Спасенная с «Титаника» Флеминг Лия

Глава 41

Падал снег. Анджело ходил взад-вперед по тротуару, ожидая, пока закроется магазин льняных изделий. Зайти внутрь он не осмеливался – нет, только не туда, где в витрине висят предметы женского белья. Он встречался с Кэтрин О’Лири уже полгода и в первое время держал это в секрете. Сегодня за ужином, однако, он познакомит ее с дядей Сальви и тетей Анной.

Порой Анджело казалось, что он начал встречаться с другой девушкой слишком скоро после смерти жены. Как бы там ни было, Мария навсегда останется его женой, и он не ищет иных отношений, кроме дружбы.

Кэтрин поразила его своими изумрудными глазами.

– А с чего ты взял, будто мне нужно что-то другое? – отвечала она. – Уж если я и выйду замуж, то только за ирландца, за парня с хорошо подвешенным языком.

Анджело словно получил пощечину, однако в следующее мгновение он увидел, что в глазах Кэтлин пляшут озорные чертики.

Выходцы из Ирландии и Италии жили и работали в Нью-Йорке бок о бок. Тем не менее ирландцы появились в Америке раньше и имели давно установившиеся обычаи, праздники, язык. Даже католиками они были более истовыми.

Поначалу семья Анджело относилась к этой дружбе с подозрением, и в конце концов он предложил показать им Кэтлин. На «допрос инквизиции» он решился только после того, как уверился в своем выборе. Кэтлин, девушка городская, работала продавщицей и жила в общежитии вместе с дублинской родней. В родной Ирландии она была служанкой и приехала в Америку в надежде на новую жизнь. Столь же гордая, сколь и красивая, Кэтлин обладала острым язычком – правда, заметным это становилось лишь после того, как она преодолевала природную застенчивость.

Анджело и Кэтлин просто бродили по улицам, сидели в кофейне, гуляли в парке, ходили в синематограф. Пора определиться с их отношениями, решил Анджело. Но как? Они ведь и за руки-то почти не держались…

Он поплотнее запахнул куртку, ежась на вечернем холоде. Кэтлин что-то запаздывает. Неужели не придет? А, вот и она. Кэтлин выпорхнула из дверей, придерживая рукой зеленый берет. Волосы, как всегда, обрамляли личико пышными волнами. Одета в удлиненный жакет, узкую юбку с перехватом ниже колена и изящные ботиночки – прелестная городская модница!

– Ну, куда сегодня пойдем? На улице что-то холодно, – сказала Кэтлин, продев руку под локоть Анджело, и у того сразу точно крылья выросли.

– Не против, если мы поужинаем у моих дяди с тетей? Они хотят познакомиться с моей суженой, – брякнул Анджело и по взгляду Кэтлин понял, что неудачно выразился на английском.

– Это понимать как предложение? В первый раз ты сделал его так же?

Анджело смущенно покачал головой.

– Мы из Италии… Там свои традиции, приготовления, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Я – ирландка, а у нас парень, когда предлагает девушке руку и сердце, опускается на одно колено и вообще обставляет это более торжественно. Я тебе не второй сорт. Всего хорошего!

Кэтлин развернулась и зашагала прочь, стараясь не поскользнуться на обледеневшем тротуаре.

– Per favore[7], Katerina, что я сделал не так?

– Все. – Она остановилась и вздохнула. – Ты ходишь за мной по пятам уже шесть месяцев, ни слова не говоришь о женитьбе, а теперь вдруг решаешь устроить смотрины, показать меня чужим людям, даже не предупредив меня, не дав возможности принарядиться. Мы не в Италии и не в Дублине. Это Нью-Йорк, и значит, мы оба имеем право высказать свое мнение по поводу свадьбы. Если уж в этой жизни мне суждено выйти замуж, я сделаю это как положено. Хочешь жениться – ухаживай по всем правилам. Ты должен уговорить меня провести всю оставшуюся жизнь рядом с тобой. – Кэтлин двинулась обратно, навстречу Анджело.

– И как же нам быть?

– Что-нибудь придумаем. В Америке можно устроить все по-другому, так, как нам захочется.

– Я обещал Анне привести тебя. Конечно, это Америка, но среди своих мы по-прежнему в Италии. Она ни разу не видела Марию… Пожалуйста, идем.

– Не сейчас. Еще рано, так что можешь пригласить меня куда-нибудь отметить помолвку.

– Сходим в Бэттери-парк?

– В такую погоду? Я думала, итальянские мужчины более романтичны.

– У меня мало долларов, я должен выплачивать долг за жилье.

Да, вся его зарплата уходит на оплату старых долгов, но как признаться в этом?

– Значит, так, еще одно правило: все расходы делим пополам. Мне тоже платят жалованье. Давай найдем киоск, где продают хот-доги, и наедимся вволю.

– Сегодня пятница, – сказал потрясенный Анджело. – Дозволяется есть только рыбу!

– Ерунда. Хоть мы и добрые католики, а все-таки не надо ударяться в благочестие. Не каждый день мне предлагают выйти замуж. – Кэтлин звонко рассмеялась, и все вокруг словно бы озарилось светом. – Вперед, Ромео, доставь девушке удовольствие.

Душа Анджело запела. Кэтлин, рыжеволосая ирландка с изумрудными глазами и буйным нравом, не заменит ему Марию. Однако она будет ему хорошей женой, и она права: пришло время начать жизнь заново. Они теперь в Америке.

Глава 42

Март 1914

– Ноги моей больше в этой церкви не будет! – Мэй стукнула плошками о раковину каноника Форестера. Ее глаза метали молнии. – Читали, что викарий написал в «Личфилд меркьюри» по поводу открытия памятника капитану Смиту в Музейном саду? По его словам, корабль получил предупреждение о льдинах, но капитан все равно не снизил скорость. – Помолчав, Мэй продолжила: – Уверена, все было не так. Мистер Фуллер говорит, что неправильно оказывать капитану больше почестей, чем другим. Нет, не понимаю. Мы все вносили пожертвования на эту статую. Капитан исполнил свой долг и спас моего ребенка.

– Тогда напишите в газету и расскажите обо всем, миссис Смит. Вы – живой свидетель подвига капитана. Они быстро закроют рот, – пожал плечами каноник.

– Ну что вы, я никогда не писала в газеты, – смутилась Мэй. – Автором письма должна быть Элла, а не я.

– Тогда напишите от ее имени, поведайте свою историю. Селеста рассказывала о героическом поступке капитана Смита, однако не могла утверждать наверняка, что видела в воде именно его.

– Напишете за нас? – робко спросила Мэй.

Каноник покачал головой.

– Мне не следует вступать в дискуссию. Вокруг событий той ночи и так ведутся жаркие споры. Немало людей считают капитана безответственным и недальновидным.

– Ничего подобного! – Мэй, раскрасневшаяся и злая, бросила щетку, которой чистила посуду. – Он подплыл к шлюпке и передал на борт младенца, которого вытащил из воды. Ему предложили место в лодке, а он отказался, так говорила Селеста. Сама я капитана не видела, его узнал один из членов экипажа.

– Все это известно лишь с чужих слов, дорогая, но если вы так горячо поддерживаете капитана, напишите в его защиту.

Слова каноника придали Мэй смелости. Она любит этого доброго старика, рядом с ним она никогда не чувствует себя глупой или приниженной.

– Хорошо, только, пожалуйста, сэр, проверьте мое письмо на ошибки. Не хотелось бы выставить себя на посмешище или обнародовать свою фамилию.

В последующие несколько недель вокруг возведения памятника капитану в Личфилде разгорелись нешуточные страсти. Мэй купила блокнот и ручку. По вечерам она сочиняла черновик за черновиком, однако в церкви держалась по-прежнему скромно. Таким, как она, не подобает в лицо указывать викарию на его неправоту. Вместо этого Мэй стала посещать службы в соборе.

А потом в газете напечатали анонимное письмо, которое привело ее в ярость.

Будет очень жаль, если наш Музейный сад превратится в свалку для памятников людям, не связанным с историей города и ничем себя не прославившим. Следует считаться с фактами – а я расцениваю как факт (рискуя при этом навлечь на себя обвинение в злопыхательстве) то, что имя покойного капитана «Титаника» не было никому известно до тех самых пор, пока он не допустил просчет, который привел к одной из величайших катастроф современности…

Это уже открытый вызов! Мэй пыталась читать дальше, но гнев и отчаяние застили ей глаза. Как несправедливо! Мертвые не могут защитить себя. В статье все перевернуто с ног на голову. Капитан Смит не проектировал судно и не ограничивал количество спасательных шлюпок. Разве это он по-фарисейски прошел мимо, обрекши людей на гибель? Всем известно, что загадочным судном, которое появилось на горизонте и проигнорировало сигнал бедствия, поданный с «Титаника», был «Калифорниан». Почему не обвиняют капитана этого корабля? Говорили также, что рядом с «Титаником» прошел еще один пароход, причем так близко, что можно было разглядеть его огни.

Вовсе не капитан Смит отрезал выход пассажирам третьего класса и расставил охрану, преграждавшую путь на верхние палубы. В газетах столько противоречивых историй – каким из них верить?

Будь здесь Селеста, она бы составила убедительное письмо. Может, написать ей и попросить отправить в газету телеграмму в защиту капитана Смита? Впрочем, не стоит: это займет слишком много времени.

Мэй намеревалась сообщить редакции «Личфилд меркьюри» все, что она о них думает, однако была слишком взбудоражена разговорами о далекой войне и о том, что войско гарнизона в Уиттингтоне приведено в полную боевую готовность. Кухню колледжа переполняли слухи; Флорри Джессоп сообщила о шпионах, которые якобы расставлены на всех углах. Тем не менее газетные страсти по поводу открытия памятника не утихали, а Мэй все никак не могла заставить себя взяться за перо, опасаясь привлечь внимание к себе и Элле. После стычки с Флорри она нигде не бывает, кроме продуктовой лавки, церкви и дома Форестеров в Стритэе. Нет, рисковать нельзя.

Радовало уже то, что нашлись умные люди, вставшие на сторону капитана. С другой стороны, ходила молва, что противники возведения монумента готовят соответствующую петицию. Мэй тошнило от всего этого.

Однажды ночью, мучаясь бессонницей, она смотрела из окна спальни на соборные шпили, силуэты которых четко вырисовывались на фоне предрассветного неба. Время пришло, внезапно поняла Мэй – взяла лист бумаги, ручку и принялась писать.

Будучи одной из тех, кто находился на борту «Титаника» в ту ночь и на себе ощутил дыхание ледяных вод; той, на чьих глазах в океанской пучине утонули муж и маленькая дочь, я утверждаю, что капитан Смит был хорошим и смелым человеком. Меня, в отличие от многих несчастных, спасли, и когда я в бездонном своем отчаянии думала, что лишилась всего на свете, в руки мне передали отраду моего сердца, мое дитя. Капитан Смит вместе с ребенком подплыл к шлюпке, отдал мою девочку, но сам отказался от спасения. Я своими глазами видела этот акт милосердия.

Личфилд должен гордиться монументом, напоминающим о подвиге этого человека, ибо нет больше той любви, как если кто положит душу свою за других[8].

Только очевидцы знают правду о том, что происходило на «Титанике». Ваша петиция – позор для города.

Остаюсь при всем уважении…

Имя не указано.

Чернила едва успели высохнуть, а Мэй уже запечатала конверт и ринулась в темноту, чтобы опустить его в почтовый ящик в конце улицы. Нужно успеть, пока ее решимость не угасла.

На следующей неделе Мэй просмотрела «Личфилд меркьюри» от первой до последней страницы, однако своего письма не нашла. Ее историю проигнорировали, сочли выдумкой. Вот если бы она подписалась… Но тогда у дверей тотчас выстроилась бы очередь из любопытных соседей и репортеров, которые засыпали бы ее вопросами.

Еще через неделю к тревожным известиям о войне прибавилось объявление о церемонии открытия памятника. Мэй решила, что вместе с Эллой непременно отдаст дань уважения капитану Смиту. Она отправилась узнать подробнее о времени церемонии, а по пути завернула на почту купить марок – и вдруг обнаружила в сумочке ту самую марку, которую должна была наклеить на конверт, адресованный в редакцию газеты.

Вот оно что… Письмо просто не дошло. Ее речь в защиту капитана осталась неуслышанной. Мэй испытала сильное облегчение. В порыве гнева она чуть не выдала себя. Отныне она постарается не привлекать внимание к себе и малышке Элле. Мэй вновь отгородилась от мира барьерами.

Глава 43

Хэрриет явилась в спальню Селесты без стука. Она желала знать, почему невестка пропустила воскресную службу в церкви. Селеста попыталась закрыть разбитое лицо рукой, но было поздно.

– Ах, дорогая, Гровер опять вышел из себя?

– Вот как вы это называете? А я бы сказала, он опять меня избил, – ледяным тоном ответила Селеста.

У Хэрриет хватило совести покраснеть.

– Мне жаль, что так вышло. Ты должна понимать, какой стресс испытывают мужчины на работе. Надо учитывать, что в резиновой отрасли грядет важное слияние компаний, на фирме Гровера происходят большие перемены. Гровер очень похож на отца. Они ведут себя подобным образом не со зла, пойми.

– Вы себя в этом убеждаете? – спросила Селеста, заметив алые пятна на щеках свекрови.

– Что ты имеешь в виду? – ощетинилась Хэрриет.

– Сами знаете что. Ваш сын не родился таким. Кто-то показал ему на примере: жену можно колотить, чтобы добиться от нее повиновения в…

– Дорогая моя, признай, в последнее время ты сама провоцировала Гровера постоянными разговорами о суфражизме. Тебя вечно не бывает дома, сыном ты не занимаешься…

– Неправда! Я никогда не оставляла Родди без внимания. То, что раз в месяц я посещаю собрания в Кливленде, не делает из меня…

– Мужчина должен быть хозяином в своем доме. Это вполне естественно, ведь иначе с ним перестанут считаться. – Хэрриет прошлась по комнате, нервно трогая безделушки и предметы одежды.

– Меня учили, что в глазах Господа мы все равны.

– Ну вот, ты опять за свое. Мужчина создан по образу и подобию Божию, а мы вышли из ребра Адама, так что мы, безусловно, низшие существа.

– Чушь! – рассмеялась Селеста. – Люди рождаются из материнского чрева.

– Тебе следует сдерживать себя и не болтать всякую ересь, если хочешь оставаться женой моего сына. Будь покорной – только так можно вести себя с волевым супругом.

– Меня воспитывали иначе.

– Милая, ты до мозга костей англичанка!

– И горжусь этим. Мы не любим, когда нас запугивают, и отстаиваем свою правоту, чего бы это ни стоило.

– В таком случае мне тебя жаль, – сказала Хэрриет, разглядывая старинную серебряную щетку для волос, принадлежавшую еще матери Селесты. – Хотя должна признать, дом ты обставила с большим вкусом.

– И это все? Вы не разделите мою точку зрения?

Хэрриет покачала головой.

– Селестина, ты сильно переменилась, Гровер в недоумении.

– Спасибо «Титанику»! Как можно терпеть такое зверское отношение после всего, что мне довелось увидеть на тонущем корабле? Ваш сын не удосужился даже встретить меня в Нью-Йорке, а недавно я выяснила, что он к тому же скрывает от меня почту!

Хэрриет взялась за дверную ручку.

– Все ясно. Я рада, что мы объяснились, Селестина. Я скажу всем, что ты нездорова.

Больше они никогда не поднимут эту тему, поняла Селеста. Хэрриет стыдно за то, что открылось ее собственное унижение. Вот если бы они объединили усилия, можно было бы надеяться на примирение с Гровером. Ох, и о чем она только думает, вздохнула Селеста. Никакие словесные убеждения не изменят характер мужа… но ее действия заставят его задуматься.

Глава 44

29 июля 1914 г

Найти хорошую точку обзора оказалось нелегко. Жители Личфилда высыпали на улицы, чтобы посмотреть, как группа членов мэрии направляется из городской ратуши по Берд-стрит к Музейному саду, где состоится торжественное открытие памятника.

На голове у глашатая красовался цилиндр, его жезл и сабля блестели на июльском солнце. Разношерстная кучка «Смотрителей оружия» в костюмах Средневековья медленно шествовала мимо зрителей. Следом шли мэр и шериф, потея в алых треуголках, отороченных мехом, и возглавляя группу почетных гостей, которые были одеты сообразно мероприятию: мужчины – в черные костюмы, дамы – в шелковые платья приглушенных оттенков. Оборки на подолах шуршали по земле, подметая уличную пыль.

Трубачи в алых тужурках возвестили об их прибытии громом фанфар. Процессия влилась в Музейный сад, где вокруг статуи, закрытой тканью, в карауле стояли морские офицеры.

Мэй отошла в тень. Слова до нее почти не долетали, к тому же Элла беспокойно ерзала в коляске – больше всего девочку интересовал продавец мороженого, стоявший на углу. Его товар шел нарасхват: зрители, собравшиеся поглазеть на церемонию, охотно покупали мороженое.

Мэй с гордостью отметила, что на священниках надеты те самые сутаны, которые она помогала чистить, крахмалить и гладить сегодняшним утром. Они выстроились по степени важности вокруг епископов, облаченных в золотые епитрахили и митры. Пышное театрализованное представление идеально вписывалось в декорации соборного города.

– Кого чествуют? – поинтересовался мужчина в матерчатой кепке, чьи усы были испачканы мороженым, капавшим из рожка.

– Открывают памятник капитану Смиту, – отважилась произнести Мэй.

– А-а, тому, который потопил «Титаник»! А на кой нужно ставить ему памятник?

– Он был храбрым человеком, очень храбрым! – отрезала Мэй, не в силах сдержать раздражение.

– Вам-то откуда знать? – Мужчина в кепке смерил ее взглядом.

Вряд ли кто-то ею залюбуется, мысленно признала Мэй. Обычная женщина в свободном сером платье; усталое лицо, волосы цвета мокрого песка стянуты в пучок под соломенной шляпкой. Стоит лишь упомянуть, что она – одна из спасенных с «Титаника», и этот тип сразу закроет рот. Мэй, однако, этого не сделала, а прикусила губу и отодвинулась в сторонку.

Она хотела послушать, что говорит герцогиня Сазерленд, но до нее долетали только обрывки речи. Женщина, стоявшая рядом с Мэй, показала пальцем на молодую леди в серебристом платье, ниспадающем свободными складками.

– Леди Скотт… вдова капитана Скотта, великого исследователя[9]… – шепотом сообщила соседка Мэй. – Это она изваяла статую. Ее муж – вот уж кто действительно заслужил быть увековеченным в бронзе. Настоящий герой!

Совершенно ясно, что капитан Смит не в чести у местных жителей. Зачем они вообще пришли? – удивлялась Мэй. В городе только и говорили о том, что эта статуя никому в Личфилде не нужна. Противники возведения памятника подали в городской совет петицию, под которой стояло семьдесят подписей. Если бы только Мэй могла высказаться в поддержку капитана!.. В этот момент она расслышала заключительные слова герцогини:

– Не печальтесь, друзья мои. Капитан Смит покоится на дне. Океан безмолвно и безжалостно забрал из нашего мира многих великих людей, многих из тех, кто дорог нашему сердцу…

Вот именно, в мыслях вздохнула Мэй. Слушать дальше ей расхотелось – слишком много воспоминаний пробуждали эти слова.

А теперь все разговоры – о войне и о том, что мужчины вновь возьмут в руки оружие. Скольким из них суждено найти конец в морской пучине?

Взгляд Мэй привлекла стройная девушка в белом платье и широкополой шляпе. Ее темные волосы струились по спине до пояса. Хелен Мелвилл Смит, единственная дочь капитана Смита, протянула руку, чтобы открыть статую отца. Ее мать сидела рядом и с волнением смотрела, как Хелен сбрасывает покрывало со скульптуры. Взорам собравшихся предстал широкоплечий морской офицер. Его руки были скрещены на груди, а взгляд устремлен поверх публики, поверх купола музея и трех шпилей собора, куда-то в пространство. Толпа вяло зааплодировала.

Теперь капитан Смит стоит на постаменте вдали от моря, навечно заточенный в равнодушном Личфилде, глухой к речам сильных мира сего. В Соборном дворе несколько недель обсуждали, кто из богатых и известных персон посетит сегодняшнюю церемонию: леди Диана Мэннерс и ее сестра, маркиза Англси; сэр Чарльз Бересфорд, член парламента, и другие. Выступить с речью хотели все, однако опасались проявлений недовольства, особенно после того, как викарий собора Святого Чеда всколыхнул публику своим письмом, напечатанным в газете. Многие важные персоны под невнятными предлогами отказались от участия в церемонии.

Мэй вытянула шею, пытаясь рассмотреть сидящих. Среди них были родственники капитана из северного Стаффордшира, представители компании «Уайт стар лайн» и спасенные пассажиры – такие же, как Мэй. Она охотно выразила бы им свою поддержку, но опять же ради собственной безопасности вынуждена держаться на расстоянии.

Несмотря на ропот противников, событие получилось громким и собрало много народу. Мэй надеялась, что статуя хоть отчасти послужит утешением семье капитана Смита. Мэй не сводила глаз с Элинор, вдовы капитана, – та возложила к постаменту венок из красных и белых роз. С каким достоинством она несла свой крест в течение этих двух лет! О чем она сейчас думает?

Солнце било в глаза, жара усиливалась. Мэй устала, а Элла начала капризничать.

– Уточки… покорми уточек, – требовала девочка.

Мэй хотела подойти поближе к памятнику, но для этого нужно было дождаться, пока все разойдутся. Она покатила коляску назад, в тенистые заросли близ соборного пруда. Сейчас они покормят уточек, как Мэй и обещала.

Торжественная часть завершилась; курсанты морского училища и резервисты, стоявшие в карауле, получили команду «вольно». Люди начали подходить к памятнику и разглядывать табличку.

– Давай покормим уточек! – не унималась Элла.

Сколько шумихи было вокруг надписи на табличке! Мэй своими ушами слышала ожесточенные дискуссии каноников в трапезной и споры студентов за вечерним какао перед службой. Естественно, ее разбирало любопытство, какой вариант выбрали в итоге.

Церемония закончилась, скамейки опустели, народ двинулся в парк, пабы и чайные, желая охладиться. Только теперь Мэй отважилась подойти к статуе. Никто и не догадывается о том, какое отношение она имеет к этому знаменитому человеку… Читая надпись на табличке, Мэй едва не заплакала. Имя, звание, годы жизни и смерти и эпитафия – пышная, но неопределенная:

ПОТОМКАМ-СООТЕЧЕСТВЕННИКАМ В ПАМЯТЬ И НАЗИДАНИЕ.

ЭТО БЫЛ ЧЕЛОВЕК С ОГРОМНЫМ СЕРДЦЕМ. ОН ЖИЛ И УМЕР КАК ГЕРОЙ.

«БУДЬТЕ БРИТАНЦАМИ».

И ни слова, что он был капитаном «Титаника»! Каноник Форестер был прав, утверждая, что члены городского совета «замнут вопрос» и исключительно ради приличия напишут какую-нибудь невнятную похвалу. Мэй не хотела, чтобы напоминание о трагедии постоянно находилось у нее перед глазами, но, стоя перед памятником, почувствовала свою связь с ним. Тут, в коляске, находится живое доказательство мужества капитана. Хелен Смит – его родная дочь, и все же неким странным образом дочерью ему приходится и Элла. Да, она дочь капитана, получившая второе рождение в морских волнах.

Жаль, что Селесты нет рядом. Мэй обязательно отправит ей письмо, в котором подробно опишет церемонию, и для пущей выразительности приложит экземпляр местной газеты.

Мэй подняла глаза на статую. Суровые черты лица, печальные глаза, устремленные вдаль. Несомненно, скульптору удалось отобразить какое-то неуловимое внутреннее сходство. Мэй вздохнула и отвернулась. Капитан Смит – далеко не единственный, кто лишился жизни и доброго имени в ту роковую ночь.

Позже, в духоте ночи Мэй опять приснился тот же самый сон: она барахтается в черном бескрайнем океане и кричит, когда коварные ледяные воды, вздымаемые луной, ветром и приливом, утягивают на дно всех, кого она любила. Порой Мэй просыпалась и с облегчением думала, что это – всего лишь кошмар, но едва взгляд падал на деревянную колыбель и кудрявую головку Эллы, к ней приходило осознание реальности. Кто же на самом деле этот похищенный ребенок?

Неужели вечная печать молчания и тайны – та цена, которую Мэй должна платить за утешение, каким стала для нее девочка? Но был ли у нее выбор? Ты выжила. Больше ничего не имеет значения. Права ли я была? О, Боже, дай мне знак, что я поступила правильно…

Глава 45

Дражайшая Мэй!

Благодарю тебя за описание церемонии. Я бы очень хотела присутствовать на открытии памятника, но сейчас голова моя занята другим. Я сделала кое-что ужасное, вернее, меня ждет ужасная расплата, если муж узнает об этом. Тебе известно, как много для меня значит участие в делах «Комитета спасенных». Так вот, я решила продать часть драгоценностей, подаренных мне Гровером за годы брака, – те, которые я все равно не ношу. Я называю их «кровавыми дарами».

Я тайком отправилась в Кливленд и выручила за них хорошую цену. У меня появились собственные деньги и возможность сделать наконец достойное пожертвование. Я испытала потрясающее чувство свободы. В последние месяцы мне все труднее жить в окружении бесполезной роскоши, поэтому, избавившись от побрякушек, я получила истинное удовольствие. Мать оставила мне в наследство небольшую сумму, которую я называю «запасом на черный день».

Сама не верю, что пишу эти строчки, однако ты – единственная, кому я могу открыться.

Поскольку я всегда обходила стороной все, что связано с моим супружеством, ты, наверное, догадалась, что в браке я несчастлива. Я более не могу выносить этот кошмар. Знаю, я клялась перед Богом соблюдать брачные обеты, однако брака как такового уже нет.

Прости, что обременяю тебя этим признанием. Надеюсь, теперь ты поймешь, почему в последних письмах я с большим сумбуром описываю мои занятия. Когда я занята, мне некогда думать. Пожалуйста, не удивляйся.

Тебе приходится много работать, чтобы прокормить семью, тогда как я могу целыми днями спокойно вышивать, сидя в тепле и уюте. Ты потеряла спутника жизни, а я мечтаю от него избавиться. Какой странной и несправедливой бывает жизнь.

За нас не волнуйся. У меня есть план, которым я пока не могу поделиться. Очень прошу не сообщать братьям и отцу о моих проблемах. Следующее письмо отправь мне до востребования, на адрес почтового отделения. Как ты уже поняла, Гровер не одобряет нашу переписку, поэтому мы должны хранить ее в тайне.

Возможно, некоторое время от меня не будет вестей. Не сочти это нерадивостью с моей стороны, просто я пытаюсь изменить свое плачевное положение и действую сообразно плану.

С отчаянием,

Селеста и Родди

Дождавшись, пока Гровер уйдет из дома, Селеста взяла ключ от его орехового бюро, где лежали все бумаги. Ей нужны только свидетельства о рождении, ее собственное и сына. Она уже несколько недель твердит мужу, что пора свозить Родди и Сьюзан на побережье, покатать мальчика на парусной яхте, подышать морским воздухом. Они остановятся в гостинице, а обратно вернутся поездом и по пути посмотрят на Великие озера. Селеста купила Родди матроску, Сьюзан – новенькую соломенную шляпку, а себе – пару симпатичных шелковых платьев.

Впервые за долгое время Селеста жила ожиданием. Сьюзан придется взять с собой, чтобы та не подняла тревогу. До определенной степени ей можно доверять, однако в Акроне у няньки семья, которую нужно содержать. Может быть, и не слишком разумно уговаривать ее пересекать канадскую границу. Если верить нью-йоркским газетам, ситуация в Европе сильно осложнилась после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево. Ходят слухи о войне с Германией. Нужно покинуть Америку до того, как закроют границы.

Пример Маргарет Браун и Элис Пол научил Селесту главному: нельзя бездействовать, сидеть и пассивно ожидать чудесного спасения. Судьбу нужно брать в свои руки! Селеста поедет на север, окажется на британской территории, заявит, что она гражданка Великобритании, и увезет Родди за океан – туда, где Гровер их никогда не достанет.

Ей давно пора повидаться с семьей. Если начнется война, братья наверняка захотят вступить в армию, и отец останется совсем один. Она обязана навестить родных и познакомить их с Родди, пока мальчик не забыл, что он и сам наполовину англичанин.

Селеста с трудом сдерживала радостное возбуждение. Однажды вечером Гровер пришел домой и сказал, что в августе на неделю присоединится к ним в путешествии. У Селесты упало сердце: планы придется отложить еще на несколько дней. Гровер приедет с тем, чтобы проверить – там ли они, куда собирались – на Атлантическом побережье в штате Мэн, совсем близко от границы с Канадой.

Селеста мельком упомянула в разговоре, что хотела бы отдать дань уважения погибшим на «Титанике», посетив кладбище Фэйрвью-Лоун в канадском Галифаксе, и Гровер – в кои-то веки! – не стал возражать. После того случая с избиением он все еще держался по отношению к ней очень мило. Должно быть, знал, что его мать видела синяки и ссадины на лице невестки.

Селеста молилась, чтобы все прошло гладко. Она устроила двойное дно в чемодане и спрятала туда деньги и документы. Она понимала, что в присутствии Гровера должна выглядеть кроткой и покорной, однако при мысли о чудовищности обмана ее сердце начинало колотиться. Селеста даже думать боялась о путешествии по морю, но ведь молния не бьет дважды в одно и то же место?

В Англию они приедут в самый разгар лета. Селеста просматривала в газетах списки всех трансатлантических рейсов и нашла один отправлением из Галифакса. Что ж, Новая Шотландия так Новая Шотландия. Побег будет неожиданным и стремительным, поэтому сгодится любой рейс.

По ночам Селеста цепенела от ужаса, обдумывая детали дерзкого плана. Все должно быть подготовлено безупречно. Сьюзан она отошлет под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы бедняжка не попалась Гроверу под горячую руку, когда тот узнает, что его обдурили.

Если Селеста сбежит, не будет больше побоев и насилия и уже никто не отберет у нее сына. Надежды на возвращение домой и встречу с родными – а еще, конечно, с Мэй и Эллой, – на возобновление прежних дружеских связей придавали Селесте мужества и сил, позволяли сохранять внешнее спокойствие. Скоро она увидится с близкими людьми, а до тех пор никто не должен что-либо заподозрить.

Когда пришло письмо, в котором Мэй сообщала об открытии памятника, Селеста с радостью прервала молчание и постаралась немного подготовить подругу к грядущим событиям. Она тихонько улыбалась себе под нос, предвкушая скорые объятия. Быстрее бы наступил август. Они едут домой!

Глава 46

7 августа 1914 г

Анджело стоял в приделе, ожидая, когда появится его невеста. Народу на венчании присутствовало немного: священник со счастливой улыбкой во весь рот, девушки из бельевой лавки и все Бартолини, одетые по такому случаю в самое лучшее. Как не похоже на простенькую церемонию в Тоскане… Казалось, это было сто лет назад. Анджело очень надеялся, что Мария не возражает против его повторной женитьбы так скоро после ее гибели.

– Ты правильно сделал, что начал новую страницу в жизни. Кэтлин – хорошая девушка. С ней ты вновь обретешь дом и семью, – сказал отец Бернардо. – Господь послал вас друг другу.

– Зачем ты берешь в жены ирландку? – спросил Анджело его бригадир. – Она запилит тебя до смерти.