиями ревнивым взглядом. Санитарки в отделении тоже были фанатиками своего дела. Глазная хирургия – это вам не магазин какой-нибудь овощной. Здесь все должно быть стерильно. Ну и было. И стерильно было, и уютно, и спокойно… Хорошо было. Повезло ей с работой. Где-нибудь в другом месте, где не так стерильно, уютно и спокойно, она бы просто не выдержала со своим характером.

В дверь опять заглянула Светка:

– Попила? Ну, пойдем. Руки! Руки мыла?

Прелесть какая. Даже в детстве, даже от мамы, которая всю жизнь проработала хирургической сестрой, Ася слышала этот вопрос не так часто, как от Светки. Впрочем, Светка задавала его всем подряд, даже пациентам. Даже посетителям, которые приходили их навещать. Самому Плотникову тоже задавала. Маньячка.

Возле двери в перевязочную уже кучковались бабки в байковых халатах и в цветастеньких платочках. Увидев Асю, потихоньку загомонили, здороваясь. Заулыбались, радостно переглядываясь. Той, которая пока еще ничего не видела, объяснили громким шепотом:

– Сёдни Анастасия Павловна с нами.

Бабки Асю любили. Считалось, что у нее легкая рука, больно никогда не сделает, к тому же ее можно уговорить не делать страшный укол под глазное яблоко, хотя бы сегодня не делать, хотя бы разок отменить… Легенду насчет возможности отмены страшного укола выдумала одна из бабок, и все ей с восторгом поверили. До сих пор суровая действительность опровергала легенду, но бабки не теряли надежды и Асю любили.

В перевязочной уже вовсю трудилась Люда, мыла глаз шестилетнему Сереже, при этом что-то весело болтая. Сережа смеялся. Люда закапала в Сережин глаз серебро, ловко наклеила марлевую повязку и сняла ребенка с высокого кресла:

– Беги. Но очень медленно и осторожно.

Увидела вошедшую Асю, заулыбалась, гордо похвасталась:

– А я уже троих перевязала. Но только этих, которых смотреть не надо. Кому Игорь Николаевич велел только глаза промыть. Все вам меньше работы, да, Ася Пална?

– Зато тебе больше, да, Люда Иванна?

– Да мне это не работа, – сказала Люда. – Мне это в кайф. Сон в летнюю ночь.

Медсестры часто цитировали Асю. Сначала она думала, что передразнивают. Но Плотникова они тоже цитировали часто, и она перестала об этом думать. Тем более что все они тоже были фанатиками своего дела. Умеет, умеет Плотников кадры находить…

С бабками разобрались быстро. Все у бабок было хорошо, всё они терпели безропотно, радостно присматривались оперированными глазами к неясным пока силуэтам и цветовым пятнам: ой, а рука-то желтая! Ой, а халат-то зеленый! Это что ж такое – правда или только кажется? Ася бабок хвалила за то, что так быстро выздоравливают, так хорошо учатся видеть, объясняла: рука желтая – потому, что в желтой перчатке, халат зеленый – потому, что врачи уже редко носят белые халаты. Хотя на ней вовсе и не халат был, а балахонистые штаны и еще более балахонистая роба. И бахилы. Бахилы Светка заставляла надевать всех, даже посетителей. Особенно посетителей. Тут вам не какой-нибудь овощной магазин.

Потом пошли мужики, с ними несколько труднее было. Мужики оперированные глазами ни к чему особо не присматривались, но требовали конкретно ответить, сколько процентов зрения им ждать и в какие именно сроки. От одного Ася унюхала табачный дым, поэтому на его вопрос конкретно ответила, что у курящих проценты зрения зависят не от операции, пусть даже и очень успешной, а от количества выкуренных сигарет. Мужик тяжело задумался, наконец агрессивно спросил:

– Мне теперь что, курить бросать?!

– Разве я могу вам что-то запрещать? – грустно сказала Ася. – Каждый человек имеет свободу выбора. Или курить – или видеть… Это что кому интересней.

Мужик молча ушел. Раздраженный. Люда сказала:

– Курить пошел. Не поверил. Он никому не верит. Депутат областной думы… Все, больше никого нет. Сказать, чтобы зэка вели?

– Как – вели? – удивилась Ася. – Он что, сам не в состоянии ходить?

– А вот сейчас увидите… – Люда загадочно улыбнулась и вышла из перевязочной.

Ася минуту подождала, никого не дождалась, не выдержала и выглянула в коридор.

По коридору вели зэка. Н-да, это стоило увидеть. Кино – это же кино, мало ли чего киношники выдумать могут. Много чего они могут выдумать.

Но до такого маразма даже киношники не додумались бы.

Зэка вели пять человек. Четверо из них – с автоматами. На изготовку. Двое с автоматами на изготовку шли ближе к стенам, внимательно поглядывая по сторонам. По сторонам были только двери в палаты с одной стороны и двери в операционную и в ординаторскую – с другой. Да, еще дверь в туалет. Из этой двери кто-то собрался выйти, один из автоматчиков повел стволом, дверь захлопнулась. Из других дверей никто выходить не собирался. Наверное, всех предупредили.

За двумя автоматчиками точно по центру коридора шел зэк. Наверное, зэк. Потому что был не в камуфляже. И без автомата. И руки – за спиной. А так – больной и больной. Ярко выраженный тип «любитель активного отдыха». Черные спортивные штаны, слишком широкие и чуть коротковатые. Явно с чужого плеча… то есть бедра. А с плеча – это белая футболка. С чужого. Совершенно непонятно, как он в нее влез. Швы на глазах разъезжаются… Тьфу-тьфу-тьфу, чего это она о швах на глазах! На футболке швы разъезжаются, на футболке! Прямо на глазах. Зэк по сторонам не смотрел. Он никуда не смотрел. Ему смотреть было нечем – левый глаз был залеплен марлевым квадратом послеоперационной повязки, а правый заплыл пухлым фиолетовым фингалом. Вряд ли он этим фингалом что-нибудь видел, но шел свободно и уверенно. Точно по центру.

За зэком тоже точно по центру коридора шел коротышка необыкновенной ширины. То есть, может быть, не такой уж и коротышка, просто за зэком не видать было, какого он роста. А ширину – видать. С обеих сторон. Да еще он руки слегка растопыривал, как будто готовился кого-то ловить. Как вратарь.

За вратарем, отстав на пять шагов, шла Люда – несколько по синусоиде. Отклонялась от центра, чтобы выглянуть из-за квадратной фигуры вратаря: что там впереди, видит эту демонстрацию кто-нибудь? Встретилась глазами с Асей, сделала выражение лица типа «а я что говорила».

За Людой шли еще два автоматчика в камуфляже, и эти ближе к стенам. Тоже бдительно поглядывая по сторонам, время от времени по очереди оглядываясь. С выражением лиц типа «враг не дремлет».

Так, и что весь этот маразм должен означать? Не может быть, чтобы всю эту армию согнали сторожить одного зэка. Или защищать одного зэка? Интересно, интересно… И похоже на правду. Вон как эти пятнистые головами вертят. Как будто ждут нападения с тыла. Чьего нападения? Наверное, сообщников этого больного. Зэка этого. Наверное, этот больной – то есть, конечно, зэк – очень крупный криминальный авторитет. Банкир… то есть кассир общественных денег… общих… да, общака. Кажется, это называется «казначей». И братки хотят освободить его, чтобы получить свою законную… то есть противозаконную долю. Преступную.

Или нет! Он – маньяк, вот он кто. Серийный убийца, пойманный на месте преступления с окровавленным ножом в руках. Родственники жертв устроили ему самосуд – то-то он так разукрашен, – и теперь менты вынуждены охранять преступника от рассвирепевших граждан, чтобы он хоть до суда дожил.

Ася присмотрелась к больному. То есть к зэку. Вот как такие люди становятся маньяками, а? Невозможно представить. Впрочем, как-то не очень представлялось, как такие люди становятся и криминальными авторитетами. Надо было выбирать психиатрию, тогда бы сейчас все понимала. Заодно и то, как люди становятся любителями активного отдыха. И даже профессионалами активного отдыха. Так, а при чем тут активный отдых? Ни при чем. Просто этот маньяк очень похож на любителя – и даже на профессионала! – активного отдыха. Настроение испортилось. Это от мысли о профессиональных любителях. Даже от мысли о профессиональных убийцах оно так не портится.

Да черт с ним, с этим зэком. Какая разница, кто он такой, если из-за него по ее родному отделению ходят толпы вооруженных людей, распугивая больных старушек и вконец растрепывая нервы лично ей! Это же надо было додуматься – припереться в отделение глазной хирургии с автоматами! Да еще и без бахил! Здесь что – овощной магазин?

Войско приблизилось, слегка перестроило порядки и молча замерло перед стоящей в дверях Асей. И она молчала, внимательно разглядывая каждого с ног до головы. Разглядела, загрустила, негромко позвала:

– Людмила Ивановна…

– Слушаю, Анастасия Павловна!

Люда вынырнула из-за квадратной спины вратаря, попробовала выйти вперед мимо зэка, но вратарь тут же вклинился между нею и зэком. Но вклинился вежливо: зэка слегка оттер, Люде как бы место освободил. Ну, все равно.

– Людмила Ивановна, – печально сказала Ася. – Вы посмотрите, что делается. Люди не обуты. Будьте добры, скажите Светлане Алексеевне, что нам нужны пять пар бахил. Через тридцать секунд.

– Есть! – гаркнула Люда, радостно вытаращив глаза, по всем правилам повернулась через левое плечо и шустро поскакала в дальний конец коридора, где был кабинетик старшей медсестры. Один из автоматчиков тут же повел за ней стволом. Ася посмотрела на свои наручные часы, потом на настенные часы, которые висели прямо напротив перевязочной, задумчиво кивнула, сложила губы бантиком и сделала выражение лица типа «за смертью вас посылать». Стояла, молчала, грустно поглядывала на тяжелые шнурованные башмаки пятнистых. Башмаки без конца переминались, топтались на месте, задевали друг друга и отодвигались в сторонку… Это сколько же микробов они уже натрясли – и еще натрясут! – на идеально чистый, вымытый с антисептиком, проверенный Светкиной белоснежной салфеткой пол! Можно сказать – стерильный пол. Был.

В конце коридора из своего кабинетика выскочила Светка с пакетом в руках, за ней – Люда. Уже второй автоматчик обернулся и повел стволом в их сторону. Светка и Люда бежали под дулами двух автоматов. Ася глянула на часы.

– Ну, у вас дисциплина… прямо как в армии, – неожиданно сказал квадратный вратарь.

Ася мельком глянула на него, сделала выражение лица типа «что бы ты понимал в дисциплине». Подбежали Светка и Люда. Светка – первая, растолкала пятнистых, встала перед Асей, тараща хитрые коричневые глаза, быстро заговорила со слезой в голосе:

– Анастасия Павловна, я этим только час назад бахилы выдала! Я им всем бахилы выдала, для каждой смены! Только больному не выдавала, у него ноги чистые! И тапки у него чистые… только я не знаю, чего это он сейчас босиком! А этим я всем выдавала, а куда они их девают, так пусть сами отвечают, откуда я знаю, может, с собой уносят, может, у них обувь дырявая, а дождик вон какой был, так они прямо в бахилах – по лужам, чтоб, значит, ноги не промочить!

– По каким лужам? – некстати влез с опровержением квадратный. – Они все в камере валяются, бахилы эти ваши…

– Заткнись, – посоветовала Светка и, не оглядываясь, пихнула его локтем. В живот попала. – Я потом с вами разберусь.

Квадратный удивленно икнул и заткнулся.

– Я сама потом со всеми разберусь, – грустно пообещала Ася. – Людмила Ивановна, идите на рабочее место. Светлана Алексеевна, проследите, чтобы все обулись. Пока мы тут будем заняты, в палате провести санобработку. У вас минут двенадцать – тринадцать.

– Уж я проведу! – угрожающим тоном сказала Светка. – Я их в автоклаве прокипячу! Я ихние ружья хлоркой вымою! Только вы не расстраивайтесь, Анастасия Павловна!

Ася вздохнула, пожала плечами, сделала выражение лица типа «это уж как получится», вошла в перевязочную вслед за Людой и тихо прикрыла дверь. Погрозила кулаком Люде, которая беззвучно хохотала, зажимая ладонями рот, и прислушалась к тому, что происходило за дверью. За дверью, судя по всему, происходил военный переворот.

– Обувайся как следует! – громко шипела Светка. – Чего ты одной рукой? Положи ружье, раз мешает делом заниматься! Давай подержу, черт с тобой… Ой, ну уроды… Натащили грязи своими копытами… Смерти вы моей хотите? Меня же Ася Пална расстрелит за такое дело… В сортире замочит… Живьем сожжет… Но сначала я вас всех перестреляю! И потом не жалуйтесь, что не предупреждала!.. Ты чего делаешь, а? Ты чего это стерильными бахилами по грязи возишь? Это тебя мама учила стерильными бахилами по грязи возить? Подними копыто сейчас же! Здесь тебе не овощной магазин! Почему больной до сих пор не обут?! Кто из вас главный начальник? Ты главный? Слушай, главный, я тебя по дружбе предупреждаю: не надо Асю Палну расстраивать. Она у нас женщина слабая, склонная к меланхолии, из-за любого пустяка может расстроиться. А уж из-за такой кошмарной грязи-о-о-о… И все, последствия – непредсказуемы. Так что обувай больного быстренько – и на процедуры. У меня всего двенадцать минут… Я еще посмотрю, что вы там в палате насвинячили. Если курили – все, можете писать завещание. Больной! Не наклоняйте голову! Глаз после операции, а он голову наклоняет! Для того сам Плотников ночь не спал, чтобы тут всю его работу – псу под хвост?! Готовы? Так, готовы. Заходите, когда Ася Пална позовет. Выходите, когда я разрешу. Тут еще все мыть и мыть… У санитарок и так работы до хрена… Все, стойте, ждите, сейчас спрошу.

Дверь приоткрылась, Светка сунула в щель шкодливую физиономию, подмигнула хитрым коричневым глазом, спросила жалобным голосом:

– Анастасия Павловна, можно уже их запускать?

– Их? – удивилась Ася. И подмигнула Светке. – Они что, все больные? Все равно – по одному и в порядке живой очереди.

Светка подмигнула другим хитрым коричневым глазом, испуганно сказала: «Есть!» – и исчезла, прикрыв дверь. За дверью опять громко зашипела:

– Куда толпой претесь? Ася Пална сказала: по одному! И все, и кончай базар! Спорить они тут будут! С Асей Паяной спорить… Совсем страх потеряли. Больной! Ваша очередь. Главный, ты куда? Тебе же русским языком сказано: но пасаран. Цурюк. Андэстэнд или вообще уже?

Что-то неразборчиво пробубнил квадратный.

– Ну, смотри, – зловещим голосом сказала Светка. – Мое дело – предупредить по дружбе. У вас свои правила, у нас свои правила. Если Ася Пална обидится – я за последствия не отвечаю. Так что сам с ней объясняйся, а я к ней больше соваться не буду, мне еще немножко пожить хочется.

Дверь опять открылась, теперь в щель всунул свою багровую физиономию квадратный:

– Можно?

– Входите, больной, – сказала Ася, не глядя на него и старательно натягивая перчатки. – Проходите, садитесь. Фамилия, имя, отчество, диагноз, дата операции… Ну, что же вы?

Она нетерпеливо поёрзала на стуле и пошевелила пальцами поднятых рук. Перчатки скрипели. Получилось довольно зловеще.

– Да нет, я только спросить хотел… Это не я больной, это он… Но по одному нельзя. То есть чтобы он один – это нельзя. У нас правила. Это ж заключенный, так что как же одному? Не положено.

– Почему? – Ася посмотрела на квадратного с интересом.

Квадратный глубоко задумался. Неужели ответит? Ага, все-таки ответил:

– Так ведь охрана… Всякое бывает… В смысле опасности.

– Да-да-да, понимаю, понимаю, – с сочувствием сказала Ася. – И со стороны кого вы ждете опасности здесь? Может быть, со стороны Людмилы Ивановны?

Квадратный смотрел через ее голову на Люду. Люда отрицательно качала головой – Ася видела отражение в темном стекле шкафчика прямо напротив себя. Квадратный принял подсказку, тоже отрицательно помотал головой.

– А! – догадалась Ася. – Вы ожидаете опасности с моей стороны!

Люда за ее спиной покивала утвердительно. Квадратный, глядя на нее, тоже утвердительно кивнул. Наверняка в школе был двоечником. Привык только на подсказках выезжать. Совсем мозги не включает.

– Да нет, – все-таки включил мозги квадратный. – Наоборот! С его стороны опасность! Преступник же. Так что опасность с его стороны. В вашу сторону… То есть вам. То есть для вас.

– Боже мой! – огорчилась Ася и чуть не взялась стерильными перчатками за голову. Спохватилась, просто подняла руки еще выше и опять пошевелила пальцами. – Какая нервная работа! Я сейчас расстроюсь.

– Нет! – в ужасе крикнула Люда за ее спиной и показала квадратному кулак. Или кукиш? По отражению в стеклянном шкафу было не очень понятно. – Анастасия Павловна, только не это! Я вас умоляю, не расстраивайтесь сегодня, пожалуйста! У меня и так не день, а кошмар какой-то! Если еще и вы расстроитесь – я просто не выдержу! У меня просто сердце разорвется!.. Ты чего стоишь, а? Ты чего тут качаешься, как тонкая рябина? А ну, давай больного быстро сюда! Пока Анастасия Павловна совсем не расстроилась!

Квадратный ошалело выпучил глаза, просипел: «Слушаюсь!» – и исчез, хлопнув дверью. Двоечник. И тут же заговорил в коридоре громким командирским голосом, слегка в нос, смазывая гласные и делая ударение на каждом слове. Как двоечник, который сбежал из школы и теперь выступает перед мелкой дворовой шпаной в привычной среде обитания. Опять сунул багровую физиономию в дверь, вполне нормальным голосом спросил:

– Мы только вдвоем войдем, это можно? Только я и еще только один охранник.

– Кто из вас больной? – заинтересовалась Ася.

Отражение Люды в стекле шкафа крутило пальцем у виска. Очень уместно. Квадратный подсказку опять понял, простодушно обиделся:

– Мы все здоровые. Это больной – больной. Так мы вместе с ним. Потому что больной – заключенный. Порядок такой.

– Ну и порядки у вас… Сумасшедший дом. Давайте сюда вашего больного! Долго я еще ждать буду? Рабочий день скоро кончится! И к тому же – больного человека часами держат в коридоре! На ногах! На сквозняках! Чтобы вся работа самого Плотникова псу под хвост!.. Вы что это, нарочно?

– Никак нет! – отрапортовал квадратный. – Разрешите войти?

– Войдите, – милостиво разрешила Ася.

За спиной сдавленно хихикнула Люда. Ася предупреждающе кашлянула. Хватит, повеселились уже. Работать пора.

Больного в перевязочную вводили нелепо. Почти так же нелепо, как вели по коридору. Сначала вошел автоматчик, обвел помещение взглядом – и стволом тоже, – отошел к окну, повернулся к двери и громко сказал:

– Готов!

Вошел больной. Зэк этот. Сделал несколько шагов, остановился, сделал еще один неуверенный шаг, опять остановился… Странно повел головой – не то прислушивался, не то принюхивался.

– Проходите, садитесь в это кресло, – негромко сказала Ася, внимательно наблюдая за ним.

Он обернулся к ней. На ее голос, поняла она. Он же ничего не видит.

– Иди, иди, кому сказали! – прикрикнул квадратный от двери командирским голосом.

Зэк сделал еще один шаг. Совсем не в сторону кресла. Ася протянула левую руку Люде, тихо попросила:

– Сними.

Люда быстро глянула, с сомнением подняла брови, но перчатку с Асиной руки тут же сняла. Сидела молча, держала перчатку наготове. Ася поднялась, вышла из-за стола с инструментами, шагнула к больному и взяла его за локоть рукой без перчатки. Локоть слегка дернулся и напрягся.

Автоматчик шагнул от окна и перехватил ствол поудобнее.

– Отойдите от него, – сдавленно просипел за спиной квадратный. – Это… опасно.

Ася оглянулась. Квадратный был уже почти рядом, стоял на полусогнутых, руки слегка развел в стороны, будто собирался кого-то ловить. Физиономия побледнела слегка. Волнуется сильно.

– Не волнуйтесь, я не причиню вашему… подопечному никакого вреда, – успокоила она квадратного. Локоть больного под ее ладонью опять дернулся. Ася потянула за этот локоть и тем же тоном сказала уже больному: – Идите за мной. Слушайтесь моей руки. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Больной неожиданно хмыкнул и послушно пошел за ней. Квадратный шел следом. Автоматчик следил за ними глазами и стволом. Ася подвела больного к креслу вплотную, развернула спиной – и только тогда заметила наручники. Вот почему он все время руки за спиной держал. А она думала – по зэковской привычке… Она оглянулась на квадратного, кивнула на наручники, нетерпеливо сказала:

– Снимите. Поторопитесь. Время тянем, а скоро завтрак. Больному нельзя нарушать режим. Снимайте скорее.

– Как это? – искренне не понял квадратный.

– Вы не умеете снимать наручники? – удивилась Ася. – Давайте ключ, я сама сниму.

– Так не положено! – с тихим отчаянием сказал квадратный.

– А как я работать буду? – поинтересовалась Ася. – Мне надо, чтобы больной лежал в кресле вот так, видите? И чтобы руки – на подлокотниках! И чтобы мог свободно сесть, когда я попрошу! И снова лечь, не стукаясь головой о подголовник! Как вы полагаете, со скованными за спиной руками это возможно? Быстро снимайте наручники, не мешайте мне работать.

– Не мешайте доктору работать! – подала голос Люда.

У нее это получилось, как подсказка двоечнику. Квадратный по привычке подсказку принял, мрачно потащил из кармана связку ключей, но все-таки упрямо буркнул:

– Тогда я его к перилам пристегну… к этим… к подлокотникам.

– Это – пожалуйста, – разрешила Ася. – Но только одну руку. Другая его рука мне может понадобиться свободной.

Она смотрела, как снимают наручники, и раздражалась все больше. Маразм. Автоматчик стоял, упираясь стволом в спину больного. Квадратный расстегнул один браслет – и тут же защелкнул его на подлокотнике кресла, сильно дернув больного за руку. Больного перекосило на правый бок, теперь он стоял, все еще заложив свободную левую руку за спину и неловко вытянув правую, притянутую к подлокотнику короткой цепью.

– Кресло прямо за вами, – сказала Ася. – Не беспокойтесь, оно не откатится, садитесь спокойно.

– Он уже сидит, – ни с того ни с сего вступил в беседу автоматчик.

Ася грустно глянула на него. Автоматчик заметно смутился, беседовать раздумал, пятясь, отошел опять к окну.

– Располагайтесь поудобнее, – говорила Ася, устраиваясь на своем стуле и протягивая руку Люде. – Вы должны чувствовать себя в кресле совершенно свободно и спокойно. Как будто прилегли отдохнуть. Отдохните, пока мне надевают перчатки и готовят перевязочный материал. Боли никакой не будет. Просто промоем глаз и посмотрим швы. И вы посмотрите этим глазом и расскажете, как видите. Хотя на третий день после такой операции глаз еще видит не так, как прежде. Не бойтесь, это в порядке вещей… Вообще ничего не бойтесь.

Теперь в беседу решил вступить квадратный.

– Да он вообще-то ничего и не боится, – хмуро буркнул он.

Больной хмыкнул и осторожно опустился в кресло, на ощупь находя сиденье и подлокотники, закинул свободную руку за голову, нашел подголовник, устроил на нем затылок, немножко пошевелился и застыл в позе безмятежного покоя. Даже, кажется, улыбнулся.

– Да, вот так, – одобрительно сказала Ася. – Сейчас я сниму повязку, и мы немножко промоем глаз. Люда, готова?

– Так точно! – отрапортовала Люда, неодобрительно поглядывая на квадратного, потому что тот стоял прямо за спинкой кресла. Мог помешать.

Ася знала, что квадратный не помешает. Как только она снимет повязку – квадратный тут же шарахнется в сторону. Или зажмурится. Не подготовленные к такому зрелищу всегда так поступали.

Она сняла повязку и неловко сама поморщилась. А ведь она была подготовлена. Квадратный, правда, тоже болезненно поморщился, но в сторону не шарахнулся и даже не зажмурился. Смотрел внимательно – то на глаз, то на Асю. Хотел что-то сказать, даже уже рот открыл, но Люда нахмурилась, погрозила пальцем, и он рот тут же закрыл. Дисциплинированный двоечник.

– Хорошо, – довольным голосом говорила Ася, осторожно промывая веки физраствором. – Очень хорошо, общая картина мне нравится…

Заметила недоверчивый взгляд квадратного, снисходительно улыбнулась. Что бы он понимал в общей картине! Несмотря на крайнюю неэстетичность, общая картина ей действительно нравилась. Еще бы – операцию-то делал сам Плотников. Так что общая картина, при всей своей неэстетичности, была прекрасна. Ни воспаления, ни особых отеков, швы – вообще ювелирная работа… Швов было много. Два – на верхнем веке, два – на нижнем, ниже под глазом – еще один, у внешнего угла, ближе к виску, – еще один, над бровью – еще один… Скорей всего, шрам над бровью останется. Остальные даже заметны не будут. Ай да Плотников! А он ведь не пластический хирург! Да что говорить, любой пластический хирург от зависти сдохнет.

– Глаз не открывайте, – предупредила Ася. – И не зажмуривайте тоже… Сейчас я немножко оттяну веко и закапаю лекарство. Лекарство вы не почувствуете, разве только холод… А веко может побеспокоить, там швы… Но ничего опасного. Потерпите, я постараюсь осторожно.

Она действительно старалась работать очень осторожно. Операцию делал сам Плотников, не хватало только испортить что-нибудь по неосторожности. Не то чтобы она боялась хоть какой-то вред причинить… Нет, никакого вреда она причинить не могла. По определению. Она ведь тоже была из тех кадров, которых находил сам Плотников. Просто ей казалось, что даже мелкий пустяк, диссонирующий с немыслимым совершенством операций самого Плотникова, – да хоть бы не совсем ровно наклеенная повязка, – это примерно как усы, пририсованные углем Сикстинской Мадонне. Легко смыть, шедевр не пострадал, но ведь… кощунство. Кощунства Ася не терпела ни в каком проявлении.

– Красиво, – с восхищением сказала она, увидев, наконец, глазное яблоко. – Люда, посмотри, как красиво… Господи, какой же Плотников гений! Просто даже не верится иногда.

Люда подошла, заглянула под расчерченное швами веко, пробормотала: «Ого!» – и уставилась на Асю с выражением лица типа «невероятно, но факт». Ася сделала выражение лица типа «а я этого ожидала». Квадратный смотрел на них поочередно с выражением лица типа «зачем мне тут голову морочат»…

– А вот теперь открывайте глаз! – Ася говорила торжественно и почти ликующе. – И рассказывайте мне, что вы при этом чувствуете! И если что-то увидите – тоже рассказывайте!

Изрезанные веки дрогнули, с видимым трудом разлепились, в узкой щелочке между ними дрогнул и поплыл по красному фону черный зрачок. Зрачок остановился, уставился на Асю и слегка расширился. Видел!

– Говорите! – потребовала она жадно. – Вы же видите, я знаю! Что? Говорите, ну…

– Веснушки, – хрипловатым голосом сказал больной и усмехнулся. – Командир, у тебя весь нос в веснушках.

– Этого не может быть! – закричала Ася. Теперь она не изображала ликование, а на самом деле ликовала. Проникающее ранение! Третий день после операции! Плотников – не гений. Плотников – бог. – Больной, вам кто-то рассказал про мой нос… Про мои веснушки! Больной, вы не можете их видеть! Я их утром запудрила!

– Запудрила! – передразнил больной и опять усмехнулся. – Ну и кто из нас больной после этого?

Квадратный насупился и открыл рот, собираясь что-то сказать, но по привычке глянул на Люду и рот закрыл.

– А еще что видите? – Ася растопырила перед лицом больного пятерню. – Руку видите? Сколько пальцев?

– Сколько и у всех. Только у тебя они какие-то мелкие, – насмешливо ответил больной и зашевелился в кресле, пытаясь подняться. – Ну что, все уже? Эй, начальник, отцепляй от мебели, меня уже вылечили.

– Больной, вы больной, что ли? – возмутилась Ася. – После таких операций люди сидят на бюллетене до четырех месяцев! Вылечили его! То, что вы видите, означает то, что Плотников опять сотворил чудо. И совсем не означает того, что вы можете прямо сразу встать и идти заниматься своими делами. Вам вообще долго еще придется быть осторожным. Никакого физического напряжения. Никаких резких движений. Никаких ядов. Никаких, даже самых мелких, травм. Никаких простуд и гриппов… И вообще, перевязка не закончена. Сейчас я еще закапаю лекарство, а потом заклею глаз новой повязкой.

– Блин, – хмуро буркнул больной, опять укладывая затылок на подголовник. – Снова слепнуть… Надоело уже.

– Типун вам на язык! – с чувством сказала Ася. – Слепнуть! Это же надо такое сказать… Я прямо чуть не расстроилась. К тому же у вас правый глаз вполне зрячий. Сейчас я посмотрю, что можно с гематомой сделать.

Она заклеила оперированный глаз, полюбовалась безупречной повязкой и обогнула кресло, заходя со стороны фингала.

Фингал был выдающимся. Во всех смыслах. Багрово-фиолетовый мешок над глазом свисал на багрово-фиолетовый мешок под глазом. Это как же надо было приложиться, чтобы достичь такого результата? Если только прыгнуть с самолета без парашюта. Вниз глазами. Прямо на заводскую трубу… Странно, что Плотников проигнорировал этот фингал. Фингал – ерунда, фингал – не глаз, но под таким фингалом неизвестно, как там и глаз поживает… А нет, неплохо глаз поживает. Просто даже хорошо. Заводская труба промахнулась. Сейчас мы этот живучий глаз попробуем открыть. Или самого Плотникова подождать? Все-таки должна быть причина, по которой Плотников проигнорировал эту выдающуюся гематому…

Ася осторожно ощупала багрово-фиолетовые мешки, окружающие глаз, и поняла, что Плотников не мог их проигнорировать. Их просто не было, когда он делал операцию. Фингал появился позже. Вероятнее всего – вчера. Та-а-ак. И по какой такой причине он появился? И какая такая сволочь посмела поднять руку на идеальные результаты идеальной работы самого Плотникова?! Ведь после такой операции даже резких движений делать нельзя! Ладно, потом она сама с ними со всеми разберется.

– Люда, кювету, тампоны и пару салфеток…

Люда поняла, кроме требуемого, подала еще и скальпель. Вопросительно подняла брови, Ася отрицательно качнула головой.

– Больной, – деловито сказала она. – У вас, кажется, одна рука свободна? Ага, хорошо. Держите эту штуку сами. Прижмите к щеке. Вот так. Постарайтесь не шевелиться, а то мне и так не очень удобно с этой стороны работать… Голову слегка опустите. Вот теперь правильно…

Она негромко говорила какие-то необязательные слова, а сама быстро протерла фингал спиртом и сделала два мелких надреза. Кровь хлынула в кювету, как из крана. Точно, фингал появился не ранее чем вчера. Нет, она не потом с ними со всеми разберется. Она прямо сейчас с ними со всеми разберется. А потом доложит самому Плотникову.

– Люда, умой, пожалуйста, больного, – попросила Ася почти жалобно. – Царапины зеленкой смажь. Мне надо срочно поговорить с этим квад… с этим вот господином. Вы ведь у них самый главный? Ну вот, значит, с вами мне и надо поговорить. В сторонке.

– Анастасия Павловна, вы, случайно, не расстроились? – тревожно спросила Люда.

– Не случайно, Людмила Ивановна, – грустно ответила Ася. – Боюсь, что совсем не случайно…

– Да она просто крови боится, – вдруг насмешливо заметил больной.

– Конечно, – серьезно согласилась Люда, смачивая салфетку перекисью водорода. – Кто ж крови не боится? Если бы ты видел столько крови, сколько Анастасия Павловна, ты бы тоже боялся.

Больной ничего не ответил. А может быть, что-нибудь и ответил, но Ася уже ничего не слышала. Она волокла квадратного в дальний угол, где стояли стол, два стула и сложенная гармошкой ширма, которую можно было развернуть за две секунды. Квадратный ничего не понимал, тормозил, все время тревожно оглядывался и приговаривал, что оставлять объект не положено. Ася и его не слушала. Ой, как она со всеми сейчас разберется…

– С чем разбираться-то? – с недоумением спросил квадратный, прислоняясь спиной к стене, тревожно глядя через голову Аси в сторону кресла и хмурясь.

Наверное, она про разборки вслух подумала.

– Гематомы вокруг правого глаза больного до вчерашнего дня не было, – очень тихо и раздельно сказала она, внимательно глядя в лицо квадратного.

Тот оторвался от созерцания кресла и уставился на нее. Тоже очень внимательно. И тоже очень тихо и раздельно спросил:

– Доктор, вы можете сказать, когда ему… ну, когда это появилось?

– А вы?

– Я не могу. Я дежурю только с двенадцати ночи. С двадцати четырех ноль-ноль.

– А остальная армия? – Ася кивнула в сторону автоматчика у окна.

– Мы вместе заступили…

– Доктор, да это не они, – сказал больной из кресла. – Это я так, зацепился за что-то спросонья – вот и приложился… Ерунда, пройдет. Да глаз уже и открылся. Все вижу, без проблем. Иди сама глянь.

– Сейчас, – громко ответила она, не оглядываясь, а квадратному тихо сообщила: – Я очень расстроилась. Под трибунал пойдете.

– Да это точно не мы! – Квадратный опять засипел. Испугался, мент поганый. Трибунала боится. Еще не понял, кого ему на самом деле бояться надо.

Она резко отвернулась и пошла к креслу. Больной уже не лежал в нем, а сидел прямо, свободной рукой трогал синяк вокруг глаза. Глаз действительно открылся. Не слишком широко, опухшие веки еще тянулись друг к другу, но из щелочки весело выглядывал живой и здоровый зеленый глаз, с любопытством оглядывал окружающее пространство. Увидел Асю, от окружающего пространства отвлекся.

– Я ж говорил – веснушки, – насмешливо сказал больной.

– А у вас, оказывается, глаза зеленые, – удивилась она.

– Ну да, – тоже удивился он. – Ты же левый уже видела. Он тоже зеленый.

– Разве? – Ася на всякий случай еще раз осторожно ощупала синяк вокруг зеленого глаза. – Я как-то не заметила. Я на работу Плотникова смотрела. Знаете, больной, вам правда повезло. Сказочно повезло, поверьте моему слову. Но я вас по дружбе предупреждаю: боже вас упаси сделать что-нибудь такое, что испортит работу Плотникова… Ладно, идите, завтрак через пять минут. Режим нарушать не следует.

Квадратный быстро снял браслет с подлокотника и неожиданно защелкнул его у себя на руке.

– Что, уже не боишься, что махаться буду? – с интересом спросил больной.

– Тебе нельзя, – серьезно ответил квадратный. – Слышал, что Анастасия Павловна сказала? Никаких резких движений. А то испортишь работу самого Плотникова. И тогда что?

– Ослепну, – хладнокровно подытожил больной.

– Ослепнешь, Сережа, ослепнешь, – согласился квадратный не без печали. – Но это бы еще ладно, дело хозяйское… А вот что Анастасия Павловна расстроится – это уже событие, чреватое непредсказуемыми последствиями.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – испуганно сказала Люда и быстро перекрестилась насколько раз. – Господи, спаси нас и помилуй…

Больной и квадратный переглянулись, одинаково качнули головами и пошли к двери. У обоих выражение лица было типа «нам не страшен серый волк». За ними шел автоматчик. С выражением лица типа «надо было на сантехника учиться».

Ася смотрела им вслед и раздраженно думала, что все эти военные игры недоступны пониманию не только посторонних наблюдателей, но и, скорее всего, самих участников. И правила, которые ни с того ни с сего меняются во время игры… Маразм. Сюда его, слепого и в наручниках, вели, как будто верили, что он может сбежать в любой момент. Предварительно поубивав пятерых вооруженных мужиков голыми руками. Скованными за спиной. А отсюда пошли чуть ли не под ручку. И квадратный больного называл Сережей. К вечеру вообще побратаются, обменяются телефонами любимых девушек, и квадратный по дружбе сообщит Сереже свое имя. Может быть, даже настоящее… Хотя вряд ли он еще помнит свое настоящее имя. Эти типы и под оперативными псевдонимами вполне хорошо себя чувствуют… Только под конец чуть из образа не вышел. И даже вышел на минутку. Совсем другим языком заговорил, мент поганый. То есть не мент. Это роли не играет. Все равно она с ними разберется. И найдет того, кто чуть не угробил работу самого Плотникова.

– Плечи у него какие, а? – мечтательно сказала Люда. – Ой, какие у него пле-е-ечи… Я таких даже в кино не видела. Вы заметили, Ася Пална? Плечи – ровно по ширине двери!

– Мне показалось – еще шире, – рассеянно ответила Ася. – Не человек, а квадрат ходячий…

Люда удивилась, задумалась, потом поняла:

– А! Вы про майора! Ну да, у того плечи вообще… А я про этого больного. Про зэка этого. Такой мальчик – обалдеть… И майор – никакой не квадрат ходячий! Чего это вы? У майора тоже классная фигура. Только что мент… Да еще татарин. Да и вообще старый уже, ему точно больше тридцати… И вот почему всегда так? Если элитный экземпляр, так обязательно или мент, или бандит.

– Или любитель активного отдыха, – грустно сказала Ася. – Культурист, турист и мастер спорта.

– Да это еще ничего, – возразила Люда. – Такого еще можно сориентировать на созидательную деятельность. Активно отдохнет – а потом и в хозяйстве пригодится. И спортсмен – это хорошо. Мужчина должен быть сильным и здоровым. Чтобы за ним – как за каменной стеной. Чтобы мог тебя на руках носить. В буквальном смысле. Чтобы женщина могла себя хоть раз в жизни почувствовать слабой. Да и в быту тоже… Сильный мужик много чего в доме сделать может! Правильно я говорю? Согласитесь, Ася Пална!

Ася не могла с Людой согласиться. Но и не спорила. Люде было двадцать лет. Семь лет назад Асе тоже было двадцать лет, и она была такая же наивная, как Люда. Тоже очень хотела хоть раз в жизни почувствовать себя слабой.

А ведь не дурак сказал: «Не мечтайте о несбыточном. Вдруг ваша мечта исполнится?»

Ну и почувствовала.

Глава 2

Светка была на три года старше, на сто лет мудрее, на пятнадцать килограммов красивее, на полторы ставки самостоятельнее, на двух бывших женихов и одного нынешнего мужа опытнее… Да что там говорить, Светку надо было слушать.

Ася не слушала. То есть слушала, но не верила.

– На кой тебе этот красавец? – говорила Светка, сердито тараща хитрые коричневые глаза. – На нем же бабы гроздьями виснут! Из таких нормальные мужья не получаются. Поверь мне, дуре старой.