Объект «Зеро» Волков Сергей
– Ружье, висящее на стене, обязательно должно выстрелить, понимаешь? Это закон, придуманный не нами и не в наше время, – сказал между тем Шерхель.
– Ага, конечно. Но ты не учитываешь одну важную деталь: этот, как ты говоришь, закон был придуман во времена, когда люди еще не додумались сделать висящее на стене ружье предметом интерьера. Предметом, который стрелять не может в принципе, – ответил я.
Немец хотел возразить, но, пожевав губами, только махнул рукой. Мы помолчали, какое-то время посидели в тишине. Наконец я не выдержал:
– Зиг, ну их всех к бесу. Что было дальше?
И Шерхель продолжил свой рассказ:
– Поначалу они нас не трогали. А потом началось – набеги, диверсии, похищения детей…
– А детей-то зачем?
– Все просто. Они похитили двадцать семь малышей, и Сычев объявил: если родители хотят увидеть своих чад живыми и здоровыми, то должны переселиться на территорию империи и принять имперское подданство.
– И что? Вы отпустили родителей?
– Конечно. Тут и обсуждать было нечего, – Шерхель махнул рукой. – Да что там говорить! Чжао Жэнь им ракеты делает, у них теперь армия в шесть раз больше нашей. Кавалерия, пехота, передвижные ракетные батареи… Мы, конечно, тоже без дела не сидим, но расклад не в нашу пользу. Сильно не в нашу. Был момент, года полтора назад, когда мы закрепились в степи, создали несколько укрепленных поселений, вышли к океану, начали строить сеть дорог, видел небось. Бронепоезда вон построили, взрывчатку мощную научились делать…
– А порох? Если бы у нас был порох, то…
– Знаю, знаю! Если бы у мельника были рога, он был бы чертом. – Зигфрид вернулся к столу. – Да, мы теоретически можем скопировать и наладить производство пулевых винтовок. И свои образцы разработать – тоже не проблема. А вот порох… Не дается он нам. Смешно, шайсе, очень смешно! Мы не в состоянии вновь изобрести то, что на Земле изобрели чуть ли не до нашей эры.
– Погоди, Зиг. Я же явственно видел пушки на бронепоезде! Они чем, святым духом стреляют?
Шерхель иронически посмотрел на меня, отхлебнул из стакана, утер выступившие слезы и ответил:
– Это паровые пушки, Клим. Стреляют разрывными снарядами, которые выталкиваются из ствола паром. Бьют по максимуму на пять сотен шагов. Оружие неплохое, но с ракетами свободников не сравнить.
– А как же…
– Слушай! – перебил меня немец. – Я устал. Я устал говорить и устал вспоминать. Давай напьемся, а? Надеремся, как настоящие швабы, будем орать песни и топать ногами! Не могу я больше говорить обо всем об этом. В дерьме мы. По уши. И точка.
Я посмотрел ему в глаза и кивнул:
– Давай, Зиг. Давай напьемся и будем орать песни. Наливай!
И мы наливали. И пили. И пели. И говорили, и разговор наш всякий раз возвращался к одному – что делать? Мы спорили, орали друг на друга и едва не подрались, а может, и подрались…
…Часа через три, когда запасы шнапса истощились, мы собрались покинуть гостеприимный кабинет Шерхеля.
– Ночевать будешь у меня, – заплетающимся языком прошамкал Зигфрид.
– А как же… – я указал на мирно похрапывающего на диване Цендоржа.
– О твоей желтопузой обезьяне позаботится Грета, – похабно ухмыльнулся Шерхель.
– Дурак ты! Цендорж мне жиз… жизнь спас! – гораздо громче, чем надо, сказал я. – Из… извинись немедленно!
– Ах, простите меня великодушно, желтопузая обезьяна! – Немец бухнулся на колени и церемонно поклонился спящему Цендоржу. Я было наладился дать ему по шее, но вот дал ли? В памяти моей тут зияет обширный провал, а следующее «включение» происходит уже в доме Шерхеля. Я, практически трезвый, в гордом одиночестве сижу на балконе, смотрю на серебряный диск Аконита, и в голове моей, как мошкара у лампы, толкутся злые и невеселые мысли.
Я никогда не верил в плохое. Весь мой жизненный опыт встает на дыбы, когда я впадаю в уныние. Я верю в лучшее, верю в удачу, в сказку, в чудо, наконец.
Когда наш посадочный модуль падал в бирюзовый воздушный океан Медеи, когда меня, оглушенного, со сломанной ногой, тащил прочь от горящего модуля Лускус, когда я валялся в бреду между жизнью и смертью, а ногу раздирала адская боль, когда над нашей колонией нависла угроза голода, когда хрустальные черви пошли через Перевал, готовые пожрать всех, когда мы ползли по горным сыпучим снегам, когда хоронили Игоря – словом, во все те моменты, когда безносая стояла за моим левым плечом с занесенной косой, я верил в лучшее.
Но всему на свете есть предел. Ничто не вечно, и даже само время когда-нибудь закончит свой неумолимый бег. Наверное, тогда и наступит конец света, Армагеддон, Рагнарек, Дагор Дагоррат.
Лично для меня он наступил вот сейчас. С тех пор, как я очутился на Медее, в череде этих опаленных безжалостным светом Эос дней и осененных призрачным Аконитом ночей, я беспрестанно надеялся и верил в благополучный исход.
Всё. Веры больше нет, как нет и надежды. Мы стоим на самом краю пропасти, и даже не нужно делать последнего шага – узкая полоска земли, отделяющая нас от бездны, сама собой осыпается, приближая нас к роковой развязке.
Чтобы выжить, нам придется шагнуть назад. Логика событий неумолима. Мы, люди с планеты Земля, мнящие себя венцом творения, природного ли, божьего ли – не суть, ныне поставлены перед выбором: или погибнуть такими, как мы есть, или попытаться выжить ценой деградации, ценой возврата в жуткое, первобытное прошлое, где прав тот, кто сильнее, где человек человеку всегда волк.
И мы понимаем, что в конечном итоге самый сильный волк пожрет остальных волков и станет властелином над овцами. Но сможет ли он, почувствовавший, а то и полюбивший вкус мяса и крови, остановиться и стать для овец добрым пастырем?
Нет. Я уверен – такое невозможно. А значит, он начнет терзать овец со всей новоприобретенной яростью, терзать до тех пор, покуда они сами не превратятся в волков и не набросятся на своего мучителя. А затем все повторится вновь, а потом еще и еще раз, до тех пор, пока Медея вновь не станет необитаемой планетой.
Думаю, это случится довольно скоро. Нас не так уж и много, чуть больше полумиллиона человек, многие из которых – стерилы. Здоровая тяга к мирной, созидательной жизни, семейные ценности и воспроизведение себе подобных, почитание материнства, культ ребенка – вот что спасет нас. Но вместо этого, едва только мы осознали, что отныне предоставлены сами себе, как началась грызня. Грызня, закончившаяся настоящей войной…
С такими невеселыми мыслями я и заснул. Длинный, бесконечно длинный день закончился.
8 декабря 2207 года
Утром меня разбудил Цендорж.
– Клим-сечен, поднимайтесь! Надо идти!
– Как… как ты меня нашел? – удивленно пробормотал я, озираясь. После шерхелевского шнапса голова гудела, точно колокол, и почему-то невыносимо ломило зубы. Лежал я на плетеной кушетке, укрытый мягкой прыгуньей шкурой. За открытой балконной дверью виднелась стена, огораживающая заводские корпуса.
Цендорж хитро улыбнулся.
– Зачем искать? Добрые люди сказали. Я ночью проснулся – никого нет. Потом женщина пришла. Все рассказала. Утром солдат письмо принес. Я письмо взял, сюда принес.
Чертыхнувшись, я взял у него серый конверт, кривовато склеенный из «самолепленной» бумаги местной выделки, распечатал, пробежал глазами по ровным строчкам:
«Здравствуй, Клим! Узнал, что ты вернулся. К сожалению, отлучиться, чтобы повидаться с тобой, не могу – служба. Буду хлопотать, чтобы тебя перевели ко мне. Если сможешь, попробуй вырваться к Двум Братьям до полудня, возможно, удастся поговорить.
Командующий вооруженными силами
Горной республики Чернышов».
И лихой росчерк внизу.
Улыбнувшись – все же хорошо, когда о тебе помнят и тебе верят! – я отправил Цендоржа выяснять, что такое Два Брата и Горная республика, а сам наскоро умылся, домработница Зигфрида накормила меня завтраком, и я отправился на завод разыскивать Шерхеля.
Я шел к воротам, а мимо меня тянулась вереница повозок, доверху груженных тюками и ящиками. Хмурые возницы на вопросы не отвечали, а сопровождающие караван стражники злобно зыркали на меня из-под шлемов и сквозь зубы советовали идти куда подальше.
Шерхеля я обнаружил в одном из цехов – немец руководил рабочими, поднимавшими из отливочной ямы остов какого-то механизма. Вокруг грохотали и рычали станки, озабоченные люди таскали детали, подростки на тележках вывозили ворохи кудрявой стружки.
– А, Клим! Живой? – На опухшем лице Зигфрида расплылась довольная улыбка. – Хорошо мы вчера… перезагрузились. Весь хлам из головы долой! Теперь можно работать. Кстати, мне уже напомнили по поводу тебя. Госпожа Анна ждет рапорт. Иди в контору, бери бумагу, садись, пиши.
– Зиг, Два Брата – это что? – спросил я, перекрикивая шум станков.
– Зачем тебе? – удивился Шерхель.
– Меня до полудня там ждет Чернышов.
– А-а-а… – он досадливо поморщился, – забудь, не успеешь все равно. Два Брата – это скалы, далеко, в горах, там проход. Чернышов руководит эвакуацией колонии. Иди, пиши рапорт, потом приходи – будем готовить завод к обороне.
Ничего толком не поняв, я поплелся к выходу. Заводская контора располагалась в том же помещении, где и кабинет Шерхеля, и хотя вчера я там уже был, мне пришлось довольно долго плутать по лабиринтам коридоров и межцеховых переходов, прежде чем я отыскал лестницу, ведущую к конторской двери.
Франческа, теперь уже не Кьянци, а Шерхель, на правах офис-менеджера выделила мне отдельный стол, вручила несколько листов бумаги, чернильницу и перо. Я уселся, поглядел на чистый лист – и задумался.
Почему-то во мне жила твердая уверенность – рассказывать про «объект зеро» нельзя ни в коем случае. Интуитивно я чувствовал, что прикоснулся к самой главной загадке Медеи, но загадку эту мне придется разгадывать самостоятельно…
9 декабря 2207 года
Постепенно вхожу в курс дела. Многое становится понятным. Вчера три часа просидел над рапортом. Изложил максимально подробно, по дням, все наше путешествие на «Кондоре». Очень помог дневник – оказывается, даже находясь в полумертвом от голода состоянии, я исправно вел записи. Умолчал я лишь об одном и уверен, что поступил правильно.
Отнес рапорт в Дом Совета, передал хлыщеватому Борчику. До чего все же мерзкий тип! Вихлястый какой-то, слащавый. Да еще эти пижонские доспехи… И чем он подкупил Акку? Мне всегда казалось, что она терпеть не может вот таких вот «подпасков». В общем, настроение было паршивое.
Вечером Шерхель ввел меня в курс текущих дел. Имперские войска движутся к Перевалу. У них на пути стоит несколько гарнизонов, но они не смогут остановить врага. Сокол принял решение эвакуировать гражданское население колонии в Горную республику. Республику эту создали шотландцы старика Мак-Дауна. Покинув нас еще до нашествия хрустальных червей, они поднялись в горы и обнаружили между скал, названных Двумя Братьями, пещеру, оказавшуюся гротом. Грот выводил в глубокое ущелье, нареченное Новым Колорадо. Ущелье тянется на три дня пешего пути и заканчивается широкой долиной, окруженной заснеженными горами. Место, как объяснил мне Шерхель, благодатнейшее – мягкий климат, много лесов и рек, очень разнообразный животный мир, чистый воздух. Шотландцы осели там, основав несколько деревень и множество ферм. Свое поселение они провозгласили Горной республикой. С колонией республика поддерживает добрососедские связи и имеет договор о военном союзе.
– И вот сейчас, когда свободники идут на нас, верные союзническому долгу фримены Мак-Дауна согласились приютить у себя колонистов. Единственное условие, выдвинутое ими, – чтобы наши промышленные мощности остались тут. Уж очень они пекутся об экологии. Поэтому, Клим, мы остаемся здесь и будем отражать врага, сколько сможем, а потом взорвем все к чертовой бабушке, фердаммтэ шайсе, и уйдем через Мертвую пустошь, а если не удастся, то или вниз, на равнины, что лежат под Обрывом, или в Горную республику. Такой вот план.
Я усмехнулся:
– Хреновый план, если честно. Впрочем, я не знаю, какими силами мы располагаем.
Зигфрид округлил глаза.
– Это важ-жный военный секрет! Но тебе скажу: вместе с моими арбайтерами и Корпусом общественной безопасности у нас тут будет тысяч пятнадцать бойцов. Плюс дальние гарнизоны, которые, по замыслам наших стратегов, должны с боями откатываться и в итоге присоединиться к нам.
– А кто такие эти самые стратеги? Ты в их число входишь?
– Увы или к счастью, но я всего лишь министр промышленности, науки и технологий. А командующим, ты слышал, наверное, у нас назначен господин Иеремия Борчик. Тот еще, надо сказать, вояка. Он набрал себе полководцев из Корпуса безопасности, там все сплошь новые люди, «выдвиженцы из колонистской массы», как говорит госпожа Анна. Завтра состоится военный совет, последний перед окончательной эвакуацией. Сокол тоже перебазируется в Горную республику. Мы будем держать проход у Двух Братьев до тех пор, пока сможем изготавливать и поставлять ушедшим оружие и боеприпасы. Когда свободники прорвутся – а они обязательно прорвутся! – мы взорвем скалы и уйдем.
Я внимательно посмотрел на немца.
– Зигфрид, а ты не боишься мне все это рассказывать? Вдруг я на самом деле шпион этих… свободников?
Шерхель посмотрел на меня ласково, как на умалишенного, и ответил:
– Ты не шпион, Клим. Я знаю. И все теперь знают.
– То есть?
– Вчера к нам прибыл гонец от императора. Он требует выдать тебя и Цендоржа.
Я растерянно улыбнулся и промолчал. Выходит, теперь за нами будет охота, и это наверняка связано с нашим путешествием. Час от часу не легче…
10 декабря 2207 года
Утром меня приняли в Доме Совета. Я почему-то был уверен, что со мной встретится Акка, но в узкой комнате с литыми медными барельефами античной тематики сидели совершенно незнакомые мне мужчины в одинаковых серых домотканых куртках, стилизованных под мундиры. Один из них, седовласый и смуглый, похожий на араба, сообщил, что коллегия Корпуса общественной безопасности рассмотрела мое дело и приняла в свете последних событий решение вернуть сержанту Климу Елисееву статус гражданина и членство в Совете колонии. Тут же, на месте, мне вручили две металлические пластинки, на которых было выгравировано: «Клим О. Елисеев, сержант ВКС, категория А, идентификационный номер 784321».
Седовласый пожал мне руку и с любезной улыбкой предложил подождать начала заседания Сокола в специально отведенном для этого месте. Я молча кивнул и вышел. На душе скребли кошки. Ощущение неправильности, ошибочности того, что происходит, возникшее еще позавчера, усилилось.
Сокол проходил в большом зале Дома Совета. Теперь у нас, оказывается, все очень церемонно и регламентированно. Члены Сокола сидят на амфитеатром спускающихся вниз скамьях, секретари за отдельным столом ведут стенограмму заседания, вначале выбирается председательствующий, который дает слово, оглашает выводы, проводит подсчет поднятых рук при голосовании.
Мне все это показалось смешным, но остальные воспринимали эту бюрократию вполне серьезно и даже с некоторым пиететом, точно и впрямь сделались высокородными вельможами.
Возможность увидеться со старыми знакомыми, которых в Соколе осталось немало, порадовала меня, но толком поговорить нам не удалось – прилизанный Борчик объявил о начале Совета.
В зал вошла Акка и села за стол в конце зала. Затем стражники внесли и установили посредине большой медный лист, на котором была выбита карта нашего плоскогорья, Перевал, Обрыв, Прыгунья равнина и прочие окрестности. Председательствовать выпало все тому же Борчику.
Вначале он сделал короткий доклад о новом типе доспехов, освоенном на заводе Шерхеля. По его знаку двое серомундирных безопасников внесли в зал позвякивающую кольчугу, точнее нечто, напоминающее кольчугу, но состоящее не из переплетенных колец, а из наслаивающихся друг на друга бронзовых чешуй.
– Этот доспех позволяет обеспечить надежную защиту жизненно важных органов наших воинов и в то же время не сковывает их движений, позволяя активно двигаться в бою. Из новшеств хотел бы отметить тот факт, что под каждой из чешуй имеется специальная компенсирующая вкладка. Все вкладки связаны между собой и образуют второй слой защиты. Этот слой предохраняет тело бойца от сдавливания в случае ударного воздействия на доспех, – витийствовал Борчик.
Затем он поведал собравшимся, что специальная комиссия под его началом уже провела испытания и одобрила новый доспех к массовому производству.
– Первый образец мы решили преподнести госпоже коменданту, – с поклоном в сторону Акки сообщил Борчик. – Но уже завтра десятки этих доспехов пойдут в войска.
Сокол благосклонно внимал председателю, а тот от вооружения перешел к стратегии нашей обороны. Вооружившись длинной указкой, он начал бойко рассказывать о том, как будут действовать вверенные ему войска, когда противник займет равнину и упрется в Перевал.
– Вот здесь и здесь уже монтируются батареи паровых орудий. Здесь закладываются фугасы. Три линии траншей полного профиля должны остановить врага в километре от Перевала. Укрепленные бревенчато-земляными перекрытиями бункеры, долговременные огневые точки на высотах, господствующих над равниной, закрытые ходы сообщения и система заблаговременного извещения о действиях врага позволят нашим солдатам выдержать ракетные удары имперцев, не оставляя своих позиций. Это что касается первого эшелона обороны. Вторым рубежом станет наш прославленный лимес, наш Перевал. Толщина стены доведена до пяти метров, в башнях установлены стационарные орудия повышенной мощности, заготовлено достаточное количество боеприпасов и топлива для паровых машин…
И так далее, и в таком же духе. Выходило у него все очень гладко и складно. Обороняться он намеревался не менее полугода. Я улыбнулся, оглядел остальных – все сидели с каменными лицами.
Когда Борчик закончил и, пригладив свою и без того идеально уложенную прическу, отошел в сторону, я попросил слова. Воцарилась тишина, все недоуменно переглядывались. Воспользовавшись этой паузой, я в пух и перья разнес всю их стратегию обороны и предложил взамен создать несколько мобильных и хорошо вооруженных штурмовых групп, отправить их в рейды по тылам имперцев, одновременно провести диверсионные операции в самом их логове, перерезав коммуникации, организовав взрывы на заводах по производству вооружений, а также попытаться отбить наших инженеров и конструкторов во главе с Чжао Жэнем.
Акка все то время, пока я говорил, сидела неподвижно, глядя в стол. Едва я закончил, как Борчик, нелепо улыбаясь, попросил меня сесть, скороговоркой произнес, что, дескать, сержант Елисеев еще не вошел в курс дела, нарушил субординацию, поэтому не стоит серьезно воспринимать его скоропалительные предложения, и тут же предложил голосовать за его оборонную стратегию.
Проголосовали. Если не считать меня, то единогласно. Я поискал глазами Шерхеля, который по своему рангу министра сидел по правую руку от Акки. Он сделал страшные глаза и прижал палец к губам – молчи, мол.
После принятия оборонной стратегии началось распределение полномочий. Как я и предчувствовал, мне досталось изумительное по своей нелепости задание – в трехдневный срок собрать и установить на Обрыве паровой ворот с подъемной клетью и наладить его бесперебойную работу. Параллельно я должен был подготовить поисково-разведочный отряд численностью до взвода и по приказу командования отправиться вниз, чтобы выйти к побережью и, двигаясь от одной рыбачьей деревни к другой, провести мобилизацию, сформировав полноценный батальон, который затем надлежало привести к Обрыву и поднять наверх для усиления наших войск.
То, что противник наверняка не будет сидеть сложа руки и спокойно смотреть, как у него под носом я буду создавать крупное воинское формирование, наших наполеонов, видимо, не интересовало совершенно. Я стиснул зубы – что ж, господа, на совещаниях у вас все выходит как нельзя лучше. Посмотрим, как оно получится на самом деле…
В завершение Сокола сияющий, как начищенный самовар, Борчик напомнил, что бывший член Совета колонии, именовавший себя Лускусом, объявлен предателем и его надлежит постараться арестовать, дабы затем судить. Пока он говорил все это, мне не давала покоя одна мысль. Едва Борчик закончил, я поднял руку:
– Разрешите? Уважаемый совет, насколько я помню, ранее некий Миха числился в подручных Лускуса и был у него, что называется, на посылках. Проверяли ли его? Не является ли этот самый Миха агентом в наших рядах?
Борчик скривился.
– Господин Елисеев! Поименованный вами человек не может быть вражеским агентом, так как ушел к Сычеву вместе с Лускусом.
Я вздохнул, посмотрел на Акку и задал вопрос:
– Как же вы объясните, что Миха был в бронепоезде, на котором сюда прибыли мы с Цендоржем?
Все принялись переглядываться, по амфитеатру пробежал шепоток. Шерхель хохотнул.
– Теперь понятно, откуда они так быстро узнали о возвращении Елисеева, – ровным голосом произнесла Акка.
– То есть вы хотите сказать, что в наших войсках свободно орудуют шпионы? – Я снова посмотрел на Акку. – А куда, позвольте спросить, смотрит Комитет безопасности?
– Этот вопрос не в вашей компетенции, Елисеев! – чуть ли не завизжал Борчик. – Не отвлекайте госпожу коменданта по мелочам.
– Я гляжу, тут за время моего отсутствия слишком много «компетентных» развелось, – сумрачно проворчал я и добавил: – Дьявол, помнится мне, именно в мелочах. Что вы на это скажете, любезный?
– Вы забываетесь! – Борчик побагровел. – Я как командующий войсками укрепрайона…
– Елисеев, сядьте! – резко выкрикнула Акка. – Оставим внутренние конфликты до лучших времен, господа. Заседание Сокола окончено.
Из здания Дома Совета я вышел мрачнее тучи. В коридоре Зигфрид, протиснувшись ко мне, шепнул, чтобы я перестал валять дурака и спорить с Борчиком. Потом его отвлек ставший очень важным и пузатым министр продовольствия Рахматулло. Я махнул на все рукой и отправился на свежий воздух – помпезная роскошь дворца давила на меня, не давала дышать…
Высокие двери закрылись за спиной. Я огляделся, намереваясь прогуляться до Обрыва – как ни крути, мне все же придется делать этот чертов ворот, так что неплохо было бы осмотреться на месте.
– Клим! – негромкий голос заставил обернуться. Передо мной стоял какой-то невысокий солдат в медном нагруднике и простом шлеме-шапеле.
– Простите… – неуверенно начал говорить я, вглядываясь в затененное полями шлема лицо.
– Не узнал, – с легким разочарованием в голосе сказал солдат и снял шлем. Иссиня-черные волосы широкой волной легли на шипастые наплечники, темные глаза полыхнули таинственно и жутко.
– Медея? Но почему…
Она изменилась. Исчезла девичья припухлость, четче и резче обозначились скулы, отчего глаза стали казаться еще больше, еще красивее. В движениях Медеи появилась уверенность, они наполнились очаровательной тягучей пластикой, свойственной восточным танцовщицам. Словом, она превратилась из девочки в молодую женщину, прекрасную и, чего греха таить, манящую.
– Я теперь в женском батальоне «Горгона». Мы обороняем Южную башню.
Я непонимающе покрутил головой:
– Мужиков, что ли, не нашлось?
Медея грустно улыбнулась, поправила волосы.
– Мы все – добровольно. Нас называют «вдовий батальон».
– Ты была замужем?
– Родители очень хотели. И когда все поняли, что ты не вернешься… До свадьбы оставалось десять дней… Мой жених погиб. Потом много наших ушло к свободникам, а я вот осталась, потому что знала – ты придешь… И вот – пришел…
Она отвернулась, смахнула слезу, но тут же взяла себя в руки:
– Лучше расскажи, как ты? Я, когда узнала, что ты вернулся, все же не поверила. Столько времени прошло.
Я пожал плечами.
– Попали в, как Шерхель это называет, хроноаномалию. То есть мне кажется, что прошло два с лишним месяца. А у вас тут на самом деле…
Она перебила меня, задав чисто женский вопрос:
– Я сильно изменилась?
Скажу честно – сразу ответить я не смог, отвел глаза. Справившись со смущением, проговорил:
– Ты… ты стала красивее.
– Это ты меня хочешь утешить, – уверенно сказала Медея, привычным движением обмотала свои космы вокруг головы, нахлобучила шлем. – Сейчас мне нужно идти, Клим. Но сегодня ночью на башне дежурит другая рота. Приходи к нам… в дом отца. Помнишь где?
Я кивнул.
– Ты придешь?
Я промолчал.
– Приходи, – повторила она. – Мне одной там очень страшно…
Повернувшись, Медея побежала в сторону Перевала, придерживая звенч. Я смотрел ей вслед и злился – на себя, на Акку, на Борчика, на весь Сокол, на «объект зеро», на эту проклятую планету и бог еще знает на что…
Закатная Эос вызолотила небо. Длинные тени легли на землю, пахло нагретыми травами и пылью. Цендорж, уже получивший комплект доспехов, оружие и шлем, нашел меня бесцельно слоняющимся вдоль Обрыва.
– Клим-сечен, люди ждут.
Я кивнул. Люди. Взвод, с которым мне предстоит строить паровой ворот, идти вниз, воевать и, возможно, погибнуть. Ну что ж, приказ есть приказ.
Они мялись неподалеку от заводских ворот. Я предполагал, что Борчик выделит мне тех, кому не нашлось иного применения, но увиденное превзошло мои самые смелые ожидания.
Два с лишним десятка человек, большинство без доспехов и оружия. В основном совсем юные ребята, хотя было и несколько парней постарше. Ополченцы. Пушечное мясо. Они даже не соизволили построиться, увидев меня. Впрочем, я уверен, что умысла в их действиях не было, просто им не пришло в головы, что солдаты должны строиться перед командиром.
Кое-как я сформировал подобие шеренги, представился, объяснил боевую задачу на ближайшие дни. Они скалились, переговаривались, кто-то запустил руку за пазуху и почесывался. Сброд, обыкновенный штатский сброд.
Представив, каково будет, когда мы столкнемся с противником, я заорал:
– Молчать! Заместителем командира взвода назначается ефрейтор Цендорж. Сейчас я отлучусь на завод, а он объяснит вам, как должны себя вести военнослужащие. Ефрейтор, давай!
Цендорж, удивленно округливший глаза по поводу своего нового звания и должности, выпятил челюсть, заложил руки за спину, рявкнул:
– Смир-рно! Слушать и запоминать!..
Я двинулся к воротам, а за спиной звучал голос монгола:
– Моим прямым предком был завоеватель Вселенной Чингисхан. Он сделал это, потому что у него было правило: «Если из десяти один не выполняет приказ, убивать нужно всех десятерых!» Мы тоже станем выполнять это мудрое правило. Лечь! Встать! Лечь! Встать! Ты – двадцать палок по спине! Лечь!..
Паровой ворот оказался грудой разнообразных бронзовых деталей внушительных размеров. Злой и красный, как свекла, Шерхель, отдуваясь в усы, руководил погрузкой всего этого металлического разнообразия на колесные платформы.
– Ты место выбрал? – издали крикнул он.
– Ну да. Там, ближе к Дому Совета, выемка есть. По-моему, самое оно…
– Ладно, сойдет. Мы сейчас перевезем ворот туда, к утру соберем, опробуем, а ты делай клеть и канаты ищи. Борчик сказал – завтра в обед все должно работать.
– Как – в обед? Они же три дня давали…
– Какие, шайсе, три дня! Забудь. Свободники вышли на равнину. Все очень серьезно, Клим. Ты понял?
Я понял. Молча кивнув, развернулся и рысью помчался туда, где Цендорж дрессировал новобранцев…
Дальнейшее слилось в калейдоскопическую мешанину людей и событий: самодовольный, растолстевший Рахматулло, похожий на восточного набоба; темные ангары складов, занимающие все пространство от Безымянки до пустошей на месте вырубленного леса; мои юные подчиненные, волокущие бухты канатов, бревна и доски; Цендорж с палкой в руках, подгоняющий их; арбайтеры Шерхеля, облепившие повозки с частями ворота; грохот парового трактора, волокущего станину ворота; крики, ругань, спешка, суета…
Давно перевалило за полночь, уже и Аконит выполз из-за темной кромки гор, когда я скомандовал:
– Все, бойцы! На сегодня достаточно. Завтра на рассвете продолжим.
Несмотря на усталость, взвод построился весьма споро, и Цендорж повел его в заводские казармы. У полусобранного ворота встала охрана из безопасников. Почему-то я совсем не удивился, увидев, что все они облачены в новые чешуйчатые доспехи. Когда формальности были соблюдены и их командир, полузнакомый мне коренастый сириец, уселся у костра, я, отчего-то презирая себя, пошел в поселок разыскивать жилище семьи Киприади.
Меня встретили пустые улицы, залитые призрачным светом Аконита, и распахнутые двери домов. Люди ушли, и в их обиталищах поселились тишина и мрак. Временами мне казалось, что этот мрак шевелится, ползет, обволакивает меня, пытается поглотить, но чего-то боится – и отступает, заслышав скрежет камней под подошвами моих ботинок.
Медея сидела на крыльце, обхватив голые колени руками. Ночь стояла теплая, как и всегда в это время года, и девушка не стала утруждать себя выбором нарядов, накинув лишь длинную белую рубашку, похожую и на подвенечное платье, и на саван.
Я остановился в нескольких шагах, поздоровался.
– Пришел, – тихо произнесла Медея. – Пожалел…
Мне и в самом деле было жаль ее – одинокую маленькую женщину, сидящую на пороге пустого дома посреди пустого поселка, выстроенного на пустой планете, летящей через великую пустоту в неизвестность.
Присев рядом, я обнял Медею за теплые плечи и молча поцеловал завиток волос на виске. Она повернула голову. В ее глазах жил все тот же мрак, что затопил собой все вокруг.
Мы поднялись и пошли в дом. Медея не стала зажигать лампу, села на краешек кровати, спросила:
– Есть будешь?
– Нет. Ты знаешь, я…
– Иди сюда. Не надо ничего говорить. Нас ждут страшные дни…
Когда я сел рядом, она рывком сняла через голову рубашку и прижалась ко мне. Мрак обрушился на нас, затопил своей непроглядной плотью все вокруг – и остались только мы, единственные во Вселенной…
11 декабря 2207 года
Ворот собран и запущен. Работает очень шумно, при перевозке пробили трубу, и теперь черный дым из дыры низко стелется над плато, пятная наши лица сажей.
С клетью хуже. Если бы не помощь людей Шерхеля, мы бы не смогли ее сделать. Весь остаток дня ушел на размотку канатов. Завтра будем делать пробный спуск.
С Перевала приходят тревожные вести – на горизонте замечены разведывательные разъезды врага. Акка лично приказала отправить батальон под командованием Мелеха Хаддама и один из бронепоездов в номерной поселок, отстоящий от перевала на сорок километров. Этот полк и орудия бронепоезда должны прикрывать людей, работающих на разборе меднодорожного пути. По мне – так они занимаются бессмысленным делом. Если мы победим (что при нынешней организации обороны и настрое людей представляется мне маловероятным), то дорога понадобится, если нет – свободники все равно захватят весь снятый металл и быстро восстановят пути. Кроме того, дробить наши силы не самое верное решение – батальон Хаддама может попасть в окружение.
Вечером выяснилось, что батальон «Горгона», в котором служит Медея, переведен на казарменное положение и дислоцируется на Перевале, в той самой Южной башне.
Я не пошел туда. Представил себя, топчущегося с цветами у ворот башни, любопытные взгляды из бойниц, хихикающих часовых и – не пошел.
12 декабря 2207 года
Спустили клеть. Подняли. При этом историческом событии присутствовал Борчик и седой араб из Комитета общественной безопасности, что выдавал мне документы. Как-то не очень понимаю повышенный интерес отцов-командиров к Обрыву и нашему подъемнику.
После успешных испытаний вниз «прокатились» пятеро добровольцев. Говорят – внизу густой кустарник, не пройти. Отправил туда почти весь взвод под командой Цендоржа, с топорами и лопатами – пусть расчищают площадку и прорубают тропу.
С Обрыва людей внизу почти не видно. Высота завораживает. Кажется, что ты стоишь на краю мира, а там, двумя километрами ниже, совсем другая планета, может быть, даже Земля…
Впрочем, на этих равнинах под Обрывом наши колонисты уже бывали, и не раз. Там тоже есть прыгуны, встречаются стайные хищники, рыжие, похожие на бесхвостых лисиц, есть другие животные и очень много птиц.
Если идти по равнине от Обрыва на север, то примерно через двести пятьдесят километров упрешься в океан. Мне рассказали, что год с лишним назад на побережье обосновались несколько сотен семей, поселившихся в трех отстоящих друг от друга на небольшом расстоянии деревнях. Эти деревни и есть наша цель.
Вечером подняли ребят наверх. Все выглядят очень уставшими, но Цендорж доложил, что задание выполнено и теперь все готово. Стало быть, завтра мы покинем плато и уйдем на север.
13 декабря 2207 года
Утром в Горную республику отбывает Сокол. По этому поводу Акка провела короткое совещание, на котором еще раз огласила нашу доктрину на ближайшее время: мы тут держимся не менее двух-трех месяцев, а они там, за горами, готовят армию и не позднее апреля выходят в тыл свободникам, окружают их и прижимают к Перевалу. После разгрома основных сил противника наши победоносные (она так и сказала – «победоносные»!) войска идут на запад, штурмовать логово императора Сычева.
Проход в горах должен быть взорван только в случае явной угрозы прорыва свободников через Перевал. Шерхелю надлежит все время осады вести бесперебойное производство оружия, доспехов и обеспечивать их отправку в Горную республику. Вот, собственно, и все.
Потом последовало некое количество бла-бла-бла со стороны нашего командующего Борчика, блиц-банкет, на котором Акка подчеркнуто не смотрела в мою сторону, а Зигфрид сидел мрачнее тучи. Наконец, члены Сокола и служащие министерств и департаментов погрузились на повозки, и кортеж, надо сказать, весьма и весьма многолюдный, двинулся на юг, к горам.
Я вернулся к подъемнику, где Цендорж, помахивая палкой, в полном соответствии с тезисом «солдат без дела – гарантированное преступление» обучал бойцов простейшим приемам владения оружием. В общем-то нам нужно было только подготовить продовольствие и теплые вещи на случай холодных ночевок – и можно было выступать, но тут явился посыльный от Борчика. Командующий требовал меня незамедлительно.
Аудиенция состоялась в бывшем кабинете Акки. По пути туда я заметил, что количество стражи и безопасников (их легко можно было отличить по чешуйчатым доспехам) и в Доме Совета, и вокруг него увеличилось в несколько раз.
Борчик, улыбаясь с таким видом, будто его заставляют это делать, выбрался из-за стола, сделал мне навстречу несколько шагов:
– О, сержант! Рад сообщить вам, что командование высоко оценило ваши усилия. Вы доказали, что в состоянии решать самые сложные и ответственные задачи. Своим приказом я присваиваю вам звание старшего сержанта и…
Он проворно повернулся на каблуках, подскочил к столу и крикнул в переговорную трубу:
– Где у нас дислоцирован батальон «Горгона»?
– В составе гарнизона Южной башни, – глухим голосом ответил невидимый помощник Борчика.
– Ага! – обрадовался он. – Стало быть, вы, Елисеев, и вверенный вам взвод поступаете в распоряжение начальника гарнизона Северной башни.
Сердце мое, в какой-то момент забившееся слишком часто, замерло. Я сжал кулаки, развернулся и пошел к дверям.
– Э, Елисеев! – завопил за моей спиной Борчик. – Я вас не отпускал! Стоять!
Я остановился, повернулся и замер, глядя поверх прилизанной головы этого попугая.
– Что у вас за вид? Где дисциплина? – начал разоряться Борчик. – Идет война! Мы не можем позволить себе…
– Разрешите идти, господин верховный главнокомандующий? – стараясь говорить как можно ровнее, произнес я.
Читать бесплатно другие книги:
