Мадам Флёр Санд Жаклин

Глава 12

Тайна госпожи де Виньоль

Признание повисло в воздухе, как повисает дым от сигар; молчание, установившееся следом за произнесенными словами, было таким глубоким, что, казалось, отзывается колокольным звоном – и лишь через миг Сезар понял, что это и есть звон, еле различимый. Наверное, в деревенской церкви призывали к вечерней службе.

Госпожа де Виньоль отвела взгляд, будто не в силах смотреть на собеседника, и глядела теперь в огонь. Руки ее, державшие бокал с вином, казались безжизненными и напоминали мертвых птиц.

– Вы убили своего мужа, – повторил Сезар, – Жоффруа де Виньоля, так?

– Откуда вы знаете его имя? – отозвалась она, не глядя на виконта. – Я ни разу не упоминала его при вас.

– Я умею узнавать то, что мне нужно.

– Я вижу. Значит, вы все знаете обо мне?

– О нет. Знай я о вас все, разве говорили бы мы сейчас тут?

– Так чего вы ждете? Посылайте в Париж за полицией, и они посадят меня в камеру, а затем… что делают с мужеубийцами?

– Вас не должно это волновать, – негромко сказал Сезар, – если вы не желали, чтобы он умер.

– О нет, я желала! – Глаза ее сверкнули, и она вновь посмотрела на виконта – на сей раз такая яростная, такая огненная, что никогда ее нельзя было бы заподозрить в трусости. – Я желала этого больше всего на свете! Как я ненавидела его, если бы вы знали!

– Я буду знать, когда вы расскажете мне.

– Я уже начала. Что ж, хорошо. – Вдова кусала губы. – Вы знаете, как его звали; ведомо ли вам, что меня выдали за него насильно?

– В Бордо еще поговаривают об этом. Что ваш отец отдал вас шевалье де Виньолю, дабы тот, скажем так, справился с некоторыми семейными долгами.

– Вы излишне деликатны, виконт. Я тоже такой была. Меня продали, продали расчетливо, и не считаясь ни с чувствами, ни с мольбами. Впрочем… я расскажу по порядку, только… вы можете сесть? Мне ужасно смотреть на вас, когда вы надо мною стоите; вы словно Немезида, словно в любой момент готовы обрушить на меня карающий меч. Я этого заслуживаю, несомненно, и сейчас вы это поймете, но хотя бы еще минуту я не желаю этого осознавать.

Виконт кивнул и уселся в кресло напротив; забытый ужин остывал на столе, однако собеседникам не было до него сейчас никакого дела. Они впились друг в друга взглядами: Сезар – вопрошающим, Флер – отчаянным и вместе с тем решительным. Произнеся страшные слова, она будто сбросила что-то с плеч, и спина ее выпрямилась, плечи расправились; она выглядела сейчас, как, должно быть, выглядят молодые валькирии, только осознавшие, кто они и кем могут стать.

– Вы, значит, справлялись обо мне, верно? Ну, так наверняка знаете, что фамилия моего отца была де Бонне; не слишком яркая, но старая фамилия. Мои предки жили в окрестностях Бордо долгие годы, мы владели там небольшим домом, который гордо именовался замком, хотя замок из него слишком унылый – одна башня, длинное серое строение, ряды узких окон… Больше это походило на ферму, да и дух в комнатах стоял деревенский. Но все Бонне гордились своим происхождением, а наш род ведет свою историю со времен Людовика Святого. Хороший род, древний род, и кровь в жилах течет старая. Все это стоило некоторых денег.

Она скривилась, будто надкусив кислое яблоко.

– Мой отец всегда был неудачником, только я не осознавала этого в юности и едва осознаю сейчас. И все же именно неудачником он и являлся: за что бы он ни брался, Фортуна отворачивала от него капризное лицо, и его идеи терпели крах, дела оборачивались поражением. Он так к этому привык, что ждал разочарования прежде, чем начинал что-либо новое, а когда ждешь, обычно приходит именно то, чего ожидал. Он сам управлял нашими землями, потому что все Бонне занимались этим испокон веков, и нанять талантливого управляющего значило очернить честь рода. Землевладелец должен владеть землей; но на деле, это земля владела моим отцом. Мать же была слишком запуганной, чтобы ему возражать. Она целыми днями читала или вышивала и, сколько я себя помню, никогда отцу ни в чем не перечила. Временами я чувствую, как похожа на нее, иначе… иначе я не оказалась бы здесь.

– Возможно, вы не знаете себя, сударыня. Вы не производите впечатления нерешительной особы, наоборот – сегодня, к примеру, вы вели себя чересчур решительно.

– Это все от отчаяния и злости. Когда они просыпаются во мне, я не отдаю отчета в том, что делаю; все мысли становятся будто стеклянными, и вместе с тем я знаю, как мне поступить. Так и сегодня. Когда вы схватили меня, я знала, что должна вырваться и убежать.

– И вам это почти удалось, – заметил виконт с улыбкой.

– Конечно. Самый страшный судья человеку – сам человек, и я сужу себя вот уже не первый год, так что вам в этом меня не догнать, виконт. Давайте не будем затягивать эту пытку. Мне хотелось бы, чтобы вы поняли все уже и… дальше вы сами решите.

– Я решу, – согласился он, произнеся это ровным голосом.

– Так тому и быть… Мой отец, я говорила о нем. Так вот, дела его пошли совсем плохо. Он начал продавать земли, а этого делать было никак нельзя, совсем! Ведь честь требовала, чтобы Бонне оставался там, где живет. Революция затронула предыдущее поколение, а поколению отца повезло, многие выжили; и он тоже выжил, но считал это скорее наказанием, чем наградой. У нас дома было истинное царство серости. Редко устраивались балы, ибо средств на то не имелось; выезжали мы тоже редко. Меня воспитывала приглашенная из соседнего монастыря кармелитка, хорошо хоть, женщина образованная, привившая мне страсть к чтению. Книги говорили со мною, а родители – почти никогда. Мне исполнилось шестнадцать, когда все окончательно пошло наперекосяк.

Это простонародное выражение в ее речи показалось виконту забавным, хотя ситуация забавной вовсе не была, и госпожа де Виньоль, произнося свое признание, выглядела до крайности серьезной. И все же сквозило в ее выговоре и чертах что-то от лесной нимфы, дикой и подвластной только природе; теперь, когда воспитание было отодвинуто, когда можно не придерживаться светского тона, Флер казалась более естественной, чем раньше.

– Ваш отец разорился?

– Почти. Мы были по уши в долгах, имение заложено и перезаложено. Все это мог спасти некий добрый ангел с мешком денег за плечами, и отец, оглядевшись как следует в поисках того, что можно заложить или продать, обнаружил в непосредственной близости меня. Говорили, что я хорошенькая, хотя я не задумывалась об этом, – произнесла она с чисто женским кокетством, невольным и оттого презабавным. – Отец начал подыскивать мне выгодную партию. Я мечтала о молодом человеке, достаточно состоятельном, чтобы помочь семье, и достаточно привлекательном, чтобы я влюбилась в него без памяти. Все романы, которые я читала, были полны слов о любви, и я ждала, когда она придет в мое сердце. Я уже заранее любила будущего мужа, предположив с бескомпромиссностью, свойственной юности, как он должен выглядеть и каким нежным и добрым окажется. И, разумеется, пришла в ужас, когда отец сказал, что выдает меня за шевалье де Виньоля.

– Вы знали его?

– Разумеется. Он наш сосед, да и общество в Бордо не слишком велико, чтобы не знать там если не всех, то многих. Однако в то время я знала о нем лишь, что он значительно меня старше и не слишком-то красив. Так как моя мать не общалась со сплетницами, распространявшими самые свежие новости, я не была осведомлена о том, каков мой будущий муж; а отец, если и знал что-то, не спешил делиться. Поэтому я переживала оттого лишь, что мой будущий супруг не молод, не красив и вероятнее всего совершенно мне не подходит. И тогда впервые в жизни я взбунтовалась. Я устроила скандал, я кричала так, что перепугала всех слуг, которые у нас еще оставались. – Флер бледно улыбнулась воспоминаниям. – Я никогда, никогда еще в жизни так не отстаивала свое право выйти замуж по любви – ведь наивно полагала, будто оно у меня было.

Виконт повел раскрытой ладонью, как бы показывая, что понимает госпожу де Виньоль и поощряет ее продолжать.

– Робкие уговоры матери не возымели на меня действия. Тогда за меня взялся отец. Он подробно и холодно объяснил мне, в каком положении находится семья, и как мой брак может спасти нас от полного разорения. Полагаю, отец сделал это лишь для того, чтобы я не рыдала в церкви; не думаю, что его всерьез интересовало мое мнение, но он желал соблюсти приличия.

– И вы дали себя уговорить.

– Дала. Потому что он заговорил о долге – а все мы, Бонне, прекрасно понимаем, что такое долг. Или думаем, что понимаем. Иногда я размышляю: что случилось бы, если б я уперлась и продолжила бунтовать? Что, если бы наотрез отказалась выходить за шевалье? Возможно, мой отец воспринял бы это в конце концов как неизбежный знак судьбы и подыскал бы для меня кого-нибудь другого… Но, сраженная известиями о нашем грядущем разорении, я, наконец, сдалась. Хотя борьба была долгой. Я еще сопротивлялась после того, как отец рассказал мне о том, что у нас нет денег. Я кричала ему, что это его забота. Наверное, я была плохой дочерью, так?

Флер взглянула на Сезара, словно ища подтверждения своим словам, словно ожидая, что он прямо сейчас обвинит ее в черствости и равнодушии; и явно удивилась, когда он произнес:

– Я не приветствую договорные браки. Продолжайте.

– О… Но, возможно, моего отца нельзя вот так винить во всем – а я виню. Он-то старался спасти нас, как он это понимал, и о том, что именно его вина в нашем разорении, я узнала лишь много позже, разбирая бумаги после его смерти… А тогда мне исполнилось семнадцать, и меня выдали за шевалье де Виньоля – и я стояла рядом с ним, в красивом платье, что он подарил мне, с жемчужными гребнями в волосах, и гадала, смогу ли я когда-либо полюбить моего супруга или же стану… словно его тень.

– Вы боялись потерять самое себя? – понимающе спросил виконт.

Лицо ее просветлело.

– Да! Как правильно вы это сказали! Потерять самое себя, свою сущность, отдать ее другому человеку и не получить ничего взамен – разве это не уничтожает личность, не разбивает ее на мелкие осколки, оставляя доживать невыразительную оболочку? Я боялась своего мужа. Сразу начала его бояться. Он приобрел жену, которая должна была родить ему наследника, и он… всеми силами старался, чтобы наследник появился.

– Он был… жесток с вами? – произнес виконт, старательно подбирая слова. Сезар не ведал, как высказать то, что так желал спросить. Но Флер, кажется, его поняла.

– Сначала – нет. Он был грубым. Я даже удивилась поначалу, как может человек знатного происхождения не быть утонченным – в то время я еще верила в утонченность, хотя теперь знаю, что она не так уж часто встречается в людях. Для этого нужно родиться с доброй и открытой душой, а душа моего мужа… да я не знаю, имелась ли она у него. Иногда он казался мне механической куклой, которая по прихоти создателя открывает глаза и рот и говорит что-то. А иногда он словно превращался в самого дьявола. У него случались вспышки гнева, и однажды я попалась ему под руку и… я не хочу говорить об этом. – Флер глубоко и прерывисто вздохнула. – С тех пор я училась чувствовать, когда он начинает кипеть, и запиралась от него в спальне – единственном месте, где я могла укрыться. Однажды он пытался взломать дверь, но та выстояла. Замок де Виньоль гораздо лучше, чем наш…

Виконт молчал, неотрывно глядя на нее. Сколько же мужества потребовалось этой женщине, чтобы противостоять озлобленному сильному мужчине! И если шевалье де Виньоль был таким мерзавцем, возможно, он и заслуживал гибели. Возможно – но от ее ли рук?

