Объект «Зеро» Волков Сергей
Наш слепой полет, конечно же, был делом не просто рискованным – смертельно опасным, однако меня куда больше перспективы разбиться о камни пугала вероятность быть унесенными неведомо куда, в каменные дебри Экваториального хребта.
Когда, по моим прикидкам, мы снизились до полутора сотен метров, я махнул Цендоржу:
– Давай!
Монгол, уже уложивший сплетенный из разнообразных по цвету проводов фал в бухту, кивнул и принялся снимать с остро отточенных лап кошки защитные чехлы. Игорь перегнулся через борт, точно хотел разглядеть сквозь туман вожделенную землю, и тут «Кондор» тряхнуло так, что мы все попадали на дно гондолы.
Вокруг стремительно темнело. Ветер завыл, загудел в оснастке, по пузатым бокам дирижабля забарабанила ледяная крупа. Туман вдруг начал рваться, и его серые дымные клочья проносились мимо нас, тая вдали.
– Ураган! – крикнул Цендорж, пересиливая вой ветра. Он первым поднялся на ноги и теперь указывал на север: – Сэр! Смотрите!
Мы с Игорем, цепляясь за борта, встали. Я огляделся – и мне стало страшно.
«Кондор» мчался в полукилометре над скалистым склоном. Впереди ослепительно сиял занимающий половину неба исполинский горный пик, а позади, там, куда показывал монгол, вставала черная стена, в которой исчезали серые ошметки облаков.
Стая крупных птиц металась у самой границы пожирающей небо и землю тьмы; их рваный, зигзагообразный полет напугал меня еще сильнее. Порывы ветра швыряли птиц то вверх, то вниз, а потом темная стена настигла стаю и поглотила ее.
– Закрепить вещи и привязаться! – проорал я, прикрывая лицо от секущей ледяной крошки. Впрочем, парни уже и так поняли, что делать. Цендорж принялся старательно увязывать тюки с продуктами и одеждой, а Игорь стягивал борта гондолы, укрепляя наше воздушное суденышко.
Я занялся снастями и жаровней, однако едва мне удалось закрепить дверцу печи и перекрыть жаропровод, как новый шквал настиг нас и швырнул «Кондор» вверх. Гондола встала на нос, мы повисли, цепляясь за оснастку. Мимо меня пролетел литой медный бак с водой и канул в серую ледяную бездну. Игорь прокричал что-то, но ветер унес слова. И тут ураган настиг нас и обрушился на дирижабль всей своей мощью. Стало совсем темно, точно наступила ночь.
Мы понеслись с такой скоростью, что меня вжало в плетеный борт гондолы. Заледеневшими, негнущимися пальцами я попытался привязаться, но «Кондор» кидало из стороны в сторону так, что я не смог ничего сделать.
Темная туша грандбаллона смутно угадывалась во мгле. Стоял страшный рев, будто где-то рядом взлетала эскадрилья штурмовых стратопланов. Мне почему-то вдруг припомнилась картинка из старой книги – бушующее море, корабль с обрывками парусов на реях и несчастные моряки, простирающие руки к взбесившимся небесам. Во времена Великих географических открытий они молились святой Деве Марии и привязывали себя к мачтам – чтобы не унесло в пучину.
Поскольку мачт у нас не наблюдалось, я все же исхитрился принайтовить себя к борту гондолы, а вместо молитвы непроизвольно матерился – это хоть как-то отгоняло чувство неизбежности трагического финала нашего полета.
«Кондор» кидало из стороны в сторону. Во тьме мелькнул обрывок каната и хлестнул меня по щеке так, что рассек ее мало не до скулы. Цендоржа и Игоря я не видел, хотя временами мне казалось, что я различаю их согнутые фигуры на носу гондолы.
По моим расчетам, ураган тащил нас прямо на ту горную вершину, что мы видели. Это означало, что в любой момент из ревущей круговерти мог возникнуть обледеневший склон и наши мучения закончились бы.
Но оказалось, что все пережитое нами до этого – лишь разминка перед главными испытаниями. Вдруг я оглох и практически ослеп – ураганный ветер ударил в лицо, и не было никакой возможности открыть глаза. «Кондор» два или три раза перевернуло, и мне оставалось лишь надеяться, что мои товарищи во время этих «оверкилей» не вывалились из гондолы.
В довершение всех бед от бесконечной тряски и рывков жаровню сорвало с крепежей. Пузатая, блестящая полированной медью конструкция, удерживаемая лишь хоботом жаропровода, превратилась в чудовищный кистень, который по прихоти урагана принялся крушить все вокруг, обрывая снасти, ломая борта гондолы и разрывая тюки с припасами.
Каким-то чудом жаропровод не обрывался, и чудо это казалось мне проявлением воли местного божка, повелителя ледяных бурь, что от души хохотал сейчас, наблюдая за нашими мучениями.
Я все отчетливее и отчетливее понимал: шансов выжить у нас практически нет. Дикая скорость урагана, остывающий в грандбаллоне газ, жаровня, разносящая «Кондор» в щепки, – слишком много всего, чтобы мы остались живы.
Но вот на мгновение рев ветра ослабел, и до меня донеслось знакомое:
- Мы летим, ковыляя во мгле,
- Мы идем на последнем крыле…
«Слава богу, Игорь жив!» – подумал я, приободряясь, и тут жаровня, описав в воздухе сложную и замысловатую кривую, врезалась в бочину грандбаллона. Его вспученная обшивка лопнула сразу по всей длине, мелькнул и исчез пузырь термошара, и в следующую секунду исковерканный дирижабль ухнул вниз с такой скоростью, что у меня потемнело в глазах. После катастрофы Большого модуля, после тех страшных секунд в темном отсеке я был уверен, что второй раз мне подобное пережить не доведется. Однако, как это всегда бывает, действительность оказалась куда суровее…
Я заорал и зажмурился, судорожно тиская обледенелый борт гондолы. Говорят, в такие моменты перед внутренним взором проходит все прожитое. Не знаю, не знаю… Лично у меня в голове царила космическая пустота, и лишь одна мысль стробоскопом билась среди этой пустоты: «Скорее бы! Скорее бы!!!»
Удар! Гондола с треском разломилась на части, меня подбросило, я заметил внизу зализанные сугробы и коричневые угловатые глыбы скал. Еще удар! Перед глазами мелькнула уносящаяся неведомо куда на распластанном грандбаллоне злосчастная жаровня. Замелькали обломки, обрывки снастей, а потом меня швырнуло на необыкновенно твердый и холодный снег, протащило по нему, раздался душераздирающий скрежет, и я повис в кромешной темноте, весь опутанный веревками, оглушенный, облепленный снегом – но живой…
Провисев так несколько минут, я попытался сориентироваться. Оказалось, что я нахожусь в глубокой расселине между скал, занесенных снегом. При падании мое тело пробило снежный купол, нанесенный сверху, а кусок борта гондолы, к которому я был привязан, застрял между камнями и не дал мне упасть вниз.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем сквозь несмолкаемый гул урагана я услышал слабые голоса где-то наверху:
– Клим! Клим!
Я попытался крикнуть в ответ, извиваясь в опутавших меня веревках, но в это мгновение на меня обрушилась настоящая снежная лавина. Голова взорвалась болью, и я потерял сознание…
Очнулся я в утлой палатке, хлопающей на ветру. Но судя по всему, это уже был не тот ураганный ветер, что разорвал наш красавец «Кондор» на куски.
Я лежал на куче тряпья, рядом потрескивал крохотный костерок. Возле него на корточках сидел Цендорж и грел над огнем мокрые покрасневшие руки.
– А Игорь? Игорь… где? – еле ворочая языком, спросил я.
Цендорж улыбнулся, как обычно, молча кивнул на другую сторону от костра.
– Тут я. Спина болит, – раздался голос Макарова. – А вообще ничего, терпимо. Живы. Главное – мы все живы! Ты-то как?
Пламя мешало мне смотреть, но слова Игоря успокоили.
– Башка болит, – ответил я, пытаясь сесть. Получилось плохо, в ушах зазвенело, но тело, вопреки ожиданиям, слушалось.
– Сэр, лежите! – Цендорж попытался уложить меня.
Я улыбнулся:
– А ты, гляжу, вообще огурцом. Монгольское твое счастье, Цендорж!
Мой ординарец вновь расплылся в улыбке, и множество морщинок разбежались по его широкому лицу.
– Скоро ветер кончится. На улицу пойдем. Продукты собирать будем. Одежду искать. – Цендорж зябко повел плечами.
– А пока всем спать, – подытожил я. – Гаси костер.
11 февраля 2205 года
«Кондор» разбился на склоне той самой огромной горы, что мы видели перед тем, как нас настиг ураган.
Ветер стих ночью, а утром мы обнаружили, что Зоряная звезда поднялась в небо вовсе не там, где мы рассчитывали ее увидеть. Точнее, положение светила осталось незыблемым, указывая нам, где находится север, но ветер унес дирижабль далеко на юго-запад, и теперь гора практически заслоняла Эос своей треугольной вершиной.
Игорь Макаров сказал, что за те сорок минут, что мы находились во власти урагана, нас могло унести километров на пятьдесят-шестьдесят. Таким образом, чтобы вернуться на северный склон горы, нам предстоит пройти эти самые километры пешком по леднику.
Положение наше критическое. Ураган разметал или завалил снегом все наши припасы. По сути, кроме левого борта гондолы, нескольких десятков метров спутанных снастей и рваного паруса-боковика, у нас нет ничего. Парус служит нам в качестве палатки, его обрывки пошли на подстилки. Плетеный борт гондолы – наше топливо, и его пугающе мало. Кроме этого у нас есть та одежда, что была на нас в момент крушения, спиртовая зажигалка, подаренная мне Шерхелем накануне отлета, два ножа и моя дневниковая тетрадь, исписанная менее чем наполовину.
Теперь о том, чего нет: у нас совсем нет еды и воды. Снег, который не в чем растопить, возможно, не даст нам умереть от жажды, но, поглощая его, мы рискуем заболеть. Я хорошо помню одно из главных правил всех полярников – никогда не ешь снег. Даже если тебе очень хочется пить, даже если в горле сухо, как в пустыне, – никогда не ешь снег. Я рассказал об этом своим спутникам.
Еще у нас нет оружия. Нет теплой одежды. То, что на нас надето, плохо подходит для путешествия по горам. Я облачен в уже изрядно потрепанный форменный комбинезон ВКС, Игорь вообще щеголяет в рубахе и штанах, изготовленных из местного, медейского сырья. Эта серая ткань, которую ткут чуть ли не в каждой хижине, похожа на мягкий брезент. В одежде, изготовленной из нее, неплохо себя чувствуешь в жару, но и только.
Пожалуй, лучше всего защищен от холода Цендорж. Монгол одет в крепкие штаны из искусственного хлопка, на нем бесшовная майка-хамелеон, вязаная шерстяная безрукавка и темно-зеленая куртка-гуманитарка из комплекта Корпуса спасения.
Единственное, что радует из нашей экипировки, – обувь. Крепкие высокие ботинки, все из того же комплекта КС, надежно защищают наши ноги от холода и влаги. Их электронная начинка не работает, но в принципе можно обойтись и без угловых компенсаторов, хотя просушка и подогрев были бы весьма кстати.
В любом случае нам необходимо в ближайшие сутки-двое добраться до свободной от снега местности, где есть топливо и вода. В этой связи наиболее верным решением было не двигаться в ту точку, откуда нас принесло, а спускаться вниз с горы в западном направлении. Судя по всему, там находилась глубокая долина, ширину которой на глаз мы определили в несколько десятков километров.
Собрав немудреный скарб, двинулись в путь. В принципе, Эос дает достаточное количество тепла, и от холода мы не страдаем. Гораздо худшим оказалось то, что у нас под ногами довольно тонкая корка наста, под которой – странный, гранулированный, если можно так его назвать, снег. Очень сыпучий, рыхлый и глубокий, он плохо держит вес человеческого тела, и мы все то и дело проваливаемся по пояс, а то и по грудь. Идти по такому снегу – настоящее мучение. К моменту захода Эос мы прошли не больше семи километров, практически оставаясь все на том же пологом склоне, «на плече горы», как выразился Макаров.
В этой связи было решено идти ночью. Отчасти на это решение повлияло и то, что вырыть в сыпучем снеге нору для ночлега нам не удалось.
С наступлением ночи резко похолодало. Мы разрезали куски паруса на ленты и повязали ими головы и кисти рук, но все равно жестоко страдали от холода. Снег в темноте словно светился, и мы не боялись сбиться с дороги или угодить в расселину наподобие той, в которой я оказался после крушения «Кондора».
К утру мы так измучились, что еле передвигаем ноги. Очень хочется пить. Ледяные гранулы, которые мы рассасываем во рту, жажду почти не утоляют, зато наши языки и десны здорово распухли.
12 февраля 2205 года
Спали несколько часов, прямо на снегу, подстелив по себя обрывки паруса. Проснулись, когда Эос поднялась довольно высоко. Разбудил нас странный и пугающий гул. Казалось, что где-то под землей, в самом сердце гор, некий исполин катает не менее исполинские глыбы камня.
Вскоре, видимо, от сотрясения горных пород, «поехал» снег. Если бы склон оказался более крутым, участь наша была бы печальной – нас увлекло бы вниз и похоронило. Но и на относительно пологом склоне мы едва не утонули в сыпучем снегу, барахтаясь в нем, точно в зыбучих песках.
«Горотрясение», как назвал Игорь это странное явление, продолжалось минут двадцать. Когда все успокоилось, мы двинулись дальше, стараясь побыстрее покинуть заснеженный склон.
Эос припекает сегодня гораздо сильнее. Наша одежда промокла, ото всех валит пар. Снега вокруг очень белые, без теней и полутонов. Сугробов, застругов, снежных барханов нет вовсе, и временами мне кажется, что мы – три муравья, волею судеб оказавшиеся на боку огромной радарной сферы и теперь ползущие по белой выпуклой поверхности неведомо куда…
Вообще здешние горы – рай для художников-пейзажистов. Ослепительный снег, широкие перспективы, живописные вершины вдали, зелень лесов, угадывающаяся сквозь дымку внизу, бездонное небо над головой и не менее бездонные пропасти, над которыми высятся зубчатые скалистые гребни.
Однако нам надо как можно скорее выбираться из этого царства снегов. Силы наши на исходе, и если смерть от голода в течение ближайших трех-четырех дней нам еще не грозит, в любом случае нужно хоть как-то восстановить ресурсы наших измученных организмов.
Идем очень медленно, по колено в проклятом «сыпняке». Сильно болят ноги; Игоря знобит, похоже, он простудился. В довершение всех бед Цендорж поймал «горняшку», «снежную слепоту», да и у меня глаза начали слезиться. Пришлось сделать повязки. Видно через них плохо. Наверное, со стороны мы похожи на слепцов со старинной гравюры. «Если слепой поведет слепых, все упадут в яму».
Склону нет ни конца ни края. Вечером горы снова трясло. Похоже, Игорь прав – на Медее идут активные тектонические процессы.
К вечеру стало еще теплее. Снег покрылся ледяной коркой. Идти стало сложнее. Мы не разговариваем – нет сил. Когда я скомандовал привал, все попадали там, где стояли.
13 февраля 2205 года
Игорь серьезно простужен, у него жар. Цендорж ничего не видит, жалуется, что глаза болят, «как набитые песком». За ночь одежда на нас заледенела. Если мы сегодня не покинем зону снегов, завтра мы уже не сможем двигаться.
Склон стал более пологим, почти ровным, а глубина снежного покрова увеличилась до нескольких метров. Чтобы не проваливаться, передвигаемся ползком. Сильно трясет. Игорь сказал, что такие интенсивные подземные толчки обычно наблюдаются вблизи действующего вулкана, однако ничего похожего на вулкан мы не видим.
После нескольких часов ползания по снегу я заметил впереди скалы. Мы решили, что это конец склона, и поспешили туда, хотя применительно к нашему способу передвижения слово «поспешили» использовать просто смешно.
Все же постепенно скалы приблизились, и мы увидели, что это настоящая стена из отвесных утесов, возвышающихся на высоту от десяти до тридцати метров. Взобраться на эту стену без специального снаряжения нечего и мечтать. Порадовало лишь одно – у подножия скал мы обнаружили несколько выступающих из снега крупных глыб, нагретых Эос. Раздевшись, мы наконец-то смогли высушить одежду и впервые с момента крушения «Кондора» спали не в снегу.
14 февраля 2205 года
Судя по всему, путь наш, а равно и дни жизни, близится к завершению. Гряда утесов простирается с северо-запада на юго-восток, местами вздымаясь на пятидесятиметровую высоту. Преодолеть ее невозможно. Остается только идти вдоль скал и надеяться на удачу. Но как раз идти мы не можем. Игорь стал совсем плох, Цендорж не видит дальше вытянутой руки. Я вроде бы держусь, однако страшная резь в желудке и усталость делают меня в лучшем случае способным позаботиться лишь о себе самом.
И все же мы двигаемся, ползем, ковыляем вдоль скал на север. Всему на свете есть предел, будет он и этим скалам…
15 февраля 2205 года
Игорь бредит. Он уже не воспринимает действительность, не слышит нас и не может двигаться самостоятельно. Цендорж и я по очереди тащим его за собой на куске паруса. Все вокруг сотрясается, подгорный гул не умолкает ни на секунду. Я заметил, что скалы, до этого беспорядочно громоздившиеся слева от нас, стали несколько другими – теперь они имеют четко выраженный уклон к югу, точно кто-то сдвинул их, натолкнув друг на друга.
Скальная стена кончилась неожиданно. Обогнув очередную глыбу, я увидел впереди гигантскую, не менее трех километров в поперечнике, воронку. Впрочем, может быть, это был кратер. Наша скальная гряда у самого его края поворачивала на запад, превратившись в хаотическое нагромождение каменных глыб.
Снег у нас под ногами наконец-то уступил место твердой поверхности, лишь во впадинах белели сугробы. Щебень и камни покрывали теперь все вокруг, и тащить по ним Игоря оказалось невозможно. Цендорж взвалил его на спину, положил руку мне на плечо, и мы двинулись вперед, к воронке. В воздухе висела серая пыль, мешавшая рассмотреть противоположный ее край. Все вокруг содрогалось, гул стал намного сильнее, и мне временами казалось, что его источник находится на дне кратера.
Добравшись к исходу дня до каменистого обрыва, очерчивавшего воронку, мы остановились на ночлег. Из-за пыли было трудно дышать. Ночью я несколько раз просыпался – проверить, жив ли Игорь, – и однажды мне показалось, что я вижу на дне воронки отблески пламени.
16 февраля 2205 года
Проснулись на рассвете от тишины. За последние дни мы настолько привыкли к постоянному грохоту и тряске, что теперь мне показалось, что я оглох.
Начавшийся еще вчера ветер усилился. Слава богу, он дул с северо-запада, со стороны равнин, и не принес с собой холода. Зато ветер унес пылевое облако, висевшее над воронкой, и я разглядел на ее дне нечто, отдаленно напоминающее погруженное в щебень огромное яйцо из непонятного то ли металла, то ли камня, опоясанное рубчатым поясом, тускло блестевшим в лучах Эос. По моим прикидкам, диаметр яйца составлял без малого триста пятьдесят – четыреста метров.
Потрясенный, я смотрел на этот… даже не знаю, как назвать… Артефакт? Явление? Механизм? Вот! Более всего яйцу подходило определение «механизм». Но о назначении такого титанического механизма я мог только догадываться.
Неожиданно пришел в себя Игорь. Запекшимися губами он еле слышно попросил воды. Я набрал полные пригоршни снега в ближайшей низинке и напоил его, растапливая снег в ладонях. Цендорж, безучастный ко всему, сидел поодаль. Зрение к нему так и не вернулось, хотя монгол накануне сказал, что может различить пальцы на руках.
Напившись, Игорь попросил нас поднести его к краю воронки. Опершись спиной о камень, несколько минут он разглядывал яйцо на дне. Мне эти минуты показались очень долгими. В какой-то момент я решил, что геофизик снова впал в забытье, но тут он повернул ко мне обветренное лицо, на котором светились нездоровым блеском запавшие глаза, и тихо сказал:
– Это он… Клим, передай Меченому… Бард сказал: «Объект зеро»… Постарайся запомнить место… Меченому… Бард… «Объект зеро»… Передай…
Вдруг на губах Игоря запузырилась пена, он страшно захрипел, взмахнул руками, выгнулся… Цендорж закричал:
– Что там, сэр?! Что?!
Я шагнул к Макарову, присел рядом, пытаясь удержать его руки, но Игорь обмяк, глаза его закатились, челюсть отвисла. Кровавая пена текла из раскрытого рта на грудь. По телу прошла волна дрожи, и оно замерло без движений. Я понял, что Игорь умер.
– Сэр! Сэр! – кричал Цендорж, вытянув руки и оступаясь на камнях. И словно в ответ на его крики с низким, басовитым урчанием заворочался в воронке «объект зеро». Рубчатый обод медленно стронулся с места и начал крушить камень, все убыстряя свое движение. Знакомый гул ударил по ушам, все вокруг задрожало, затряслось. Стиснув зубы, я закрыл Игорю глаза…
Мы похоронили Макарова там, где он умер, – на краю воронки. Впрочем, похоронили – это громко сказано. Я положил тело между двумя большими скальными обломками, и в течение получаса мы с Цендоржем носили камни и клали их сверху. В результате получилась видная издалека каменная груда. Кажется, давным-давно такие сооружения назывались гуриями.
Когда последний камень был уложен, я накрыл могилу обрывком паруса, написал на нем: «Макаров Игорь, геофизик, член экспедиции на дирижабле «Кондор», февраль, 2205 год».
– Мои предки верили в Начигай, – негромко сказал Цендорж. – Это женщина, которая бережет людей и защищает их от напастей. В знак благодарности Начигай монголы всегда оставляют на камнях лоскуты материи. Я сделаю так же.
Оторвав от своей куртки часть подкладки, Цендорж на ощупь обвязал один из камней. Постояв у могилы, мы пошли вдоль обрывистого края воронки – прочь…
17 февраля 2205 года
Эти горы не похожи ни на одни из тех, в которых мне довелось побывать, а я только на нашей олд-мамми бывал и в Хибинах, и на хребте Черского, и на Полярном Урале, и в Пиренеях, и в американских Роки Маунтанс. Кроме того, мне довелось посетить Поющие горы на Гермесе, Большие Увалы мертвой планеты Аппо и скальный хаос артемидианского плато Мрака.
Все эти горы разные, но их роднит то ощущение величия, монументального пафоса и некой природной естественности, которую трудно выразить словами.
Так вот, ничего подобного здесь, на Медее, я не чувствую. Я уже писал о нас как о насекомых, ползущих по некоему искусственному сооружению. Теперь, когда мы видели «объект зеро», это сходство только усилилось. Здешние горы мертвы, хотя в их чреве и идут какие-то процессы, какая-то работа неведомых сил. Это пугает. Скажу больше: это вызывает у меня самый настоящий первобытный ужас. Выходит, что мы – не только мы с впавшим в прострацию слепым Цендоржем, а вообще все земляне – всего лишь букашки, ползающие по кожуху ядерного реактора. Мы мним себя властелинами мира, а на деле даже не в состоянии понять происходящего.
Хотя, наверное, кто-то все же понимает, что здесь происходит. Этот «кто-то» – загадочный Меченый, о котором говорил Игорь перед смертью. И я должен во что бы то ни стало найти его, если только…
Если только все это – Меченый, словосочетание «объект зеро» – не предсмертный бред Макарова. Но о таком варианте лучше не думать. Не думать, не думать, потому что иначе остается только одно – разбежаться и разбить голову о ближайшую скалу…
18 февраля 2205 года
Глядя назад, на заснеженный безымянный пик, по склону которого мы идем восьмой день, я понимаю, что если бы мы от места крушения «Кондора» сразу пошли на север, то сэкономили бы силы и время.
Если сегодня мы не найдем хоть какую-то еду, завтра я уже не смогу идти. Понимаю это со всей отчетливостью. Цендорж, наверное, протянет чуть дольше – все же монгол намного выносливее меня. Однако зрение его все еще не восстановилось, так что в одиночку у него тоже нет никаких шансов.
19 февраля 2205 года
Воронка осталась далеко позади. Идем вниз. Все вниз-вниз-вниз… Здесь уже попадаются растения, нечто красно-бурое, с очень короткими, плотно прижатыми друг к другу мясистыми листочками, выглядывающими из трещин и расщелин. Напоминает наши земные «живые камни». Цендорж, когда я рассказал ему о растениях, немедленно опустился на четвереньки и начал шарить руками вокруг себя. Отыскав «живой камень», он с трудом выцарапал его из трещины, понюхал и сунул в рот.
Я предостерегающе закричал, но было поздно – монгол уже жевал мясистые листья, жестами показывая мне, что все в порядке. Потом мы часа два лежали на теплых глыбах похожего на базальт камня, ожидая результата. Наконец Цендорж объявил, что все нормально:
– Хорошая трава. Можно есть. Похожа на «цаган».
Оказалось, что в горах Тибета, где бывал Цендорж, растет съедобное растение, очень напоминающее то, что мы встретили. Монголы именуют его «цаган», по-русски это можно перевести как «белолистка».
– Тут горы, и там горы. Там духи гор подарили людям «цаган». Почему тут не могут подарить! – убеждал меня довольный Цендорж. Я все же сомневался, тем более что местный аналог «цагана» листья имел вовсе не белые, но голод не тетка. Плюнув на здравый смысл и осторожность, я наковырял «цагана», обтряс песок и принялся за трапезу.
Растение оказалось сочным, но очень волокнистым, да вдобавок еще и горьким. Впрочем, выбирать нам не приходилось. Скажу больше – медейский «цаган», похоже, спас нам жизни. Сегодня первый раз за время этого вынужденного горного вояжа я засыпаю, не чувствуя голода. Надеюсь, что завтра мы с Цендоржем проснемся в добром здравии.
20 февраля 2205 года
Прямо под нами лежит зеленеющая холмистая долина. Осталось только преодолеть довольно крутую осыпь – и все, горы останутся позади. По долине течет река, уходящая на север. С борта «Кондора» мы ее не видели. Но в любом случае заблудиться на Медее невозможно, Зоряная звезда – удивительно постоянное светило. Мы прилетели с востока, стало быть, идти нам предстоит, ориентируясь по тени, которая всегда должна быть справа от нас. Рано или поздно мы доберемся до Перевала, до медной стены. Конечно, пешая прогулка по девственной планете, населенной не только безобидными альбами, но и, например, аллимотами, полна опасностей, однако после снежного ада, в котором мы выжили, это не особенно пугает.
Цендорж видит уже довольно сносно. Он избавился от повязки, и теперь мне нет нужды постоянно поддерживать и направлять его, предостерегая от падений.
Долина встретила нас разнотравьем, пением птиц и оглушающим стрекотом насекомых. Нас охватила настоящая эйфория, хотелось кричать во все горло, прыгать, размахивать руками. Я впервые в жизни ощущал радость не от чего-то, а просто потому что жив. Жив назло всему, жив, хотя мог бы погибнуть, умереть множество раз. Мой спутник, похоже, испытывал схожие чувства. Цендорж широко шагал рядом, жмурясь, точно сытый кот, а рот его растягивала самая широкая из виденных мною когда-либо улыбок.
Мы с треском продирались через серо-зеленые заросли, доходившие мне до груди, а монголу до плеч, и мелкие обитатели этого травяного райка в панике бросались в разные стороны, трепеща прозрачными крыльями. Под ногами то и дело шуршали похожие на земных хомяков мохнатые зверьки.
Набрав камней, я велел Цендоржу стоять неподвижно и занялся охотой. Вскоре мне удалось добыть пару шуршунов, как я про себя называл местных хомяков. Теперь, когда мы доберемся до каменных сосен, высящихся на склоне ближайшего холма, у нас будет жареное мясо.
Мясо! От одной мысли о нем рот мой наполнился тягучей слюной. Я представил себе, как впиваюсь зубами в аппетитную поджаристую ножку шуршуна, и едва не упал, споткнувшись о белый прыгуний череп, оплетенный травой.
Набежавшее с запада небольшое облачко скрыло пылающий диск Эос. Настроение мое стремительно портилось. Цендорж затянул заунывную монгольскую песню, похожую на поминальный плач. Я сел в траву и зарыдал, размазывая слезы по лицу.
Не знаю, была ли это расплата за нечеловеческое напряжение там, в горах, или в листьях «цагана» содержались какие-то вещества, действующие на нервную систему, но успокоился я только к вечеру.
– Спать надо! – убежденно сказал Цендорж, когда мы поужинали оказавшимися вовсе не такими уж и вкусными шуршунами. – Много надо спать. День. Или два. Потом идти.
Монгол был прав – нам требовался отдых. Мы наломали большую груду сучьев каменной сосны, Цендорж уселся поодаль, пообещав разбудить меня, когда ночное светило Аконит пройдет половину своего небесного пути, и вскоре я уснул.
Не скажу, что сон мой оказался приятным. Мне приснился Игорь Макаров. Геофизик стоял на краю обрыва, одетый почему-то в широкий черный плащ и шляпу. Глаз его я не видел – на лице Макарова лежала густая тень.
– Здравствуй! – сказал я ему и испугался звуков собственного голоса.
Игорь отрицательно покачал головой:
– Нет, Клим, здравствовать мне уже не придется никогда. Я умер. Умер нелепо и даже глупо. Крупозная пневмония, отек легких. На Земле от этого не умирают уже лет семьдесят как минимум. Но главное не это. Я хочу, чтобы ты запомнил: здесь все не так.
– Здесь – на Медее?
– Не перебивай. Запомни, запомни крепко: здесь все не так!
– Но что «не так»! – закричал я, шагнув к Игорю. – О чем ты говоришь?
– Просто запомни. И найди Меченого. «Объект зеро». Прощай…
– Погоди, Игорь! Постой! Как мне найти Меченого? Кто он такой? Как я его узнаю? Что такое этот «объект зеро»?
Но на том месте, где я только что видел Макарова, уже никого не было. Вокруг колыхался сизый туман, а над головой моей раскинулось звездное небо, и вдруг я увидел, как среди неподвижных «очей тьмы», как именовали звезды древние, ползет крохотный серебристый огонек. Мне стало страшно. Я представил себе, что сейчас там, в полутора-двух тысячах километров над Медеей, плывет орбитальный бомбер Коалиции, какой-нибудь тяжелый еверсор «Вайоминг» или «Король Эдвард».
Это было как наваждение. Я не мог ни пошевелиться, ни отвернуться. Мало того, я уже осознавал, что это сон и мне надо просто открыть глаза, – но не мог этого сделать.
Точно наяву видел я белый трехсотметровый куб, на обращенной к планете стороне которого уже темнели шестнадцать открытых портов аннигиляторных установок. Я съежился, представив, как сейчас к поверхности Медеи устремятся плазменные облака, несущие в себе сгустки антиматерии. Ночь превратилась в день. Я воочию видел сгорающие леса, плавящийся камень и вскипающие реки. После залпа еверсора обычно не оставалось ничего – только спекшаяся стекловидная масса, покрывающая тысячи квадратных километров. Недаром корабли этого класса зовут «убийцами планет».
Неожиданно орбитальный бомбер превратился в игральную кость и покатился по зеркальной поверхности гейм-борда. Одноглазый крупье, удивительно похожий на Лускуса, ощерился в жуткой улыбке: «Тебе же сказали: здесь все не так!» «Меченый! – беззвучно закричал я. – Теперь я знаю…»
– Сэр! Сэр! – голос Цендоржа разогнал морок, вырвав меня из власти сонной одури. Я открыл глаза – стояла глубокая ночь, поодаль потрескивал костерок, блики плясали на склонившемся надо мной лице монгола.
– Все, пора? – Я сел, отер с лица выступивший липкий пот.
– Нет, сэр. Вы кричали во сне, сэр. – Цендорж выглядел виноватым.
– Ничего, все нормально. Ты вот что… давай-ка ложись, а я покараулю.
– Но сэр… – начал было он.
– Все, отбой была команда! – прикрикнул я, поднимаясь. Мне надо было побыть одному и подумать…
21 февраля 2205 года
Идем на восток. В голове вертится одна из любимых песенок Игоря, на стихи Киплинга:
- День-ночь, день-ночь. Мы идем по Африке.
- День-ночь, день-ночь, все по той же Африке.
- Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог.
- Пыль-пыль-пыль-пыль – видит бог…
Он вообще любил этого старинного поэта. «За непробиваемый оптимизм», как выражался Игорь. Не знаю, не знаю… Лично я никакого оптимизма в этих стихах не нахожу.
Давно уже покинули мы долину, в которую спустились с гор. Теперь вокруг широкая степь, лишь на юге высится Экваториальный хребет. Я смотрю на него – и сердце мое начинает биться чаще. Там погиб наш красавец «Кондор». Там, в каменном гурии на краю огромной воронки, лежит Игорь. Там ворочается и крошит камни «объект зеро». Там происходит нечто, чему нет объяснения. Когда-нибудь я, мы обязательно выясним, что же творится в медейских горах. Когда-нибудь – но не сейчас. Сейчас нужно дойти до людей, чтобы хотя бы донести до них то, что знаем мы.
Мы движемся вдоль реки. Тут не такая высокая трава, вода всегда рядом, а на отлогом песчаном берегу можно найти крупных, с тарелку величиной, моллюсков, прячущихся в странных торообразных раковинах. Цендорж запекает этих «бараночников» в углях. Получается очень вкусно и сытно.
Меня здорово тревожат мысли о хрустальных червях, аллимотах и прочих хищниках. У нас нет ни оружия, ни защитных доспехов – все погибло вместе с дирижаблем. От аллимота мы еще сможем спастись, от нескольких особей хрустальных червей убежим, но если нам попадется на пути крупное скопление этих тварей, пиши пропало. Впрочем, есть вариант уплыть по реке. С другой стороны, мы не знаем, а вдруг черви умеют плавать?
В любом случае остается надеяться на лучшее. И идти. Идти быстро.
Река разлилась, до противоположного берега не менее ста метров. Вода чистая, холодная, течение быстрое. Нет ни заводей, ни стариц. Несколько раз мы видели стада альб, выходивших к реке на водопой. Когда мы пытались приблизиться к ним, они поднимали невообразимый свист и убегали прочь.
– Эти звери знают людей, сэр! – сказал мне Цендорж. – Знают и боятся.
Я уже и сам догадался, что альбы здесь, что называется, пуганые. Но кем? Ответа на этот вопрос не было, и это отнюдь не прибавляло мне уверенности.
Когда Эос начала клониться к далекому горизонту, Цендорж заметил впереди кружащихся в небе черных чаек. Спутать своеобразный, ныряющий полет этих существ с манерой летать иных крылатых обитателей Медеи трудно. Черные чайки – падальщики, а стало быть, кружатся они над какой-то мертвечиной…
22 февраля 2205 года
Утром заметили в реке крупное животное, метров пяти длиной. Выставив черную блестящую спину, существо плыло в двух десятках метров от берега. Мы разглядели широкий ластообразный хвост, короткую шею и треугольную голову. Судя по размерам, общей эстетике и быстроте движений, перед нами явно хищник. Я вспомнил фразу из «Памятки колониста»: «Колонистам рекомендуется воздерживаться от посещения водоемов!» Теперь река уже не казалась мне спасением от хрустальных червей. Еще неизвестно, где опасней – в степи или в воде…
Черных чаек больше не видно. Остается только гадать, что стало с их добычей. На юго-востоке появились небольшие рощицы, растущие по склонам пологих возвышенностей. К обеду дошли до ручья, впадающего в реку. Чтобы переправиться, поднялись вверх по течению на пару километров. Здесь нас ждал сюрприз: по степи петляла накатанная грунтовая дорога – следы колес, помет и отпечатки лап прыгунов, а через ручей был устроен самый настоящий мост. Срубленные и обтесанные стволы незнакомых нам деревьев с темной древесиной, плотно скрепленные бронзовыми скобами, позволяли перебраться на другой берег ручья не только человеку, но и повозке. Цендорж, внимательно осмотревший все вокруг, обнаружил в бурьяне обломки клинка звенча.
Весь остаток дня, шагая по дороге, я задавал себе вопрос за вопросом – неужели за тот месяц, что прошел с момента нашего отлета, колонистам удалось продвинуться так далеко на запад? Или это дорога связывает между собой поселения шотландцев, покинувших нас еще до атаки хрустальных червей? Или это вообще не наша дорога? Дорога хозяев «объекта зеро»?
От этой мысли сделалось не по себе, сразу вспотели ладони.
«Стоп, стоп, – я попытался успокоиться. – Цендорж же нашел кусок лезвия звенча. Стало быть, все-таки люди, причем не просто люди, а колонисты. Свои. И скоро, совсем скоро мы их увидим».
23 февраля 2205 года
Переночевали на берегу реки, а утром продолжили путь. Но не прошло и часа, как перед нами встала дилемма – куда идти. Дело в том, что река свернула на север, тогда как дорога уходила на восток.
С одной стороны река – это гарантированный источник воды и пищи. С другой, дорога обязательно приведет к тем, кто ее торил в этой дикой степи. Как всегда, когда возникала проблема принятия решения, я посоветовался со своим спутником. Монгол думал недолго.
– По дороге день пройдем – смотреть будем. Людей нету – назад пойдем, к реке. Без воды плохо, – уверенно сказал Цендорж.
Я хотел было спросить у него, что он думает про дальнейшие наши перспективы, и вдруг понял, что это будет глупый в нашем положении вопрос. Планировать что-то, находясь на практически необитаемой планете, без энергии, без оружия и связи, бессмысленно. День прожили – слава богу. Два – двойная слава.
Оставив реку за спиной, мы двинулись на восток и вскоре наткнулись на совершенно немыслимое, невероятное сооружение. Нашу грунтовку наискось пересекала широкая, никак не менее двух метров, металлическая лента, состоящая из заглубленных в почву блоков сантиметров по двадцать толщиной и метра по полтора длиной. Посередине проходил глубокий паз с зубчатым дном, по краям виднелись еще два таких же, но без зубьев. Начиналась эта странная дорога где-то в бескрайних степях на северо-востоке и уводила за высокий холм. Грунтовка вела в том же направлении, но не в обход холма, а через его вершину.
Озадаченный сверх всякой меры, я уселся на траву поодаль металлической ленты. «Вот теперь, – говорил я сам себе, – никаких сомнений быть не может. Эта дорога явно сродни «объекту зеро». И тут же возражал, пытаясь оценить ситуацию со всех сторон: «Вовсе не обязательно принимать каждое искусственное сооружение за проявление инопланетных технологий. Вдруг это построили грейты? А ведь еще, хочется надеяться, где-то есть Первый малый модуль». В пользу последней версии говорит то, что при изготовлении блоков явно использовалась местная бронза…
Пока я размышлял, Цендорж занимался практическими исследованиями – сидя на корточках, осматривал идеально подогнанные друг к другу блоки. Монгол трогал их ладонью, ковырял их ногтем, обнюхивал и наконец изрек:
– В прошлом году сделали. По траве вокруг видно. На боку буквы.
– Где, где буквы?! – я вскочил, подбежал к нему.
Цендорж молча постучал согнутым пальцем по торцу блока. Согнувшись, я увидел немного ушедшие в землю выпуклые S и H, заплетенные в вензель. И вензель этот был мне отлично знаком – именно так маркировал свои изделия старина Зигфрид Шерхель…
Находясь в некоторой прострации, я плюхнулся прямо на нагретый металл. Эти блоки отлили у нас, за Перевалом. Но как?! Как за такой короткий срок они сумели это построить?
Сиплый вой разлился над степью, застав нас врасплох. Следом пришли новые звуки – глухой ритмичный шум и скрежет. Источник звуков явно приближался, и, вскочив, мы бросились в густые травяные заросли у подножия холма.
Высокий бурьян охряного цвета пах густо и пряно. Пышные соцветия мешали смотреть, но подняться в полный рост мы опасались. Ждать пришлось недолго. Минут через пять на дороге показался… состав? Не уверен, что этот странный транспорт нужно именовать так. Память подсказала еще одно слово: «эшелон», но, похоже, и оно не соответствовало действительности. Цендорж охнул и забормотал себе под нос что-то по-монгольски.
Охать и впрямь было от чего. По дороге катилось несколько соединенных между собой сооружений, над задним высился султан темного дыма. Впереди же двигался поставленный на колеса колпак метров пяти высотой, склепанный из листов металла и увенчанный башенкой. В узких прорезях по верху колпака виднелись темные фигуры, а над башенкой торчала голова наблюдателя в блестящем медном шлеме с откинутым забралом.
Следом за этим передвижным укреплением шла еще более странная конструкция – на вынесенных в стороны консолях располагались полусферы орудийных башен. Почему орудийных? Потому что стволы орудий – а что же это еще могло быть? – воинственно торчали из овальных портов. Посредине, укрытый все теми же темными металлическими листами, находился некий агрегат, о чем свидетельствовала высокая дымовая труба на растяжках. Колпак пламегасителя придавал ей вид мирный и неопасный, но я почему-то сразу понял, что это не так.
Тут память любезно подкинула нужные слова, архаичные и диковинные: «броневагон», «бронеплощадка», «бронепоезд», «паровоз». Да, все было именно так: мы видели перед собой самый настоящий бронепоезд, состоящий из бронированных вагонов, артиллерийской бронеплощадки и паровоза-толкача.
Всего состав насчитывал пять вагонов. О двух первых я уже написал, остальные же были куда как проще – обыкновенные будки на колесах, без окон, обшитые медными листами на заклепках. Паровоз – маленькое пузатое чудовище – пыхтел и грохотал, изредка издавая уже слышанные нами сиплые гудки.
Бронепоезд прополз мимо нас и укатил за холм.
– А мы пойдем через верх! – сказал я Цендоржу. – Только не высовывайся, понял?
– Да, сэр, – меланхолично ответил монгол.
– Да оставь ты это свое «сэр»! – рявкнул я на него. – Зови по имени. Мы столько пережили…
– Я буду говорить Клим-сечен, – после некоторого молчания отозвался Цендорж. – Сечен по-монгольски значит «уважаемый».
– Ну, пусть так, – я кивнул, – только больше никаких сэров…
Проломившись через охряные заросли, мы принялись карабкаться по крутому склону и спустя какое-то время оказались на вершине. И тут нас ждал новый сюрприз – по ту сторону холма, в небольшой долинке, обнаружилась настоящая крепостца, или, точнее, форт. Зубчатый частокол, бревенчатая башня, острые коньки крыш, а над всем этим, на флагштоке гордо реяло такое знакомое и даже, я бы сказал, родное красно-синее знамя Военно-Космических сил Земли.
Все мои сомнения разом развеялись.
– Наши! – с чувством сказал я и хлопнул Цендоржа по плечу. – Понимаешь, на-ши! Пошли быстрее!
Мы бегом спустились с холма и наперегонки помчались к частоколу, туда, где навстречу приближающемуся бронепоезду уже распахивались высокие дощатые ворота…
24 февраля 2205 года
Сидим в карцере. Наверное, это помещение, расположенное в хвосте третьего вагона бронепоезда, называется как-то по-другому, но я именую его так. Карцер. В который бросают узников, врагов и преступников. Узники – это мы с Цендоржем. Враги и преступники – тоже мы. Нас обвиняют в какой-то дикости – якобы мы засланы «с той стороны». С какой «той»?
Бред. Они тут все явно посходили с ума.
И ведь что интересно – много знакомых лиц, а комендант форта так и вовсе Мелех Хаддам, сириец. Правда, мы с ним тесно не общались, но то, что он меня знает, и знает хорошо, – факт!
Однако когда нас привели к нему, этот баскак сделал восточное лицо и заявил: «Впервые вижу». И вот теперь мы в карцере и нас везут на некую «базу» – «разбираться».
Вообще все очень странно и запутано. С нами никто не говорит, все очень заняты; бронепоезд прибыл эвакуировать форт. Все очень боятся какой-то угрозы с запада. Кто-то там здорово их напугал, поэтому спешка, поэтому бардак и злость.
Гарнизон форта насчитывает человек сто пятьдесят, как определил Цендорж. Все в доспехах, причем это не декоративные латы, защищающие от хрустальных червей, а настоящие средневековые доспехи: наборные панцири, литые нагрудники, наплечники, поножи, шлемы и прочее. И оружие. Помимо звенчей тут в ходу топоры, алебарды, копья, шипастые моргенштерны, пружинные арбалеты устрашающих размеров. Такое впечатление, что мы попали на съемки исторического фильма.
При всем при том эти вояки, как я уже говорил, напуганы и практически не способны сопротивляться. Да и вообще, будь я на месте Хаддама, первым делом всыпал по первое число тем, кто нас определял в узилище. Нас даже не обыскали! И если бы мы – теоретически – и в самом деле оказались какими-то диверсантами, то свободно смогли бы пронести на себе несколько килограммов взрывчатки и разнести эти громыхающие консервные банки к чертовой матери.
Прошло больше половины дня. Для отправления естественных надобностей у нас дыра в полу, еды и воды нет вовсе. Никто нами не интересуется, никто не заглядывает в смотровой глазок, украшающий дверь нашей передвижной темницы.
Цендорж сидит на корточках в углу и с отрешенным видом гнусавит что-то по-монгольски. То ли поет, то ли молится. Пить хочется невыносимо. Да и пожевать чего-нибудь тоже явно не помешало бы. Ну ничего, вот приедем на место, там я всем устрою веселую жизнь!
Вечер. Сужу об этом по тому, что свет в отхожей дыре потемнел. Если заглянуть туда, видны плиты дороги. Днем их было видно отчетливо, сейчас – еле-еле. Состав идет мягко, но грохот и лязг настолько утомили, что хочется заткнуть уши. Попробовал стучать в дверь – никакого эффекта. Цендорж спит или делает вид, что спит.
Когда стало совсем темно, неожиданно загремел засов, и к нам вошел рыжебородый парень в кожаной безрукавке, сплошь обшитой медными бляхами. Он повесил на крюк в потолке масляный вонючий светильник и поставил на пол кувшин и миску, полную каши.
– Жрите!
Цендорж мгновенно проснулся, потянулся к кувшину. Я же смотрел на рыжебородого. Определенно, я его знаю… Виктор? Владимир? Точно, Владимир Зимин, из команды Прохора Лапина!
– Здорово, Володя! – я изобразил самую искреннюю улыбку, на которую только способен. – Только не говори, что и ты тоже не узнаешь нас.
Парень нахмурился, рука его легла на рукоять звенча.
Читать бесплатно другие книги:
