Настоящая фантастика – 2012 (сборник) Дяченко Марина и Сергей

– Лейф, Лейф! – услышал он у себя за спиной.

– Ну?

– Это вы их… сами? И вы… целы?!

Мила схватила его, бросила в кусты сковородку, стала щупать, силой тащить в храмовую кухню:

– Вы их – сами?! Троих?

Лейф вздохнул. Мила довела его до уютно светящейся газовым рожком кухни, сноровисто раздела – привычка встречать мертвецки пьяных мужей, – осмотрела – Лейф покорно вертелся в ее сильных руках – и наконец вздохнула:

– Троих… да это ж с канатной фабрики были, вы разве не знаете?

– Нет, не знаю. А какая мне разница?

– Так они ж вас убить могли!

– Меня?!

Лейф встал, вытащил из комка своей одежды шпагу в ножнах, хмыкнул и осторожно поставил ее в угол.

– Мила-Мила, дура-дура… ты ж гимназию закончила…

– И что?

– Так то, что никто еще на моем факультете меня сразить не мог… О, Эльт, Мила…

Она встала на колени перед ним, обнаженным, и вдруг заплакала. Лейф с силой провел рукой по лицу. Это был его первый бой, и все свои силы, все свое умение он потратил на то, чтобы не искалечить тех, кто хотел его убить. Все долгие годы учебы, все муки самоистязания – все пошло прахом. Учителя признавали его технику великолепной, его выдержку – достойной изумления. Все, все без исключения прочил ему блестящую победу в первом же поединке.

Его первый бой стал боем с ублюдками, недостойными даже плевка.

– Дай мне вина, – попросил он, натягивая свежее, хрустящее крахмалом белье. – И хватит рыдать! Я цел, со мной все в порядке.

Вечер он закончил в размышлениях над кувшином. Перед глазами Лейфа снова и снова вставали клетчатые – красное и желтое – полы фехтовальных классов, большие циркули в руках педагогов, разъясняющих премудрости стоек, и щелчки учебных клинков. Он дождался того момента, когда тоска увянет в обыденную для него, сухую и бесплодную, грусть, отставил в сторону стакан и побрел в спальню – прекрасно зная, что снова жестоко обидел ни в чем не повинную, собачьи преданную Милу.

После завтрака, проведенного в немного фальшивом молчании, отец Лейф выпил стакан легкого вина, достал из сундука тщательно вычищенный бархатный костюм, приличествующий его сану, и принялся одеваться в дорогу. Бони уже ждал во дворе, сидя на козлах небольшой черной коляски, запряженной парой низкорослых мохнатых лошадок.

– В Корви, – приказал Аствиц, устраиваясь на кожаных подушках.

Бони кивнул со всезнающим видом. Отец Лейф в ответ хмыкнул и постарался не думать о том, что его слуги, кажется, разбираются в делах храма куда лучше настоятеля. Принимая назначение в Воэн – вроде бы недавно еще, – Лейф, привыкший ощущать себя вечным неудачником, ждал нищеты и едва ли не голода долгими зимними ночами. Ему случалось видеть такие храмы и таких настоятелей: рано постаревших, измученных горькой бессмыслицей служения… Однако ж не прошло даже года, и вот: лошади, карета, кучер. Дорогие наряды от столичных портных, прекрасные вина – хоть утопись! – подносимые знатными, с именем, местными мастерами.

Зима перестала казаться ему неизбежным ужасом.

В его покоях жарко горела печь, стол его был изобилен, как никогда ранее, а ночью, отправляясь после книг и вина спать, отец Лейф привычно уже устраивался под боком теплой Милы. Бони ехал неторопливо, как и положено конюху уважаемого жреца – пока они выбрались за пределы Воэна, Аствиц успел трижды отпустить грехи бойким вдовам, которые вспрыгнули на подножку его коляски.

Вдовица, коль молода, от мужниной могилы ходя – не грех то, пена морская, – повторял он себе, улыбаясь. Рыбаки иногда гибнут штормами, океан требует свое, и делать тут нечего, такова воля Эльта, бога Прибоя. Вдовы в пеллийской традиции отнюдь не нищенствуют, по крайней мере в Воэне – даже если нет своей лавки, возвращаются с детьми под опеку отца либо братьев. До следующего замужества, а уж как вдова мужа себе подбирает, то ее дело…

Юсе Брокко, очаровательной улыбчивой девочке, повезло, как везет не многим: ее просит за себя не старик, но – красавец, зрелых лет, да человек просоленный, что ценится в Воэне, легкий на слово, тяжелый на руку. И она влюблена в него, влюблена: очень похоже, что у нее это первая любовь, потому что какая любовь могла быть со старым, лысым и пятнами побитым чинушей королевского казначейства, за которого ее, совсем еще ребенка, выдала жестокосердая мать?

Видела она его всего два раза, но этого хватило. Лейтенант Велойн, возмутительно молодой в свои годы, туго перетянутый черно-желтым офицерским поясом, на котором висит мудреная, угрожающей ширины морская сабля: улыбчивый, но немногословный, и главное, человек с репутацией, – конечно, отец Юси не тратил времени на раздумья. Откровенная нищета будущего зятя не волновала его совершенно, приданое старый торгаш заготовил весьма богатое. Дело было решено; однако ж после разговора со всезнающим Тролленбоком отец Лейф решил все же побеседовать о похищении.

– Велойн набегался под парусом, – сказал ему Жос, – и если я хоть что-то понимаю в этой жизни, от похищения он не откажется. Офицер он или где? Еще сто лет тому королевские лейтенанты принцесс крови воровали – и хвала богам, а то правящий Дом уже давно выродился бы на манер крольчатника…

Вопрос решался просто, ибо, как настоятель одного из городских храмов, Лейф Аствиц обладал королевской печатью, позволяющей решать многие вопросы. Как несостоявшийся солдат, он недурно чувствовал себя в седле. Остальное выглядело чистейшей ерундой: невеста на балконе второго этажа, прыжок в мужественные руки жениха, бешеная скачка, лютые братья с фитильными фамильными ружьями, – но на ленивых, до упаду перекормленных лошадях; жрец на песчаном берегу океана, – печать, сургуч, мешочек монет… и заранее пьяный, знающий традицию отец, который встречает свою дочь в доме похитителя, – уже не невестой, но женой.

В традиции, правда, предполагались еще и родители жениха, но тут уж – чего не было, того нам не сыскать. Лейтенант Велойн оказался поздним, запоздалым сыном своего отца, и мать умерла вскоре после его рождения. Оба его брата, офицеры легкой кавалерии, погибли на северных границах Пеллии в первый год его жизни. Вскоре за ними последовал и отец – старик, он пал пред господином конюшим левой стороны и затребовал себе эскадрон. Отказать ему было нельзя. За несколько месяцев Велойн-старший очистил свой участок границы от бандитов и контрабандистов и догнал сыновей, встретившись в тесном ущелье с десятком наемных арбалетчиков. Ни доспех, ни нарезное ружье новейшей работы не смогли ему помочь. И все сопровождавшие его офицеры легли там же, в крови, в ужасе, среди беспомощных своих коней, которых убийцы, как и положено мастерам, не тронули. Кони ждали весь день и всю ночь – ждали, переживая агонию хозяев, которые иногда умирали часами, – и потом только побрели домой, в местечко, где квартировал эскадрон Велойна.

В долгой и кровавой пеллийской истории подобные драмы встречались отнюдь не редко. Глядя на плоские холмы, меж которых петляла выложенная камнем дорога в Корви, отец Лейф вдруг подумал, что прямо вот здесь, кажется, тоже была какая-то битва во время больших мятежей тысячелетней давности – кто-то из местных земледельцев рассказывал ему, что в полях иногда находят наконечники стрел, бронзовые пряжки доспехов и другие предметы воинского обихода.

– Везде кровь, – беззвучно, одними губами, произнес Аствиц.

Скоро впереди показались две мельницы, возведенные на холмах: Лейфу они казались чем-то вроде великанов, поставленных охранять покой маленького городка. За мельницами начались поля, фермерские дома – а там уж и сам Корви, до сих пор сохранивший стены укреплений, выстроенных в глубокой древности.

Дом семейства Брокко был знаком всем местным, поэтому искать дорогу не пришлось. Бони остановился у высоких деревянных ворот, за которыми в глубине сада виднелось довольно мрачное, особенно сегодня, трехэтажное строение из потемневшего красного кирпича. Калитку открыл старик-привратник, какой-то непривычно мрачный и встревоженный. Узнав жреца, он облегченно вздохнул и заулыбался:

– Добро пожаловать, дорогой отче. Вам-то в этом доме всегда рады!..

– Что это ты, Бренн, – удивился Лейф, разглядев старую саблю на поясе слуги, – никак на войну собрался? Да по годам ли тебе?

– Вы все шутите, отче, – вздохнул тот. – А нам нынче не до шуток. Впрочем, о том вам хозяин сам расскажет. Пожалуйте в дом, милости просим.

Господин Хунар Брокко, мужчина еще не старый, но – кряжистый, крепкий в кости и рано поседевший, встречал гостя в дверях своего дома. В его глубоко упрятанных серых глазах Лейф разглядел тревогу, совершенно невозможную для преуспевающего, уверенного в себе торговца.

– Да что у вас тут? – удивился Аствиц, когда они с хозяином обменялись приветствиями. – Бренн вон саблю нацепил… что произошло, хозяин Хунар? Королевство Пеллийское опять воюет, а я ни сном ни духом?

– Уж и не знаю, – вздохнул Брокко, провожая жреца в свой кабинет, – что лучше… Соседей наших прирезали. Вон, через два дома по улице: старого Кази да и жену его, как видно. А тела… утащили. Тут и пристав наш, и королевская стража из Воэна пожаловали. Все обыскали, тел пока найти не могут.

– Так с чего ж решили, что прирезали? – остановился в изумлении Лейф.

– А с того, что весь дом вверх дном и кровь кругом подсохшая. Когда крови столько, тут уж понятно, что живыми стариков не увидишь. Утром сегодня все вскрылось – а резали, видно, той еще ночью, потому что служанку свою они на двое суток домой отпустили и пришла она только нынешним утром. Открывает дом своим ключом, а там, внутри, такое, что и смотреть страшно.

– Но тела?..

– А нет тел, – так и не понять, кого убили, а кто сам потом помер. Пристав, человек знающий, сразу сказал: на Севере такое в порядке вещей. Кази, он-то ведь северянин был рождением. Да-а… лесоторговец, причем не из малых. На старости ему врачи велели к морю перебраться, вот он дела оставил и – к нам. Жил тихо: мужчина уважительный, с образованием. Жену его я раза два только видел, все болела она… Пристав говорит – месть, даже не думай! Свои, земляки, его за что-то и порешили. Ищи их теперь, где хочешь. Только вряд ли сыщешь!

– Да-а уж, – сочувственно покивал Аствиц. – Так это со страху, что ли, Бренн, саблей опоясался?

– Да сейчас весь Корви то ли с саблями, то ли с алебардами дедовскими, – усмехнулся Хунар. – Толку, понятно, ноль, да и не вернутся же они, в конце концов? Дело, я думаю, сделано, а кем да как, о том мы уже не узнаем.

– А пристав, стража?

– Пристав что? – пристав сразу рукой махнул. Раз месть, то нам тут искать некого. На Север ехать, что ли, прикажете? Так там и пристав с головой расстанется, порядки у них известные.

Брокко усадил своего гостя в глубокое бархатное кресло, достал объемистый серебряный кувшин с вином, поставил его рядом с жаровней, только что заправленной новой порцией углей, и со вздохом подошел к окну.

– Темно-то как нынче… кажется мне, буря будет! А мне вот, как назло, завтра в столицу ехать. Может, повременить, отче? Что скажете?

– Оказаться на дороге зимним ураганом – дурное дело, Хунар.

– Да вот и я о том. Чего и ждать, непонятно! И сегодня холодина… давайте выпьем, дорогой отче! Вы, я знаю, человек деловой, просто так в дорогу не двинетесь… новости небось привезли? Выкладывайте, я в долгу не останусь!

Опорожнив здоровенный бокал подслащенного вина, Лейф приступил к делу. Слушая его, хозяин Брокко сперва повеселел, а потом и вовсе расхохотался.

– Похищение, говорите?! – рявкнул он, восторженно хлопнув ладонью по подлокотнику своего кресла. – Ну, господин лейтенант человек благородный, да и я кровей не последних – так что с сыновьями поговорю, о том не переживайте. Они в Юське души не чают, и отказа не будет, все сделаем честь по чести, так, чтоб никто и не пикнул! Лишь бы старуха моя не узнала… хоть она лежит давно, но может и встать по такому случаю. Тогда позора не оберешься.

– Ваша супруга?.. – осторожно поинтересовался Лейф.

– А вы разве не знаете? – вздохнул в ответ торговец.

Аствиц помотал головой. Все его знания о жене хозяина Брокко ограничивались слухами насчет ее крайне тяжелого характера, но ему и в голову не могло прийти, что она станет противиться свадьбе Юси и лейтенанта Велойна.

– Я ведь младший сын, – пожевал губами Хунар. – Такое дело… в доме у нас всем заправляла мамаша. Отец всегда был в разъездах, деньги у нас не переводились, но вот семья его не интересовала совершенно. Ну, маманя решила дело по-простому, никого не спросясь: старшему – дом и дело, двух средних – одного в войско, другого в монастырь, а меня, мальчишку совсем, женила на колоде, пятый десяток разменявшей. У людей торговых такое часто… Ну, красавица моя, что на тридцать лет меня старше, троих детей на свет кое-как произвела, а остальное мне уже самому без разницы. Дом этот достался мне от брата деда, у которого все померли, наследников не оставив, дело свое я сам построил, на похороны матери не поехал. Да она и сама понимала, что не приеду, – тогда еще, давно. Ее это и не волновало, у нее на все свой резон был, нам с вами непонятный. Поломать мальчишкам жизнь? Да запросто! Братец мой, что в монахи отдан был, в первый же год руки на себя наложил. Ульф, солдат, пожил немного, да и его лихорадка свалила. Так-то, отче… Потому колоде своей я воли не даю. Не уследил, было дело – выдала она Юську за козла старого, да с тех пор – легла и все в постели. Пусть и лежит. А то еще думает, что можно мной как раньше помыкать… не-ет, кончилось ее время. Ей уже в землю пора, так пусть теперь хоть Юська счастлива будет, за достойного человека выйдет.

Лейф опустил глаза. Ему уже доводилось, хоть и краем уха, слышать подобные истории. В торговом сословии дочерей иногда держали дома чуть не до старости – деспотичные матери использовали их в качестве прислуги, а потом выдавали за совсем мальчиков: либо болезненных, либо, чаще, младших в роду. И история шла по кругу, потому как сорокалетние «молодухи» вымещали свою любовно выношенную ненависть на детях.

– С головой-то у нее уж совсем плохо стало, – виновато добавил Хунар. – Может и всполошиться.

– Вожжами не пробовали? – спросил Аствиц.

– Не принято у нас, – вздохнул торговец. – То у благородных или там у чиновных каких – жену на конюшню да плетей до полусмерти… у нас нельзя, не поймут. Коль матушка оженила, так, значит, терпи, да и все тут.

В благословенной, тысячелетиями освященной пеллийской традиции жена во всем была равна мужу… при соблюдении одного условия: жена, способная скакать рядом с ним на боевом коне. Так повелось исстари, с тех древних времен, когда землевладелец выходил в поле не только с сыновьями, но и с дочерьми. Несмотря на то что Ориоль XX раз и навсегда закрыл девушкам дорогу в регулярное войско, старые оружейные дома по сей день делились на «дамские» и «господские». Девушки из знатных семейств учились владеть оружием с детства, но – вовсе не рядом со своими братьями. Их учителями традиционно были женщины, обязанностью которых считалось не только воинское искусство, а еще и воспитание будущей жены. Вздорность характера пресекалась розгами, ибо – жену слабую, жену сварливую и глупую пеллийский аристократ не считал себе ровней!

– Так будем полагать, что мы договорились? – причмокнул губами Лейф.

– В общих чертах, конечно, да, – Хунар поднял палец и потянулся к разогревшемуся возле жаровни кувшину.

– О деталях я поговорю с женихом, – рассмеялся жрец. – Вам же следует всего лишь ждать нас в его доме, причем…

– …я позову кума Авреля, и мы начнем пить прямо с утра, – прижал к груди руку торговец. – К полуночи будем – в самой кондиции, я вас уверяю. Слово мое – камень!

– Вот-вот. Думаю, соблюдение традиций вам будет приятно.

– Еще бы, дорогой отче!

– Следовательно, вы берите кума, а я подговорю на это дело автора идеи, то есть господина Тролленбока.

– Мужчина он серьезный… сделает все, я думаю, в лучшем виде.

– Единственное «но» – не потащусь я ночью в коляске, уж вы меня простите. Не хочу. В конце концов, в старинных пьесах жрец бывал и в седле.

– Как скажете! – Хунар Брокко покорно поднял руки. – Тут решать только вам и господину лейтенанту.

– С ним я буду договариваться о дате. Думаю, скоро. Как все обдумаем – пришлю к вам своего служку, а вы ко мне в храм – младшего сына, ему я передам ключ от дома жениха, так уж положено. Так как у жениха здесь друзей нет, прочие детали мы опустим. Главное, учтите, – это погоня! Братья невесты должны прибыть уже после совершения обряда. Обряд я проведу по мушкетному артикулу: всыпал, сплюнул, хлопнул шомполом! Тягомотины не будет! Но если они появятся раньше, все пойдет наперекосяк. Вы уж с ними смотрите! Как время обговорим, так пусть все и будет. Часы у них есть, я думаю?

– Обижаете, отче…

…Когда отец Лейф въехал в Воэн, серый зимний день уже густел ожиданием ночи. Окна домов светились розоватым светом газовых рожков, на перекрестке возле дома Жоса Тролленбока стояла повозка фонарщика – они с помощником, видимо, решили немного погреться в крохотном погребке вдовы Кланси.

– Меня не жди, – сказал Лейф верному Бони. – Миле доложишь – дела у меня к господину Жосу.

– Ругаться она будет, – ойкнул парень. – Того и гляди мне достанется…

– Она у меня скоро доругается, задницу надеру, – Лейф чихнул. – Скажешь, чтоб налила тебе горячего вина. Пошел, давай!

Жос встретил его в кухне: на плите стоял здоровенный чугунный казан, распространяющий вокруг сложный аромат специй.

– Так я и знал, – хмыкнул он, жестом отпуская служанку Фильву, которая отворила дверь, – что тебя следует ждать всенепременнейшим образом. Сейчас подойдет мясо, и сядем ужинать. Брокко, как я понимаю, тебя одним винцом потчевал?

– Ты, как всегда, прав, – Лейф повесил плащ на привычное уже место, сел за огромный полированный стол и улыбнулся: – Вино, правда, оказалось очень даже ничего. Да и то: дело ведь ни туда ни сюда – завтракать поздно, а обедать рано.

– Не понимает эта публика простых вещей, одни монетки на уме, – вздохнул Тролленбок. – А вдруг гость с холода, а вдруг – голоден? А он тебе – вино! Х-ха!

Жос задвинул заслонку, снял казан с огня и поставил его на стол, на заранее подготовленную доску. Следом на столе появился графин вина, глиняные, грубые, как ему нравилось, тарелки, пара чашек с соленьями и теплый еще хлеб – Аствиц знал, что Жос приятельствует с соседом-пекарем и тот дважды в день отправляет к нему дочку с выпечкой.

– Договорился я, – доложил Аствиц. – Все, как ты и велел. Стражником жреца пойдешь? А то я обещал…

– Это как в «Золотой стреле» у Стандиса? – прищурился Тролленбок.

– Не только. Жрец, ожидающий влюбленных, нанимал себе воина в целом десятке, что ли, классических пьес. Это только то, что я помню…

– А, я тоже помню. Нищий барон Бэлу – это у кого? У Дастия? Или у Мурлана?

– У Мурлана, и аж в пяти произведениях. Эпоха была! Сейчас вспомнить страшно. Тогда ведь это все было всерьез!

– А то. Еще лет триста назад уворовать невесту – это было ух какое мероприятие! Никто не шутил! Если братья успевали до последнего взмаха жреца – стреляли без дураков. – Жос достал большую деревянную ложку и принялся раскладывать по тарелкам горячее рагу с перцем. – Потому-то жрец зачастую нанимал себе доброго стрелка, а иногда, когда дело было серьезное, денежное, – целый отряд. Бывало так, что братьям невесты приходилось туго!

– Обойдемся без кровопролития, – усмехнулся в ответ Аствиц. – Хотя… в Корви и так вон не пойми что произошло. Вроде как соседа Брокко зарезали вместе с женой. А трупов нет, уволокли. Пристав, умник, сразу говорит – северяне. Традиция у них такая.

– Это кого? – прищурился Жос.

– Некоего господина Кази, крупного лесоторговца на покое, – Лейф махнул рукой и потянул к себе бокал с горячим вином. – Я его не знал… говорят, родом он был с Севера. Мало ли что там в самом деле.

– Кази?

Жос скривился, будто в рот ему попало что-то непотребное, и бросил свою вилку на стол.

– И он представлялся в Корви как лесоторговец на покое?

– Н-ну, так мне обрисовал дело Брокко – ему-то знать лучше, нет?

– Он не был уроженцем Севера, – Жос глотнул вина и достал вдруг трубку. – И уж точно он не был лесоторговцем.

– Откуда ты знаешь?

– Да этот Кази приходил ко мне. Года два назад в первый раз… пытался втулить бумаги давно несуществующего ювелирного дома. Потом приперся якобы как один из основателей некоей морской биржи. Знаешь, почему я его послал?

– Ну, ты в торговле не первый день…

– Нет, Лейф. Не в торговле дело. Во-первых, я не люблю стариков, которые красятся, чтобы казаться моложе, а во-вторых… он так яростно имитировал северный выговор, что мне стало смешно. Он не северянин. Я служил со многими уроженцами нашего Севера – и с представителями серьезных, благородных семейств, и с людьми из давно забытых фамилий… у них был не просто выговор, что ты! Они, по сути, общались меж собой на собственном диалекте. А мошенник Кази имитировал этот диалект. Ну, вот представь себе, к примеру, что я начну изъясняться с тобой на пеллийском, но с диким лавеллерским акцентом. Ч-чцо, вьи, оццче, мине н-на с-сие ц-ццкажжете? Мьяу, ц-циу р-ввяф?

– Эцнарин, ла-велленд цнад хрнал давлендрил, – спокойно ответил Аствиц. – Этсу, Жос, айннарх де арел гриз.

– Лавелленд невозможен только для певцов задницей, – машинально перевел Тролленбок. – Ты, Жос, не уделял внимания… чему? Арел гриз? Ну мне не хватало еще их поэзии!.. Да иди ты сам к этим лавеллерам!

– Я там не был, – смиренно вздохнул Лейф. – И вряд ли побываю. А жаль. Говорят, их воздушные корабли уже летают через Океан Востока. Мы продолжаем их ненавидеть, хотя уже полтора столетия они никак нас не трогают.

– Не хочу об этом говорить, – отмахнулся Жос, дымя трубкой. – Кази… слушай, а давай сделаем так: утром я пойду к нашему приставу и заявлю, что имел интерес в его делах, а раз так – должен поискать в его доме свои бумаги. Пристав, понятно, мне не откажет. Утром же мы с тобой да с приставом съездим в Корви. Посмотрим дом.

– Да зачем тебе это?

– Боюсь, что кому-то еще Кази мозги заморочил. Если его действительно убили, могут пострадать ни в чем не повинные люди. Говорю тебе, я хочу посмотреть его дом. Ты против?

Лейф пожал плечами.

– Я всегда пойду с тобой, Жос. Но… что значит – «если»?

– Не знаю… ничего не знаю, и на этом мы пока закончим. Давай-ка лучше прикинем, где нам назначать место обряда – для Велойна и Юси…

Завтракал Лейф на рассвете, благо спать лег рано, намного раньше, чем обычно. Не желая будить ни в чем не повинного Бони, дрова в печку он подбрасывал сам – Мила, приготовив ему яичницу, вернулась в постель, и он остался в холодной кухне один.

– Наверное, права была мама, говоря, что жениться мне нельзя, – задумчиво пробормотал он, наливая себе горячего вина. – Я опять обидел всех… и совершенно ни за что. Ох…

Бони вечером получил по носу от Милы. Мила в итоге – пару ударов кожаным ремнем от отца Лейфа. Несчастны остались решительно все.

Ковыряя вилкой яичницу, Лейф вдруг представил себе мальчишку Хунара Брокко, которого мать женила на сорокапятилетней, расплывшейся и редковолосой уже девице, давно озверевшей от жизни в родительском доме. Что она с ним делала – ему не хотелось о том и думать. Сам Лейф в такой ситуации сбежал бы к пиратам. И, вдруг вспомнив сдержанную, но не менее от того теплую любовь торговца к единственной дочери, Лейф улыбнулся.

– Да отдал бы я ее мальчишке, – сказал ему на прощанье Хунар. – Да мальчишек она не хочет. Не стал бы я ее травить, уж вы мне поверьте, отче, молю вас!

– О Эльт, вы плачете? – удивился Аствиц, привычно возлагая правую ладонь на лоб страждущего. – Нет-нет, все. Никаких слез, они неугодны Океану, и вы должны это знать. Каждое новое поколение имеет новое познание, это вы хотели сказать? Я знаю, хозяин Хунар. Вы совершенно правы насчет Юси. Я знаю, что она влюблена в Эстайна Велойна. И пусть, быть может, любовь эта всего лишь отроческая – ничего лучшего мы с вами сделать не сможем. Я отпускаю вам, Хунар, – Брокко уже выпрямился, но отец Лейф снова коснулся его лица своей рукой, даже нажал, – я отпускаю. От этих слез вы свободны, а в отцовской любви к единственной дочери греха быть не может.

«Иного, – подумал Лейф, дожевывая яичницу, – такая спонтанная исповедь подвигла бы к гордыне. А с меня хватило того, что я успокоил человека, симпатичного мне своей искренностью. Никудышный из меня отец-настоятель…»

В окно кухни поскреблись. Аствиц вскочил, глянул – на сером зимнем ветру подпрыгивал, улыбаясь, один из учеников оружейной мастерской Жоса. Лейф тотчас же отпер дверь кухни, впустил парня в тепло и плеснул ему в чашку каплю горячего вина.

– Хозяин велел ждать его у дома пристава, – сообщил юноша. – Дело, как он сказал, решено. Я с коляской, отче. И печку уже разогрел.

– Холодно сегодня? – спросил жрец, надевая плащ.

– Да жуть, – кивнул ученик. – Но вам ничего, я вам печку, говорю, приготовил.

Лейф виновато улыбнулся. Коляску он узнал сразу – она принадлежала вдовице Кланси, содержательнице винного погребка и соседке Тролленбока. Очевидно, Жос одолжил ее для поездки в Корво. В двухместной кабинке действительно пылала маленькая медная жаровня; юноша уселся на козлы, взмахнул кнутом, и пара лошадок потянулась в темную еще рассветную улочку.

Тролленбок всегда держал свое слово. У дома пристава он запрыгнул в коляску, стукнул пальцами по передней стенке:

– Едем, Лейф. Купил я на сегодня всех.

– Шустро ты. Значит, к Велойну я пойду только завтра.

– Мне тут о Велойне вдруг подумалось, – Жос тихо рассмеялся, грея пальцы над жаровней, – а как он невесту со второго этажа… да на руки?..

– Ну, знаешь, не надо делать из Юси поросенка! Она девочка плотненькая, но жирной я бы ее не назвал. Скажу тебе больше – невеста и к сорока будет выглядеть как ее папаша. Широкая да крепкая.

– А Велойн? Щепка?.. Так может, пусть она все же с первого этажа прыгает?

Холодное, розовое солнце цеплялось за острые крыши домов Корви. Лейф вздохнул с некоторым удивлением: мороз здесь был редкостью. Над городком плыли полупрозрачные струи дыма многочисленных печей, изрядно растопленных этой ночью. Всезнайка Жос перебрался на козлы, показывая своему ученику, куда ехать, и вскоре коляска остановилась на знакомой отцу Лейфу улице. Следом за ними встала и тяжелая черная карета господина старшего пристава автономного департамента Воэн: сопровождаемый двумя стражниками с короткими магазинными карабинами, он выбрался на покрытую ледяной коркой обочину, размял спину и решительно толкнул незапертую калитку.

– Ищите, хозяин Жос, – пристав, тяжелый и мощный, все же мельчал рядом с Тролленбоком. – Уж не знаю, что вы там хотите найти. Дверь открыть или сами справитесь?

Он коротко кивнул Аствицу и отошел в сторону, с ухмылкой глядя, как Жос вытаскивает из кармана набор отмычек.

– Вам ведь известно, где я служил, не правда ли? – Замок щелкнул, и Тролленбок потянул на себя высокую дубовую дверь.

Пристав хмыкнул.

– Служанка пыталась там прибраться, – сообщил он. – Да не смогла, упала в обморок. Так ее и унесли.

Дом оказался невелик – всего три комнаты да кухня, довольно, впрочем, просторная. Маленькую прихожую действительно вымыли, а вот дальше… проходя через гостиную, увешанную невинными пейзажиками, Аствиц с трудом сдержал стон. Кровь была везде: засохшие брызги на стенах, пятна на коврах и на диване, даже рожки газовых светильников на стенах оказались усеяны крохотными темными пятнышками. Мебель – старинная, на века сработанная – была по большей части разбита и перевернута.

– А, – произнес Жос, осмотревшись по сторонам. – Ну-ну…

Не заходя в спальни, он сразу же пошел на кухню.

– Господин пристав, – услышал его голос Лейф, – а тела, я так понимаю, волокли к калитке? А следы где?

– Нет, – усмехнулся пристав. – Тела замотали во что-то и пронесли мимо огорода, к оврагу. Есть пара капель, есть…

– Пара капель? И следы множества ног?

– Множества?

– Ну конечно! Или вы думаете, что два тела мог донести один человек?

– Там разрыто, господин Жос. Так, как это всегда делают на Севере. Хорошо поработали граблями. Не дураки здесь были, ох не дураки…

– Это мы сейчас посмотрим, господин пристав…

Зайдя в кухню, Лейф нашел Жоса стоящим на цыпочках. Ладони его шарили по дубовым шкафам сверху; вдруг, хмыкнув, Тролленбок остановился и осторожно потянул что-то на себя.

– Я сперва искал в печи, – непонятно сказал он, – а потом, болван, вспомнил: Кази же был выше меня. Значит… ну, вот!

В пальцах он держал серый мешочек из пропитанной соком лау парусины. Напоминая собой старинную пороховницу, мешочек сужался конусом и оканчивался лакированным деревянным носиком.

– Клистир, – сообщил Жос, нюхая свою находку. – Новейший столичный вариант. Раньше слабительные смеси качали насосиком, а теперь вот, пожалуйста, эластичный мешок… а ну-ка понюхай, Лейф, чем он пахнет?

– Ты шутишь? – отпрянул Аствиц.

– Он пахнет «снежным сонником», – тихо сказал Жос. – Ты, может, о таком растении и не слышал, но я – знаю. Растет оно у нас на северной границе, в горах, и убивает человека легко, без всякой боли и страданий. В прежние времена таким способом избавлялись от ненужных принцесс. Немножко горячего настоя в прямую кишку – и все, никаких тебе криков, никакой рвоты, мучений… Принцесса просто засыпает. Только вот здесь не принцессу убивали, а свинью.

– Кого?! – Лейфа шатнуло.

– Свинью, говорю тебе! Под ноги себе глянь!

Жрец опустил глаза. День случился ясным, холодное солнце поднялось уже достаточно высоко, хорошо освещая кухню через три широких окна. Под самым сапогом Аствица, на грязном, затоптанном стражниками полу, которые размазали подсохшую кровь, отчетливо виднелись неглубокие царапины. Кто-то драл деревянный пол, выкрашенный серо-зеленой масляной краской, драл с немалой силой… возможно, с силой отчаяния.

– Мебель побита только здесь, – Жос заговорил скучным голосом, будто бы читая лекцию. – В остальных комнатах она порублена топором. Господин Кази принялся колоть свинью то того, как та уснула окончательно. Двигаться ей было уже трудно, но испортить пол и покорежить стулья она еще смогла. Да и, кажется, по дому немного побегала – чем здорово облегчила задачу хозяевам. Кази – мужчина немаленький и весьма тяжелый. Решив, что свинья уснула, он на нее сел и нанес удар. Чем? Не знаю, это уже не важно. Важно, что колоть свиней он не умеет. Свинья задергалась, поцарапала пол, сбросила с себя убийцу и понеслась в гостиную. Где-то в комнатах она все же умерла…

– Но зачем?

– …Потом они с женой оттащили ее в повозку, которая уже стояла за огородом, – та, задняя, улочка выходит на пустырь, за которым начинается общинный сад. Дальше – городская благотворительная больница, которая просыпается всегда после рассвета, и дорога в сторону моря. Славно придумано! Плохо то, что никаких бумаг мы тут уже, пожалуй, не найдем. Все, что представляло хоть какую-то ценность, господа Кази явно забрали с собой. Учитывая, что мебель старики рубили минут двадцать… да уж, подготовились они хорошо. Для нашего захолустья, Лейф, дело это незаурядное, и я совершенно не представляю себе, чем оно может кончиться!

Жос махнул рукой, забросил клистир в жерло давно остывшей печи и вышел из кухни.

– Нашли? – ехидно спросил у него пристав, доставая из кармана большую серебряную флягу.

– Вы же сами говорили мне, что бумаг в доме не осталось, – развел руками Тролленбок.

– Деньги ваши, – хмыкнул пристав. – Обыск был проведен по всей форме. Не было там ничего – да вы ведь сами знаете, все ценности старики обычно в банке держат. Чему удивляться? Ну так что, едем? Или вы еще доплатите за беспокойство?

– Едем, – задумчиво согласился Тролленбок. – Единственное, о чем я хочу попросить вашу милость: пусть стража поинтересуется у селян да у того мельника, что в сторону моря живут, – не попадалась ли им где дохлая свинья в овраге?

– Чего-о? – выпучил глаза пристав.

Всю обратную дорогу они провели в молчании и не глядя друг на друга.

Жос разомкнул губы лишь тогда, когда его ученик остановил коляску у дома лейтенанта Велойна:

– История дурная, Лейф.

– Угу.

– Мы идем говорить о деле, не так ли? Значит, соберись с духом и превратись в отца-настоятеля…

– Я, по-твоему, мороженый цыпленок?

Офицер, не столько удивленный, сколько обрадованный визитом, встретил их в дверях.

– Скорее, скорее, господа! Сегодня что-то уж так похолодало, я такого и не припомню. Три ведра угля в печку всадил, и все кажется холодно.

В светлой кухне, обставленной скромно, но вполне уютно, и вправду гудела огнем большая печь. Велойн живо бросил на сковородку несколько ломтей сала, разбил десяток яиц и достал из шкафа какие-то маринады.

– Я тут, господа, привык по-холостяцки, – извинился он, – так что прошу строго не судить. Есть тростниковая, сладкая. Есть вишневая – та покислее будет. Горькой, простите, не пью, а на вино сейчас денег нет.

– Чепуха, старина, – Жос запустил руку в здоровенную кожаную сумку, которую прихватил с собой, и достал две высокие темные бутыли, обвязанные по горлышкам серебристыми лентами. – Мы ж теперь официальные сваты, а значит – просто так по гостям не ходим.

– Пришли, значит, сватать, – рассмеялся Велойн. – Ну-ну…

– Не просто сватать, – поднял палец Тролленбок, – а договариваться о похищении невесты.

– Ого!

Хозяин приправил яичницу специями, накрыл крышкой и сел за стол.

– С чего такие сложности?

– Да хорошо б со свадьбой поспешить, – озабоченно кивнул Жос. – А то на вас, мой лейтенант, желающих хватит с избытком. А вы, простите, к похищениям вообще как относитесь? Положительно, я надеюсь?

– Нормально, – растерялся Велойн. – Нормально отношусь. Надо – значит, надо. Но вот только в такой холод…

– Дня через три ветер переменится, вам не кажется?

– Есть такое… И ветер переменится, и шторм в заливе утихнет. Вчера как раз болтал тут в таверне с рыбаками – так те злы порядком. Но то, что скоро потеплеет, это точно.

– Вот как потеплеет – тут же и за дело! Крепкую лошадь мы вам найдем, не волнуйтесь. Главное – договориться о деталях, а потом уж действовать решительно и храбро. Окрутит вас отец Лейф, а я возьму на себя обязанности наемного стражника жреца, чтобы ему одному на побережье страшно не было.

– Одна из моих тетушек по материнской линии рассказывала забавную историю, – Велойн снял сковороду с огня, поставил на толстую доску, – про дядьку, отцова брата. Был он жрецом, настоятелем столичного храма Айвона. Однажды к нему обратился молодой моряк, офицер, давно влюбленный в дочку какого-то вельможи. И с ней, и с родителями все было решено, но старый дед невесты возьми да и заяви: без похищения, мол, дела не будет. Зачем нам зять, который невесту похитить не может? Пришлось моряку жреца искать. Дядька мой помялся для виду, но все же согласился. Назначили ночь. Приехал он куда-то в северное предместье, стоит на берегу, ждет. Один… Ждет, ждет, смотрит – какие-то люди едут. Он и думает: неужели братья невесты жениха опередили? Непорядок! Бросился к ним – а то никакие не братья, а шайка разбойников, в тех краях известная. Им что жрец, что купец – все добыча. Так бы они его и порешили, да тут из-за холма жених с невестой вылетают. А невеста не из робких, с саблей не расставалась. Втроем они разбойничков так прижали, что те от досады чуть в море не утопились! Братья в итоге примчались раньше, чем дядюшка обряд закончил, и пришлось им за дюнами маяться. Вот так оно в моей семье бывало. Так что со стражником и впрямь надежнее.

– Ваш дядя был настоятелем храма Айвона? – удивился Лейф.

– Моя семья поклоняется не только Эльту, – развел руками Велойн. – У дяди была сложная жизнь, – лейтенант вздохнул. – Говорят, я – его копия… одно лицо буквально.

– Так бывает, – кивнул Жос Тролленбок и раскупорил бутылку с крепким вином. – Видел я внука, что был копией деда в молодости, и случилась однажды с ним дурная история…

– Дяде тоже здорово не повезло. Его обманул какой-то мошенник – взял храмовые деньги на закупку материалов для ремонта, а дело повернул потом так, будто храм якобы переводил средства в королевские векселя. И печати, мерзавец, подделал! Началось расследование, а дядюшка был сердечник и всего этого попросту не выдержал…

– Что-то я такое припоминаю, – нахмурился Жос. – Слышал я эту историю. А мошенника потом вроде как убили, да?

– Пропал, – махнул рукой Велойн. – Подозрение было на убийство, да, но вот – пропал без вести. Хотя следователи пришли к мнению о том, что все-таки убили его. Кто, как?.. Какая мне разница. Дядю ведь не вернешь.

– В Воэне тоже не пойми что творится, – вздохнул Лейф, желая перевести разговор в другое русло. – На меня вот напали совсем недавно…

– Кто?! – поразился Жос. – Кто мог напасть на жреца?

– Да меня, как я потом понял, с кем-то перепутали, – скривился в ответ Аствиц. – Рабочие с «канатки», кого-то поджидали, прихватив для верности напильники.

– Кого-то? Уж явно не одного из своих… ну-ка, – Тролленбок навалился на стол, глядя отцу Лейфу в глаза, – не молчите, друг мой отче! Когда это случилось?

– В тот раз… – неохотно признался Лейф. – Ну, когда мы обсуждали с тобой вопрос о похищении – помнишь?

– Простите, господа, – осторожно кашлянул Велойн, – я так понял, что вопрос с похищением моей, э-ээ, невесты, вы обсуждали еще довольно давно?

– Два дня тому, – рявкнул Жос, – и позже я объясню вам, лейтенант, что там и зачем.

– Хорошо, мой капитан, – недоуменно взмахнул руками жених. – Вам-то я доверяю…

– Вот и отлично! Лейф, не молчи, дорогой мой… сколько их было, этих рабочих?

– Трое, – спокойно ответил Аствиц. – С напильниками и, похоже, с ножами. Ждали у задов храма, поздно вечером.