Псы, стерегущие мир Игнатушин Алексей
Наемники подскочили к распластанным чудищам. Ярык потыкал тела копьем. Лица наймитов оставались безмятежными. Сомчей содрогнулся от вида разрубленного многоглаза, обшарил взглядом господина, от сердца отлегло – ран не было.
– Второй раз тебя пытаются подло убить, Повелитель, – буркнул он.
Алтын безучастно кивнул:
– Сдается, больше попыток не будет.
Шергай сказал зловеще:
– Зато я отплачу сторицей!
Повелитель пожал плечами.
– Найдите коня, – обратился он к наемникам.
Маг остановил половца властным жестом:
– Не стоит.
Старческие пальцы сухо щелкнули, скоро за стволами послышался треск, на тропу выскочил сбежавший конь. Алтын подошел к дрожащему скакуну, ласково похлопал животину по морде.
В седле правитель спохватился:
– Где Али-Шер?
Сомчей пожал плечами.
– Проклятые дети ослов! – донеслось из чащи. – Даже не удосужились подобрать раненого соратника!
На тропу, ведя коня под уздцы, вышел потрепанный Али-Шер. Повелитель глянул на опухшие губы полководца с улыбкой:
– Возвращаемся, охота кончилась.
Яромир несколько сотен раз измерил палату нервными шагами. Князь заламывал пальцы, в ушах стоял треск. Нижняя губа распухла от укусов, волосы были взъерошены, под глазами отпечатались темные круги.
Со двора доносились возбужденные крики, звякало оружие, изредка детинец взрывался молодецким ревом – объединенная рать непрерывно исполняла воинское правило.
Солнце находилось в зените, но в глазах князя было темно, светлые бревна стен казались столетними корягами, выловленными в болоте. Шкуры зверей на полу слились в одноцветный покров.
В палату рвались нарочные князей, Ратьгой стремился завязать беседу, но Яромир гнал прочь, отговариваясь страшной занятостью. И мерил палату шагами.
Через вечность после ухода Вольги в дверь постучали деликатно, юношеский голосок сообщил с взволнованной хрипотцой:
– Князь, Вольга зовет.
– Наконец! – выдохнул Яромир истово.
Ученик волхва отлетел к стене коридора. Дверь на палец разминулась с юношеским лбом. Князь промчался мимо, как ужаленный.
Двор встретил нареченного светлым князя восторженным ревом, дробными раскатами ударов в щиты. Яромир вскинул приветственно длани, ровные зубы обнажила натужная улыбка.
– Веди нас, князь, на разорителей Путяты!
– Отмстим за князя Твердяту!
– Обороним Кременчуг от степной орды!
Князь улыбался громким кличам, орал в ответ, пока горло не засаднило, поэтому до избы волхва добрался не скоро. На плечах и спине остались отпечатки мозолистых ладоней.
Яромир шагнул под покров волховского жилья. Крики воинов отрезала дверь. Глаза подслеповато прищурились, привыкая к темноте.
– Садись, княже, – просипел волхв.
Вольга сидел за столом, держа в руках ведерную чашу. Чаша поднялась ко рту, под паутиной бороды задергался кадык. Князь принюхался – запах хмельного меда приятно защекотал ноздри. Сердце радостно ударило, Яромир подлетел к скамье.
Волхв тяжко бухнул пустой чашей.
– Нет, князь, супостат жив.
Яромир застыл, оглушенный вестью.
– Сам чудом спасся, – продолжил Вольга. – Вот гад! Двух леших и ховалу положил, как детей через лавку перегнул. А меня отпустил, – добавил кудесник горько.
– Что? – встрепенулся князь.
Волхв пересказал бой в лесу.
– Он еще опаснее, чем поначалу думал.
Лоб князя перечеркнула глубокая морщина, голос зазвучал глухо, будто из могилы:
– Рассказывай.
– Сила в нем странная, мощная до ужаса. Возрадуйся, княже, к нам идет великий герой.
Яромир заторможенно кивнул:
– Хорошо.
Волхв наполнил чашу, придвинул князю, тот питье твердо отодвинул, покачал головой:
– Что делать предлагаешь?
Столбняк постепенно покинул Яромира, к нему возвратились властность и твердость голоса. Волхв пожал плечами:
– Готовиться к сече. Войск достаточно, еще кое-кого на помощь покличу. Стрый вернулся?
– Пока нет.
Вольга вздохнул, одним духом опростал чашу.
– Позорно ждать чудес, но оружие в Железных горах очень пригодится.
– Так двух гридней может не хватить.