Словно услыхав его мысли, Флер произнесла:

– Но он не был совсем жестоким, нет. Он щадил меня. Со временем я узнала о нем многое из того, что не принято говорить в приличном обществе, и все же это говорится. Произносится шепотом и на ухо, однако доносится до тех, кто заинтересован. Мой муж часто посещал… продажных женщин, – она выговорила это с усилием, – и с ними обходился далеко не так, как со мной. От меня ему нужен был наследник, а от них – ничего, только удовлетворение его похоти. И он… Нет, я не желаю вам об этом рассказывать.

– Я вас понял. Продолжайте.

– Да. Так вот, шли месяцы. Я узнавала Жоффруа все лучше и лучше, и мне казалось, я попала в непрерывный кошмар, хотя по большей части это было невыразимо скучное существование, а кошмаром я его делала сама, своими мыслями и страхом. Когда я была ему не нужна – а муж не нуждался во мне большую часть времени – я оставалась предоставлена самой себе, только за мною постоянно следили. У Жоффруа имелся слуга, Эсташ, преданный моему мужу. Отвратительный тип. Я всегда подозревала, что он из тех, кто нарушал закон. Он был крепкий и сильный, и он глаз с меня не спускал.

– А ваша семья?

– Отец получил от Жоффруа деньги, но их ненадолго хватило, и не досталось всем кредиторам. В конце концов, отец к нам пришел. Мой муж выслушал его, а потом сказал, что денег больше не даст – тем более что я, по всей видимости, бесплодна, а он женился на мне только ради продолжения рода. К тому моменту у меня уже не осталось иллюзий. Я поняла, как поступил со мною мой отец, и на что он поймал меня; поняла, из какого теста слеплен муж. И я думала: что же дальше? Время шло, а ответ все не появлялся. Отец озлился на Жоффруа за его отказ и перестал даже со мной общаться, и матери запретил. Потом… потом они умерли. – Флер сглотнула. – И наши земли ушли за долги. Ничего не осталось.

– И что же сделал ваш муж?

Госпожа де Виньоль пожала плечами.

– Что он мог сделать? Я осталась при нем. Он все еще возлагал на меня надежды, но чем дальше, тем меньше. Он стал чаще срываться на меня, иногда распускал руки. – Снова этот простонародный говорок. – И еще… в какой-то момент ему пришла в голову мысль, что так и будет. Что я не понесу ребенка. Он желал наследника, а я не могла его дать. И он спросил у меня – что ему делать? Так спокойно спросил, издевательски. «Разве что, – произнес он задумчиво, и тогда я с ужасом осознала, что он уже обдумывал эту мысль, – ты бы скончалась, как твои папенька и маменька, и я мог бы выбрать себе хорошую жену, здоровую». И он взглянул на меня с этаким значением. Тогда я поняла, что он хочет меня убить.

Виконт молчал.

– Вы мне не верите? – беспомощно спросила госпожа де Виньоль. – Вы думаете, я все это придумала? Но я знаю, как было. Ему понравился мой ужас. Он стал дразнить меня, намекать, что убьет. Что от моей смерти ему будет больше выгоды, чем от жизни. Думаю, он надеялся, что я помешаюсь и наложу на себя руки, избавив его от необходимости делать грязную работу. Только во мне взыграл дух противоречия. Я не желала поддаваться этому дурману, я сохраняла ясную голову и ждала возможности сбежать. Словно предчувствуя что-то, Жоффруа велел Эсташу неотступно находиться рядом со мной, если я решусь выйти из замка. Я и так почти не выезжала, а тут и вовсе прекратила. И я говорю это сейчас не для того, чтобы оправдать себя, а для того, чтобы вы поняли…

– Я не жду от вас оправданий. Лишь фактов, как вы их видите.

– Я женщина, мои факты – это чувства, – грустно улыбнулась она и допила вино из своего бокала одним глотком. – Тем не менее… Он хотел меня убить, определенно. Он стал об этом прямо говорить. Я думала о том, как бы сбежать, но куда мне было идти? Родных не осталось, и друзей у меня не водилось. И мне стало казаться, что лучше уж закончить свою жизнь в сточной канаве, чем от руки этого человека, который по недоразумению звался моим мужем. Я решила бежать, но не знала, как. Эсташ следил за мною, будто сторожевой пес…

Флер перевела дыхание и заговорила теперь жестче, деревяннее.

– В тот вечер, о котором я до сих пор боюсь вспоминать, стояла отличная погода, весна уже наступала. Мой муж приехал из Бордо и был не в духе. Я шла по коридору мимо его кабинета, когда услышала, что он отсылает Эсташа с каким-то поручением. «А как же мадам?» – спросил Эсташ. «Да забудь ты о ней, – велел Жоффруа, – я думаю, она весь вечер просидит у себя в спальне. Несчастная дурочка молится. Лучше езжай и побыстрее уладь это дело». Мой муж всегда был невеликого мнения о моем уме… Я спряталась у себя прежде, чем меня заметили. Судя по голосу Жоффруа, он собирался провести вечер дома и уже начал возлияния по этому поводу. Он всегда много пил. И я подумала: если Эсташа не будет, и если мой муж выпьет и заснет, как то часто бывало, я смогу уйти. Я сяду в почтовую карету и уеду подальше отсюда. У меня же есть кое-какие деньги и драгоценности, все это я возьму с собой, и смогу работать гувернанткой или горничной в богатом доме… где-нибудь в Англии или в Голландии. Путешествие не пугало меня. Это был мой шанс. И я стала собираться.

В камине треснуло, рассыпаясь искрами, пахучее сосновое полено.

– Я переоделась в дорожное платье, собрала небольшую сумку – так как знала, что идти придется быстро, и я не смогу нести нечто тяжелое. И вот, прислушавшись, я вышла из своей комнаты. Был девятый час, уже стемнело. Ни звука не раздавалось в замке, и это было жутко. Как будто умерли все, а я осталась в живых одна на всем белом свете. Моя горничная, которой я никогда не доверяла, наверняка сидела на кухне вместе с другими слугами, и хотя обычно ее отсутствие меня не радовало, сегодня это оказалось только на руку. Я прошла по коридору к центральной лестнице – лишь спустившись по ней, можно было покинуть дом. Я знала, что через кухню мне не пройти, и через парадную дверь уходить слишком опасно, меня могут заметить; но оставался еще выход в сад, по коридору мимо кладовых, им-то я и собиралась воспользоваться. Только моим планам не суждено было осуществиться. Выйдя на лестницу, я нос к носу столкнулась с Жоффруа. Он поднимался, видимо, из гостиной, где сидел иногда вечерами. В руке у него была бутылка; похоже, он пил прямо из горлышка.

Сезар живо представил себе все это: и огромный дом, в котором гаснут звуки, и широкую лестницу, и то, как застыла, должно быть, госпожа де Виньоль, столкнувшись с мужем, от которого собиралась сбежать.

– Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Наконец, Жоффруа усмехнулся и заметил: «Так вот почему ты затаилась сегодня! Замыслила побег от меня, крошка?» Он попытался схватить меня, я отпрянула. Тогда он вырвал у меня сумку и швырнул мне за спину. Я думала, не побежать ли по лестнице вниз, не попытаться ли скрыться от него и насколько он пьян, и догонит ли меня. Я очень боялась споткнуться. «Пусти меня, Жоффруа, – попросила я, – зачем я тебе нужна?» – «Действительно, ты мне не нужна, – продолжал глумиться он, – совсем не нужна стала! Глупая, да еще бесплодная! Ты хороша, спору нет, но красивого личика мало, чтобы я остался тобою доволен». Я старалась обойти его, мы стояли на верху лестницы, и тут он ко мне потянулся. «Иди же сюда, – сказал он, – никто не будет о тебе горевать. Давай сделаем это быстро…» И я поняла, что сейчас он сломает мне шею или задушит; он был пьян, и его глаза стали совсем бешеные.

– И вы его толкнули, – сказал Сезар.

Глава 13

Совесть и вера

– Да, я толкнула его, – безжизненным голосом согласилась госпожа де Виньоль. – Он хотел дотронуться до меня, и тут во мне вскипела ярость, и я стала будто видеть себя со стороны – что я делаю и как. Он пытался поймать мои руки, я сопротивлялась, а потом изо всех сил толкнула его в грудь. И он полетел вниз, уронил бутылку, которая разбилась и залила вином все вокруг – сначала мне показалось, что кровью, – и остался лежать недвижимый у подножия лестницы. А я стояла наверху и смотрела на него. Я была словно безумная. Мне так хотелось, чтобы он оставил меня в покое, что на миг меня охватила дикая радость; и лишь потом я осознала, что натворила.

– Вы защищались!

– Я убила его, потому что хотела убить. Возможно, черная сторона моей души взяла верх. Но я хотела, чтобы он умер. И он умер. – По лицу ее пробежала судорога. – Он лежал там внизу, а я стояла и смотрела. Потом ко мне возвратилась способность думать. Моя сумка все еще лежала неподалеку, но я понимала, что теперь уходить нельзя. Если я сбегу, то меня сразу обвинят в убийстве. Самым разумным было остаться. Я не стала спускаться вниз, туда, где лежал Жоффруа, чтобы не выдать свое участие в его смерти. Я взяла сумку и медленно побрела в свою спальню, закрылась там, разложила по местам вещи, переоделась в домашнее платье, взяла книгу и стала ждать. Я надеялась, что кто-нибудь поднимет тревогу, однако ничего не происходило. И лишь два часа спустя – о, ваша светлость, что это были за мучительные два часа! – я услыхала голос Эсташа, призывавшего меня. Я открыла ему дверь. Он выглядел устрашающе.

– Он ничего вам не сделал?

– Нет. Кажется, он растерялся не меньше моего. Он не мог знать, что именно я столкнула мужа с лестницы, а я постаралась выглядеть невинной, как Дева Мария. Я спросила его, почему он кричит, и Эсташ ответил, что мой муж упал с лестницы и умер; я вполне правдоподобно изобразила обморок, и затем, очнувшись, вела себя так, будто потеряла способность мыслить. Эсташ спросил, не хочу ли я пойти посмотреть на мужа, и я сказала, что не хочу; сил не было взглянуть ему в лицо. Приехала полиция, инспектор осмотрел лестницу и сказал, что ему все ясно: шевалье был пьян, упал и сломал шею. Ночь прошла ужасно. Со мною осталась моя горничная, и я хотела заснуть и не могла. Я освободилась от Жоффруа – и попала в другую клетку, ведь отныне и навсегда я стала убийцей. Наша совесть – судья непогрешимый, пока мы ее не убили…

Виконт встал, взял бутылку и налил госпоже де Виньоль вина; она благодарно кивнула.

– Что ж. Мне предстояло жить так. Утром Эсташ сказал мне, что его господин всегда желал, чтоб его похоронили быстро, так что похороны состоялись буквально сразу. Присутствовали только я, священник да Эсташ; тело до фамильного склепа донесли садовые рабочие. Гроб был закрыт. Священник прочел молитву, я постояла немного и ушла. Я понимала, что пережить еще одну ночь в этом месте просто не смогу, к тому же, меня пугал Эсташ, смотревший на меня с фанатичной мрачностью. Как бы он не захотел довести дело своего господина до конца, подумала я. Вряд ли слуга подозревал меня в том, что я убила мужа, но его смерть действительно потрясла этого человека… И я собралась за час и уехала. Наняла карету в Бордо. Незнакомцы казались мне безопаснее, чем знакомые люди. Приехав сюда, в этот дом, я рассчитала всю прислугу, наняла новую и через некоторое время начала успокаиваться. Я знать не хотела о том, что происходит там, в Бордо. Эсташ словно в воду канул. Я надеялась никогда больше с ним не встретиться, но все же старалась редко выходить из дома. Я боялась и до сих пор боюсь, а призрак Жоффруа является ко мне во снах. А потом… – Флер запнулась и выговорила: – Потом ко мне пришел этот человек и сказал, что он знает, что я убила мужа.

– Какой человек? – живо спросил Сезар.

– Он не назвался. Он подошел ко мне на улице и шепнул, что он в курсе того, что произошло в ночь смерти Жоффруа. Я страшно перепугалась. Он велел мне ждать и явился в мой дом через несколько дней. Он принес письмо и велел отнести его по адресу. – Она вновь стиснула бокал. – И сказал, что если я не стану ему подчиняться, он сдаст меня полиции. Я не знала, что в этих письмах. Я ничего не знала… Боже…

Виконту показалось, что теперь-то она точно расплачется, однако госпожа де Виньоль сдержалась, лишь часто-часто заморгала. Ее плечи вновь опустились, будто из нее ушел воздух, как из оболочки дирижабля Анри.

– А потом вы… вы встретились мне. И вы друг того человека, того изумительного изобретателя, которому я ношу эти письма. Я не знала, что в них. Не знала, кому они. Только адрес. Клянусь. Я виновата, и теперь вы можете сообщить обо мне полиции. Возможно, так будет лучше…

– Я никому ничего не собираюсь сообщать, – заявил Сезар. – Поэтому сейчас будем действовать, как я скажу вам. Садитесь-ка за стол, сударыня.

Флер удивилась:

– За стол?

– Да. Этот ужин почти остыл, но он и так неплох, а козий сыр и хлеб так вообще чудо как хороши. Садитесь и ешьте, это придаст вам сил; я же буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте по возможности честно.

Он почти силой усадил ее за стол и поставил перед нею тарелку; госпожа де Виньоль отрешенно смотрела на цыплячью ножку, однако под пристальным взглядом Сезара взяла ее и начала есть – сначала вяло, затем с аппетитом. Подождав минуту, виконт сказал:

– Что же, давайте разбираться. – Он прошелся по комнате. – Говорите, что не знаете, куда делся слуга вашего мужа, этот Эсташ?

– Нет. Я не видела его после похорон. Я уехала. Сбежала. А он остался там, расчет я ему не дала.

– Кто же управляет поместьем в Бордо?

– Управляющий, разумеется. Я не стала повторять ошибок отца. Когда адвокат Жоффруа разыскал меня в Париже и сообщил, что все имущество достается мне, так как именно это было указано в завещании – полагаю, составленном не без участия моего отца, – я попросила его заняться делами в Бордо. Мсье Левуа нашел солидного человека, который согласился вести хозяйство. Он присылает мне отчеты, но я боялась спросить об Эсташе. Он ничего не писал о нем.

– Что ж, понятно. Значит, был свидетель того, к чему привела ваша потасовка с мужем. Мог это быть Эсташ?

– Он человек простой, – Флер покачала головой. – Тогда бы он там же и скрутил мне шею. Но он верил, что я ни при чем. Если кто-то и видел, это был кто-то другой.

– Расчетливый и хладнокровный.

– Почему?

– Потому что человек, не умеющий делать такие силки, в какие попали вы, не смог бы не выдать себя. А он не выдал. Он видел, как вы толкнули мужа, и никак не обнаружил своего знания, даже когда явились полицейские. Чего же он хотел, почему молчал? Если бы он желал шантажировать вас, то давно сделал бы это, ведь полгода уже прошло. А если он был лишь ступенькой для другого человека, которому проговорился, и вот уже тот решил воспользоваться вами…

Сезар вышагивал туда-сюда, и госпожа де Виньоль встревоженно за ним следила.

– Я ничего не понимаю, – созналась она, – и я ужасно устала жить в этом страхе. Когда тот человек пришел ко мне, я думала, что умру.

– Да! Тот человек. – Сезар остановился и оперся о стол. – Как он выглядит?

– Невысокий, лицо непримечательное, бородка. Он не красавец, и не урод, обычный человек, я бы сказала, серый. Я не могу внятно его описать, так как особых примет у него нет – он словно возник из небытия, и иногда мне кажется, что от него попахивает серой. Конечно, я буду гореть в аду за свой грех…

– Оставим религиозные размышления, сударыня! Это ведь он был у вас сегодня?

– Да, он. – Флер резко вскинула голову. – Вы его видели?

– Не я, мой слуга. И он за ним проследит.

– Но как… случайно?..

Сезар даже не сразу понял, о чем она спрашивает, и лишь затем, сообразив, рассмеялся.

– Случайно? Я присматривал за вашим домом, конечно же. Иначе как бы я оказался сегодня у Анри, чтобы вас поймать?

Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы это осознать.

– Значит, – медленно произнесла госпожа де Виньоль, – все это время вы следили за мной… вы… вы знали с самого начала, что это я?

Запираться смысла не имело, и Сезар сознался:

– Да, я знал.

Она глубоко вздохнула, и свет ее ярких глаз померк, сменившись безразличием. Госпожа де Виньоль закрыла лицо ладонями.

– Господи… Кажется, я заслужила это.

– Но вы ведь не виноваты, – тихо произнес Сезар.

Она помотала головой, не отрывая рук от лица.

– Вы не виноваты. Вы защищались, и гибель вашего мужа – не убийство, а несчастный случай. Вы отстаивали свою жизнь, и кто вас осудит? Хотя, – виконт задумался, – наше справедливое правосудие, пожалуй что, может наломать дров, так что мы ему не расскажем.

Флер опустила руки.

– Вы верите мне? Или насмехаетесь?

– Я не стал бы насмехаться. С самого начала я думал, что могло заставить такую женщину, как вы, участвовать в столь бесчестном деле и зачем вы пишете эти письма. Потом я понял, что почерк не ваш. Потом вы так весело говорили с Анри, что я утвердился в своем мнении: вы не знали адресата. У Анри мало врагов. И все же сейчас кто-то желает ему смерти…

Бой часов, стоявших в углу, заставил собеседников вздрогнуть. Было уже девять, и Сезар понимал: необходимо возвращаться в Париж. Только вот что делать с госпожой де Виньоль?

– Вы поверили мне? – переспросила она, как будто еще не осознавая того. – Но я же…

– Да, вы убийца, я уже слышал об этом, – нетерпеливо перебил ее Сезар. – Я выслушал вашу историю и нашел ее весьма занимательной, даже трагической, однако это все дела прошлого, а меня заботит настоящее. Моему другу угрожают, и его дворецкий погиб, и в меня сегодня стреляли – если уж вы так уверены, что не в вас. Кстати, откуда уверенность?

– Тот человек, что приносит письма, он заметил вас рядом со мной. Он велел мне больше с вами не встречаться и сказал, что если вы полезете не в свое дело, то сильно пожалеете об этом. У меня сложилось впечатление, что он если не знает вас лично, то весьма наслышан. Вы могли кому-либо насолить, виконт?

Сезар хмыкнул. Он мог бы ответить ей, что насолил он слишком многим, однако не желал сейчас вдаваться в подробности собственной биографии. Женщина устала, напугана и не знает, как ей жить дальше, на ней тяжелым грузом лежит вина за несчастный случай с мужем – и надо ей помочь. К тому же, помощь Флер де Виньоль напрямую связана с делом Жиффара. А значит, Сезар идет в правильном направлении, коль скоро в него начали стрелять.

Это обнадеживало.

– Что ж, у нас мало времени, госпожа де Виньоль. Могу я называть вас Флер?

– Я вам во всем созналась… Вы можете теперь называть меня как угодно. Я даже священнику на исповеди этого всего не говорила.

– Очень хорошо. В таком случае, Флер, прошу вас, запомните: я не враг вам, не судия, а друг. Если вы невиновны – а я вам верю, или же вы само исчадие ада, коли умеете так лгать, – я могу помочь вам. Но мне необходимо, чтобы вы слушались меня и делали то, о чем я вас попрошу. И я обещаю вас защитить.

– Вы защитите меня! Но почему? Вы ничего мне не должны!

– Вы гораздо больше похожи на невинную жертву, чем на безжалостную убийцу. Ваша совесть уже казнила вас так, как вы сами того пожелали, а я здесь не для этого, и времени у меня нет, и мне жаль, что вы, женщина, без сомнения, достойная, оказались в такой ситуации. Я помогу вам, так как это поможет и моему другу Анри.

– Да, – ее голос снова потускнел, словно Флер ожидала услышать нечто другое, – я понимаю.

– Вы сейчас внимательно меня выслушаете. Ваше бегство все усложнило, но ненамного; мы решим это с вами. По всей видимости, из виду они вас потеряли, когда я навел шороху у Анри во дворе, так что вы вернетесь домой и сделаете вот что…

Глава 14

Господин в серой шляпе

Утро пробило себе путь сквозь занавески солнечными лучами; по всей видимости, горничная оставила портьеры не до конца закрытыми, но сейчас это обрадовало Флер, хотя обычно она терпеть не могла просыпаться рано. Во сне можно было вообразить, что все хорошо, что кошмар прекратился и она свободна. Реальность таких иллюзий, увы, не предоставляла. Но вчерашний день позволил затеплиться робкой надежде.

Неужели Флер наконец-то сможет быть свободна? Слишком нереально, чтобы в это поверить.

Она и не верила. Просто на несколько мгновений вчера позволила себе поддаться обману – тому, который обволакивал ее, словно закрывающаяся чашечка цветка, когда виконт де Моро слушал ее признание. Флер говорила, словно выплескивая из себя ту страшную тьму, что владела ею в последние месяцы. И эта тьма оказалась тяжелее той, в которой Флер жила годы своего брака…

Тогда, в замке Виньоль, она была сама не своя, и чувство освобождения, пришедшее к ней, когда она убила мужа, продержалось недолго. Она сделала так, как жаждала ее душа, и все же совершила смертный грех – хотя виконт милостиво сказал, что она защищалась. Флер не верила ему в этом. Не может мужчина так легко простить женщине убийство другого мужчины. Они ведь все друг за друга.

Мог ли обманывать ее виконт де Моро? Судя по всему, он не так прост, как желал показаться, не так легкомыслен, не столь беспечен. Он следил за нею. Давно следил. И он сказал, что за нею велась и другая слежка. Господи, как разобраться во всем этом?

Флер вылезла из-под одеяла, встала и подошла к окну. Улица была почти пустынна. На углу пристроился веселый чистильщик обуви, предлагавший свои услуги немногочисленным прохожим, заворачивающим с улицы Вожирар. Флер помнила, что он сидит здесь не первый день. Это человек виконта? Или же того, другого?

Как непросто во всем этом разобраться…

Как непросто жить с грязной совестью…

Вчера виконт, давая ей советы, как вести себя в ближайший день, сказал Флер быть очень осмотрительной.

– Я не знаю, что за игра тут ведется, – заметил он, – однако они могут следить за каждым вашим шагом. А теперь и за моим, коль скоро меня посчитали в этой игре. Будьте предельно осторожны. Пока я не понимаю ни мотивов, ни ставок, и если они столь высоки, что в ход уже пошли пистолеты, я не поручусь за наши с вами жизни. А значит, удвою охрану.

Флер немного пугала мысль, что виконт взялся ее охранять. Ее вообще не оставляло чувство, будто происходящее – нереально, и вот она очнется скоро среди привычного кошмара, и придет тот человек в серой шляпе, что просил относить письма. А виконт и его помощь – всего лишь видение.

Но нет. Это было и есть. Флер стиснула кулаки. Виконт де Моро помогает ей потому, что его друг в опасности. Он ничего не объяснил толком, но и так ясно, что письма, доставляемые Флер, несли неприятности. Меньше всего она желала зла симпатичному Анри Жиффару, построившему удивительный дирижабль! Ах, как бы ей хотелось посмотреть, как тот взлетит к небесам, легко и свободно. Талант в мужчине – то же, что красота в женщине, – всего лишь обещание. Для того, чтобы он стал подлинно великим, его сердце и характер должны быть равны его таланту. Но когда это совпадает, так радостно; и дирижабль обязательно полетит. Флер и надеялась это увидеть, только вот… Если к тому времени ситуация благополучно разрешится (не слишком вероятно, однако возможно), виконт де Моро и его друзья навсегда исчезнут из жизни Флер. И для нее будет лучше никогда более с ними не встречаться. Она ведь не перестанет быть убийцей, а они не запятнаны этим грехом; значит, ей нет места рядом с ними.

Разве ей нужно было какое-то место? Она привыкла быть одна.

Флер дернула за шнурок, вызывая горничную. Все то время, пока девушка расчесывала ее и укладывала ей волосы, Флер смотрела на себя в зеркало, пытаясь в привычном отражении отыскать ответы на вопросы. Виконт де Моро мог быть снисходителен к ней, пока она ему необходима, однако позже, когда – и если – все закончится, что он станет делать? Отчего Флер поверила ему, что он не обратится в полицию? Как добропорядочный гражданин республики, он и должен так сделать. И он мог ей хладнокровно солгать, сказав, что не собирается делать этого. Всю ее жизнь мужчины обманывали ее. Она не видела от них особого добра. И если у Флер пока не было доказательств их благородства, отчего виконт де Моро окажется другим?

Конечно, она находилась вместе с ним некоторое время и слышала, что он говорит. Он познакомил Флер с друзьями. Его речь лилась так мягко, что способна была заворожить даже капризного единорога, не только измученную девушку, которая так мало видела доброты и тепла. И все это время – вот она знает теперь – виконт следил за нею, оценивал, что она скажет, и был в курсе того, что она приносила те письма. Он воспринимал ее как дичь.

Ему не стоит доверять.

И, тем не менее, выхода у нее не оставалось.

Господин в серой шляпе, имени которого Флер так и не знала, появился в два часа дня.

В гостиную, где Флер читала, сидя в удобном кресле, заглянул Ксавье и доложил, еле заметно хмурясь:

– К вам тот господин.

Прислуга его иначе и не называла – с непередаваемым выражением.

Флер кивнула, позволяя впустить визитера, и тот появился несколько мгновений спустя – такой же, как всегда, словно вечно носил этот костюм и шляпу и возникал в них из небытия, а затем туда же уходил.

Сейчас, глядя на этого господина внимательней, Флер отметила, что он уже не слишком молод – лет сорок пять или около того; у глаз его морщинки, говорившие о том, что он часто прищуривается, но вот от смеха ли? Вряд ли. Тонкие губы плотно сжаты, на крупном носу вскочил прыщ. Вчера прыща не было.

– Госпожа де Виньоль, – проговорил визитер и уселся в кресло, не дожидаясь приглашения, – похоже, вы впутались в интересную историю!

Флер вскинула подбородок.

– Если вы говорите о вчерашнем, то мне тоже хотелось бы знать подробности! Я никак не ожидала, что в меня станут стрелять!

Господин приподнял брови. Свою серую шляпу он не снял, и тень от нее ложилась на глаза, что мешало разглядеть их выражение.

– Вы еще недовольны? – промолвил он насмешливо. – Как! Такое приключение! Вам оно должно быть по душе.

– Я не скрывала, что не желаю помогать вам, но вынуждена. Я не понимаю, что происходит, и мне страшно. – Изображать страх оказалось совсем нетрудно – Флер и так дрожала, как всегда при появлении этого человека. – Я не выйду из дома и ничего больше не сделаю для вас, пока вы не объяснитесь.

– Вы смеете выдвигать мне условия? – рассмеялся он. Смех был тихий и приятный, и совершенно этому человеку не подходивший. – Вы? Та, что отправила мужа на тот свет? Или вы забыли, каковы ставки в этой игре? Ваша жизнь, честь, свобода, не говоря уж о репутации! Желаете всю жизнь прятаться по углам?

– Как будто вы предлагаете мне нечто иное…

– Посмотрим. Сначала объяснитесь. – Его тон стал режущим, будто мясницкий нож. – О чем вы говорили вчера с виконтом на крыльце того дома? Как виконт там оказался?

– Откуда мне знать? – Флер убедительно изобразила возмущение. – Я сделала все, как всегда. Я положила письмо на крыльцо и собиралась уйти, когда он выскочил, словно чертик из табакерки. Он схватил меня, и я не сразу смогла вырваться. Но я пыталась! Ах, если вы или ваш шпион был там, так вы и без меня все знаете?

– Что вы говорили виконту?

– Ничего. Требовала меня отпустить. Вы ведь сказали, что я не должна общаться с ним!

– Это верно. Проклятый аристократишка становится невыносим. Впрочем, мы уладим это дело, – произнес он так брезгливо, словно давил клопа, и Флер похолодела от небрежности этого тона. – А вот что делать с вами, если вы ему проговорились? Куда вы после поехали?

– Я испугалась, что меня убьет либо он, либо вы. Я ничего не понимала. – Флер постаралась говорить жалобно. – И так как он отвлекся, пытаясь поймать стрелка, мне удалось выскользнуть из дома и добежать до своего экипажа. Я была столь испугана, что крикнула кучеру, чтобы он гнал прочь из города. Мы отъехали приблизительно на лье от Парижа, когда моя голова прояснилась. Тогда я велела поворачивать обратно.

– Поняли, что не сбежите, – усмехнулся он.

– Да. Я не могу убежать от вас, и вы сказали мне это. Я возвратилась. Объясните же теперь, отчего виконт был там? Что ему делать в том доме?

– Там живет его приятель. И приятель, похоже, пожаловался высокопоставленному дружку. Но это все не касается вас. – Он окинул ее оценивающим взглядом. – Всегда знал, что толку от женщин немного! Попробуем кое-что извлечь. Не встречайтесь более с виконтом, как я и велел вам.

– Вы же понимаете, что он может явиться после вчерашнего и потребовать объяснений.

– Вы не обязаны их ему давать.

– Ах, но это же виконт де Моро! Он проложит себе путь к ответам, даже не надеясь их получить. Он очень настырный. – Флер поморщилась, будто внимание назойливого кавалера ей досаждало. – И я должна буду ему что-то сказать. Он ведь видел меня там, тайна нарушена. И почему он так взбеленился из-за любовных писем? Вы ведь говорили, что я доставляю любовные письма, или нечто в этом роде?

– Любовь бывает разной, госпожа де Виньоль! Взять хотя бы вашу любовь к мужу. Ну, если виконт заявится, примите его и скажите, что ваша старинная подруга просила вас доставлять эти письма. Ни в коем случае не упоминайте обо мне. Что в этих письмах – вы не знаете.

– Я и так не знаю…

– Конечно. Если он спросит имя и адрес подруги, солгите ему, что она спешно уехала в Льеж, к примеру. Пускай поищет там. Да, – он вскинул голову, – если вам удастся заставить виконта уехать, это будет наилучшим выходом. Убивать его слишком хлопотно.

– Боже! – простонала Флер. – Значит, вчера…

– Мы не любим тех, кто лезет не в свое дело. Пускай виконт покинет Париж, и тогда он выживет.

– А если мне не удастся его уговорить? – слабым голосом вопросила Флер.

– А тогда, – улыбнулся визитер, – на вашей совести окажется еще одно убийство.

Она похолодела – в большой степени оттого, что он был прав, конечно же, прав. Сезар не отступится, да и Флер не станет его уговаривать, а значит, его могут убить. И тогда… как ей жить тогда?

– Я все поняла, – пробормотала она. – Что же с письмами?

– Больше вы не будете их носить. Однако не спешите радоваться. Мне от вас еще может понадобиться услуга.

– Какая?

– Вы узнаете в свое время. Ничего непривычного вам.

Неужели он намекает, что… нет. Господин в серой шляпе не может так полагаться на Флер. Или он не полагается? Что это за ход в дьявольской игре?

– Вы пугаете меня.

– Этого я и добивался. Надеюсь, вы все поняли, – он поднялся, – и сумеете все объяснить виконту так, что он поступит, как должно. А если вы не выдержите и проговоритесь… Что ж, ваша жизнь не так и дорого стоит, госпожа де Виньоль.

Человек развернулся и вышел, не прощаясь. Флер сидела неподвижно несколько минут, затем обернулась и произнесла, обращаясь к висевшему на стене гобелену:

– Вы можете войти. Кажется, он не вернется.

Край гобелена откинулся, открывая потайную дверцу, и вошел Сезар де Моро – элегантный, как всегда, и как всегда, с тростью. Он прислонил ее к креслу, подошел к окну и, встав сбоку, чтобы его было нельзя заметить с улицы, выглянул.

– Действительно ушел, – прокомментировал виконт. – Какой занятный человек.

– Вам он кажется забавным? – рассердилась Флер. – Мне – так нет!

– Какая уж тут забава, когда в ход пошли подобные угрозы. Ну что ж. Мой человек проследит за ним; впрочем, если ваш мучитель направляется туда же, куда и вчера, это уже не случайность, и дело становится еще интереснее.

– А куда он вчера шел? Вы что, уже за ним следили?

– Мой слуга следил, да. А шел он в мэрию. Преспокойно вошел через парадный вход, и никто его не остановил. Даже преступники, работавшие на Видока, вот так запросто не шастали на виду у всех в Сюртэ – а то, как спокойно ведет себя этот господин, говорит о том, что он чувствует себя в безопасности. Мэрия же означает, что к делу примешивается власть. Вряд ли все это чья-то частная… авантюра, – последнее слово Сезар будто выплюнул.

– Я ничего не понимаю, – созналась Флер. – Кто-то хочет, чтобы ваш друг Жиффар не запускал свой дирижабль. Но это глупо! Не он, так кто-нибудь еще. Этот аэронавт, Годар, едва ли не каждый день поднимается в небо на своем воздушном шаре. Разве можно это остановить? И, если дело идет о власти, – разве нельзя это официально запретить? Придумать какую-либо причину…

– Все это не так просто, как кажется, – возразил Сезар, – для преступлений всегда имеются три причины – либо чувства, либо власть, либо деньги. В нашем случае, – он так и сказал – «в нашем», – это может быть что угодно. Фанатик, ненавидящий Анри, пытающегося покорить ветер, и готовый на все, даже отправить его на тот свет? Возможно. Какой власти мог помешать Жиффар, я не предполагаю, однако с его взрывным характером он мог резко сказать кому-нибудь что-либо. И, наконец, деньги. В чем тут может быть соль? Проект стоит немало, я знаю это, так как частично его финансирую. Но никто более не предлагал поддержать строительство финансово. Никто не устраивает денежных гонок. Разве что ставки делают… – Он нахмурился и умолк, словно в голову ему пришла какая-то идея. – Пожалуй, – медленно произнес Сезар через минуту, – это не такая уж глупая мысль…

– Что?