Каникулы Уморушки Каришнев-Лубоцкий Михаил

Глава девятая,

в которой два профессора признаются в бессилии науки

Дрозофиллов был холостяк и жил в небольшой однокомнатной квартире в том же доме, где находился НИИЗЯ. Большого различия между его жилищем и его лабораторией не наблюдалось: стены комнаты были увешаны не картинами, а штриховыми изображениями змеев горынычей и драконов, оборотней и лихоманок, предметов ведовства и чародейства. На подоконнике стоял аквариум, на дне которого лежали какие-то катышки размером с грецкий орех, очень странные на вид. Еремей Птоломеич был убежден, что это яйца морского змея, страшного чудовища – погубителя многих кораблей. Из катышков вот уже третий год не вылуплялись ни один змееныш, но Дрозофиллов упорно менял воду в аквариуме и сыпал туда всякие питательные вещества.

– Ничего, – говорил он неверующим, – мы еще поглядим через годик-другой… Еще ахнете!

Левон Тигранович думал несколько иначе, но в споры не лез.

– Ученый сам должен понять свою ошибку, – считал он твердо. – Отрицательный результат, если он понят и проанализирован, тоже шаг вперед в науке.

Пока Еремей Птоломеич заваривал чай на кухне, Костя с интересом прочел несколько поздравительных адресов, висевших рядом с изображениями лешаков и домовых. На одном адресе было написано:

«Дорогой и горячо любимый Еремей Птоломеич!

Поздравляю тебя с твоим полувековым юбилеем и желаю прожить еще тысячу лет! Спасибо тебе за то, что ты сделал из меня настоящего человека!

Твой д. Федька»

– А почему он не написал «друг»? – спросил Костя Левона Тиграновича, примостившегося рядом в кресле. – Места, что ли, не хватило?

– Это «Д» не «друг» означает, – ответил Анчуткян, поворачивая голову в сторону поздравительного адреса. – Просто Федя из-за стеснительности своей так подписывается. А полностью будет «домовой».

– Домовой? – переспросил Костя. – И Еремей Птоломеич сделал из него человека?

– Как видишь, – кивнул Анчуткян на поздравительное послание неизвестного Косте Федора. – Хотя, я считаю, зря он так поступил. Хороших людей на земле много, а вот домовых сейчас… – он не договорил и горестно махнул рукой: – Такой экземпляр пропал!

– А мне вы поможете? – тихо спросил Костя, склоняясь поближе к Левону Тиграновичу. – Пусть Петя Брыклин снова настоящим человеком станет! Ведь Федору вы помогли?..

Анчуткян не успел ответить: в комнату вошел Еремей Птоломеич с подносом в руках. На подносе стояли чашки, сахарница и вазочка с конфетами.

– Прошу к столу! – пригласил хозяин гостей.

Чай был вкусный, с добавлением каких-то неизвестных Косте трав, от чашек даже на расстоянии чувствовался волшебный аромат.

– Никогда такого не пил! – признался Костя, на миг позабыв свои беды.

– Феденька рецепт прислал! – похвалился Дрозофиллов. – Рецепт и травки. Могу поделиться, юноша.

– Спасибо, поблагодарил Костя, но вспомнив при упоминании Феденьки зачем он приехал, спросил: – Так как же, Еремей Птоломеич… насчет Пети-то…

– А ты как думаешь, Тиграныч? – переадресовал Дрозофиллов Костин вопрос своему коллеге. – Может наука помочь юношам или нет?

– На данном этапе? – уточнил Анчуткян.

– Да, на данном этапе.

– На данном этапе – нет, – признался Левон Тигранович. – Они будут, – тут он кивнул на Костю, – раздваиваться, а нам их обратно сдваивать! Нет уж, дудки!

– Я-то не против… Мне и отдельно неплохо живется… Но Петька!.. Он-то как?!

– А никак, – отрезал сурово Дрозофиллов. – Пусть теперь один поживет, без Альтера Эго.

– Не получается у него, опять кто-то мучает! – Костя отставил чашку в сторону и положил конфету на развернутый фантик. – Так и грызет Петьку, так поедом и ест!

– По ночам? – спросил Анчуткян.

– И по ночам, и по утрам, и днем! – Костя подумал и вспомнил: – И по вечерам тоже грызет. Такой вредина попался – хуже меня.

Дрозофиллов посмотрел на Костю и улыбнулся:

– Да ты вроде бы милый юноша. Добрый.

– Мужчина настоящий, – подтвердил Анчуткян. – Ради глупого мальчишки жизни своей не жалеешь, пожертвовать собою ради него готов. Молодец!

– А вы на моем месте не так бы поступили? – спросил Костя, обращаясь сразу к обоим профессорам. – Если бы вы отделились, а тот, ну первый который, мучаться бы стал?

– Во-первых, это еще разобраться нужно, кто из вас первый, а кто второй, – заметил Еремей Птоломеич. – Может быть, ты главнее. А во-вторых, нам такая идея в головы, – он посмотрел на Анчуткяна, и тот, с полуслова поняв мысль своего друга, согласно кивнул головой, – ни за что бы не взбрела. Отделять от себя второе «я»! Лишать себя индивидуальности, голоса совести – какой-то бред!..

– Да он сгоряча… – хмуро буркнул Костя. – Уморушка рядом стояла, ну и…

– Так ты говоришь, что все натворила Уморушка? – снова уточнил Дрозофиллов. – Юная лесовичка из Муромской Чащи?

– Она… – вздохнул Костя. – Торопыга ужасная! Сначала наколдует, а потом думать начинает.

– Дитя своего времени, что поделать, – изрек впавший в глубокую задумчивость Левон Тигранович.

– Какое «дитя»!.. – возмутился Костя. – Первый класс уже кончила, пора бы посерьезнее стать!

Анчуткян тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Реки она не поворачивает? Каналы не роет?

– Да вроде бы нет… – растерялся Костя.

– Вот видишь! – улыбнулся Дрозофиллов. – А ты говоришь: «Уморушка – большая!..» Не доросла она еще до настоящих подвигов.

– Калина Калиныч, дед ее, старый уже лешак, а тоже реки не поворачивает, – обиделся за леших Костя. – Деревья сажает, русло рек чистит, а уж река сама течет, куда ей хочется.

– Если реки будут делать, что им захочется, то какой работой займутся сотрудники «РОСГИДРОВСПЯТИ»? – спросил Анчуткян. – Призыв наших дней: «Волгу – на арыки!» станет ненужным. Итак, существует альтернативное предложение: сделать из Волги море.

– Этим занимается «ВОЛГОМОР», – уточнил Дрозофиллов. – А «ВОЛГОМОР» своего добьется.

– Он уже добился! – с горечью воскликнул Анчуткян. – Несмотря на все мои предупреждения! И что мы имеем на сегодня? – он стал загибать пальцы: – Русалки повывелись, водяные целыми семьями высохли от горя, кикиморы, если и встречаются, то разве что в низовьях… И все почему?

– Почему? – спросил Костя.

– Потому что на «ВОЛГОМОР» нет управы в стране! В старину от чуда-юда житья водяным не было, а сейчас от «ВОЛГОМОРа».

– Может быть, Калина Калиныч вмешается? – предположил Костя, не на шутку встревоженный судьбой великой реки. – Он страсть какой лютый, если природу обижают!

– Каждый раз Калиныча не позовешь… – печально промолвил Еремей Птоломеич. – Придется людям самим выкручиваться.

– Если они свои вторые «я» отделять начнут – им ни за что не выкрутиться! – с горячностью, свойственной южанам, произнес Левон Тигранович. – Альтер Эго, может быть, и пойдет природу спасать, а вот Петя Брыклин…

Анчуткян не договорил и только криво усмехнулся.

– Брыклин тоже пойдет… – обиделся за Петю Костя. – В нем новый «альтер эго» завелся, он Петьку загрызет, если тот откажется.

– Что ж, хорошо, если так, – сказал Дрозофиллов, наливая гостям еще чаю. – Значит, вопрос о вашем «воссоединении» отпадает сам собой.

– Почему? – удивился Костя.

– У человека должно быть одно второе «я», а не несколько, – объяснил Еремей Птоломеич. – Брыклин снова его имеет – это, конечно, чудо, но наукой вполне объяснимое.

– А мне что делать? – спросил Костя.

– А ничего, – ответил за друга Анчуткян. – Живи, радуйся жизни, получай образование и культуру.

– Образование тебе дадут в школе, а культуру придется добывать самому, – добавил Дрозофиллов.

– Я добуду! – пообещал Костя. – И учиться я стану хорошо, вот увидите!

В этот момент у входной двери раздался протяжный звонок.

– Еще гости пришли, – сказал, улыбаясь, Дрозофиллов и пошел открывать дверь.

Каково же было его удивление, когда он увидел на лестничной клетке кота, вцепившегося одной лапой в электрический провод, а другой готового во второй раз нажать на кнопку звонка!

– Пардон… – сказал кот виновато и, отцепившись от провода, шмякнулся на пол. – Извините, что потревожил…

Услышав знакомый голос, Костя выбежал в коридор.

– Иван Иванович!

– Костенька!! Мальчик мой родной!! Нашелся!

И говорящий кот тигриным прыжком сиганул на грудь Альтера Эго.

Это был, конечно, Гвоздиков.

Глава десятая,

в которой дедушки собираются в путь

А теперь, дорогой читатель, давай на время оставим Москву, оставим Змея Горыныча и его друзей, которые, как ты уже, наверное, догадался, благополучно встретились в квартире у Дрозофиллова, и перенесемся в Апалиху, в домик Маришкиных деда и бабушки.

В тот вечер, когда скорые пассажирские поезда мчали наших героев в столицу, старый лешак Калина Калиныч, не выдержав разлуки с внучкой, заявился в Апалиху к Петру Васильевичу и стал слезно просить его поехать в город «за компанию».

– Да я и сам собирался, Калиныч, хоть у хозяйки спроси, – кивнул Маришкин дедушка в сторону своей супруги. – Еще денька два – и поехал бы. Мы тут с Дружком извелись: как она, как они… Петух Саша и тот не кукарекает… Нет, ехать надо!

– Ему в город съездить, как мне чихнуть: ничего не стоит, – подтвердила бабушка. И добавила: – Путешественник он у меня, Миклуха-Маклай.

Петр Васильевич хотел было поспорить с женой и отказаться от почетного звания, но Калина Калиныч не дал ему произнести и слова.

– Поехали нынче, а? Душа за девчонку болит. Я ее сгоряча колдовской силы лишил, она теперь и постоять за себя не сможет.

– Это что ж: прямо сейчас ехать? – удивилась бабушка. – Не спамши, не емши?

– В вагоне поспим, дело привычное, – успокоил ее Калина Калиныч. – В вагоне прохладно, плесенью пахнет… – Он спохватился, покраснел и прибавил: – А еды у меня много, не волнуйтесь.

– Что-то не видать… – усомнилась бабушка.

– Пожалуйста! – Калина Калиныч прошептал что-то беззвучно, и на столе появились разные кушанья: пироги, оладьи, грибы в горшочках со сметаной, орешки в туесочке, ягоды…

– С голоду не погибнем, – гордо произнес Калина Калиныч, – не таковский мы народ!

– Что верно, то верно… – прошептала бабушка и присела на табуретку: у нее почему-то враз ослабели ноги.

– Угощайтесь, – жестом хлебосольного хозяина пригласил старый лешак Петра Васильевича и его жену к заставленному разнообразной снедью столу. – Отведаем даров леса – и в путь!

– Благодарствуем, Калинушка. И ты с нами садись, – попросила нежданного гостя Маришкина бабушка.

Петр Васильевич первым отважился попробовать угощенья лешака. Взяв вилку, он стал охотиться за маринованным опенком и через одну-две минуты азартной погони ловко всадил свой гарпун в желанную добычу.

– Шустрый, шельмец! – улыбнулся Петр Васильевич, разглядывая замаринованного спринтера. – Еле догнал бесенка!

– Гриб как гриб, – обиделся почему-то Калина Калиныч. – А у тебя, Васильич, рука уже не та.

На этот раз черед обижаться пришел Петру Васильевичу.

– У меня рука не та? – возмутился он не на шутку. – Да я своих апалихинских в одну секунду по три штуки на вилку нанизываю! А ваши муромские с нечистой силой грибочки! На них не с вилкой ходить, а с сетями надобно!

Еле успокоила Маришкина бабушка поссорившихся дедушек.

– Эх, вы! – пристыдила она их обоих. – Внучки в городе, может, правда в беду попали, а они тут из-за грибов войну затеяли! Ты, Петь, с лешим за одним столом сидишь, а опенка в нечистой силе упрекаешь. Стыдись, Петь, аль не совестно?

– И я хорош, – покаялся бабушке Калина Калиныч. – Наши грибочки и впрямь, наверное, от ваших отличаются. В одном лесу с Уморушкой росли, вот и стали озорниками, – он вспомнил о внучке, и вновь глаза его заволокли грусть и печаль: – Росла в лесу… а теперь – в городе… Без силы чудодейственной, без любимого дедушки… Ехать надо, ехать!

– Раз такое дело – едем, – согласился Петр Васильевич. – Старость нужно уважать, – и, кивнув на старого лешака, сказал жене строго: – Калина Калиныч постарше нас будет, так что не спорь больше.

– А я и не спорю, это ты шумишь, – сказала бабушка. – А по мне что ж: езжайте… Я ведь за Маришку тоже, ой как волнуюсь. Езжайте, Бог с вами!

Калина Калиныч сердито крякнул, но промолчал.

И дедушки поехали.

Петр Васильевич знал, что Маришка находится на попечении у его друга детства и юности. Поэтому, приехав в Светлогорск, он и Калина Калиныч сразу же отправились на квартиру Гвоздикова.

– Вот придем сейчас на Большую Собачью улицу, – радовался Петр Васильевич, широко шагая по потресковшемуся тротуару, – отыщем одиннадцатый дом, подымемся в двадцать третью квартиру, а там…

– Уморушка! – подхватил Калина Калиныч.

– Маришка! – добавил Петр Васильевич.

– Гвоздиков! – закончил список Калина Калиныч.

– Тут же они, конечно, чай поставят греть, варенье какое-никакое из шкапа вынут… – мечтал Петр Васильевич, перепрыгивая через росточки тополей, пробившихся сквозь асфальт.

– Да и мы не с пустыми руками заявимся, – поддержал его мысль Калина Калиныч. – Видал, сколько гостинцев у нас? Ну-ка, помогай тащить!

И он передал Петру Васильевичу одну из тех двух корзинок, что внезапно оказались в его руках.

Так с мечтами и надеждами пришагали дедушки на Большую Собачью улицу, разыскали одиннадцатый дом, поднялись на нужный этаж и… вскоре убедились, что в двадцать третьей квартире никого нет.

– Может быть, погулять пошли? – высказал предположение Петр Васильевич.

– Может быть, может быть… – рассеянно повторил Калина Калиныч и, напрягая что было силы свой чудодейственный слух, прислушался.

Где-то далеко-далеко он услышал биение трех дорогих ему сердец: Уморушки, Маришки и Ивана Ивановича.

– Живы… – сказал он Петру Васильевичу. – Только уж очень далеко они гулять забрались. Еле услышал бедолаг…

Дедушки вышли на улицу и стали советоваться, как быть дальше.

– Перенести их сюда – дело рискованное: уж очень расстояние большое, да и проводов нынче всяких кругом – уйма. Самим перенестись – тоже не лучшая придумка. В нашем возрасте летать – только людей смешить…

Калина Калиныч присел на лавочку возле подъезда и стал сосредоточенно думать. Чтобы не мешать ему, Петр Васильевич тихо примостился рядом, поставив корзинку с гостинцами себе на колени. Но вскоре их сосредоточенное молчание нарушил неизвестный мальчишка лет десяти-одиннадцати. Влетев сначала в подъезд, он через минуту вылетел обратно на улицу и, увидев двух старичков, греющихся на солнышке, обратился к ним сразу с двумя вопросами:

– Извините, вы тут случайно двух девочек и одного мальчишку не видели? А кота полосатого?

Петр Васильевич развел руками: нет, не видели! А Калина Калиныч вдруг заинтересовался:

– Каких это ты девчонок ищешь, вьюноша? Уж не Маришку ли с Уморушкой?

– Их! – обрадовался Петя Брыклин (Это был, конечно, он.) – А еще Костьку и Иван Иваныча.

– Про Гвоздикова ты не спрашивал, – внес поправку Калина Калиныч. – Ты о коте полосатом интересовался.

– А… Да… – замялся Брыклин и покраснел, как рак.

Почуяв неладное, старый лешак строго спросил:

– А ну-ка, мил-друг, выкладывай, в чем дело? Не стесняйся – тут все свои.

– Я – дедушка Маришки, – представился Петр Васильевич.

– А я – Уморушки, – представился Калина Калиныч. – Говори, не бойся.

– А я и не боюсь, мне уже теперь все равно… – И Петя рассказал дедушкам все, что он знал.

– Я думал, они уже вернулись из Москвы, а их еще нет… – добавил он, окончив свой рассказ.

– И может быть, не будет! – с горечью воскликнул Калина Калиныч и резко поднялся со скамейки. – Едем, Петр Васильевич! Едем в Москву!

И дедушки помчались на вокзал, забыв у подъезда свои корзины с гостинцами.

– Я с вами! – крикнул им вслед Петя Брыклин. – Я только предупрежу бабушку! Я мигом!

И он побежал говорить бабушке о необходимости отправиться срочно в туристический поход. Потом, примчавшись на вокзал, он отыскал в толпе пассажиров Петра Васильевича и Калину Калиныча, уже успевших купить билеты, и сказал им:

– Спасите Костьку! Это я во всем виноват, мне и страдать! А он… пусть он живет, пожалуйста!