Волхв вздохнул, развел трясущимися руками:
– Кто знал, что припожалуют такие гости. Сейчас бы самому в горы отправиться, да здесь нужен.
Князь вдруг грянул кулаком по столу, волхв от неожиданности подскочил.
– Хватит уповать на кудеса! – сказал Ярослав жестко. – На них надеется слабый. И так справимся.
– Наконец вижу знакомого Яромира, – хмыкнул волхв одобрительно.
Князь поднялся, но у двери обернулся:
– Он с военачальниками выехал? Что не попробовал их убить?
Вольга оскорбился.
– Княже, силы-то не беспредельны! Кто знал, что вражина настолько силен?
– Ладно, не сердись, Вольга. Накипело.
Он шагнул в дверь, но волхв задержал вопросом:
– Княже, он сказал, что ты владеешь сокровищем, потому и припожаловал. Может, отдадим от греха подальше?
Яромир резко обернулся – в глазах ярость. Вольга в смущении заерзал.
– Никогда!!! – выдохнул князь. – Больше о том не заговаривай.
Волхв молча кивнул. Яромир пинком открыл дверь и шагнул в солнечный прямоугольник. Двор разразился приветственными криками. Дверь со скрипом закрылась.
Вольга удержался от просьбы показать диво. Шею остро кольнуло, предупреждая, что плоть слабее железа. Волхв наполнил чашу, склонился над напитком в задумчивости.
– За что ты готов отдать жизнь и княжество, Яромир? – бросил Вольга в пустоту.
Глава шестая
Ночной воздух обхватывал ледяными лапами, глаза резал ветер, как ни пригибайся к гриве, но приходилось выковыривать задубевшими пальцами из уголков глаз льдинки. Лют глянул на соратников, клубы пара изо рта туманили зрение, Буслай казался размытым пятном.
Слева доносились обрывки плача и сдавленных стенаний – бедовик держался из последних сил, душа в теле крепилась на гордости. Вот не знал, что у Нежелана она есть. Причем вдоволь. Ни разу не пожаловался на ободранные пальцы, холод, лишь зубами скрипел.
Буслай разразился гневными криками:
– Проклятое колдовство! Будто не летней ночью скачем, а в зимнюю стужу.
Голова гридня окуталась паром, ветер подхватил кисейную взвесь, вбил в ночь.
Кони грудью проламывали заросли мокрой травы, капли разлетались в стороны, свет луны превращал их в россыпь адамантов, падающих в грязь. Заросли сменялись проплешинами, копыта увязали в размокшей земле, кони натужно хрипели, ноздри выпускали пар густыми клубами. Слава Роду, не попалось сусличьих норок, не то безлошадному пришлось бы держаться за стремя и бежать, покуда дух не выскочит.
Нежелан сглотнул комок рыданий, в голове билась стыдящая мысль, что нельзя давать слабину перед сильными воинами, им досталось больше, но терпят молча, виду не кажут. На миг грудь прогрелась воспрянувшей гордостью, бедовик отлепился от мокрой гривы, плечи развернулись вширь, подбородок задрался к луне.
Ночной ветер мигом выбил дурь и остатки тепла, по глазам будто провели куском льда, челюсти заломило болью. Но кое-что Нежелану поступок дал.
– Там какие-то развалины, – прохрипел он едва слышно.
Лют поднял глаза, прищурил и в зарешеченную щелочку разглядел темный остов мельницы и блеск серебряной ленты реки.
– Буслай, погоди.
Отряд остановился. Тишину нарушали хрипы лошадей. Троицу окутало облако пара.
– Похоже, речной край, – буркнул Буслай ехидно. – Почем знать, что на берегу нет псоглавов или кого похуже?
Лют пожал озябшими плечами, в кольчуге захрустели речные песчинки, остатки камыша.
– Есть один способ узнать. Как ни крути, но мельница от холода защитит. Больные мы ни к чему.
– Как скажешь, ты – старший.
Лют едва не оглянулся в поисках Стрыя – с момента расставания в спину веяло холодком, словно стоял у добротной стены и вдруг оказался на краю пропасти.
Витязь тряхнул головой – мокрые пряди мазнули по лицу – и сказал с приглушенным вздохом:
– Остаток ночи проведем в мельнице.
Коней пустили рысью, с оружием в руках напряженно осматривали каждый кустик. Нежелан двигался позади: дрожь тела едва не вышибала его из седла, в руках были зажаты поводья – лук все равно не натянет, а меча никто не доверит.
– Мельницы замараны нечистым.
Буслай оглянулся на бедовика, презрительно скорчив лицо:
– А то мы не знали.
Нежелан втянул голову в плечи, оставив снаружи макушку, и крепко прикусил язык. Лют к перепалке остался безучастным, окоченевшие пальцы у него приклеились к рукояти.
– Место и впрямь странное, – сказал он после огляда. – Вон деревня разрушенная, одни срубы остались, а мельница уцелела.
Буслай возразил вяло:
– Положим, мельнице тоже досталось: на крыше дыры, двери нет. Лишь бы водяной на ночь не припожаловал, а остальное пусть катится к Ящеру!
Нежелан робко подал голос:
– Мы в южных землях, здесь родственные нам племена перемежаются с булгарами. Кто знает, что хозяйствует у них мельницей?
Буслай рявкнул:
– Молчи, тетеря! В случае чего тобой откупимся.
В дырах мельницы затихло эхо, и Люту послышался зловещий шепот. Он напряженно вгляделся во тьму, черен под пальцами захрустел.
– Пойдем, – сказал он после долгого молчания. – На всякий случай громко не говорите.
Буслай отмолчался, первым спешился и повел упирающегося коня внутрь. Животное обеспокоенно заржало, но гридень с досадой дернул повод и втащил коня внутрь.
– Запали огонь, Нежелан, и займись делом, – сказал Буслай грубо. – Только нас не спали, хрен горемычный!
Лют поспешил вмешаться:
– Перестань, Буслай. Обиженный попутчик – опора плохая.
«Вот как, – мелькнуло в голове бедовика. – Попутчик, даже не товарищ!» – пришла горькая обида.
– А то до сих пор он нам носы утирал, – огрызнулся Буслай.
– Замолчи, – попросил Лют устало.
Гридень гугукнул, но смолчал – тоже до смерти устал.
Нежелан ощупью разыскал в мешке огниво, искры посыпались на пучок лучин, и ветхое убранство мельницы осветилось. Поломанная лестница сгрудилась полешками у стены, пол был усыпан трухой, в углу виднелся остов водяного колеса.
Вокруг было тихо, безжизненно. Веяло забытьем, смертной тоской.
Бедовик передал лучины Люту, а лошадей пристроил в углу, достаточно просторном и чистом. Седла попадали на пол, подняв клубы пыли. Буслай поморщился, прикрикнул из вредности:
– Осторожней с поклажей! Чуть что не так – отправимся в пекло.
Нежелан покорно наклонился над мешком с колдовскими штуками, отставил в сторонку. В нос лез едкий запах лошадиного пота. Бедовик подумал о том, что придется обихаживать животных, и в ободранных пальцах проснулась боль, сквозь зубы вылетел стон.
Лют пошарил по углам в поисках кирпичей и металлических обломков. С громким скрежетом он подтащил обломок жернова на середину мельницы. Буслай понял его задумку и помог грудой глиняных обломков. На грубом очаге загорелись остатки лестницы и прочие обломки. Жар от огня шел чистый, благостный, промерзшее нутро воинов понемногу оттаивало.
Мельница осветилась ярко, лишь потолок утопал в мягкой мгле. Сквозь дыры виднелась звездная россыпь, кусок луны. Кони были расседланы, грязь скребком удалена, хвосты и гривы прочесаны мелкозубым гребнем. Животные довольно фыркали и хрупали отборным овсом из торб. Нежелан скрючился и тихо постанывал, обиженный на мир.
Лют помог Буслаю стащить кольчугу, затем освободился от плетеной рубашки, подошел к бедовику, ободряюще стиснул плечо и встряхнул дружески:
– Пойдем к огню, погрейся, пока не окоченел.
Нежелан поднял красные глаза, утерся ладонью. Буслай глянул злобно – чего он крепко не понимает, так возни с отщепенцем, приносящим несчастья. Зачем Лют вступился за того в деревне? Забили бы бедовика кольями, горя б не знали. Гридень предался сладким думам, от удовольствия аж хрюкнул.
Лют подвел Нежелана к очагу. Буслай деланно отстранился, задом очистив пол. Воин промыл засохшие струпья на пальцах бедовика, чистая тряпица прикрыла раны. Нежелан поблагодарил со смущенной улыбкой, потянул руки к огню.
Лют пошарил в обломках, два крупных огрызка досок пристроил в дверном проеме и плюхнулся у костра. Промокшая рубашка слезла тяжело, будто родная кожа, распухшие ноги освободились от плена сапог, пальцы красные, как носы пьянчужек.
Витязь застонал от наслаждения, тепло наконец пробудилось, медленно растеклось по телу. Буслай с Нежеланом последовали примеру – троица осталась в исподнем, руки едва не в огонь суют.
– А что, есть не будем? – глянул Буслай на бедовика.
