Про психов. Терапевтический роман Леонтьева Елена

Терапия Кости

Психолог с учителем сидят в кабинете. Это их последняя встреча перед Костиной выпиской. После смерти Царицы и восшествия на престол Майи встречаться психологу и пациенту Новикову стало сложнее. Косте предстояло вернуться в жизнь. Они сидели с Косулиным в глубоких креслах и молчали. Костя смотрел в окно на голодных весенних ворон, захвативших все огромное дерево. Они каркали, перелетали с ветки на ветку и казались ужасно наглыми и уверенными в себе. Косулин тоже рассматривал ворон. Он хорошо представлял себе, что чувствует Костя теперь, когда до изменения его жизни осталось всего несколько дней. Лично ему было страшно. Не за Костю, а за себя. Он включился в жизнь пациента так, как никогда раньше. Он рисковал оказаться в позиции дурака, которого все предупреждали, но он все равно все сделал по-своему – по-дурацки. Это было страшно, весело и по-мужски.

Косулин вновь почувствовал себя взрослым, уверенным в себе мужчиной, которому уже за сорок, и он сам принимает решения и меняет окружающее. После смерти Венечки это было внове и очень приятно. С благодарностью смотрел на Костю: из-за него он изменился и теперь чувствовал себя настоящим. Удалось ответить себе на давно заданный вопрос: каким отцом быть для любимого сына Илюши? В мечтах он представил себе сына взрослым красивым юношей, которого любят женщины, а он любит то, что делает. В сердце входили тепло и боль – Косте эта работа еще предстоит.

Учитель выглядел грустным и новым. Пылкость его поблекла, он состриг кудри и теперь не казался очень молодым. Готовый к плану, который они составили за последний месяц вдвоем с психологом, старался не мечтать о том, что встретит на новом месте. Боялся опять оказаться в глупой ситуации. Все было проговорено, все страхи и тревоги осмыслены, варианты разобраны по мелочам. Оставалось только одно – Лора. Костя не знал, что делать, ему было одновременно страшно и быть с ней, и оставить ее. Оба варианта очень пугали.

– Александр Львович, как думаешь, безумием можно заразиться? – спросил осторожно Костя.

Они совсем недавно перешли на «ты-вы», такую специальную форму дистанции, принятую в государственных учреждениях. И Костя пока предпочитал называть психолога по имени-отчеству.

– Костя, безумие не вирус, но заразиться можно. Особенно если хочется. Есть такое психиатрическое понятие «индукция», «индуцированный психоз». Иногда носит массовый характер. Если смотреть шире – мы все время индуцированы чьим-то бредом. Например, политикой или удачным маркетингом. А от кого ты собираешься заразиться? – спросил Косулин хитро, предчувствуя ответ.

– Ну вы же знаете, от кого, – улыбался Костя. – Вы знаете, после ее письма я так ясно представил себе это: она голая в мороз бежит на улицу, разговаривает с невидимыми существами, а я не знаю, что делать. Бегаю за ней. Она меня не слушается, я от всего этого тоже схожу с ума. Потом мы идем в ПНД за лекарствами, стоим в очереди. То она госпитализируется, то я. В таком вот ритме и живем. Жуть! Я не хочу сюда больше попадать НИКОГДА, ты понимаешь: НИКОГДА!!

– Понимаю. Хотя мы и говорили о том, что в этом было много нужного тебе опыта, после которого ты изменился. Но все же: давай проясним твои чувства по поводу Лоры. Что в этой женщине такого особенного, почему именно она?

– Она особенная. Я с ней могу не притворяться, быть самим собой. Я говорил, что думаю, без страха. Раньше казалось, что женщин надо очаровывать, морочить им голову, не показывать чувств. А то они возьмут власть, и я лишусь своей воли. Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, как говорится!

– Ой, Костя, если бы ты знал, как же я зол на Пушкина за эту фразу. И ведь засела матрицей в мужских мозгах! Все ему поверили, хотя сам он в чувствах не стеснялся. Я и сам так думал раньше. Но женщины рассказали мне, чего боятся, как ждут поддержки и признания. Вообще, если честно, женщины – совсем не сложные существа. Они жаждут услышать, что красивы, добры, что возбудили самые сильные чувства и все такое, от чего они расцветают, как цветочки. И если вы не такой жадный, чтобы все это говорить и чувствовать, не теряя собственную личность, – женщины будут вам очень благодарны. Это так просто, – вздохнул Косулин. – А личность, если есть, то точно не потеряется.

– Да! Она пугает меня и влечет. Я боюсь, что сделаюсь таким же сумасшедшим, как она, что ее безумие поглотит меня и я просто… исчезну как мужчина. Что мне придется сойти с ума, чтобы, как бы это сказать?.. ей соответствовать! Чтобы быть с ней на равных. Начну разговаривать с Александром Македонским, мне с ним интересно.

– Многие мужчины боятся этого. Так устроила природа, но я не видел ни одного взрослого мужика в животе у бабы. А с Македонским я бы сам поговорил, – шутил Косулин.

Это было смешно: Костя представил себя сидящим у Лоры в животе и улыбнулся.

– Ну, погоди, а кроме страха и влечения, что еще у тебя к этой женщине?

– Злость. Я очень злюсь на нее! Она все решила, видите ли! Люблю, но не могу! А меня не спросила даже: то есть спросила, но ответа не дождалась. И такое будущее нарисовала, что я чуть не повесился на батарее… А это правда про детей, про интернаты, про таблетки?

– Лора нарисовала самый жуткий вариант ваших жизней. Похоже, ей так проще: от самого жуткого отталкиваться. На самом деле никаких гарантий, что так будет, вам не даст даже самый пессимистичный доктор. У Лоры первый эпизод травматической природы – после смерти матери, у тебя вообще другая ситуация. Есть вариант, в котором у нее больше никогда ничего не будет подобного.

Костя с облегчением задышал. Этот вариант ему нравился.

– А я? – спросил он еле слышно.

– Костя, надо работать над собой, замечать и уважать свои чувства, свои возможности. Прежде чем бросаться в бой, подготовить план атаки и изучить противника. Ответить четко: за что, собственно, ты воюешь? Твоя ли это война? Таблетки, если что, придут на помощь. Надо иметь хорошего доктора и психолога и, если что, бежать к ним за помощью, не дожидаясь утраты контроля.

Костя внимательно слушал и вдруг вскочил и заходил по кабинету:

– С Лорой я контроль теряю прямо сейчас! Я уеду и что с ней будет? И как буду я без нее? И я все равно злюсь на нее! – Он даже притопнул ногой. – В моей семье папа главный! – Неожиданно Костя встал и упер руки в боки, нахмурился и строго стал смотреть на Косулина.

– Здорово, попробуй сказать это еще раз! – предложил Косулин.

Костя собирался несколько секунд, потом с силой топнул ногой и почти прорычал:

– Я тут главный!

– Молодец! – порадовался Косулин. – А теперь, когда ты главный, попробуй представить себе, как ты хочешь, чтобы все сложилось. Разрули ситуацию.

– Как я хочу?.. Я хочу, чтобы она поехала со мной. И чтобы решила это сама. Чтоб не я ее уговаривал, чтобы она сама хотела, понимаешь? Чтобы доверяла мне.

После этих слов Костя рухнул в кресло и закрыл глаза руками: признавать свои настоящие желания – трудная работа.

– Ну вот и славно. Я очень рад, что ты хорошо понимаешь, что хочешь. Ты как сейчас себя чувствуешь?

– Хорошо. Тяжести в душе нет. Легкость. – Костя помолчал. – Я напишу ей записку и попрошу Морица подсказать ей, когда я уезжаю. Захочет – придет. Нет – значит, не судьба.

– Ну что же, дорогой Константин Юрьевич Новиков, похоже, вы совершенно готовы к выписке, позвольте я пожму вам руку, вы очень многому меня научили. Спасибо! Ты самый настоящий учитель, и я счастлив знакомству с тобой.

На этой торжественной ноте, со слезами на глазах, расстались тихо, стараясь соблюдать конспирацию. После терапии Косулин не стал заходить к Майе, а незаметно покинул отделение. Слава Богу, кажется, сюда взяли нового специалиста. Надеюсь, он продержится дольше, чем остальные, подумал Косулин. Мне пора своих девчонок лечить.

День рождения отца Еления

За круглым дубовым столом на кухне собралась душевная компания: Лора, отец Елений, Катька Макарова с младенцем, примотанным к ее обширной груди модным слингом, Актриса и Душный. Всех уже выписали, и повод встретиться был: день рождения отца Еления.

Отцу Елению сегодня исполняется пятьдесят лет. Он счастлив с утра, убирает, накрывает праздничный стол, варит борщ по специальному монастырскому рецепту. Готовится удивить молодежь самопечным черным хлебом. После того как Лора приютила осиротевшего святого, ее бытовая жизнь удивительно изменилась. На кухне было чисто, появилась скатерть, фиалки буйно цвели, пахло вкусной едой. Но главным, что создавало атмосферу теплого и безопасного домашнего гнезда, было присутствие круглого, доброго и спокойного отца Еления. Лора даже почувствовала интерес к домашним хлопотам, неожиданно для себя приобретя новый красный электрочайник.

Первой пришла Катька с сыном, потом Актриса с Душным. Все с порога начинали крутить носами: свежевыпеченный хлеб пах сказочно. После той судьбоносной дискотеки Актриса и Душный стали любовниками и выглядели абсолютно счастливыми, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте. День рождения решено было сделать безалкогольным. И Катька, и Актриса, и Лора еще пили таблетки, а их категорически запрещалось смешивать с алкоголем. Пили неожиданно вкусный и похожий на пиво квас, который тоже сделал отец Елений.

Актриса жаловалась на детей, рассказывала, как сложно объяснить им после больницы, что с ней было накануне госпитализации. Что они давно не верят в нее и избегают ее, что нет взаимопонимания, а одно лишь чувство вины и обида. Душный смотрел на нее влюбленными глазами и ласково гладил по коленке. Сам он наконец-то устроился на работу и больше не производил впечатления мачо.

Катька рассказывала, как пережить депрессию, как тяжело ей с ребенком, как она каждый раз боится сойти с ума, когда он болеет. Восхищалась мужем, который отнесся к ее психозу удивительно спокойно, хоть и видел ее в таком состоянии первый раз в жизни. Как сам сидел с ребенком месяцы, пока она лечилась, освоил все молочные смеси, пеленки, памперсы и теперь понимает в материнстве лучше нее, отчего ей стыдно и больно. Что все ждал, когда она выйдет и начнет работать полноценно матерью, а он вернется на работу, но ей тяжело, хочется спать и кажется, что ничего не получается.

– Так странно, друзья, все-таки в больнице было хорошо, – сказала Лора. – Там можно не притворяться.

– Да и здесь можно, дочка, – откликнулся отец Елений, разливая борщ в тарелки.

– Если не притворяться, в дурдом быстро вернешься, – сказала Актриса.

– Так ведь все равно вернешься, – улыбался Елений, чего ж мучиться?

Все затихли, наслаждаясь чудесным борщом. Катькин младенец заснул. Разговор повернул на Лору. Катька пять раз спросила, что с Костей, ходит ли она к нему в больницу и когда его выписывают.

Лора, пытаясь избежать волнующего разговора, поднимала тосты с квасом за здоровье новорожденного, убирала тарелки со стола, всем варила кофе, но Катька не отставала, спрашивая уже отца Еления:

– Отец Елений, что же это делается с Лорой? Объясните мне, дуре грешной, почему она к нему не идет?

Елений, прихлебывая кофе с шоколадными «Мишками», отвечал:

– Страшно ей, дочка. Очень страшно. Любить другого страшно, поэтому все предпочитают любить себя или никого не любить. Работают, суетятся, бегают много, чтоб о любви забыть.

– А чего боятся-то, не пойму никак! – возмущалась Катька. – Он хороший и любит ее, все же видели.

Актриса покачала головой:

– Все-то видели, но что мы видели? Костя делал спектакль, боролся с системой, искал Бога или Богиню, жаждал всех победить. Ну а при чем тут Лора?

Лора внимательно слушала, застыв с заварочным чайником в руках.

Отец Елений посмотрел на Лору, на Катьку и удивленно спросил:

– Как при чем? Она же его и вдохновила, он же ко мне за советом приходил, все про Богиню выспрашивал, а потом и придумал спектакль этот.

Душный, временно отвлекшись от Актрисиной коленки, рассказал, как был намедни в больнице и навещал Морица и что Костю выписывают на днях.

Лора поставила чайник на стол, села, уронила руки:

– Чтожеделатьчтожеделать?

Елений по-отцовски погладил Лору по голове:

– Делай что хочешь, дочка, и возлюби то что есть.

Лора поставила чайник, села и, решив больше не сдерживаться, разрыдалась. Все смотрели сочувственно. Наконец голос вернулся, и Лора рассказала:

– Что вы думаете, что же я не человек, что ли, не женщина? Конечно, я хочу к нему пойти, очень хочу. Да я каждую минуту после больницы только о нем и думаю. Я скоро опять с ума сойду, все кручу в голове одни и те же моменты, когда мы с ним вдвоем были.

Катька начала всхлипывать.

– Но мне страшно! Понимаете, страшно! Я же совсем его не знаю, а верю в свои какие-то фантазии о нем. Мы два раза видели друг друга, понимаете, два раза!

Душный пожал плечами:

– А люди даже по переписке женятся. Из тюрьмы, например. И ничего.

Все посмотрели на Душного укоризненно. Пример казался неудачным.

– Я чувствую себя уязвимой, открытой, – продолжила Лора. – Но я не доверяю ему совершенно, я понятия не имею, что он хочет от меня, кто он вообще такой. Не доверяю, понимаете, мне кажется, что он обязательно заставит меня страдать и в итоге оставит… как мама.

Отец Елений задумчиво молвил:

– Но ведь мужчины – не родители…

– Да! Вы правы, не родители, а я хочу, чтоб были как родители! Я совершенно запуталась и злюсь на себя. – Лора перестала плакать и стала выглядеть сердитой.

– Получится – не получится, Лора, никто не знает, но хочешь быть живым – люби. Здесь нет выбора, – сказала Актриса и повернулась к Душному, запечатлев на его тонких кавказских губах нежный поцелуй.

_{1 апреля, утро}

В день выписки Кости весна больше походит на лето. Уже утром апельсиновое солнце припекает голову медсестре Любочке, спешащей в приемное отделение, где хранились вещи и документы пациента Новикова, ради которого она в свое время рискнула нарушить правила. Отовсюду льется и журчит, Любочка щурится и улыбается. Она прониклась к Косте материнскими чувствами, которые раньше испытывала и к Майе. Но с момента смерти Царицы Любочке все время делали замечания, вмешивались в отлаженный годами механизм работы, пытались контролировать и учить. Медсестру с двадцатилетним стажем работы это невероятно обижало, и она даже задумалась об увольнении.

Темное неопределенное чувство поднималось в ее душе каждый раз, когда новая Царица отчитывала ее на пятиминутке. Это было несправедливо. Любочка работала в отделении десять лет, была по-настоящему профессиональной медсестрой, относилась к пациентам тепло, но границ не переходила. И сейчас она никак не могла понять, чем заслужила столько недоверия и неблагодарности со стороны начальства. Ей было жалко расставаться с пациентом Новиковым, он прославил их отделение, и ей было приятно знать о своей тайной роли в его судьбе. Конечно, теперь у него ничего и не может быть с Майей. «Власть важнее любви для таких, как она?» – спрашивала сама себя Любочка. Вот и останется одинокой, дура несчастная, сама себе отвечала.

Принесла Косте вещи: теплую куртку с капюшоном, синие с проседью джинсы, белую рубашку, старую монетку на веревочке. Поинтересовалась у Кости:

– Ты что ж, неверующий, что ли, Костя? Где твой крестик?

– Не переживайте, Любовь Ивановна, я теперь очень даже верующий. Во что – большого значения не имеет, но верующий точно!

– А кто у тебя там, на монетке, красивый такой? – Любочка с интересом рассматривает монетку.

– Это Одиссей – герой древнегреческий. Умный был мужчина и очень, кстати, верующий. Все время с богами дело имел. Можно сказать даже, с ними жил, – смеется Костя, с удовольствием надевая любимую веревочку на шею.

– Женатый был? – спрашивает Любочка с непередаваемым выражением заинтересованности в глазах.

– Ох, от женщин натерпелся бедный Одиссей, уж очень они его любили! – отвечает Костя, с нежностью листая свой паспорт. Никогда раньше он не испытывал чувств к документам, а теперь радуется красной мятой книжице, как родной. Внимательно осмотрел бумажник – кредитка на месте, и даже наличные пережили его мытарства в целости и сохранности.

– Надо было жениться по любви, – значительно и с выражением посмотрев на Костю, замечает Любочка.

– Как скажете, Любовь Ивановна, в следующий раз, когда увидимся, женюсь, обещаю!

Костя и впрямь почувствовал себя женихом в белой рубашке, открыв паспорт на странице «семейное положение». Если бы он женился на Лоре, взяла бы она его фамилию, интересно? Лора Новикова. Вот дурак, разозлился на себя Костя, опять мечтаешь!! Быстро давай, родители через час уже здесь будут.

– Любовь Ивановна, пойду в магазин схожу, маме цветы куплю, ей будет приятно.

– Ну иди, иди, купи цветы, – звякнула заветным ключом Любочка. – Возвращайся скорее, уже скоро посещения начнутся. А погоди-ка, Костя, Майя Витальевна тебя вызывает – прощаться. Иди сейчас.

Перед выпиской полагалось пообщаться с лечащим врачом. Майя Витальевна ждала его в кабинете Царицы, вполне ею уже освоенном. На столе появилась фотография маленькой дочки, из ординаторской переехал раскидистый декабрист, поражавший всякого входящего буйством цветения. Майя жестом показывает Косте на стул и продолжает писать. Костя рассматривает доктора, вспоминая, как она сидела на диване с ногами. Как пахло от ее замершего тела мандаринами. Каким смелым он себя чувствовал. Сейчас она его даже не замечает.

– Ну что, Константин Юрьевич, сегодня на выписку, поздравляю. У вас есть какие-нибудь вопросы?..

– Какие вопросы… слава богу, все кончилось, и надеюсь, что не попаду сюда больше никогда.

– Да, все так говорят. Даже после пятой госпитализации… Но вы должны понимать, – и Майя смотрит на него строго, давя авторитетом, – что психические расстройства редко проходят бесследно, как правило, они хронические и требуют наблюдения всю жизнь.

– Что вы хотите сказать, Майя Витальевна, я не совсем вас понимаю.

– В этот раз вам сильно повезло, Константин Юрьевич, вы тут всех обаяли… и меня тоже… – Майя на секунду запнулась, но быстро поправляется: – Но так бывает только один раз, в следующий все будет как у всех. Режим, лечение… Без скидок на вашу уникальность.

Костя никак не может понять, почему она так далека от него сейчас, почему говорит так жестко. Он все пытается найти в лице такие симпатичные ему раньше черты какого-то смешного животного, но не находит.

Майя меж тем продолжает:

– Вам надо встать на учет в ПНД, где вы сможете получать бесплатную помощь психиатра и лекарства в случае ухудшения состояния. В ближайшее время я пошлю им сведения про вас. Если ситуация опять выйдет из-под контроля, не ждите чуда, вызывайте «скорую помощь» и немедленно госпитализируйтесь. Вы можете представлять опасность для окружающих, если потеряете контроль над чувствами.

Она говорит все эти неприятные для Кости вещи деловым безличным тоном, как будто между ними не было ничего.

Костя все же рискует:

– Майя, я так благодарен вам за все! Вы меня вылечили, я стал другим человеком, я никогда раньше не представлял, что найду себя в психиатрической больнице. И во многом это благодаря вам, спасибо, я вам обязан!

– Ну… не только благодаря мне… были и еще помощники, – обидчиво отрезала Майя. Разозлилась ужасно, что не сдержалась, и, вскочив со стула, направилась к шкафу с историями болезни, вытащила целую стопку, плюхнула их на стол между собой и Костей.

Костя все понял. Обиженные женщины опасней бронетранспортера. Ему действительно лучше никогда сюда не попадать. Из деликатности Костя сделал вид, что ничего не заметил.

– Простите, у вас так много работы, я пойду. Еще раз – спасибо вам большое. За все! – Поклонился по-русски, в пояс, и выскочил, на минуту испугавшись, что Майя за ним погонится.

Не оборачивайся, а то застынешь, как жена Лота. Жаль, что все так получилось, но сейчас уже неважно. Спокойно: улыбаемся и машем, улыбаемся и машем. Быстрее от ужасного кабинета. Сердце стучит. Костя, как самый трусливый Одиссей, считает секунды: этаж, еще один, так, молодец, мимо охранников, в глаза не смотреть, открываю дверь, солнце теплое, здорово как! Так, дальше быстрее, но не слишком быстро, чтобы внимания не привлекать.

Костя идет по аллее, мимо кафе Кагановича, мимо собачьих будок. Не удержался и погладил дворнягу Лизу, все-таки они столько вместе пережили! С каждым шагом к больничным воротам легкие вдыхают все больше воздуха. В теплой зимней куртке жарко, и Костя идет нараспашку. К выписке родители должны были принести другую одежду, но по плану с родителями увидеться ему не суждено.

Вот и последний пункт плана – стоит за воротами в сером пальто и белых перчатках с букетом хризантем в руках, похожий на Майкла Джексона.

– Приветствую тебя, учитель! – Мориц торжественно пожимает Костину руку и, осматривая со всех сторон, хвалит: – Костя, какой же вы красивый! Настоящий романтический герой! Онегин, Чацкий, Печорин не стоят вашего мизинца!

– Боже мой, Мориц, прекратите делать мне комплименты, сегодня я трусливый Одиссей, еле сдерживаюсь, чтобы бегом не побежать. Майя знаете какая злая! Вот, держите письмо Лоре. Будьте с ней поласковее, я вас очень прошу.

– Не волнуйтесь, мой друг! Мориц тонко чувствует женщин. Кто поручится, что я не одна из них? Поспешите, у вас еще много дел. Мориц останется здесь и все устроит.

– До встречи!

Костя и Мориц встречаются взглядами. Улыбаются друг другу. Костя взволнованно, Мориц печально.

– Друг мой… – Костю переполняет волнение и благодарность, хочется сказать Морицу что-то хорошее, теплое.

– Не надо, Костя. – Мориц делает отстраняющий и благословляющий жест. – Поспешите. У этих врат оставьте меня, и пусть судьба больше никогда вас сюда не приведет. Пусть боги и богини избавят вас от необходимости пересекать эту границу. Оставьте это место нам.

Мориц постоял несколько секунд, наблюдая, как учитель растворяется в весеннем солнце, и неторопливо отправился в отделение. По дороге он встречает много свежих фиолетовых бабочек. Некоторых, особенно прекрасных, он приглашает внутрь себя.

Медленно шествуя в сторону отделения, Мориц видит себя яркой светящейся волчьей фигурой, живой и прекрасной, в окружении слепых и страшных теней, уныло, но целенаправленно бредущих к дверям разных отделений. Так Мориц видит родственников пациентов, наводняющих больницу в часы посещений. Когда он в плохом настроении, ему видятся кровожадные зомби, пришедшие жрать мозги или кормить мозгами своих сошедших с ума родных.

Мент уверял, что Мориц не любит часы посещений потому, что к нему никто не приходит. Мориц повздыхал: он скучал по своему вечному другу-оппоненту. Мента давно выписали, тогда как Мориц о выписке и не мечтал. В его перспективе значился интернат для психохроников. А Мента пришла забирать вся его семья, это было трогательно. Настолько трогательно, что Мориц с трудом дождался момента, когда они все уйдут. Теперь он слегка сожалел, что не попрощался с другом по-человечески. Впрочем, их шансы встретиться вновь высоки: раз в несколько лет Мент начинает очередной крестовый поход против вездесущей системы.

По мере приближения к отделению Мориц замедляется, его фигура приобретает величественную осанку, лицо каменеет, шаги становятся тяжелы, как поступь Командора. Мориц опять входит в любимую роль судьбы. Гордость наполняет его. От него зависит судьба и любовь двух уже свободных людей. Душа Морица ликует, все несовместимые ее части на краткий миг собрались вместе для важной миссии. С величаво поднятой головой он заходит в комнату отдыха и окидывает взглядом открывшуюся картину.

В комнате отдыха почти никого. В уголке у окошка пристроились Ванечка и его папа. Ванечка улыбается светло и бессмысленно, как всегда перепачканный едой. Папа старается аккуратно кормить его с ложечки картофельным пюре. Даже для этого ответственного дела папа не снял своей побитой молью меховой шапки. Еще несколько семейных групп разной степени оживленности разместились по углам. Пациенты с удовольствием едят домашнюю еду. Душный зал затапливает солнце, в лучах которого светится поднятая посетителями больничная пыль.

Мориц останавливает свой взгляд на родителях Кости, пришедших забрать из больницы своего поправившегося сына. Они еще не знают, что в это самое мгновение Костя мчится в раскачивающемся и позвякивающем трамвае навстречу судьбе.

Костина мама посвежела и помолодела. Виновато-заискивающее выражение лица сменилось смущенным и радостным. Она счастлива в предчувствии встречи со своим любимым мальчиком. Костин папа тоже изменился. Напряжение сменилось уверенностью и даже вальяжностью. Он освоился в больнице, и она больше не казалась ему чем-то особенным. От пытливого взгляда Морица не укрылось, что папа покровительственно вытянул руку над мамиными плечами на спинке дивана, обозначая территорию и принадлежность. Мориц отметил, что, похоже, сумасшедший сын заставил этих родителей искать поддержку друг в друге, и они ее нашли.

На соседнем с диваном кресле сидит Лора. Не будучи знакома с родителями Кости, свое место она выбрала верно. Как только Мориц вошел, Лора уперлась в него своим божественным взглядом, отчего его на минуту вышибло из роли.

Лора пришла попрощаться с Костей, по крайней мере так она объясняла себе свое присутствие. Ее переполняют разные чувства: волнение, радостное предвкушение встречи с учителем, ужас перед расставанием. По привычке Лора держит при себе свои переживания. При появлении Морица ее сердце дает перебой: Костю она не увидит. Ей больно, и в то же время огромное облегчение обрушивается, как прохладный поток воды. Значит, не придется расставаться, не надо все это переживать. Ничего не заканчивается, никогда ничего не заканчивается. Show must go on…

Мориц уже готов шагнуть в зал и исполнить отведенную ему роль, как чувствует на плече твердую руку. Оборачивается и расплывается в улыбке:

– Александр Львович! Психолог! Читаете души, как книги! Мы с вами коллеги в некотором роде. – Мориц обеими руками хватает протянутую Косулиным ладонь и, энергично тряся ее, продолжает: – Я уж было подумал, что мне одному все объяснять придется, но в этой истории мы с вами практически братья, уважаю, очень вас уважаю!

Косулин высвобождает руку и похлопывает Морица по плечу, приободряя его и в то же время подталкивая в сторону ожидающих Костю посетителей.

– Я тоже наслышан о вас, Мориц! Я ваш искренний поклонник!

Мориц уловил в голосе психолога ласковую иронию и разулыбался еще больше.

Так они и входят в зал вместе – нелепый человек с сильно накрашенным лицом и с букетом хризантем в руках и придерживающий его за локоть ветеран психиатрического фронта Косулин.

Папа узнает психолога и поднимается ему навстречу:

– Александр Львович! А я хотел к вам зайти с Костей вместе, поблагодарить вас. Какими судьбами вы здесь?

Они пожимают друг другу руки. Папа опускается обратно на диван, вновь приобнимает маму и выжидательно смотрит на Косулина.

Косулин берет стоящий у стены стул и ставит его так, чтобы видеть и родителей Кости, и сидящую неподалеку Лору. По профессиональной привычке получается почти круг, как на психологической группе. Косулин с коллегами шутили, что, где бы ни расположились психологи, они пытаются образовать круг, чтобы каждый видел каждого. Даже на эскалаторе в метро или, например, плавая в море.

Лора лишь мельком взглянула на Косулина и вновь уставилась на Морица. Все ответы были у него, это она знала точно.

Косулин медленно оглядывает всех пришедших к Косте, стараясь коснуться взглядом каждого. Он знает, что в эти минуты заканчивается история, которая изменила и его жизнь. Такие моменты он научился ценить.

Вот мама Кости смотрит на него немного искоса, словно это слишком – встретиться взглядом напрямую. Глаза ее похожи на Костины, только как будто спрятаны глубже. Она еле замечает Косулина, ждет появления любимого сына.

Вот папа Кости. Взгляд его прямой, твердый, выжидательный. Он уже заподозрил что-то, напрягся и готов к любому повороту событий.

Лицо Лоры неподвижно, она не видит Косулина, вся поглощенная Морицем.

Мориц вновь вошел в образ, взглядом отправился за горизонт, похож на шута и пророка одновременно. Косулин хорошо видит и себя на своем месте. Сейчас он внесет ясность – в этом его миссия.

Но только Косулин открыл рот, чтобы наконец прояснить ситуацию, как Мориц торжественным и трагическим голосом возопил:

– По воле рока, друзья мои, мы все сегодня здесь! – Голос его звучит сверху, как глас с небес. Мориц единственный остается стоять. Сделав эффектную паузу он продолжает: – Узор, в который сплели нити наших судеб безжалостные парки, неслучаен, нас всех объединяет любовь. – С этими словами он падает на одно колено перед мамой и вручает ей букет хризантем. – Любовь к учителю. Ибо каждого из нас он научил…

– Мориц, прекратите! Сейчас вы всех напугаете и запутаете. – Косулин встает и почти насильно усаживает Морица на диван рядом с родителями Кости.

Мориц замолчал и обиженно засопел, но из образа не вышел, продолжая буравить горящим взглядом пространство перед собой.

Косулин обращается к папе:

– Я знаю, что вы пришли за Костей. Но Кости в отделении уже нет, он покинул больницу. Я должен извиниться перед вами, так как это я помог Косте уехать.

Мама вынырнула из своего ожидания и с испугом воззрилась на психолога, одновременно нюхая цветы:

– Что?! Что с Костиком? С ним все хорошо? Где он? – засыпает она вопросами Косулина. – Как же его отпустили, он же без нормальной одежды, и пообедать, наверно, не успел… Юра, – мама резко разворачивается к папе, – Юра, что происходит?

– Подожди. – Юрий Алексеевич успокаивающе сжимает руку жены. – Объяснитесь, Александр Львович.

– Хорошо, конечно, я всю объясню. Теперь уже можно. – Косулин усаживается поудобнее и начинает свой рассказ: – Несколько месяцев назад ныне покойная заведующая этим отделением попросила меня посмотреть одного пациента. Она предупредила, что пациент сложный и что его подозревают в асоциальном поведении, в частности в том, что он педофил, что склонен к жестокости и физической агрессии. Я пришел сюда, в этот самый зал, сюда же привели и пациента. Я увидел мужчину – еще мальчика, идеалистичного и хрупкого Дон Кихота. Так мне тогда показалось. Впоследствии я понял, что мало в ком так ошибался. Он был, что называется, «сыроват», еще переполнен переживаниями, связанными с госпитализацией, и толком диагностировать я его тогда не смог. Зато я с ним поговорил, и это изменило мою жизнь. Не знаю, случайность это или такая у него судьба: встречая других, возвращать их самих к себе… – вздыхает Косулин. – Я не буду рассказывать вам подробности своей истории, сейчас они неважны. Скажу только, что Костя вернул мне память об очень важном человеке, а вместе с памятью и волю принимать решения.

Мама Кости судорожно всхлипывает: до нее начинает доходить, что Костю она сегодня не увидит.

Папа нахмурился, Лора, наконец, сосредоточилась на Косулине.

– Не знаю, в курсе вы или нет, но здесь, в больнице, Костя влюбился. Впервые в жизни серьезно, как он сам говорил. Разрешите вам представить, это – Лора. – Косулин кивком указывает на Лору, которая от неожиданности смутилась и покраснела.

Мама Кости с удивлением рассматривает ее. Красивая, но, кажется, старше его… Какие красивые у них получились бы детки. Мама одергивает себя, ведь Костя куда-то делся, какие детки? Слезы подступают с новой силой. Она так соскучилась по Косте, так хотела обнять его и унести скорее в гнездо, где все уже было готово к его возвращению.

Папа рассматривает Лору с одобрением, он чувствует в ней сильную личность, таких он уважает.

Лора оправилась от смущения и так же внимательно принялась рассматривать родителей Кости. Она ищет сходство с Костей, но не находит. На секунду ей привиделось, что выписывают на самом деле ее и это родители встречают ее, а не Костю. Мама волнуется, папа спокойно ждет, но не Костю, а ее, Лору. Картинка ей понравилась, стало спокойно, оттого что для кого-то она так важна. Она с новой силой ощущает, как скучает по маме.

– Лишь любовь может противостоять смерти и безумию, она и есть смерть и безумие, единственно родящая жизнь. – Мориц опять включается голосом ярмарочного чревовещателя.

– Мориц! Ну будьте человеком, поговорите с нами нормально! – умоляет Косулин.

Тот тяжело вздыхает, молчит, морщится, словно съел что-то несвежее, и поворачивается к папе Кости:

– Костя рассказывал про вас, – говорит он обычным голосом.

– Правда? – спрашивает папа с опаской.

– Он просил передать, что усвоил ваш урок. Мужчина должен уметь принимать решения и брать на себя за них ответственность.

– Я Костю недооценивал, что уж тут говорить. – Папа вновь обращается к Косулину. Кажется, ему сложно слушать Морица. – Хотел вам рассказать, да и вам, наверное, будут интересно это услышать. – Папа поворачивается к Лоре.

Лора кивает.

– После нашего с вами разговора, Александр Львович, я решил во что бы то ни стало заставить Ясеня забрать заявление из милиции. Для этого я задействовал некоторые свои связи. И, конечно же, обнаружилось, что, как любой московской чиновник, Ясень устроил из места работы кормушку. Особо не наглел, советская школа сказывается, но детей своих по заграницам выучил и дом на Рублевке построил. Интересно, почему чиновники от образования стараются учить своих детей в Лондонах да Парижах? Ну да ладно… Только я собрался отправиться поговорить с ним по душам, как к нам домой явился мальчишка этот. Из-за чьей мамаши весь сыр-бор начался. Вова Медведев. Мальчишка, конечно, наглый и пробивной. Он пришел и заявил, что организовал «Движение сопротивления абсурду». Представляете, так и сказал! Я его сначала хотел взашей гнать, да жена остановила. Как всегда, вовремя. – Папа с нежностью смотрит на жену. – Несмотря на дурацкое название, Вовка Медведев провел серьезную работу. Он собрал подписи в защиту Кости со всех учеников школы. Запустил в соцсетях группы, в которых рассказывал всю историю и просил поддержки. Получалось у него все, конечно, по-подростковому упрощенно. Ясень злодей, мама – сумасшедшая, Костя – герой, невинно осужденный охотниками на ведьм. Вова, кстати, переехал от мамы к деду жить, у него, оказывается, дед есть – известный скульптор или художник, я в этом не разбираюсь. Хороший, видать, мужик, внука поддержал. В общем, поднял Вова волну и учителей зацепил. Ведь многие из них живут в страхе подобных обвинений, поэтому от коллег, обвиненных в педофилии, сразу отказываются, как от прокаженных.

Короче, учителя подключились, поддержали Вовину инициативу по защите Кости. Возникла опасность медийного скандала. Вот тут-то Вова и пришел ко мне, хотел заручиться и нашей поддержкой. Этот мальчишка опаснее всего моего компромата, я это быстро понял. И мы пошли к Ясеню. Жаль, Костика с нами не было, видели бы вы эту сцену. Раньше, как только Костя про Ясеня начинал рассказывать, я на него злился, мне казалось, что это обычные капризы, все ему не так. Но, честно говоря, Ясень и правда старый мудак, дамы, простите… Пытался напугать Вовку отчислением из школы, угрожал, орал, но я с такими сволочами умею говорить! – Папа покосился на Лору, та одобрительно закивала, и он продолжил: – Я плохой рассказчик, поэтому скажу лишь, что заявление из милиции Ясень забрал и, как недавно мне радостно доложил Вова, написал заявление об увольнении: угроза скандала сохраняется, да и в школе он совершенно лишился уважения. Вова говорит, что ему объявили бойкот! С трудом себе это представляю: начальству – бойкот? Такие вот дела. А Вова теперь от нас не вылезает, штаб устроили в комнате Костика, сопротивляются абсурду каждый вечер. И неудивительно, потому что кое-кто прикормил этих оболтусов пирогами и котлетами. – Папа рассказывал про школьные события с непередаваемой гордостью, так что Косулин опять вспомнил сына в роли Чебурашки. – Я хотел сообщить эти новости Косте, но вы сказали, его нет здесь…

– Да! Я недорассказал, – спохватывается Косулин. – Как все удивительно складывается, кто бы мог подумать! В общем, Костя, встретив Лору, совершил поступок и поставил спектакль, посвященный ей. Знаете, ничего более странного и интересного я в театре не видел! Но Костя был наказан за это. Царица усмотрела в этом спектакле наезд на медицину, да и в целом она не одобряла такой свободы самовыражения. И Костю начали лечить. Тогда-то вы его и увидели в первый раз, в этом ужасном состоянии, когда он ничего не соображал и был похож на робота. Это были побочные эффекты нейролептиков. Было очевидно, что в таком лечении Костя не нуждался, но противоречить воле Царицы никто не мог. Тогда ко мне пришла его лечащий врач, Майя Витальевна. Дело в том, что Костя спас ей жизнь. Удивительно, как он все успел, правда? В Новый год Майя Витальевна дежурила, и на нее напал агрессивный пациент. Костя не побоялся и вступился за нее.

Лора слушает Косулина со все нарастающим удивлением. Она видит, что Косулин относится к Косте с уважением и даже как будто с восхищением. Костя, и так занимавший в ее душе много места, становился все больше и значительнее. И Костя спас врача! Лора подумала об этом не без ревности. Захотелось узнать, какая она, эта Майя Витальевна…

– Так вот, Майя Витальевна попросила одну из медсестер, ту, которой доверяла, подменять Косте лекарства и колоть вместо нейролептиков витамины. И ее Костя подвиг на геройство: она пошла на должностное преступление ради него. Костя быстро поправлялся. Тогда-то, несколько недель назад, он передал через Морица просьбу о встрече. Я с радостью согласился. Костя сказал мне, что принял решение уехать из Москвы, и попросил у меня помощи в организации этого «побега». Костя привел убедительные аргументы. Он хотел остаться учителем, хотел попробовать жить своей жизнью, хотел стать наконец взрослым. Он понимал, что ему будет сложно без вашей поддержки, но хотел рискнуть, вылететь, так сказать, из гнезда…

Мама Кости всхлипывает и начинает по одному отрывать мелкие лепестки хризантем. Косулин, помолчав немного, продолжает:

– В одном провинциальном городе живут мои близкие друзья. Один из них работает учителем рисования в местной школе. Школа совершенно обыкновенная, но Костя сказал, что хочет именно это – совершенно обыкновенную школу и простых детей. Они давно ищут хорошего учителя истории. Место там особенное, старорусское, а люди разные живут, настроения всякие… Такой, как Костя, учитель истории – для них большая удача, и даже обещали с жильем помочь. Я сам очень люблю это место, оно удивительное… там всегда хочется творить, ходить друг к другу в гости. Что ни улица, то именем писателя названа, что ни овраг – поэта. Рыбалка опять же. Все знают друг друга, и репутация значит много. Вы наверняка можете легко узнать, где Костя. – Косулин вновь обращается к папе. – Но он просил передать, что будет вам благодарен, если вы не станете этого делать. Он обязательно позвонит, как доберется, и вообще, здесь он пристрастился к эпистолярному жанру и теперь будет писать вам письма.

Лора при упоминании об эпистолярном жанре опять краснеет и отводит глаза в сторону.

– Но как же так, уехал и не предупредил даже!.. – Мама Кости перестает плакать и начинает сердиться. – Что мы ему, враги, что ли, чтобы от нас сбегать? Юра, ну что ты сидишь?!

– А что я должен делать? Бежать его догонять? – Папа быстро переварил услышанное. – Он взрослый человек, и это его решение. Нам с тобой пора признать, что Костя лучше знает, как ему жить. Жаль, что он не стал с нами прощаться, я хотел бы сам его проводить, раз он так решил. И опять же ему понадобятся деньги на первое время. Надеюсь, он напишет, и мы узнаем, куда ему их можно выслать.

– Не волнуйтесь, он не пропадет, да и люди на новом месте его ждут хорошие.

– Юра, как же так! – Мама все не успокаивается. – Мы ничего не будем делать?

– Не надо ничего делать, – вдруг говорит Лора.

Мама с недоумением переводит на нее взгляд.

– Все будет хорошо. Как вас зовут?

– Мария Николаевна, – растет удивление мамы.

– Мария Николаевна, у меня тоже была мама, но она умерла. Я ее очень любила. И вас Костя очень любит. Вот цветы вам передал. Не переживайте, он к вам вернется. Дети всегда возвращаются, если их любишь. Просто надо подождать. – Лора чувствует силу своих слов. Ей кажется, что она говорит это своей маме.

– Ах, Лора, детка, мне так жаль. – Мама теперь ясно видит, что красота не единственное, за что ее сын влюбился в Лору.

В Лоре есть то, что всегда привлекало Марию Николаевну в других людях. Это непонятно откуда берущаяся уверенность в истинности своих слов и действий, упрямое знание, что они движутся в правильном направлении, даже если весь мир вокруг считает, что это не так.

Теперь и Лора с трудом удерживается от слез. Все это время ей не хватало именно таких, простых и искренних, слов сочувствия.

Лора и Мария Николаевна глядят друг на друга, улыбаясь.

– Ну, раз Кости тут нет, нам, наверное, лучше пойти домой и ждать вестей от него. – Юрий Алексеевич поднимается и помогает встать жене.