– Потом в этой каше разберемся: кто виноват, а кто нет, – сухо отозвался Калина Калиныч. – А пока веди нас лучше к нашему вагону.

Отправление через час, – сказал Петр Васильевич. – Но давайте все-таки пройдем на платформу.

Петя послушно повел стариков к тому перрону, где обычно останавливались московские поезда.

– Сейчас из Москвы прибудет, а потом на Москву подадут, – объяснил он Калине Калинычу и Петру Васильевичу. – Московские, как часы ходят, без опоздания!

И точно: через десять минут прибыл состав из столицы. Толпы встречающих перемешались с толпой приехавших. Старый леший, его приятель и Петя Брыклин оказались в самом центре людского водоворота.

– Да чтоб я Муромскую Чащу еще когда покинул!.. Да чтоб я в город на жительство перебрался!.. Да разрази меня гром!.. – ругался Калина Калиныч, вертясь, как щепка, в воронке этого водоворота.

И вдруг на сотом витке он увидел Уморушку. А рядом с ней Маришку. А еще темноволосого мальчика в голубой рубашке и большого серого кота, шарахающегося от тележек носильщиков, сотен человеческих ног и десятков увесистых чемоданов.

– Вернулись! Они вернулись! – прокричал громовым голосом Калина Калиныч и, взмыв вверх, единым прыжком оказался рядом с любимой внучкой, которую тут же не замедлил заключить в горячие объятия.

Эпилог

Вот и подошла к концу наша история… Догадливый читатель уже, наверное, понял, что в ней все закончилось хорошо (а как же иначе, если она так похожа на сказку?). Первым делом, конечно же, Калина Калиныч расколдовал старого учителя: для этого он отвел Ивана Ивановича в сторонку – подальше отчужих любопытных глаз – и прошептал: «Анды-шаланды-баланды…»

– Благодарю, – сказал Гвоздиков, принимая прежний вид. – Я никогда не забуду оказанной вами любезности, дорогой Калина Калиныч!

– Охотно верю… – смущаясь, ответил старый лешак.

Потом, вернувшись на прежнее место, они вместе со всеми стали думать: что же теперь делать с Петей Брыклиным и Альтером Эго.

– Соединять их в одного человека – решительно отказываюсь! – заявил Калина Калиныч сразу. – Убивцем не был и не буду. Да и Петюшу никто не неволил – сам от второго «я» отказался.

– А я и не прошу его возвращать, – сказал Брыклин обиженно. – Мне и второго Альтера Эго достаточно. Где Костьке жить теперь – вот вопрос!

– Мы с Уморушкой можем его с собой взять. В Муромской Чаще место ему найдется. – Калина Калиныч помолчал и добавил: – Он ведь тоже, если подумать, вроде нечистой силы.

– Человек я! – не согласился с ним Альтер Эго. – Самый обыкновенный человек! Я полярником стать хочу!

– Придется мне его к себе брать, – вмешался в разговор Иван Иванович. – Годы мои, конечно, не те, но еще одного мальчишку, глядишь, на ноги и поставлю. Пойдешь ко мне во внуки, Константин? – обратился Гвоздиков к Альтеру Эго.

– Пойду, – согласился тот.

Но Брыклин вдруг заупрямился.

– Вот еще! Что мне Костька – чужой? И бабушке моей не чужой – она в нем души не чает!

– Но он же не Костя, – напомнила ему Маришка. – Настоящий Травкин в Костроме живет, и Виолетта Потаповна скоро об этом узнает.

– Пусть узнает, а Костьку не отдам… – хмуро проговорил Брыклин. – Раз отделился – что поделать: пусть отделенным живет, вроде брата.

– Родители твои скоро вернутся? – спросил Петю Иван Иванович. – Без них мы этот вопрос не решим.

– Через две недели, – Брыклин поднял голову и посмотрел на старого учителя. – Вот вы, Иван Иванович… Хотели же его во внуки взять? А моя бабушка, думаете, откажется? Ни за что не откажется!

– Она его враз увнучит, можете не сомневаться! – вмешалась Уморушка.

– Ну-ну… – Калина Калиныч все еще колебался принять окончательное решение. – А то махнули бы втроем в Муромскую Чащу… Я из тебя такого лешего сделал бы – заглядение!

Но Альтер Эго, хотя и был тронут до глубины души заботой старого лешака, от блестящего будущего все-таки отказался.

– Спасибо, Калина Калиныч, – сказал он доброму старику, – но я, пожалуй, стану учиться на полярника. Что поделать: мечта детства!