Нежелан встал на ноги.
– Осталось немного мяса, а хлеб промок, – огласил он результаты продуктовой ревизии.
– Немудрено, – хмыкнул Буслай. – Тебе что доверь… Как еще это осталось, дивно?
Лют скривился худому разговору, молча взял кусок мяса, перемолол челюстями, а от раскисшего хлеба отказался. Буслай глянул хмуро, задвигал челюстями, поясным ножом располосовал свою долю, мясо на острие исчезло в огне. Затрещало, ноздри ожгло запахом горелого, дымящийся кусок исчез во рту гридня.
Нежелан споро прожевал мясо, пошарил по полу, к ладоням прилипли две длинные деревяшки. Бедовик натянул на палки рубаху, подержал над огнем. Витязи последовали примеру: Буслай, правда, едва не уронил штаны в огонь и, конечно, списал это на проделки бедовика. Мельница окуталась клубами пара, люди кое-как просушили одежу, поскорее напялили: немного сыровато, но не беда.
Воины принялись править оружие: Лют придирчиво осматривал лезвие, обмывал и протирал тряпицей. Буслай со смешанным чувством счищал с болванки молота засохшую кровь и осколки черепов. Оружие Яги справное, но лучше старый добрый топор.
Нежелану заняться было нечем: постелил потник, свернулся калачиком, уткнув подбородок в колени, спокойно засопел.
– Свалился, будто дел нет, – пробурчал Буслай по-стариковски.
Лют в последний раз приласкал клинок тряпицей, лезвие на щелчок ногтя ответило чистым звоном, исчезло в ножнах.
– Пусть спит.
– А тетиву с лука кто снимать будет, ведь растянется? – забрюзжал гридень противно.
– А кто натягивал?
– Ну…
Буслай замолк: доски, служащие дверью, пошатнулись, в проеме скрипнуло, сердце встревожило животное ворчание. Лошади, спокойно дремавшие, захрапели взволнованно. Гридень кинул испепеляющий взгляд на сопящего бедовика, воздел очи горе.
– Что опять?!
Лют вскочил, костер заплясал размытыми бликами на клинке, плечом к плечу с Буслаем двинулся к двери.
Скрип досок повторился, в щель проникла звериная лапа, попробовала воздух, будто боязливый купальщик воду, втянулась обратно.
– Кто там? – полюбопытствовал Буслай.
Снаружи ответили рычанием, волосы на затылке гридней зашевелились, словно обдуваемые холодным ветром. Доски разлетелись, и в проеме проявилась гибкая фигура.
Воины удивленно уставились на большую лису с оскаленной пастью и красными глазами.
– Что за?.. – присвистнул Буслай.
Лиса прыгнула. Дрогнувшая от неожиданности рука ударила слабо, молот соскользнул с густой шерсти. Оскаленную пасть разрубила блестящая полоса меча. Туша грянулась, за шерстяным клубком потянулась красная линия, агония зверя кончилась у стены.
Нежелан вскочил с подстилки: в безумно распахнутых глазах пляшут огни очага, кулаки сжимают воздух.
– А? Что?
Буслай процедил саркастически:
– Оно живет.
Бедовик тряхнул головой, остатки дремы в глазах рассосались, взгляд упал на широкий след крови, брови поползли вверх.
– Что такое?
– Поди глянь, – хмыкнул Буслай.
Нежелан глянул на мертвую тушу, и гридни вздрогнули от испуганного крика.
Тело лисы испарялось густыми струями, будто снежок на раскаленной сковородке, шерсть становилась прозрачной, очертания размывались.
Размазанное облачко, серое, полупрозрачное, метнулось от стены с диким визгом и хохотом. Волосы воинов подняло холодным ветром, пламя очага опасно качнулось, лошади от страха заржали.
Лют обернулся. В уши ворвался медвежий рев, колени предательски задрожали. Раздался влажный скрежет, предсмертный крик коня захлебнулся кровью. Черный медведь, в два человеческих роста, расправился с лошадьми, будто справная хозяйка порезала суповой ломоть мяса.
Зверь обернулся, испачканная кровью пасть оскалилась, с острых зубов стекали тягучие капли. На витязей дохнуло смрадом, зверь рявкнул и пошел на остолбеневших людей.
Буслай молодецки хекнул. Молот просвистел в воздухе. Череп медведя лопнул красной щелью. От тяжести упавшего тела мельница содрогнулась.
– Что за напасть?! – ругнулся Лют – очертания хищника стали расплываться.
Знакомое полупрозрачное облачко со страшным ревом, закладывающим уши, метнулось через помещение. Холодный след ветра ринулся на пламя костра. С печальным вздохом огонь погас, и в темноте зардела россыпь углей.
В полутьме, сдобренной красным, явилась гигантская, под потолок, фигура, глаз во лбу ее светился злобным багрецом.
Нежелан заорал не своим голосом:
– Врыколак!
Лют до хруста сжал черен, глаза бешено искали уязвимое место. Буслай с проклятьем оглянулся во тьму, где среди выпотрошенных лошадей затерялся молот, кулаки сжали воздух. Великан взревел утробно, махина тела сложилась в поясе, рука потянулась к смельчаку с острой булавкой.
Лют полоснул по пальцам, толстым, как бревна княжеских хором. Лезвие едва вскрыло узорчатую кожу и скользнуло под плоскую плиту ногтя. Врыколак заворчал досадливо, око превратилось в полированный рубин, напоенный злым светом. Захрустели пальцы, сложенные в кулак, над Лютом нависла живая колотуха.
Витязь застыл, живот свело судорогой страха, беспощадное понимание скорой гибели сковало руки. В голове полыхнуло, вскипевшая вмиг кровь растопила лед в мышцах, с яростным криком Лют выставил над головой меч – пусть вражина хоть уколется.
Краем уха услышал сдавленный писк Нежелана – бедовик со страху что-то крикнул чудовищу. Валун кулака резко остановился в пяди от головы, лишь растрепало ветром пряди волос. Лют в ожидании подвоха ушел из-под смертельной сени. Гридни одним глазом уставились на великана, вторым косили на бедовика.
Лют спросил, едва шевеля губами:
– Чего он встал?
В багровом отсвете углей виднелись дрожащие губы Нежелана и жалкое, лишенное растительности лицо.
– Ждет указаний, – вымолвил бедовик свистящим шепотом.
Буслай передернул плечами с хрустом, ладонь прикрыла рот.
– Можно двигаться? – спросил он приглушенно.
– Не знаю.
Врыколак вытянул руки по швам, ноздри стравливали воздух шумно, пламя в глазу сжалось в рубиновую точку, по телу бегала нервная рябь. Коленные суставы противно хрустели, великан порывался тронуться с места, но стоял, будто одернутый невидимой рукой.
– Чего он хочет? – спросил Лют тихо.
– Нас съесть, – всхлипнул Нежелан.
– А чего застыл?
Бедовик хлюпнул носом, утерся ладонью, голос затрепетал в мельничной полутьме, как осиновый лист на осеннем ветру:
– Сказывали люди в деревне, что есть такое диво – по ночам жрет людёв в зверином обличье или предстанет в виде великана, раздавит в лепешку.
Буслай хмыкнул, окинул взором могучую фигуру, голова задралась с шейным хрустом, глаза гридня встретились с багровой точкой. Пламя бушевало под гнетом неведомого запрета.
– Такой громила! На что мы ему сдались? Коней бы попросил – с радостью отдали бы.
Лют покосился удивленно: гордый до неприличия Буська готов был отдать живот без драки, любопытно…
Нежелан продолжил дребезжащим голосом:
– Ежели успеешь на мельнице заветное слово сказать, то остановится и будет выполнять желания, а как исполнит… сожрет.
Лют задумался, в стенки черепа билась досадливая мысль об отсутствии Стрыя – он бы решил дело, а тут приходится выкручиваться самому…
– Зажги огонь, одноглазый, – скорее попросил, чем потребовал гридень сдавленным голосом.
Врыколак остался недвижим, с потолка покатилась волна дрожащего воздуха, испуганного злобным рычанием. Лют настороженно повернул голову к Нежелану, бедовик всплеснул руками на недоуменный взгляд.
– Он может приносить, ничего делать не будет.
Буслай осторожно хихикнул:
– Какой лентяй.
Лют пожал плечами, глянул в багровое бельмо, рука крепко сжала меч, голос прозвучал уверенно, твердо:
– Принеси хворосту охапку, чтоб на ночь хватило.
Под крышей загрохотало, потолочная тьма истлела багровым заревом. Облик врыколака дрогнул мутным маревом, расплылся в воздухе, как масляная пленка на воде. Зловред со злобным воем исчез.
Глава седьмая
Троица разом выдохнула, стесненные грудные клетки раздались в стороны с треском ребер, носы жадно вдохнули воздух, пропитанный запахами крови и внутренностей.
Нежелан переступил ногами, хлюпнуло, щиколотки погрузились в вязкую жижу. Бедовик отскочил от громадной лужи, что в неярком свете углей выглядела пятном мрака.
Читать бесплатно другие книги:
