Живые в Эпоху мёртвых. Старик Иванин Александр
— Они мои кровные братья. Я теперь за них умереть могу.
Смех спортивного прервался.
— Давайте покойничков прямо здесь сожжем. В КамАЗе две канистры с соляркой есть и брикеты для печки остались. Я вчера не все выложил. Лень было, — сказал симпатичный.
С его предложением так или иначе все согласились. Из дальнего угла лобби вытащили разбитую мебель. Вытащили мебель из салона и даже стол охранника из аквариума, хотя в нем условно деревянной была только столешница из ламинированной ДСП. Кучу ломаной и неломаной мебели свалили посредине вестибюля, накидали туда брошенных вещей, топочных брикетов и все это богатство полили соляркой из канистры. Затем принялись таскать трупы. На верх жуткой пирамиды из мебели и тел погибших положили Кирилла и Валю. Их положили рядом, а руки соединили. Пусть даже эти неполные сутки, но они были счастливы.
Блидевский плакал ничуть не скрываясь, громко и взахлеб. Он обнимал мертвого сына. Армянин отвел адвоката в сторону. Спортивный бандит щедро полил соляркой из второй канистры тела сверху. О том, что от такого костра может сгореть весь дом, уже никто не думал. Последние события полностью вытеснили собой вообще все остальное. Говорить никто ничего не стал. В горле у деда стоял комок. Старику казалось, что он постарел еще на семьдесят лет. Постарели они все.
В вестибюле воняло соляркой. Спортивный бандит вытащил фальшфейер из жилетки со множеством карманов и поджег его. Яркое шипящее пламя, сыплющее искрами вокруг, осветило дергающимся светом весь лобби.
— Ну что? Пошли, а то угорим! — сказал спортивный и бросил факел к основанию пирамиды.
Политые соляркой трупы разгорались неспешно, но уверенно.
Старик вышел вслед за главным бандитом. Следом Казарян вывел Блидевского, аккуратно держа того за плечи. Адвокат уже не рыдал, а молча вздрагивал всем телом и захлебываясь вдыхал воздух.
Симпатичный надел мотоциклетный шлем и легко запрыгнул в кузов, расположившись за пулеметом на турели. Черноглазый бандит обернулся к компании старика:
— Слышь, ара?
— Меня Тамик зовут.
— Вот что, Тамик. Сейчас садишься за руль КамАЗа и едешь за нами. Будем ехать быстро. Старайся не отстать. Если дурковать начнешь, это будет последнее, что ты на этом свете сделаешь. Скворец у нас парень меткий до ужаса и быстрый, как детский понос. Скворец, подтверди.
— Ага. Я как, Робин Гуд, в любое яйцо попаду, только из пулемета.
— Молодец, Скворец. Понял, Тамик? Вывезем вас из города. Доедем до накопителя, а там нас уже встречать будут. Дальше сами. Понятно?
— Понял я. Понял. Не волнуйся. Я на КамАЗе быстрее всех гонял.
Деда и хнычущего Блидевского посадили на заднее сиденье пикапа. Хоть пикап и был здоровым, но места сзади было не так уж много. Спортивный усадил раненого черноглазого на пассажирское место, а сам сел за руль. Утробно заурчал двигатель машины. Они тронулись с места. Скворец несколькими очередями расчистил путь от появившихся зомби.
С жалобным звоном лопнули стекла подъезда, в котором старик провел большую часть времени из последних пяти лет. Из разбитых окон повалил густой черный дым и вырвались языки красного пламени. Старик видел в некоторых окнах своего подъезда лица людей, но сделать уже ничего не мог.
— Вадик меня зовите, или Смуглянка. Кому как нравится.
— Ефимыч, — привычно представился старик.
— Олег, — кивнул адвокат.
— Вы, уважаемые, извините, что так получилось. Бабенка и парень ваш. Но, видит бог, я не хотел этого. Честно.
— А зачем вы Валю убили? Неужели вам женщины не нужны? — мрачно спросил его старик.
— Эге. Спору нет, хороша девка. Да только куда нам ее брать прикажешь? К себе в обоз, что ли, или к бабам нашим отправить? Мы же налегке летаем, она нам в багажнике без надобности, только груз лишний. А бабье наше в лагере ее сначала изувечит, а потом все равно на котлеты пустит. Ты что, баб не знаешь? Там ей еще хуже было бы. Намучилась бы перед смертью раз эдак в двадцать больше, чем здесь. Бабы — они же без мозгов, одни эмоции. А убивать мы ее не хотели. Так, попользовать, а потом, может, и отпустили бы. Только видишь, какая оказия получилась. Пацаны у нас злые совсем и на голову больные. Как кровь почувствуют, так им совсем башню сносит. Заигрались немного. Сначала, видать, просто глумиться стали, а как она орать начала, так и конец ей настал. Помучилась, бедняжка, смерть приняла лютую.
— Так вы же казаки. И должны землю родную защищать.
— Да какие мы тебе казаки, дед. Года три назад собрали нас и готовить начали. Черные, те, которые приехали, — это бойцы федеральной службы исполнения наказаний. Вертухаи, короче, но не кумовья, а серьезные какие-то. А мы — так, голытьба, сидельцы обиженные. Есть закон о государственной службе российского казачества. Вот нас и пристроили в казачье воинство великой Московии. Статус типа дали. Только нас фсиновцы пасут, под ними мы ходим.
— Да как это так? Они же вас, наоборот, охранять должны.
— Ну, дед, какой ты любопытный. Сначала охраняли, а потом и к делу приставили. Все мы тут жертвы воровского беспредела. Есть среди нас реально петухи опущенные, но не больше трети, остальные или просто зашкваренные, или вина на них по воровскому закону есть. Ты представить не можешь, сколько таким, как я, по зонам да тюрьмам пережить пришлось. Хоть в петлю лезь. Сам покончить с жизнью хотел, да только умирать страшно стало. Вот и копишь злобу, пока срок мотаешь. А потом на воле и поквитаться с общаком можно. Нас специально таких, кто покрепче, собрали, чтобы власть воровскую мочить. Нам и денег не надо, только поквитаться дай, а тут не только поквитаться, тут еще тебе мразоту общаковскую прямо на блюдечке подадут. Только резать успевай. Хавка нормальная, воевать учат. Денег дают. Чем не жизнь? С уважением к нам относились. Лечили и так далее. Только с башкой у многих совсем беда. У кого макитра сама по себе дырявая, а кого-то и жизнь допекла — зверем стал. У нас контингент совсем разношерстный. А ты думаешь, если из обиженных, так совсем шлак и постоять за себя не можем? Я-то на воле и контрактником повоевать успел, и людей спасал — в МЧС работал. Но видишь как, во внутренних войсках срочником послужить пришлось. Конвойный я, зэков вагонами по этапу возили. На следствии меня в камеру с хозяйственниками заперли, следак добрый пометочку в деле сделал. А вот когда на общий режим попал, да еще на зону не красную, а воровскую, тут участь мою и решили. Там еще один из зэков признал меня. Сколько лет прошло со времени службы армейской — а он меня все время помнил, гад. Так вы не подумайте, не стали мне фанеру ломать, просто форшмачником нераспечатанным проходил до самого освобождения. А я еще с гонором был. Думал, вообще живым не выйду. Только умереть мне не давали, да и жить тоже. Среди нас в основном такие были, которые, как и я, участь свою еще на воле определили: уволенные менты и прокурорские, — адвокатов и просто юристов тоже не любят. Кореш мой адвокатиком на воле был, жил хорошо, смазливый, бабы любили, да в ночном клубе его обдолбанного поймали с коксом на кармане. Пошел по этапу как миленький за кокаин. Следаки да прокуроры адвокатов тоже не особо жалуют. Его еще в следственном изоляторе сокамерники положили — опустили в полный рост. Мы с ним в зону в одно время пришли. А когда меня офоршмачили, с ним на соседней шконке разместили. Черные эти под крыло свое нас с ним тоже вместе взяли. Часть таких, как мы, еще на зоне по прессхатам к делу пристроили, отрицалово ломать. Так на воле им тоже не сахар. Живешь и не знаешь, когда на своего подопечного наткнешься, которого прессовал. Вот такой у нас отряд, дед. Фалю нашего из авторитетов опустили. До суда воровского у него погоняло Фартовый было. Он потом в Оренбуржской области в Орской зоне помогальником главпетуха был. Торпедами петушиными заведовал. За какую провинность из авторитетов рухнул — до сих пор никто из нас не знает. В обиженные не только за проступки попасть можно, но и по беспределу воровскому. Вон Скворец тоже блатным был, еще по воле в жиганах ходил и уважение в той среде имел, а когда на зону попал — приглянулся он Жоре Вяземскому. Его сначала по-тухлому развести пытались, подставить, значит, а потом просто темную устроили. Тоже в полный рост опустили. И так бывает тоже. Вон Куля на воле гомиком был и в зоне тоже гомосятил. Правда, Куля?
Сидящий за рулем спортивного вида мужчина никак не отреагировал на его слова. Помолчав немного, он вполне спокойно пояснил:
— Правильно говорить — педераст. Это греческое слово. Вполне литературное, и оскорбительного я в нем ничего не вижу. Вон вся Европа за гомосексуалистов горой стоит. Я еще подростком понял, что мне мужское тело нравится. У меня дома весь шкаф был заставлен буклетами из музеев да альбомами со скульптурой и картинами. Я часами мог смотреть на красивые мужские тела. А вот от баб воротило. Для меня сиська бабская — все равно что мешок с соплями. Полное отвращение. — Куля замолчал на время, пока выруливал между часто стоящими зомбаками, потом продолжил: — Талантами меня Бог обделил. Так я спортом заниматься стал. Хотелось такое же красивое тело иметь, как у статуй римских. Я тренером-инструктором работал в элитном фитнес-центре. Любимый человек у меня был Никита. Действительно любимый. Я с ним счастлив был. Да я и папиком мохнатеньким обзавелся для денег. Папик меня по курортам катал, подарки дарил, машины, квартиру купил. А потом краля моя престарелая про мальчика моего узнал. Вот тогда и пришлось по счетам заплатить. Подставил он меня в схему рисковую, директором конторы сделал. Денег он снял немерено, а меня и повязали. Я не такой тупой. Когда жареным запахло, я в Испанию убежал. Так меня в международный розыск объявили. Мартышка моя старая и тогда меня слил. В полицию сдал. Меня после этого на родину этапировали. Когда я уже сидел, меня там папик навестил и все выложил, как меня слил, а Никиту моего блатным на развлечение сплавил. Щедро он им за это заплатил. Что они с Никитой сделали, я даже рассказывать не буду. Мне на зоне сначала нормально было — я же не пассив. К активным глиномесам там спокойно относятся. Еще поставить на зоне себя правильно смог — на воле единоборствами я тоже серьезно занимался. Тогда опять эта сучонка на зону мои фотки в нижнем женском белье переправила. Вот тогда меня в девичий угол и прописали. Когда мне предложили в отряд обиженных вступить, я единственное условие поставил — гада этого шлепнуть. Так мне сразу и позволили. Еще и помогли. Когда в отряд принимают, дают одного человека грохнуть на свой выбор. Выбираешь, на ком тебе душу хочется отвести, и начальству докладываешь, а они тебе с оружием, транспортом, тактикой и аналитикой содействуют. Еще и остальные пацаны из отряда тебе на мокрухе помогать должны. Это нас так всех кровью и круговой порукой повязывали. Многие только ради мести в отряд шли. Выкрал я тогда урода этого — мартышку мою старую. Заперли его на козлодерне и жизнь ему веселую устроили. У нас на базе два кобеля было — доги английские. Натасканные… Две недельки папик мой новой жизни порадовался и умер от перитонита. Кишку ему порвали, заражение случилось. Не уберегли.
Вдруг над головой ударил в несколько очередей пулемет. Кузов машины дробно затрясся от выстрелов. Старик увидел, как впереди на дороге кеглями валятся мертвецы, освобождая проезд. Куля рулил сосредоточенно, сопя носом и периодически злобно матерясь. Машина запрыгала по трупам. Куля, почти не сбавляя газа, проскочил опасный участок.
Машина проехала через примечательное место. Мертвецы колышущейся толпой текли прямо через дорогу. Их было действительно много. Откуда их столько взялось в этом месте? Куда они бредут?
— Куля, ты калганом своим пошеруди малеха! Зачем ты сюда полез. В трупах завязнем, станем на месте — и чего тогда? У меня вся повязка кровью напиталась. Они же в машину лезть будут на запах. Нас мертвяками по самую крышу мигом засыплет.
Куля ничего не сказал, только крепче сжал баранку джипа.
За окном бежала Москва — новая и страшная, одновременно знакомая и незнакомая. Город смердел мертвечиной. Движение на улицах напоминало агонию. Редкие одиночные машины, военная техника, колонны разномастных автомобилей. На улицах уже не было прохожих, точнее, не было живых прохожих. Мертвые бродили, стояли и лежали повсюду. Старик увидел, как механически бредущие манекены просто массой задавили двух бегущих женщин. Те сначала пытались уворачиваться от мертвецов, отталкивали их от себя, даже, можно сказать, вполне успешно. Потом на руке одной из них повис голый ребенок без кожи на лице. Вторая успела пробежать после этого не больше десяти метров. Ее за ногу схватила толстая женщина с объеденными до костей ногами.
Столица умирала в конвульсиях. Старик зажмурился, чтобы не видеть этого кошмара. Он и хотел бы заплакать по уходящей из города жизни, но слез у него не было.
— Дед, а ты зачем портфель с собой взял? — поинтересовался у него Смуглянка.
— Так у меня там все, что от прежней жизни осталось.
Дед молча вытащил тонкую книгу большого формата — глянцевое подарочное издание о городе-курорте Сочи. Меж толстых мелованных страниц лежали три фотографии. На первой старой черно-белой фотографии его за шею обнимали дочка и сноха, а вокруг цвели яблони. Сын стоял рядом и надевал мясо на шампуры. Все улыбались. Жена сына тогда уже беременной была. Все улыбались такими безмятежными, радостными улыбками. На второй большой фотографии из фотосалона он и его ненаглядная Софьюшка держали друг друга за руки. На третьей фотографии была одна Софьюшка, точнее, только ее лицо. Она подпирала обеими руками голову и улыбалась легкой, едва заметной улыбкой. Можно было сказать, что улыбается она только глазами. Он даже не помнил, когда сделали эту фотографию. Старик нашел ее буквально на днях, когда клеил очередной альбом.
Смуглянка посмотрел на фотографии, молча кивая. Потом книга перекочевала обратно в портфель. Дед использовал книгу вместо папки и носил ее с собой в портфеле постоянно.
Проезжая под мостом, Куля свернул в сторону. Мертвяков было удивительно много.
— Какого хрена… — начал было Смуглянка, но осекся, увидев, что пикап подъехал к короткому микроавтобусу, на крыше которого стоял человек с видеокамерой.
Было непонятно, как Куля сумел заметить бедолагу на крыше автомобиля. Ведь его закрывал собой разбитый автобус. Куля практически вплотную притерся к белому микроавтобусу, зажав бортом четверых зомби. Противно затрещали кости. Старик не увидел, но сразу почувствовал, как парень с крыши микроавтобуса спрыгнул в кузов. Джип рванул с места, расталкивая и давя бредущие и стоящие трупы. Опять были глухие удары тел о кенгурятник и борта машины, хруст костей от ударов и хруст под колесами автомобиля. Почти все лобовое стекло было забрызгано кровью. Дворники размазывали грязную жижу по стеклу. Жидкость в бачке омывателя уже закончилась. Сзади большим кораблем плыл КамАЗ. С улицы тянуло трупным смрадом, кровью и смертью.
Дальше ехали уже без остановок. Хотя Куля и попытался подобрать с дороги женщину с ребенком, но в последний момент отвернул от них со словами:
— Укушенные они.
Это был приговор.
Около МКАДа выезд из города был перегорожен бетонными блоками и бронированной военной техникой. На импровизированных вышках из тех же самых блоков стояли пулеметы. Огонь частых дульных вспышек был виден еще издалека. По шоссе перед блокпостом ездил желтый колесный трактор и отвалом убирал с дороги трупы, освобождая проезд. Прямо на крыше трактора в обычном кресле, примотанном тросом к крыше кабины, сидел боец и периодически стрелял из автомата.
Их пикап и КамАЗ пропустили без задержки. За МКАДом они влились в поток машин, едущих от города. Остановившиеся из-за поломки или аварии машины сталкивали на обочину военные. Вокруг некоторых из таких горе-машин кучковались зомби. Не хотелось думать, что водителей и пассажиров этих машин оставляли на произвол судьбы.
По встречным полосам шла военная техника и редкие автомобили. На заправках стояли очереди машин. Такие же очереди были около придорожных закусочных. Некоторые павильоны, дома и магазины, мимо которых они проезжали, вполне откровенно грабили, а некоторые пылали пожарами или были уже выгоревшими.
Старик видел из окна джипа смерти, истерики, стычки. Все происходящее казалось нереальным, искусственным и наигранным. Он опять смотрел через окно свой нескончаемый сериал. Думать и говорить не хотелось. В душе был страх. Он боялся того, что происходит. Он боялся будущего. Так не должно быть.
Старик как-то слышал фразу: «Устал от жизни и хочет спокойной смерти». Тогда он просто удивился и задумался над этими словами, а сейчас понимал, какая это несусветная глупость. Даже в его возрасте и с его болячками, даже несмотря на то что он безразличен как своей дочери, так и остальным родственникам, он хотел жить. Пусть плохо, пусть трудно, но жить, несмотря ни на что.
Вскоре мелькание картинок за окном замедлилось. Они свернули с шоссе после большого фанерного щита с надписью: «Накопительный пункт — 300 метров».
Глава 10
Огонь
Огонь разгорался медленно и со вкусом. Сначала маленький и озорной, он рос, стремительно набирая силу и разбегаясь вширь. Огонь похлопал пузырьками вскипающей солярки вслед уходящим людям, подарившим ему жизнь. Он в блаженном предвкушении облизывал куски деревянной мебели и одежду мертвых людей, с упоением вгрызался в сладкие топливные брикеты. Ему хотелось жрать.
Подобно пружине колоссального механизма он разворачивался и распрямлялся. Скрытая мощь рвалась наружу. Он готовился к броску, но в самом начале его отбросило назад как цепного пса, рванувшегося навстречу желанной свободе. Хотя его осадила не цепь и не тугой ошейник. Огонь задыхался. Разрастаясь, он выжрал почти весь кислород в вестибюле и жадно всасывал в себя малейшие сквозняки, долетающие с лестницы. Убежать из душного лобби он не мог: в лифтовом холле не было еды. Он бесновался, он сатанел, он выблевывал клубы черного густого дыма, который зловонной массой лениво ворочался под потолком, скорчиваясь в жгуты и безобразные кучи. Рваные облака полного сажи дыма нашли выход и потекли жаркой волной вверх по лестничной клетке.
Огонь одержал победу. Он трескучим жаром разрушил стекла окон в вестибюле подъезда. Они лопнули, не выдержав его горячего напора. Огонь вдохнул живительного свежего воздуха и торжествующе заревел бешеным слоном. Яркая вспышка бушующего пламени вышвырнула прочь на лестницу ленивую массу черного дыма. Перегретый воздух погнал непроницаемые жирные клубы все дальше и дальше вверх по ступеням и перилам. Обжигающий смертоносный поток достиг верхней площадки и вошел в открытую дверь квартиры Петрова.
В это самое время Кызя сидел в проеме распахнутой двери той самой квартиры. Морф восстанавливался медленно. Повреждения были не такими уж и значительными, но больше всего досталось как раз самым нежным и уязвимым местам. Зрение возвращалось очень тяжело. Но в отсутствие зрения Кызя стал ощущать окружающее пространство. Если поначалу он воспринимал только волны живого тепла, то сейчас чувствовал окружающие предметы и обстановку вообще. Пожалуй, со временем он сможет обойтись и без этих нежных глазок, как и погибший маленький морф.
Со слухом была вообще беда. Порванные в клочья барабанные перепонки срастались неправильно. Ушные раковины заполнились мутным киселем бурой слизи. Кызя опять накачивал свой организм кислородом, сосредоточенно раздувая и сжимая легкие. Питаемые кислородом клетки работали намного быстрее. Неприкосновенный запас морфа неумолимо таял, тратя драгоценные питательные вещества на досадные ранения. Он уже начал ощущать тень крадущегося к нему голода.
Пришедшая снизу вонючая волна дыма с мутными перьями черной копоти обдала его жгучим теплом. Это было приятно. Клетки потянули в себя живительное тепло. Становилось жарко, а черные перья сменились мрачными тучами.
Тут клетки запаниковали: ядовитый дым вгрызался в нежные клеточные мембраны, ломая привычный ритм обмена веществ. Организму это было не так страшно. Следовало просто прекратить дышать, а вот мозг категорически запротестовал против новой отравы, подавая сигналы паники. Кызя шагнул внутрь коридора и мгновенно запрыгнул на балюстраду окружающего балкон холла на уровне второго этажа квартиры. Повиснув передними лапами на перилах, он чуть не выдернул их вместе с балясинами. Вторым гигантским прыжком морф выбил большой полупрозрачный стеклянный купол в потолке высоченного холла. Кызя оказался на крыше.
В свое время Петрова так восхитило отсутствие перекрытия второго уровня его квартиры сразу у входа. Большой холл монументально уходил стенами вверх прямо до самой крыши, прикрывшись от непогоды стильной шапкой стеклянного купола. Это архитектурное излишество и было изюминкой квартиры Петрова. Совсем не террасы и зимний сад, не сауна с бассейном, а именно этот холл, который дарил ни с чем не сравнимое ощущение свободы. Свободное легкое пространство над головой сразу при входе в квартиру стягивало с него весь груз накопленных за день проблем. Он купался в этом просторе. Валентине он строго-настрого запретил покупать мебель в холл. Несколько ниш в стенах он превратил в шкафы для одежды и обуви. Единственное послабление, которое допустил, — это два маленьких ротанговых диванчика вдоль стен. Ажурные и легкие, они не крали объема и воздушности удивительного холла.
Кызя рванулся подальше от непонятного жаркого дыма. Он чувствовал его опасность. Похоже, он встретил еще более сильного соперника, с которым ничего не мог сделать.
Поток горячего дыма наконец нашел выход. Он с облегчением вырвался над крышей элитного дома сквозь выбитый морфом купол и взвился в небо умирающего города. Мгновенно возникла мощная доменная тяга по всему подъезду. Разность давлений жадно затягивала в подъезд воздух с улицы и нетерпеливо выплевывала черный смрадный дым над крышей из дырявого купола. Огонь страстно накинулся на еду. Это походило на мощный огненный выхлоп или взрыв внутри вестибюля. Оранжево-красные облака огня поплыли по потолку во все стороны.
Огонь рвался по вентиляции, технологическим каналам, техническим проходам, полостям и мелким щелям. Красно-оранжевый океан клубов раскаленных паров солярки парил под потолком. Огонь забивался в любые щели и дыры, просачиваясь в каждую трещинку. Инфернальная суть погребального костра требовала новых жертв. Огню хотелось крови. Пылающие трупы уже не удовлетворяли его. Неправда, что тело человека на семьдесят процентов состоит из воды. Какая же там вода, если человек пылает как факел? Только пеной пузырится кипящий жир и трещат кости.
Огонь распространялся олимпийскими темпами. Ведь в целях повышения рентабельности были проигнорированы ненужные противопожарные правила, придуманные занудными пожарными для вымогательства денег с честных предпринимателей. В построенном здании просто отсутствовали нелепые противопожарные преграды, горизонтальные защитные диафрагмы, дорогие антипиреновые пропитки и покрытия, хотя они и были предусмотрены проектом. Взяточник пожарный инспектор, подстегиваемый коррумпированным начальником, закрыл глаза на очень многое.
Огонь просачивался во все стороны. Жрал якобы негорючую проводку. С удовольствием грыз деревянные бруски, неведомым образом оказавшиеся на месте металлических каркасов. Негорючая пластмасса текла зелеными соплями вниз и щедро делилась с окружающим воздухом парами синильной кислоты. Весело пылал белый пенополистирол, который в простонародье называют пенопластом. По всем сертификатам пенопласт был негорючим или самозатухающим, но на практике он полыхал как порох, выделяя боевое отравляющее вещество — стирол. В свое время пенополистирол изготовили из некачественного китайского гранулята на самом дешевом оборудовании трудолюбивые узбеки на одном из полуразвалившихся предприятий в подмосковной Балашихе. Хозяева-армяне не особо утруждали себя введением противопожарных добавок и пропиток в свою продукцию.
Отрава текла по всем этажам, готовясь убить все живое. Вспомни, дорогой читатель, пожар 2006 года в сбербанке славного города Владивостока. Тогда погибло более полутора сотен человек.
Пожар, выжигая все по пути, уверенно бежал вверх по подъезду. Немногие оставшиеся люди искали спасения из дыма и огня. Они в панике метались, не разбирая дороги. Эвакуационные лестницы, устроенные в нише между лоджиями соседних квартир, были заставлены хламом, люки заварены в целях защиты от воров. Сама же лестничная клетка была сплошняком затянута густым и нестерпимо горячим дымом, монументально поднимавшимся к выходу на крыше. Огонь уверенно карабкался вверх, охотясь за людьми. Он лез по каналам с коммуникациями, протискивался по коробам вентиляции, перепрыгивал с балкона на балкон. Пожар с наслаждением поглощал горючий хлам и так любимую нашими соотечественниками деревянную обшивку лоджий и балконов.
Вера уже третий день ждала мужа. Она сидела в квартире с двумя маленькими детишками и ждала своего Русланчика. Ее любовь, надежду и опору. Руслан работал одним из топ-менеджеров крупной строительной компании. Вера трудилась дома женой и мамочкой. Она планировала бюджет расходов, не покладая рук занималась их семейным гнездышком, руководила няней и домработницей, а в некоторых случаях помыкала отряженным под ее начало персональным водителем Руслана — балагуристым дядей Мишей. Окончив с отличием Московскую юридическую академию, она поступила в аспирантуру и вышла замуж. После рождения первого малыша Вера отодвинула на четвертый план научную карьеру и погрузилась в домашние хлопоты. Она души не чаяла в своем малютке и всегда говорила о нем во множественном числе: «Мы покушали», «У нас зубки режутся», «А мы вчера слово „папа“ сказали почти правильно». Она любила играть с малышом, гулять с ним по парку, ходить в гости к таким же мамочкам, как она. Вера, конечно, планировала выйти на работу, но потом родилась дочка. О карьере пришлось забыть еще на три года.
Вера не считала себя квочкой и старалась не обабиться. Ей так хотелось всегда быть любимой и желанной для мужа. Вера следила за собой, никогда не позволяла себе появляться на улице без легкого макияжа, а мужа встречала всегда нарядной и ухоженной. Она так гордилась своим мужем. Не избалованный жизнью, Руслан приехал из глубинки и покорил столицу только благодаря своим способностям, по крайней мере, она всегда так считала. Он не мог подвести ее и малышей. Он обязательно за ними приедет, он самый надежный и самый лучший. Ведь он так любит их. И это совершенно не суть, что по телефону не отвечают ни он, ни его друзья, ни его коллеги, а также никто не поднимает трубки на всех телефонах громадного офиса в Глинищевском переулке в самом центре Москвы. Он должен, он придет, они их спасет, она верит.
Запах гари Вера почувствовала сразу. Она вышла на балкон кухни и увидела облако пламени, вырвавшееся из подъезда. Она сразу поспешила уйти с детьми в спальню, но квартира уже стала наполняться дымом. Вера с Алинкой и Костиком вышла на лоджию с противоположной стороны дома. Маленькая Алинка хныкала и терла глаза, кашель сотрясал детское тельце.
Костик, как настоящий маленький мужчина, кинулся выручать сестренку — он побежал за водой. Вера вытирала личико дочери и не успела его остановить. Она сердцем почувствовала неладное. Усадив Алинку на старый стульчик для кормления, Вера побежала в дымную пелену вслед за сыном. Там уже ничего не было видно, она согнулась в три погибели и нашла своего Костика. Сын лежал ничком прямо посредине спальни, сжимая ее сумку для прогулок. Вера подхватила сына на руки и вынесла его на лоджию. Она не знала, что на кухне уже запылала занавеска, начали тлеть милые симпатичные полотенчики из разноцветных кусочков ткани, загорелись кухонные принадлежности, которые могли гореть.
Котька не дышал. Она пыталась делать ему искусственное дыхание рот в рот, как видела в многочисленных сериалах и художественных фильмах. Вера рыдала, упрашивала его очнуться, сказать ей что-нибудь, она кричала ему: «Дыши, пожалуйста, дыши!» Вера размазывала по закопченному лицу жгучие слезы. На своем неудобном троне заходилась в рыданиях ее малышка.
Наконец Бог услышал ее молитвы. Котька стал шевелиться. Она прижала его к груди и радостно сквозь слезы залепетала точно так же, как он говорил совсем маленький. Грудь принзила острая боль. Котька укусил ее прямо меж грудей аж до крови. Она удивленно отстранилась от него, но не выпустила сына из рук. Заглянув ему в глаза, Вера завизжала так сильно, что у нее заломило в ушах. Она увидела глаза дикого чудовища, пришедшего из ада.
Витька-алкаш пытался высосать в ванной из-под крана хотя бы капельку. Воды в доме не было. Виктора терзал страшенный сушняк. Не выдержав пытки, он пошел в туалет и зачерпнул трясущимися ладонями горсть воды из сливного бачка. Легче не стало, но голова сразу прояснилась. Прорезавшееся сознание вручило ему чудесный подарок. В измученном болью мозгу всплыла картинка бутылки с минеральной водой под барной стойкой. Абсолютно голый Виктор прошлепал босыми ногами в студию.
Перевалившись через захламленную барную стойку, он выудил из заветного ящика аж три пузатые бутылки альпийской минеральной воды. Проглотив содержимое первой одним залпом, он умиротворенно опустился на пол. Там его поджидал очередной подарок судьбы. На полу лежал почти целый лимон и треснутая трехлитровая банка с маминой квашеной капустой. Мать у него была мастерицей по части солений, и за барной стойкой у него всегда рядком стояли варенья, соленья и прочая садово-огородная вкуснятина.
Витька даже не мог сказать — сколько длится этот алкогольный марафон. Он пил в одиночестве, не просыхая который день. Точнее, он не пил — он праздновал свое поражение. Несмотря на все его победы в спорте и бизнесе, у него еще оставались два непобедимых врага — это зеленый змий и трусость.
Первым врагом Витьки был алкоголь. Свое прозвище «алкаш» он заслужил еще в четырнадцать лет. После окончания восьмого класса он напился сильнее всех из сверстников. Его принесли домой на руках. Отец после этого случая так отметелил Витьку, что он чуть не попал в больницу. Первые две недели каникул Витька отлеживался дома. Он не был хроническим алкашом, да и спортивный режим его оберегал от пагубного пристрастия, но стоило ему выпить первые сто грамм водки, виски, текилы, пару бокалов вина или кружку пива — как у него срывало планку. Он пил до тех пор, пока не терял сознания, погружаясь в беспробудный алкогольный сон. Он легко уходил в запои.
Вторым врагом Виктора была трусость. Природа щедро одарила Витьку физическими статями, благодаря которым он стал звездой спорта. Но тем не менее он был отчаянным трусом. Витька с детства боялся темноты и закрытых пространств, он боялся уколов, он боялся боли, он боялся наказаний, он боялся быть вторым, он боялся очень многого с самого раннего детства. Но больше всего он боялся, что все узнают о том, что он трус. Как раз это его и подстегивало. Каждый божий день для него превращался в беспощадный бой с новыми страхами. Как ни парадоксально, но именно страх вел его к победам.
Витька, разумеется, испугался Большого Песца, нагрянувшего накануне. Столкнувшись на улице с непонятным, а потом увидев в Интернете совсем невозможные вещи, он перепугался. Перепугался до невозможности. Когда осознал, что творится на улице, он затрясся так, что даже со стула подняться не смог. Он хорошо помнил, как его скрутило жутким спазмом страха. И тогда он сдался — первый раз в жизни он отказался от борьбы. Тогда он упал на колени и пополз к бару. Его зубы клацали, как от сильного мороза. Он чувствовал, как на всем теле дыбом встали волосы, а он был очень волосатым человеком во всех местах. Добравшись до бара, Витька крупными глотками выпил почти половину литровой бутылки подаренного коньяка. Обжигающая волна расслабила его тело, сведенное страшной судорогой. Ему сразу стало жаль себя, он даже пустил слезу. В этом состоянии осознания собственной ничтожности и ненависти к себе он находил тонкое мазохистское наслаждение. С этой самой плаксивой жалостью он и провалился в запой.
Очнулся он только сегодня, мучимый убийственной жаждой и головной болью. Очередным подарком сегодняшнего дня стала пластмассовая плошка в морозилке, наполненная полурастаявшими ледяными кубиками. Он забросил несколько ледышек себе в рот, выдавил туда же остатки лимона и забросил следом сочащуюся соком квашеную капусту. Витька улегся спиной на полу, раскинув ноги, и положил затылок прямо в миску с холодной водой и кубиками. Помимо вони от блевотины и испорченной еды, он чувствовал запах гари и едкой химии. Ему почему-то показалось, что у него взорвался телевизор. Один раз уже было такое.
Потолок плавал над его головой в сером клубящемся мареве. Витька подтянул себя сильными руками атлета к барной стойке и вскарабкался по ней, как по лесенке. Он попытался себя выровнять, но комната у него крутанулась перед глазами немыслимым кульбитом. Виктор вновь оказался на полу. Но даже на полу у него не перестала кружиться голова. Наоборот, головокружение и чудовищная головная боль становились все сильнее. Он перевернулся набок и блеванул. Тут он подумал, что теперь победил одного из двоих монстров и навсегда бросит пить. Больше он ничего подумать не успел, так как потерял сознание. Могучее сердце спортсмена долго боролось за его жизнь, но кровь настолько сгустилась и наполнилась ядовитыми газами, что измученному сердцу тоже не осталось кислорода. Витька умер от удушья. Он восстал минут через пять. Витька-алкаш действительно победил своих злейших врагов: в своей новой ипостаси он отважно зашагал за едой, а не за выпивкой.
Тарасов путался в ремнях и застежках. Он никак не мог пристроить трясущимися руками сбрую комплекта высотного спасения на необъятной талии жены. Тарасов был падок на всякие диковинки. Эти комплекты индивидуального спасения он увидел почти два года назад на выставке в Экспоцентре. Стенд компании промышленной безопасности находился рядом с выставочными площадями его фирмы. Он даже слегка подружился с нелюдимым хозяином своеобразного бизнеса. Они вместе в последний день выставки раскатывали на электрической тележке по павильону. Тарасов выставил эту самую тележку в качестве одного из своих главных выставочных экспонатов. Они были пьяные, им было весело, и они успешно впионерились на тележке в стенд крупной страховой компании в самом начале галереи. Конечно, был скандал, да и материальные издержки они понесли тоже, но хулиганство удачно разнообразило набившие оскомину выставочные дни. Тогда он и купил эти самые системы спасения. Простота идеи поражала, к тонкому тросу на специальной катушке был пристегнут ремень с лямками, напоминающий сбрую парашютиста. Карабин троса цеплялся за любое крепление внутри квартиры, затем ты надевал на себя сбрую и выпрыгивал из окна. Ты спасался, плавно опускаясь на землю благодаря тросу, разматывающемуся с катушки прямо у тебя над головой. Тарасов даже прошел обучение на полигоне пожарной части.
Сейчас он никак не мог настроить лямки под толстые ляжки супруги. Дыма в квартире становилось все больше.
Устав бороться с непокорной сбруей, он просто застегнул широкий ремень где-то в районе предполагаемой талии мадам Тарасовой. Несмотря на ее сопротивление и крайне испуганный визг, он сумел вытолкнуть ее из лоджии. Она покатилась вниз, разгоняя шум пожара своими воплями. Он не учел одного. Катилась она мимо горящих квартир. Дражайшая супруга постоянно цеплялась всем, чем только можно, за выступы и торчащие штуковины. Клубы, языки и струи пламени обвивали ее тело, старясь отхватить от нее кусок посочнее, пока она катилась вниз. Наконец она упала на землю. От неудачного удара мадам Тарасова сломала ногу. Волосы и одежда на ней горели. Обожженная кожа причиняла ей страшные страдания. Она уже не кричала. Она превратилась в сплошной комок боли. Крики доставляли ей еще больше мучений. Она впервые в жизни захотела умереть.
Тарасов выпрыгнуть не успел. Выкинув супругу через парапет, он упал на колени. Легкие готовы были разорваться, горький дым жег горло. А попытавшись подняться, он завалился на бок. Все поплыло перед глазами. Голова закружилась, как после сильного опьянения. Он не мог даже лежать: мучительная круговерть не прекращалась. Тарасов пополз по-пластунски, как в армии, подтягивая себя руками. В глазах стояла темная пелена. Он уже не понимал, что делает. Мучительное головокружение утянуло его в бессознательность. Он уже не чувствовал своей агонии. Тарасов умер возле холодильника на кухне.
Валерка сидел дома один. Мать куда-то запропастилась. С ней такое бывало. И в последнее время бывало все чаще. Отец звонил позавчера днем и сказал, что через два часа заедет за ним и заберет, еще он сказал собирать все его вещи. Неужели они опять будут его делить? Он помнил то чудесное время, когда они всей семьей ходили в парк на аттракционы, ели вкусное мороженое в детском кафе, ездили к теплому морю. Тогда он был маленьким, и ему казалось, что по-другому быть не может. Он все воспринимал как должное. А потом их семью накрыло непонимание. Валерка не соображал, что происходит. Из семьи ушла веселая легкость, в которой он раньше купался. И если в прежние времена редкие скандалы между родителями заканчивались красивыми примирениями, то теперь примирений уже практически не бывало, очень сложно было назвать красивой ту сухую напряженность, которая повисала между родителями в промежутках между скандалами.
В один из дней мама сказала Валерке, что отец уехал в долгую и очень важную командировку налаживать новый бизнес. Отец наезжал из командировки по выходным. Но всей семьей они уже никуда не ходили. Сильно изменившаяся жизнь заставила Валерку внезапно повзрослеть. Мама тоже изменилась. Если раньше она большую часть времени приводила с ним, то теперь вышла на работу. Свои красивые платья и симпатичные сумочки она поменяла на скучные деловые костюмы и портфель для документов. Сначала она ходила с гордой осанкой, но потом образ успешной деловой женщины давался ей все тяжеле. Валерка никак не мог привыкнуть к непредсказуемым сменам настроения матери.
Отец за год как-то отдалился от него. Некоторые выходные он вообще не приезжал за ним. Появление другой женщины в жизни отца Валерка уловил сразу — по тому, как он разговаривал с собеседником на другом конце линии. Валерка замкнулся, он ушел в себя из этого сложного мира взрослых. Он читал книги, торчал за компьютером, а приходя домой из школы, старался сразу проскочить к себе в комнату. Он категорически отказался от часто меняющихся нянь, но мать это восприняла даже с облегчением. Он мог позаботиться о себе сам. Мать стала задерживаться на работе. Потом он увидел ее сидящей за столом на кухне с бокалом красного вина в руках. Со временем мать начала курить. Сначала украдкой на балконе, а потом и при нем, на кухне. Но ему было уже все равно. Он понял свое бессилие перед надвигающейся взрослой жизнью.
Задержки на работе становились все длиннее и чаще, потом она перестала приходить и ночью. Сначала Валерка боялся, ждал ее до самого прихода. Тогда он зажигал свет во всех комнатах, включал оба телевизора и прятался в коридоре, в шкафу для верхней одежды. Он с нетерпением ждал, когда загремят ключи и он услышит, как открывается дверной замок. Один раз даже уснул в шкафу. Проснувшись, он получил взбучку и выволочку от матери. Но он все равно продолжал прятаться в шкафу, а когда она открывала ключом входную дверь — стремительно убегал в свою комнату, прыгал под одеяло и притворялся спящим.
Когда мать не появилась в очередной раз, Валерка нисколько этому не удивился. Он нырнул во всемирную паутину, разгоняя страх и скуку. Он играл почти всю ночь. Но мать так и не пришла ни утром, ни днем. В этот день он услышал по телевизору о беспорядках и военном положении. Сеть сошла с ума, там размещали такое, что можно было об ужастиках вообще забыть: реальность переплюнула самую дикую фантазию. Валерка не пошел в школу. Он хотел выйти в подъезд, но там стреляли, и он побоялся, что его могут убить.
К обеду позвонил отец и сказал ему собирать вещи, но ни через обещанные два часа, ни к вечеру он так и не появился.
Валерку от паники спасал только тот самый кокон, который он свил себе, отгородившись от семейных проблем. Валерка жил, а умирать ему очень не хотелось. Продукты в холодильнике заканчивались. Каши быстрого приготовления тоже.
Дым Валерка почувствовал сразу. Открыв окно и выглянув вниз, он увидел не только дым, но и огонь. Валерка убежал на лоджию и какое-то время сидел там, но потом и туда стал просачиваться дым. Валерка запаниковал. Он хотел пойти одеться и выбежать за помощью на улицу, но в квартире стояла плотная пелена дыма. Валерка решил бежать.
Он раздвинул в стороны стеклянные створки и выбрался на внешнюю сторону ограждения. Путь по узкому бетонному карнизу до неглубокой ниши между соседними лоджиями занял на удивление много времени. Валерка не боялся, он вообще не думал о страхе, высоте или бушующем огне. Он сосредоточился на том, что ему нужно спуститься и позвать на помощь.
Кызя сидел на крыше и с любопытством наблюдал за Огнем — своим новым врагом. Враг был силен и опасен. Морф чувствовал, как внизу гибнут люди, как они мечутся, сгорая заживо, выплескивая волны боли и паники. Враг был беспощаден. Он забирал его еду и к тому же уничтожал его кормушку. Большой морф исходил бессильной яростью. Кызя хотел было убежать на крышу соседнего дома, но вдруг почувствовал еду. Волны аппетитного живого тепла щекотали его совсем легонечко. Но даже этого легкого намека хватило с избытком. Большой морф кинулся искать еду. Голод скоро должен был прийти к нему в гости, Кызя с ужасом чувствовал его приближение.
Большой морф свесился с того края стены, откуда доносился этот слабый сквознячок жизни. Человек не погибал, он неуклюже спускался вниз, норовя шмякнуться на землю до того, как морф размозжит ему голову.
Валерке лезть было сложно. В обычном спортивном костюме он сразу продрог на ветру, несмотря на теплый погожий день. Домашние тапочки норовили сорваться вниз и утащить его за собой.
Веселов был параноиком, практически клиническим параноиком. Он везде видел угрозу и заговор. Он почувствовал приход Большого Песца интуитивно задолго до того, как кто-либо смог что-нибудь сообразить. Он закрылся в своей квартире. Запас провианта и воды у него был значительным, да и вооружиться он успел весьма неплохо. Бронированная дверь. Релейные стальные жалюзи на окнах, усиленные перекрытия в его квартире, а также комната безопасности, спрятанная за фальшивой кладовкой, — все было предназначено для того, чтобы максимально защитить их владельца.
Веселов ждал неизвестно чего. Он даже не думал об этом. Важно было уберечь себя от внешнего мира и злых людей. Он не видел клубов дыма и языков пламени за окном, наглухо закрытым стальной защитой. У него была своя система вентиляции и даже запас кислорода в баллонах. Сейчас кислородная система была приведена в боевую готовность, вентили открыты, и хитроумный электронный редуктор был намерен выпустить порцию живительного газа в закрытую систему вентиляции.
Веселов почувствовал, как стал нагреваться пол. Уже почти месяц под квартирой Веселова делали безумный ремонт. И сегодня там уже весело полыхали банки с краской, свернутые в рулоны обои, многоярусные упаковки с дубовым паркетом, разобранная мебель прежнего хозяина, новые двери из ясеня и много чего еще. От жара на кухне взорвался пятидесятилитровый газовый баллон для тепловой пушки отделочников. Весь дом тряхнуло от взрыва. Рухнула часть перекрытия над кухней, и кассета с баллонами кислорода в квартире Веселова упала на пол. Выплюнув сбитый редуктор, голубые баллоны дунули кислородной струей на большую бутыль с оливковым маслом. Был второй взрыв. Все три баллона громадными снарядами корабельных пушек пробили насквозь все стены и перегородки и вылетели с обратной стороны дома.
Морф спешил к своей еде, он в нетерпении карабкался вниз, высматривая отличную добычу. Маленькая жертва, наверное, услышала шум и посмотрела вверх.
Валерка услышал сверху звон разбитого стекла, треск и скрежет. Он отклонился назад, держась руками за удобные петли из ребристой арматуры, и посмотрел на источник шума. К нему с невероятной скоростью ползла сверху по стене чудовищная тварь. Валерка завизжал, как девчонка, — громко и отчаянно. Валерка в панике покатился вниз, перехватывая петли, выступы, дуги, попадавшиеся под руки. Сорвавшись на очередной скользкой опоре, он полетел вперед спиной. Густые кусты сирени приняли легкое тельце одиннадцатилетнего мальчика. Сильно ободравшись, он застрял между тонкими ветками в самом низу куста. Страх придал ему сил, и он стал выкручиваться из спасительной ловушки.
Морф был примерно на середине пути, когда мальчик упал вниз. Кызя досадливо щелкнул зубами, но тут его обрадовала возня мальчика. Он был жив, и он вновь испускал те самые аппетитные волны живой плоти. Взрыв встряхнул морфа, но он удержался, лишь замер на несколько секунд. Затем был неимоверный грохот и страшный удар в плиту ограждения, на которой висел большой морф. Плиту вышибло вместе с Кызей. Три баллона, проломив стену и ограждение, полетели в сторону сквера. А вот морф полетел вместе с кусками тонкой бетонной плиты вниз, на землю. Он рухнул на припаркованный с той стороны дома автомобиль. Хрустнули сломанные кости, натужно лопнули перенапряженные связки, он откусил себе половину языка. Но Кызя не погиб. Судьба опять была относительно благосклонна к нему. Он перевалился на другой бок и упал с машины. Повреждения были сильными.
Кызя постепенно приходил в себя. Но все это время он так и отслеживал свою законную добычу, на которую навелся. Маленький человек, хромая, бежал от него прочь. Живые волны удалялись. Зато морф ощутил, как к его добыче стягиваются мерзкие тупые конкуренты. Они хотят получить ее. Ярость заставила Кызю подняться. Он шатаясь поплелся вслед за убегающим мальчиком. Клетки усиленно тянули питательные вещества из его аварийного запаса на спине. Он не мог приноровиться к новой кинематике поломанного тела. Наконец морф приспособился двигаться длинными пологими прыжками на одной ноге, помогая себе передней лапой. Он должен успеть, и он успеет.
Валерка бежал что есть сил, он сумел увернуться от двух особо приблизившихся мертвяков и свернул в сторону дороги. Он видел падение врага и было обрадовался, но потом заметил, как страшное чудовище поднялось и двинулась вслед за ним. Страх придал ему сил. Дорога была уже совсем близко, он даже машины уже видел.
Валерка почти влетел в толпу мертвяков. Отвратительные мерзкие твари колыхнулись волной и потянулись к нему. Он резко развернулся и кинулся в другую сторону, но там тоже были мертвые. От его родного дома к нему убийственными прыжками приближалась сама смерть. Валерка заметался как заяц. Машины, которые он видел, стояли разбитые. Живых там не было. Это конец.
Глава 11
Накопитель
— Все, почти приехали. Крепись, Смуглянка, — подбодрил черноглазого Куля.
С трассы были видны большие бело-синие ангары. Казалось, до них рукой подать, но на самом деле ангары располагались намного дальше, чем они ожидали. Проехав еще пару километров, машины свернули с трассы сразу после указателя с надписью «Накопительный пункт — 300 метров». Указатель был сделан из большого фанерного щита, приваленного к борту сгоревшей маршрутки. Наверное, это был раньше рекламный щит, который сняли с прежнего места и перевезли сюда. Под большой надписью на указателе была намалевана еще кривая приписка: «Помощь здесь».
Накопительный пункт располагался на территории громадного логистического комплекса. Свернув в указанном направлении, джип и грузовик покатили по ровной асфальтовой дороге с отличным покрытием. Дорога упиралась в импровизированный блокпост из двух военных грузовиков и старенькой облезлой БМП-1, стоящей чуть в стороне на возвышении. На задней части БМП торчал большой пулемет на треноге, вокруг которого суетились два бойца.
Не доезжая полсотни метров до блока, Куля заложил руль вправо и скатился с дороги на обширную площадку. Там на плотно утрамбованном щебне в беспорядке стояло множество машин. Примерно две трети водителей этих автомобилей могли клеить на лобовое стекло громадную наклейку с надписью: «Мне плевать на всех! Паркуюсь как хочу!» Изначально площадка предназначалась для отстоя фур и контейнеровозов, но сейчас ее заполнял автотранспорт беженцев.
Куля еще раз резко заложил руль и протиснулся между здоровенным Chevrolet Tahoe и желтой маршрутной «газелью» с выбитыми стеклами. КамАЗ свернул с дороги вслед за джипом, но проехать между машинами не смог и остановился, уткнувшись в задние двери «газели».
На стоянке их уже поджидали. На небольшой свободной площадке между машинами стояла группа встречающих из казаков и людей в обычной гражданской, преимущественно спортивной, одежде. Там же стояли два джипа. Оба пикапа были оснащены пулеметами, по образцу машины, в которой они сюда доехали.
Черноглазый развернулся к старику и Блидевскому:
— Ну все, мужчины. Приехали. Дальше мы сами. Спасибо за компанию.
Черноглазый был очень бледен. Повязка на плече побагровела от напитавшей ее крови.
— Куля, вмажь меня еще раз. Поплыл я совсем. Растрясло меня в дороге, — обратился черноглазый к спортивному.
— Лучше травы покури. А то от этой химии одна ерунда случается. Вчера Гунявый ласты склеил. Мотор не выдержал. Он и так вмазанный был, так ему еще дозу этой дряни в вену ширнули. Теперь в аду чертям свои сказки рассказывает.
Тем временем к ним уже направились встречающие. Старик сразу почувствовал себя неуютно. Зловещий вид идущих к джипу людей не сулил ничего хорошего. Дело было — дрянь. Мрачные предчувствия заставили его внутренне собраться.
Старик и адвокат вышли из машины. Их грубо оттащили в сторону, обыскали и поставили на колени, заставив положить руки на затылок. На площадке было мокро и грязно. Штаны старика мгновенно промокли. Еще немного — и его начнет бить озноб.
Пока их с адвокатом обыскивали, они пропустили начало разговора. Только сейчас старик обратил внимание на то, что встречающие разговаривали с раненым Смуглянкой и Кулей на повышенных тонах. Но симпатичный парень стоял в кузове пикапа абсолютно спокойно. Скворец положил широко раскинутые руки вниз ладонями на крышу машины, демонстрируя тем самым свой нейтралитет и дружелюбие сразу всем.
Спасенный под мостом бородатый парень стоял на коленях возле машины. Руки у него тоже были сложены на затылке.
— Ну чего ты к нему прицепился? — меланхолично басил Куля. — Видишь, раненый он. Пострадал, значит. Мутанты напали. Сразу двое. Они всех и положили.
— К тебе, Куля, тоже вопросы есть. Зря ты так сразу за Смуглянку впрягу кидаешь, — ответил самый возрастной из встречавших бандитов.
У этого бандита был неприятный хриплый голос.
Смуглянка уже лежал на земле. А над ним колдовал щуплый маленький мужичок в резиновых хирургических перчатках. Ему помогали два молодых парня.
— Ранение пулевое. Из пистолета, — сказал щуплый врач.
— Так понятно ведь. Когда мутанты напали, сразу все стрелять начали почем зря. Вот и зацепило, — опять вступился Куля.
Черноглазый, похоже, был уже без сознания или на грани того.
— Эй, борода. Да, к тебе обращаюсь. Чего скажешь? — Мужчина в возрасте поднял пальцами голову спасенного парня вверх за подбородок.
— Вы извините, но я там не присутствовал. Спасибо людям, что вытащили меня. Я думал, мне совсем каюк, — неживым голосом ответил бородатый.
— Будет тебе каюк, не переживай, — вновь сказал хрипатый.
Потом хрипатый обратился уже к старику и адвокату:
— А вы чего скажете, доходяги?
Голос у него был слишком необычным, как будто в горле у него терлись друг о друга два напильника вместо голосовых связок.
Хрипатый на время отвлекся на появившегося Казаряна и встретившего их армянина-бойца:
— Э, Сулико, придержи толстого, его попозже поспрошать нужно будет. Отведи его опять к КамАЗу.
Один из казаков упирал ствол автомата в живот подошедшего из-за автомобилей армянина. Казарян стоял, подняв руки, между джипом и маршруткой. Казак подтолкнул армянина стволом в живот, давая понять, что шутить он не намерен. Тамик сначала попятился, а потом неуклюже развернулся и зашагал обратно к КамАЗу, подгоняемый стволом автомата.
Хрипатый проводил взглядом Казаряна и подошел вплотную к старику и адвокату. Колючий взгляд хрипатого уперся старику прямо меж глаз, просверлив его голову до самого затылка.
— Чего скис? Поведай мне, старче, как пацанов положили! — прохрипел старику в лицо бандит.
— Ваш Фаля согласился нас вывезти из дома. Мы стояли и ждали, когда закончится погрузка. Потом напал мутант. Здоровый такой. Потом второй мутант появился, — начал объяснять старик.
— А бил кто вас?
— Ваши и били.
— Получается, вы стояли и ждали, пока вас били?
— Нас только двое бить стали, в самом начале, а другие их остановили. Нас потом больше не трогали.
— Кто конкретно?
— Я их не знаю. Один с дубинкой был. Второй просто ногами пинал. Но они тоже погибли.
— А вы? Почему вы здесь со мной разговариваете, а не там лежите?
— Нас в угол затолкали, когда били. Мутант до нас не добрался.
— Они вас били? — хрипатый раздраженно махнул рукой, показав на черноглазого и Кулю. — Не боись, старый, если они вас запугали, то я сам им яйца наружу повыворачиваю.
Куля стоял уже без оружия, подняв руки над головой. Ему так же, как и Казаряну, уперли ствол автомата в живот. Бандитская разборка набирала обороты. Старику стало не просто не по себе, на него накатывала жуть. Ефимыч чувствовал, как смерть вновь смотрит ему в затылок. Бывает же так: вырвался из смертельной ловушки и попал в другую. Сомнений не было — если убьют Кулю и Смуглянку, то их тоже не пожалеют.
— Стойте здесь, — сказал хрипатый и ушел в сторону КамАЗа.
С Казаряном хрипатый говорил дольше, чем с остальными. Неизвестно, что сказал армянин хрипатому бандиту, но тот вернулся обратно уже более спокойным. По крайней мере, такой злобы в глазах у него не было. От КамАЗа хрипатый прошел уже молча, даже не повернув головы в сторону старика и адвоката.
— Похоже, что твоя правда, Смуглянка. Я предъяву делать не буду. Пусть старшие разбираются. В любом случае из налета вернулось всего три человека вместо пятнадцати, везут с собой полный КамАЗ добра всякого. Сам понимаешь, как это глаз цепляет.
В сторону деда и адвоката толкнули бородатого парня. Тот чуть не упал, но не стал возражать — он уже понял, с кем имеет дело. Жизнь была дороже. Бородатый парень суетливо подхватил из грязи видеокамеру и внимательно осмотрел ее. Он ее поглаживал как любимую девушку. Было видно, что дорожит своей аппаратурой.
Тем временем среди встречающих тоже начался раскол.
— Пистон, ты чего кипишуешь? — выговаривал хрипатому кособокий мужик с грубым лицом. — Фаля сам за товаром пошел — жадность подвела. Ты же сам помнишь, как Смуглянка Фалю и Голубя отговаривал. Ведь он с ними только из принципа пошел. Его на «слабо» взяли. Вот фарт и рассудил их.
— Складная песенка. А не верю я в фарт Смуглянки и невезуху Фали. Фаля в натуре фартовым был.
— А ты сам туда съезди и разберись, — огрызнулся кособокий.
Спор на этом кончился. Бандиты пошли рассаживаться по машинам.
— Извините. Там в кузове еще мой рюкзак с кассетами. Можно его забрать? — окликнул бандитов взволнованным голосом бородатый парень. — Там все мои съемки за двое суток.
Хрипатый посмотрел на него с раздражением, но потом неопределенно махнул рукой Скворцу, который так и не покинул своего поста в кузове с момента приезда к накопительному пункту. Симпатичный парень задорно улыбнулся и выкинул из кузова небольшой черный рюкзак. Бородатый поймал его на лету. В рюкзаке глухо брякнула пластмасса.
— Благодарю! — крикнул бородатый Скворцу. — Спасибо за то, что подыхать там не бросили.
— Сочтемся. — Куля ответил бородатому вместо симпатичного парня. — Фартовый ты. Удачи вам, православные. Не поминайте лихом.
Больше прощаний с бандитами не было. Старик, Казарян, Блидевский и бородатый парень сразу стали для бандитов прозрачными, и они перестали их замечать. Но это к лучшему. Бандиты загрузились в свои машины и тронулись с места. Все сразу почувствовали колоссальное облегчение. Компания проводила взглядами колонну бандитов. Можно сказать, что им повезло дважды. Все же их вывезли из замертвяченного города и не бросили посредине дороги, а довезли до этого самого накопителя, а потом даже в живых оставили.
Машины бандитов, меся колесами весеннюю холодную грязь на парковке, выехали на дорогу и тронулись в путь. КамАЗ без всякого стеснения растолкал мешающие автомобили и поехал догонять джипы. Пулеметчик Скворец выпустил две короткие очереди куда-то вдаль.
Дорога, на которую они вышли со стоянки, не была пустой. В сторону накопителя и от него ехали автомобили, автобусы, фургоны, грузовики и прочая техника. Транспорт двигался не сплошным потоком, но все же весьма часто.
Старик и компания были единственными пешими путниками на дороге. Никто не останавливался, все просто проезжали мимо. Их почти до пояса окатил жидкой холодной грязью потрепанного вида «Икарус». Окатили их совсем не специально, просто водитель свернул на обочину, пропуская едущий навстречу бортовой грузовик с большим количеством перепачканных грязью людей в кузове. Колонну, в которой он двигался, сопровождал БТР с символикой внутренних войск. «Икарус» въехал колесом в яму, залитую до краев мутной жижей. Отскочили Блидевский и даже тучный Казарян, но дед так и остался в своих грязных мешковатых штанах на месте. Бородатый тоже никуда не отпрыгнул. Он задрал вверх обе руки, спасая от грязи камеру и рюкзак с кассетами. Старик с сочувствием посмотрел на парня и подумал: «Надо же, как он за работу свою держится». Парень трактовал участливый взгляд деда по-своему. Он виновато улыбнулся и представился:
— Меня Данила зовут. Я оператором на НТВ работаю. Мы город снимали, а потом аварию под мостом увидели. Наши помогать потерпевшим побежали, а я со своей аппаратурой немного замешкался. Это и спасло. Там уже большинство в зомби превратились. На наших тоже зомби напали. Водитель наш сразу погиб, а еще двоих зомби покусать успели, пока они убежать пытались. А я в машине закрылся. Сначала сигналил по глупости, сам даже не знаю зачем. А потом вокруг меня столько этих самых собралось, что я на трупах завяз, выехать не смог. Такого страху натерпелся. Они ко мне лезли и машину раскачивали. Я через верхний люк вылез, когда шум КамАЗа вашего услышал. Надеялся, что заметите. Спасибо вам огромнейшее, вы мне жизнь спасли.
— Да мы-то что? Нас так же спасли, как и вас.
Разговор уже продолжили по пути к воротам. На бородатого Данилу напало словесное недержание. Такое бывает после сильного стресса. Расстояние до грузовиков сокращалось. Хотелось скорее пройти блокпост и добраться до теплого помещения, чтобы отогреться.
Над военными грузовиками на стене громадного ангара виднелась надпись: «Накопитель». Громадные буквы рисовали в два приема. Отдельно рисовали верхнюю часть и отдельно — нижнюю. Поэтому буквы получились невозможно кривыми и непропорциональными, да еще и нарисованными разной краской. Верхняя часть букв была намалевана ярко-красным, а низ рисовали уже буро-коричневой грунтовкой.
На подходе к блокпосту их остановили окриком:
— Укушенные, раненые, больные есть?
Вся компания дружно начала уверять военного, что они здоровы, не ранены и тем более не укушены. Навстречу им вышел высокого роста боец в серо-сине-черном камуфляже и каске. Поверх камуфляжа на нем были бронежилет и черные щитки. Он бесцеремонно покрутил их всех как кукол в разные стороны, внимательно осмотрел руки и головы. После чего удовлетворенно кивнул и показал знак «ОК», подняв руку над головой.
— А кто же вас так отделал-то, бедолаги? — осведомился военный. Лица его не было видно из-под черной трикотажной маски.
— Жизнь нас так отделала, — мрачно сказал Блидевский.
Военному хватило одного-единственного взгляда в глаза адвоката, чтобы прекратить расспросы. В глаза Блидевскому смотреть было невозможно. Застывший взгляд, полный боли и отчаяния, обжигал и приводил в замешательство. Военный отошел с пути, пропуская их дальше.
На входе их уже никто не остановил. Один из бойцов в армейском камуфляже молча указал им рукой на низкое вытянутое здание с большими окнами и стенами, увешанными какими-то плакатами и рекламными щитами. На крыше здания пара мужиков в серых робах устанавливала некую непонятную конструкцию, наскоро сколоченную из разномастных брусков и досок. Дверь в здание была распахнута, а перед самим зданием ходили и стояли люди. Там были мужчины, женщины, старики, дети. Единственное, что их объединяло, — это растерянный и напуганный вид. У двери низкого здания их встретил военный и спросил:
— Новенькие?
— Да. Мы только что приехали.
— Укушенные, раненые, больные есть?
— Нет.
— А транспорт ваш где?
— Нас подвезли и здесь оставили.
За всех говорил Казарян.
— Понятно. Проходите к окнам с зелеными флажками, — сказал им военный.
Старик вошел в здание. Вдоль длинного помещения стояла наполовину стеклянная перегородка с окнами. Над окнами были воткнуты красные и зеленые флажки. За каждым окном сидели по две барышни, а по залу ходили четыре милиционера с маленькими автоматами. Вид у всех сотрудников в помещении был чрезмерно усталым.
Старик дождался, когда освободится одно из окон, и подошел к нему. Он улыбнулся и вежливо поздоровался. Женщина с исцарапанным лицом безразлично глянула на него и начала сразу задавать вопросы:
— Документы есть? Давайте сразу.
Вместо ответа старик протянул имевшийся у него паспорт. Исцарапанная барышня так же безразлично протянула паспорт своей коллеге.
— Год рождения?
— Одна тысяча девятьсот тридцать седьмой.
— У вас был прямой контакт с зомби? Вы получили от них повреждения?
— Контакт был два раза. Но повреждений не получил, — честно признался старик.
Женщина за стойкой впервые посмотрела на него уже с интересом.
— Хронические заболевания есть?