Истинный джентльмен Вуд Алекс

Я только что бессовестно предал ее, когда позволил другой женщине целовать себя. И нет никакого оправдания в том, что Селин сделала первый шаг. Я мужчина и не должен был забывать о своем долге. Селин всего лишь слабая женщина, и к ней нельзя предъявлять такие же строгие требования, как к мужчине… Слабая? Черта с два!

Я вышел из такси и решил немного пройтись пешком, хотя погода еще меньше располагала к прогулкам, чем тогда, когда мы с Селин целовались на Трафальгарской площади. Слишком холодно, чтобы чувствовать себя уютно. Но как раз то, что надо, чтобы прийти в себя. Селин словно околдовала меня. И тогда, и сейчас. Она как сирена, увлекающая сладким пением на дно морское. Ее объятия сулят неземное блаженство, но что произойдет со мной, если я кинусь в них?

Если бы только все это произошло полгода назад, в Вене или Венеции! Тогда я был готов умереть ради Селин… Но что изменилось с тех пор? Она стала менее красивой или я меньше люблю ее? Нет, она все так же хороша, и мои чувства к ней остались прежними… Но почему же у меня на душе так противно?

Я шел быстро, не смотрел по сторонам и почти у самого своего дома налетел на девушку, сиротливо стоявшую у моего подъезда.

— Извините, — смущенно пробормотал я. — Надеюсь, я не очень сильно ушиб вас…

Я осекся. Передо мной стояла Вероника. У нее был очень печальный и потерянный вид. Наверное, из-за тонкого темного шарфа, который она надела на голову.

— Привет, — сказал я еще более смущенно.

Я не сомневался, что на моем лбу крупными буквами написано «виноват». Я никогда не умел притворяться или лгать…

— Что ты тут делаешь?

— Тебя жду, — ответила Вероника побелевшими губами. — Я звонила в твое историческое общество, и мне сказали, что ты должен был прийти и не пришел… Я очень волновалась… Думала, что с тобой что-нибудь случилось… Под машину попал или еще что-нибудь в этом духе…

Она всхлипнула, подбежала ко мне и обняла. Я машинально погладил ее по голове. Милая Вероника! Твое чутье не подвело тебя. Со мной действительно кое-что случилось, и гораздо страшнее, чем автомобильная авария.

— Как видишь, я в порядке, — попытался пошутить я. — У меня просто возникли… срочные дела.

Если она начнет меня расспрашивать, я пропал, со странным равнодушием подумал я. Сейчас мне не приходило в голову ни одного дела, по которому я мог бы без предупреждения пропустить собрание Королевского исторического общества. Интересно, знает ли меня Вероника настолько, чтобы понимать это?

— Я ужасно замерзла, — прошептала она. — Давай поднимемся к тебе.

Я с радостью согласился. Это давало мне некоторую передышку. Я пошел вперед, показывая Веронике дорогу, а заодно пытаясь сообразить, в каком состоянии я оставил свою берлогу и насколько прилично привести туда гостью.

— Как у тебя красиво! — ахнула Вероника с порога.

До сегодняшнего дня она ни разу не была у меня в гостях. Не знаю, что она нашла красивого в моей совершенно обычной квартире, но мне было приятно.

— Извини, здесь может быть не прибрано, — буркнул я.

Моментная неловкость немного приглушила воспоминания о Селин и осознание собственной вины. Я подумал, что неплохо было бы угостить Веронику чаем, и отправился на кухню, не говоря ей ни слова. Только когда маленький чайник закипел на плите, я сообразил, что уходить так внезапно было как минимум невежливо.

Я быстро вернулся в гостиную. Вероника стояла в той же позе, как я ее оставил, — в самом центре комнаты, безвольно опустив руки. Жалость резанула меня по сердцу, когда я увидел ее глаза. Однажды меня занесло в питомник для брошенных собак, так вот, у псин, которые с тревожной надеждой ожидали своих хозяев, было точно такое же выражение…

— Тебе с сахаром или без? — глупо спросил я.

— Что-то случилось, Майк? — ответила она вопросом на вопрос.

Я почувствовал, что краснею. Откуда она могла узнать? Неужели нас с Селин кто-то видел и поспешил доложить Веронике? Нет, невозможно, прошло слишком мало времени. Но тогда откуда? Все дело в проклятой сердечной чувствительности. Разве я сам не знаю, как больно отзываются в душе малейшие изменения в любимом человеке?

— Нет, — пробормотал я со всей убедительностью, на которую был способен. — Почему ты спрашиваешь?

Моя фальшивая бодрость не обманула бы никого. Но Вероника была готова обманываться и с радостью проглотила ложь. Затравленное выражение покинуло ее глаза, и она радостно улыбнулась.

— Просто мне показалось, что ты сам не свой.

Скажи ей правду, нашептывал кто-то бесконечно мудрый, и коварный внутри меня. Сейчас самый подходящий момент. Она славная девушка, не годится ее обманывать. Ей будет очень больно, но все-таки не так, как если бы она узнала о твоей измене…

Все было верно, но что-то мешало мне признаться Веронике. Жалость? Трусость? Малодушие? Непонятно. Я точно знал лишь то, что никакая сила на земле не заставит меня сейчас открыть рот и рассказать ей о Селин.

Потом мы пили чай с булочками, случайно завалявшимися у меня в шкафу, и весело разговаривали. Вернее, говорила одна Вероника. Она словно избавилась от непосильного душевного бремени и торопилась наверстать упущенное. Вероника была вся поглощена свадьбой. Платье, туфли, драгоценности, подружки невесты, непременные традиции и приметы, венчание, свадебное путешествие… Ах да, и обязательный трехъярусный торт с фигурками жениха и невесты.

Вначале я прикладывал колоссальные усилия, чтобы внимательно слушать Веронику и вовремя поддакивать, но потом ее милая незатейливая болтовня увлекла и меня. Как горят ее щечки, когда она с упоением описывает предстоящее торжество! Сразу ясно, что в этой девушке нет ни капли притворства. Она по-настоящему и любит, и ненавидит. Она ни за что не будет скрывать свои чувства. Я мог бы многому у нее научиться…

Чай был давно выпит, а булочки съедены, но мы с Вероникой по-прежнему сидели на диване в моей гостиной. За окном сгустился сумрак, то ли потому, что подошло его время, то ли из-за проливного дождя… Было удивительно уютно сидеть в тепле на мягком диване и слушать, как дождевые капли барабанят по жестяному подоконнику. Я не включал свет. Полумрак гостиной как нельзя лучше отвечал моему настроению. А что касается Вероники… она буквально излучала энергию, и ей не нужны были ни солнце, ни искусственное освещение, чтобы светиться и дальше.

Мы сидели очень близко друг от друга. Я чувствовал горячее бедро Вероники. Иногда она, жестикулируя, задевала меня рукой. Странное это было ощущение. Дождь за окном, потоки воды по стеклу, темная комната, полное нежелание включать свет, прелестная молодая женщина с горящими глазами рядом со мной…

Мною овладевало какое-то сонное безразличие, и в то же время никогда мои чувства не были так обострены. Я отчетливо видел черные завитки волос у уха Вероники и вдыхал сладковатый аромат ее духов. Мне казалось, что я могу предугадать ее следующий жест и реплику. Вот она снова взмахнула рукой, слегка задев мое плечо… Вот она машинально поправила юбку, которая уползла намного выше колен…

Я откинулся на спинку дивана, и Вероника, благодаря ярким уличным фонарям, была передо мной как на ладони. А она все-таки очень красива. Не зря ее называют первой красавицей Лондона… И она полная мне противоположность, такая веселая, бойкая, живая. Она смотрит на мир, как годовалый малыш на погремушку, и говорит ему: «А ну-ка, что еще ты можешь мне показать?» Конечно, она эгоистична, но не так, как большинство людей. В ней нет ничего противного или чрезмерного. Может быть, она не вызывает такого благоговения, как Селин, но зато она гораздо более близкая и естественная.

Селин… Впервые с тех пор, как я увидел ее в парижском театре, воспоминание о ней не отозвалось болью в моем сердце. Какие разные женщины вдруг заинтересовались мной! Что во мне такого, что привлекло и знаменитую певицу, и эту светскую красавицу? Я ведь знаю, что за Вероникой ухаживали очень достойные молодые люди, не чета мне. Но она выбрала меня. Ох уж мне эти законы природы, никогда человеку в них не разобраться.

Внезапно я осознал, что Вероника молчит. Неужели она о чем-то спросила меня, а я задумался и все пропустил? Теперь она ждет ответа, а я выгляжу в ее глазах полным дураком, потому что молчу…

— Майк… — начала Вероника, но голос ее дрогнул.

Наверное, мне следовало что-то сказать, но все слова почему-то вылетели у меня из головы. Вероника придвинулась ко мне еще ближе, и я понял, что она ждет от меня не слов, а действий. Джентльмен во мне возмутился, но мужчина потянулся к Веронике и обнял ее.

Она замерла в моих объятиях. Я ощущал сквозь одежду жар ее тела, который постепенно передавался и мне. Руки Вероники обвились вокруг моей талии, а губы уткнулись мне в шею. Эта ласка была мне знакома, Вероника уже несколько раз вот так застывала, прижавшись ко мне. Но сегодня все было по-другому. Не знаю, что было причиной — дождь, темнота, грустные глаза Вероники или же страстные поцелуи Селин (что совсем плохо), но со мной творилось нечто странное. Привычная выдержка отступала, растворяясь в тепле девушки. Я чувствовал, что теряю контроль над собой и что мое тело начинает жить по своим законам. Я искренне думал, что могу держать в узде плотские желания, но сейчас они рвались наружу, заставляя меня послать к черту все, во что я верил…

Я поцеловал Веронику в лоб, но вместо того, чтобы немедленно отстраниться, как я обычно делал, я склонился ниже к ее лицу и нашел ее губы. Они были мягкими и нежными, и хотя я уже неоднократно целовал их, сейчас они показались мне совсем другими. Может быть, потому, что мне хотелось дотронуться до них?

Что ты делаешь? — вопил кто-то внутри меня. Твои губы еще помнят поцелуи Селин. Как ты смеешь целовать Веронику, когда перед глазами стоит образ другой женщины? Но крики эти становились все слабее и слабее. Вероника немедленно откликнулась на мою робкую ласку. Со всем пылом любви она ответила на мой поцелуй, и угрызения совести сгинули без следа в этом потоке.

Мы целовались как в первый раз. Страсть Вероники проникала в меня, разжигала во мне огонь, который невозможно было погасить. Я обнаружил, что мои руки не слушаются приказов разума и весьма вольно обращаются с телом Вероники. Тонкость ее талии, округлость ее бедер безмерно восхищали меня… Она была такая нежная, хрупкая, столь непохожая на меня, и все же в ней крылось нечто, чего жаждала моя плоть, жаждала неистово и требовательно. Древние могучие инстинкты, гораздо более сильные, чем воспитание или нравственные принципы, вдруг заговорили во мне. Я стал первобытным самцом, для которого не существует ни сердца, ни разума, ни уж тем более приличий. Он выбирал самку и брал ее, невзирая на ее сопротивление…

Мне было намного проще. Моя самка не только не сопротивлялась, но и всячески распаляла меня. Конечно, не намеренно. Но самая невинная девушка не может не догадываться, как ее прикосновения действуют на мужчину. Она прижималась ко мне, и у меня перехватывало дыхание каждый раз, когда я ощущал мягкие округлости ее тела. Ее изящные пальчики перебирали мои волосы, и у меня мутился разум. Ее губы были так близко от моих, что я не мог бы от них оторваться, даже если бы захотел. Куда бы я ни повернулся, всюду была Вероника; гостиная до краев была полна ее запахом, ее руками, ее пушистыми волосами, ее губами, то робкими и неловкими, то смелыми и опытными…

Покой, что я ценил выше всего на свете, был безвозвратно нарушен. Я мнил себя существом высшего порядка, даже в моей любви к Селин было больше платонического преклонения, чем физического желания. Но я ничем не отличаюсь от других мужчин, потому что желание обладать все же перевесило для меня все остальные соображения…

Мои руки нащупали застежку на юбке Вероники и нетерпеливо рванули ее вниз. Скрип молнии несколько отрезвил меня. Что я собираюсь делать? Как низко воспользоваться любовью женщины. Я же знаю, что не встречу у Вероники отказа… Я замер, и Вероника тут же ощутила смену в моем настроении.

— Мы же все равно скоро поженимся, — мягко произнесла она. — Я люблю тебя, Майк.

Этого было достаточно, чтобы рухнули последние сомнения. Крепость была взята без единого выстрела. Пора было посмотреть правде в глаза. Я хочу Веронику так же, как она — меня, а о том, правильно это или нет, я подумаю потом…

Мы удивительно быстро избавились от одежды. Тело Вероники оказалось еще красивее, чем можно было предполагать, глядя на нее. Все его изгибы были словно специально созданы для моих ладоней, ее кожа горела под моими руками и губами… Страсть звала меня, требовала решительных действий. Невозможно противиться столь настойчивому зову природы. Я старался быть нежным и аккуратным, но при всем своем желании мужчина не всегда может предотвратить боль…

Вероника лишь на секунду напряглась в моих объятиях. Я целовал ее шею и шептал ласковые слова, какие еще ни разу не говорил ей. Любимая, хорошая, дорогая, славная… В такие минуты мужчина способен сказать все, что угодно. Его нельзя обвинять в неискренности — он верит в то, что говорит. Мгновения физической любви — удивительное время. Испытываешь и невероятную легкость, и признательность, и желание хоть как-то отблагодарить ту, которая подарила такое блаженство. Если я когда-нибудь и любил Веронику Маунтрой, то это было в тот момент, когда она, обнаженная, лежала на диване в моей гостиной…

Я не торопился вставать и зажигать свет. Головка Вероники покоилась на моем плече. Я чувствовал себя крепко связанным с ней, и, странное дело, пока мне нравилось это ощущение. Эта девушка настолько любит меня, что полностью доверилась мне. Я был не только ее первой любовью (в чем я не был до конца уверен), я стал ее первым мужчиной (а вот в этом я мог не сомневаться). Я чувствовал ответственность за нее. Теперь она — моя женщина, мы едины с ней и плотью и духом. Ее судьба стала моей судьбой…

И тут, словно немой укор, передо мной всплыло лицо Селин. Оно было невыразимо печально, но в глазах ее была не только грусть. В них был укор. Я крепко зажмурился, но видение никуда не исчезло. Почему это удивляло меня? Два с половиной года мысль о Селин была моей постоянной спутницей. Я засыпал с ее именем на устах, видел ее во сне и просыпался, представляя, что она рядом. Как я могу избавиться от нее, просто закрыв глаза? Для этого мне нужно вырезать сердце и сжечь его, а пепел развеять по ветру… Она всегда будет со мной, даже когда меня согревает тепло другой женщины…

Я вздохнул, и Вероника беспокойно заворочалась.

— Уже поздно, дорогая, — сказал я как можно мягче. — Боюсь, что тебе пора домой. Твои будут волноваться.

11

Вероника Маунтрой

Несмотря на знакомство с Селин Дарнье, ночь после ужасного приема у Агаты Саутгемптон я проспала как убитая. Зато утром дурные мысли с удвоенной силой накинулись на меня. Говорят, что при дневном свете проблемы кажутся не такими устрашающими, как глубокой ночью. По крайней мере, со мной так всегда было. Но с любовью такие штуки не проходят.

Утром я проснулась еще более встревоженная, чем вечером.

Прием у Агаты Саутгемптон был кошмаром от начала до конца. Я была не в настроении и надеялась, что вечеринка поможет мне развеяться. Как бы не так. Как только мы вошли, мы увидели эту ужасную женщину, Селин Дарнье, в честь которой Агата и устраивала прием. Она известная оперная певица. Кажется, я даже сама слышала ее когда-то. Но какая мне разница, кто она и насколько она знаменита? Майк был потрясен, когда увидел ее. В этом нет никаких сомнений. Он побелел, словно перед ним было привидение, но привидение желанное и любимое. Я слишком его люблю, чтобы не почувствовать это.

Они были знакомы до этого приема, я поняла это сразу. Майк не из тех, кто влюбляется с первого взгляда. Тем более что эта женщина не особенно красива… Неужели Элис Риччи не солгала и Селин Дарнье та самая певица, за которой Майк настойчиво ухаживал?

Расспрашивать Майка я побоялась. Да и как-то не принято откровенничать на светских приемах, вдруг кто-нибудь услышит. Я решила не обращать внимания и не думать о Селин Дарнье (хотя это было трудно, у Агаты только о ней и говорили). В конце концов, мало ли кем мог Майк интересоваться до того, как полюбил меня. В тридцать два года мужчина вряд ли влюбляется в первый раз. У него уже были какие-то страсти и переживания, разочарования и победы. Его невеста поступит мудро, если не будет придавать этому значения… А мне очень хотелось быть мудрой.

Уговоры помогли лишь чуть-чуть. Когда эта женщина, никого не стесняясь, подошла к Майку, я забыла обо всем. О правилах приличия, своем положении, логике, разуме и так далее. Больше всего на свете мне хотелось вцепиться нахалке в волосы и насладиться ее криками. Какое право она имеет смотреть на моего жениха так, словно он принадлежит ей?

Она заговорила с ним по-французски, заговорила властно и в то же время томно. Не знаю, что там она ему сказала, но Майк не позволил ей позорить меня. Да, я не говорю по-французски. Значит, разговор в моем присутствии должен вестись на английском! Ей это явно пришлось не по нраву, но она смирилась. Хотя «смирилась» — не то слово. Отпор Майка на нее совершенно не подействовал, она продолжала смотреть на него все с тем же призывом.

Бедняга Майк занервничал. Он попытался поддержать светскую беседу, но эта дрянь не делала ни малейшей попытки помочь ему. Наоборот, только все запутывала. В ее словах было столько намеков, что даже я поняла ее. Мое присутствие ей явно мешало, но я не собиралась сдаваться. Будь она хоть трижды знаменитостью, отбивать чужих женихов я ей не позволю!

У меня очень удачно разболелась голова. Если бы этого не случилось на самом деле, это стоило бы выдумать. Как истинный джентльмен Майк не мог оставаться на вечеринке, раз я плохо себя чувствовала. Что делать? Конечно, увезти меня домой! Мы извинились перед Агатой и уехали, но торжествовала я недолго. По дороге домой Майк молчал, как я ни старалась его разговорить, и забыл меня поцеловать на прощание… Это было совершенно не похоже на его обычную сдержанность. Я чувствовала, что мысли Майка витают где-то очень далеко от меня. Он просто меня не замечал!

Куда он поехал после того, как проводил меня? Домой? Обратно к Агате? Или в гостиницу, где остановилась оперная дива? Нет, я не должна унижать его ни подозрением, ни проверкой. Я не стала звонить ему домой перед сном и постаралась не изводить себя. Утро вечера мудренее, сказала я себе. Как же я ошибалась! Утром мне стало еще хуже. Я в мельчайших подробностях вспоминала слова Элис Риччи и вчерашнюю встречу. Если Майк когда-то был влюблен в Селин Дарнье, разве я могу быть уверена в том, что это чувство бесследно прошло? Эта женщина — хищница, вряд ли она легко отпускает от себя тех, кто любит ее. Она может не обращать на мужчину внимания, пока он сидит у ее ног, и заинтересоваться им, когда он попытается сбежать. Селин увидела меня с Майком, узнала, что мы скоро поженимся, и решила во что бы то ни стало разрушить нашу свадьбу!

Терпение и рассудительность никогда не были моими добродетелями. Я не знала, насколько я угадала правду, но мое предположение огнем жгло меня. Устоит ли Майк, если Селин Дарнье начнет на него охоту? А она обязательно начнет… Кого он выберет? Как мало я его знаю, чтобы предсказать его решение!

Я подошла к зеркалу и задумалась. Никогда раньше мне не приходилось сравнивать себя с другой женщиной. Я просто знала, что я красива. Я видела это, мне постоянно об этом твердили и родители, и поклонники. Все мои подруги волей-неволей признавали мое первенство. Я настолько привыкла к своей внешности, что перестала объективно оценивать ее. А теперь мне предстояла почти невыполнимая задача. Посмотреть на себя глазами постороннего человека, глазами мужчины, и понять, как я выгляжу в сравнении с Селин Дарнье.

Для начала надо было вспомнить, как выглядит моя соперница. Холодное лицо Селин как будто отразилось в зеркале рядом со мной. У нее черные волосы, в отличие от моих — абсолютно прямые. Интересно, как она умудряется делать их такими блестящими? Но зато у меня естественные кудри, которые я ни разу в жизни не завивала. Глаза. У меня — темно-карие, теплые, а у нее — стальные. Наверное, ее глаза легко меняют свой цвет в зависимости от освещения и одежды. Она была в серебристом платье, и глаза у нее серебрились. Когда она с нежностью смотрела на Майка, в них появлялась голубизна, а когда на меня — серый лед…

После получасового разглядывания себя в зеркале я поняла, что Селин Дарнье, конечно, привлекательная женщина, но я ни в чем ей не уступаю. Так что здесь дело не в красоте, а в том, кто из нас Майку больше по душе. Не могу же я его прямо спросить о том, что связывает его с Селин и как он к ней сейчас относится! Вдруг он ответит, что по-прежнему влюблен в нее, а до меня ему нет никакого дела. Тогда мне останется только пойти и утопиться. Нет, спрашивать я не буду. Я оскорблю его недоверием, а ведь Майк такой чуткий. Лучше я просто побуду рядом с ним и понаблюдаю. Если сердце Майка занято другой женщиной, я обязательно это почувствую!

Но решить это было проще, чем выполнить. Дома Майка не оказалось. Я позвонила в Королевское историческое общество, где мне сказали, что он должен был прийти на заседание и не явился. Этого было достаточно, чтобы я сошла с ума от ревности и волнения. Где он сейчас и, самое главное, с кем?

Сидеть дома в бездействии было невыносимо, и я решила предпринять хотя бы что-нибудь. Почему бы не подождать Майка у его дома? Рано или поздно он все равно будет вынужден вернуться в свою квартиру. Я только раз погляжу на него и сразу пойму, что произошло…

Майка не было очень долго, а на улице было холодно. Сильный ветер пробирал меня до костей, но решимость моя крепла, несмотря ни на что. Кафе напротив подъезда манило меня яркими огнями, но я боялась, что пропущу Майка, и никуда не уходила со своего поста. Можно было, конечно, не отпускать такси и спокойно ждать в тепле, но сейчас было поздно сожалеть об этом.

Майк появился неожиданно. Он просто налетел на меня, когда я прыгала с ноги на ногу перед подъездом, стараясь согреться. Он ужасно удивился, увидев меня, а я очень растерялась. Собиралась ведь сказать ему, что просто проходила мимо и решила заглянуть, а в результате пробормотала какую-то чушь насчет того, что очень из-за него волновалась. Майк мне поверил и ничего не заподозрил, а я все разглядывала его и пыталась уловить хоть что-нибудь, что направило бы меня на верный путь.

Я предложила подняться к нему и выпить чаю, Майк согласился. Мне показалось, что он несколько смущен, но кто знает, почему! Может быть, мое предложение показалось ему неприличным, ведь Майк опоздал родиться лет так на пятьдесят… А может быть, он внезапно вспомнил, что оставил свои носки на самом видном месте… Хотя нет, на Майка это было бы совсем непохоже.

Одним словом, я все-таки попала в его жилище! Квартира Майка ужасно похожа на него самого — такая же красивая, элегантная и безупречная. Пока Майк заваривал чай, я успела как следует все рассмотреть. Входная дверь открывается сразу в гостиную, а еще две двери ведут неведомо куда. В гостиной идеальный порядок. Большой широкий диван у окна, круглый кофейный столик, пара стульев, этажерка с книгами и забавными статуэтками. Наверняка подлинными, а не купленными в отделе сувениров. На стенах несколько гравюр, а напротив окна большущий камин. К сожалению, электрический, но выглядит совсем как настоящий.

Майк вернулся из кухни с подносом, нагруженным чайными приборами. Он пододвинул столик к дивану и быстро и проворно накрыл его. В роли официанта он был бесподобен, но я не решилась сказать ему об этом. Кто знает, как на это отреагирует его гордость… А мне сейчас как никогда нужно ему нравиться!

Мы пили чай с булочками (хотя я худею) и разговаривали. Я изо всех сил старалась казаться веселой. Я шутила и хохотала во все горло. Даже Майка заразило мое притворное оживление, и мы не умолкали ни на минутку. Но все это время я не переставала искать в его глазах ответ на главный вопрос.

За окном постепенно темнело. Пошел дождь, но я намеренно не затрагивала тему погоды. Ведь тогда выяснится, что мне давно пора идти домой. Конечно, на улице ливень, но ничто не помешает Майку вызвать для меня такси. А я совсем не жаждала попасть домой. Было бы здорово, если бы дождь затопил весь город, размечталась я, и мы с Майком оказались бы отрезанными от всех. Только он и я, и этот симпатичный камин напротив, и мягкий диван, на котором так удобно сидеть… Мы бы разговаривали бесконечно долго и иногда осторожно касались бы друг друга…

Меня вдруг бросило в жар. Мы не отрезаны от всего мира, но остальные атрибуты присутствуют. Есть и камин, и диван, и рука Майка в какой-то паре дюймов от моей… О чем он думает сейчас, когда темнота почти полностью скрывает его лицо? Может быть, он радуется тому, что я больше не могу следить за ним, и ничто не мешает ему мечтать о певице?

Я чуть не застонала от боли. Как я могу заставить его забыть об этой женщине со стальными глазами? Наверное, я кажусь ему совершенно обычной. Я не умею петь и не выгляжу как королева амазонок. Но я люблю его, люблю! Люблю так, как никакая Селин Дарнье никогда не сможет, и этого никто у меня не отнимет!

Я внезапно осознала, что уже несколько минут никто из нас не произносит ни слова. Желание быть единственной в его мыслях все сильнее терзало меня. Что мне делать, чтобы навсегда изгнать француженку из его сердца? Как привязать его к себе настолько прочно, чтобы сама мысль о побеге показалась ему кощунственной?

И тут меня осенило. Я чуть не рассмеялась вслух. Как же я наивна и глупа! Уж Селин Дарнье на моем месте точно знала бы, что надо делать. Зачем ждать до свадьбы, когда мы с Майком уже сейчас можем принадлежать друг другу? Что может нам помешать? Мы абсолютно одни. Дома меня не хватятся еще очень долго, и здесь нас не потревожат… Неужели я не сумею заставить его отбросить эту проклятую холодность? Не может быть, чтобы на него не распространялись законы плоти! Мы созданы друг для друга, и я хочу, чтобы он принадлежал мне без остатка!

— Майк… — начала я и тут же замолчала.

Хороша невеста, открыто предлагающая себя! Возможно, с другим мужчиной я не стеснялась бы в выражениях, но с Майком я просто не могла заставить себя вымолвить ни слова.

Но слова и не понадобились. Майк потянул меня к себе, и в одну секунду я поняла, что все мои колебания и страхи напрасны. Сейчас воспитание и правила приличия отошли для него на второй план. А на первом, невозможно и представить себе, была я!

Впервые с рокового объяснения на балконе я была по-настоящему и безоговорочно счастлива. Я не страдала от холодности Майкла и не ревновала его, не сомневалась и не расстраивалась. Он был моим, в той степени, в какой мужчина вообще может принадлежать женщине. Он целовал меня, и я чувствовала его нетерпение, чувствовала свою власть над ним. Сейчас не я молила его о любви и добивалась внимания, а он. Я уступила, но я же и одержала победу. В краткий миг наслаждения, о котором так много пишут в книгах, я ощущала торжество. Моя женская хитрость победила. Теперь Майк ни за что меня не бросит, ведь он джентльмен до мозга костей!

12

Майкл Фоссет

И началась у меня самая настоящая двойная жизнь. Во мне поселились два совершенно разных человека. Я перестал быть самим собой. Первый Майкл Фоссет был женихом Вероники Маунтрой и вполне искренне готовился к свадьбе. Более того, он был ее любовником и порой упрекал себя за слабость, но ничего не мог с собой поделать. Очарование юного тела Вероники оказалось слишком велико для него…

Второй Майкл Фоссет жил исключительно духовной жизнью. Можно сказать, сердечной. Им всецело владела любовь. Он парил в заоблачных высотах и если и опускался на грешную землю, то лишь для того, чтобы уступить место Фоссету Первому. Предметом его грез была, как и два с половиной года назад, некая оперная певица. Вся разница состояла только в том, что если в те времена певица снисходительно позволяла себя обожать, то теперь она прикладывала все усилия, чтобы соблазнить несчастного влюбленного.

Мы виделись с Селин каждый день. Не в театре, нет. Я не мог рисковать, появляясь на каждом спектакле. Я слышал ее всего лишь один раз, когда пришел в оперу с Вероникой и ее родителями. Им не терпелось посмотреть на заезжую знаменитость, и я не посмел им отказать. Я думал, что спектакль этот будет мукой и что я обязательно как-нибудь выдам себя, но притворство, видимо, у меня в крови. Я смог довольно равнодушно наблюдать за страданиями ее героини и даже немного покритиковать ее платье во втором акте.

Больше я судьбу не испытывал и встречался с Селин там, где нас вряд ли могли увидеть знакомые. Мы много гуляли по городу и пили портер в пабах. Для певицы Селин оказалась удивительно невоздержанна. Она говорит, что ей ужасно надоели все ограничения, и она хочет послать все к черту. Я с удовольствием рассказываю Селин о Лондоне, но вижу, что она спрашивает лишь для того, чтобы сделать мне приятное. На самом деле до Лондона ей нет никакого дела. Селин — дитя всего мира. Я уверен, даже во Франции не найдется ни одного уголка, который она с радостью назовет своим…

Каждый раз на прощание я целую ее. Вернее, она целует меня. Я и хочу, и боюсь этого. Я слишком долго ждал ее поцелуев, чтобы не наслаждаться ими. И в то же время мне страшно, что я не смогу удержаться на грани дозволенного. Каждый день я хожу по краю бездонной пропасти, а Селин медленно, но неуклонно лишает меня равновесия.

Когда я остаюсь один, я понимаю, что больше так продолжаться не может. Я не могу разрываться между двумя женщинами. Оставьте это для других, я за честную игру. Я теряю себя и предаю и Селин, и Веронику. Но как, как прекратить это? Я должен сделать выбор, но это невозможно, немыслимо!

Я не могу расстаться с Селин, потому что мужчина не может отказаться от мечты. Мне было гораздо проще раньше, когда я не верил в ее взаимность. Я знал, что между нами ничего не будет, и любил ее тихо и смиренно. Пожалуй, я стал бы Веронике хорошим мужем, а Селин бы оставалась для меня недосягаемой вершиной.

Но сейчас она слишком близко. Когда она смотрит на меня своим особенным долгим взглядом, я забываю обо всех мужчинах, на которых она точно так же смотрела до меня. Я не знаю, что толкает ее ко мне, любовь или что-нибудь более мелкое, ревность или самолюбие. Может быть и то, и другое, и третье. Но я не в силах отвернуться от нее. Она опутала меня с головы до пят, я ее раб и всецело принадлежу ей…

И все-таки долг удерживает меня подле Вероники. Я вижу ее отношение ко мне и не могу ей не сочувствовать. Я сам слишком хорошо знаю симптомы неразделенной любви, чтобы жестоко обращаться с девочкой. Я дал ей слово, она рассчитывает на счастливую жизнь со мной… Более того, она уже стала моей женой, если не в глазах закона и общества, то в моих глазах, и это стократ усугубляет мою вину перед ней. Разве могу я сейчас признаться ей в том, что люблю другую?

Конечно, сейчас отношениям между мужчиной и женщиной уже не придают такого значения, как еще лет тридцать назад, но для меня неважно, что скажут и подумают другие. Я все решаю для себя сам. И я взял на себя ответственность за Веронику, когда в тот памятный вечер… гм. Я совершенно запутался, и только одно утешает меня — что в физическом смысле я Веронике по-прежнему верен. Как бы ни влекло меня к Селин и какие бы усилия она ни прилагала, мне удается избежать соблазна. Я отказываюсь заходить к ней в гримерку, я никогда не захожу в ее отель дальше входных дверей, я вежливо уклоняюсь от совместных поездок за город. Если Селин и удивляет мое поведение, она этого ничем не выдает.

Я знаю, я должен на что-то решиться. Долго так продолжаться не может, Я должен сам сделать выбор, до того как меня вынудят обстоятельства. Что дороже, любовь или честь? Кто мне ближе, Селин или Вероника? Я должен что-то сделать, иначе скоро я просто возненавижу себя…

И все-таки обстоятельства меня опередили. Так мне и надо.

Я так старательно оберегал себя и Селин от встреч с моими знакомыми, что совершенно забыл о другой категории людей, которые буквально преследовали Селин своим вниманием. Журналисты. Желтая пресса с жадностью ухватилась за приезд французской оперной дивы. Красивая молодая женщина с голосом ангела, приковывающая к себе все взгляды. Достаточно для того, чтобы состряпать про нее пару-тройку незатейливых историй, а заодно и последить за ней, вдруг всплывет что-нибудь настоящее, сенсационное. Когда в очередном номере «Дейли миррор» я обнаружил подробный отчет с фотографиями одного из наших свиданий с Селин, мне оставалось только винить себя.

В тот день мы отправились исследовать лондонские парки, но надолго застряли в Кенсингтонском. Волшебное место! Того и гляди, из-под какой-нибудь коряги вынырнет смешливый эльф и начнет корчить рожицы. Селин до слез смеялась над моими рассказами и называла меня фантазером. Что поделаешь, французский прагматизм.

Однако оказалось, что невидимые существа все же присутствовали в тот день в Кенсингтонском парке. Они прятались за деревьями и скамейками и походили не на легкокрылых обитателей полей и лесов, а на незаметных молодых людей с фотоаппаратами вместо пуговиц пальто.

Статья называлась «Таинственный друг Селин Дарнье». Вполне возможно, что газетчики еще не выяснили, кто я такой. Но по фотографиям меня можно было легко опознать. На снимках мы с Селин держались за руки, я подавал ей руку, помогая перейти через небольшой мостик. Мы одновременно склонялись над редким растением, и наши щеки соприкасались… Удивительно, как еще не была напечатана фотография нашего прощального поцелуя! Хотя, кажется, как раз в тот день мы с Селин и не целовались. Она спешила на репетицию, и нам было просто некогда!

Я прочитал статью, где откровенно говорилось о нежных отношениях между звездой мировой оперной сцены и загадочным английским джентльменом. Описанию моей «утонченной аристократической» наружности был посвящен целый абзац. Честное слово, если бы не Вероника, я бы даже получил удовольствие от этой статьи. За всю жизнь на меня не свалилось столько лестных эпитетов.

Конечно, оставалась слабая надежда на то, что Вероника не читает «Дейли миррор». Это бульварное чтение не для нее. Но я-то купил газету, хотя тоже обычно в руки ее не беру. Просто на этот раз мое внимание привлекла отличная фотография Селин на первой странице, и я подумал, что было бы неплохо приобрести ее на память… Эх. А в довесок к ее фотографии получил романтическое описание нашего действительно романтического дня и несколько своих снимков. Кто гарантирует, что Вероника точно так же случайно не купит «Дейли миррор»? Или кто-нибудь другой не купит этот номер для нее? Ее подруги наперегонки побегут, чтобы сообщить ей поразительную новость… Бедная моя девочка!

Первым побуждением было броситься к телефону, но я благоразумно сдержал его. Что я скажу Веронике? Милая, если тебе на глаза вдруг попадется «Дейли миррор», немедленно выкини ее? Или: Все, что написано в сегодняшней «Дейли миррор», — гнусная ложь? Но ведь мне лучше чем кому бы то ни было известно, что это сущая правда. Более того, я знаю то, о чем умолчали или пока не догадываются журналисты… Смогу ли я нагло соврать Веронике?

Да и хочу ли я врать? Я загнал себя в тоннель беспросветной лжи, и вот наконец вижу свет. Моя роль в этой истории очень неприглядна, и я меньше всего хотел бы, чтобы Вероника узнала об этом вот так… Но сделанного не воротишь, и не лучше ли будет воспользоваться возможностью и покончить с двойной жизнью? Я расскажу ей все. О том, что любил Селин все эти годы и как мне приходится тяжело сейчас, когда она снизошла до меня, а я не могу ее принять… Веронике будет очень больно, но она поймет… Она благородная девушка, и я должен быть с ней честен… Потом она поймет меня и, может быть, простит…

Дверной звонок прозвучал как ответ на мои скорбные мысли. Я почти не сомневался в том, кого увижу, когда открою дверь. В последнее время она стала частой гостьей в моей квартире…

— Привет. — Я открыл дверь и увидел Веронику.

Она была бледна как никогда, а в руке крепко сжимала газету. Мне не было нужды уточнять, какую именно. Дурные вести не сидят на месте. Значит, она уже знает.

— Проходи.

Я посторонился, и Вероника пулей влетела в гостиную, чуть не сбив этажерку. Я закрыл дверь на все замки и повернулся к ней. Глаза Вероники воинственно сверкали, и мне немедленно стало легче. С женщиной обвиняющей гораздо проще иметь дело, чем с женщиной просящей. Вероника пришла с явным намерением устроить скандал, и я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы противостоять ей.

— Объясни мне, что это такое! — Она швырнула мне газету.

Я едва успел поймать ее. Так и есть, «Дейли миррор», сегодняшнее число. С первой страницы приветливо улыбается Селин. До чего же удачная фотография…

— Я уже видел этот номер, — сказал я как можно спокойнее.

— Видел? И что все это значит?

Я взглянул на Веронику. Она подалась вперед, словно готовясь к прыжку. Крылья ее носа угрожающе трепетали, а маленькие кулаки сжимались и разжимались. Вся она была готова к бою, но ее глаза… сколько боли и страха застыло в ее глазах! И мне сразу все стало ясно. Если с кем и воюет Вероника, то только с собой, чтобы не расплакаться здесь передо мной. Она изо всех сил старается сохранить независимый вид, но оскорбленная любовь гложет ее изнутри. Я и не думал, что это лицо, обычно столь веселое и беззаботное, способно выражать такое страдание.

До того, как я увидел ее глаза, я собирался сказать ей правду. Но страшные слова «я люблю Селин» замерли у меня на губах. Не только боль была в глазах Вероники, но и надежда. Слабая, нелепая надежда на то, что это всего лишь розыгрыш или ошибка или еще что-нибудь. Она отчаянно надеялась и всей душой хотела поверить мне. Могли я обмануть ее ожидания? Клеймо «предатель» жгло меня, но я был не готов поменять его на «убийца». Любовь Вероники взяла надо мной верх.

— Это отвратительная клевета, — выдавил я из себя. — Мы с Селин просто друзья.

Глаза Вероники вспыхнули радостью. Я видел, что она готова броситься мне на шею, но облегчение все еще борется с недоверием.

— А почему ты гулял с ней в парке? — подозрительно, но не враждебно спросила она.

— Мы с Селин давно знаем друг друга, — начал я неуверенно. — Она попросила показать ей Лондон…

Вероника закусила губу. Несмотря на то, что она очень хотела мне поверить, мое объяснение ее не устроило.

— Она могла бы нанять себе гида, — вызывающе проговорила она.

— У знаменитостей свои причуды, — пожал я плечами.

— А ты не мог ей отказать? — нахохлилась Вероника.

— Селин Дарнье не отказывают, — вырвалось у меня.

Вероника нахмурилась. Вот еще один повод, чтобы рассказать ей правду, подумал я. Не такой хороший, как вначале, но тоже ничего. Не годится врать в лицо такой очаровательной девушке, как Вероника. Она обязательно меня поймет…

— Ох, Майк, я так расстроилась, — вдруг жалобно вздохнула она, подошла ко мне и прижалась щекой к моей груди. — Чуть с ума не сошла, когда дворецкий принес мне эту паршивую газетенку.

Я вполне мог представить себе ужас, охвативший Веронику при виде этих фотографий. Бедная раненая девочка трепетала в моих объятиях, надеясь на помощь. Неужели я буду настолько жесток, что собственноручно добью ее?

— Да если бы я только мог подумать, что за нами по пятам следуют репортеры, я бы бежал от Селин как от огня! — вполне искренне воскликнул я.

— Но ведь за ней, наверное, все время следят журналисты, — наивно заметила Вероника, поднимая на меня глаза.

— Наверное, — кивнул я, злясь про себя, что не сообразил этого заранее. Если бы я подозревал о слежке, я бы ни за что не стал бродить с Селин по городу. Но я голову потерял от любви и ничего не понимал…

Хотя… если я собирался во всем признаться Веронике, то какая разница, застукали журналисты нас с Селин или нет.

— Она специально все подстроила, — выдохнула Вероника. — Решила, что я брошу тебя, когда увижу эту газету.

Это по-детски нелепое предположение развеселило меня. Чтобы завоевать мужчину, Селин Дарнье не нужно прибегать к мелочным приемам.

— Это просто совпадение, — спокойно произнес я.

Вероника робко улыбнулась и прижалась ко мне еще сильнее. Как легко мне удалось развеять ее подозрения!

— Ты больше не будешь с ней видеться? — спросила она, ни на секунду не сомневаясь в ответе.

— Конечно нет!

Я ненавидел себя за притворство, но точно знал, что не скажу Веронике правду. Не имело смысла лгать самому себе. Вероника не вынесет такого удара. Селин скоро уедет и продолжит свое триумфальное шествие по земному шару, а я женюсь на Веронике и буду ей заботливым и верным мужем. Разве настоящий джентльмен может поступить иначе?

Принятое решение тяжелым камнем легло мне на сердце. Сколько я ни твердил себе, что поступаю правильно, легче мне от этого не становилось. Селин рядом и готова стать моей, а я вынужден отказаться от нее… Но если я так не сделаю, я буду всю жизнь презирать себя!

Вероника ушла домой успокоенная и счастливая. Мы даже решили ускорить свадьбу. Совсем необязательно целый год быть женихом и невестой. Мы поженимся настолько быстро, насколько все удастся организовать. Скорее всего, через три недели я уже буду женатым человеком. Если Селин все еще будет в Лондоне, я буду от нее так же далек, как если бы она улетела в какой-нибудь Бангладеш!

Вероника ушла, а я, совершенно без сил, растянулся на диване. На этот раз мне удалось предотвратить бурю, но что делать, если у пронырливых газетчиков припасены более скандальные фотографии? Ведь мы с Селин совсем не осторожничали. Мне и в голову не приходило, что кто-нибудь может опознать в скромно одетой девушке в надвинутой на глаза вязаной шапчонке знаменитую на весь мир оперную певицу. Я считал, что мы с ней в абсолютной безопасности, но…

Тут меня словно окатили ледяной водой. Какой я эгоист! Думаю о себе, о Веронике, но только не о Селин! Как эта статья в «Дейли миррор» отразится на ней? Я всего лишь частное лицо, а Селин известна всему миру! Представляю, какую бурю поднимут газеты! Ее надо было срочно предупредить. Вряд ли оперной диве на блюдечке преподносят бульварную прессу…

Я набрал номер ее отеля. После продолжительных уговоров меня все-таки соединили с номером Селин.

— О, Мишель, как замечательно, что ты позвонил, — пропела трубка самым прекрасным голосом на свете.

Я заскрипел зубами. Я не могу управлять собой, когда лишь слышу ее божественный голос. Неужели я смогу, глядя в ее глаза, прямо сказать ей, что мы больше не будем встречаться?

— Селин, у меня очень важное дело, — серьезно сказал я. Пока еще речь не о расставании, а об осторожности.

— Тогда приходи ко мне.

У меня перехватило дыхание. Голос настойчиво звал, он завораживал, словно дудочка волшебника, заставлял забыть обо всем на свете. Как сладко, наверное, подчиниться этому зову, но я не должен поддаваться слабости…

— Боюсь, что это невозможно. — Я сделал над собой усилие и рассмеялся. — У меня не очень хорошие новости для тебя.

— В чем дело? — В музыкальном голосе Селин хрустальными колокольчиками зазвенело беспокойство.

Рыцарь во мне забил тревогу. Я был готов уже вскочить на коня, схватить копье и щит и броситься спасать мою прекрасную даму.

— В сегодняшнем номере «Дейли миррор» есть статья о том, как мы гуляли по Кенсингтонскому парку. С фотографиями, — на одном дыхании выпалил я.

— «Дейли миррор», — не без труда повторила Селин незнакомое название. — А что это?

— Паршивая бульварная газетенка! — не удержался я. — Там прямо говорят о том, что мы с тобой любовники…

— Что ж, если это и ложь, то не по моей вине, — рассмеялась она.

Ее реакция на секунду меня озадачила. Но, наверное, она права. Это и надо воспринимать с юмором.

— Я понимаю, это ужасно неприятно… — начал я.

— Неприятно что? — перебила меня Селин. — Подумаешь, статья. Удивительно даже, что нас не застукали раньше… А там есть снимки, где мы целуемся? Хотела бы я посмотреть…

Мечтательные нотки в ее голосе шокировали меня. Для нее это всего лишь развлечение? Ах да, конечно. Селин Дарнье не привыкать к скандальным статьям и пикантным фотографиям. Ее личная жизнь выставляется на всеобщее обозрение каждый день.

Но не моя.

— Мы были слишком неосторожны, — пробормотал я.

— Господи, Мишель, не обращай внимания. Это такие пустяки… Приходи лучше сегодня в театр. Я спою кое-что особенное. Специально для тебя…

Ее голос снова стал нежен и настойчив. Мне хотелось смеяться над собственной наивностью. Как же, Рыцарь Печального Образа. Собрался грудью защищать Селин Дарнье от насмешек толпы. А она совершенно не нуждается в защитнике. Наоборот, она была бы огорчена, если бы газеты не проявили интереса к ее личной жизни.

— Посмотрим, — выдавил я из себя. — Пока.

Я повесил трубку, не дожидаясь, пока моя сладкоголосая сирена снова начнет вводить меня в искушение. Я чувствовал себя оскорбленным. Селин даже в голову не пришло, что я совсем не жажду оказаться вместе с ней героем светской хроники!

13

Селин Дарнье

Все шло не так, как надо, и я не понимала почему. Я не сомневалась в том, что Мишель влюблен в меня. Мы виделись с ним каждый день. Он водил меня по Лондону и рассказывал интересные, но очень длинные и незапоминающиеся истории. Он приглашал меня в маленькие ресторанчики, которые здесь смешно называются «пабы», и время от времени робко дотрагивался до моей руки. Он целовал меня, и каждый раз я чувствовала, как он дрожит.

Пару дней я предвкушала блаженство, которое наступит, когда Мишель наконец наберется храбрости. Я не торопила его. Оказывается, есть своя прелесть в том, чтобы оттягивать наслаждение. Мишель прелестен, и я могу любоваться им до бесконечности. Наши первые прогулки были настолько очаровательны, что я подумывала взяться за перо и написать несколько рассказиков о том, как приятно шуршат под ногами осенние листья и как заходящее английское солнце играет в каштановых волосах любимого.

На третий день я стала терять терпение. Мы ни разу не оставались с ним наедине. Вокруг все время были посторонние люди. Прохожие, официанты, туристы, зрители. Он не заходил ко мне в гримерку, не поднимался в номер, отказываться уехать куда-нибудь на выходные… Через неделю я поймала себя на мысли, что безуспешно и откровенно пытаюсь затащить мужчину в постель. Не он меня, а я его.

Это открытие меня обескуражило. До сих пор мужчины добивались моего внимания. Если я и удостаивала кого-нибудь благосклонным взглядом, он немедленно падал к моим ногам. Мишель целовал меня страстно и трепетно, но на продолжении не только не настаивал, а даже уклонялся от него.

А мое желание, как назло, нисколько не уменьшалось. Не знаю, может быть, это пассивность Мишеля так раззадоривала меня… Я подолгу не могла заснуть, придумывая великолепные планы его соблазнения, которые потом терпели сокрушительное поражение. Может быть, он вообще не признает добрачные связи, мелькала у меня в голове игривая мысль.

И тут я поняла, в чем дело. Его невеста. Очень неосмотрительно с моей стороны было забыть о ней. Если честно, я предполагала, что Мишель расстался с ней, как только я вновь появилась в его жизни. Но, судя по его сдержанному поведению, это было не так. Он никогда не говорил о ней, но она неизменно стояла между нами. Даже в те моменты, когда между нашими телами не поместился бы и листок бумаги…

Зная Мишеля, нетрудно было предположить ход его мыслей. Он любит меня, но обещал жениться на другой. Эта другая без ума от него (о, как я ее понимаю!), и Мишель считает себя не вправе бросить ее. Наверняка это кажется ему благородством. Я же вижу, что это полная глупость. Его Вероника (удивительно, как прочно это противное имя застряло у меня в памяти!) не нуждается в благородном сострадании, уж я-то это точно чувствую. Ей нужна любовь, а не ее заменители. А любовь Мишеля принадлежит мне. Так есть ли смысл упорствовать? Любой разумный человек скажет, что нет. Но у Мишеля старомодные понятия о чести, и боюсь, мне его никогда не переубедить.

Но зато в моем арсенале есть иные средства.

Звезда моего уровня всегда страдает от излишнего внимания прессы. В Лондоне я уже дала четыре интервью (два из которых безбожно переврали) и видела свою фотографию по меньшей мере в дюжине газет. Пожалуй, я не такой лакомый кусочек, как звезды шоу-бизнеса, за которыми репортеры следят неустанно в надежде ухватить сенсацию. Но и я могу порой дать великолепный материал для скандальной статьи…

Разузнать телефон редакции какой-нибудь газеты, интересующейся сплетнями, было проще простого. Позвонить им и, изменив голос, сказать, что у Селин Дарнье тайный роман, тоже. Я сообщила им время и место своего следующего свидания и вежливо отказалась от вознаграждения. Пусть голову поломают, кто подбросил им такой подарок!

Может быть, мне и не очень поверили в редакции «Дейли миррор», но не проверить они не могли. Когда мы гуляли по Кенсингтонскому парку, я несколько раз замечала одного и того же молодого человека в темном неприметном пальто и фетровой шляпе. Каждый раз, когда я смотрела на него, он немедленно отворачивался и делал вид, что совершенно не интересуется скромной парочкой влюбленных. Но меня не проведешь, слежку я сразу чую. И я принялась вести себя как резвая козочка в первый раз на весеннем лугу. Я дала этому парнишке столько материала, что хватило бы на несколько номеров!

Оставалось ждать, когда появится статья. Я была уверена, что «Дейли миррор» не станет откладывать мои фотографии. Селин Дарнье скоро покинет Лондон, и ее роман с англичанином потеряет свою прелесть. У нее может появиться кто-нибудь еще, и возможность сорвать приличный куш будет упущена. Мальчик-посыльный, который получал от меня щедрые чаевые и, кажется, не остался равнодушным к моим чарам, каждый день таскал мне «Дейли миррор». Я ждала.

Статья появилась через два дня и была, на мой взгляд, даже слишком сдержанна. Видимо, это у англичан в Крови. Имени Мишеля не называли. Либо они еще не выяснили этого, либо решили попридержать до следующего номера. Очень мудро. Фотографий с откровенными поцелуями тоже не было. Я поняла, что главная бомба еще впереди. Но мне было достаточно и этого. Мой верный посыльный оказал мне еще одну услугу — отнес в свободное время экземпляр газеты «моей подруге». Вот уж Вероника Маунтрой обрадуется, когда ей подадут на подносе такую газетку!

Я была чрезвычайно довольна собой. Вероника увидит статью, разозлится, и Мишелю придется с ней расстаться. Будет небольшой скандальчик, который понравится всем их общим знакомым. А я буду спокойно стоять в сторонке и ждать, когда Мишель сообразит, что ему гораздо лучше избавиться от притязаний этой девицы и остаться со мной. Может быть, когда-нибудь потом я расскажу ему, как ловко я все это провернула, и мы от души посмеемся.

Я полдня просидела в номере, ожидая появления Мишеля. Ему номер я посылать не стала, это было бы чересчур прозрачно. Очаровательная Вероника перескажет ему содержание статьи. Или же он сам купит ее. Хотя вряд ли Мишель читает бульварные газеты. В любом случае он должен был вскоре появиться и объявить, что наконец освободился…

Я предавалась сладким мечтам, когда настойчивый стук в дверь привел меня в чувство. Вот и мой Мишель. Я встала с кровати, тщательно закуталась в пеньюар (нежно-голубой с серебристой оторочкой), надела свои любимые домашние туфли на высоком каблуке, мельком взглянула на себя в зеркало. Как раз то, что надо. Распущенные волосы, почти никакого макияжа. Милое домашнее создание, которое только что покинуло уютную кровать и желает как можно скорее туда вернуться, но не одна…

Стук повторился. Я открыла дверь. И пожалела, что не спросила, кто тревожит меня.

Напротив меня стояла Вероника Маунтрой. Можно было не сомневаться, что она уже прочитала газету. Горящий взгляд, вздернутый подбородок, губы сомкнуты в одну прямую линию. Прямо портрет писать можно под названием «Благородное негодование». Я растерялась, но лишь на сотую долю секунды. Не родилась еще та женщина, которая смогла бы вывести Селин Дарнье из себя.

— Добрый день, — вежливо, но сухо поздоровалась я. — Вы ошиблись. Я не заказывала чистые полотенца.

Эта дурочка и не подумала оскорбиться!

— Я не горничная! — выпалила она и, оттолкнув меня, прошла в номер.

— Что вы себе позволяете? — вполне оправданно возмутилась я. — Кто вы такая? Я сейчас охрану позову…

— Мое имя Вероника Маунтрой, — перебила она меня. — Мы были представлены друг другу на приеме у Агаты Саутгемптон.

— Ах, да. — Я чуть сморщила лоб, делая вид, что вспоминаю. — Может быть. Но это все равно не извиняет…

Грубиянка и на этот раз не дала мне договорить.

— Я пришла потребовать объяснений! — воскликнула она.

Ее щеки пылали, и мне на секунду стало страшно. А вдруг у нее с собой нож или еще что-нибудь в этом роде? Как только посмели пустить эту истеричку ко мне на этаж?

— Дорогая моя, я совершенно… — начала я.

— Смотрите. — Она судорожно порылась в сумке и вытащила… конечно, свежий номер «Дейли миррор».

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

На острове Святой Елены Наполеон писал о войне 1812 года: «Эта роковая война с Россией, в которую я ...
Издание рассказывает о политических организациях, деятельность которых оставила значительный след в ...
Уоллис Бадж, хранитель отдела египетских древностей Британского музея, рассказывает о роли магии в е...
Вниманию читателей предлагается современная редакция классического труда китайского целителя XVI век...
Стоунхендж возвели предположительно на рубеже каменного и бронзового веков, за несколько столетий до...