Книга судьбы: ежедневные медитации с Конфуцием Маслов Алексей

Конфуций к своим к ученикам то чрезвычайно снисходителен, то очень требователен, порою нетерпим к их, казалось бы, небольшим проступкам. И тем не менее лишь ученики для него кажутся единственными, кто способен до конца понять его. Он даже признается, что «лучше мне было бы умереть на руках своих учеников, чем на руках чиновников» (IX, 12). Связано это было с тем, что когда Конфуций заболел и при этом не находился на государственной службе, ему была оказана забота как знатному чиновнику — Учитель счел, что его «обманули» и поступили лицемерно.

И все же Конфуций прекрасно понимает, с кого можно требовать «великого действия», а кто не способен даже на малое. Однажды один из его учеников заснул днем, что было нарушением многих правил поведения, да и просто явным признаком безделья и лености души. Казалось бы, Учитель должен был разгневаться, возмутиться. Но Конфуций не был бы великим Учителем, если бы подходил ко всем с одной меркой. Он просто произнес: «Трухлявое дерево не годится для поделок. Стена из навоза не годится для побелки. Так стоит ли упрекать Юя?» (V, 10). Не всякий человеческий материал годен для изготовления «великого сосуда», и не надо бояться признать это.

Конфуций не сердится на учеников, видя в своих последователях обычных людей с присущими им слабостями. Он понимает, что далеко не каждому дано пройти свой путь к благородному мужу; более того, Конфуций готов признать и свои ошибки в отношении некоторых учеников. По поводу того же заснувшего Юя он говорит: «Прежде я верил людям на слово: если сказали — значит, так и сделают. Теперь же я слушаю их речи, но смотрю, что они сделают. Я переменил свое отношение к ним из-за Юя».

У него бывают разногласия с учениками, по крайне мере дважды один из его любимых учеников Цзы Лу самым непосредственным образом не соглашается с поступками учителя (XVII, 5; XVII, 7), и Конфуций вынужден давать разъяснения своему поведению. Как иногда предполагают комментаторы, обе этих истории носят апокрифический характер и добавлены в «Лунь юй», дабы косвенно показать противоречивость Конфуция. В первом случае Конфуций отправляется служить к аристократу Гуншунь Фужао, который выступил против своего хозяина, в другой раз откликается на призыв Би Синя, который не подчинился указам своего правителя. Все это, действительно, крайне противоречит обычной логике поведения Конфуция, который всегда призывал к почтительности перед правителем. Но все же образ Конфуция значительно более сложен, а сам он более противоречив, чем представляется из его «иконописного образа». Равно как и очевидно, что у него были и противоречия с учениками (они проступают во многих диалогах), и непонимание с их стороны, и резкие выступления со стороны представителей других духовных школ. Стоит признать, что некоторым духом потенциальной конфликтности пронизаны многие пассажи «Лунь юя», в том числе и его диалоги с учениками.

Его нередко осуждают даже его ученики. Для них он не столько идеал традиции, сколько мудрый, но порою малопонятный старец-наставник. Как-то Конфуций отправляется на аудиенцию к правительнице Наньцзы. Его же ближайший ученик Цзы Лу выражает по каким-то причинам недовольство этим. И Конфуций, как бы оправдываясь, восклицает: «Пусть Небо отринет меня, если я сде—лал что-то не так! Путь Небо отринет меня!» (VI, 27). Он уже даже не стремится быть до конца понятыми учениками — они нерадивы, ленивы и не способны поучить высшее знание, постичь его Путь-Дао. Он лишь хочет, чтобы его облик, облик посвященного Учителя, который решил принести свои знания делу служения людям, запечатлелся в памяти учеников.

Но его ученики проявляют трусость и малодушие. Когда Конфуцию угрожают в области Куан, один из его достойных и любимейших учеников Янь Юань (Янь Хуэй) просто отстает от него, но впоследствии вновь появляется (XI, 23).

Его ученики ссорятся между собой, улавливая изменения в настроении учителя. И хотя Конфуций может быть недоволен тем, что даже старательный ученик не может целостно воспринять его Учения, но сами ученики могут расценивать это как милость или немилость учителя. Вот один из его наиболее одаренных учеников Цзы Лу решает исполнить мелодию северных народов, что нападали на китайские царства, прямо у ворот дома учителя. Учитель резко одергивает его, и тотчас все ученики становятся непочтительны к Цзы Лу — ведь, кажется, тот впал в немилость. Но Конфуций уточняет: «Цзы Лу уже поднялся в зал для наставлений, но во внутренние покои еще не допущен» (XI, 15). Это — очень важное уточнение. «Не вошел во внутренние покои» — значит, не считается личным учеником Учителя, которому тот передаст всю полноту истинного Знания. Но тем не менее он учится, и учится старательно. Учится, как может — «он уже поднялся в зал для наставлений», то есть все же способен слушать Учение. И все же он далек от того, чтобы принять истину.

Вероятно, все эти мелкие уколы пугали и раздражали учеников. Учитель, безусловно, обладает Учением, высшим Знанием. Но кому он передаст его? Ведь буквально все оказываются неспособны его принять. Нет, конечно, был Янь Хуэй — самый талантливый, «лишь он один понимал Учителя». Но Янь Хуэй умер, и Конфуций многократно подчеркивал, что никто не сравнится с ним. Может быть, он делал это еще и для того, чтобы указать ученикам на их нерадивость, духовную нищету, неспособность преодолеть разрыв между формальным знанием и постижением Высшего Учения.

Но даже когда умирает Янь Хуэй (а Конфуций горько лил слезы на его могиле), Учитель поступает очень странно. Отец Янь Хуэя просит у Конфуция продать повозку, дабы купить саркофаг, куда будет помещен гроб с телом сына — именно такой вид похорон предусматривал полный ритуал. И получает решительный и жесткий отказ Конфуция: ведь Конфуций в тот момент служит сановником, и поэтому не может по статусу обойтись без повозки. К тому же напоминает, что когда хоронили его сына, тот тоже обошелся без саркофага. И здесь идея служения государю в качестве чиновника у Конфуция превалирует над идеей служения своим ученикам. Как только он получил свой пост начальника судебной управы в царстве, это тотчас захватило все его мысли.

В конце жизни он вообще становится крайне обидчив на тех учеников, которые не слушают его совета и не следуют его пути. Он не только может их изгнать, но даже в сердцах обратиться ко всем остальным «напасть» на отступника, как это было с Жань Цю (XI, 17).

Его ученики талантливы, усердны, но, увы, никак не способны постичь глубину наставлений своего Учителя. Они слишком формальны в своих знаниях, для них даже священный Ритуал превращен лишь в выполнение каких-то формальных действий. Его радует лишь Янь Хуэй (Янь Юань), «который никогда не стоял на месте», и «лишь он один следовал словам Учителя». Остальные же оказались, по сути, бездарны, несмотря на свои старания. Глядя на тех, кто остался рядом с ним в конце жизни, он с горестью восклицает: «Да, бывает, появляются всходы, но не цветут! Бывает, что они даже и цветут, но все же не плодоносят!» (IX, 22). Не признание ли это великого Учителя в том, что его миссия в передаче традиции и Учения своим ученикам осталась неисполненной?

Это и гнетет его — ученики, что не могут «плодоносить», которые готовы понести слова Учителя, но не его мистическое переживание, не его запредельный опыт. Конфуций был прав — его ученики старательно записали многие высказывания своего Учителя, манеру себя вести и наставлять. Они все сделали очень точно и искренне. Но так и не сумели выразить сам Путь учителя — «Путь, что все пронзает Единым». И поэтому «Лунь юй» стал сборником мудрых афоризмов, но не изложением целостного Учения Конфуция, которого большинство учеников так и не поняло.

И многие ученики оказываются просто неспособны постичь это Учение. Они хотят отказаться от него. Но Учитель искусен, он буквально не выпускает ученика из под своей энергетики, стремится передать ему пускай не ощущения и переживания, но хотя бы свои знания. Один из его ближайших учеников Янь Юань откровенно признается, что хотел бы покинуть учителя, отчаявшись постичь его Учение, поскольку «чем больше стараюсь проникнуть в Учение, тем непроницаемее оно оказывается». Но покинуть так и не смог — мистическую школу покинуть нелегко, да и сам Конфуций был талантливым наставником и носителем древних традиций. Янь Юань учение все же постигает, но вот следовать ему не может (IX, 11). Мистическое учение умирало в настойчивых, но уже неспособных последователях. И это позже стало одной из причин, почему абсолютно закрытое, мистическое учение довольно узкой школы Конфуция превратилось в морально-этическую доктрину и даже государственное учение — по-настоящему магический фактор оказался настолько сложен, что окончательно исчез, и осталось лишь доктринерство.

Это очень важный момент: лучшие ученики не могут постичь Учение своего Учителя. Переживает он — переживают они. Но передачи Знания так и не происходит. Уже потом, в конце жизни, горестно восклицая: «Конец мне!», он внезапно прозревает, что ученики освоили отнюдь не то, что он старался им передать.

«Лунь юй»: нерадивые последователи

V, 7

Учитель сказал:

— Мое учение-Дао здесь не принимают. Сяду я на плот и поплыву по реке к морю. Лишь один Ю, вероятно, отправится со мной.

Цзы Лу, услышав эти слова, обра—довался. Тогда Учитель сказал:

— Ю! Храб—ростью ты превосходишь меня, но ты даже не знаешь, где взять бревна для плота!

Ю — Чжун Ю по прозвищу Цзы Лу, ученик Конфуция.

V, 11

Учитель сказал:

— Я еще не встречал человека твердого.

Некто спросил:

— А Шэнь Чэн?

Учитель ответил:

— Чэн обуреваем страстями. Где уж тут быть твердости?

Шэнь Чэн — ученик Конфуция, уроженец царства Лу.

VI, 3

Ай-гун спросил Конфуция: «Кто из Ва—ших учеников любит учиться?»

Кун-цзы ответил:

— Был Янь Хуэй, он больше всех любил учиться. Он не гневался, не повторял ошибок. К несчастью, жизнь его была коротка, он скончался. Ныне подобных ему уж нет.

Ныне я не слышал, чтобы кто-нибудь так любил учиться.

Янь Хуэй — один из лучших учеников Конфуция, единствен—ный из учеников, которого он признавал спо—собным распространить его Учение, который скончался либо в 31, либо в 41 год.

IX, 12

Как-то учитель тяжко занемог. Цзы Лу прислал к нему нескольких учеников, [чтобы они ухаживали за ним, как за сановником]. Спустя некоторое время Конфуцию стало лучше, и он сказал:

— Чжун Ю (т. е. Цзы Лу)! Ты поступил неискренне. Если бы я действительно захотел, чтобы за мною ухаживали как за сановником, смог ли бы я тем самым обмануть кого-то? О, Небо! И не лучше ли мне было умереть на руках у своих учеников, чем на руках у чиновников? И даже если я и не удостоился бы пышных похорон, разве вы бы меня бросили умирать на дороге!

Речь идет о том, что Цзы Лу нарушил важнейшую часть ритуальных правил — соответствие статуса и воздаваемых почестей. В тот момент Конфуций не находился на государственной службе, однако Цзы Лу повелел его обслуживать как чиновника, занимающего высокий официальный пост. Для Конфуция это было равносильно лицемерию и неискренности.

VI, 27

Конфуций отправился на встречу с Наньцзы. Цзы Лу был недоволен этим. Тогда Учитель ска—зал:

— Пусть Небо отринет меня, если я сде—лал что-то не так! Путь Небо отринет меня!

XI, 15

Учитель сказал:

— Почему же Ю (т. е. Цзы Лу) исполняет мелодию на гуслях (сэ) прямо у моих дверей?

Ученики после этих слов стали непочтительны к Цзы Лу.

Учитель сказал:

— Ю уже поднялся в зал для наставлений, но во внутренние покои еще не допущен.

Как предполагается, недовольство учителя было вызвано тем, что Цзы Лу исполнял мелодию жителей северных окраин, отличавшихся воинственным нравом и воевавших с китайскими царствами.

XI, 17

Цзиши хотел стать богаче самого Чжоу-гуна, и Жан Цю помог ему в приумножении богатства, собирая [неправедные] налоги. Учитель сказал:

— Жань Цю не мой ученик. Вы можете, развернув флаги, с барабанным боем напасть на него.

Речь идет о том, что местный аристократ Цзиши решил повысить поземельный налог в своих владениях, став богаче самого основателя династии. Реализовать это дело было поручено ученику Конфуция Жань Цю, который состоял на службе у Цзиши. Конфуций был против этого повышения, но Жань Цю все же стал помогать Цзиши. И тогда Конфуций не только публично отрекается от своего ученика, но даже призывает остальных выступить против него.

XI, 18

Учитель сказал:

— Чай глуповат, Шэнь туповат, Ши лицемерен, а Ю неотесан.

Чай (Цзы-гао), вэйский уроженец; о нем рассказывают, что он не наступал на тень, не убивал оживших насекомых, не ломал распус—кавшихся растений; находясь в трауре по роди—телям, три года плакал горючими слезами, нико—гда не улыбался, не ходил по тропинкам и не пролезал через канавы. Шэнь был человек безы—скусственный, простой и чистосердечный, но тупоумный. Между учениками Конфуция не было недостатка в людях умных и красноречи—вых, но честь распространения его Учения при—надлежала не умницам, а таким бесхитростным и чистосердечным людям, как Цзэн-цзы. Такие люди, хотя и медленнее понимали, но зато ус—ваивали лучше и прочнее. Указывая на эти не—достатки своих учеников, Конфуций хотел, что—бы они сами осознали их и приняли меры к ис—правлению этих уклонений от неизменной середины (комм. П. Попова).

XIII, 14

Когда Жань Ю вернулся из дворца правителя, Учитель спросил его:

— Почему так поздно?

Тот ответил:

— Занимался государственными делами.

Учитель сказал:

— Ты занимался частными делами. Если бы дела были государственные, то, хотя я сам и не на службе, все равно узнал бы о них.

IX, 22

Учитель сказал:

— Бывает, появляются всходы, но не цветут! Бывает, что они даже и цветут, но все же не плодоносят!

Речь идет об учениках Конфуция.

XIV, 43

Юань Жан в ожидании Учителя сидел на корточках, как варвар.

Учитель сказал:

— В детстве ты не почитал старших, повзрослев, не приобрел известность, а сегодня состарившись, все не унимаешься, и ведешь себя, как разбойник.

И ударил его палкой по ноге.

Юань Жан — старый приятель Конфуция. Предполагают (П. Попов), что у него умерла мать и он пришел к Конфуцию за помощью; но его непочтитель—ная поза вызвала со стороны Конфуция упреки в варварстве. Также предполагают (Л. Переломов), что он отличался эксцентричностью. Так, например, он осмелился петь на гробе своей матери. На этот раз Конфуция возмутило то, что Юань Жан «сидел, как варвар», т. е. скрестив ноги, что не соответствовало Ритуалу.

1. Философ сказал: «Не приятно ли учиться и постоянно упражняться? Не приятно ли встретиться с другом, возвра—тившимся из далеких стран? Не тот ли бла—городный муж, кто не гневается, что он не известен другим?»

2. Ю-цзы сказал: «Редко бывает, чтобы человек, отличающийся сыновнею почти—тельностью и братскою любовью, любил бы восставать против старших, и никогда не бывает, чтобы тот, кто не любит восста—вать против высших, захотел произвести возмущение. Совершенный муж сосредото—чивает свои силы на основах; коль скоро по—ложены основы, то являются и законы для деятельности. Сыновняя почтительность и братская любовь — это корень гуманно—сти».

3. Философ сказал: «В хитрых речах и во вкрадчивом выражении лица редко встреча—ется гуманность».

4. Цзэн-цзы сказал: «Я ежедневно иссле—дую себя в трех отношениях: обдумывая что-либо для других, был ли я предан им, был ли искренен в отношениях с друзьями и усво—ил ли я то, что было преподано мне Учите—лем».

5. Философ сказал: «При управлении кня—жеством, имеющим тысячу колесниц, необ—ходимы постоянное внимание к делам и ис—кренность в отношении к народу, умерен—ность в расходах и любовь к народу с своевременным употреблением его на рабо—ты».

6. Философ сказал: «Молодежь дома должна быть почтительна к родителям, вне дома — уважительна к старшим, отличаться осторожностью и искренностью (правдивостью), обильною любовью ко всем и сближаться с людьми гуманными. Если по исполнении сего останется свободное вре—мя, то посвящать его учению».

7. Цзы-ся сказал: «Если кто из уважения к людям достойным отказывается от похо—ти, служит родителям до истощения сил, государю — до самопожертвования и в сно—шениях с друзьями честен в своих словах, то я, конечно, назову такого ученым, хотя бы другие признали его невежей».

8. Учитель сказал: «Если совершенный муж (цзюнь-цзы) не солиден, то он не будет вызывать уважения к себе в других, и знание его не будет прочно. Поэтому поставь себе за главное преданность и искренность; не дружись с людьми, которые хуже тебя; если ошибся, не бойся исправиться».

9. Цзэн-цзы сказал: «Если мы будем ра—чительны в отдании последнего долга роди—телям и будем вспоминать (т. е. приносить жертвы и проч.) об отшедших, то народная нравственность улучшится».

10. Цзы-цинь спросил у Цзы-гуна: «Фило—соф, прибыв в известное государство, не—пременно собирал сведения об его управле—нии. Домогался ли он этого, или же ему со—общали их?» Цзы-гун отвечал: «Философ приобретал их благодаря своей любезности, прямоте, почтительности, скромности и уступчивости. Не отличался ли его способ собирания их от способа других людей?»

11. Философ сказал: «Кто при жизни отца всматривался в его намерения, а по смерти смотрит на его деяния и в течение трех лет не изменяет порядков, заведенных отцом, того можно назвать почтитель—ным».

12. Ю-цзы сказал: «В приложении цере—моний (житейских правил) дорога естест—венная непринужденность, которая в пра—вилах древних царей признавалась превос—ходной вещью и которой следовали и в малых и в больших делах. Но бывают случаи, что и она не действует, ибо знать только, что она дорога, и ограничиваться ею одною, не регулируя ее церемониями, также невоз—можно».

13. Ю-цзы сказал: «Если условие соглас—но со справедливостью, то сказанное можно исполнить. Почтение, если оно согласуется с нормою, избавляет нас от срама. Если тот, на кого опираются, заслуживает сближения с ним, то его можно взять в ру—ководители».

14. Философ сказал: «О том благород—ном муже, который в еде не заботится о насыщении, в жилище не ищет комфорта, быстр в деятельности, осторожен в речах и обращается для исправления себя к лю—дям нравственным, можно сказать, что любит учиться».

15. Цзы-гун спросил: «Что вы скажете о человеке, который в бедности не пресмыка—ется, в богатстве не заносится?» Философ ответил: «Годится, но он ниже того, кото—рый в бедности весел, а в богатстве благо—пристоен». Цзы-гун сказал: «В „Ши-цзине“ сказано: „Как будто обтесана и обточена (слоновая кость), как будто огранена и отшлифована (яшма)“. Так вот, что это значит!» Философ сказал: «Цы, теперь с тобой можно толковать о „Ши-цзине“, по—тому что скажешь тебе о прошедшем, а ты знаешь и будущее».

16. Философ сказал: «Не беспокойся о том, что тебя люди не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей».

1. Философ сказал: «Кто управляет при помощи добродетели, того можно уподо—бить северной Полярной Звезде, которая пребывает на своем месте, а остальные звезды с почтением окружают ее».

2. Философ сказал: «Ши-цзин» хотя и состоит из 300 песен, но они могут быть объяты одним выражением: «Не имей пре—вратных мыслей!».

3. Философ сказал: «Если руководить народом посредством законов и поддержи—вать порядок посредством наказаний, то хотя он и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда; если же ру—ководить им посредством добродетели и поддерживать в нем порядок при помощи церемоний, то у него будет чувство стыда и он будет исправляться».

4. Философ сказал: «В 15 лет у меня яви—лась охота к учению; в 30 лет я уже устано—вился; в 40 лет у меня не было сомнений; в 50 лет я знал волю Неба; в 60 лет мой слух был открыт для немедленного восприятия истины; а в 70 лет я следовал влечениям сво—его сердца, не преходя должной меры».

5. На вопрос Мэн-и-цзы, в чем состоит сыновья почтительность, Философ отве—тил: «В непротивлении (послушании)». Ко—гда Фань-чи вез Философа, тот сказал ему: «Мэнь-сунь спросил меня, в чем состоит почтительность, и я отвечал ему: в непро—тивлении». Фань-чи сказал: «Что это зна—чит?» Философ сказал: «Когда родители живы, служить им по правилам, когда они умрут, похоронить их по правилам и по пра—вилам приносить им жертвы».

6. Мэн-у-бо спросил Конфуция о сынов—ней почтительности. Философ сказал: «Отец и мать беспокоятся только о том, не болен ли их сын».

7. На вопрос Цзы-ю о почтительности Философ сказал: «Современная почтитель—ность к родителям означает быть в со—стоянии кормить их; но ведь собаки и лоша—ди также получают пропитание. При от—сутствии почтительности чем же будет различаться кормление родителей от корм—ления собак и лошадей?»