Любовь заказывали? (сборник) Гольман Иосиф

«Ф-фу, аж голова устала».

– День-то к концу идет, – заметил Глеб. Они вышли на крыльцо. Еще было светло, но солнце стояло низко, подкрашивая розовым облака на западе. Воздух был свежий, но не холодный. Обычно в это время куда холоднее. Приятно попахивало дымком из труб. – Придется тебе оставаться на ночь. Хочешь – здесь, хочешь – в гостиницу поселковую отвезу.

– Нет, – тихо сказала Томка, решившись. – Уеду я сегодня. Сейчас. С тобой или без тебя. Но хочу с тобой.

– Я тебя провожу, – сказал Глеб. Это и есть ответ. Лицо Томки огорченно скривилось, как-то сразу состарилось. На глазах появились слезы.

Но не такова Томка, чтобы даже в такой ситуации сдаваться.

– Ты, конечно, сам решишь, как тебе жить, – сказала она. – Тем более я так обидела тебя. Но сделай для меня малое одолжение.

– Какое? – спросил Глеб.

– Сядем в машину вместе. Выедем вон туда, – показала она рукой за деревню, – ты сам у себя спросишь. И сам себе ответишь. Остальное – дело техники.

– Я думаю, не стоит, – сказал Глеб. – И на ночь глядя ехать тебе тоже не стоит.

– Это уже мне решать, – мягко ответила Тамара. – Ты решаешь за себя, я – за себя. Сделай, как я прошу. Притворись, что уезжаешь со мной. И возьми с собой паспорт, это ведь не сложно.

Глеб оделся, Томка тоже мгновенно собрала вещи.

Через минуту огромный джип уже плавно пробирался по узким деревенским улочкам.

Железнов не стал оборачиваться или смотреть в большие зеркала. Он и так знал, что из детдома на темную в опускавшихся сумерках машину пристально смотрит как минимум один человек.

«Лендкрузер» остановился прямо на пустынной дороге. Томка выключила мотор. От деревни – километр. От леса – десять метров: над дорогой нависал поросший сосняком и ельником высокий холм.

– Ну вот, милый, – сказала Томка. – Решай. Неужели ты сможешь жить тут всю жизнь?

Глеб обернулся. В избах зажглись желтые электрические светлячки. В дальнем конце деревни ярко светились окна детского дома.

Ему вдруг и в самом деле захотелось пройтись по запруженной народом, ярко освещенной Тверской, спуститься в феерические катакомбы Охотного Ряда, оказаться в строгой роскоши Большого.

– Поехали, Глебка! – взмолилась она. – Все плохое забудется. Мы останемся. Хочешь, я попробую тебе родить?

– Тебе опасно рожать, – машинально ответил Глеб. Конечно, дело не в опасности. Жить тоже опасно, но живут же.

– Придумаем что-нибудь! – на подъеме сказала Тамара. – Троих тебе рожу. Вот! Ну поехали, Глеб? – И, не дожидаясь ответа, включила мощный двигатель.

– Нет, Томка. Я остаюсь, – сказал Глеб. Открыл дверцу, легко спрыгнул на снег. – Пассажир сошел, Томка.

Тамара тоже вышла из машины, обогнула огромный «Лендкрузер» и снова подошла к мужу. Теперь она плакала, не скрываясь и не боясь, что слезы попортят макияж. Она обняла его, он – ее.

Томка подняла голову:

– А если я здесь останусь?

– На ночь? – спросил Глеб. – Конечно! Не в темноту же ехать.

– Ты все понял, Глебка, не придуривайся, – всхлипнула Тамара. – Если я навсегда здесь останусь?

– Нет, – после паузы сказал Глеб. – Этого делать не стоит.

– Ну, значит, так тому и быть, – улыбнулась Томка сквозь слезы. Эта женщина умела держать удар. – Я поехала, Глебка.

Она закрыла глаза, прижалась губами к его губам. И сама же первая отшатнулась. Села за руль, помахала ему рукой в перчатке. Слоноподобный джип, фыркнув мощнейшим дизелем, на удивление мягко тронулся по скрипучему снегу, разрывая перед собой тьму двумя ксеноновыми снопами света.

Железнов остался один. Постоял немного, пока исчез шум удалявшейся машины. Свет от нее исчез еще раньше, когда «Лендкрузер» свернул за поворот.

Темнота и тишина навалились одновременно. Но если темнота хоть чуть-чуть разбавлялась небесным светом да дальними огоньками Синдеевки, то тишина была полной, абсолютной.

Глеб повернулся и зашагал в сторону дома. Его шаги гулко отдавались в темноте.

Сверху на него смотрели густо высыпавшие звезды и еще не набравший силу серпик луны.

А с заросшего лесом пригорка – внимательные желтые глаза, одинаково хорошо видевшие и днем и ночью.

Волк дождался, пока Глеб дошел до околицы, после чего неуловимым и абсолютно бесшумным движением исчез, растворился в ночи.

А может, его и не было вовсе.

Любовь заказывали?

(Муви-стори про любовь)

1

Сергей Петрович Фролов аккуратно припарковал свой старый «Мондео» к высокому бордюру и не торопясь направился к заведению. Торопиться он никогда не любил в отличие от своих дружков, а по мере приближения к полтиннику его походка и вовсе стала степенной.

Вот и она, родимая. Или – оно? Называлось заведение все время по-разному – то столовая, то кафе, а теперь вот кафе-бар, – но суть его оставалась всегда единой: выпить и закусить.

Разве что в советское время здесь выпивали тайком принесенное с собой и разлитое под столиком. И еще тут было позабегалистее и воняло хлоркой.

Нынче, с появлением качественных и недорогих стройматериалов, все стало выглядеть представительнее, даже запах дезинфекции сменился на какой-то ароматизатор. Ну и конечно, присутствовали вечные запахи кухни, которая, кстати, не отличаясь изысканностью, всегда была здесь достаточно вкусной.

Прямо у входа в бар стоял спортивный велосипед, примотанный цепью с замком к нетолстому тополю.

«Значит, Леха уже тут», – отметил про себя Фролов. Узнать Леху по его велосипеду можно было и десять, и тридцать лет назад. Понятное дело, опять-таки с поправкой на текущий момент: сначала это были советские велики (последний из них, шикарный и дорогой – аж за 93 рубля! – «Турист» с переключением передач, они отвоевали в спортмаге на Авиамоторной у целой толпы вьетнамских студентов, которые пачками вывозили двухколесный транспорт на родину). Потом – импортные. А сейчас, наверное, уж какой-нибудь совсем навороченный: Фролов лично наблюдал, как Леха перепрыгивал на своем дрыне через садовую лавочку.

«Вот ведь старый дурак! – подумал о дружке Сергей Петрович. – Навернется он когда-нибудь наверняка, и хорошо, если шею себе не сломает».

Фролов печально вздохнул: жизнь подошла к тому порогу, когда потеря дружка становится уже похоронами изрядной части себя. Потому что новых дружков завести теперь – вряд ли.

Так же как вряд ли когда повторятся детские годы и веселые институтские денечки.

– Ох-ох-ох, – прокряхтел Сергей Петрович, поднимаясь по ступенькам крыльца. Ступенек было пять, когда-то – щербатых и без краев, нынче – аккуратно подлатанных и покрашенных.

Фролов ступеньки не считал, просто столько раз по ним поднимался, что ощущал их автоматически. И вообще по зальчику он мог бы с закрытыми глазами ходить.

Леха действительно уже сидел за столиком, их любимым столиком у окна. Больше в заведении никого не было, даже персонал куда-то попрятался.

– Ну, ты как старый пердун ходишь, – с досадой встретил его дружок. – Голова вниз, брюхо вперед и очень-очень не торопясь.

– Это тебе постоянно двадцать, – беззлобно огрызнулся Фролов. – А мне чуток побольше.

– Если б ты поменьше жрал и побольше двигался, тебе б тоже было двадцать, – продолжил резать правду-матку Леха. Он уже давно и безуспешно пытался приобщить Фролова к здоровому образу жизни.

– Каждому – свое, – беззлобно отмахивался Сергей Петрович, усаживаясь за столик и платком промокая вспотевшую лысину.

На самом деле не был он никаким старым пердуном, здоровья еще хватало – например, ближайшие десять часов после ланча с друзьями он собирался провести за рулем, и путь в Северную столицу проходил отнюдь не по хайвею.

Но держать грудь колесом ему просто было в лом. Да и не для кого. Это раньше перед девками гоголем ходили. А теперь перед кем выпендриваться? Перед Лехой, что ли?

– А где наш Паша? – с ударением на втором слоге произнес имя третьего дружка Фролов.

– Отзвонился, что задерживается, – ухмыльнулся Леха. – Путин, наверное, вызвал. Пятки почесать. – Леха, как старый демократ, не любил ни Путина, за которым подозревал привычные диктаторские замашки, ни нынешней работенки их третьего друга, Павла, который, по мнению Фролова, сделал отличную карьеру в медийном бизнесе, а по мнению Лехи – продал душу Мамоне, причем – не задорого.

Впрочем, такая оценка не мешала ему радоваться при появлении Павла Кудряшова, или Паши (именно с ударением на втором слоге, потому что Кудряшов всегда, еще с юности, демонстрировал окружающим свое вельможное внутреннее самоощущение).

– Сказал – «черт», он и появился, – заметил Леха, бросив взгляд в окно. Там, пытаясь угнездиться у бордюра, уже парковался чудовищных размеров черный джип североамериканской выделки. Не сумев влезть в щель, джип просто переполз высокий бордюр и встал прямо на газоне под тополем.

– Хозяева жизни, мать их ети, – прокомментировал Леха-велосипедист появление своего дружка-джиппера.

А вот он и сам. Открыл водительскую дверцу – ловкий, стройный, седина лишь придает дополнительный шарм. Паша легко спрыгнул с высокой подножки и пружинистой, спортивной походкой направился к заведению. Увидев в окно лица друзей, он радостно помахал им рукой, но тут же перестроился, подняв вверх только один, средний палец. Друзья немедленно ответили ему тем же: это у Путина Паша – главный пяткочесатель, а у них – старый засранец, с которым столько прожито и выпито, что никаким модным ультрафиолетом не прикрыть того, что они могут прочесть по его наглой роже.

– Здорово, придурки, – приветствовал их друган, подтаскивая третий стул к столику.

– Видишь, как власть относится к бизнесу? – повернулся Леха к Сергею Петровичу. – И даже не скрывает своего отношения.

Леха и в самом деле был бизнесмен: владел крошечным офсетным станком чешского производства, который в свое время вывез с полиграфической помойки за какую-то символическую сумму. Теперь, приведенный в порядок и обслуживаемый умелыми Лехиными руками, – он еще по совместительству и печатником у себя самого работал – станок реально приносил хозяину доход, достаточный для сносной «велосипедной» жизни.

– Власть дается людям свыше, – улыбнулся Сергей Петрович. – И ее надо уважать, какой бы она ни была.

– Да какая у Паши власть? – отмахнулся Леха. – Он – при власти. Угадывает струю – все пучком. Не попал – выкинули за борт. А ведь стихи когда-то хорошие писал! – не вполне в тему укорил он друга.

Кудряшова же все это абсолютно не трогало: он уже перемешивал принесенный официантом зеленый салат, старательно орудуя столовой ложкой и вилкой одновременно.

– Отстань от него, Лех, – вступился за Пашу Сергей Петрович. – Он что – президент? Он, что ли, политику определяет?

– Раз в правительстве сидит, значит, определяет.

– Вот ваши победят, – заржал Кудряшов, – ты меня по погребам прятать будешь. Или за огурцы свои побоишься? – Леха и его жена Маша слыли непревзойденными мастерами засолки собственноручно взращенных огурцов.

– Для тебя мой погреб всегда открыт, – ответил не жадный Леха. – Да я все ваше правительство вместе с вашим президентом спрячу, лишь бы вы стране не вредили. Черт с ними, с огурцами.

– Ну нет, – не согласился обычно на все согласный Сергей Петрович. – Огурцы – это святое. И ты, паразит, их, конечно, забыл.

– Я никогда ничего не забываю, – обиделся Леха. Он полез в свой шуршащий пластиковый пакет и достал оттуда две банки, маленькую и побольше, обе плотно набитые крошечными, в палец, пупыристыми огурчиками. – Одну здесь смолотим, вторую с собой возьмешь. Ты ж, гад, свой день рождения от друзей зажал.

– Да ладно тебе, – отбоярился Сергей Петрович, которому через день действительно подходила предъюбилейная дата. – Не мог же я питерскую выставку перенести.

– К другу министру бы обратился, – не мог успокоиться Леха. – Они там все могут. Взяли бы да отменили вашу выставку. Хоть одна их дурь была бы для нашего удовольствия.

– Ага, – ехидно подметил Кудряшов, закончивший возиться с салатом. – Значит, для собственного удовольствия можно и чей-то бизнес закрыть?

– А я и не говорил, что я идеален, – своеобразно оправдался представитель малого бизнеса.

Ну вот застолье и началось.

Вроде бы толком ни о чем и не говорили. Ничего такого умного не обсуждали. Даже водку не пили – один трезвенник и два автомобилиста.

А было хорошо.

Как будто сложились части какого-то единого механизма.

– Вот полтинник на следующий год торжественно отметим, – пообещал Сергей Петрович, испытывающий некоторое неудобство оттого, что зажал-таки от друзей свой день рождения.

– Да, первенький грех пропустить, – согласился Леха. Они с Кудряшовым были на два года младше Фролова, который до вуза успел отслужить в армии.

– А не страшно? – вдруг спросил, похоже, неожиданно для себя самого Паша.

– Чего? – даже не понял поначалу Сергей Петрович.

– Ну, стареть, – с некоторым усилием сформулировал-таки вопрос Кудряшов. – А то мне иногда не по себе становится.

– Вот ерунда, – вскинулся вместо Сергея Петровича Леха. – Нормальным людям стареть не страшно. Потому что естественно.

– Ты молчи, – отмахнулся от него Кудряшов. – Ты как Машку свою на первом курсе схватил, так, кроме нее, никого не видишь.

– А нормальному человеку больше одной женщины и не надо! – разгорячился Леха, и по сей день обожающий свою маленькую, худенькую, рано поседевшую и никогда не красившуюся Машку. – Лично я только Машку и хочу. Мне чужого не надо.

– Да ты просто мещанин какой-то, – ухмыльнулся Кудряшов. – Бизнесмен-одностаночник.

– Ну ты… – задохнулся оскорбленный в лучших чувствах Леха. – Ты сам-то сколько минут в неделю на секс тратишь? Пять? Десять? И под эти минуты всю жизнь строить?

– А скоро и на месяц пяти минут хватит, – погрустнел Фролов, для которого уже давно гендерные проблемы не были главными в жизни. Так, конечно, женщины были. В основном старые знакомые его же возраста. А к новым он и подойти-то не знал как. «Племя младое» было и в самом деле незнакомым.

Они сидели уже больше часа, а расходиться не хотелось. Лишь Сергей Петрович, которому предстояла дальняя дорога, пару раз глянул на часы, но друзья однозначно заявили, что прекращать загул еще рано.

Они закончили замечательным люля-кебабом, и официантка принесла им очень вкусное пирожное, местного же изготовления, и очень горячий чай.

Друзья пили его крошечными глотками, чтобы не сжечь губы, и закусывали опять же крошечными кусочками пирожных – чтобы в полной мере прочувствовать их вкусность. Разговор потихоньку затихал – не то чтобы не о чем больше говорить, а просто снижался градус общения. Целую неделю они его копили, а вот теперь, когда цепь замкнулась, процесс прошел в кайф и в кайф же заканчивался.

Теперь уже и Леха пару раз посмотрел на свою древнюю, но еще тикающую «Победу» – на ремонт этого старья денег уходило больше, чем на новые китайские, но – любил человек древности. Кудряшов тоже время от времени взглядывал на свои дорогущие швейцарские, однако и ему вставать, видимо, не хотелось.

А за окном погодка тем временем портилась. Тучки собрались, дождик начал накрапывать.

– Лех, как же ты на своем дрыне под дождем? – забеспокоился Кудряшов. – Хочешь, я тебя подкину? У меня вовнутрь «Запорожец» войдет, не то что велосипед.

– А мне не надо, – отмахнулся Леха, пребывавший после вкусной пищи и приятной беседы в необычном для него благостном состоянии. – Мы, мелкие бизнесмены, от дождика не таем, не сахарные.

– Ты уж точно не сахарный, – согласился Кудряшов.

И в этот момент в кафе вошла она.

2

Фролов и сейчас, – отъехав по плотно забитой трассе, почти пробке, километров тридцать от Москвы, – никак не мог поверить, что девушка, поразившая всех обитателей кафешки (скорее все-таки молодая женщина: лет ей было, видимо, к тридцати), сидит сейчас справа от него, на расстоянии менее вытянутой руки.

Нет, молнии при ее появлении небосвод не пробили, гром не грянул.

Но эту девушку уж точно сразу заметили все. Кстати, обитателей кафе к ее приходу стало, возможно из-за дождя, заметно больше, и за каждым из пяти столиков уже сидели люди.

И вроде юбка на ней не была слишком короткой – наоборот, лишь немного выше колена. И блузка была достаточно строгой, хотя и подчеркивала деликатно все особо значимые для мужчин элементы хорошо сложенной женской фигуры.

Наверное, главное все-таки было в выражении лица, строгого и красивого одновременно.

Некое отрешенное состояние, которое так привлекает внимание романтически настроенных представителей сильного пола.

Конечно, троицу друзей – может, кроме Кудряшова, – сильно романтическими было уже не назвать, однако и они уставились на девушку с нескрываемым интересом.

Впрочем, не только они.

Многие инстинктивно подвинулись, освобождая местечко таинственной незнакомке. Но только Кудряшов легко бросил вверх свое спортивное тело и сделал ей прямое и недвусмысленное предложение:

– Девушка, давайте к нам. Мы будем вам очень рады.

Фролов даже позавидовал тому, как легко Паша все это проделал. Он бы так точно не смог.

А девушка улыбнулась и очень грациозно присела на услужливо подвинутый Кудряшовым стул.

Далее все было как в сказке.

В кафе она зашла действительно из-за дождя. Ну и потому, что не успела позавтракать.

Но главное было не в этом. Главное заключалось совсем в другом. Опытный политикан Паша быстренько разговорил даму, в результате чего выяснилось, что следующей ее целью был… Ленинградский вокзал!

Потому что – белые ночи и потому что незнакомка не пропускала ни единого июня, чтобы не погулять по напрочь лишенным привычной ночной темноты питерским улочкам и проспектам.

А зачем человеку поезд, если у него есть автомобиль? Тем более что на поезде – с учетом заморочек с городским транспортом и билетами – к тому же получится дольше.

Фролов еще раз искоса взглянул на Лиду – а ее звали именно Лидой – и снова испытал давно забытое чувство какого-то полуживотного счастья.

Не то чтобы он имел на ее счет некие намерения – Сергей Петрович никогда не питал иллюзий, тем более сейчас, сидя в одиннадцатилетнем «Форде Мондео», в котором не было кондиционера, АБС и много чего еще из новомодных недешевых штучек. Зато было зеркало заднего обзора, в котором Фролов легко мог наблюдать свое собственное отражение, и оно – впервые за последние годы – его обидно разочаровывало. Особенно с учетом того, что в этом же зеркале, чуть наклонив голову, можно было увидеть и лицо его попутчицы.

И все равно это было огромным удовольствием: ехать с ней рядом – пусть даже в старом «Мондео», пусть даже без шансов. Здорово – и все.

Что-то в этой девушке было.

Фролов даже порадовался, что с ними не поехал Паша. Никогда Сергей Петрович не завидовал другу и уж тем более не желал ему ничего худого, но сейчас ему было бы неприятно, если бы Кудряшов завел с Лидой очередной, стремительный и успешный, роман, оставив для Фролова печальный удел поджидать счастливую парочку где-нибудь возле придорожного мотеля.

А что, и такое было, лет десять назад, по дороге в Севастополь, куда Паша и Сергей поехали на недельку отдохнуть и порезвиться. И тоже была незнакомка-попутчица, только не Лида, а Таня. И даже «Мондео» был тот же, по тем временам – очень крутой, почти новенький и еще принадлежавший Паше, узнаваемому в лицо, успешному политическому обозревателю центрального телеканала.

Но тогда Фролова это никак не задело, он даже порадовался за ушлого дружка – ведь подружкой Паши согласилась стать не сегодняшняя прекрасная незнакомка.

«Ох, Фролов, Фролов… – сам себя укорил за такие мысли Сергей Петрович. – Уймись, не желай того, чего нельзя достигнуть. И не жалей о том, чего нет».

В этот момент зазвонил его сотовый.

– Да, – ответил Сергей Петрович, грубо нарушая правила дорожного движения: одной рукой держа руль, а другой – прижимая телефон к уху.

– Ну как вы там? Едете? – услышал он веселый голос Кудряшова.

– А куда мы денемся? – обрадовался Сергей Петрович.

– Ты все же гад, что свой ДР зажал, – сказал Паша.

– В следующем году реабилитируюсь, – пообещал Фролов.

– Но тем не менее подарок послезавтра получишь, – пообещал Кудряшов.

– Вы что, приедете в Питер? – обрадовался Сергей Петрович.

– Вряд ли, – усомнился Паша. – Передам просто. Ну ладно, меня зовут. Смотри не засни на трассе.

– Постараюсь, – улыбнулся Фролов.

Вот и ответ на вопрос Паши про старость.

Наверное, стариться не страшно, когда рядом друзья. Конечно, еще лучше, когда как у Лехи – рядом жена и дети. Но – что есть, то есть: он, Фролов, был брошен своей единственной любимой, безжалостно и невозвратно. Паша, наоборот, имел десятки любимых – он вообще влюблялся быстро, – которых потом то сам бросал, то они его покидали. В итоге тоже жил бобылем. И что тут поделаешь?

Хорошо, хоть друзья остались.

Эти уж точно навсегда.

Философские мысли оборвала большая черная «БМВ». Несмотря на то что ехали по Солнечногорску, Фролов держал на спидометре 80. «Бумер» же обогнал их, как стоячих.

И мало того – еще и грубо подрезал, хотя после подмосковных пробок здесь дорога была уже совсем свободной.

– Он не со зла, – улыбнулась Лида.

– А зачем? – спросил Фролов. – Я в таких случаях никогда не понимаю – зачем?

– Самоутверждается, наверное, – предположила девушка.

– Наверное, – согласился Сергей Петрович, а сам подумал о том, сколько же он, автолюбитель с тридцатилетним стажем, повидал таких вот самоутверждавшихся: и с крутым ревом проносящихся мимо, и с размозженными головами лежащих в своих смятых тачках.

– Сдохнет – не жалко, – вдруг вслух сказал Фролов. – Но ведь и других за собой потащит.

Лида ничего не ответила.

3

– Сколько раз здесь езжу, – прервал затянувшуюся паузу Сергей Петрович, – а в пару мест так заглянуть и не смог.

– Каких? – полюбопытствовала попутчица.

– Ну, вот мы сейчас озеро Сенеж проехали. Километров пять справа. Тысячу раз о нем слышал, доехать – десять минут, а все никак не складывается.

– Ну так давайте заедем? – предложила девушка. – Нельзя оставлять за спиной нереализованные мечты.

– А у вас все мечты реализованы? – улыбнулся Фролов.

– Пока нет, – тоже улыбнулась девушка. – Но я стараюсь. – И тут же спросила: – А кроме Сенежа, куда не смогли попасть?

– Еще – Ильмень, – обрадовался Сергей Петрович теме. – Говорят, самое крупное озеро Европы. Или второе по величине. Но самое чистое – точно.

– Столько промышленности – и самое чистое? – усомнилась Лида.

– А там совершенно уникальные особенности, – оживился Фролов. – Я о нем все перечитал. Это и не озеро даже. Котловины как таковой нет, просто понижение дна. И в эту гигантскую низину втекают сразу с десяток крупных рек. А вытекает только Волхов. Как тарелка, понимаете?

– Ничего так тарелка, – представила девушка.

– Вода за несколько дней полностью обновляется, поэтому и чистая. А берега такие ровные и пологие, что раньше, когда компасов не было, рыбаки по шесту определялись.

– Это как же?

– Если глубина уменьшалась – значит, к берегу. Если росла – значит, в море. Они его морем называли.

– Мелковато для моря, – усомнилась Лида.

– Для человека и десять метров глубоко. А шторма на мелководье еще опаснее.

– Вы прямо поэт Ильменя, – засмеялась девушка. – Чего же не заедете?

– Да неудобно расположен, – с досадой ответил Фролов. – Из Москвы когда еду – уже вечер, и так обычно ночь прихватываю. Из Питера, после выставки, – тоже в ночь. Надо, конечно, заехать.

– Ну так давайте заедем. Подумаешь, на пару часов позже докатим.

– Вы просто молодец, – обрадовался Сергей Петрович. – Взяла и решила. А то бы я до конца жизни Ильменя не увидел.

Денек тем временем разгуливался. Они покинули зону дождя, голубое небо сначала показывалось в разрывах туч, а потом и вовсе заняло все пространство, лишь обрывки облаков остались напоминать о плохой погоде.

Впрочем, Фролов не обольщался: он знал, что до Питера погода могла смениться еще не раз.

Так, под разговоры, проехали Клин, который для Фролова-автопутешественника почему-то ассоциировался не с великим композитором, а с огромной длинной трубой в грязно-серой теплоизоляции, вдоль которой приходилось ехать чуть ли не с километр. И еще с кучей светофоров, которые – после трассы – вызывали еще большее раздражение, чем в Москве.

Впрочем, Фролова сейчас все гораздо меньше раздражало. И он знал почему.

Ответ сидел справа от него. Не поворачивая головы, боковым зрением можно было видеть в профиль спокойное точеное лицо, чуть ниже – обтянутую темным трикотажем небольшую, но красивую грудь, слегка приоткрытую сверху.

А чуть опустив глаза, Сергей Петрович с удовольствием мог наблюдать круглые – не полные и не худые, а в самый раз – коленки в тонких светлых колготках.

Фролову вдруг ужасно захотелось дотронуться до них рукой. Погладить их ласково и нежно.

Он даже представил себе ощущение в пальцах и ладони, когда проведет ими по гладкой, нежной Лидиной коже, нисколько не защищенной тончайшим капроном.

Взглянул еще раз на ее лицо и… натолкнулся на улыбчивый взгляд.

«Неужели догадалась, о чем старый дурак размечтался?» – ужаснулся Фролов. Но если даже и догадалась, то виду не подала.

Ямуга, Спас-Заулок, Завидово – пролетали мимо знакомые названия. Вот уже и стеллажики деревянные, самодельные появились, на которых местные жители торговали всевозможной рыбой: от леща и воблы до осетрины и угря.

– Хотите рыбки? – спросил он попутчицу. – А то можно остановиться.

Спросил – и сам себе удивился. В жизни никому не разрешал жрать вонючую рыбу в любимой машине – да и не рыбу даже, а просто бутерброды, чтобы крошки не сыпались. Запрет действовал для всех, включая Леху с Пашой. А тут – сам предложил.

«Еще влюбиться не хватало на старости лет», – с некоторым смущением подумал Сергей Петрович.

Чтобы отвлечься, он вспомнил свою старую знакомую, Елену Григорьевну, из их же типографии. Даме было лет сорок пять – очень еще даже ягодка, следуя народной возрастной классификации.

С ней Фролову было просто и удобно. Женщина она тоже была одинокая, о встречах договаривались заранее и без особых церемоний.

Елена Григорьевна приходила с разными вкусностями и любила сначала поговорить. Раньше она его принесенными вкусностями сразу и кормила, но однажды Сергей Петрович, не рассчитав силы, так наелся ее разносолами – да еще запив отличным, подаренным ему Пашой коньяком, – что позорно заснул, а на ночь Елена Григорьевна не оставалась по принципиальным соображениям, дабы, как она говорила, не замутить бытом ощущения праздника.

Фролов вспомнил приятные особенности тела Елены Григорьевны. Нет, она вполне была еще ничего. И встречались они именно за этим, чтобы – открыто и целенаправленно – получить друг от друга немного телесной радости. И получали.

Но сейчас Фролов точно бы не променял гарантированные радости с Еленой Григорьевной на явно теоретические удовольствия от общения с Лидой.

Ну и пусть, решил Сергей Петрович. К тому же – это уже было из области рационального – из-за его ни к чему не ведущего увлечения молодой девицей Елена Григорьевна никуда не исчезнет. Останется, так сказать, про запас.

Лида от предложенной рыбы отказалась, только спросила, откуда здесь все эти рыбные удовольствия.

Ответ не заставил себя ждать. Фролов даже фразу не успел выстроить, как «Форд», бежавший не быстро, но накатисто, без торможений и остановок, уже подъезжал к большой воде.

– Шоша, – прочла Лида название реки, более похожей на озеро или водохранилище. Из огромного водного зеркала то тут, то там росли островки; одни – пустые, из других торчали мачты электропередач.

Оживляли картину несколько рыбачков на различных плавсредствах: тут и катерок виднелся, и деревянные лодки, и даже мальчонка забросил удочку, угнездившись на огромной камере от грузовика.

Все это было доступно глазу в течение буквально нескольких минут, но Фролов успел получить очередную порцию удовольствия – он всю жизнь, сколько себя помнил, обожал большую воду.

Может, поэтому ему так нравились командировки в Питер, где выставки проходили совсем рядом с морским портом и при желании можно было прямо из павильона разглядеть и большие черно-ржавые бока сухогрузов, и пафосные многопалубные пассажирские лайнеры-паромы, которые, когда вставали к причальной стенке, часто оказывались выше самого здания морвокзала и торчали из-за него своими трубами и мачтами.

– А я подумала – это Волга, – удивилась размерам Шоши Лида.

– Нет, Волга будет дальше, перед Тверью и в Твери, – ответил Фролов. – И, честно говоря, по сравнению с Шошей она выглядит не круто. Кстати, вы не стесняйтесь, если нужно остановиться – скажите, – вдруг вспомнил он о дорожной вежливости.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Пилот люфтваффе, командир 7-й, а затем 9-й эскадрильи, участник сражений в окрестностях Парижа Вилли...
Британский египтолог Джеймс Бонвик одним из первых попытался найти объяснение способу и замыслу пост...
Книга рассказывает о жизни инков – народа, населявшего территорию современного Перу. Автор подробно ...
Легендарной разведгруппе «Каскад» не было равных. Профессионалы экстра-класса, они выполняли задания...
Казалось, что власть братков в небольшом приволжском городе Многореченске незыблема. Все у них схвач...
Все помнят нашумевший фильм братьев Вачовски – «Матрица»....