Ради тебя одной Гольман Иосиф

«Наградить или расстрелять, – тревожно подумал Вепрев. – Надо быть начеку!» А вслух продолжил:

– С Ивлиевым тоже нескладно получилось.

– Что такое?

– Утром он бежал, – вздохнул Константин. – Бархоткина грохнул. Насмерть. Из «стечкина». Это уже второй «двухсотый», не считая раненых. Хотя, может, оно и к лучшему.

– Почему ты так считаешь?

– Его все равно надо было выпускать. Мы планировали изъять старика на три дня, а держали неделю. Как бы не законфликтовать с его коллегами. А теперь, с трупом, им тоже лучше все замять.

– Какие еще результаты? – спросил Прохоров. Улыбка исчезла, лицо стало привычно непроницаемым. «Знал заранее», – даже с облегчением подумал Вепрев. Вспышки гнева Жабы могли иметь самые страшные последствия.

– Сегодня – последний день ультиматума Береславскому, – опустив глаза, сказал Константин.

– Каковы ожидания? Только откровенно.

– Неважные у меня ожидания, – честно сказал подчиненный. – Мы его знаем по прошлому делу и нынешним контактам. Он не сдаст Велегурова. И он что-то затеял. За эти дни дважды уходил от слежки. Долго был вне поля зрения.

– А заменить твоих лохов некем?

– Он действительно здорово водит машину. И легко идет на риск.

– Заметь, собой рискует. Хотя и это неожиданно. Ты думаешь, он женой с дочерью тоже рискнет?

– Не думаю.

– Но они под контролем?

– Да, люди в Испании ждут команды.

– Ну, так чего дергаешься? Если не захочет нам помочь, сначала похоронит близких и снова подумает.

– Я боюсь, он не будет спокойно ждать похорон.

– Вот, – удовлетворенно сказал Жаба. – Произнесено наконец. Ты сказал – «Я боюсь»! Почему, черт возьми, ты его боишься? Почему, имея десятки бойцов и неограниченные финансы, ты кого-то боишься?

– Потому, Анатолий Алексеевич, что мы необоснованно и собственноручно родили себе опаснейших врагов! Я по-прежнему считаю, что я с ними справлюсь…

– Нет, – огорченно вздохнул Прохоров. – Не справишься ты с ними. Ты усомнился в командире, Вепрев. И это твоя непростительная ошибка.

«Все», – понял Константин. И еще он четко понял, что Жаба принял решение по нему до разговора. Как с Блондином. Но сдаваться сразу не собирался.

– Я все-таки хотел бы довести дело до конца, – превозмогая страх перед этим живым трупом, сказал он. – Вопрос профессиональной чести.

– Нет, Костик, – отказал Прохоров. – Ты будешь заниматься другими вопросами. А дела завтра сдашь новому человеку. Я при вас подпишу приказы.

«Теперь точно – все», – уже почему-то без страха, почти спокойно подумал Вепрев. Но сутки у него есть. Если не поддаваться панике и Жабьим обещаниям, то еще можно выжить. Может быть, попробовать связаться с Береславским? Или просто сбежать? И выждать, пока эта гадина сдохнет!

– Как скажете, – тихо сказал он. – Я выполню любое ваше приказание, вы же знаете.

– Знаю, Костик, не расстраивайся, – улыбнулся Прохоров. – Неудачи случаются у всех. Можешь идти.

Но не успел Константин подняться, как в кабинет вошла дрожащая Эллочка. Она не просто была испугана, она именно дрожала, сжимая в вытянутой руке сложенную вдвое бумажку.

– Что это? – спросил Прохоров.

– Это вам, Анатолий Алексеевич. – Чуть не плача, Эллочка протянула ее Жабе.

– Ну что еще тут? – буркнул тот, выхватывая своей лапой листовку. Развернув, посерел. Потом молча отдал Вепреву. Константина затопила бешеная радость возвращения к жизни: неизвестно, надолго ли, но – прощен.

В листовке, столь старательно подготовленной в «Беоре», был, как и следовало ожидать, красочный рассказ о злодее депутате.

– Тираж? – спросил сразу посиневшими губами Прохоров.

– Я не знаю. Это лежало в газете «Офис руководителя». В конверте.

– Примерно пятьдесят тысяч, – тихо подсказал Вепрев. – Если что-то еще не развезли, можно купировать.

– И еще он звонил… – дрожащим голосом сказала Эллочка.

– Кто?

– Этот… Береславский. Который был у вас в прошлый раз.

– Почему не соединила?

– Вы не велели. – Эллочка заплакала.

– Успокойся. – Когда надо, Анатолий Алексеевич был как отец родной. Эллочка перестала плакать.

– Он два раза звонил. Первый раз – полчаса назад.

– Чего хотел? Дословно!

– С вами соединиться. Я сказала, что вы заняты.

– А он? Дословно!

– Сказал, что у него есть предложение, – точно, по словам, припоминала Эллочка, – от которого вы не сможете отказаться.

– Сволочь! – стукнул по полированной поверхности могучим кулаком Прохоров. – Начитался книжек!

– А второй раз?

– Только что. Спросил, не получила ли я газеты. Я сказала, что получила, – только что охранник принес, снизу. Он попросил развернуть.

– Сволочь! – еще раз выругался босс. – Что он сказал?

– Чтобы я показала вам листовку.

– И все?

– И что он через десять минут перезвонит.

Жаба внезапно повернулся к Константину и улыбнулся. Но такой улыбкой, что Вепрев решил при любом исходе дела сменить работу. Никаких «мерседесов» не надо.

– Я даю тебе шанс, – сказал Прохоров. «Слава богу!» – мысленно перекрестился Вепрев. Он не упустит этого шанса: либо покончит с бандой Береславского, либо вместе с ловким рекламистом разделается с собственным работодателем. Только все надо делать молниеносно. И – чужими руками. – И давай подождем звонка. Иди, Эллочка, и ничего не бойся. Когда этот… – у Прохорова не нашлось слов, – позвонит, переключишь звонок на меня.

– Он где-то рядом, – сказал Прохоров Вепреву. Тот думал так же.

Минут пять они сидели молча, пока телефон наконец не зазвонил.

– Да, – совершенно спокойно сказал Жаба, переключая разговор на внешний микрофон.

– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич, – вежливо поздоровался Береславский.

– Здравствуйте, – сдерживая черный гнев, ответил Прохоров. – Вы все-таки не выполнили нашу просьбу.

– Нет, – честно ответил Ефим Аркадьевич. – Не выполнил.

– А жаль. Ваша заметка, конечно, очень неприятна для политика, но это дело адвокатов. Наших с вами взаимоотношений она не меняет.

– Какая заметка? – живо поинтересовался Береславский.

– Что вам надо? – не реагируя, спросил Прохоров. – Вы меня интересуете только в том случае, если покупаете наши акции. – Он был уверен, что ушлый рекламист наверняка записывает разговор на магнитофон.

– Меня не интересуют ваши акции, – спокойно сказал Ефим. – Более того, я хотел бы предложить вам купить наши ценные бумаги. Это может спасти вас от разорения.

– От чего? – усмехнулся Жаба.

– От разорения, – повторил Береславский. – А также от краха, катастрофы, депрессии, СПИДа и кровавого поноса. Выбирайте что нравится.

– А вы не просто наглец, – даже с каким-то удовлетворением произнес Прохоров.

– Да, не просто, – согласился собеседник. – Наглость – это попытка добиться чего-либо без весомых аргументов. А у меня – весомые.

– Что вы предлагаете? – спросил Прохоров. Конечно, этот бизнес-сопляк, вставший на тропу войны, его не пугал. Его больше пугало потерянное время. Он отдавал себе отчет, что следующие выборы, скорее всего, пройдут уже без него. А может, депутаты почтут память коллеги еще и в нынешнем созыве. Но он не собирался отнять у себя сладкое удовольствие мести.

– Я хотел бы к вам сейчас заглянуть.

– С какой целью?

– Сделать вам предложение.

– Делайте.

– Нет. Либо лично, либо никак.

– А если – никак?

– Значит, вы меня не увидите, а мое предложение будет снято с рассмотрения.

Прохоров посмотрел на Вепрева. «Пусть приходит», – губами сартикулировал тот.

– Когда вы будете здесь? – спросил Жаба у собеседника.

– Через пять минут.

– Хорошо, – сказал Прохоров и нажал на кнопку отбоя.

– Чего он хочет? – спросил Вепрев.

– Помнишь роман, из которого он берет цитаты? – вопросом на вопрос ответил начальник.

– Да.

– Там молокосос убил двух крутых сразу. Именно потому, что от него этого не ожидали. И еще потому, что, как ты говоришь, его загнали в угол.

«Прощен?» – не поверил своим ушам Вепрев.

– Догола обыщем, но оружия у него не будет.

– Да уж, пожалуйста, – улыбнулся Прохоров. Не может быть у такого урода ничего серьезного. Не тот ресурс. А если он романтично припрется сюда с пушкой, это все упростит. – И насчет Испании все остается в силе, – добавил Анатолий Алексеевич. Вепрев постарался не показать, что эта часть приказа ему не нравится. Много лишних хлопот. И никакого эффекта.

Когда Ефим перезвонил, у меня упало сердце. Пожалуй, только теперь я понял, во что ввязался.

Он пошел в дом Жабы. А я остался здесь, у амбразуры, закрытой полиэстровой сеткой. Береславский меня во все уже посвятил. Ткань, на которой печатают наружную рекламу, – это поливинилхлорид, армированный полиэстровой сеткой. Просто-таки необходимая мне информация. Особенно – сейчас.

Я достаю нож и вырезаю кусок, закрывавший сектор обстрела. Конечно, дырку пятнадцать на пятнадцать сантиметров на фоне здоровенной «драпированной» стены не очень-то заметишь, но именно сейчас наблюдение может быть усилено. А может – и нет. Режим секретности нашего мероприятия, похоже, удалось сохранить.

Я навожу прицел на искомую точку нарисованного на баннере мобильника.

Все. Я готов.

Самое страшное – если он не сумеет мне позвонить. Тогда я начну стрельбу в тринадцать тридцать. Ровно. В белый свет как в копеечку. Не зная, есть ли кто в кабинете или нет. А самое главное – не зная, в какой стороне кабинета в данный момент находится Ефим. Но – такой уговор. И Береславский взял с меня страшную клятву, что я открою огонь, несмотря ни на что.

Я в сотый раз проверил снаряженные магазины. Их – четыре. Двадцать огромных, чудовищных патронов. Если бы не дульный тормоз – как на артиллерийских системах, – отдача снесла бы меня к задней стене студии. Все пули – с металлокерамическим тяжелым сердечником. Они должны прошить полкирпича и стену-перегородку, как раскаленная игла – сливочное масло. Лучше их только патроны с сердечником из обедненного урана, наподобие тех, что использовали американцы в войне в Заливе. Но я таких в своей боевой практике не применял, только читал о них в специальной литературе.

Время тянется медленно-медленно, мое сердце стучит чуть не вдвое быстрее секундомера. Хотя обычно они идут вровень.

Что они там с ним делают? Ох какое поганое ощущение: твой друг идет в атаку, а ты сидишь в тылу. И такое чувство вины, что перебивает даже страх смерти.

Я еще раз проверил прицел. Точно в середку кнопки меню на нарисованном сотовом телефоне. Хотя с большим удовольствием я бы влепил один из снарядиков в глаз нарисованному ублюдку. Он у меня вторая по желанности цель после Жабы.

Неужели эту тварь с телефоном рисовал наш Сеня Тригубов? Он тут рассказал мне ужасную историю, как ему по суду дали шесть месяцев, правда – условно. Я сначала не поверил, пока он не показал мне справку из ГУИНа – Главного управления по исполнению наказаний.

Сенину квартиру заливало водой с крыши, и он постоянно ходил жаловаться управдому. Раз ходил, два ходил, десять, все без толку. Мало того что не принимали мер, так еще и обзывали по-всякому, после стояния в очередях. Не знаю, кто уж ему посоветовал, а может – сам придумал, но решил Сеня, что в нашей стране уважают только крутых. Пришел, разорался, бандитами стращать начал. И действительно сначала напугал. Даже обещали залить крышу гудроном.

А потом случилась промашка. Войдя в роль, он схватил толстую книгу – бухгалтерскую, наверное – и швырнул ее с грохотом на подоконник. Да так, что стекло треснуло. Домоуправ, поняв, что имеет дело с реальным человеком, уже был готов и на ремонт внутренних помещений. Но здесь Сеня досадно прокололся, не только потеряв достигнутые преимущества, но и отступив далеко назад от стартовых позиций.

Дело в том, что глупый Сеня, начав дебош, не продолжил его логично. Скажем, кулаком по домоуправскому хребту. А, наоборот, кинулся извиняться и обещать заплатить за нанесенный ДЭЗу ущерб. Тем самым полностью выдав свое мерзкое интеллигентское нутро.

А раз так – бояться домоуправу уже нечего. Вызвали милицию, составили протокол, тут же нашлись свидетели. Ну и, конечно, главным свидетелем обвинения оказался сам Сеня Тригубов, с готовностью подтвердивший свой акт протеста, выполненный в форме мелкого хулиганства. К тому же – на территории государственного предприятия. Ему так в суде и объяснили. Если бы он дал домоуправу в глаз на улице – было бы совсем другое дело. Или разнес бы стекла в его частной квартире. А поднял руку на государство – получи, гад, по полной программе.

Так наш Сеня стал уголовным авторитетом в рамках отдельно взятого рекламного агентства. Смеялся даже Ефим Аркадьевич, признанный в нашем агентстве романтик. Но у него к романтизму хоть чувство самосохранения добавлено, в достаточном количестве, а у Сени – только романтизм. Чистой воды.

Зря я об этом вспомнил. Ведь мы с Ефимом сейчас тоже подняли руку на государство. Причем на самую его верхушку: представителя высшей законодательной власти. Ефима я постараюсь отмазать: ему можно только подготовку пришить – он ведь тоже был под обстрелом, – да и доказать эту подготовку без моей помощи нельзя. А я – не помогу.

Мне же самому надо будет стать на некоторое время невидимым. Вместе с Алькой. Наверное, Береславский прав, собираясь сделать меня на пару лет их иностранным представителем. «Заодно и иностранное представительство откроем», – улыбнулся он. И еще он намекнул, что, если Жаба сдохнет, дело спустят на тормозах: совсем сбрендивший Прохоров очень многим мешал и многих раздражал. Может, и в самом деле время прохоровых ушло?

О господи! А не отключил ли я мобильник? Судорожно лезу в карман. К счастью, нет. Все включено. Я блокирую клавиатуру, чтобы ненароком не выключить телефон, ставлю звук звонка на полную мощность.

И снова жду.

Самый тщательный обыск – заглянули во все места – не помог обнаружить оружия. Вепрев снизу поставил в известность босса.

– Что делать дальше?

– Поднимай сюда, раз пришел, – велел Прохоров.

И они снова пошли вдвоем по знакомой уже Береславскому лестнице. Правда, теперь Вепрев не пытался сбивать Ефима подножкой или еще как-нибудь запугивать. Скорее, искал мосты к этому лысому герою. Но Береславский пока отмалчивался.

Лишь уже недалеко от кабинета Жабы Ефим вдруг попросил разрешения сказать пару слов секретарше, Эллочке.

– И не доносите боссу, ладно? – улыбнулся он Константину. – Устроим с вами маленький заговор.

Вепрев довольно ухмыльнулся. Он не донесет боссу. А этот Береславский – молодец. Они мгновенно составили крошечный и совершенно ни для кого не опасный заговор. А ведь главное, как говорил один лидер, – начать.

Подойдя к Эллочке и склонившись к ее нежному ушку, Береславский дословно прошептал следующее:

– Милая девушка, можно дать вам совет?

Милая девушка, уже не знавшая, чего ей бояться, не возражала.

– Не могли бы вы придвинуть свой стульчик к стене вплотную?

– Почему? – тоже прошептала та.

– Весь пол этого здания, кроме как у стенки, радиационно грязный, – важно шелестел Ефим Аркадьевич. – И сейчас мы еще больше усилим радиацию.

– Кто – «мы»? – совсем взгрустнула девушка.

– Это неважно, – уклонился от ответа Ефим. – Вы будете в абсолютной безопасности, если не отойдете дальше метра от стены. До тех пор, пока я не разрешу. Хорошо?

– Хорошо, – прошептала обалдевшая девушка. Вепрев не протестовал, не мешал шептаться, значит, она подчинится: уж этому-то ее научили.

– Ну что, последний герой, – встретил его улыбкой Прохоров. – Что задумал? Чем нас губить решил? Я уж думал, вы к нам с пушкой или ядом.

Ефим, посаженный на стул против кресла Жабы, взглянул на часы: двадцать три минуты второго. Всей спиной и затылком он остро чувствовал чудовищную дырку ствола «В-94». Но как передвинуться, пока не знал.

– В течение ближайших семи минут я открою карты, – твердо пообещал Береславский. «Похоже, не врет», – забеспокоился Вепрев.

– А вы не боитесь, что вам не удастся прожить эти семь минут? – мягко спросил Анатолий Алексеевич.

– От вас всего можно ожидать, – ответил гость. – Хочу, чтобы вы знали: два человека с разных точек снимали мой вход в это здание. Они же должны увидеть меня выходящим отсюда. – Конечно, он блефовал. Но кто за оставшиеся неполные семь минут проверит? – И еще, – продолжил Ефим, – у меня забрали сотовый телефон. Он у вашего помощника. А мне нужно обязательно позвонить, чтобы успешно закончить беседу с вами.

– Что за звонки? – посуровел Прохоров. – По-моему, вы просто заигрались. Выкладывайте, зачем пришли, или проваливайте отсюда.

– Мне нужен мой телефон, – упрямо стоял на своем Береславский. – Раз приняли меня, так выслушайте до конца. А для этого мне надо позвонить.

«Дать?» – глазами спросил помощник.

– Проверь сотовый, – велел босс. И тут же передумал. – Нет, пусть лучше звонит по этому, – указал Прохоров на свой телефон с корпусом из красного дерева.

«А ведь непобедимый Прохоров тоже его боится!» – вдруг доперло до Вепрева. Что он себе думает, что их накроют, как Дудаева, с авиацией, по телефонному сигналу?

– Могу и по настольному, – согласился Береславский. Страх прошел. Сейчас он уже снова был на сцене, а когда спектакль начался, бояться поздно. К тому же, если у него не получится, погибнут Наталья и Лариска. Этого допустить нельзя. Значит, у него получится. В крайнем случае, он задушит ублюдка руками. Есть высокий шанс, что Вепрев не вмешается сразу.

Береславский набрал номер. Произошло соединение. Но – никто не отвечал! Что за черт? Ефим еще раз набрал номер, проверяя каждую цифру. Длинные гудки текли один за другим, сливаясь в сплошную тоскливую мелодию. Настенные часы показывали 13.27. Отвечай же, черт! Дать команду «огонь!» и отскочить в сторону. Пока эта Жаба выползет из кресла, Серега сумеет выпустить магазин, а то и два! Отвечай же, Велегуров!

– Сдается мне, что вы просто морочите нам голову, – скрипучим голосом произнес Прохоров. – А зря. Если не сдашь Велегурова, – лицо Жабы исказилось гневной гримасой, и он, сам того не заметив, перешел на «ты», – смерть и тебе, и твоему отродью. Уже этой ночью у тебя не будет жены.

– Не торопись, Жаба, – неприятно улыбнулся Ефим. Они на миг стали чем-то похожи – два человека, желающие убивать. – Может быть, ты раньше сдохнешь.

Вепрев, не понимая, стоял у входной двери.

– Возьми его! – как собаке, крикнул ему Прохоров. – Бей его! Гони его отсюда! Сука! Завтра же ликвидируй его! – Он посинел, закашлялся, согнулся. Из полуоткрытого рта на полированную поверхность стола потекли слюни. Помощник подскочил к нему и, развернув кресло, с натугой перетащил тушу босса на кожаный диванчик, стоявший в нескольких метрах левее стола.

Через минуту Прохоров уже пытался сесть, медленно приходя в себя и бросая бешеные взгляды на стоявшего с трубкой в руке Ефима. А в трубке все так же пищали длинные гудки.

– Давай же, черт! – в ярости выкрикнул Ефим. – Отвечай, Велегуров!

И Велегуров ответил.

Когда телефон наконец зазвонил, я отреагировал мгновенно, а именно засунул руку в карман штанов. И – о ужас! – телефон звонил, а достать я его не мог! Он провалился в небольшую дырку и застрял в подкладке. Дырка оказалась достаточной, чтобы пропустить в себя крошечный «Нокиа», но недостаточной, чтобы туда влезла моя ладонь. Я судорожно рылся в кармане, благодаря бога, что предварительно заблокировал клавиатуру и не рисковал отключить звонок. Однако «Нокиа» отключился сам.

Я чуть не спятил. Потом быстро снял брюки и, вывернув карман, выдрал-таки телефон. Оставалось ждать, когда Ефим перезвонит. Если он не перезвонит, то это я его убил. Я чуть не помер, ожидаючи.

Но он перезвонил.

Я нажал на кнопку приема и услышал родимый, совершенно спокойный голос.

– Он левее метра на три-четыре, – сказал Береславский. – И ниже сантиметров на тридцать. Действуй.

Слава тебе господи, эта ситуация – штатная. Моя самодельная тренога позволяла изменять сектор обстрела в любую сторону, а присобаченный к ней транспортир мгновенно переводил метры в градусы. Я навелся и нажал на спуск.

«В-94» заметно, несмотря на дульный тормоз и снабженный амортизатором приклад, дернулась, зато звука, опять-таки несмотря на безумные заряды, дала немного: глушитель был сделан правильный.

– Еще метр влево, еще полметра вниз, – спокойно корректировал Ефим. Значит, тут работала не только геометрия: сказывалось сопротивление пробиваемых материалов. И значит, все траектории будут с элементом случайности: на чистом-то воздухе с сотни метров уложить пули «В-94» в один спичечный коробок – задача не из сложных.

Я нажимал на спуск, слушал Ефима и снова нажимал на спуск, в перерывах перезаряжая ружье.

«Только бы попасть, – мечтал я. – Только бы попасть». Иначе Ефим живым оттуда не выйдет. Невзирая на все его соображения относительно странного поведения прохоровского главного палача – Вепрева.

Когда Серега наконец заорал «Слушаю!», Ефиму вдруг захотелось плакать. И от отчетливого предвкушения пока еще совсем не бесспорной победы, и от осознания того, что через несколько секунд он, Ефим Аркадьевич Береславский, станет-таки убийцей. К счастью, столь глубокие морально-этические размышления заняли лишь одну – и то не главную – часть его сознания. Вторая включила голосовые связки и спокойно дала Велегурову точные целеуказания. А еще была, наверное, третья, которая, после совсем уж миллисекундного взвешивания, все же вслух предложила Вепреву перейти, точнее, перебежать на его сторону. В самом прямом смысле, потому что на стороне Прохорова очень скоро начнут летать пули.

Вепрев, мгновенно оценив ситуацию, не заставил себя просить дважды и перебежал к Ефиму.

Огромные пули, как неведомые науке железные жуки, врывались в кабинет, с треском прорывая дубовую обшивку стенных панелей. И уже почти бесшумно его покидали: задняя стена была завешена большим ковром.

По комнате залетали щепки и пыль от раздробленных стен. Прохоров, сразу поняв, в чем дело, вжался в диван и боялся дышать. Когда начали стрелять в него, он оказался не таким смелым, как когда по его указаниям стреляли в других. У него, похоже, снова начинался приступ, он кидал то умоляющие, то убийственные взгляды на Вепрева и Береславского. А те единодушно хотели лишь одного: чтобы в Прохорова попала пуля и его не пришлось бы душить руками. Отступать обоим было некуда, и оба это понимали.

После каждого выстрела от стен отлетали здоровенные куски. Очередная пуля-снаряд со звоном расколошматила люстру, засыпав осколками стол и ковер.

Ш-ш-ррр-хх! – влетел в кабинет следующий подарок Велегурова, но достался он другу: пуля, видимо задев стальную арматуру, срикошетила и прошла касательно через мягкие ткани плеча Береславского.

Он скривился, однако, как настоящий боец, продолжил корректировать огонь. Впрочем, уже к пятому или шестому выстрелу Береславский, будучи не только бойцом, но и инженером, понял бессмысленность своего занятия. Грубая корректировка была возможна, точная – нет: преодолеваемые препятствия изменяли траекторию полета даже таких тяжелых пуль.

Поэтому Ефим вскоре замолчал, чтобы не отвлекаться от своих горячих мольб к богу. Он просил только одного: чтобы Прохорова убила пуля и его бы не пришлось душить. Другого способа Береславский не видел, а рисковать женой и ребенком не собирался.

– Сволочи, – просипел Жаба с дивана. Он был засыпан цементной пылью и выглядел полутрупом. Но – очень злым полутрупом: – Убью, сволочи!

Прохоров попытался встать, но в кабинет влетела очередная пуля, его шатнуло, и он снова упал на диван. Теперь – плашмя. Мольбы Береславского услышаны не были. «Так – точно не попасть», – с горечью поняли теперь уже подельники в другом конце кабинета. Слишком мала эффективная поражаемая поверхность. Ефим хотел остановить бесполезную стрельбу, но она остановилась сама: у Велегурова кончились патроны.

Береславский пересилил себя и сделал шаг к Жабе. Либо сейчас он это сделает, либо Натальи не станет. Прохоров, лежа на спине и тяжело дыша, с ужасом смотрел на безмолвно приближавшегося Береславского. Его огромная гороподобная грудь беспорядочно тряслась, а из гортани доносились сип и свист. Странно, но этические проблемы больше не занимали сознание Ефима. Теперь он думал о том, как отмазаться от убийства. Он не сомневался, что новоприобретенный «друг» Вепрев мгновенно заложит его. А может, и сам пристрелит. После совершения преступления, разумеется. Эллочка расскажет все так, как он ей велит.

Да, задача! Но сейчас надо разобраться с Жабой.

А Прохоров стал как будто не в себе. Он как-то странно булькнул горлом, широко раскрыл рот, глотая воздух. И – замолк! Голова бессильно завалилась набок.

Ефим подошел к нему вплотную, нагнулся…

– Он сдох! – восхищенным шепотом сообщил оставшийся за спиной «союзник». Береславский недоверчиво посмотрел на поверженного врага.

– Он сдох, клянусь! – Вепрев был в полном восторге. – Слушай меня, Ефим Аркадьич!

Береславский, осторожно прислонив пальцы к шее Прохорова, не нащупал даже подобия пульса. Убедившись, что Жабы больше нет – то ли инфаркт, то ли инсульт сделали то, что не сумела хваленая «В-94», – он развернулся к Вепреву:

– Мы вместе или нет?

– Конечно, вместе! – обрадовался тот. – Эта тварь собиралась меня в расход пустить!

– Ясно. У вас тут свои причуды. Значит, так. Это – несчастный случай. Третий инфаркт. Тушу – вниз. На плечах. С рвением и слезами. Вызывай «Скорую помощь». Пусть его увезут. Только щепки с него стряхни. Сюда – никого. Эллочку предупреди сам. Завтра лично займись ремонтом. Или особо доверенные люди. Внизу скажи, что Прохоров сдох…

– На Эллочке? – спросил догадливый Вепрев.

– На лестнице, – уточнил Береславский. – Когда поднимался в кабинет. Зачем-то собрался вниз, потом передумал и вернулся. Нагрузка, слабое сердце, и вот вам результат. Главное, чтобы сюда, пока все не уляжется, никто не заходил. Нужно, чтобы стрельба и смерть были разведены во времени. Тогда это потянет максимум на хулиганство без последствий. Даже если когда-нибудь всплывет.

– Понял, – услужливо отрапортовал Вепрев.

– И еще: немедленно, как оттащишь тело, перезвони в Испанию. Отмени мероприятие.

– Конечно! Что вы! – засуетился Вепрев. – Они без звонка и не начнут.

– И ничего не перепутай, ладно? – улыбнулся Ефим. Его улыбка неприятно напоминала Жабью.

– Нет, что вы! Клянусь! – помощник легко перешел на привычный для него стиль общения. А лысый рекламист после всего случившегося действовал на него лишь немногим слабее, чем бывший босс.

– Ты все понял? – уточнил Ефим Аркадьевич.

– Да, – ответил Вепрев. План полностью его устраивал. Не зря ему не хотелось ссориться с Береславским. Причем с самого начала событий. Ну или почти с самого начала.

– Тащи ублюдка, а Эллочка пусть зайдет ко мне, – приказал Береславский. Вепрев молча подчинился.

Эллочка, попугавшись и поплакав, принесла аптечку и довольно толково перевязала Ефиму рану. Затем она еще немного постояла, ожидая дополнительных распоряжений. Ефим равнодушным взглядом скользнул по ее стройным ногам и отпустил девчонку на рабочее место, предварительно сняв «радиационную опасность». Сегодня девушки его не интересуют.

И тут он вспомнил про телефон. Трубка по-прежнему лежала на столе, обильно посыпанная осколками люстры. Ефим подошел к столу, взял ее здоровой рукой.

– Ефим, ты слышишь меня? Ефим, отзовись, – монотонно ныла трубка голосом Велегурова.

– Слышу, слышу, – ворчливо отозвался Береславский. – План «Е», понял?

– Как там у вас? – охнул от радости голос на том конце.

– Все в порядке, – заявил Ефим. – Бобик сдох.

План «Е» на их тайном языке означал буквально следующее: «Сделал дело – гуляй смело». Или еще проще: «Бери ноги в руки и уматывай как можно дальше». Если все будет тихо – а Велегуров оставит в студии микрофончик с передатчиком, – ночью они туда еще вернутся. Нужно забрать винтовку и гильзы. И заделать нанесенные студии повреждения.

Все. Конец. Аллес.

Можно жить дальше.