Спасенная с «Титаника» Флеминг Лия

Глава 53

Личфилд, Рождество 1918 г

Дорогая Селеста!

Твоя посылка благополучно дошла, на этот раз ее даже не вскрыли. Какие замечательные лакомства ты нам прислала! Спасибо от всех нас.

Наконец-то первое мирное Рождество. Мы здесь неустанно молились, чтобы этот кошмар, именуемый войной, поскорее закончился. После нескольких дней эйфории в связи с перемирием[15] общее настроение резко упало. Все, кто потерял в войне близких, не находят в себе сил праздновать ее окончание.

Мы чтим память тех, кто уже не сядет за стол с семьей, не попробует сливовый пудинг и не споет рождественские гимны у елки. Продуктов по-прежнему не хватает, но я специально припасла несколько талонов, чтобы побаловать Эллу подарками. Благодаря твоему брату Дед Мороз положит ей в чулок сладости и самодельные игрушки.

Селвин вернулся в Ред-хаус. Лицо у него в шрамах. Он закрывается в сарае и чинит там всякие поломанные вещи, а я вместе с твоим отцом навожу порядок в саду. Селвин почти не разговаривает со мной, поэтому я очень удивилась, когда увидела в коридоре игрушечную колыбельку. Он соорудил ее из обломков досок, отшлифовал и покрыл лаком до блеска, так что она выглядит как новенькая. Дед Мороз спустит ее по трубе в сочельник специально для кукол Эллы. Элла обожает играть в куклы, хотя держит их в строгости, словно настоящая учительница.

Ну а теперь моя главная новость: я все-таки сделала это – задала перцу Флорри Джессоп и распрощалась с ней! Она зашла слишком далеко. Я рассказывала одной из поварих о чудесном подарке Селвина, а Флорри начала говорить гнусности – дескать, я добилась этого подарка определенным способом, якобы постоянно бегаю в дом, чтобы утешить солдатика, и все в таком духе.

Спросишь, разозлилась ли я? Не то слово. С размаху влепила Флорри затрещину. Она получила по заслугам, только вот все это произошло на глазах у смотрительницы колледжа, и та моментально уволила нас обеих. Я оказалась без работы, с ребенком на руках, да еще как раз тогда, когда студенты толпой начали возвращаться в колледж (некоторые – после тяжелых ранений).

В общем, я уже собирала вещи, и вдруг случилось нечто удивительное. Несколько работниц встали на мою сторону и рассказали хозяйке, как изводила меня Флорри Джессоп все эти годы и какие гадости от нее я терпела. В конце концов, к моей радости, Флорри велели выметаться, а меня оставили.

Я в общих чертах рассказала об этом случае твоему отцу, ведь в Соборном дворе слухи распространяются быстрее пожара. Он поинтересовался, не хочу ли я сменить место – например, помогать миссис Аллен в Ред-хаусе и прибираться в домах у других служителей собора. Очень мило с его стороны, правда? Я подумаю над этим предложением, хотя Селвину вряд ли придется по душе, что под ногами у него будут путаться сразу две женщины. Иногда он бывает очень мрачным.

Знаешь, после истории с Флорри я вновь ощутила в себе огонек, который, как мне казалось, погас навсегда. Может быть, я все-таки не совсем чужая в этом городе.

Будем надеяться, что следующий, 1919 год принесет нам облегчение и подарит новые надежды.

С любовью,

М.

Глава 54

Нью-Йорк, лето 1919 г

Квартиру, расположенную в стороне от Брум-стрит, Кэтлин содержала в идеальной чистоте. Ни единая пылинка не имела шанса осесть в ее владениях. Если какая-нибудь муха и осмеливалась залететь в квартиру, то натыкалась на препятствие в виде сетки из мелкого тюля, набитого на окно. Правда, до шестого этажа мухи почти не долетали.

Семья Бартолини снимала квартиру из трех комнат, столовой с водопроводом и еще одного маленького закутка, где размещалась складная кровать для детей, Джека и Фрэнки. А скоро и третий ребеночек родится – Кэтлин молилась о девочке.

С возвращения Анджело минуло почти два года. Он жаловался на боли в спине, и Кэтлин старалась помогать ему в фруктовой лавке, доказывая, что она не изнеженная лентяйка, а трудолюбивая пчелка, успевающая и за прилавком стоять, и заниматься растущим семейством.

Она выходила замуж только за Анджело, а не за весь буйный выводок Сальви – гурьбу темноглазых итальянских сорванцов с непослушными кудрями, которые вечно задирали друг дружку и носились как сумасшедшие.

Супруги могли позволить себе три комнаты вместо одной, и все же мысль о том, что придется кормить еще один рот, пугала Кэтлин. Иногда она сомневалась, правильно ли поступила, оставшись в Нью-Йорке после эпидемии. Родня умоляла ее вернуться домой, но к чему? Растить картошку на дядиной ферме или наняться прислугой в поместье к каким-нибудь англичанам? Да и проблем дома хватало. Нью-Йорк же сулил будущее, особенно после рождения двоих сынишек. Сестра, которая утонула на «Титанике», едва ли осудила бы Кэтлин за ее новую жизнь.

Анджело по-прежнему цеплялся за свои странные теории насчет жены и дочки, хотя никогда не говорил о Марии и Алессии, чье фото повесил на стене в спальне. На полке под фотографией он устроил небольшой алтарь, украшенный свечами, письмами, газетными вырезками и крохотной пинеткой, отделанной кружевом. Анджело был убежден, что она принадлежит его дочери. Всякий раз, когда приближалась годовщина катастрофы – даже теперь, семь лет спустя, – он делался тихим, задумчивым, постоянно молился и жег свечи. Эти двое, словно призраки, вечно стояли в изголовье супружеской кровати. Когда Кэтлин начинала упрекать Анджело, тот молча уходил, не желая глядеть на ее слезы.

– Дай им упокоиться с миром, – говорила она. – Теперь мы – твоя семья. Джеки и Фрэнки – твои сыновья и наследники. У меня просто сердце разрывается, когда ты смотришь не на нас, а на них… Ты нас не любишь?

Анджело разворачивался к ней спиной, и тогда Кэтлин просто вскипала.

– Женщина, не мешай мужчине молиться! – резко отвечал он.

– У него что-то с головой, – как-то пожаловалась она отцу Бернардо. – Он боготворит их, будто они все еще живы. Что мне делать? Разве могу я сравниться с призраком прекрасной молодой жены и матери, которая никогда не состарится и не растолстеет, которая не выходит из себя, если дети устроили беспорядок?

– Где беспорядок – там жизнь, Кэтлин. Помни, это признаки того, что ты живешь, взрослеешь и меняешься, тогда как они застыли в одной поре. В глубине души Анджело сознает, что их давно нет, однако по сей день винит себя. Он изводит себя всякими «если бы», от которых дьявольски трудно избавиться.

– Эта пинетка, она просто сводит его с ума! Анджело думает, я не знаю, что он до сих пор ходит по всем лавкам, куда привозят итальянские ткани и кружево, и спрашивает, не из той ли она местности. Он верит, что пинетка из его родной деревни. У меня такое чувство, будто нас ему мало.

– Дай мужу время, Кэтлин. Только время облегчит его боль.

– Святой отец, прошло уже семь лет. Я не хочу видеть эти глаза всякий раз, когда вытираю пыль, а пыли у нас много – стоит только раскрыть окно, как она летит в дом, да и дети заносят ее с улицы. А открытки и вырезки из газет, приколотые булавками… Анджело собирает все, что связано с «Титаником»! Когда же он остановится? Эти люди мертвы, а мы живы.

– Моя дорогая, не все так просто. У каждого есть прошлое, с которым нужно жить. Ты занята детьми, а у Анджело полно времени размышлять о том, чего уже нельзя изменить.

– Что мне делать? Надо что-то решить, ведь малыш уже на подходе, – вздохнула Кэтлин, положив руку на живот. – Если родится девочка, Анджело хочет назвать ее в честь Алессии.

– Элис – имя доброй христианской святой, – улыбнулся священник.

– Простите, святой отец, но это еще одно напоминание. Новорожденной нужно дать собственное имя, а не называть именем мертвого ребенка.

– Ты и в самом деле ревнуешь мужа к этим бедняжкам?

– Да, святой отец, и ничего не могу поделать.

Кэтлин пристыженно опустила голову.

– Тогда молись и получишь ответ, дитя мое. Иди с миром и больше не шуми.

Лето становилось все жарче, живот Кэтлин – все больше. Она перестала обращать внимание на миниатюрный алтарь и даже уже не вытирала пыль вокруг него. Иногда ей казалось, будто глаза с фотокарточки сверлят ей спину, и ощущение было очень неприятным. Однажды утром она так разозлилась из-за этого, что швырнула в угол комнаты щетку для волос. Фотография Марии упала со стены, стекло треснуло.

Кэтлин в испуге ахнула.

Стекло в рамке нужно заменить, иначе Анджело рассердится. Кэтлин вытащила желтовато-коричневую карточку и сунула ее в свой ящик комода, а крохотный башмачок завернула в тонкую папиросную бумагу и спрятала в льняной чехол для пеньюара, которым никогда не пользовалась.

Ничего, подождут, решила она. Ну а с беспорядком она справится: отодвинет умывальник, вытрет полку и вытрясет всю грязь из этого угла.

Кэтлин с энтузиазмом взялась за дело: убрала мусор, оттерла с деревянной поверхности потеки свечного воска, натерла до блеска все вокруг, включая пол. Она аккуратно сняла пожелтевшие вырезки со стены. Под ними обнаружились светлые пятна. Подтащила колыбельку: та прекрасно поместилась в нише у камина. Перестановка мебели – лучшее средство освежить вид небольшой комнаты. Белые пятна на обоях Кэтлин закрыла, повесив туда семейные фото. Уголок готов и ждет нового младенца.

Это словно стало знаком. Той же ночью у Кэтлин начались схватки. По счастью, все прошло очень быстро, и на рассвете ее мечта осуществилась: она родила прелестную девочку с шапкой огненно-рыжих кудряшек.

Анджело ждал за дверью, а когда увидел маленькую дочурку, его глаза засветились радостью.

– Это девочка, Анджело, ангелочек Пресвятой Девы. Отец Бернардо говорит, что имя ей должна дать я. Новая душа в новой стране, так что и имя у нее будет американское: Патриция Мэри. Ну, как тебе?

К удивлению Кэтлин, Анджело не стал возражать, да и перемены в комнате заметил не сразу.

– Не волнуйся, ничего не пропало, – улыбнулась она и показала на ящик комода. – Можешь любоваться, когда захочешь. Фотография просто упала со стены, – прибавила Кэтлин, зная, что в воскресенье исповедается в грехе лжи.

Анджело ничего не ответил. Он даже не слышал ее слов, очарованный красотой новорожденной дочери.

– Bellissima Patrizia[16], – проворковал он.

– Благодарю тебя, Пресвятая Дева. – Кэтлин обратила взор на фигурку Богородицы, стоявшую на полке. – Теперь у нас и вправду начнется новая жизнь.

Анджело улыбался, склонившись над колыбелью. Он-то знает, как все обстоит на самом деле. Смущенное лицо Кэтлин лучше всяких слов говорит о маленьких полуправдах. Анджело читает по нему, точно по книге. Тем не менее на этот раз она права. Господь в своей милости уже трижды возместил его утрату. Конечно, он все равно не перестанет думать о первой жене и ребенке, но посвященный им алтарь нужно спрятать глубоко в сердце, убрать с глаз Кэтлин, чтобы не огорчать ее. Малютка Патриция – дар Господний, дитя, рожденное в любви. Теперь Анджело нужно дать образование обоим сыновьям и собрать приданое для дочки; придется немало поработать и кое в чем ужаться. Дети – на первом месте.

Как-то утром отец Бернардо подошел к Анджело после мессы и по-доброму предостерег:

– Ты сойдешь с ума, сынок, если не отпустишь свое горе. Не оскорбляй живых, а мертвые давно обрели покой в ином мире. Будь благодарен за то, что тебе даровано…

Вопреки всему, слабая надежда в сердце Анджело не угасала. Он никому не рассказывал о том, что, будучи при смерти, видел Марию, которая простирала к нему руки, при этом ребенка с нею не было. Наверняка где-нибудь кому-нибудь что-то известно. Эта мысль мучила Анджело больше всего, и ни один священник в мире не мог задуть в нем огонек надежды.

Глава 55

Личфилд, июль 1919 г

Мэй торопливо шагала через Соборный двор. Сегодня – пятница, день празднества по поводу заключения мира[17], поэтому нужно купить кое-что на рынке: свежий хлеб, овощи и сыр. Ей нравится готовить для каноника суп, которого хватает на все выходные. Мэй забыла, что площадь перекрыли из-за предстоящего парада. Звонари Личфилдского собора готовились к завтрашним торжественным звонам. А сегодня днем в школах состоятся детские праздники. Элла прямо трясется от нетерпения.

Мэй свернула в маленький дворик, мощенный булыжником, и увидела высокого мужчину в дорогом костюме. Он вертел головой по сторонам, разглядывая красные кирпичные дома эпохи Тюдоров с открытыми балками. Мэй уже привыкла, что туристы постоянно забредают сюда полюбоваться старинными зданиями.

– В каком доме живет каноник? – спросил незнакомец, и его серые глаза недобро сверкнули.

Уловив резкий американский акцент, Мэй непроизвольно напряглась.

– Кого именно из каноников вы желаете видеть, сэр? – Мэй изобразила улыбку, хотя сердце бешено заколотилось у нее в груди.

– Все трезвонят и трезвонят, – раздраженно произнес мужчина, махнув рукой в сторону собора. – Сам себя не слышишь. Мне нужен Форестер, каноник Форестер.

– Идемте, я вас провожу, – сказала Мэй, решив потянуть время.

Сердце по-прежнему глухо стучало. Она узнала этого человека по свадебной фотографии, которой так дорожил отец Селесты и с которой сама тысячу раз стирала пыль. Гровер Паркс, собственной персоной. Явился за своей женой. Боже, хоть бы оказалось, что каноник где-нибудь в соборе или навещает больных!

У Мэй есть ключ, только ему не надо знать об этом. Чужак не догадывается, кто она. Может быть, указать ему на другой дом – тот, чей хозяин-священник куда-нибудь уехал на праздники? Тогда он постучится и уйдет, а когда придет в следующий раз, уже к канонику Форестеру, все равно никого не застанет – Мэй об этом позаботится.

– Интересно, кто тут живет, в этих тесных коробочках? Здесь даже для кошки места мало, – пошутил Паркс, оглядывая мощеный двор, однако его напускное дружелюбие не обмануло Мэй.

– В основном священники, ушедшие на покой, или их вдовы.

– Вы тоже отсюда? – Он пристально посмотрел на потертый жакетик Мэй.

– Нет, сэр, я кое у кого прибираюсь, а работаю в колледже. Боюсь, каноника нет дома, сэр, – прибавила она, молясь, чтобы так оно и было. – Праздничные дни, вся страна отмечает заключение мира. Вы видели флаги?

– Да уж, в Лондоне ни пройти ни проехать. С чего вообще столько суеты? Война закончилась почти год назад. Я приехал по делам в лондонский Силвертаун, а вся страна словно встала…

– Мы долго ждали, откладывали торжества из уважения к памяти погибших солдат, – возразила Мэй. По какому праву этот человек осуждает их национальный праздник? – Да, я уверена, каноника нет дома.

– Я не для того проехал сотни миль, чтобы отправиться восвояси, даже не подергав дверь. Показывайте, куда идти.

– Пожалуй, я зайду с вами. В последнее время каноник стал рассеян и туговат на ухо.

Паркс нетерпеливо постучал. К ужасу Мэй, дверь открылась, и на пороге появился улыбающийся каноник Форестер.

– Мэй, дорогая… О, два гостя сразу, как чудесно! – Он внимательно посмотрел на чужака. – Мы знакомы?

– Еще бы, черт побери, ведь я – ваш зять. Где она?

– Простите, о ком вы?

– Где моя жена и сын? – рявкнул Паркс.

– Простите, молодой человек… Гм, входите же в дом. Мэй, будь добра, поставь чайник. Здесь, очевидно, какое-то недоразумение. Гровер, в последний раз я видел вас на свадьбе. Дайте-ка вспомнить, когда это было?..

– Хватит заговаривать мне зубы. Я хочу видеть жену и сына. Где они?

– Разве не с вами? – Старик озадаченно поскреб макушку. – Ничего не понимаю. Мэй, ты можешь объяснить, в чем дело?

Мэй помотала головой, стараясь не краснеть, и, затрепетав, шмыгнула в маленькую кухоньку. Этот человек приехал сюда с определенной целью, и с ее уст не должно слететь ни одного слова.

– Никак не возьму в толк. Я регулярно пишу дочери в Акрон. Ты ведь отправляешь мои письма? – Каноник Форестер посмотрел на Мэй, которая с подносом в руках съежилась в дверном проеме.

– Я не получал никаких писем с… – Гровер запнулся. – Так, что происходит? Кому здесь приплачивают за молчание? – Он устремил тяжелый взгляд на Мэй. – Вы – та, за кого я вас принимаю?

– Миссис Смит – моя экономка и верный друг нашей семьи. Будьте любезны, обращайтесь к ней со всей учтивостью, молодой человек, – вмешался каноник. – Присядьте и расскажите, в чем, собственно, дело.

Гровер повернулся к Мэй:

– Моя жена заплатила вам, чтобы вы не раскрывали рта?

– Достаточно! – оборвал его каноник, прекрасно все расслышав. – Потрудитесь объясниться. Вы находитесь в моем доме. Совершенно ясно, что возникло какое-то чудовищное недоразумение.

– Позвольте я кое-что поясню, преподобный. Ваша дочь, дражайший тесть, похитила моего единственного сына и прячет его в этой убогой дыре. Имейте в виду, это не сойдет ей с рук!

– Что именно?

– Кража того, что принадлежит мне.

– Вы ошибаетесь, Селестины здесь нет. Кроме того, как может мать украсть собственного сына? Даже если и так, ребенок – не вещь, которой владеют. Родерик никому не принадлежит.

Сбитый с толку новостями, каноник Форестер не сводил взгляд с фотографии внука на каминной полке.

– Хватит проповедей, – огрызнулся Паркс. – Где она?

– Не имею ни малейшего понятия. Я был уверен, что она живет с вами. Во всяком случае, так следовало из ее писем.

– Я вам не верю! Вы что-то знаете – либо вы, либо она! Поглядите-ка, вся дрожит как осиновый лист. – Гровер навис над Мэй грозной тенью. – Ну? Я весь внимание.

Мэй залепетала что-то бессвязное; каноник вновь встал на ее защиту.

– Я настаиваю, чтобы вы покинули мой дом. Придете, когда успокоитесь. Я не позволю вам так обращаться с моей экономкой.

– От меня вы легко не отделаетесь. – Гровер Паркс – высокий, в дорогом костюме, живое воплощение успешного бизнесмена – погрозил пальцем. – Где бы ни пряталась моя чертова женушка, передайте ей, пусть не думает, что сумеет от меня скрыться. Я все равно ее найду и отберу то, что по праву принадлежит мне. А вы… – Он перевел взгляд на Мэй. – Я знаю, кто вы. Это вы забили голову моей жене! Вы и другие мужененавистницы вроде вас, которые трясут транспарантами. Права женщин, поди ж ты! Вы отравили ее этой ересью. – Злобно сверкая глазами, Паркс продолжал давить на Мэй: – Отвечайте, где она!

Совсем как старый Картрайт, подумала Мэй, – грубиян-надзиратель на бумагопрядильной фабрике в Болтоне. Тот тоже оскорблял девушек, издевался над ними, пугал увольнением, да еще и руки распускал. Тогда все работницы собрались вместе и пожаловались на него. В результате негодяя выгнали с фабрики. Мэй знаком этот тип мужчин, и она найдет, что ему ответить.

– Не знаю, сэр, а если бы и знала, то не выдала бы.

– То есть она тебе сказала!

– Нет…

– Все, что нужно, ты мне уже сообщила. Хитрая мерзавка! Она вообще не уезжала из Штатов, верно? Премного благодарен.

– Я ничего не знаю! – запротестовала Мэй.

– Этим-то ты и раскрыла все секреты. – Гровер пристально посмотрел на каминную полку. – А вот и доказательство, милая фотокарточка для дедушки. Ого, как вырос! Я не видел сына пять лет. Какие чувства, по-вашему, я должен испытывать?

Лицо Паркса исказилось болью, Мэй впервые уловила в его словах горечь.

– Позвольте откланяться. Спасибо, что рассеяли мои сомнения. Ваша дочь, преподобный, может катиться ко всем чертям, но пускай и думать не смеет, что я оставлю ей сына. Мои адвокаты позаботятся об этом.

Паркс развернулся, пригнув голову, вышел и хлопнул дверью.

Каноник Форестер, бледный и взволнованный, откинулся на софе.

– Какой неприятный субъект! А мне он запомнился очаровательным молодым человеком. Мэй, что произошло, скажи на милость? Тебе что-нибудь известно?

– Боюсь, что да. Я обещала Селесте свою помощь, когда она обратилась ко мне, хотя в подробностях она не писала.

– Почему же ты мне ничего не сказала? Мой сын тоже обо всем знает?

Мэй опустила глаза, не находя смелости посмотреть в глаза старику.

– Я не имела права…

– Теперь безусловно имеешь. Ты – ее подруга, а я – отец. Где бы ни была сейчас Селеста, предупреди, пусть возвращается домой, и чем скорее, тем лучше. Насколько я понял, ты переправляешь ей мои письма. Как думаешь, он ее не найдет?

– Я надеялась на это, пока он не взял фотокарточку Родерика, ту, которую я просила вас вставить в рамку. Видели на обратной стороне клеймо фотографического ателье? Это студия Коэна в Вашингтоне. Паркс тоже его заметил. Мы обязаны предостеречь Селесту.

– Отправь ей телеграмму. Беги на почту прямо сейчас. Что же между ними произошло? Вряд ли Гровер отступится, судя по его настрою. Он был совсем другим, когда женился… Бедняжка Селеста, наверняка у нее был веский повод оставить мужа! А я-то ни сном ни духом… Жаль, ее матери нет в живых, они были очень близки. Мэй, душенька, расскажи мне все, что знаешь.

Встревоженная Мэй помчалась на почту. То, что мистер Паркс явился в Личфилд, неприятно, однако рано или поздно этого следовало ожидать. Не подстерегает ли он ее за углом, не попытается ли выжать еще какую-нибудь информацию?

Гровер Паркс – привлекательный мужчина и успешный делец, но при этом его губы искривлены в недоброй усмешке, а в серых глазах стоит ледяной холод. Что заставило Селесту сбежать? Мэй обязательно пошлет ей письмо вслед за телеграммой. Несомненно, Селесте угрожает опасность. Паркс сделает все, чтобы отобрать у нее сына, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Мэй как никто другой понимает, что такое потерять ребенка. Чтобы передать всю срочность и важность послания, потребовалось не много слов:

ПАРКС ЗДЕСЬ. ЖДИ ПИСЬМА. ЗНАЕТ ГДЕ ТЫ. ЕЗЖАЙ ДОМОЙ. МС.

Глава 56

Десять дней спустя Селеста деловито выбирала овощи на Восточном рынке, перед этим успев забежать из конторы домой, чтобы проведать Родди. Узнав из телеграммы о приезде Гровера в Англию, Селеста лихорадочно строила планы. Их скорый отъезд должен храниться в тайне. Сегодня она в последний раз приготовится к уроку этикета, испечет английские булочки – или, как здесь их называют, маффины – с остатками смородинового джема. Если она поторопится, то еще успеет подготовить гостиную для демонстрации правил поведения хозяйки дома: как изящно сесть, когда положено вставать, как создать непринужденную обстановку и поддерживать светскую беседу.

В двадцатом веке все это кажется чудным и нелепым. Ее ученицы – умные, одухотворенные девушки, чьи интересы не должны ограничиваться лишь браком и общением в свете. Как легко закружилась на этой карусели сама Селеста, и как трудно с нее спрыгнуть!.. Конечно, ей не хватает модных нарядов и других атрибутов богатства, однако роскошь, в которой она жила прежде, далась ей недешево, и главным стало стремление к свободе.

Прочитав послание Мэй, в котором та подробно описала встречу в Соборном дворе, Селеста первым же делом остригла волосы и сделала их более темными при помощи крепкой чайной заварки. Рыжий цвет слишком бросается в глаза, да и от локонов давно пора было избавиться. Все женщины, с которыми она работает, носят стрижки, хотя поначалу Селесте казалось, что вместе с волосами она распрощалась и с молодостью. Аккуратные шляпки в форме колокола и береты помогли скрыть выдававшую ее рыжину.

На смену узким длинным юбкам с перехватом ниже колена пришли более короткие, однако у Селесты не было средств, чтобы следовать последним веяниям моды. Она обходилась простым черным костюмом из двух предметов; с одной стороны, выглядит он вполне прилично, а с другой – в нем легко затеряться в толпе.

Внезапно Селеста почувствовала на себе чей-то взгляд и инстинктивно оглянулась. Она встретилась глазами со смотревшим – тот стоял довольно близко, – после чего он удовлетворенно улыбнулся себе под нос, словно узнал ее, и продолжил делать покупки. Это был мужчина средних лет в фетровой шляпе и плаще из прорезиненной ткани. От него пахло дешевыми сигарами. Селесту кольнул страх. Кажется, она видела его раньше, в трамвае. Он преследует ее? Сердце забилось в панике. Если да, это может означать только одно…

Селеста выронила пакет с морковью и, не оборачиваясь, бросилась к выходу. Она хорошо ориентировалась в районе Восточного рынка и сделала крюк к военно-морскому госпиталю, чтобы там выскочить на перекресток с Пенсильвания-авеню. Она надеялась, что оторвалась от преследователя.

Тротуары были запружены пешеходами. Селеста старалась не бежать, а идти быстрым шагом. Недалеко от Южная Каролина авеню она увидела галерею магазинов и, обливаясь потом от страха, нырнула в первую попавшуюся лавку.

Навстречу ей шагнула женщина, тоже одетая в черное.

– Чем могу помочь?

– Меня преследуют, – задыхаясь, выпалила Селеста. – Мужчина в фетровой шляпе. Он гонится за мной.

– Идемте со мной, – мягко произнесла женщина, – я проведу вас к черному ходу. Этот человек пожалеет, если явится в мой магазин. Куда вам надо?

– К югу… на Ди-стрит. Благодарю вас.

– Вы не американка?

– Англичанка, – улыбнулась Селеста. – Как быстрее всего попасть отсюда на Ди-стрит?

– Выйдете на 12-ю или 13-ю улицу и пойдете прямо до пересечения с Кентукки-авеню. Там много переулков, где можно спрятаться. А этого типа предоставьте мне, дорогая. Вам туда – через двор и в проход. Удачи.

– Благодарю вас от всего сердца, – стуча зубами, пролепетала Селеста.

– Мы, вдовы, должны держаться вместе, а то некоторые считают нас легкой добычей, раз мы потеряли мужей.

Селеста не стала возражать доброй женщине и думала только о том, как бы поскорее вернуться к Родди. Что, если Гровер велел этому человеку схватить мальчика? А вдруг он уже это сделал? Мэй рассказала ей о фотографии, на обороте которой указан адрес студии. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы навести справки и заказать копию фотокарточки. Свою фамилию Селеста не называла, однако фотограф может вспомнить дату ее визита или еще какие-нибудь подробности. А вдруг детектив, нанятый Гровером, уже давно ходит по пятам за Селестой и успел изучить все ее маршруты?

Она неслась, не смея оглянуться, пока грудь не начало жечь огнем. Увидев Родди, который ожидал ее на крыльце, Селеста облегченно выдохнула.

– Быстро в дом! – приказала она, трясущимися пальцами пытаясь повернуть ключ в замке.

– Ай… мама!

– Быстро, быстро! – Селеста схватила сына за руку, втащила с улицы домой и щелкнула засовом. – Кто-нибудь приходил, спрашивал меня?

Родди помотал головой.

– Мне переодеваться? – спросил он.

– Нет, сегодня не надо. Пожалуйста, уложи самые ценные свои вещи в саквояж – тот, что под лестницей, и не забудь взять книги, только не все, конечно, две-три любимые. Я иду паковать чемоданы.

– Мы собираемся на отдых?

– Что-то вроде того. Поедем на север.

– Но ведь сегодня четверг! У тебя урок и чаепитие, – удивился Родди.

– Нет, нет, я оставлю на двери записку. Поторопись, нельзя терять ни минуты. Нас ждет большое приключение.

– Ур-ра! – обрадовался Родди.

Ну, хоть кто-то в этом доме счастлив.

Мысли вихрем кружились в голове Селесты. Как проехать через весь город и попасть на вокзал Юнион-Стейшн? На трамвае? Рискнуть и пойти пешком? А может, дождаться темноты? Если шпик Гровера следит за домом, выходить опасно. Кто знает, вдруг Гровер притаился поблизости и хочет собственноручно выкрасть сына? Возможно, она все это выдумала, однако выражение триумфа на лице сыщика прочно отпечаталось у нее в памяти.

Успокойся, – велела она себе. – День, которого ты боялась, наступил, но ты знала, что он придет. Для побега почти все готово.

Неожиданно у Селесты созрел дерзкий план, рискованный, но стоящий. Она собьет детектива со следа. Нужно бежать, задерживаться нельзя. Никто не посмеет отнять у нее сына, никто и никогда!

Спокойно, спокойно. Если сыщик поджидает на улице вместе с Гровером, они будут думать, что ты вылетишь из дома прямо сейчас. Можно попробовать другой способ, он наверняка сработает, только надо действовать быстро.

Стараясь унять дрожь в руках, Селеста загремела чашками и блюдцами, разложила на блюде кексы.

– Итак, барышни, сегодня мы с вами поиграем в игру с переодеванием, чтобы вы почувствовали себя в других ролях. Леди должна судить о людях не по внешнему виду – простой одежде или униформе прислуги, – а по их добрым поступкам. Покажу вам пример: я надену чье-нибудь платье и пройдусь по улице, чтобы вспомнить себя в четырнадцать лет. Мы выйдем на прогулку и будем притворяться.

– Как в шарадах? – спросила Мэйбл, одна из девушек, посещавших церковь.

– Не совсем, – ответила Селеста, уловив недоумение учениц. – Давайте немного позабавимся: просто пойдем гулять и делать покупки в чужих нарядах. Вы все уже умеете культурно пить чай. Теперь для разнообразия поучимся представлять себя в другом образе.

Девушки явно были заинтригованы и рады изменению привычного хода урока. Да, риск есть, но он того стоит. Уговорить Родди переодеться в девчачье платье оказалось сложнее.

– Мам, я не буду играть в эту дурацкую игру!

– Пожалуйста, делай, как я говорю, – зашептала Селеста ему на ухо. – Это очень важно! – Маскировка Родди – ключ к успеху.

Самая миниатюрная из девушек поменяла свое платье и нижние юбки на матросский костюмчик Родерика, в который втиснулась с трудом. На голову ей нахлобучили его канапе, а хвостики спрятали внутри. Всем стало смешно, и только Родди насупился. Селеста нарядилась в школьную форму Мэйбл, и девушки опять рассмеялись. Селеста скрыла волосы под беретом и направилась к двери, делая вид, что это всего лишь глупая игра, а вовсе не серьезнейшая попытка избавиться от преследователей.

Она с сожалением посмотрела назад. Четыре комнаты, которые они называли своим домом, до последнего времени были их тихой гаванью. Не время впадать в сентиментальность, одернула себя Селеста; с собой надо взять лишь документы и самое необходимое. Чтобы не повторить прежней ошибки, к этому путешествию она подготовилась как следует.

– Ну, пройдемся до угла ради смеха и прислушаемся к собственным ощущениям, – сказала она ученицам.

Возбужденно хихикая, девушки, обменявшиеся друг с другом платьями и шляпками, вышли через парадную дверь, спустились по ступенькам крыльца и ступили на тротуар. Селеста махнула на прощание пустому окну и цепким взглядом окинула улицу. Да, тот же самый человек сгорбился на углу, делая вид, что читает газету, и стараясь не обращать внимания на гомонящих школьниц, которые перешли на другую сторону и свернули за угол. Что же, Гровер вот-вот явится сюда собственной персоной?

Мужчина в фетровой шляпе остался на своем месте, когда вся компания скрылась за углом и двинулась в направлении 16-й улицы. Селеста знаком задержала девушек.

– Здесь мы должны расстаться. Простите за этот спектакль с переодеванием, но нам необходимо скрыться, – шепотом произнесла она, а потом юркнула на задний двор, где за дверью стояли припрятанные чемоданы. Озадаченные и расстроенные, девушки молча переоделись обратно. Родди стянул с себя ненавистное платье, глядя, как мать прощается с ученицами и целует каждую в лоб.

– Скажите родителям, что я уезжаю в незапланированный отпуск, а когда вернусь, сообщу им письмом. Спасибо, что вы у меня такие умницы. И последняя просьба: Мэйбл, можно я побуду в твоем платье еще некоторое время? Я оставлю его на вокзале, в камере хранения.

– Что происходит, миссис Вуд?

Селеста не ответила. Как объяснить свое странное поведение в эти драгоценные минуты перед расставанием? Сейчас не время. Ей и Родди нужно добраться до центра города прежде, чем сыщик раскроет обман.

– Девочки, скажу лишь одно: благодарю за вашу помощь в маленьком сегодняшнем спектакле. Наверное, вам все это кажется смешным маскарадом, но вы даже не представляете, как высоко я ценю ваше участие в нем. Помните: не бойтесь нарушить правила, если того требуют убеждения. Поступайте обдуманно, не позволяйте другим руководить вашей жизнью, и у вас все прекрасно сложится.

Две девушки подхватили дорожный нессесер Селесты, еще одна взяла саквояж.

– Если хотите, мы проводим вас до автобуса.

– Нет, – возразила Мэйбл Уайтли, – у меня есть идея получше. Идемте ко мне домой, и Блюэтт доставит вас на вокзал в автомобиле.

Селеста едва не разрыдалась от переполнявшего ее чувства благодарности, однако взяла себя в руки, улыбнулась и просто сказала:

– Спасибо, это очень мило с твоей стороны.

Покидать насиженное место нелегко, но выбора у нее нет. Гровер знает, где они живут, как выглядят; он снабдит детективов фотографиями. Тем не менее посредством розыгрыша с переодеванием Селеста выиграла немного времени. У нее есть необходимые документы и деньги на билеты. На этот раз она вернется домой.

Всю дорогу до вокзала Юнион-Стейшн Селеста обливалась холодным потом и смотрела в окно, ожидая заметить преследователей. Гровер наверняка уже ринулся в погоню. Движение на дороге внезапно замедлилось, лимузин остановился. Селесте хотелось выскочить из машины и бежать бегом, лишь бы поскорее оказаться в вагоне, однако она понимала, что разумнее откинуться на спинку кожаного кресла, расслабиться и спокойно просчитать дальнейшие шаги. Никто не подозревает, что она может добираться до вокзала в роскошном авто.

Поставил ли ее муж соглядатаев на вокзале? Селеста и Родди купят билеты на поезд до Нью-Йорка, а потом до самого отправления будут прятаться в дамской комнате. В безопасности они окажутся только после того, как сядут на пароход, хотя мысль о том, чтобы вновь подняться на борт трансатлантического лайнера, наполняла Селесту ужасом.

Соберись с духом. Мэй смогла сделать это в гораздо более тяжелых обстоятельствах. Прояви твердость характера.

Глава 57

Личфилд

Как-то днем Мэй, не подозревающей о перипетиях Селесты, передали, что ее хочет видеть учительница, мисс Парри. Что случилось? – встревожилась Мэй. Элла заболела? Нет, девочка спокойно сидела в коридоре, читала книгу и явно удивилась неожиданному появлению матери. Мэй проводили в кабинет, дверь за ней закрылась.

– Миссис Смит, не надо волноваться, я всего лишь хотела кое-что прояснить. Элла рассказывает детям, что ее отец пропал в экспедиции капитана Скотта. Мы сейчас проходим тему об отважных людях, и я велела классу написать о льдах и снегах. Элла обожает рисовать, как вы знаете. Она сказала, что ее отец плыл на одном судне вместе с капитаном и упал за борт.

Мэй бросило сперва в жар, потом в холод. Не глядя на нее, мисс Парри складывала тетради в стопку и продолжала:

– Миссис Смит, мы уже неоднократно сталкивались со случаями, когда ученики не знают своих настоящих отцов и, возможно, появились на свет вне… законного союза. Конечно, мы с пониманием относимся к подобным ситуациям, однако ребенку все-таки нежелательно быть в курсе таких подробностей.

– Ох, простите, – сбивчиво заговорила Мэй, – только Элла все напутала. Это правда, мой муж, Джозеф Смит, погиб в море. Он плыл на корабле в Америку, чтобы подготовить для нас жилье, и… Случилась трагедия, судно пошло ко дну… Элла не знает всей правды, я не решилась рассказать ей. У Эллы буйная фантазия, вот она и сочинила историю. Видите ли, нет даже могилы, которую мы могли бы навещать. Простите. И как она только выдумала все это!

– Разумеется, я понимаю, насколько вам трудно, – кивнула головой учительница. – Элла – очень смышленая девочка с развитым воображением. Для своего возраста она рисует просто великолепно. Умные девочки имеют склонность к выдумкам и фантазиям. Надеемся, со временем Элла будет получать стипендию, которая позволит ей продолжить обучение в старшей школе. Не подумайте, что мы хотим с ней расстаться, просто мне известно о ваших стесненных обстоятельствах. – Мисс Парри кашлянула. – Ваш супруг был художником?

– У него были золотые руки, – промолвила Мэй. – Даже не знаю, что и сказать. Уверяю вас, это не повторится. Уж она у меня получит.