Люблю и ненавижу Лайт Виктория

8

Прогноз доктора Салливана сбылся со стопроцентной точностью. Миссис Джеймс Дилан была очень спокойна остаток ночи, а утром не вспоминала об истерике. Она вообще была не в состоянии думать о чем-либо. Потому что, когда на следующее утро Карен, совершая обязательный обход перед сдачей смены, зашла к ней в палату, миссис Дилан была мертва уже несколько часов.

Карен была в то утро на седьмом небе от счастья. Они с Эдом проговорили всю ночь. Он делился с ней своими планами на будущее, рассказывал о том, как много значит для него работа. Карен твердо знала, что перед Эдуардом Салливаном открываются блестящие перспективы. Она безумно гордилась им.

Эд рассказывал, а Карен внимательно слушала его, ловя каждое слово. Он делится с ней самым сокровенным, значит, доверяет и любит. Что по сравнению с этим чудом небольшое пренебрежение служебными обязанностями?

Какая слепота! Как посмела она забыть о том, что она в первую очередь врач, а потом уже возлюбленная? В то время, когда она наслаждалась ласками Эда, эта женщина, такая молодая и красивая, умирала здесь одна…

Карен опрометью бросилась из палаты. Быстрее предупредить Эда, пока еще никто не знает об этом.

Салливан стоял в холле и шутил с Самантой Джой, которая подошла десять минут назад. Она заступала на дежурство сегодня с утра, и если бы не благородное предложение доктора Салливана, ей бы пришлось выйти раньше и провести в больнице всю ночь. Джессика Снуч уже сообщила ей о своих подозрениях насчет Эдуарда и Карен, и Саманта вовсю присматривалась к красавчику-доктору, надеясь по выражению его лица угадать правду.

Под глазами Эда залегли темные круги, но это еще ничего не объясняло. После ночного дежурства любой бы выглядел плохо. Саманта не могла дождаться появления Карен. Она была уверена, что тогда сразу поймет, произошло ли между ними то, о чем говорила Джесси, или нет.

Но когда в холл влетела Карен с побелевшим как мел лицом и отозвала в сторону доктора Салливана, Саманта была разочарована. Пока ничего конкретного нельзя было сказать. Они оба вели себя как обычно. Но Саманта пообещала себе глаз не спускать с этой парочки.

Она еще не знала, что вскоре напрочь позабудет о своем намерении.

– Эд, миссис Дилан умерла, – выпалила Карен, как только они с Салливаном отошли на безопасное расстояние.

Почему-то Карен чувствовала, что вначале должен узнать он, а потом уже все остальные.

– Что? – На лице Салливана застыла улыбка, только сейчас она стала напоминать звериный оскал. – Что ты такое говоришь?

– Я зашла сейчас к ней, а она мертва, – голос Карен задрожал. – Уже холодная…

Салливан не дослушал Карен и побежал к лифту. Она бросилась за ним, сознавая, что должна была попытаться оказать бедной миссис Дилан первую помощь.

Они влетели в палату почти одновременно. Молодая женщина лежала на кровати. Карен впервые заметила, что ее лицо приобрело синюшный оттенок. Салливан оттянул зрачок, потом снова. Потрогал щеку мертвой женщины.

– Да, это конец, – произнес он сдавленно.

Он повернулся к Карен, и девушка прикусила руку, чтобы сдержать крик. Лицо Эда посерело. Она не узнавала человека, который стоял перед ней.

– Что же делать, Эд? – прошептала Карен. Это все было так нелепо, бессмысленно, неправильно. – Что же делать?

– Ничего, – проговорил он изменившимся голосом. – Проведут вскрытие, выяснят, в чем причина.

Карен видела, что он страдает. Но как помочь? Что сказать?

– Ведь ночью с ней все было в порядке, – глухо произнес он. – В чем дело? С ней ничего не было!

Он со всей силы ударил кулаком в стену. Хрупкая больничная стена содрогнулась.

– Эд, дорогой, такое иногда случается, – залепетала Карен в тщетной надежде принести ему облегчение. – Ты же не мог знать…

Она шагнула к нему, протянула руку и дотронулась до его плеча. Салливан вздрогнул, отшатнулся от нее.

– Что ты понимаешь!

Через секунду он уже выбежал из палаты. Карен закусила губу. Эд прав, совершенно прав. Ей никогда не понять, что значит, когда внезапно умирает твой пациент. Карен похолодела. Теперь события этой ночи, такие сладкие и значительные для нее, всегда будут неразрывно связаны для него со смертью миссис Дилан.

Девушка робко подошла к кровати. На лице покойницы застыло злобное выражение, но Карен не удивляло это. Каково это, умирать в расцвете молодости и красоты, одной, в полутемной палате захудалой больницы? Какие видения проносились перед ее глазами в предсмертный час? Что она вспоминала?

Карен почувствовала во рту вкус крови и поняла, что прокусила губу. Она взяла салфетку, промокнула рот. Потом закрыла лицо миссис Дилан краем одеяла.

Прекрасный сон закончился. Пора было просыпаться.

Следующие два часа были кошмаром. Карен хотелось спрятаться ото всех, а ей приходилось передавать смену и даже принимать пациентов. Госпиталь постепенно наполнялся людьми. Амбулаторные пациенты приходили на процедуры, и им было не понять, почему всегда такая вежливая и приветливая Карен едва замечает их сегодня.

Наконец она освободилась. Карен побродила немного по госпиталю в надежде встретить Эда, но его нигде не было видно. Краем уха она слышала, что вскрытие Ланы Дилан назначено на два часа дня, но сил оставаться и дожидаться его результатов у нее не было. Карен попрощалась со всеми и ушла домой.

Однако дома было еще хуже. Не знать, где он, как он что, что делает и чувствует, было ужасно. Карен боялась совершить непоправимую ошибку. Счастье казалось неизбежным, а теперь она уже не была ни в чем уверена. Работа так много значит для Эда, кто знает, не обвиняет ли он ее в том, что случилось сегодня ночью. Может быть, если бы он уделил миссис Дилан больше внимания, она была бы сейчас жива. Но Эд так торопился к Карен, что не заметил, что творится с его пациенткой.

От таких мыслей Карен хотелось выть. Она бесцельно бродила по квартире, перекладывая вещи с места на место. Незаметно наступил вечер. Карен больше всего на свете хотелось позвонить в госпиталь и узнать о результатах вскрытия. Лучше всего было бы поговорить с Эдом. Но она боялась. Вдруг ему покажется, что она слишком любопытна и лезет не в свое дело? Нет, ее удел терпеливо ждать. Ждать и надеяться на то, что это всего лишь маленькая тучка на ее жизненном небосклоне и когда-нибудь этот кошмарный эпизод навсегда сотрется из ее памяти.

Первой домой вернулась миссис Кордейл. Она по привычке принялась ворчать, но Карен почти не слышала ее. Впервые в жизни она пропускала слова матери мимо ушей. В девять вечера пришла Энни. Сразу с порога она возбужденно затараторила что-то. Карен в своей комнате не могла разобрать, о чем речь. Но по возгласам матери поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

– Карен, Карен! – позвала ее миссис Кордейл.

Карен с трудом поднялась с дивана и вышла в коридор. На улице прошел небольшой дождик, и с ботинок Энни натекла целая лужа. Но она по-прежнему стояла у входа и со смешанным выражением любопытства и упрека смотрела на сестру.

– Тебя там спрашивает какой-то мужчина, – наконец сказала она. – Симпатичный. Но очень мрачный…

Карен нахмурилась.

– Он сидит на скамейке около дома, – пояснила Энни. – Спросил меня, не знаю ли я Карен Кордейл. Я сказала, что я ее сестра. Надеюсь, ничего страшного?

Карен молчала. Она пыталась сообразить, кто это может быть.

– Ты никогда не говорила нам, что у тебя есть поклонник, – продолжала Энни. Она была немного обижена упорным молчанием Карен. – Ты могла бы быть и пооткровеннее с нами…

Миссис Кордейл энергично закивала, соглашаясь с дочерью. Ох уж эта тихоня Карен!

– Как он выглядит? – спросила Карен. – У меня нет никаких поклонников, и я никого не жду.

– О, ужасно симпатичный, светленький, в очках, – с энтузиазмом принялась описывать Энни внешность незнакомца. – Намного выше меня…

Карен уже не слушала. Она схватила плащ с вешалки и выбежала из квартиры. Это мог быть только Эд. Она нужна ему, раз он разыскал ее дом. Он ждет ее…

Карен в мгновение ока сбежала вниз. Ее догадка оказалась правильной. На скамейке возле ее дома сидел Эдуард Салливан в незнакомой Карен темно-синей рубашке и ковырял землю носком ботинка.

– Привет, – прошептала она непослушными губами, не понимая, что сильнее – радость от того, что Эд все-таки пришел, или боязнь того, что он может сказать ей сейчас.

– Привет.

Салливан неловко поднялся.

– Я не отвлекаю тебя от дел? – вежливо спросил он, словно был случайным знакомым, просто заглянувшим на огонек.

Карен отчаянно замотала головой, чувствуя полнейшую беспомощность.

– Мне захотелось тебя увидеть, – произнес он безжизненно, глядя куда-то вдаль.

Карен с усилием проглотила комок в горле, мешавший говорить.

– Что-то случилось? – прошептала она.

Что-то действительно случилось, иначе он не пришел бы сейчас к ней, и не стоял бы потерянно на не по-летнему пронизывающем ветру. Если бы все было в порядке, он дождался бы завтрашнего дня, когда они бы встретились в госпитале. Какую горестную весть он принес с собой?

Карен была настолько уверена, что Эд пришел сказать, что их совместная ночь была ошибкой, и что он очень сожалеет о том, что поддался искушению, что не сразу поняла истинный смысл его слов.

– Это я убил ее, Карен. Я убил ее…

Когда же смысл сказанного в полной мере дошел до нее, у нее перехватило дыхание.

– О чем ты говоришь?

– Я убил ее, – повторил Эд упрямо.

В следующую секунду Карен уже была в его объятиях, обнимая его, целуя, шепча ласковые слова утешения.

Когда они оба немного успокоились и сели на скамейку, Салливан рассказал ей подробности. Вскрытие показало, что миссис Джеймс Дилан умерла от отравления. Оказывается, у нее была аллергия на один из компонентов успокоительного, которое он вколол ей ночью. Об этой особенности было упомянуто в ее карточке. Видимо, женщина сама сказала об этом, когда ее привезли в больницу. Но Салливан слишком торопился к Карен, чтобы проверить это. Кто мог предположить, что у молодой, полной сил женщины аллергия на очень распространенный препарат? Страшное заблуждение.

– Я должен был проверить, – бормотал Салливан, машинально гладя волосы Карен. – Я должен был проверить. Но откуда я мог знать, что она не переносит этот чертов антибиотик. Это так редко бывает…

Сердце Карен разрывалось от боли за него. Любой их врач мог оказаться на его месте. Почему именно Эдуард Салливан допустил роковую оплошность? Как же ему теперь жить после этого?

– Эд, милый, любимый, все устроится, – твердила Карен, неистово целуя его глаза и губы. – Ты не виноват, это случайность. Как ты мог знать?

– Я должен был проверить! – воскликнул Салливан с горечью, отталкивая от себя Карен.

Это ранило ее сильнее всего. Все, что угодно, лишь бы он позволил ей быть рядом, разделить эту ношу. Только бы он разрешил ей помочь ему.

Но Салливан уже опомнился, привлек ее к себе снова.

– Прости меня, прости, – забормотал он. – Мне так тяжело…

Карен замерла в его руках, удивляясь тому, что даже в таком состоянии способна испытывать радость от его прикосновения. Она прижалась к груди Эда и слушала неистовые удары его сердца. Как он это переживет? – вертелось у нее в голове. Как он это переживет?

И тут новая ужасная догадка пронзила ее. Помимо угрызений совести есть беда пострашнее. Как это происшествие отразится на его карьере? О какой карьере вообще будет идти речь? Разве ему позволят дальше практиковать? Пусть Эд совершил ошибку не на операционном столе, но разве люди будут доверять врачу, который был недостаточно внимателен к пациенту? Наверняка созовут независимую медицинскую комиссию, и посторонние черствые люди будут копаться в событиях прошлой ночи, пытаясь разобраться с причинами, которые привели к трагедии…

Он этого не переживет. Карен закрыла глаза. Он, Эдуард Салливан, гордость и надежда хантервильского госпиталя, их звезда и любимчик, будет обвиняемым на позорном процессе, который оставит несмываемое пятно на его репутации.

А ведь на самом деле виновата в этом она. Карен чуть не застонала. Если бы Эд не решил устроить эту романтическую ночь, если бы она настояла на том, чтобы они не пили, если бы он вообще не заинтересовался ею…

Миллионы «если» и ни одной возможности повернуть время вспять.

Как он должен ненавидеть ее сейчас! И в то же время он обнимает ее, ищет у нее поддержки…

– Эд, я так виновата перед тобой, – громко всхлипнула Карен.

Он встрепенулся и опустил глаза на Карен, полулежащую у него на руках.

– Эд, это все из-за меня, – простонала она.

– Не говори ерунды, – строго сказал он. – Я должен был соображать, что делаю.

Салливан стиснул зубы так, что на скулах образовались желваки. Карен хотелось сказать ему, что она будет любить его независимо от того, что произойдет дальше. Будет ли он блестящим хирургом или нет. Что ей все равно, какова будет его репутация в глазах всего мира.

Но в то же время она знала, что вся ее любовь для Эдуарда Салливана будет очень слабым утешением. Работа слишком много для него значит. Карен сама мечтала стать врачом, и ей были понятны его чувства. Эд сломается, если его лишат возможности работать в больнице. Это была его стихия. Он не должен покидать ее.

И словно в подтверждение ее мыслей, Салливан прошептал, обращаясь к самому себе.

– Эта комиссия меня убьет…

– Какая комиссия? – быстро спросила Карен.

– По расследованию причин смерти Ланы Дилан, – пояснил Эдуард. – Думаю, мне не стоит больше думать о карьере хирурга. Ни одна уважающая себя больница не возьмет меня на работу.

Сказано это было все очень спокойно, но Карен предпочла бы, чтобы Эд ругался и стонал. Смертельным холодом веяло от его хладнокровия.

– Эд, это невозможно… – Голос Карен сорвался.

Она встала перед ним на колени, не чувствуя влажной земли. Отчаяние, охватившее ее душу, было слишком велико, чтобы она могла обращать внимание на подобные мелочи.

– Не грусти, малышка. – Салливан потрепал ее по щеке. – Я выживу… Наверное.

И тут Карен осенило. Ведь выход есть. Как же она сразу не сообразила? Она даже чуть не рассмеялась вслух, таким простым и легким показалось ей это решение.

– Эд, дорогой, любимый мой, – залепетала она, прижавшись к нему, обхватив его руками, словно защищая своим телом от всех напастей.

Карен целовала его руки, куртку, волосы. Она будто обезумела.

– Эд, милый, послушай меня, ладно? – бессвязно бормотала Карен. – Я сама все скажу, а ты слушай и соглашайся, хорошо? Поверь мне, любимый, так будет лучше. Я люблю тебя, Эд, дорогой мой, я все устрою…

Она говорила и говорила, и почти ничего нельзя было разобрать из ее речи. Но, видя ее состояние, Салливан послушно кивал и шептал слова согласия.

9

Утро выдалось на редкость солнечное и теплое, в первый раз по-настоящему летнее. Карен шла на работу с легким сердцем. Всю ночь она думала о своем решении. Это будет тяжело. Очень тяжело. Последствия даже страшно представить. Но зато она поможет Эду и сохранит их любовь. Он не должен пострадать из-за такого пустяка…

Карен немедленно укорила себя за то, что думает о смерти миссис Дилан как о пустяке. Да, ее гибель – страшная трагедия. Но это ни в коем случае не должно отразиться на Эдуарде Салливане.

В клинике Карен встретили настороженные взгляды. Все уже знали о происшествии и о назначенной комиссии и боялись проявлять какие-либо чувства до получения результатов. Это лишь убедило Карен в правильности ее решения. Если станет известно, что Эд сделал роковой укол, он превратится в изгоя. Никто из тех, кто раньше заискивал перед доктором Салливаном, не захочет общаться с ним, и его дурная слава будет лететь впереди него.

Нет, только не это.

– Карен, все собираются в кабинете доктора Мелтона, – сообщила ей Джессика в регистратуре. – Держись, все будет хорошо.

Карен жалобно улыбнулась. Это было первое выражение сочувствия. Много ли его останется на ее долю, когда она воплотит в жизнь свое решение?

– А Эд… доктор Салливан уже там? – спросила она, в первый раз не смущаясь из-за оговорки. Почему-то сейчас ей уже не казалось жизненно важным скрывать свои отношения с Эдом.

Джессика кивнула.

– Как он?

– Не знаю. Очень бледный. Ты иди. Думаю, там ждут только тебя…

Карен переоделась и пошла по коридору к кабинету главного врача хантервильского госпиталя доктора Мелтона. По дороге она равнодушно размышляла, кого из сотрудников он выбрал, чтобы разобраться в этом деле.

Карен робко постучала в дверь и вошла. Джессика не ошиблась, все были в сборе. За столом переговоров председательствовал сам доктор Мелтон. Это был невысокий полный мужчина, подававший большие надежды в молодости, но так и не пробившийся выше поста главного врача захудалой окружной больницы. Это не могло не повлиять на его характер, и без того испорченный запущенной язвой двенадцатиперстной кишки. В больнице доктора Мелтона не любили, хотя побаивались и уважали. Все знали, что для него самое главное – репутация его госпиталя, и он ни перед чем не остановится, если того потребует благо больницы.

Сейчас на лице Мелтона застыло брюзгливое выражение, не обещающее ничего хорошего для всех участников вчерашней трагедии. Комиссия, которая собрались сегодня, состояла из сотрудников больницы и должна была провести внутреннее предварительное расследование. Но Мелтон знал, что этим дело не ограничится. Обязательно нагрянут проверяющие, начнут выискивать недочеты в работе. И еще неизвестно, к каким выводам они придут.

Нельзя также сбрасывать со счетов мужа покойной, некоего Джеймса Дилана. Доктор Мелтон уже успел выяснить, что это весьма богатый и влиятельный человек. Не то чтобы это имело какое-то значение, когда дело касалось справедливости, но по опыту Мелтон знал, что такой как Джеймс Дилан способен доставить хантервильскому госпиталю и его главному врачу большие неприятности. Например, подать в суд и испортить репутацию больницы. Если бы не эта дурацкая авария, Лану Дилан никогда не привезли бы в хантервильскую больницу. Она слишком плоха для людей такого уровня. А теперь получается, что им придется расхлебывать эту кашу. Почему бы Лане Дилан не умереть в каком-нибудь шикарном частном госпитале?

Мелтона можно было назвать циником, но он думал в первую очередь не о себе.

Он вздохнул и обвел мутным взглядом всех подчиненных. По его правую руку сидел Эдуард Салливан, любимчик и гордость всего госпиталя. Как неудачно, что все это случилось именно в его дежурство! Но как хорошо держится мальчик, хотя и несколько бледноват.

Дальше сидела Гортензия Макфлайер, невропатолог больницы, сухая, сдержанная женщина, питающая как и многие другие дамы хантервильского госпиталя склонность к Эдуарду Салливану. Одно время даже упорно поговаривали о том, что между ними что-то есть, хотя она старше его на добрых десять лет.

Доктор Мелтон пожевал губами. Странно, что в голову лезет всякая чепуха в такой ответственный момент.

Альберт Гэлгем, юрист больницы, занимал место слева от главного врача. Этот-то чувствует себя в своей стихии, неодобрительно подумал доктор Мелтон. Сразу видно, обожает разбирательства и хочет блеснуть на показательном процессе. Совсем не думает о том, чем это может закончиться для репутации больницы…

Рядом с Гэлгемом сидел Юджин Фауст, заместитель Мелтона. Вот этот больше походил на сурового судью, чем на врача. Фауст был хорошим специалистом, но его неприветливый нрав и неумение признавать свои ошибки самым отрицательным образом отражались на его карьере. Доктор Мелтон при всем своем уважении к Фаусту и то с трудом терпел его. Однако в таких щекотливых делах Юджин был человеком незаменимым.

– Кажется, все в сборе. Можем начинать, – сказала Гортензия, как только Карен вошла в кабинет. – Будьте любезны, присаживайтесь, мисс Кордейл.

Никто не удивился тому, что доктор Макфлайер взяла на себя роль председателя. Доктор Мелтон не особенно любил выступать, и Гортензия частенько делала это за него. Карен присела на краешек единственного свободного стула. С этого места она могла прекрасно видеть Салливана, и это придавало ей сил.

Доктор Макфлайер принялась монотонным голосом излагать всем известные факты. Карен почти не слушала ее. Сердце колотилось так неистово, что заглушало все посторонние звуки.

– … и теперь мы собрали здесь внутреннюю независимую комиссию, чтобы разобраться с подробностями этой преступной халатности и принять соответствующие меры.

Гэлгем открыл внушительного вида блокнот и приготовился записывать.

– Доктор Салливан, расскажите, пожалуйста, о событиях этой ночи, – обратилась Гортензия к Эду.

Сейчас или никогда.

У Карен перед глазами поплыли цветные круги. Но медлить нельзя, иначе Эд расскажет правду и совершит непоправимую ошибку.

– Доктор Макфлайер, позвольте мне быть первой, – сказала Карен отчетливо.

Пять пар глаз вопросительно смотрели на нее. Лишь в глазах одного человека к удивлению примешивался страх. Страх перед тем, что может сейчас произойти.

Карен сглотнула. Она сделает это ради него.

– Доктор Мелтон, доктор Макфлайер, простите, что я вмешиваюсь, но на самом деле начинать надо с меня. Вчера ночью я не посмотрела карточку миссис Дилан и вколола ей успокоительное, вызвавшее аллергическую реакцию.

И сразу стало легче. Самое тяжелое было позади.

Послышались возгласы, сидевшие за столом люди растерянно оглядывали девушку. Все были уверены в том, что виновник постарается как следует запутать комиссию. Никто не рассчитывал на откровенное признание. Более того, не было еще даже точно известно, что Карен и Салливан были ночью одни в этой части здания.

Карен знала, что сейчас они все придут в себя и начнут задавать ей неприятные вопросы. Не было ничего, что могло бы разрушить ее версию. В больнице не велось никакого видеонаблюдения. Никто не может подтвердить, что роковой укол был сделан Эдуардом Салливаном, а не Карен Кордейл.

Кроме, разве что, самого Эдуарда Салливана.

– Карен…

Она скорее почувствовала, чем услышала его голос. Лицо Эда было смертельно бледно, его пальцы судорожно вцепились в кромку стола.

Пожалуйста, не противоречь мне, молилась она про себя. Молчи. Молчи.

Салливан боролся сам с собой. О, как ясно Карен видела это! Неожиданно перед ним открылся путь к спасению. Она предлагала ему жертву. Примет ли он ее?

Карен стиснула зубы. Капельки пота проступили на лбу. Сколько еще секунд есть у них для этого немого разговора? Чья воля окажется сильнее?

Так будет лучше, Эд, дорогой, твердили ее глаза. Ты должен думать о себе…

Карен, как же так… ведь это неправда… ты не должна, растерянно отвечал он.

Тем временем Мелтон пришел в себя.

– Доктор Салливан, вы подтверждаете слова медсестры Кордейл? – спросил он сухо.

Кое-что из этого судорожного обмена взглядами не ускользнуло от его внимания. И теперь ему очень хотелось услышать Салливана.

Карен перестала дышать. В глазах Салливана промелькнула отчаянная решимость.

– Доктор Салливан, мы вас внимательно слушаем, – напомнил о себе Мелтон.

Эд нервно облизал губы и снова взглянул на Карен. Еще до того как он открыл рот, Карен уже знала, что он скажет. В этом поединке выиграла она.

– Да, доктор Мелтон, – ответил Салливан, и как слабо прозвучал его такой обычно уверенный голос! – Медсестра Кордейл сделала этот укол.

– Я так и знала, что это она! – воскликнула Гортензия Макфлайер с триумфом.

Мужчины поморщились.

– Доктор Макфлайер, я бы попросил вас сдерживаться, – сухо сказал Мелтон. – Это слишком неприятный случай, чтобы отвлекаться на эмоции.

Он принялся что-то говорить, отступив от своей привычки держаться в тени. Карен было все равно. Эд спасен, это самое главное. И теперь у него нет пути назад.

– Мисс Кордейл, потрудитесь объяснить нам события этой ночи, – произнес кто-то, кажется, Юджин Фауст.

Он как никогда напоминал сейчас обличающего судью, но Карен знала, что на самом деле он очень хорошо относится к ней и расстраивается из-за того, что она попала в беду. Не то что Гортензия Макфлайер.

– Я сидела в комнате для отдыха, – спокойно начала Карен. – Зазвонил телефон. Санитар сообщил мне, что пациентке в третьей палате плохо…

– Почему вы находились в комнате для отдыха? – резко спросил Мелтон.

– Я пила чай, – ответила Карен.

– Почему вам звонил санитар, а не из регистратуры? – это уже Гортензия Макфлайер.

– Потому что в регистратуре никого не было.

– А где была мисс Снуч? Она ведь должна была дежурить ночью?

– Джессика отпросилась чуть пораньше. Я обещала, что заменю ее.

Доктор Макфлайер нахмурилась.

– Это не по правилам. Фактически вы были единственным человеком в этой части здания.

– С мисс Кордейл был еще я, – вмешался Салливан. – А внизу дежурили санитары…

– И поэтому вы сочли возможным отпустить мисс Снуч? – Макфлайер повернулась к Эду.

Гэлгем лихорадочно строчил в своем блокноте.

– Я попросила доктора Салливана позволить мне заменить Джессику, – солгала Карен.

– Почему?

– Я хотела подработать. Мне нужны деньги.

Удивительно, как легко одна ложь тянет за собой другую. Карен всегда считала себя неискусной притворщицей, однако сейчас, перед лицом разъяренной Гортензии Макфлайер она без усилий выдумывала одну правдоподобную подробность за другой.

– Изумительно. – Ноздри доктора Макфлайер гневно раздулись. – Нашим медсестрам нужно подзаработать, и они взваливают на себя обязанности целого штата. Кажется, вчера тоже было не ваше дежурство. Вы что, мисс Кордейл, решили заменить собой весь наш персонал?

– Доктор Макфлайер! Будьте любезны воздержаться от выводов! – вмешался Мелтон.

Он был расстроен. Очень расстроен. Случившееся само по себе трагедия, а теперь выясняется, что виновата эта милая девочка. Что на нее нашло? Она всегда была такой аккуратной и внимательной…

Но все же лучше она, чем Салливан, нехотя признался себе доктор Мелтон. Возможно, дело удастся как-нибудь замять. Подумаешь, неопытная медсестра ошиблась. Надо будет посоветоваться с Гэлгемом насчет этого наедине.

Новые и новые вопросы сыпались на Карен, но она отвечала уверенно и не позволяла запутать себя. Со стороны могло показаться, что она чересчур спокойна и не испытывает должного раскаяния из-за своего ужасного проступка. Но Карен знала, что двойного спектакля ее нервы не вынесут. Ей нужно было все ее хладнокровие, чтобы не дать им заподозрить, что она лжет. Ей было не до того, какое впечатление производят ее сухие точные ответы.

Наконец все было закончено. Вина Карен Кордейл была доказана и не подвергалась сомнениям.

– Вы можете сейчас идти домой, мисс Кордейл, – подытожил Мелтон. – А мы останемся здесь и обсудим, как нам быть дальше. Надеюсь, вы понимаете, что до выяснения всех обстоятельств вы отстранены от работы.

Карен медленно поднялась. Какие там выяснения обстоятельств! Это означает, что она уволена. И она должна радоваться, если этим все закончится…

– Мы свяжемся с вами, Карен, – мягко сказал Юджин Фауст, видя измученное лицо девушки. – А сейчас поезжайте домой.

Карен вышла из кабинета. Сколько времени она провела там? Карен взглянула на руку. Всего полтора часа. Так мало… Она провела рукой по лбу. Голова горела. Что делать сейчас? Ах, да, домой. У нее была бессонная ночь, и ей необходимо отоспаться.

Карен стянула с себя униформу, неспеша оделась, радуясь тому, что пока не встретила никого из младшего персонала. Больше всего на свете она не хотела, чтобы ей начали задавать дурацкие вопросы. Она прошла мимо регистратуры, даже не взглянув на Джессику. А та была слишком занята, чтобы окликнуть Карен.

Улица встретила Карен ярким солнечным светом. Странный контраст с ее внутренним состоянием. Она немного постояла на крыльце, стараясь запомнить мельчайшие подробности этого дворика: шест с развевающимся флагом, большой щит с надписью «Хантервильская окружная больница», ряд машин скорой помощи, чуть подальше покрашенные в синий цвет скамейки в импровизированном скверике. Все покрыто зеленью, и в перерывы медсестры бегают сюда, на улицу, а не в душное маленькое кафе.

Где будет она завтра в это время? Вряд ли ее оставят в госпитале. Но ничего, она найдет другую работу. Она все вынесет ради него.

Домой Карен Кордейл шла с таким же спокойным сердцем, как и на работу.

10

Вечером к ней снова пришел Эд. Карен знала, что увидит его, но все равно ее радость была велика.

– Почему ты не предупредила меня вчера о том, что собираешься сделать, гадкая девчонка? – спросил он, судорожно обняв Карен.

– Это бы только все испортило, – улыбнулась она, ощущая необыкновенную легкость в душе. – Ты бы стал меня отговаривать…

– Зачем ты взяла вину на себя?

– Ты прекрасно знаешь, зачем. – Она отодвинулась от него и заглянула ему в глаза. – Представляешь, что они бы сделали с тобой?

– А ты? Как же ты? Теперь ты не сможешь продолжить учебу… Тебе, скорее всего, запретят работать в медицинских учреждениях…

Зачем он напоминает ей об этом? Как будто она забыла! Она рассталась со своей мечтой ради его мечты. Неужели это нуждается в объяснениях?

– Я всего лишь медсестра, – ответила Карен как можно равнодушнее. – И потом, недавно я обнаружила, что в жизни женщины бывают вещи и поважнее работы.

– Карен, любовь моя, ты – чудо! Господи, как же мне повезло с тобой…

Вот так, доктор Мелтон, думала про себя Карен. Вот это я называю счастьем. Если бы я струсила, то потеряла бы Эда навсегда. А теперь он мой. Безраздельно мой.

– Ты случайно не знаешь, что там они решили насчет меня? – спросила она чуть позднее, когда они, обнявшись, сидели на скамейке.

– Ничего определенного. Макфлайер разбушевалась, требовала суда…

Карен вздрогнула.

– Не бойся, до этого не дойдет, – поспешил успокоить ее Салливан. – Мелтон слишком заботится о репутации больницы. Если бы это был я… то есть если бы они узнали правду, то тогда трудно было бы утаить это происшествие. Я все-таки один из ведущих хирургов. А так Гэлгем считает, что можно попробовать уладить дело миром. Пока это еще не вышло за пределы больницы. Если с умом повести дело, то можно избежать больших неприятностей.