Случайная вакансия Роулинг Джоан
Колин давно предвидел, по каким признакам распознает начало травли: газета поместит какую-нибудь осторожную статью; люди станут отводить глаза при его появлении в кулинарии «Моллисон энд Лоу»; директриса вызовет к себе для конфиденциальной беседы. Он много раз представлял свой крах: его позор вытащат на свет и повесят, как колокольчик прокажённого, ему на шею, чтобы он не смог затаиться. Его уволят. И вероятно, посадят в тюрьму.
— Колин, — вполголоса окликнула Тесса: Викрам предлагал ему вино.
Она догадывалась, что творится в этой куполообразной голове: предмет тревоги мужа не менялся годами. Колин ничего не мог с собой поделать; так уж он был устроен. Когда-то давно она прочла слова Уильяма Батлера Йейтса[18], с которыми не могла не согласиться: «Невыразимая жалость спрятана в сердце любви». От этих слов Тесса улыбнулась и даже погладила книжный томик: её любовь к Колину более чем наполовину была смешана с состраданием.
Впрочем, иногда её терпению приходил конец. Иногда ей самой тоже требовалось хоть немного заботы и внимания. Недавно у неё подтвердился диагноз — диабет второго типа. Колин, естественно, запаниковал, но стоило Тессе убедить его, что непосредственной угрозы её жизни нет, как он на удивление быстро забыл о её болезни и снова полностью погрузился в свои предвыборные планы.
(В то утро, за завтраком, она впервые измерила глюкометром уровень сахара в крови, а затем взяла заряженный шприц и ввела иглу себе в живот. Получилось гораздо больнее, чем в тот раз, когда процедуру выполняла опытная Парминдер.
Пупс схватил свою миску с хлопьями и резко развернулся вместе со стулом, залив молоком стол, рукав школьной рубашки и кухонный пол. Колин уже был готов сделать ему замечание, когда Пупс выплюнул хлопья обратно в миску и бросил матери:
— Тебе обязательно делать это за едой?
— Не смей хамить! — заорал Колин. — Сядь нормально! Убери это безобразие! Как ты разговариваешь с матерью? Проси прощения немедленно!
Тесса слишком поспешно вытащила иглу, и у неё пошла кровь.
— Прошу прощения, что меня тошнит, когда ты колешься за едой, Тесс, — отчеканил Пупс из-под стола, вытирая пол кухонным полотенцем.
— Твоя мама не «колется», она больна! — вскричал Колин. — И не называй её «Тесс»!
— Стю, я понимаю, ты не любишь иголки, — сказала Тесса, но у неё защипало глаза; даже сейчас её трясло от боли и от досады на них обоих.)
Тесса могла бы посоветовать Парминдер ценить внимание Викрама. Её собственный муж ни к кому внимания не проявлял. «Возможно, — с грустью думала Тесса, — брак по сговору не так уж плох… Моя мать ни за что не сговорила бы для меня Колина…»
Парминдер в сердцах метала на стол нарезанные фрукты в вазочках. Тесса расценила такой десерт как намёк на свой диабет, но успокоилась, вспомнив о припасённой дома плитке шоколада.
За ужином Парминдер говорила больше их всех, вместе взятых; теперь она разошлась по поводу своей дочери Сухвиндер. По телефону она уже рассказывала Тессе о дочкином предательстве, но это не помешало ей начать сначала.
— Официантка у Говарда Моллисона. Не знаю, просто не представляю, о чём она думает. Но Викрам…
— Они вообще не думают, Минда, — наконец-то подал голос Колин. — Это же подростки. Им всё равно. Все они одинаковы.
— Колин, что за чушь, — не выдержала Тесса. — Они совершенно разные. Мы были бы счастливы, если бы Стю по субботам подрабатывал, однако на это даже намёка нет.
— …но Викрам не возражает, — не слушая их, продолжила Парминдер. — Не видит в этом ничего плохого; правильно я говорю?
Викрам ответил попросту:
— У девочки будет опыт работы. Университет она, скорее всего, не осилит; ничего страшного. Это не всем дано. Джолли, как мне кажется, рано выйдет замуж и будет счастлива.
— Официантка!..
— Ну, не всем же быть профессорами, согласись.
— Да уж, профессор из неё явно не получится. — Парминдер затрясло. — Оценки — хуже некуда; ни честолюбия, ни целеустремлённости… официантка!.. «Что я могу поделать, не поступить мне в универ». С таким-то отношением — конечно! И у кого — у Говарда Моллисона!.. Представляю, как он потирает руки: моя дочь пришла к нему на поклон. О чём она вообще думала? О чём?
— Ты бы тоже не одобрила, если бы Стюарт устроился к такому, как Моллисон, — указал Колин Тессе.
— Я бы не возражала, — сказала Тесса. — Прояви он хоть какое-то трудолюбие, я была бы на седьмом небе. А он, как я понимаю, только в компьютерные игры играет да…
Но Колин не знал, что Стюарт курит; Тесса осеклась, а Колин сказал:
— Вообще говоря, это было бы вполне в духе Стюарта. Связаться с тем, кого мы не одобряем, нам назло. Предел его мечтаний.
— Боже мой, Колин, Сухвиндер пошла работать вовсе не назло Минде, — сказала Тесса.
— По-твоему, я перегибаю палку? — обрушилась Парминдер на Тессу.
— Нет, что ты. — Тесса, втянутая в семейный конфликт, смутилась. — Просто в Пэгфорде не так уж много мест, где ребята могут подработать.
— А зачем ей подрабатывать? — Парминдер всплеснула руками. — Можно подумать, мы ей денег не даём. Или ей мало?
— Деньги, заработанные самостоятельно, — это совсем другое, ты сама знаешь, — сказала Тесса.
Со своего места Тесса видела развешенные на стене фотографии детей Парминдер и Викрама. На этом стуле она сиживала нередко и успела сосчитать, сколько раз каждый из них появлялся на фото: Ясвант — восемнадцать, Раджпал — девятнадцать, а Сухвиндер — девять. И лишь один-единственный снимок запечатлел её личное достижение: он был сделан в тот день, когда гребная восьмёрка «Уинтердауна» победила команду школы Святой Анны. Барри увеличил этот снимок, отпечатал и раздал всем родителям: в середине шеренги из восьми девочек, обняв друг дружку за плечи, прыгали от счастья Сухвиндер и Кристал Уидон; их изображения получились немного смазанными.
«Был бы жив Барри, — подумала Тесса, — он бы вправил ей мозги». Барри всегда служил мостиком между матерью и дочкой; они его обожали.
В который раз Тесса попыталась разобраться, не довлеет ли над ней то, что сын у неё приёмный. Может, она бы скорее приняла его сущность, если бы у них в жилах текла одна кровь? Её нездоровая, тяжёлая от сахара кровь…
В последнее время Пупс вообще перестал называть её мамой. Колин выходил из себя. Чтобы только его не волновать, она делала вид, что ничего не замечает, но всякий раз, когда Пупс произносил «Тесса», ей словно вгоняли в сердце иглу.
Все четверо молча доедали холодные фрукты.
VII
Саймон Прайс предавался раздумьям в своём белом домике на вершине холма. Шли дни. Обличительное сообщение исчезло с форума, но Саймон всё ещё был парализован происшедшим. Снять свою кандидатуру было бы признанием вины. К нему покуда не нагрянула полиция, чтобы прояснить ситуацию с компьютером; Саймон уже начал жалеть, что сбросил его с моста. С другой стороны, он не мог понять, померещилась ему или нет понимающая ухмылка на лице кассира, когда он оплачивал услуги в автосервисе у подножия холма. На работе только и разговоров было о сокращении штатов, и Саймон боялся, как бы начальство не прознало о разоблачении на сайте: их с Джимом и Томми легко могли уволить без выходного пособия, вынудив написать заявление по собственному желанию.
Эндрю затаился и наблюдал, с каждым днём теряя надежду. Он попытался показать миру, каков на самом деле его отец, а мир в ответ всего лишь пожал плечами. Вопреки его замыслу, ни в типографии, ни в совете Саймона не завернули, не сказали, что он недостоин участвовать в предвыборной гонке наравне с другими, что он — посредственность и пустое место и что лучше ему не позориться и не позорить свою семью. Всё шло как прежде, только Саймон перестал говорить о совете и названивать по телефону, пытаясь завербовать себе побольше сторонников, а пачки листовок, отпечатанных у него в типографии во внеурочное время, так и остались на крыльце.
Победа свалилась на Эндрю как снег на голову. В пятницу вечером, спускаясь по тёмной лестнице на кухню в поисках еды, Эндрю услышал, как в гостиной Саймон с кем-то сухо разговаривает по телефону, и остановился подслушать.
— …снимите мою кандидатуру, — говорил он. — Да. У меня изменились обстоятельства. Да-да. Всё верно. Спасибо.
Саймон повесил трубку.
— Так-то, — сказал он Рут. — Я вовремя умыл руки, пока не поднялся хай.
Эндрю услышал одобрительное бормотание матери, и, прежде чем он успел смыться, в коридоре возник Саймон: тот набрал полные лёгкие воздуха и начал звать сына по имени, не сразу заметив, что Эндрю стоит перед ним.
— Что ты тут делаешь?
Лицо Саймона лишь наполовину освещалось светом, проникающим из гостиной.
— Попить хотел, — солгал Эндрю; отец не любил, когда сыновья без спросу таскали еду.
— Ты ведь в эти выходные начинаешь работать у Моллисона?
— Ага.
— Так, хорошо, а теперь послушай меня. Я хочу знать всё, что тебе станет известно про этого ублюдка, ты меня понял? Всё дерьмо, какое только сможешь раскопать. А заодно и про его сынка, если что-то услышишь.
— Хорошо, — ответил Эндрю.
— А я всё выложу на этом грёбаном сайте, — пообещал Саймон и вернулся обратно в гостиную. — Мать твою за ногу: Призрак Барри Фейрбразера!
Эндрю торопливо шарил в холодильнике — где отщипывал в горстку, где отделял прозрачный ломтик, лишь бы не было заметно, — а в голове носилась ликующая мысль: «Я остановил тебя, придурок, остановил!»
Он добился своей цели, а Саймон и знать не знал, кто разрушил его честолюбивые замыслы. Парадокс был в том, что он даже попросил у Эндрю помощи. Всё перевернулось с ног на голову, ведь когда Эндрю впервые сказал родителям, что хочет работать в кафе при кулинарии, Саймон разъярился:
— Вот безмозглый щенок! У тебя же аллергия, кретин.
— Я постараюсь не есть орехов, — ответил Эндрю.
— Не умничай, Пицца-Тупица. Вдруг случайно сожрёшь, как тогда в школе? А мне снова с тобой валандаться.
Но Рут поддерживала Эндрю, убеждая Саймона, что сын уже большой и может сам о себе позаботиться. Когда Саймон вышел, она попыталась убедить Эндрю, что Саймон волнуется о нём.
— Единственное, о чём он волнуется, — как бы не пропустить футбол, если вдруг придётся везти меня в больницу.
Эндрю ушёл к себе в комнату; одной рукой он закидывал в рот еду, а другой набивал эсэмэску Пупсу.
Он думал, что всё позади, всё закончилось, всё утряслось. Просто ему ещё не доводилось наблюдать алхимию брожения, которая начинается с крошечных пузырьков и ведёт к необратимым переменам.
VIII
Ничего хуже переезда в Пэгфорд ещё не случалось с Гайей Боден. Она изредка наведывалась к отцу в Рединг, но, в принципе, Лондон был единственным знакомым ей местом. Идея Кей перебраться в маленький городок на юго-западе Англии казалась Гайе такой невероятной, что она лишь месяц спустя начала воспринимать её всерьёз. А поначалу она решила, что это очередная безумная затея Кей, примерно как покупка двух цыплят для их маленького заднего дворика в Хэкни (кстати, через неделю их съела лисица) или как варка домашнего апельсинового джема (при полном её неумении готовить), когда они сожгли все кастрюли, а Кей вдобавок ошпарила руку так, что на всю жизнь остался шрам.
Оторванная от друзей, которых знала с начальной школы, от дома, в котором жила с восьми лет, от уик-эндов со всё более безудержными городскими развлечениями, Гайя, несмотря на свои мольбы, угрозы и протесты, оказалась брошенной в новую жизнь, о существовании которой даже не подозревала. Мощённые булыжником улицы; магазины, работающие до шести; церковь как единственное место, где люди собираются вместе; пение птиц и отсутствие любых других звуков, — Гайе казалось, что её затянула чёрная дыра.
Они с Кей всегда были близки (отец Гайи никогда с ними не жил, а отношения Кей с двумя другими мужчинами не были узаконены); то распекая, то утешая друг дружку, мать и дочь с годами стали напоминать соседок по квартире. Теперь на другом конце стола Гайя видела врага. Единственное, чего она хотела, — любым способом вернуться в Лондон и отомстить матери за свои мучения. Она не могла решить, чем бы побольнее задеть Кей: то ли провалить экзамены, то ли сдать, но напроситься жить к отцу на время обучения в лондонской гимназии. Но пока ей приходилось существовать на чуждой территории, где её облик и манера речи делали её иностранкой, хотя раньше служили пропуском в ряды избранных.
Гайя даже не стремилась завоевать себе популярность в «Уинтердауне»: местные ребята вызывали у неё чувство неловкости своим провинциальным говорком и убогими представлениями о развлечениях. Упорно не желая общаться ни с кем, кроме Сухвиндер Джаванды, она отчасти бросала вызов школьным заводилам, а отчасти — проявляла родство с любым, кого считали изгоем.
То, что Сухвиндер согласилась вместе с ней подрабатывать официанткой, подняло их дружбу на новый уровень. А на следующем сдвоенном уроке биологии Гайя предстала перед Сухвиндер в новом свете, и та наконец поняла истинную причину расположения к ней этой красивой и стильной новенькой девочки. Настраивая окуляр микроскопа, Гайя пробормотала: «На кого ни глянь — всё белым-бело, правда?»
Сухвиндер поддакнула прежде, чем успела осознать услышанное. Гайя продолжала болтать, но Сухвиндер слушала вполуха. «На кого ни глянь — всё белым-бело». И правда.
В «Сент-Томасе» её как-то вызвали к доске и попросили рассказать о сикхизме, так как она была единственной в классе ученицей со смуглым цветом кожи. Она покорно стояла перед классом и рассказывала о гуру Нанаке, основателе сикхизма, который однажды нырнул в реку и пропал; все считали, что он утонул, но через три дня он появился из реки и сказал: «Нет ни индуса, ни мусульманина».
Услышав, что кто-то жил под водой трое суток, одноклассники покатились со смеху. Сухвиндер не осмелилась сказать, что Иисус тоже сначала умер, а потом воскрес. Она скомкала историю о гуру Нанаке, чтобы поскорее сесть на место. Сухвиндер посещала гурдвары[19] всего несколько раз в жизни: в Пэгфорде их вообще не было, а в Ярвиле гурдвар представлял собой небольшое здание, где, по словам родителей, заправляла другая каста — чамары[20]. Сухвиндер никогда не могла понять, какое это имеет значение, ведь гуру Нанак запрещал любые кастовые различия. Всё это сбивало с толку, поэтому она радовалась пасхальным яйцам и любила украшать рождественскую ёлку, а навязанные мамой книги о жизни гуру и догматах кхалсы считала крайне запутанными.
Приезжая в гости к маминым родственникам в Бирмингем, где почти все прохожие были смуглыми, а магазины ломились от сари и индийских приправ, Сухвиндер чувствовала себя не в своей тарелке. Её двоюродные сёстры говорили на пенджаби так же свободно, как и на английском; они жили бурной городской жизнью. Кузины были симпатичными и модными. Они посмеивались над её провинциальной юго-западной картавостью и над отсутствием вкуса, а Сухвиндер терпеть не могла, когда над ней смеялись. До того как Пупс Уолл начал мучить её бесконечными издёвками, до того как их класс разделили на потоки, в результате чего она оказалась в одной группе с Дейном Талли, ей всегда не терпелось вернуться в Пэгфорд. Пэгфорд в ту пору был для неё раем.
Пока они возились с предметными стёклами, наклонившись пониже над партой, чтобы не попадаться на глаза миссис Найт, Гайя разоткровенничалась насчёт своей учёбы в средней школе «Грейвенер» в Хэкни; слова полились из неё чуть возбуждённо. Она поведала о своих подругах: одну звали Харприт — точно так же, как самую старшую из двоюродных сестёр Сухвиндер. Потом перешла к Шерелль, которая была чернокожей и самой умной в их компании, а затем и к Джен, чей брат был её первым парнем.
С жадным интересом слушая рассказ Гайи, Сухвиндер тем не менее изредка отвлекалась: она воображала школу, в которой общий сбор превращался в калейдоскоп лиц всех оттенков, от белёсого, как овсянка, до красного дерева. А у них в «Уинтердауне» иссиня-чёрные волосы азиатских ребят сразу бросались в глаза среди моря мышасто-серого. В таком месте, как «Грейвенер», в меньшинстве оказались бы Пупс Уолл и Дейн Талли.
Сухвиндер робко спросила:
— Почему вы переехали?
— Потому, что моя мамочка пожелала быть рядом со своим придурочным бойфрендом, — прошептала Гайя. — С Гэвином Хьюзом; знаешь такого?
Сухвиндер покачала головой.
— Вполне возможно, ты даже слышала, как они трахаются, — продолжала Гайя. — Их весь квартал слышит. Вот оставь как-нибудь окна открытыми на ночь.
Сухвиндер была шокирована, но постаралась этого не показать: ей бы не пришло в голову подслушивать своих родителей — супругов, связанных брачными узами. Гайя раскраснелась — не от стыда, решила Сухвиндер, а от злости.
— Он её точно бросит. А она как слепая. После секса он только и думает, как бы поскорей смыться.
Сухвиндер никогда бы не позволила себе так разглагольствовать о маме; не стали бы этого делать и близняшки Фейрбразер (которые в теории оставались её лучшими подругами). Нив и Шивон работали с микроскопом за соседней партой. После смерти отца они замкнулись и отдалились от Сухвиндер, предпочитая общество друг друга.
Эндрю Прайс глазел на Гайю в просвет между окружающими их белыми лицами. Сухвиндер, заметив это, подумала, что Гайя ни о чём не подозревает, но она ошибалась. Гайя просто не считала нужным ловить мальчишеские взгляды или заноситься, потому что с двенадцати лет привыкла к такому вниманию. Двое старшеклассников постоянно мозолили ей глаза в коридоре, когда она переходила из кабинета в кабинет, — слишком часто, чтобы считать это простой случайностью, и оба были куда интереснее, чем Эндрю. Но все они в подмётки не годились тому парню, с которым Гайя лишилась девственности незадолго до переезда в Пэгфорд.
Гайе невыносима была сама мысль о том, что Марко де Лука всё ещё находится на одной с нею планете, но их разделяют сто тридцать две мили мучительного и бесполезного пространства.
— Ему восемнадцать, — начала она рассказывать Сухвиндер. — Наполовину итальянец. Крутой футболист. Будет пробоваться в юниорский состав «Арсенала».
До отъезда из Хэкни Гайя переспала с Марко четыре раза и перед каждым свиданием таскала презервативы из прикроватной тумбочки Кей. Пусть Кей хотя бы отчасти поймёт, на какие крайности она готова, чтобы перед расставанием запечатлеть себя в его памяти.
Сухвиндер заворожённо слушала, но не признавалась, что уже видела Марко на её странице в «Фейсбуке». В «Уинтердауне» равных ему не нашлось: он был вылитый Джонни Депп.
Гайя, склонившись над столом, машинально крутила колёсико настройки, а Эндрю Прайс по-прежнему стрелял глазами в её сторону, когда думал, что Пупс этого не видит.
— Надеюсь, он меня дождётся. В субботу вечером Шерелль устраивает вечеринку и пригласила его. Обещает проследить, чтобы он там не увлекался. Чёрт, как бы я хотела…
И она рассеянно уставилась на парту своими зелёными в крапинку глазами. Сухвиндер робко косилась в её сторону, преклоняясь перед её красотой и восхищаясь такой кипучей жизнью. Мысль о существовании другого, сокровенного мира, где у тебя есть бойфренд-футболист и куча классных преданных подружек, завораживала и вызывала зависть, даром что тебя силком вырвали из этого мира.
На большой перемене они пошли купить себе поесть, чего Сухвиндер никогда раньше не делала: вместе с близняшками Фейрбразер она всегда обедала в школьной столовой.
Остановившись рядом с газетным павильоном, где только что были куплены сэндвичи, они услышали чей-то истошный вопль:
— Твоя мамаша-гадина бабулю мою угробила!
Все ученики «Уинтердауна», толпившиеся рядом, начали с любопытством озираться по сторонам, и Сухвиндер, поддавшись стадному чувству, сделала то же самое. Только теперь она заметила, что на другой стороне улицы стоит Кристал Уидон, тыча в неё толстым пальцем, как пистолетом. Её и ещё четверых девчонок, выстроившихся вдоль проезжей части, сдерживал только поток машин.
— Твоя мамаша-гадина бабулю мою угробила! Ей конец и тебе тоже!
У Сухвиндер стали медленно плавиться внутренности. Все глазели только на неё.
Две девочки помладше сочли за лучшее убежать. Сухвиндер чувствовала, как зрители превращаются в свору, которая жаждет зрелища. Кристал и её шайка переминались с ноги на ногу, нетерпеливо ожидая перерыва в потоке машин.
— О чём это она? — спросила Гайя, но у Сухвиндер пересохло во рту, и она не сумела выдавить ни звука.
Бежать не было смысла. Они её всё равно настигнут. Лианна Картер была самой быстрой в их параллели. Казалось, что во всём мире движутся только машины, дарившие Сухвиндер последние секунды безопасности.
И тут появилась Ясвант в окружении нескольких старшеклассников.
— Всё в порядке, Джолли? — спросила она. — Что тут происходит?
Ясвант не слышала угроз Кристал: она и её свита оказались тут по чистой случайности. На другой стороне Кристал и её шайка сбились в кучку.
— Пустяки, — ответила Сухвиндер, не веря чудесной отсрочке казни.
Сухвиндер не могла открыть сестре правду при мальчиках. Двое из них были почти шесть футов ростом. И все смотрели на Гайю.
Яс и её друзья направились в павильон, и Сухвиндер, позвав за собой взглядом Гайю, последовала за ними. Остановившись за витриной, они с Гайей провожали глазами Кристал, которая уходила прочь вместе со своей шайкой, то и дело оглядываясь.
— О чём это она говорила? — спросила Гайя.
— Моя мама лечила её прабабушку, но та умерла, — ответила Сухвиндер.
Она с трудом сдерживала слёзы; от спазмов заболело горло.
— Вот стерва тупая, — вырвалось у Гайи.
Однако не только испуг был причиной подступающих рыданий Сухвиндер. Она успела привязаться к Кристал и знала, что та тоже хорошо к ней относится. Ей запомнились дни, проведённые ими на канале, поездки на микроавтобусе, а плечи и спину Кристал она изучила лучше, чем свои собственные.
В школу они вернулись вместе с Ясвант и её свитой. Самый симпатичный парень завязал разговор с Гайей. Когда они подходили к калитке, он уже начал поддразнивать её за лондонский выговор. Кристал нигде не было видно, но вдалеке Сухвиндер заметила Пупса Уолла, который прыгающей походкой прогуливался вместе с Эндрю Прайсом. Она безошибочно различала его силуэт и движения; так животный инстинкт позволяет различить паука, ползущего по полу в тёмной комнате.
Чем ближе была школа, тем чаще на Сухвиндер накатывали приступы дурноты. Теперь против неё, наверное, объединились уже двое: Пупс и Кристал. Все знали, что он с ней замутил. Сухвиндер воочию представила, как лежит на полу в луже крови, а Кристал и её шайка избивают её ногами под хохот Пупса.
— Мне нужно в туалет, — сказала она Гайе. — Встретимся в классе.
Заскочив в первый попавшийся женский туалет, она закрылась в кабинке и села на опущенную крышку унитаза. Если бы только она могла умереть… навсегда исчезнуть… но твёрдая поверхность событий не давала ей провалиться сквозь землю, и ненавистное тело гермафродита продолжало упрямо и бесцельно существовать дальше…
Услышав звонок, она поднялась и выбежала в коридор. Ученики строились у кабинетов. Она развернулась и вышла из школы.
Другие ведь мотали уроки. И Кристал прогуливала, и Пупс Уолл тоже. Сейчас главное было — уйти подальше от школы, придумать, как себя обезопасить, а потом уже вернуться обратно. А можно броситься под машину. Сухвиндер представила, как от удара бампера трещат её кости. Быстро ли наступает смерть после наезда машины? Или лучше утопиться? Она представила, как чистая, прохладная вода увлекает её в вечный сон — сон без сновидений…
— Сухвиндер? Сухвиндер!
У неё упало сердце. Ей навстречу через парк спешила Тесса Уолл. Первым порывом Сухвиндер было убежать, но, осознав безнадёжность происходящего, она остановилась и стала поджидать Тессу, которую возненавидела всеми фибрами души: и это глупое лицо, и её мерзкого сына.
— Сухвиндер, как это понимать? Куда ты идёшь?
Она даже не сумела соврать. Понурившись, Сухвиндер сдалась.
До трёх часов к Тессе не был записан никто из её подопечных. По правилам распорядка она должна была отвести Сухвиндер к директрисе и сообщить о попытке прогула, но вместо этого Тесса привела её к себе в кабинет, где на стенах висели непальские картинки и постеры горячей линии «Чайлд-лайн». Сухвиндер попала сюда впервые.
Тесса заговорила; она делала небольшие паузы, чтобы вовлечь Сухвиндер в беседу, но, ничего не добившись, продолжала; у Сухвиндер вспотели ладони, а глаза сосредоточенно смотрели на туфли. Тесса знала её маму… она, конечно, сообщит ей, что Сухвиндер хотела прогулять… но, может, попробовать ей объяснить, что к чему? Захочет ли, сможет ли Тесса за неё заступиться? От своего сына она её не защитит — Тесса не имела на Пупса никакого влияния, это все знали. А от Кристал? Ведь Кристал ходит к ней на воспитательские занятия…
Как отомстит ей Кристал, если она расскажет? Но Кристал всё равно её изобьёт. Да ещё натравит на неё свою шайку…
— …Что-то случилось, Сухвиндер?
Сухвиндер кивнула. Тесса ободряюще спросила:
— Можешь рассказать, что произошло?
И Сухвиндер рассказала.
Тесса слушала, и Сухвиндер, заметив, как омрачился на мгновение её лоб, прочла в её лице нечто отличное от сочувствия к себе. Наверное, Тесса думала, как отреагирует Парминдер на то, что теперь на всех углах кричат, как она залечила Кэтрин Уидон. Сухвиндер и сама об этом думала, сидя на крышке унитаза и призывая смерть. А возможно, озабоченность на лице Тессы означала и нежелание разбираться с Кристал Уидон. Без сомнения, Кристал — её любимица; была же она любимицей мистера Фейрбразера.
Сквозь страх, сквозь жалость и ненависть к себе пробилось жгучее, саднящее чувство несправедливости; оно смело в сторону путы тревог и ужасов, которые, что ни день, связывали Сухвиндер по рукам и ногам; она подумала о Кристал и её приспешницах, замышляющих расправу; подумала о Пупсе, который на уроках математики нашёптывал всякие гадости ей в спину, и о том сообщении, которое она накануне вечером стёрла со своей страницы в «Фейсбуке»:
Лесбиянство, -а. Сущ. ср. р. Сексуальное влечение женщины к женщине. Тж. сапфизм.
— Я не знаю, откуда ей это известно, — ответила Сухвиндер; в ушах у неё стучала кровь.
— Известно что? — переспросила Тесса всё с тем же озабоченным видом.
— Что на мою маму написали жалобу насчёт её прабабушки. Кристал и её мать не общаются со своими родственниками. Разве что, — задумалась Сухвиндер, — ей сказал Пупс?
— Пупс? — недоумённо переспросила Тесса.
— Ну да, вы же знаете, они встречаются, — сказала Сухвиндер. — Он гуляет с Кристал. Наверное, он ей и сказал.
С горьким удовлетворением она наблюдала, как лицо Тессы теряет последние остатки профессионального спокойствия.
IX
Кей Боден не желала больше переступать порог дома Майлза и Саманты. Она не могла смириться с тем, что они стали свидетелями чудовищного безразличия Гэвина, и не собиралась прощать Майлзу его отношение к «Беллчепелу» и снисходительный смех, а им с женой обоим — уничижительные высказывания о Кристал Уидон.
Несмотря на извинения Гэвина и его вялые признания в нежных чувствах, Кей так и видела, как он сидит нос к носу с Мэри на диване; вскакивает, чтобы помочь ей убрать тарелки, и уходит с ней в темноту. Когда Гэвин через пару дней рассказал ей, что ужинал у Мэри, Кей еле удержалась от колкости: у неё в доме на Хоуп-стрит он ел только гренки.
Возможно, ей не пристало плохо отзываться о Вдове, которую Гэвин чтил, как Деву Марию, однако насчёт Моллисонов не грех было и высказаться.
— Я не в восторге от Майлза.
— Ну, это же не близкий мой друг.
— Лично я считаю, что его избрание приведёт к закрытию наркологической клиники.
— Его избрание вряд ли что-нибудь изменит.
Апатия Гэвина, его безразличие к чужой беде всегда возмущали Кей.
— А от кого можно ждать поддержки «Беллчепела»?
— Наверное, от Колина Уолла, — ответил Гэвин.
Так и получилось, что в ближайший понедельник, в восемь вечера, Кей прошла по дорожке к дому Уоллов и позвонила в дверь. С крыльца она разглядела припаркованный через три дома красный «форд-фиеста», принадлежавший Саманте Молиссон. Это ещё больше укрепило её намерение ввязаться в бой.
Дверь открыла простого вида полноватая женщина в юбке-варёнке.
— Здравствуйте, — сказала Кей. — Меня зовут Кей Боден. Могу я поговорить с Колином Уоллом?
Тесса вытаращилась на стоявшую у порога привлекательную молодую женщину, которую никогда раньше не встречала. В голове пронеслась сумасшедшая мысль: у Колина роман, и любовница пришла, чтобы с ней объясниться.
— Да-да, заходите. Я — Тесса.
Кей добросовестно вытерла ноги о коврик и прошла за Тессой в гостиную, которая была меньше и скромнее, чем у Моллисонов, но куда уютнее. В кресле сидел высокий лысеющий мужчина с блокнотом на коленях и ручкой в руках.
— Колин, это Кей Боден, — сказала Тесса. — Она хочет с тобой поговорить.
По испуганному, недоверчивому виду Колина Тесса сразу поняла, что с гостьей он не знаком. «Господи, — она даже слегка устыдилась, — какие только мысли не лезут в голову».
— Прошу прощения, что нагрянула без спросу, — извинилась Кей, когда Колин поднялся пожать ей руку. — Я бы позвонила, но вашего…
— Да, нашего номера нет в телефонном справочнике, — подхватил Колин. Он возвышался над Кей, и глаза его за толстыми стёклами очков казались крошечными. — Садитесь, прошу вас.
— Спасибо. Я по поводу выборов, — сказала Кей. — В местный совет. Если не ошибаюсь, вы — соперник Майлза Моллисона?
— Можно и так сказать, — нервно произнёс Колин.
Теперь он сообразил: это журналистка, которая добивалась разговора с Кристал. Его вычислили… Зачем же Тесса впустила её в дом?
— Мне бы хотелось чем-нибудь вам помочь, — продолжала Кей. — Я инспектор социальной службы, работаю преимущественно в Филдсе. Могу поделиться некоторыми данными о наркологической клинике «Беллчепел», которую Моллисон, как я понимаю, намерен прикрыть. Мне сказали, что вы — против. По-вашему, её не нужно закрывать?
От облегчения и радости у него голова пошла кругом.
— Разумеется, не нужно, — заявил Колин. — Да, я против. Такую же позицию занимал и мой предшественник… то есть человек, после которого освободилось место в совете… Барри Фейрбразер… он решительно отстаивал эту клинику. Вот и я тоже.
— Я разговаривала с Майлзом Моллисоном, и он ясно сказал, что не считает нужным сохранять клинику. Откровенно говоря, он довольно несведущ и наивен в отношении причин и лечения наркозависимости, а потому недооценивает важность клиники «Беллчепел». Если совет откажется продлевать договор аренды, а округ сократит финансирование, многие уязвимые люди останутся без поддержки.
— Да-да, понимаю, — сказал Колин. — Да, согласен.
Ему льстило, что эта привлекательная молодая женщина потратила своё время, чтобы его разыскать и предложить союзничество.
— Чай, кофе, Кей? — спросила Тесса.
— О, спасибо большое, Тесса, — ответила Кей. — Чай, если можно. Без сахара.
Пупс был на кухне, у холодильника. Ел он много и непрерывно, но не прибавлял в весе ни грамма. Хотя при родителях он выказывал отвращение к шприцам, сейчас, по-видимому, его нисколько не смущало, что заряженные шприцы Тессы в белом медицинском контейнере лежат тут же, рядом с сыром.
Тесса взялась за чайник и вновь подумала о тревожном предположении Сухвиндер, что Пупс и Кристал «встречаются». Она не учинила допрос Пупсу и ни словом не обмолвилась Колину.
Чем больше Тесса размышляла, тем яснее понимала, что это выдумки. Она была уверена: у Пупса такое самомнение, что он не поставит рядом с собой ни одну девочку, а уж тем более Кристал. И уж конечно не станет…
«Ронять своё достоинство? Вот как? Так ты считаешь?»
— Кто там припёрся? — Пупс набил полный рот холодной курицы, пока Тесса ставила чайник.
— Пришла женщина, которая хочет помочь отцу в связи с выборами, — ответила Тесса, ища в буфете печенье.
— Запала на него,что ли?
— Не пора ли повзрослеть, Стю, — раздражённо сказала Тесса.
Он выдернул из начатой упаковки ветчинную нарезку и ломтик за ломтиком засунул в набитый рот, как фокусник засовывает в кулак шёлковые платки. Иногда Пупс по десять минут проводил у холодильника, разрывая пакеты и плёнку, чтобы тут же отправить съестное прямиком в рот. Колин осуждал эту привычку, как и почти любую другую черту поведения Пупса.
— Нет, кроме шуток, с чего она решила ему помогать? — спросил Пупс, проглотив мясо.
— Она против закрытия «Беллчепела».
— А, наркоша, да?
— Нет, она не наркоманка, — сказала Тесса, с досадой обнаружив, что Пупс доел последние три шоколадных батончика и оставил на виду пустую коробку. — Она, как инспектор социальной службы, уверена, что клиника работает хорошо. Папа тоже считает, что от клиники есть польза, но Майлз Моллисон не видит в ней смысла.
— Какая от неё польза? В Полях все либо нюхают, либо колются.
Тесса знала: скажи она, что Колин требует закрыть клинику, Пупс тут же придумал бы аргумент против.
— Тебе бы адвокатом быть, Стю, — сказала она, когда закипел чайник.
Вернувшись в гостиную с подносом, Тесса застала Кей с Колином за разглядыванием кучи распечаток, извлечённых из большой сумки Кей.
— …Два нарколога, чья работа частично финансируется советом, а частично — благотворительной организацией «Нет наркотикам». Далее, Нина, инспектор, курирующая клинику, — именно она предоставила мне эти материалы… О, большое спасибо, — сказала Кей, широко улыбнувшись Тессе, когда та поставила на стол кружку с чаем.
В считаные минуты Кей привязалась к Уоллам, как ни к кому другому в Пэгфорде. Тесса при встрече не смерила её взглядом, не стала тайком изучать недостатки её внешности и манеру одеваться. А Колин, несмотря на нервозность, выглядел искренним и порядочным в своей решимости защитить Филдс.
— У вас лондонская манера речи, Кей? — спросила Тесса, макая квадратик печенья в чай.
Кей кивнула.
— Что же привело вас в Пэгфорд?
— Отношения, — ответила Кей. Ей было не особенно приятно в этом признаваться, хотя формально она и помирилась с Гэвином. — Мне не до конца понятна ситуация с местным советом и клиникой.
— Очень просто: совет владеет зданием, — пояснил Колин. — Это бывшая церковь. А срок аренды скоро истекает.
— То есть под этим благовидным предлогом нетрудно выжить оттуда клинику.
— Точно. Когда, напомните, вы беседовали с Майлзом Моллисоном? — спросил Колин, одновременно и надеясь, и боясь, что Майлз его упоминал.
— Мы были у них в гостях в позапрошлую пятницу, — объяснила Кей. — Мы с Гэвином…
— О, так вы девушка Гэвина! — прервала её Тесса.
— Да. Так вот: в разговоре всплыла тема Филдса…
— Неудивительно, — сказала Тесса.
— …Майлз упомянул о «Беллчепеле», и у меня возникла некоторая… некоторая озабоченность оттого, как он об этом говорил. Я сказала, что в данный момент работаю с некой семьёй… — Кей, помня, как опрометчиво упомянула имена, осторожно продолжила: — И что мать, лишившись метадона, скорее всего, вновь окажется на панели.
Читать бесплатно другие книги:
