Народы и личности в истории. Том 3 Миронов Владимир

Лучшие полотна, рисующие жизнь американских девчонок и мальчишек, принадлежат М. Твену («Том Сойер» и «Гекльберри Финн»). Мы видим строгих учителей, главным учебным пособием которых были розга и линейка. Несмотря на писательскую иронию, те оригинальные произведения, что зачитывались на экзаменах девицами, свидетельствуют о насыщенности программы обучения. Отдадим должное педагогам США, их средствам информации, внедрявшим в сознание идеалы трудолюбия и образованности. С начальных школ и семей до лицеев и читален тут превозносили обязательность трудовых усилий. Знаменитые хрестоматии У. Макгаффи учили труду несколько поколений американской молодежи. В этой стране вначале не было и в помине философии «быстрых денег». Воровская этика нуворишей, в основе которой лежит идея «крупной кражи», не могла привлечь народ Америки. Начиная с 1836 г. не менее половины американских детей «приходили в школы, получали книгу Макгаффи, учились у него трудолюбию, бережливости и умеренности». Учебники же стремились донести до молодежи мысль: «Упорное трудолюбие позволит тебе справиться практически с чем угодно». В Америке всегда считалось стыдом плохо и небрежно работать.[183]

Прекрасный пример подал и автор «Декларации независимости», президент США Джефферсон (1743–1826). В 1778 г. он внес на рассмотрение виргинской ассамблеи «Билль о большем распространении знаний». Главной задачей билля являлось просвещение умов народных масс. Предлагая давать детям техническое образование, Джефферсон опередил свое время. Благодаря его усилиям на посту губернатора Виргинии реорганизуется система образования в штате. Велика роль Джефферсона и в создании Виргинского университета. Создание колледжа или университета в Америке считается почтенным делом. Вытряхивая из прижимистых богатеев деньги на образование, он словно уподоблялся царю Мидасу, обращавшему в золото все, к чему прикасались его руки. Им создан «Фонд для нужд просвещения». Он спроектировал академическую деревню. К зданию университетского комплекса (по образцу римского Пантеона) примыкали 10 двухэтажных зданий, в каждом из них аудитория, квартира для преподавателя, комнаты для студентов. В центре находилась Ротонда – храм знаний. Все это окружено аллеями и садами. «Отец-основатель» наметил программу обучения, пригласил лучших преподавателей, собрал прекрасную библиотеку (что позже и составит основу знаменитой библиотеки конгресса). Виргинский университет открыли в 1825 г., когда отцу-основателю было уже 82 года. Это было главным его деянием. Перед тем как покинуть бренный мир, он собственноручно набросал текст надгробия: «Здесь похоронен Джефферсон, автор американской Декларации независимости, Виргинского статута о свободе вероисповедания, отец Виргинского университета». В первом наборе было принято для обучения 40 студентов. Это высшее учебное заведение считается одним из лучших в США государственных университетов (18 тысяч студентов и аспирантов). Он настаивал, чтобы лица, которых природа наградила гением и талантами, могли бы получить образование независимо от наличия или отсутствия у них средств, происхождения, других случайных условий или обстоятельств («для распространения счастья на всех без исключения граждан»). Эта позиция просветителя воплотилась в его знаменитом девизе – «Дорогу талантам!». В США всегда некоторым преимуществом пользовались одаренные дети, что, вообщем-то, закономерно. Они освобождались от платы за обучение. В каждом ребенке, считали представители раннего американизма, можно найти зародыш всех совершенств, достигаемых человеческим духом. Вспомним, как Фурье утверждал: «Почти каждый может стать равным одному из самых изумительных существ, являвшихся миру, как Гомер, Цезарь, Ньютон и т. д.». Джефферсон стал своеобразным summus princeps (высшим вдохновителем – лат.) своего времени и духа Америки.[184]

Это же мы вправе сказать о Дж. Мэдисоне (1751–1836), четвертом президенте США, одном из авторов Конституции США. Выходец из семьи потомственных плантаторов, Джеймс был отдан в лучшую школу Виргинии, школу Д. Робертсона, талантливого педагога из Шотландии. Мэдисон вспоминал о нем как о человеке больших познаний и выдающемся учителе. Он поступил учиться в Принстонский колледж (основан в 1746 г.).

Принстон тех лет отличали академизм и высокое качество преподавания. Мэдисон постигал премудрость юридических наук, изучал социальные, философские и политические учения, пытаясь на практике реализовать идеи философа Юма («политика может быть превращена в науку»). В Принстоне юноша обрел друзей и соратников (У. Брэдфорд, Ф. Френо, X. Брекенридж). Большое влияние на него оказали два известных шотландца (философ Юм и поэт Фергюсон). Ему удалось приобрести некоторые познания в иврите, хотя это не входило в программу колледжа. Упор он делал на изучение истории. Впоследствии Мэдисон дважды занимал пост государственного секретаря в правительстве Джефферсона, дважды избирался президентом страны. По общему мнению, это один из самых просвещенных и талантливых американских политиков. Его заслугой считается разработка концепции разделения властей (знаменитая система сдержек и противовесов с помощью двухпалатного парламента). Имя Мэдисона уже при жизни стало символом единства американского Союза.[185]

В таких учебных заведениях, как Гарвард, старались давать азы классических знаний. Брукс писал: «Само же обучение состояло из опроса. Никакой профессорской чепухи, никаких лекций и ненужных посторонних сведений, никаких цветистых примеров. Уходишь с головой в латынь или в математику, на столе пара свечей. Назавтра ты принимаешься грызть ту же науку снова. Профессора были не няньками и не учителями танцев. В Гарвард поступали не затем, чтобы развивать свои сомнительные склонности. В Гарвард приходили выучиться и «заслужить мраморный бюст». Все желали, чего бы это ни стоило, но добиться громкой славы и заполучить monumentum aere perennius (памятник прочнее меди)». Задача не простая. Но как говорил У. Чэннинг: «Дело или занятие, не содержащие трудностей, не требующие полного напряжения ума и воли, недостойны человека».[186] Здесь говорили на смеси английского, французского и латыни. Студенты любили щегольнуть иностранными словечками, вроде слова symposium. Хотя студенты видели в этом слове синоним словосочетания «выпивать вместе». А уж в трезвости или в излишней строгости ученых мужей никто не заподозрил бы. В день выпуска закатывали банкеты на 600 гостей с танцами во дворе. В чем заключалось обучение в университете?

Гарвардский университет. Мемориал-холл

В середине XIX в. писатель Г. Торо сказал о результатах обучения в Гарварде: «Оканчивая колледж, я с удивлением узнал, что я, оказывается, изучал там навигацию! Да если бы я прошелся по гавани, я узнал бы о ней больше. Даже бедному студенту преподают только политическую экономию, а экономией жизни или, другими словами, философией в наших колледжах никто серьезно не занимается. В результате, читая Адама Смита, Рикардо и Сэя, студент влезает в долги и разоряет своего отца». Высшее образование еще не стало ключевым фактором социально-экономического развития. Американцы не относились серьезно к высшей школе, как советовал Г. Торо: «Я хочу, чтобы студент не играл в жизнь и не просто изучал ее, пока общество оплачивает эту дорогую игру, а серьезно участвовал в жизни от начала до конца. Что может лучше научить юношу жить, как не непосредственный опыт жизни?.. Так же как с нашими колледжами, обстоит дело с сотней других «современных достижений», в них много иллюзорного и не всегда подлинный прогресс». В этом трезвом и критическом взгляде есть резон. Невысока была и читательская культура.

Не лучшим образом характеризует Гарвард тех лет и политик Генри Адамс. Если судить по его воспоминаниям, не только он сам не придал высшему образованию серьезного значения, но и никто из студентов-бостонцев не относился к делу ответственно. Похоже, они не питали уверенности, что даже и сам ректор Уокер, или пришедший ему на смену ректор Фелтон, относятся к наукам намного серьезнее собственных студентов. Гарвард важен был для тех и других главным образом в так называемом социальном, а не интеллектуальном аспекте. Эти речи и настроения вряд ли способствовали крепости нравов. Адамс писал, что университетское образование и воспитание играло в ряде случаев отрицательную, а в известном смысле даже и пагубную роль. Новых идей (объективных или субъективных) тут не приобретали. Как и всюду, в учебных заведениях было немало бездельников и лоботрясов. Американцы обычно их называли rah-rah boys (предпочитающие занятиям бурное веселье). Достоинства высшего образования вначале были невелики, если не считать таковыми привычку употреблять спиртное в неограниченных количествах. Обычай пить, отмечает Адамс, остался в памяти выпускников одним из ярких воспоминаний студенческой поры, вызывая недоверие к собственной памяти, такими чудовищными казались попойки. Познания такого рода можно было отнести к искусству поглощения крепких напитков. Виски, ром, джин приносили для народного употребления (ad usum populi. – лат.), распивая в кругу сотоварищей. Посиделки зачастую превращались в оргии.[187]

Однако лодырей и любителей выпить хватает всюду. Стоит ли о них вести речь! Для послереволюционного периода в Америке куда более важными являются примеры Франклина, ученого, который, по словам Тюрго, «исторгал огонь с неба и вырывал скипетр из рук тиранов», Джефферсона, исследователя ряда областей науки и техники, талантливого публициста и инженера Т. Пейна, врача и химика Б. Раша, покровителей образования и изобретательства Дж. Боудена, Дж. Хэнкока, Дж. Адамса. Вашингтон, хоть и не блистал риторикой, но был неплохим топографом и астрономом, а среди предков вице-президента А. Бэрра было немало весьма образованных людей (иные из них известны как богословы, ректора университетов).

В первую треть XIX в. в Америке развертывается и движение американских просветителей («движение лицеистов»). Они собираются для чтения лекций, докладов, организуют народные школы. Лидер движения Дж. Холбрук стал инициатором общей реформы образования. Он организовал в 1828 г. «Американский лицей» или «Общество для усовершенствования школ и распространения полезных знаний». Между просвещенческим движением и движением промышленников налаживаются тесные связи (их поддержали известные деятели культуры и просвещения Н. Уэбстер, Э. Эверетт и другие). Как пишет историк Д. Стройк, просветители собрались в Бостоне в 1830 г., основав там «Американский институт просвещения», который и занялся усовершенствованием системы народных школ. В 1831 г. был создан Национальный лицей, а в 1834 г. в США насчитывалось почти 3 тысячи лицеев. Только в штате Массачусетс к 1839 г. было образовано 137 лицеев.[188] Как заметил Р. Эмерсон: «Ничего великого никогда не было достигнуто без энтузиазма».

Томас Джефферсон

Как и всюду, религия в колониях вначале играла заметную роль. Конгрегации выполняла важные социальные, культурные, образовательные функции. Священник был служащим и слугой города, избираясь прихожанами. Никаких специальных церковных принадлежностей у него также не было. Даже воскресные церковные службы вначале совершались не в церквях, а в народных собраниях (молельных домах). Это приучило прихожан относиться к священнику, как к равному среди равных. Среди священников были превосходные ораторы, учителя, писатели. Человеком большой учености слыл К. Мезер, а теолога из Коннектикута Дж. Эдвардса философ Фихте даже называл «самым оригинальным мыслителем Америки».[189]

Одним из таких людей был и К. Колден (1688–1776). Он родился в семье шотландского священника, закончил медицинский факультет Эдинбургского университета, а в 1710 г. приехал в Филадельфию. Город был средоточием культурной и политической жизни, и не зря его порой называли «американской Флоренцией». Здесь стал помощником губернатора. Колден занимался ботаникой, медициной, математикой, физикой, историей и философией. Он первым в Америке ввел линнеевскую ботаническую классификацию. Во «Введении в изучение философии, написанном в Америке, для пользы молодого джентльмена» он писал о роли религии в деле воспитания: «Ничто не было столь действенным в установлении господства попов, как воспитание молодежи, которое они полностью взяли в свои руки. Все преподаватели и учителя в государственных школах и университетах были попами, никто другой не допускался к обучению; таково и ныне положение в католических странах. Они хорошо знают, как легко в юные умы вселять предрассудки и какой силой обладают эти предрассудки в течение всей жизни. Дабы отвлечь пытливые умы (а такие ведь встречаются во все времена) от приложения своих мыслей и исследований после получения подлинного знания, попы ввели в своих школах некое учение о предметах, существующих подобно сновидениям лишь в воображении… Схоластика ныне изгнана из наук. Вы ее не найдете в новейшей астрономии или в какой-либо из математических наук; лучшие авторы по медицине стыдятся использовать ее, но ее в обилии можно найти в книгах по теологии и праву. Поистине удивительно, что повсюду, где духовенство, даже у протестантов, руководит школами, молодые люди обязаны тратить много времени на изучение этого бесполезного или, вернее, вредного учения, потому что оно фактически делает их неспособными к приобретению подлинных и полезных знаний… Но, конечно, учение, с помощью которого могут защищаться и распространяться только исступление и суеверие, не может быть подходящим методом их искоренения. Надеюсь потому, что либо протестантское духовенство изгонит этот род учения из своих школ, либо ему больше не дозволят руководить школьным обучением».[190]

И все же религии в общепринятом смысле слова тут не было. А строительство церквей не означало торжества религии. Янки точнее было бы назвать антирелигиозным народом. Конечно, в Америке были проповедники типа Кальвина, строгие ревнители веры и морали. От проповеди Дж. Эдвардса (1703–1758) «Грешники в длани разгневанного Бога», прочитанной в 1741 г., говорили, буквально веет запахом адского пламени и серы. Зря он пугал американцев, сравнивая их положение с положением паука, раскачивающегося над роковой бездной, повиснувшего на тонкой нити, которую якобы держит карающий Бог. Янки знали, что Бог где-то там, наверху. Кровожадных пауков они сколько угодно встречали на каждом шагу и в повседневной жизни. Им были непонятны все эти увещевания и призывы к истинной добродетели. Следов таковой вокруг не наблюдалось нигде. Дж. Эдвардс был противником дешевой благодати проповедников-ривайвелистов. Однако именно такого рода «благодать» и такого рода «спасение душ», приобретаемые за деньги, как некогда в Европе индульгенции, получили распространение. Глядя на это, гуманист Р. Эмерсон позже сложит с себя сан проповедника, заявив: «Иногда ко мне приходит мысль, что для того, чтобы стать настоящим священнослужителем, необходимо прежде покинуть церковь».[191] С годами религия становилась пропитанной денежным духом. Иные пытались сделать из Христа накопителя и дельца. Эббот утверждал, что тот одобрял использование богатства для накопления, Хант написал книгу под названием: «Книга о богатстве, в которой с помощью Библии доказывается, что долг каждого человека заключается в том, чтобы стать богатым».

Вера в США носит прикладной характер, будучи чем-то вроде пивного общества, клуба для игры в гольф. Отсюда большое число сект. Марк Твен в «Кратком очерке истории мормонов» описал историю возникновения одной из сект мормонов, весьма влиятельных в США. Секта была вынуждена скитаться по стране. Ее членов подвергали преследованиям и гонениям. В штате Иллинойс они воздвигли храм. Основоположником их религии считается Дж. Смит, нашедший «пресловутую Книгу Мормона и считающийся основоположником их религии». Их заставили уйти в штат Айову. На их долю пришлись бедность, лишения, голод, холод, недуги, травля. Они крепко держались веры и основали город Грейт-Солт-Лейк-Сити (Город Великого Соленого Озера). Случилось это в 1847 г. Мормоны образовали свое правительство, объявив себя «штатом Дезерт». Безусловно, по-своему это были отважные и необычные люди. Твен пишет: «Они устояли даже против соблазна золота, – а ведь у скольких народов загубило оно цвет молодежи, выкачало последние соки! Из всех возможных испытаний испытание золотом – самое суровое, и в народе, его выдержавшем, должно быть заложено нечто весьма основательное». У сторонников этого учения были странности. Так, Бригем Юнг, ставший к тому времени губернатором «территории Юта», объявил многоженство одним из основных догматов церкви. Затем он назначил себя господом богом. В ответ на запрет конгрессом США многоженства их глава завел себе несколько десятков жен. Долгие годы преследований и гонений мормонов привели к тому, что и в их сердцах возникла ненависть ко всем остальным обитателям Америки, и, разумеется, к правительству. Неприязнь усилилась после так называемой резни на горном лугу (1857).[192] В 1882 г. их вотчину в Солт-Лейк-Сити посетил О. Уайльд. Он отметил не только уродство здешних церквей и их убранства, но и лицемерие религиозного культа мормонов. Затем он высказал свои впечатления журналисту: «Храм напоминает по внешнему виду крышку от супницы, а внутреннее убранство достойно тюремной камеры. Это самое уродливое сооружение, которое мне когда-либо доводилось видеть. Оказавшись внутри, я обнаружил, что там все ненастоящее, и даже колонны нарисованы. А ведь в доме Господнем не пристало лгать!» Тем не менее, ради интереса он нанес визит президенту мормонов Тейлору, которого правительство преследовало за полигамию, ибо у него было 7 жен и 34 ребенка. Таковы секты и их нравы.

Огромный храм мормонов в Солт-Лэйк-Сити

К концу XIX в. религия перестала играть серьезную роль в США. Обер-прокурор св. Синода в России К. Победоносцев (1827–1907) писал: «Северо-американский Союз поставил основным условием своего устройства – не иметь никакого дела до веры. Последствием такого юридического состояния выходит на деле, что преобладающей церковью в Соединенных Штатах становится мало-помалу римское католичество. В Северной Америке пользуется оно такою свободою преобладания, какой не имеет ни в одном европейском государстве».[193]

Распространены мифы о наличии братолюбия и веротерпимости у янки. «Идея братства стала одной из наиболее крупных и страстных тем, вокруг которой у нас идут горячие споры. Это свидетельствует о том, что все понимают огромную важность темы, – писал ученый. – Однако в Америке «братство» идентифицируется прежде всего с немедленным осуществлением полной индивидуальной свободы и возможности удовлетворять все желания, которые возникают на основе такого «братского инстинкта». И, как всегда это бывает у нас, эта утопия (чужая и слепая в отношении самой природы общения) глубоко уходит своими корнями в ненависть по отношению к собственной личности и в страх перед всеми другими. Отсюда и столь распространенное желание уничтожить индивидуальность, что находит слишком очевидное выражение, в конечном счете, в глухой враждебности к человеческому «я»».[194] Вспомним в этой связи нашумевший процесс 1691–1692 гг., когда по настоянию священника Мэзерса, произносившего речи по поводу скорого воцарения в Америке «Нового Иерусалима», колонисты осудили на смерть 19 невинных женщин («салемских колдуний»). Гонения на «ведьм» в Европе сошли на нет к XVII в., а в США они входили в моду. Процесс в Салеме (от евр. «шолом» – мир) тем отвратительнее, что среди гонителей был президент Гарвардского университета И. Мэзерс. Некую А. Хиббинс обвинили в ведовстве и повесили на основании того, что она «гораздо умнее, чем все ее соседи». Н. Готорн, чье детство прошло в Салеме, в рассказе «Кроткий мальчик» описал атмосферу ненависти и отторжения, с которой встретили пуритане секту квакеров. На протяжении ста с лишним лет соотечественники наказывали их штрафами, заключали в тюрьмы, подвергали бичеваниям и казням. Индейцы проявляли к ним больше симпатии и сочувствия, чем белые поселенцы.

Много лет в США и Европе идут жаркие споры и о том, что представляла собой та «первая революция» колонистов Америки. Одни делают акцент на политико-идеологических мотивах, стремясь показать, что действия колонистов были вызваны не столько социально-экономическими причинами, сколь опасениями политического характера. Они считали, что в Англии, якобы, к власти пришли «безответственные, стремящиеся только к собственной выгоде авантюристы – те, кого в двадцатом столетии назовут политическими гангстерами» (Б. Бейлин). Другие отмечали сумбурный характер идей, вокруг которых был создан остов политической философии американского государства – от Локка и Макиавелли до А. Смита. Можно сказать, что Америка стала своего рода испытательным стендом мировой политэкономической и социальной практики. Где же было и опробывать новые идеи, как не в Новом Свете?!

Ко времени начала войны за независимость в Америке проживало 2,5 млн. человек. Это четвертая часть населения Великобритании. Подтолкнул колонистов к действиям и тот факт, что Англия была вовлечена в европейские дела и ей было не до них. Француз А. Токвиль писал (1831), что к середине XVII в. здесь утвердилась община. Тогда меж людьми существовало и некоторое равенство «в том, что касалось их имущественного положения и тем более уровня их интеллектуального развития». Британский путешественник А. Маккей в 1842 г. отмечал, что равенство человека является «краеугольным камнем» американского общества. Отметим это обстоятельство. На первом этапе, даже с учетом рабства белых и черных, политэкономическая жизнь строилась с учетом более или менее равных возможностей. Что же предшествовало созданию американской республики? Свой путь к свободе колонисты начали с так называемого Навигационного акта (1651 г.), который закреплял монополию торговли за колониями и Англией. Все было сделано, заметьте, в угоду английским и американским промышленникам и нарождавшейся экономике колоний. В 1766 г. Англия приняла и специальный акт, в котором твердо было заявлено, что колонии «были, есть и будут под юрисдикцией имперской короны и парламента Великобритании». В этом акте англичане угрожающе подчеркивали, что у Великобритании достаточно сил, воли и мужества, чтобы «удержать колонии и народ Америки при любых обстоятельствах». Говоря о губительной (для американцев) политике Британии, Франклин писал: «Они не довольствуются высокими ценами, по которым продают нам свои товары; сейчас они начали еще более повышать эти цены посредством новых пошлин; с помощью дорогостоящего аппарата нового комплекта чиновников они замышляют, по-видимому, увеличить и умножить эти тяготы, которые станут для нас еще более мучительными. Наш народ безрассудно увлекается их модными излишествами и промышленными изделиями, поглощающими все наши наличные деньги и отягощающими нас долгами, что ведет к обнищанию нашей собственной страны; они не позволяют нам сдерживать с помощью законов стремление наших жителей к роскоши, как они это делают у себя; они могут издавать законы, препятствующие ввозу французских предметов роскоши или запрещающие его; но хотя английские предметы роскоши не менее разорительны для нас, чем французские для них, стоит нам только издать закон такого рода, как они немедленно его отменят. Таким образом, посредством торговли забирают у нас все наши деньги; всякий доход, какой мы могли бы где-либо получить посредством нашего рыболовства, нашей промышленности или торговли, в конце концов сосредотачивается у них; но тогда мы лишаемся этого дохода. Пора же нам, наконец, позаботиться о самих себе с помощью лучших средств, какие только имеются в нашей власти… Будем жить бережливо, будем прилежно производить все, что можем, для себя самих». Как видим, тут налицо волеизъявление двух сторон. Империя желает удержать колонии. Колонии хотят освободиться от империи. Подобное развитие событий предвидели прозорливые политики и в Европе. Во Франции восходящая звезда, будущий министр, тогда 23-летний А. Тюрго писал о финикийских колониях за четверть века до начала Американской революции (1750): «Колонии подобны плодам, которые висят на дереве только до тех пор, пока созревают: став сильными, они сделали то, что затем сделал Карфаген, что некогда сделает Америка».[195]

В Северной Америке высадились английские войска генерала Брэддока (1755). Колонисты были не большими охотниками до битв. Вашингтон это понял, сказав: «Собрать у нас армию почти то же, что и попытка оживить мертвеца». Поход к французскому форту Дюкень закончился катастрофой для английских солдат и вирджинских ополченцев (из 86 офицеров 63 были убиты или ранены, из 1 373 рядовых невредимыми осталось 459 человек). 2 тысячи англичан и ополченцев были разбиты 100 французами, 150 канадцами, 650 индейцами. Брэддок погиб. Пули пробили костюм Вашингтона, сбили шляпу, под ним были убиты две лошади, но он остался жив, обретя бесценный опыт, понадобившийся в войне за независимость.

В 1770 г. произошла бостонская бойня – вооруженное столкновение между английскими солдатами, расквартированными в Бостоне, и местными жителями. Мелкая стычка завершилась тем, что солдаты открыли огонь и убили троих и смертельно ранили двоих бостонцев. Только после ареста капрала и 6 солдат, а также вывода английских войск удалось снизить накал противостояния. Виновные были отданы под суд. В 1775 г. в Конкорде и Лексингтоне произошли новые стычки. Так постепенно тлел и разгорался огонь войны за независимость. Эмерсон посвятил событиям оду, названную им «Конкордским гимном»:

Еще одним из актов противодействия американских колонистов политике метрополии стало так называемое «бостонское чаепитие» (Boston Tea Party). Английский парламент принял в 1773 г. «чайный акт». Согласно ему Ост-Индской компании, тогда находившейся на грани банкротства, разрешили ввозить в североамериканские колонии 0,5 млн. фунтов чая беспошлинно. Это означало, что местные купцы-оптовики, которые вели контрабандную торговлю голландским чаем, были бы поставлены на грань разорения. Под нажимом патриотических организаций («Сынов свободы» и других) этот чай отправили обратно в Англию. В Чарлстоне по истечении установленного законом срока конфисковали весь груз, а в Бостоне группа патриотов, переодетых индейцами, проникла на корабли и выбросила за борт находившихся там 342 тюка чая стоимостью 18 тысяч фунтов стерлингов. В ответ на подобные действия Великобритания приняла «нестерпимые акты», один из которых закрывал порт Бостона в качестве наказания. В основе будущей войны за независимость лежали экономические причины.[196]

Война за независимость (1775–1783), первая Американская революция, как всякая война, сопровождалась жестокостями, трагедиями, героизмом. В том числе: трагедия заключенных американских патриотов на кораблях-тюрьмах, созданных англичанами. За время революции в этих плавучих гробах умерли от болезней, голода и ран около 11 500 солдат и моряков. Вот как описывались условия пребывания пленных на корабле-тюрьме «Джерси» одним из узников: «Когда я впервые очутился там, нас было около 400, но в скором времени осталось 120, так как болезни косили всех без разбора. Среди самых губительных «всадников смерти» были дизентерия, черная оспа, желтая лихорадка. Рядом с «Джерси» находились суда-госпитали, но они вскоре были переполнены и не могли никого принять. В итоге, больные и здоровые лежали вперемежку. Можете себе представить картину того, как две сотни больных и умирающих лежали вповалку со здоровыми в абсолютной темноте в трюме. Порой люди сходили с ума. Однажды утром я проснулся, можно сказать, в объятиях трупа». Среди бойцов за свободу Америки были и герои. Легендарная личность Натан Хейл был красавцем и блестящим выпускником Иельского университета. В годы борьбы за независимость он добровольно вступил в армию (1775), пойдя на службу к Вашингтону. Его шпионская карьера длилась всего несколько недель. Будучи арестован, он сразу сознался в целях его миссии. Чертежи позиций английских войск и фортификационных сооружений стали убедительным доказательством его вины. И британцы, не колеблясь, его повесили. Перед смертью он якобы произнес фразу, ставшую знаменитой: «Сожалею лишь о том, что у меня только одна жизнь, чтобы отдать ее за мою страну».[197]

Фенимор Купер посвятил этой теме один из лучших романов («Шпион»). Известный писатель учился в Иельском университете. Его жизненные принципы чем-то напоминали известную фразу Н. Хейла. В письме С. Холлу (1831) он скажет: «Моя цель – духовная независимость Америки. И если я смогу сойти в могилу с мыслью, что хоть немногим способствовал достижению этой цели, я буду утешаться сознанием, что не был бесполезен среди моих сверстников». О том, что двигало тысячами американских патриотов, говорит герой его романа. В одной из сцен Вашингтон хочет наградить его за заслуги, давая ему золото. Тот решительно отверг его, говоря генералу: «Что привело ваше превосходительство на поле боя? Ради чего вы всякий день и всякий час подвергаете смертельной опасности вашу драгоценную жизнь, участвуя в битвах и походах? Стоит ли говорить обо мне, если такие люди, как вы, готовы пожертвовать всем ради нашей родины? Нет, нет, я не возьму у вас ни доллара, бедная Америка сама в них нуждается!» Патриот получил документ, в котором сказано: «Серьезные политические обстоятельства, от которых зависели жизнь и благосостояние многих людей, принуждали меня хранить в тайне то, что теперь раскроет эта записка. Гарви Берч многие годы верно и бескорыстно служил своей родине. Если люди не воздадут ему по заслугам, да наградит его Господь! Джордж Вашингтон».[198]

Просвещение дало миру яркие фигуры: Т. Джефферсона, Б. Франклина, Дж. Вашингтона, А. Линкольна, Д. Мэдисона, Б. Раша, Т. Пейна, Г. Торо, Р. Эмерсона. Все они видели в разуме средство развития, совершенствования человека. Их отличали талант и склонность к наукам. Американская мысль унаследовала традиции пуританской этики, века Просвещения: «И если американских вождей, создавших республику, можно назвать прирожденными англичанами, то в такой же степени они имеют право называться подлинными европейцами, вплетавшими в свое новое предприятие нити всех достойных общеевропейских начинаний. Поколение интеллектуалов, создавшее Декларацию и Конституцию, авторы и читатели «Федералиста» унаследовали культуру Греции и итальянский Ренессанс, идеи Реформации, «великих философов», а потом и Французской революции. Новые американские республиканцы в политической истории Греции и Рима искали образцы гражданской доблести. Ранняя американская архитектура выросла из чистого французского классицизма и ренессансного стиля Палладио, американские педагоги развивали прогрессивное учение Руссо и Песталоцци, американские богословские диспуты (особенно в эпоху трансцендентализма) продолжались в туманной атмосфере Геттингена и других центров немецкого романтизма».[199]

Что представляли собой эти люди? В лице Т. Пейна (1737–1809) американская нация обрела страстного защитника американской независимости. Хотя иные говорят, что его вклад в философию «больше ценится за риторический напор, нежели за умственную новизну». К философии он пришел не сразу. Как и многие деятели той эпохи, он пробовал заниматься многим (открывал корсетную мастерскую и бакалейную лавку, работал акцизным чиновником, преподавал, читал проповеди). Затем решает эмигрировать в Америку (1774 г.). О путях своего духовного формирования Т. Пейн писал: «Мой ум обладал естественной склонностью к науке. Я имел некоторые способности к поэзии, даже поэтический талант. Но я скорее подавлял в себе эту склонность, нежели поощрял, поскольку она заводила меня слишком далеко в область воображения. Как только я получил возможность, я купил пару глобусов и стал посещать философские лекции». И далее: «Я не имел никакой склонности к политике. Она представлялась моему уму не чем иным, как искусством обманывать. Поэтому, когда я обратился к вопросу о государстве, мне пришлось сформулировать для себя систему, соответствующую нравственным и философским принципам, в коих я был воспитан. Я видел, или по крайней мере думал, что видел, широкую перспективу, которая открывалась миру в тех событиях, которые происходили в Америке… Именно из этих соображений я выпустил книгу, известную под заглавием «Здравый смысл», которая была моей первой печатной работой. И, насколько я могу судить, я никогда не стал бы известен миру как писатель, если бы не события в Америке» (1776). Его перу принадлежат такие известные произведения, как «Здравый смысл» (1776), «Права человека» (1791), «Век разума» (1794). Замечу, что между явлениями духовно-исторического плана (создание гениальной теории, эпохальной книги, какого-либо шедевра, революции) существует тайная, возможно, даже мистическая взаимосвязь. В 1776 году, словно в едином пучке энергии, соединились внешне, казалось, вовсе не связанные события: в Америке была принята «Декларация независимости», тогда же в Англии вышли «Богатство народов» Адама Смита и «Здравый смысл» Томаса Пейна. Первое событие ознаменовало собой появление будущих Соединенных Штатов Америки. Книга экономиста А. Смита стала своеобразным манифестом экономического либерализма. «Здравый смысл» Т. Пейна означал торжество либерально-демократической революции. Было ли случайным соединение этих трех событий? Думаю, нет. Все они стали ярким выражением взглядов и настроений той эпохи. Всегда лучшие умы выносят приговор эпохе, намечая дальнейший путь. А народы идут за ними.[200]

Томас Пейн (1737–1809)

В дальнейшем Пейн уходит в политику. Встреча с Франклином в Лондоне предопределила его судьбу. С рекомендательными письмами Пейн отправился в Америку. Там он начал писать научные, политические памфлеты («Африканское рабство в Америке», эссе «Здравый смысл» и др.). Последнее эссе имело потрясающий успех в Америке и во Франции. В 1776 г. в Америке было продано 100 тысяч экземпляров его сочинений. С началом войны за независимость Пейн вступил в американскую армию адьютантом генерала Н. Грина. В новых эссе («Кризис») он отстаивал дело колоний. Заслуги его перед Америкой очень велики. Будучи назначен секретарем Комитета иностранных дел (1777), он получил от Франции провиант, займы и военную помощь для колоний, а после войны подготовил законодательные меры, способствовавшие постепенному освобождению рабов в Пенсильвании и учредил первый банк. Вернувшись во Францию, он попал прямо на «пир революции». В памфлете «Права человека» Пейн отстаивал идеи Французской революции, выступая против ее аристократии. В Англии же его обвинили в подрывной деятельности, а затем привлекли к суду и изгнали из страны.

В революционной Франции, куда Пейн бежал, он был признан героем и избран делегатом Национального Конвента, причем округа соревновались за честь выдвинуть его в Конвент. Пейна назначают в «Комитет Девяти», в задачу которого входит составление новой французской Конституции. Популярность его в Америке и Европе была исключительно велика. Лафайет поручил Пейну передать Вашингтону в качестве символа ключи от захваченной народом Бастилии. В ответ Вашингтон и пальцем не пошевелит, когда Пейна посадят в тюрьму во Франции, где он оказался потому, что защищал жирондистов. К счастью, ему удалось избежать гильотины и он сумел-таки завершить работу над «Веком разума» (1794). После публикации работы на него набросились христиане. И много лет спустя иные никак не желали реабилитировать имени автора. Для этих людей он оставался «грязным маленьким атеистом» (Т. Рузвельт). Пейн смог вернуться в Америку лишь в 1802 г. Упрекать его в атеизме нет оснований. К примеру, вот как он начал «Век Разума»: «Я верю только в одного Бога, и ни в какого другого; и я надеюсь на счастье в другой жизни. Я верю в равенство людей, я верю, что долг религии состоит именно в поддержке справедливости, любви и милосердия и в стремлении сделать наших людских братьев счастливыми… Но я не верю в кредо, которое распространяют Еврейская Церковь, Римская Церковь, Греческая Церковь, Мусульманская Церковь, Протестантская Церковь, да и вообще ни одна известная мне церковь. Мой собственный ум – вот моя церковь».[201] Отчего они обрушились на Пейна? Он тонко чувствовал слабые места религий: «Иудеи превратили Бога в человекоубийцу, с целью освободить место для иудейской религии. Христиане превратили его в самоубийцу, чтобы превзойти и изгнать иудейскую религию, они вынуждены были допустить несовершенство его силы и мудрости». Пейн утверждал, что «Библия и Новый Завет – обман и подделка». И ратовал за такую революцию в системе религий, когда «каждому проповеднику придется быть философом», а в результате перемен «каждый храм станет школой».[202]

Т. Пейн оказал серьезное влияние на ход американской и европейской мысли. Его называют «апостолом американской и французской революций», ибо он считал революции полезными инструментами истории. Без них нет и не может быть прогресса. Тем же, кто упрекал восставший народ в США в уравниловке, говорил: «Все эти герцогские и графские титулы были не более чем детской забавой для тщеславия. Теперь люди действительно достигают зрелости и надевают тогу мужей. Революция не уравняла – она возвысила». Пейн отверг упреки в насилии, предъявленные народу. Чего вы ждете от тех, кто за все время не видел от правящего класса ничего хорошего, кроме пыток и нищеты! Чернь – плод жизни и деятельности богачей! Только революция сможет превратить «чернь» в «народ». Может, власти и парламент изменят положение вещей?! Нет, привилегии никогда не будут уничтожены самими привилегированными. Если свести к некому обобщению взгляды Т. Пейна, то перед нами предвестник теории государственного социализма. Кроме того, это был человек очень мужественный и совестливый. Он говорил: «Малодушие – удел ничтожных. Тот, чье сердце твердо, чьи поступки совершаются в согласии с его совестью, будет отстаивать свои принципы до конца жизни». И, надо сказать, сам он до конца дней четко следовал этому девизу.

Обращаясь к богачам в работе «Аграрная справедливость», он просил их подать пример самоограничения. Он же предложил из своих скромных средств внести в национальные фонды Франции и Англии по сто фунтов стерлингов, требуя одновременно увеличить и налоги на прибыль богачей. Он писал: «Но когда система цивилизации, возникшая из этой системы правления, будет так организована, что каждый мужчина и каждая женщина, родившиеся в этой Республике, получат в наследство некоторые средства, чтобы начать свою жизнь, и будут гарантированы от нищеты, которая неизбежно сопутствует старости при других правлениях, тогда Французская Революция найдет защитника и союзника в сердцах всех народов. Армия принципов проникнет туда, куда не может пробиться никакая армия солдат. Она будет преуспевать там, где дипломатия потерпела бы крах…».[203] Пейн призвал народ не верить пустым обещаниям и конституциям. Любопытно, что виг Э. Берк одно время заигрывал с демократией, переписываясь с Пейном. Но после его публикаций Берк вдруг превратился в ярого тори! Почему? «Права человека» глубоко потрясли консервативную Англию. Вся демократия буржуазии сразу куда-то улетучилась.

Ж. Жорес назвал книгу «Права человека» – «первым евангелием политического радикализма с социальным оттенком».

Политикам, желающим сохранить страну и голову, надо внимательнее изучать труды Т. Пейна. Он требовал от государства выплаты пенсий трудящимся «не как милостыни, а как права», ратовал за предоставление всем детям пособий, чтобы они могли ходить в школу и получать должное воспитание. Он требовал держать в жесткой узде как монополии, так и конкуренцию. Пейн разработал четкую программу социального обеспечения трудящихся, считая, что подлинная свобода наступит только тогда, «когда мастерские будут полны, а тюрьмы – пусты, когда на улице нельзя будет встретить ни одного нищего», когда мир и разоружение дадут больше средств науке, образованию, культуре, а к власти в стране придут последовательные республиканцы и социалисты. Он утверждал: «Война – это жатва королей» и сильных мира сего. Пейн решительно подчеркивал: «Все люди по роду своему едины и, стало быть, все они рождаются равными и имеют равные естественные права». Представляется важной мысль и о том, что богатства в обществе не могут принадлежать только узкой кучке собственников. Пейн писал о правах человека: «Общество ничего не дарит ему. Каждый человек – собственник в своем обществе и по праву пользуется его капиталом».[204] В одной из своих работ он заявил: «Один честный человек ценнее для общества, чем все когда-либо жившие коронованные хамы». Сторонник образования и самовоспитания, он говорил: «Каждый обучающийся является в конечном счете своим собственным учителем».

Наиболее известными деятелями американской революции были Вашингтон, Франклин и Джефферсон. Предки Бенджамина Франклина (1706–1790) владели в Англии небольшим участком земли. Этого было недостаточно для сносной жизни. И йомены занялись различными ремеслами (угольщики, ткачи, мыловары). Родичи Франклина были образованными и умелыми людьми. Не редкость для йоменов. Один их них, Бенджамин-красильщик, изобрел систему стенографии и обучил племяннника, как ею пользоваться. После его смерти нашли две большие тетради стихов. Позже в Лондоне племянник купит восемь политических брошюр, написанных этим дядюшкой. Другой его дядя, Томас, несмотря на то, что был выходцем из простых крестьян, выделялся талантами и образованностью, и влиятельный прихожанин эсквайр Палмер помог ему стать адвокатом. Ему покровительствовал даже влиятельный лорд Галифакс. Дед Франклина по линии матери был оратором, мастером слова. Так что одаренность этого рода очевидна.

В 1683 г. отец Франклина переселился в Новую Англию, в Бостон. В городе тогда насчитывалось всего 5 тысяч жителей.

Там он женился во второй раз (первая жена умерла). В семье было 17 детей, последним был Франклин. Отец внушил Бенджамину уважение к труду и образованию. Сына он предназначал к духовному званию. В автобиографии он напишет: «Я не помню времени, когда бы я не умел читать». В школе он проявил способности, так что его через полгода перевели во второй, а к концу года в следующий класс. Денег на продолжение обучения не было и оно, увы, ограничилось двухлетним пребыванием в грамматической, а затем в более дешевой школе. Научившись письму и арифметике, он с 10 лет работал в лавке, выполняя граверные работы. В детстве зачитывался «Жизнеописаниями» Плутарха, книгами Д. Дефо «Робинзон Крузо» и «Опыт о проектах», сочинением Мезера «Опыты о том, как делать добро». В мемуарах он упоминает книгу Локка «О воспитании». Тогда же он стал обучаться ремеслу типографа, ликвидируя пробелы в образовании, шлифуя стиль работ, часто повторяя слова Б. Попа: «Нужно учить людей так, чтобы они не замечали, что их учат, а думали, что они только вспоминают забытое ими». Этому правилу он и сам следовал в жизни. В нем проснулся дар литератора. Позже он вспоминал о надеждах юности: «Это заставляло меня думать, что со временем я, пожалуй, стану неплохим писателем, к чему я всячески стремился». Даже в воскресные дни он предпочитал книги богослужению («я не мог позволить себе тратить на это время»). Сэкономить деньги на любимые книги ему частично помогало и вегетарианство. Появились у него и друзья-книголюбы – М. Адамс, Д. Коллинс. Франклин стал издавать «Бостонскую газету», а затем и «Нью-Ингленд курант» (1721). В тайне от всех он писал статьи. Все были в восторге от статей «Молчальницы» и охотно их печатали. Автор заявлял: «Я враг порока и друг добродетели» и обрушивался с резкой критикой на ханжей и пьяниц, которых уже тогда было полно в Америке. Затронул он и важные политические вопросы, а заодно и положение в образовании. Когда же тайное стало явным, популярность Франклина у бостонской интеллигенции выросла. Хотя брат-хозяин (они были братья от разных матерей) не был в восторге. Раньше он поколачивал Франклина, а тут еще явный успех его дарования. После того, как Джемса арестовали за одну из публикаций против ассамблеи Массачусетса и посадили в тюрьму на месяц, Бенджамин взял на себя все хлопоты по типографии. В 1723 г. 16-летний Франклин стал издателем газеты. Небывалый успех! Один из биографов скажет: «Бенджамин в свои семнадцать лет был самым умным человеком Бостона и самым лучшим учеником в мире». Это привело к обострению конфликта. Разрыв с братом стал неизбежен. Тогда Франклин уехал в Нью-Иорк, затем в Филадельфию, где и устроился работать в типографию.

Там он создал просветительское общество, названное Клубом кожаных фартуков (1728). Членами его были ремесленники, подмастерья, торговцы. На заседаниях обсуждались вопросы политики, истории, философии, поэзии, физики, механики. Молодежь всерьез стремилась к самообразованию, избегала карт, танцев, выпивок. Франклин вспоминал, что он и его друзья вовсе не был буками, любя компанию, болтовню, рюмочку, песню. В дальнейшем клубы получили прописку по всей Америке. Из них выросло Американское философское общество. Франклин стал и его первым президентом. Издававшийся им в течение 30 лет «Альманах бедного Ричарда» вскоре сделал его обеспеченным человеком. Он воплощал в себе «все достоинства средней прослойки зарождающейся цивилизации бизнеса».[205] В 1730 г. Франклин вступил в гражданский брак. Жена его, Дебора, была верным другом, трудолюбивой и бережливой хозяйкой. Порой легче заработать деньги, чем уметь с толком и бережно ими распорядиться. Умная и аккуратная женщина – неоценимая помощница для делового человека. Был он сложным человеком, признавая: «Неукротимые страсти юношеского возраста часто толкали меня на связи с женщинами легкого поведения, которые встречались на моем пути, что влекло за собой известные расходы и большие неудобства, а также постоянную угрозу моему здоровью, особенно меня страшившую, хотя, к моему величайшему счастью, я избежал этой опасности». Холостяцкая жизнь в Лондоне полна искушений. А о его жизни в Филадельфии пишут: «Снова, как и в Лондоне, главный порыв, который он не мог сдержать или не регулировал, был сексуальный» (К. Дорен).[206] Тема волновала колонистов. Женщин было мало. Франклин в «Бедном Ричарде» говорил, что «золото испытывается огнем, женщина – золотом, мужчина – женщиной». В «Совете молодому человеку в выборе хозяйки дома» он развил эту тему: «Мужчина и женщина, соединившись, создают полное человеческое существо. Одинокий мужчина не представляет собой той ценности, в которую он превращается в состоянии союза с женщиной. В одиноком состоянии он несовершенное животное». В перерывах между издательскими заботами, научными опытами и усилиями по созданию светского университета (Гарвард, Иель, Принстон были теологическими школами) Франклин работает над «бестселлером» – «Размышление о том, как ухаживать за женщинами и жениться». Это первая опубликованная им в Европе книга. Проблему образования он понимал широко. Он писал:

«Опытность – это школа, в которой уроки стоят дорого, но это единственная школа, где можно научиться». Франклин успешно соединял теорию с практикой. Ухаживая за молодыми дамами, друзьям он советовал жениться на зрелых женщинах, аргументируя так свой совет: они окружат мужа заботой и вниманием и не будут закатывать истерик. Обычная философия политика, старающегося подсунуть народу подержанный «товар». У него было три великие страсти – политика, наука и женщины. Впрочем, его бурной энергии хватало на законодательные усилия, на то, чтобы замостить городские улицы, организовать местную милицию и пожарную команду в Филадельфии, на то, чтобы принять конституцию США, стать послом в Лондоне и Париже, и даже на то, чтобы в свои 70 лет с некоторым успехом волочиться за 20—30-летними куртизанками.

Вопрос сей решался в Америке специфически. Р. Тэннэ-хилл отмечала в книге «Секс в истории», что если взять такие крупнейшие города как Нью-Иорк, город иммигрантов, или Сан-Франциско, тут добропорядочных женщин было, как говорят в таких случаях, «кот наплакал». В 30-х гг. XIX века в одном лишь Нью-Иорке насчитывалось 20 тысяч проституток. Социальный реформатор Роберт Оуэн прикинул, что если каждая проститутка в день имела, условно говоря, трех клиентов (при пятидневной рабочей неделе), то половина взрослого мужского населения города должна была посещать проституток трижды в неделю. Ничего не поделаешь: зов природы! Цифры выглядят даже несколько заниженно. Схожая картина наблюдалась в Сан-Франциско. Благодаря «золотой лихорадке» население тут выросло с тысячи в 1848 г. до 25 тысяч человек в 1852 году. И на ниве любви тут честно и самозабвенно трудились 3 тысячи проституток. Они слетались, словно ночные бабочки на свет и звон червонного золота, буквально отовсюду, со всех концов света – из США, Франции, Англии, Испании, Китая. В г. Цинциннати насчитывалось 7 тысяч дам легкого поведения на 200 тысяч человек населения, а в Филадельфии – 12 тысяч на 700 тысяч человек. Наблюдая эти прелести американской «демократии», английский журналист заметил (1867): «Париж в своих пороках может быть более утонченным, Лондон – более вульгарным, но по степени развращенности, по безудержному разгулу греха, по буйству грубости Атлантик-Сити, как мне говорили, не имеет соперников на земле».[207]

Благосостояние Франклину принесла газета. С 1748 по 1766 год газета дала ему 12 тысяч фунтов прибыли от подписки и 4 тысячи фунтов от объявлений. Газета процветала, выходя в свет до 1821 года (дольше, чем любая другая газета тогдашней Америки). Вдобавок в 1732 г. Франклин получил выгоднейший заказ на печатание бумажных денег. Говоря словами Мирабо, в нем явилась генерация людей, чей гений освободил Америку и сделал ее процветающей. Представляют интерес и советы Франклина. В «Совете молодому торговцу» он рекомендует помнить, что «время – деньги, а путь к богатству, если вы его желаете, так же прост, как и путь на рынок». Богатство зависит от двух главных условий: трудолюбия и умеренности. Не теряй ни времени, ни денег, то и другое используй наилучшим образом. «Без трудолюбия и умеренности ничего не удастся, а с их помощью удастся все». В «Советах тем, кто хотел бы быть богатым» (1736) он говорит: «Все преимущество иметь деньги заключается в возможности ими пользоваться». В «Пути к изобилию» (1757) он дает ряд советов. Если любите жизнь, не тратьте времени зря, ибо вся жизнь состоит из времени. Бойтесь лени: «Лень, как ржавчина, разъедает быстрее, чем труд изнашивает». Он говорит: «Мы платим в два раза больший налог за свою праздность, втрое больше за нашу гордость и вчетверо больше за нашу глупость». Безделье и лень хуже преступления. Что значит надеяться на лучшее будущее? Пустые мечты не подвинут к воплощению ваших чаяний. «Мы сами можем улучшить жизнь, если сами как следует примемся за дело». Все решит усердие, ибо усердие – мать удачи. Забудем про усталость. «Работай сегодня, ибо не знаешь, что тебе может помешать завтра». Есть мрачные советы в духе «черной метки»: «Трое могут сохранить секрет, если двое помрут». Отдыхать Франклин любил среди книг, а также в кругу веселых дам, часто повторяя: «Отоспимся в могиле!»[208]

Он основал библиотеку по подписке – общественную библиотеку. «Библиотека дала мне возможность, – писал он, – усовершенствоваться благодаря постоянным занятиям, на которые я ежедневно выделял час или два. Эти занятия помогли мне возместить до некоторой степени отсутствие систематического образования, которое когда-то хотел дать мне мой отец. Чтение было единственным развлечением, которое я себе позволял». Он никогда не прекращал и самостоятельно учиться, овладев несколькими иностранными языками, начав с изучения французского, затем итальянского и испанского. В итоге он уже мог свободно читать книги и газеты на них.

Библиотека в Филадельфии

В основе его философии лежала идея приумножения капитала. Социолог М. Вебер писал: «Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни… Ибо на вопрос, почему же из людей следует «делать деньги», Бенджамин Франклин – деист без какой-либо конфессиональной направленности – в своей автобиографии отвечает библейским изречением, которое он в молодости постоянно слышал от своего отца, строгого кальвиниста: «Видел ли ты человека, проворного в своем деле? Он будет стоять пред царями». Приобретение денег – при условии, что оно достигается законным путем, – является при современном хозяйственном строе результатом и выражением деловитость человека, следующего своему призванию, а эта деловитость, как легко заметить, составляет альфу и омегу морали Франклина».[209] Мораль умножения капитала.

Обретение денег и благосостояния любым способом стало стержнем американской цивилизации. В основе ее лежит «философия скупости», символом которой стал довольно жуткий девиз: «Из скота добывают сало, а из людей – деньги». Разумеется, не эти труды (и даже не богатство) принесли Франклину славу ученого. Будучи членом Королевского общества, он много усилий приложил для создания «Американского философского общества» (1744). Вскоре иностранными корреспондентами Академии стали известные европейские ученые (Бюффон, Линней, Рейналь, Лавуазье, Кондорсе и др.). Франклину как изобретателю принадлежит немало интересных технических разработок – изобретение громоотвода, опыты по электричеству, работы в области теплопроводности металлов, исследование Гольфстрима, работы в судостроении, геологии, ботанике. Его называли «Ньютоном электричества». Ему многим обязана современная терминология электричества, он ввел ряд новых терминов – батарея, конденсатор, проводник, заряд, разряд, обмотка и др. Однако он никогда не брал патентов, полагая, что прогресс не должен служить обогащению одиночек. Он объяснил явление грозы. О нем ходили фантастические слухи, вроде того, что он якобы изобрел вещество, способное превратить собор Св. Павла в горстку пепла. Наукой он занимался не более семи лет (с 41 года). За эти годы сумел сделать больше, чем крупные ученые профессионалы. Одновременно он нес груз многочисленных общественных и административных поручений. Многие идеи Франклина получили признание сначала за границей, а затем уже и на родине. Ряд колледжей и университетов наградило его почетными степенями. Королевское общество Англии (Академия наук) вручило ему золотую медаль, а в 1756 г. избрало почетным членом. Философ Кант обращался к нему в восторженных тонах, называя Прометеем, похитившим огонь с неба. Его известность в Европе стремительно росла.[210]

Бенджамин Франклин

Его избрали попечителем будущего университета. Основание Франклином академии вызвало реакцию других колоний. Вскоре там был создан целый ряд высших и средних учебных заведений. Способ основания первого американского университета – путем частной инициативы – стал традиционным. После академии он взялся за устройство первой общественной больницы в Америке. Таковы звездные пути этого славного сына великой американской республики. Гражданин, имеющий приличный капитал, вполне мог бы вынести из примера его жизни своего рода заповедь торжества Разума. Она могла бы звучать так: «Если хочешь навечно остаться в сердце народа и человечества, создай университет, библиотеку или больницу!»[211]

Интересны его философские выводы в области истории цивилизации. В работе по истории североамериканских колоний он отдавал пальму первенства народным массам как решающему фактору. Немало сделано им для изучения жизни и быта индейцев. Главный его труд – «Исторический очерк конституции и правительства Пенсильвании» (1759 г.). Здесь он убедительно обосновал право народа Америки на революцию, которая разразится спустя 15 лет. Обратите внимание на памфлет «Как из великой империи сделать маленькое государство.

Правила, преподанные министру при вступлении его в должность» (1773). Франклин иронично говорит, что большую империю, как большой пирог, «легче всего уменьшить, обламывая по краям». Обратите внимание на отдаленные земли, «с тем, чтобы, когда вы избавитесь от них, за ними могли по очереди последовать другие». Чтоб возможность такого отделения сохранялась постоянно, надо озаботиться, чтобы провинции (вчерашние части единого союза) не объединялись с метрополией и не пользовались теми же общими правилами и торговыми привилегиями. Как бы миролюбиво не вели себя жители колоний, какую бы не проявляли преданность правительству, считайте, что они все-таки всегда склонны к мятежу. Расквартируйте там войска и «подавляйте эти восстания пулями и штыками этих войск». Особое внимание обратите на выборы губернаторов, ибо они – лицо правительства. К чему выбирать мудрых, хороших, образованных и честных губернаторов. Какой от них толк?! Лучше найдите расточителей, воров, игроков, разоренных картами или игрой на бирже. Это то, что надо. «А если бы они к тому же оказались еще невеждами, упрямыми и наглецами, то тем лучше». Если вы вдобавок подберете туда таких же судей, стряпчих, прокуроров, блюстителей закона, то вообще попадете «в десятку». Народ люто возненавидит правительство, главу страны и захочет отказаться от них чего бы это ему не стоило. «Когда такие губернаторы набьют свои сундуки до отказа и вызовут к себе такую ненависть населения, что дальнейшее их пребывание там окажется невозможным без риска для их личной безопасности, отзовите их и наградите пенсиями». Они с не меньшим успехом поработают в центре, в самом правительстве, в вашей администрации, что сделает всю вашу компанию ненавистной для народа.[212] У нас так и делают.

Пора рассказать о Джордже Вашингтоне (1732–1799). Образ этого Мафусаила американской демократии благосклонно взирает с сотен тысяч портретов, висящих на стенах тысяч школ, колледжей, офисов, а также с долларовых купюр США. Обратимся к книге яркого и талантливого американиста, профессора Н. Н. Яковлева. Предки Вашингтона жили в XVII веке в Англии, в графстве Эссекс. Один из них во времена Кромвеля был священником. Пуритане изгнали этого «завсегдатая таверны» из прихода за разврат. Он умер в нищете. Двое сыновей отправились в Америку. Выгодно женившись, прадед будущего президента, Дж. Вашингтон, стал мировым судьей, членом нижней палаты ассамблеи Вирджинии. Личность прелюбопытная, хотя и не отличавшаяся особо высокими моральными устоями. Будучи мировым судьей, он взял себе за правило находить своих жен среди особ легкого поведения, которых осуждал. Где искать достойную невесту, как не на скамье подсудимых! Вторая жена обвинялась в содержании дома терпимости. Когда же она умерла, наш славный Джон, не желая особо утруждать себя поисками новой подруги жизни, взял в жены еще одну осужденную, ее сестричку, которая проходила по делу как любовница и сожительница губернатора. К тому времени эта соблазнительная и греховная дама уже трижды успела побывать замужем и овдоветь. Ничего не скажешь, Джон Вашингтон был ловким малым. Бывало, выступал истцом в делах и сам же пуредседательствовал в суде. Однажды он оттягал у индейцев целую деревню, за что индейцы прозвали его «Джон Кантакариус» («похититель деревень»). Будучи полковником ополчения, он с типично американской отвагой расправился с пятью индейскими послами. Предки Вашингтона любыми способами сколачивали состояния, вступая в выгодные браки, захватывая земли у индейцев, ввозя в Виргинию каторжников из Англии для самых тяжелых работ, налаживая производство чугуна, а затем контрабандой отправляя чугун в метрополию. На закон все смотрели сквозь пальцы. К моменту появления Вашингтона на свет в колониях было всего 600 тысяч населения, из них в Виргинии – 114 тысяч. Площадь освоенных земель в колонии примерно равнялась площади Англии. Виргиния считалась «самым главным и блистательным из всех штатов», а для многих на Юге «человек родом из старой Виргинии почитался высшим существом» (М. Твен). В школах и колледжах зубрили Цицерона, Вергилия, Горация, Ливия, Тацита, Аристотеля, Геродота, Демосфена и т. д.

Л. Феррис. Джорж Вашингтон предлагает руку Марте Кастис

Зимой 1748/49 г. Джордж Вашингтон прошел краткий курс теории в колледже Уильяма и Мэри в Вильямсбурге, сдал экзамен и получил свидетельство землемера. К тому времени он уже работал землемером у крупного землевладельца лорда Ферфакса. В свои 16 лет он получал немалые деньги – по дублону в день (старинная золотая испанская монета – 7,5 грамма золота). Вскоре он понял, что его профессия – настоящий клад. В 1750 г. он купил 600 гектаров земли в долине Шенанда, прозванной Аркадией в Виргинии. В возрасте 18 лет Дж. Вашингтон стал крупным землевладельцем. Вскоре после смерти брата Лоуренса (в 34 года) в ведение Джорджа перешла усадьба Маунт-Вернон. В 22 года у него были 2 350 гектаров земель, рабы, должность землемера графства. Он вскоре получил пост майора ополчения и, как говорили тогда, «стал на тропу войны». В одной из многочисленных стычек с французскими войсками Джордж Вашингтон убил французского посла, видимо, вспомнив подвиги своих предков. Франция наградила его титулом «убийца Вашингтон». Таким образом, как пишет историк, не будет преувеличением сказать, что Вашингтон «сделал первый выстрел Семилетней войны, хотя официально она была объявлена почти через два года». Молодой командир проявил определенную храбрость и мужество. Проявились упорство и железная хватка Вашингтона. В 1776 г. англичане взяли штурмом Нью-Йорк, разбив армию Вашингтона. Тот потерял 1550 человек и более 1000 пленными. В минуту отчаяния он скажет: «С величайшей тревогой я вынужден признаться, что не верю в боеспособность войск». Началось повальное дезертирство. Вашингтон понял: нужна регулярная армия, полагаться на ополчение и зеленых юнцов смерти подобно. После взятия форта Ли один англичанин писал, как воюют американцы: «На кострах еще кипели котлы, были накрыты столы для офицеров. В форту нашли всего двенадцать человек, все мертвецки пьяные. Обнаружено 40–50 заряженных орудий, включая две большие морские мортиры, громадные запасы боеприпасов, продовольствия, палатки не были сняты». Таким образом, этот неприступный редут Вашингтона был взят англичанами без единого выстрела.

Вашингтон сумел укрепить дух армии, вдохнуть веру в солдат и офицеров. Вместе с Пейном, который шел с войсками, он убеждал всех не бояться испытаний. Хотя Америка уже тогда была страной, где многое решали деньги. После победы под Трентоном (славное дело, с ночным форсированием реки в рождественскую ночь, когда пьяные гессенцы спали) он пытался удержать солдат, рвущихся домой, обещая оставшимся по 10 долларов. Затем следует победа над англичанами при Принстоне. Выяснилось, что хваленые британцы тоже умеют бегать. Это было подобно грому среди ясного неба. Один из очевидцев тех дней, Кресвелл, записывает в дневник: «Имя Вашингтона превозносится до неба. Александр Македонский, Помпей и Ганнибал ныне по сравнению с ним пигмеи». Прусские вояки и англичане вели себя в Новом Свете точно так же, как и в Старом. После их вторжения в Нью-Джерси в письме к Джефферсону сообщали: «Позоря цивилизацию, они насилуют прекрасный пол – от десяти до семидесяти лет». В этом смысле позиция Вашингтона резко отличалась от поведения оккупантов. Приказом он решительно запретил офицерам, солдатам и ополченцам континентальной армии кого бы то ни было грабить («тори он или нет»). Он выразил надежду, что «человечность и вежливость к женщинам и детям будут отличать смелых американцев, сражающихся за свободу, от презренных наемных разбойников, как англичан, так и гессенцев» (1777). 3–4 тысячи его солдат босы и голы. Армии не хватало одежды, обуви, продовольствия. Денщик командующего походил на какого-то оборванца. Восточные штаты могли бы дать одежду для 100 тысяч человек. Но солдаты бродили по снегу босиком, оставляя кровавые следы. От болезней и истощения умерло 2 500 человек. А у окрестных фермеров всего было предостаточно. И что же? Они снабжали врагов! Продавая продукты англичанам в Филадельфию, торговцы зерном из Нью-Йорка охотно снабжали английскую армию за валюту. Поставщики из Бостона отказались отпускать продукты бойцам за свободу Америки, если те не соглашались оплачивать товар по завышенным ценам (с прибылью не менее 1000–1800 процентов). Поймав таких «своих торговцев», солдаты их расстреливали и вешали при малейшем сопротивлении реквизиции. Простые солдаты и принесли Америке свободу. «Они наги и умирают с голоду, – писал Вашингтон, – но мы не можем не нахвалиться несравненным терпением и верностью солдатской массы». Они предвосхитили революционную французскую армию, ободранную и голодную, которая вскоре будет громить по всей Европе войска монархий. Вашингтон хотел обучить армию военной науке. В Европе нашли немецкого офицера, барона фон Штебена. И хотя выяснилось, что он вовсе не барон и не генерал, а капитан, но дело свое он знал исправно. На смеси французского, немецкого, английского он учил «болванов». И в американской армии многое стало меняться. Сравнивая американцев с европейцами, Штебен писал приятелю в Европу: «Эту нацию нельзя сравнить с французами, пруссаками или австрийцами. Ты говоришь своему солдату – делай так, и он выполняет, но я вынужден сначала объяснить, зачем это нужно, и тогда местный солдат повинуется». В результате этих уроков армия янки стала более или менее походить на регулярное войско. Историк называет немецкого офицера Штебена «отцом американской армии».[213]

Сражение у Принстона 3 января 1977 года

Если немец стал учителем армии Америки, то француз был ее финансистом. Чтобы добыть «золотое руно свободы», мало одного желания, нужны воля, деньги и оружие. К делу независимости США приложил руку французский писатель Бомарше… Неужто блестящий мастер комедии интриг, великий знаток женских проказ, автор острых и язвительных сатир на высший свет, мог иметь какое-то отношение к священному делу свободы и борьбы за независимость?! Представьте себе. Говорил же Фигаро, что чем только ему не приходилось заниматься в жизни: без гроша в кармане «писать о ценности денег и о том, какой доход они приносят», воровать, так как «все вокруг меня хапали» и т. д. Бомарше был обладателем крупного состояния (его прибыль за восемь лет, с 1776 по 1783 гг., составила 21 092 515 ливров, а расход за те же годы – 21 044 191 ливр). Уже в то время продажа оружия была прекрасным бизнесом. Бомарше долго уговаривал нерешительного Людовика XVI помочь американским мятежникам, обещая королю колоссальные прибыли. Боясь открытых шагов, король дал Бомарше 10 июня 1776 г., за месяц до провозглашения Американскими штатами независимости, миллион ливров и разрешение на получение оружия из французских арсеналов (25 тысяч ружей, двести пушек, мортиры, снаряды, ядра, порох и т. д.). Бомарше создал фиктивный торговый дом «Родриго Горталес и компания», приобрел 40 кораблей. Нагрузив суда всем необходимым для повстанцев, он направил их в Америку. Помимо правительственного миллиона, он вложил в дело и огромные собственные средства, рассчитывая получить из Нового Света в уплату за оружие виргинский табак, индиго и другие товары, которые можно было бы с выгодой перепродать в Европе. Письма Бомарше к Конгрессу представляют собой «смесь духа патриотического и купеческого, в равной мере искреннего» (Ломени).[214] Он отослал американцам товаров на пять миллионов ливров. Те видели в Бомарше подставное лицо французского правительства. Предъявляя счета янки за столь необходимые им товары, он уверял их, что является ревностным поборником их нации. Те же, болтающие о правах человека, святости собственности и т. д., так и не вернули ему долга. Так действовали эти хваленые «законники». Янки будут тянуть волынку с выплатами долгов наследникам Бомарше и торгового дома «Родриго Горталес и К» чуть ли ни целое столетие – до середины XIX в. Поэтому при общении с американцами всегда следует помнить, что перед вами вовсе не герои Плутарха, а прожженнейшие типы из «Тартюфа», «Скупого рыцаря» или рассказов Шолома-Алейхема.

В тяжелую годину истории руку помощи американцам протянула Франция. В 1778 г. Людовик XVI все-таки решился обнажить шпагу. По договору о союзе, подписанному между Францией и США, было провозглашено, что их цель – достижение полной и не ограниченной независимости Соединенных Штатов. Франция обязалась защищать американскую территорию, США – французские владения в Вест-Индии. Главным же было то, о чем заявил и сам Вашингтон: «Франция своими припасами спасла нас от ига». Французы фактически взяли на полное содержание всю освободительную армию янки. Они же полностью и вооружили ее. По подсчетам М. Смелзера, в золотых долларах XVIII в. общая сумма субсидий для США равнялась примерно 2,4 миллиона долларов. Шестую часть из них дали испанцы. Если сюда прибавить займы и затраты на оплату американских судов в европейских водах, то выходит внушительная сумма в 9,3 миллиона долларов. «По современной покупательной способности на американскую независимость Франция истратила примерно 2,5 миллиарда долларов, а самим американцам она обошлась в 1 миллиард долларов. Или Франция отдала за нее около 2,3 процента валового национального продукта. Без французской помощи не было бы победы».

Америка безусловно выиграла от такой щедрой и фантастической помощи. В отношении же Франции все обстояло далеко не столь лучезарно. В результате «помощи» французские офицеры заразились духом революции, а короля Людовика XVI, который имел глупость вложить огромные средства в войну в колониях и тем обанкротил казну (война обошлась Франции в 2 миллиарда ливров), якобинцы отправили на плаху! Американцы завоевали свободу на французские деньги и чужими руками. Историк В. Стинчкомб (США) пришел к твердому выводу: «Без союза с Францией Соединенные Штаты, вероятно, не добились бы независимости». Многие французы приняли участие в военных действиях в Америке. Одним из таких героев войны за независимость был Лафайет (1757–1834).[215] Маркиз рос под влиянием идей Руссо, Монтескье и Мабли. Республиканские идеи очаровали его. Война позвала его в дорогу. Он прибыл в Америку в качестве волонтера. Присутствуя на смотре плохо оснащенной армии американцев, в ответ на извинения Вашингтона он скажет, что он приехал в Америку для того, чтобы «учиться, а не поучать». Гейне писал: «Лафайет возвратился с аргонавтами свободы из Америки и привез золотое руно – идею свободного государственного строя». Он был в гуще сражений.

В конфликте колоний и Англии русские заняли проамериканскую позицию. Когда английский король предложил Екатерине II прислать солдат для подавления восстания в Америке, та мудро отказалась, заметив, что недостойно «двум великим державам соединиться своими силами, чтобы раздавить народ, лишенный каких-либо союзников, в его справедливой борьбе за независимость». Вот как об этом периоде писали российские историки: «Осенью 1775 г. Георг III направил Екатерине II послание, в котором просил прислать 20 тыс. русских солдат для подавления мятежа в Америке. Одновременно посланнику Англии в Петербурге было велено добиваться соответствующего соглашения. Но Екатерина, какова бы ни была ее неприязнь к повстанцам, поднявшим мятеж против законного монарха, даже и не собиралась помогать своей сопернице Англии. Просьба Англии была отклонена. Екатерина II ответила, что посылка российских войск в Америку «выходит за пределы возможного». Провал ее дипломатов был чрезвычайно болезненно воспринят Англией. К идее привлечения российских войск, славившихся своими боевыми качествами, возвращались и позднее. «Корпус из 10 тыс. боеспособных русских солдат, – писал в июле 1777 г. главнокомандующий английской армией в Америке, – мог бы гарантировать Великобритании военный успех в предшествующей компании». Англичане так и не дождались. Россия заявит вооруженный нейтралитет, поставив крест на надеждах Англии.[216]

Пушечными салютами и колокольным звоном приветствовала Америка «Декларацию независимости» (4 июля 1776 г.). Конгресс одобрил Декларацию. Вашингтон, объясняя происхождение США, писал (1823): «Заимствовал ли я мои идеи из книг или пришел к ним путем размышлений – не знаю. Я знаю только то, что при написании ее не обращался ни к книгам, ни к брошюрам. Я не считал, что в мои обязанности входило изобретать новые идеи, и я не выразил никаких взглядов, которые уже не были известны». Он руководствовался здравым смыслом и общими смутными идеями колонистов. Что создали американцы – республику, монархию, империю? Янки создавали империю! У. Драйтон из Южной Каролины, прямо и совершенно определенно называл создававшееся в Америке устройство империей: «Всевышний избрал нынешнее поколение, чтобы создать Американскую империю». Ни о каких республиканских устройствах они и не помышляли. Даже республиканец Т. Пейн заявит в «Здравом смысле»: «Даже первое заселение Америки отвечает характеру (нынешней) революции. Римская империя – некогда гордая повелительница мира – первоначально являет собой банду головорезов. Грабежи и хищения принесли ей богатство, а угнетение миллионов людей принесло ей величие. Но Америке никогда не придется стыдиться своего происхождения и способов, благодаря которым она стала империей».[217]

Вчерашние революционеры проявили поразительную готовность обрядить своего лидера в монархическое тряпье. Сенат проголосовал именовать Вашингтона «Его Высочество президент Соединенных Штатов и протектор их прав». Об этом в «Документальной истории США» говорил и сам Вашингтон: «Многие уважаемые лица заговорили о монархической форме правления», а «от мыслей и речей до действий всего лишь только шаг». Мэдисону стоило немалых усилий уговорить коллег ограничиться более скромным титулом – «президент США». Вашингтон в письме к Ноксу признался (1789): «Говорю тебе со всей искренностью (мир, конечно, едва ли поверит этому) – я иду к креслу правителя, обуреваемый чувствами, едва ли отличными от тех, какие испытывает преступник, приближающийся к месту своей казни». Шатобриан не относил Вашингтона к «породе титанов» и признавал, что о том никто не рассказывает легенд, тем не менее, он отдавал ему все же явное предпочтение (в сравнении с Бонапартом). Вот что писал о нем Шатобриан в «Замогильных записках»: «Вашингтон возвышает нацию до независимости и, удалившись на покой, умирает в своей постели, оплакиваемый соотечественниками и почитаемый народами. Бонапарт отнимает у нации независимость: низвергнутый император, он отправляется в изгнание на далекий остров, и устрашенная земля почитает сам океан недостаточно надежным тюремщиком. Он умирает; новость эта, запечатленная на воротах дворца, перед которым глашатаи завоевателя столько раз возвещали о смерти других людей, не останавливает и не удивляет прохожих: о чем им скорбеть? Республика Вашингтона живет; империя Наполеона рухнула. Вашингтон и Бонапарт вышли из лона демократии: оба дети свободы, но первый остался ей верен, второй же ее предал». На наш взгляд, Вашингтон и Бонапарт в равной мере далеки от идеалов демократии.[218]

Декларация независимости

У Вашингтона порой чувствовались пробелы в знаниях. До конца своих дней он писал с орфографическими ошибками. Второй президент США Дж. Адамс вынужден признать: «Что Вашингтон не был ученым, ясно, что он был слишком невежественен, неучен и неначитан для своего положения, также не нуждается в доказательстве». Его секретарь А. Гамильтон презирал умственные способности шефа. Но не будем излишне строгими к пробелам в культуре и грамотности первого президента страны. Ведь с годами первый президент, подобно египетской мумии, даже приобретает некую археологическую ценность. Все это ничуть не помешало американцам создать величественный миф об «Отце Страны»… Будущий первый президент США занял место в истории, которое сравнивали только с божественным. Г. Видал говорил о нем, что он с 43 лет «не только играл роль американского Бога, но этим Богом был».

Американское государство испытало на себе большое, серьезное воздействие масонов. Масонство было завезено в Америку колонистами из Англии. Вот что писал об этом известный журнал «Лайф» (февраль 1957 г.): «В 1717 году четыре Лондонских ложи, составившихся из этих большей частью масонов (каменщиков), образовали Большую Ложу Англии. После религиозных неурядиц того времени много англичан нашли себе утешение под эмблемой циркуля, треугольника, нивелира, под управлением самого Бога, как Великого Архитектора. И куда ни приходили бы англичане, всюду основывали масонские ложи, в которые входили уже тогда в Европе Фридрих Великий, Вольтер, Моцарт». Эти тайные организации вызывали подозрения не только у власти, но и у низов. В Лондоне процессии масонов встречались градом камней трудящихся. Масонов не признала и католическая церковь. Папа Римский Климент XII предал масонство анафеме (1739 г.), резонно заметив: «Если бы они не хотели делать зло, то не боялись бы света». Американские президенты и олигархи ответили на это политикой преследований и ненависти по отношению к католикам. В этой стране масонство прочно обосновалось примерно с 1730 г. Вашингтон был активнейшим масоном. Он лично утвердил создание лагерной ложи в Долине Форж при содействии французского генерала Лафайета. По утверждению неплохо информированного журнала «Лайф», ныне число масонов в США «вдвое большее, чем во всем остальном свете».[219]

Джордж Вашингтон в масонской ложе (с картины XIX в.)

Демократия чуть не погубила Соединенные Штаты: начались распри по поводу границ между штатами, разгорелась торговая война, росла безработица, экономика пришла в упадок, многие попали в долговую кабалу. В 1786 г. вспыхнуло восстание отчаявшихся крестьян под предводительством фермера Д. Шейса. Гамильтон писал в «Федералисте»: «Не будь капитан Шейс отчаянным должником, очень сомнительно, чтобы провинция Массачусетс была ввергнута в гражданскую войну». Страна погрузилась в анархию, известную как «конфедеративное безобразие». Отчаяние охватило американцев. Иные хотели провозгласить королем США Генриха, брата Фридриха Великого. Тогда в Филадельфии собрались «отцы-разработчики» Конституции США. Главную роль играли Вашингтон, Мэдисон и Франклин (1787). 2 июля 1788 г. она вступила в силу, повлияв на создание «Декларации прав человека и гражданина» в годы Французской революции. В дальнейшем вся политическая история Соединенных Штатов Америки будет проходить под знаком незатихающей борьбы, как пишет В. Л. Паррингтон, «между идеалами «Декларации независимости», в которой провозглашались главным образом права человека, и положениями американской конституции, призванной служить узкопрактическим целям защиты прав собственности».[220]

Роль конституции в судьбах любой страны велика. Стоит чуть подробнее остановиться на документе. Обратимся к книге американского историка Ч. Бирда «К экономической интерпретации Конституции США» (1913). Тогда прогрессивная Америка (как и Россия ныне) вела войну не на жизнь, а насмерть с монополистами, всевозможными «разбойными баронами», погрязшими во взятках чиновниками и т. д. Тезис Бирда прост и понятен. Он утверждал, что конституция США была порождена и принята теми людьми, чьи финансовые интересы связаны с нею теснейшими узами. Попросту говоря, важнейший политический документ Америки составлен плутократами. Абсолютное большинство американцев (3/4 взрослых мужчин) лишены права избирать делегатов. В верхнюю палату парламента (сенат) попадали лишь обладатели крупных капиталов. Большинство населения оказалось выключено из процесса ратификации документа. Конституция была ратифицирована не более чем 1/6 частью белых граждан Америки. Никто не смог опровергнуть тезисы Ч. Бирда, называвшего сей документ заговором и консервативной контрреволюцией. Один из отцов-основателей США П. Генри отказался присоединиться к делегатам, собравшимся в Филадельфии (1787): «Это конституционное совещание дурно пахнет». Генри был абсолютно прав, если учесть, что эта конституция была принята, по сути дела, всего-то пятью процентами населения тогдашних Соединенных Штатов.[221]

Известны попытки прямого подкупа членов конгресса в пользу принятия государственного долга (членам конгресса предлагали по 1000 гиней). Все это похоже на обычное жульничество. Джефферсон дал такую оценку конституции и системе: «Финансовая система Гамильтона… преследовала две главные цели. Во-первых, она являлась головоломкой, задачей которой было не допустить того, чтобы народ смог разобраться в ней и тем более проконтролировать е последствия. Во-вторых, в е лице создана была машина прямого подкупа законодательного собрания страны. Нужно признать с сожалением, что действовала эта машина довольно эффективно». Схожие группы плутократов действуют в парламенте России. Мэдисон называл эти действия американского правительства «общественной грабиловкой», где самыми заядлыми спекулянтами и обманщиками выступили президентские структуры (исполнительная власть) и конгресс (власть законодательная). Отдуваться пришлось народу. Джефферсон утверждал, что за Конституцию голосовали не представители американского народа. Они не имели ничего общего с массой населения страны. Все сливки от перемен снимали богачи. В результате их махинаций банки и представители высшей власти выкачивали чудовищные суммы у средних и бедных слоев. Наибольший урон при этом понесли представители трудовой и деловой Америки – фермеры, купцы, ремесленники, производители, тогда как денежная аристократия сказочно обогатилась.[222]

Даже апологеты конституции не могут отрицать, что она сочинена небольшой группой лиц, крупных собственников по преимуществу. Делегатов на решающие форумы избирали легислатуры, а те в свою очередь уже принимали статьи документа. Народ остался за стенами собраний и конгрессов. Из конституции США на каждом шагу торчат «зубы дракона», указывая на ее консервативный характер. Три четверти взрослых мужчин страны, имевших право голоса, не смогли принять участие в выборах делегатов Конституционного собрания. Разве это свидетельствует в пользу демократии? Народ США не был допущен к прямому избранию всех ветвей власти (кроме Палаты представителей конгресса). Сенаторов США до 1913 г. выбирали выборщики, а члены Верховного Суда назначаются президентом пожизненно. Народу Америки вообще долгое время не решались доверить выборы президента.[223] В социальном плане конституция США была архиреакционной, не гарантируя прав народу Америки – имущественный ценз в стране был ликвидирован к концу XIX в., а женщины получили избирательные права только в начале XX в. Правда, в 1789 г. принят «Билль о правах» – 10 поправок к Конституции США, включавший неотчуждаемые права личности. Сегодня лишь 47 процентов взрослых американцев имеют представление о том, что представляет собой указанный «Билль о правах» американцев. Напомним слова Э. Берка. Сторонник британской модели государственности, англичанин был достаточно опытен и умен, чтобы не пытаться узреть в ней универсальный образец. «Когда я хвалю британскую конституцию и высказываю пожелание, чтобы ее хорошо изучили, я вовсе не имею в виду то, что ее внешняя форма или фактическое устройство должны стать образцом, который вы или какой-либо другой народ рабски копировали бы. Я хочу лишь рекомендовать принципы, на которых она основана».[224]

Только продажные и невежественные политики могли взять конституцию США за основу российских законов и порядков. Глава Комитета по безопасности Государственной думы РФ В. И. Илюхин в книге «Нация, государство, безопасность» отмечал, что после возвращения Б. Ельцина из США, где тот был с секретарем конституционной комиссии О. Румянцевым, в России и появился на свет первый вариант Основного Закона (Конституции). Документ слово в слово повторил «Декларацию независимости» США. Даже должность госсекретаря, придуманная специально для Г. Бурбулиса и не предусмотренная Конституцией, скопирована с административного устройства США. В. И. Илюхин пишет: «Новые революционеры перепутали время и место действия, решив, что Россия 1991 г. то же самое, что Северная Америка второй половины XVIII века. Такая историко-географическая аберрация допустима в литературно-философских утопиях, но ничего хорошего не сулит в прямом политическом действии и законотворчестве».[225]

В ходе войны собственность хлынула туда, где ее ранее отродясь не бывало, а «маленькие ручейки превратились в выходящие из берегов реки». Эта собственность создавалась путем грабежа старых аристократов и состоятельных людей. Иначе говоря, произошел новый великий передел. Русским надо бы знать, что американская революция в действительности – величайшее ограбление века! Янки точно так же ограбили своих богатеев, как и русские бедняки и люмпены. Повсюду в колониях видны были не только признаки успеха, но знак беды и катастрофы. Одно из писем гласит: «Вы не имеете ни малейшего понятия о страданиях тех, кто из богатства был низвергнут в самую настоящую нищету». П. Уэбстер из Филадельфии писал о «самых пагубных пертурбациях в сфере собственности», о «многих тысячах порушенных судеб». И наоборот: «те, у кого едва ли было что за душой, теперь имеют деньги». Кто был ничем, тот стал вдруг всем (как и в России после 1917 и 1991 гг.). «Те, кто пять лет назад были «ничтожными людьми», – писал С. Кервен, – теперь в результате странного переворота оказались почти единственными, кто обладает властью, богатством и влиянием». Их в Америке называли тогда «новомодными джентльменами» («новыми американцами»). Не стоит идеализировать «романтиков Запада», героев Американской революции. О тех годах с документальной точностью говорит роман Г. Видала «Вице-президент Бэрр». Читая книгу, мы видим в США истинное лицо «героев»: невежественного президента, у которого проваливаются все его начинания от фермерства до изобретательства; его речь косноязычна, а его письма в парламент изобилуют грамматическими и орфографическими ошибками; корыстолюбивых членов правительства; делегатов Континентального конгресса, больше думающих о спекуляции валютой, чем об интересах народа и армии; политиков, бывших когда-то друзьями и союзниками, а в итоге люто возненавидивших друг друга, готовых к драке (вице-президент А. Бэрр убьет на дуэли генерала А. Гамильтона) и т. д. и т. п. Читая эту злую и честную книгу, глубже понимаем реальный, не выдуманный мир тогдашней, да и нынешней политической и культурной жизни Америки. В горькой иронии автора немало правды. Вот что сообщает нам Бэрр о нравах досточтимых янки: «Подлинная моя задача состояла в том, чтобы прекратить грабеж гражданского населения. Мародерство стало основным занятием не только солдат, но и офицеров. В общем-то, мародерствовала половина населения Вес-тчестера. Тех, кто грабил тори и англичан, называли «живодерами». Тех, кто грабил нас, называли «ковбоями»… Магдуггал метал громы и молнии по поводу ведения – или, скорее, неведения – войны. – Ох, уж этот конгресс! – Он говорил с заметным шотландским акцентом. – И откуда только понабрали таких мерзавцев! Этого мнения придерживалась вся армия. Все знали, что те немногие делегаты, которые утруждали себя присутствием на заседаниях Континентального конгресса, больше думали о спекуляции валютой, чем об интересах армии…» Политики в глазах армии выглядели просто гнусно. Своеобразным приговором войне и лидерам служат слова генерала Ли: «Считают, что во всем виноваты политики. Каждый вечер мы пили за то, чтобы поскорее закончить войну и вздернуть политиков, всех политиков».[226]

Капитуляция англичан в Йорктауне

В конституции США были некоторые здравые начала. С принятием конституции прерогативой центрального правительства стало взимание пошлин и налогов, забота об обороне США, регулирование торговли с другими иностранными государствами и между штатами, чеканка монеты и определение ее стоимости, управление транспортом, почтой и т. п. Конечно же, такого рода политика не могла понравиться всем элитам и многим руководителям. Вскоре, к 1814 г., между частями Союза стали проявляться острые противоречия. Возникла угроза выхода ряда штатов из состава Союза. Что лежало в основе противоборства сторон? Разумеется, чисто корыстные интересы кучки знати в лице крупных чиновников и многих местных плантаторов.

После революции правительство США оказалось в тисках огромного национального долга. Надо было где-то найти деньги. А. Гамильтон, «мессия американской буржуазии», предложил осуществить массовую распродажу западных земель. Конгресс постановил пускать земли в оборот огромными кусками в 640 акров по два доллара за акр. Эта политика была рассчитана на привлечение к продаже земли спекулянтов. Ведь у простых земледельцев денег не было. Ситуация и тут в чем-то схожа с нашей, российской. Сразу же вынырнули акулы демократии, коих фермеры Америки называли «пиратами». Большинство поселенцев считало, что освоение, культивирование земли является заботой человека труда, земледельца. Они видели в этом дело божеское и патриотическое. Трудовая Америка тогда проявила себя молодцом, убрав юридические «филькины грамоты», приходившие из центра, и положив начало скваттерству, самовольному захвату земель, т. е. «черному переделу». Хотя при этом аграрные законы, как и права индейцев, игнорировались. Экспедиция полковника Гармера, отправленная, чтобы изгнать с мест пионеров, вынуждена убраться восвояси.

Александр Гамильтон

Б. Гиббард в «Истории аграрной политики США» писал, что тут и проявился настоящий дух народного сопротивления и суверенитета. Пионеры считали, что единственная подлинная стоимость земли – это стоимость циклопического труда, вложенного в нее самим фермером. В романе Купера «Пионеры» один из героев, Буш, восклицает: «Я такой же полноправный собственник земли, на которой стою, как любой губернатор в Штатах! Где есть такой закон или право, по которым один будет владеть участком, городом или, может быть, целым графством, а другой – выпрашивать из милости землю, чтобы вырыть себе могилу? Это противно природе… Воздух, вода и земля даны свободно в дар человеку, и никто не властен делить их по кусочкам. Человек должен пить и дышать, и ходить, а потому у каждого есть право на свою долю земли». Переселенцы стремились занять свободные земли, обретя собственность и права. Сюда массами устремлялись крестьяне из Европы. Фермерская, рабочая цивилизация вступала в острые противоречия с рабовладельцами, чиновными политиками, спекулянтами и торгашами. Они видели совершенно в различном свете и будущее колоний. Так, некий Дж. Куинси, «великий демократ» и член Палаты представителей Массачусетса, в ужасе восклицал: «Давайте заглянем вперед и представим, что вдобавок к этой массе людей все население замиссисипского края будет представлено в обеих законодательных палатах и примется издавать законы, распоряжаться нашими правами и решать нашу судьбу». Он же выразил надежду, что господа парламентарии все же «не будут такими идиотами». Богачей пугало уже тогда, что в результате обретения экономической независимости люди труда начнут иначе мыслить. Как сказал в ходе дебатов в законодательном собрании Виргинии один такой «друг народа»: «Не роста населения на Западе следует бояться этому джентльмену, а силы, которые придают этим переселенцам легкие ветры гор и уклад жизни на Западе. Они перерождаются, сэр. Они быстро становятся трудящимися политиками, а разница между разглагольствующим политиком и трудящимся огромна». Вспомним и слова Герцена: «Но Россия расширяется по другому закону, чем Америка; оттого, что она не колония, не наплыв, не нашествие, а самобытный мир, идущий во все стороны, но крепко сидящий на своей собственной земле. Соединенные Штаты, как лавина, оторванная от своей горы, прут перед собою все; каждый шаг, приобретенный ими, – шаг, потерянный индейцами».[227] Россия же старается сохранить себя.

В Америке произошло коллективное восстание масс. Те воспрепятствовали хитроумным планам спекулянтов. В 1828 г. комиссия конгресса по общественным землям высказалась за узаконение самовольно захваченных колонистами земель, заявив, что «бороться с поселением на общественных землях невозможно». Хотя в администрацию президента шли жалобы местных «акул»: как же так, с санкции президента эти участки назначены в продажу, а народ плюет на решение властей, осуществляя прямое надругательство над законами США. Народ прибегнул к единственному голосу, который понимает власть, – к силе оружия. Вот что доносили военному министру США в 1830 г. о состоянии дел на передовом крае поселений: «Фермеры решили, что, поскольку конгресс отказался дать им право преимущественной покупки по минимальной цене, они завоюют это право силой оружия». Такого рода демократия и сделала Америку сильной и великой державой! В борьбе с земельными спекулянтами и правительственными чиновниками зародились и знаменитые суды Линча. Самым скромным наказанием для спекулянта и вора там было наказание плетьми, погружение зимой в прорубь, обмазывание дегтем, вываляв в перьях. Господ спекулянтов и бандитов, тех, кого в России зовут «посредниками», просто вешали. Отлично! Вот бы и с нашими поступать так.[228]

Демократия тех времен сурова, справедлива, жестока, неотвратима. В Филадельфии в 1777 г. трудящиеся, сорганизовавшись, похватали крупных спекулянтов и бросили их в тюрьму. «В наших руках оружие и мы умеем им пользоваться, – гордо заявили они. – Мы приложим все усилия, чтобы освободить город от нелояльных, враждебных и хищных членов общества, какими бы ни были их звания и положение». В Бостоне появились листовки, призывавшие граждан избавиться от купцов-монополистов, взвинчивающих цены, от спекулянтов, что подобно раковой опухоли разъедают тело нации. Все они сторонники Даниэля Шейса, Джона Брауна и Ната Тернера. Их героическое восстание 1831 г. ставило целью «сделать первых последними, а последних первыми».[229] Общины страны работали скорее по военным, чем по гражданским законам. Никакой волокиты. Должностных лиц избирали сроком на несколько месяцев. В любое время двумя третями голосов общины их могли освободить от занимаемой должности. Судили сурово: за попытку убийства товарища по экспедиции наказывали изгнанием, при возвращении изгнанника его ожидала смерть. Признание виновным в убийстве означало бы немедленную смертную казнь. Трудовое большинство было само Законом и могло менять конституцию и законы. Считали по головам, а не по кошелькам. Власть в расчет не принималась. Главным было: а что ты сам представляешь из себя как товарищ и человек. Все ключевые вопросы жизни переселенцы решали также сами: выделяли земли под школу, вершили правосудие, сообща боролись против спекулянтов. Если на ферму поселенца кто-то претендовал не по праву, могли избить и вышвырнуть из округи. Народ питал недоверие к магистратам и к власть предержащим. Паррингтон отмечал, что со времен революции проявилась тенденция к максимальному усилению судебной и исполнительной власти, а также ко всемерному усилению власти законодательной, к установлению контроля над правителями со стороны демократических органов. Народ не особо доверял своим правителям.

Когда появился рэкет, включая бандитов в форме, народ справился и с ними. Рэкет в США, как в России, почти легально существовал и в верхних эшелонах власти – в правительственных и парламентских, в милицейских структурах. Известна история с шерифом Г. Пламмером, чьи агенты грабили золотые караваны в Монтане. Он действовал под прикрытием закона. От рук его бандитов пало 102 человека, помимо тех, чьи останки так и не были найдены. На их стороне выступали и федеральные власти вкупе с неправедным и подслеповатым законом. Порой даже самые высшие служители Фемиды оказывались замешаны в аферах! Некий гангстер заявил членам комитета Сената: «Сегодня кругом рэкет. Каждый занимается рэкетом на свой лад. Фондовая биржа – это тоже рэкет». Чтобы хоть как-то воспрепятствовать этому, в США стали создаваться комитеты бдительности и заявочные клубы. Дело решали просто и быстро. Со всей округи собирали старателей. Функцию судьи мог исполнить, скажем, медик, общественным обвинителем выступал кузнец, а в роли присяжных были все присутствующие. Троном правосудия служил фургон переселенца. Несмотря на попытки верховных покровителей защитить негодяев, бандитов вешали. Так должна действовать демократия!.[230]

Основу реальной демократии, что на заре XIX в. придала, на наш взгляд, крепость и силу трудовой и творческой Америке, составляли не выпускники вузов и не холеные джентльмены с лощеными физиономиями. Это были пионеры-трудяги, простолюдины лесной глуши, которые уже в силу их жизни и философии на практике осуществляли принцип верховенства народной воли. Все или почти все, что есть по сей день здорового и подлинно великого в нынешней Америке, шло и идет от них. Среди переселенцев было два типа граждан: тип фермера-труженика, рабочего, изобретателя, учителя и т. д., и другой тип – воротилы, мошенники, болтуны-политики, авантюристы. Первые желали зарабатывать на жизнь нелегким личным трудом. Вторые искали случая, чтобы путем убийств, грабежей, махинаций, подлости, составить состояние. К первым принадлежал Эндрю Джексон (1767–1845), ко вторым – Генри Клей (1777–1852). На стороне первого были фермеры-простолюдины и городской пролетариат. На стороне второго – буржуазия и аристократы, почувствовавшие вкус к спекуляциям. Запад был уже тогда весь пропитан духом спекуляции. Даже религиозные общины больше думали о деньгах, нежели о Боге. Один из миссионеров писал в 1818 г.: «Когда я прибыл сюда, к религии здесь относились пренебрежительно. Фаланга оппозиции выстроилась вдоль всей улицы. Для какой же цели они меня пригласили? Для спекуляций. Священник, церковь, школа – все это слова, необходимые для рекламных объявлений о продаже земельных участков». Лихорадка охватила все слои населения (старых и малых). Особо быстро этой психологией заражались слабые и неустойчивые элементы общества. Появились и политики, которые, раздувая пламя неоправданных, порой паразитических ожиданий части народа, стали убеждать американцев в скором обогащении. Каждого обещали сделать Крезом. Среди таких жуликов был и Клей, заурядный мерзавец, ставший идеологом этой волчьей стаи спекулянтов.

Америка не могла не ответить на наглый вызов спекулянтов. Выразителем желаний и стал упомянутый Э. Джексон, «первый великий народный руководитель». Он родился в бедной ирландско-шотландской семье. Отец умер еще до его рождения. У семьи не нашлось денег даже на надгробный камень родителю. Не для того он уехал в Америку, чтобы и здесь поклоняться господам. Знание юриспруденции позволило заняться политикой. Его избрали в сенат, затем он стал членом Верховного суда штата. Все отмечали его железную волю, целеустремленность. Эти качества очень помогли ему после того, как в результате кризиса 1795 г. он разорился, потеряв большую часть состояния, дом и рабов. В 1822 г. он впервые выставил свою кандидатуру на президентских выборах, хотя для его мировоззрения было характерно отсутствие какой-либо четко сформулированной концепции государства. Важно, однако, другое: он сумел сохранить старые демократические убеждения, сблизившие его с простым народом. До конца дней он называл себя «старым республиканцем 1798 года». Его любимые выражения: «денежные тузы – капиталисты» и «гидра коррупции». Его победу на президентских выборах 1828 г. сравнивали с землетрясением. Это походило на извержение вулкана. Вулканом стали народные массы. Приход Э. Джексона открыл новую эру. Огромное число людей собралось на инаугурацию. Обозреватели сравнивали огромные толпы почитателей президента с «вторжением варваров» в Рим. Простые люди в грубых одеждах, нечищеной, запыленной обуви пожимали президенту руку, выражая ему свое восхищение. Очевидец вспоминал: «Воцарение Короля Толпы было действительно триумфальным».

В чем причина искреннего уважения простых американцев к Джексону? В нем они видели наследника великой освободительной революции! Ведь он еще юношей сражался за свободу Америки, потеряв в битвах двух братьев. Джексон с детства питал глубокую симпатию к угнетенным и эксплуатируемым. В ходе делового опыта он испытал «глубокое отвращение к капиталистическим организациям Востока США». Он имел основания убедиться, что банки, накручивая проценты на кредиты, по сути дела разоряют деловую и промышленную Америку: «Это было просто невыносимо: видеть, как легко и привольно живущие банкиры Филадельфии и Нью-Йорка имеют все возможности погубить тех, кто трудится в поте лица в Теннесси». Джексон не забывал о своей близости к труженику. Ему обязаны американские рабочие тем, что на заводах и фабриках в 1836 г. был введен 10-часовой рабочий день (тогда трудились по 12–14 часов в день). Самым важным шагом президента стало то, что он железной рукой заставил «южан» выполнить волю союза. Когда один из лидеров южан – глава Южной Каролины Кэлхун – попытался ему перечить, Э. Джексон, глядя ему в глаза, твердо сказал: «Наш Союз должен быть сохранен!» Это фраза стала бессмертной и передавалась из поколения в поколение. Так же со временем будут (со стыдом и проклятиями) вспоминать имена разрушителей другого великого Союза – Советского Союза. Когда Каролина двинулась курсом сепаратизма, президент послал туда войска и военно-морской флот. Повсюду расклеили прокламации, объявляющие изменниками тех, кто решит отсоединиться от Союза путем восстания. Президент твердо заявил, что повесит сепаратистов. И сожалел, что не сделал этого.[231] И мы сожалеем, что этого не сделали!

Когда мы говорим о демократических настроениях и взглядах американцев тех лет, нельзя ни на мгновение забывать о том, насколько все же ограничена и ущербна была демократия. Подтверждением тому было рабство, к слову сказать, нисколько не нарушившее законов их «цивилизации». Европа сказочно разбогатела на работорговле. Такса за рабов была высокой. За одного раба в XVIII в. платили 4 ружья, или 100 патронов, или 100 литров водки, или 12 пачек писчей бумаги. Их перевозили в Америку, как скот, и даже в гораздо более худших условиях. За четыре столетия европейцы вывезли 20 млн. африканцев. При этом в пути умерло 40 млн. человек. США были типичной рабовладельческой страной. Вопрос о рабстве ни разу с 1800 по 1815 гг. не поднимался в Вашингтоне, новой столице США (прежней была Филадельфия). Петиция Филадельфийского общества борьбы с рабством повисла в воздухе. И Север долгое время шел в этом вопросе на поводу у Юга. Это и понятно, если учесть, что вся правящая элита Америки была родом из рабовладельческой Виргинии (хотя одно время так называлась вся территория колоний) – Джефферсон, Вашингтон, Мэдисон, Монро и другие. А вот как рассуждал о черных рабах просвещенный и гуманный Джефферсон: «Мнение, будто они стоят ниже по умственным способностям и воображению, следует высказывать с большой осторожностью. Чтобы сделать общий вывод, необходимо провести много наблюдений даже в тех случаях, когда субъект может подвергаться анатомированию, рассмотрению под микроскопом, тепловому или химическому анализу… Разрешите мне, кроме того, добавить еще одно весьма деликатное обстоятельство: наше окончательное суждение может низвести всю расу людей на более низкую ступень, чем та, на которую творец, возможно, их поставил. К своему стыду, следует сказать, что, хотя в течение ста пятидесяти лет перед нашими глазами прошли расы черных и красных, мы никогда не рассматривали их с точки зрения естественной истории. Я высказываю только как предположение, что черные, независимо от того, были ли они первоначально отдельной расой или время и обстоятельства выделили их, стоят ниже белых по физическому и духовному развитию… Злополучное различие в цвете и, возможно, способностях – значительное препятствие для эмансипации этого народа».[232]

Негры и цветные были второй по очередности группой, которая испытала на себе все «прелести» свободной Америки… Сложившиеся у нас стереотипы о том, что в США якобы были «злые и плохие» южане-рабовладельцы и «честные и благородные» северяне-аболиционисты, не совсем верно отражают действительность. Европа, по словам историка, «почти опустошила свои тюрьмы и бордели», она похищала детей и подростков, чтобы насытить колонии Америки рабами. Дело в том, что доходы табачных плантаторов возросли настолько, что «колония, построенная на дыме», как говаривал Карл I, стала лакомым кусочком для короны. В 1672 г. была образована Королевская Африканская компания, получившая хартию от короля Карла II, официально занявшаяся работорговлей. Вскоре рабство прочно укоренилось повсюду не только в Виргинии, но и в Нью-Йорке. В 1700 г. в городе было больше рабов в процентном отношении, нежели в рабовладельческой колонии Виргиния – 15 процентов населения. В 1732 году в Нью-Йорке на 40 тыс. белых приходилось 7,2 тыс. черных рабов. Историки США отмечают, что рабство было широко распространено как географически, так и демографически. Замечу, что его плодами охотнейшим образом пользовались все экономические и социальные группы – торговцы, фермеры, квакеры и даже священники. Б. Букбиндер пишет: «На Лонг-Айленде… процветающие семьи имели 14 или более рабов, тогда как менее состоятельные белые обходились одним или двумя». Официально в штате Нью-Йорк с рабством покончили в 1827 г. Но следы его заметны буквально на каждом шагу до конца Гражданской войны. Рабов не допускали не только в школы, но и в церкви. Плантаторы считали опасными сборища «черномазых». Понятен тот негативный тон, которым Г. Торо охарактеризовал жителей Нью-Йорка (1843): «Свиньи на здешних улицах – самая респектабельная часть населения».[233]

Что знает читатель о положении негров в США? Вероятно, кое-что из книги «Хижина дяди Тома» американской писательницы Г.Б. Стоу. Г. Бичер Стоу ступила на литературное поприще в 1832 г., написав школьный учебник по географии. Затем следует серия рассказов. После сборника рассказов и очерков («Мэйфлауэр») она всерьез задумалась над сюжетом из жизни негров (1851).

В США были честные и мужественные журналисты и редакторы. Одним из них был Г. Бейли, редактор «Национальной Эры», главного органа пропаганды аболиционистов. Уроженец Юга, он уже в 1839 г. освободил 21 раба, а из шести его сыновей пятеро стали офицерами армии Соединенных Штатов, четверо умерли от ран и болезней, полученных во время несения службы. Он и издал «Хижину дяди Тома». Об этом романе писали: «Миссис Стоу наконец завершила свое великое дело. Мы не помним какого-либо произведения американского писателя, возбудившего более широкий и глубокий интерес». Успех книги был ошеломляющим: менее чем за год книга разошлась в трехстах тысячах экземпляров. Г. Б. Стоу получила 10 тысяч долларов, а идеи аболиционизма обрели множество соратников и друзей. Реальность была более страшной. Приведем отрывок из дневника Токвиля («Путешествие в Америку»). Находясь в Балтиморе (4 ноября 1831 г.), тот однажды увидел негра, которого обуяло безумие… Не станем ничего ни прибавлять, ни убавлять к этой сцене. Токвиль писал: «В Балтиморе живет некий торговец рабами, которого ужасно боится чернокожее население. Негр, о котором я поведу речь, вообразил себе, что этот торговец постоянно, днем и ночью, выхватывает зубами частицы его плоти. Когда мы вошли к нему в камеру, он лежал на полу, завернутый в одеяло, которое стало его единственным одеянием. Глаза его вылезали из орбит, а лицо выражало одновременно страх и ярость. Время от времени от сбрасывал с себя одеяло и кричал: «Уйди, уйди, не приближайся ко мне». То была ужасная сцена. Сей человек был одним из самых красивых негров, каких я только когда-либо видел. Он находился в самом расцвете жизненных сил».[234] И таких трагедий было немало.

Борьба против рабства обострилась. Рабовладельцы громили редакции газет аболиционистов. Трижды разгромив типографию, убили редактора «Обозревателя» Э. П. Лавджоя. Он был близким другом семьи Г. Б. Стоу, которая разделяла идеи аболиционизма. Когда рабам удавалось бежать, писала она, «мы никогда не отворачивались от беженцев и помогали им всем, чем могли». Вопрос взаимоотношений рас встал остро как никогда. Появилась брошюра «Смешанные браки: теория смешения рас в приложении к белому американцу и негру» (1864). На юге страны вопрос решался просто: негра, уличенного в связи с белой женщиной, вешали. Бурную полемику вызвало дело Джона Брауна. Этот мужественный и религиозный человек посвятил жизнь делу борьбы с рабством. «Его великое сердце, – вспоминала его вдова, – страдало от страданий негров». Вместе с ним в борьбе за освобождение негров приняли деятельное участие его сыновья. Они с оружием в руках сражались за свободу людей иной расы, иного цвета кожи. В 1856 г. капитан Браун устроил канзасскую резню, перерезав горло пятерым рабовладельцам. Сыновей убили, а его, израненного, захватили рабовладельцы. Суд был коротким. Героя приговорили к повешению. Против приговора выступил писатель В. Гюго: «Берегитесь, чтобы убийство Брауна не было с точки зрения политической непоправимою ошибкою, которая пошатнет американскую демократию». Он требовал помиловать борца за свободу народов, говоря южанам, что это убийство «есть нечто более ужасное, чем убийство Авеля Каином, – именно – убийство, Спартака Вашингтоном». Но к виселице отца Брауна поведет актер Уильям Бут, который впоследствии приобрел громкую известность как убийца Авраама Линкольна. Так причудливо порой завязывает старушка Клио, история свои остросюжетные узелки.

Гарриет Бичер-Стоу в год первого издания «Хижины дяди Тома»

Знаменательно, что и гуманист Г. Торо оправдал тогда теракты Брауна как «публично практикуемую гуманность». Он даже уравнял его с Христом, когда того повесили: «Около 1800 лет назад был распят Христос; вероятно, сегодня утром был повешен капитан Браун. Это суть два конца одной цепи, связанные между собой. Джон Браун был избран Богом и послан, чтобы стать освободителем тех, кто был в оковах, призван, чтобы стать избавителем для четырех миллионов человек, и послушно, как Христос, он взял свою жизнь и отдал ее за собратьев. Однако так же и в казни Христа, убить можно было только его тело. Теперь он еще живее, чем прежде. Он достиг бессмертия».

Аукцион по продаже имущества и рабов в одном из городов американского Юга. С гравюры XIX в.

В Брауне многие американцы увидели нового Кромвеля, создающего с мечом и Библией в руках государство справедливости. Его даже объявили национальным героем во время Гражданской войны Севера против Юга.[235] Тем более нас потрясает фарисейство нынешних янки, которые осуждают русских за их отчаянную битву против рабовладельцев Юга (чеченцев).

В жизни все сложнее и серьезнее. Ведь если говорить о споре Севера и Юга, надо говорить о двух различных типах культур. Конфликты и противоречия были ясно обозначены в книге Х. Хелпера «Надвигающийся кризис» (1857). Хелпер, южанин из Северной Каролины, был последователем Т. Пейна. Он хорошо знал жизнь и все проблемы Юга. Он провел тщательное исследование экономики страны и вынес сокрушительный приговор рабовладельческому Югу. Книга потрясла южан. Многие из них даже не осмелились взять ее в руки. Северяне же, готовясь к тяжкой битве, поняли ее идейную и идеологическую значимость. Были собраны деньги, и книгу распечатали невиданным тиражом – 100 тысяч экземпляров. В книге речь шла о том, что южане – ничто без помощи Севера. Какую бы сферу человеческой деятельности вы не взяли, писал автор, везде жители Юга уступают гражданам Севера. Они вынуждены обращаться к Северу буквально за всем, за любым предметом массового потребления или украшения: от спичек и колодок для сапог до хлопкобумажных фабрик, пароходов, машин, библий, книг, учебников, наглядных пособий, картин, лекарств, модных одежд и очков. На Юге отсутствует иностранная торговля, нет хороших артистов, нет ничего… Всюду отмечены признаки упадка, инерции, ветхости, запустения, даже дикости. Идеология рабовладельцев приучает их взирать с презрением на любой новый прогрессивный принцип. На Юге, писал Хелпер, нет культуры, отсутствует умственная свобода, читатели, серьезная духовная активность. Южане полны тщеславия, самомнения и дикости.[236]

Гражданская война Севера против Юга (1861–1865) явилась важнейшим этапом американской истории. Эту войну называют Второй американской революцией. США вступили в нее рабовладельческой республикой, а вышли (после ее успешного завершения) «страной свободы». В основе конфликта лежали вопросы политэкономического и социоэтнического характера. Задачей северян не было освобождение негров. Поэтому свобода не могла прийти легко и просто, как в рассказе М. Горама «Большой Джон Освободитель». Стоило слуге-негру, которого белый хозяин решил как-то вздернуть за некую провинность, уговорить одного из его приятелей трижды чиркнуть спичкой над петлей, приготовленной для него, и трижды произнести страшные заклинания, как его хозяин тут же испугался и сразу отпустил всех рабов на волю. Когда 20 декабря 1860 г. конвент штата Южная Каролина объявил о выходе из Союза (к нему присоединились 10 южных штатов), вспыхнула война. Война была безумием для тех и для других. Экономика взяла верх над общенациональными интересами. Южане стояли на позициях средневековья. Скажем, вот что заявил вице-президент Конфедерации Юга: «…В основу нового союзного правительства положена та великая истина, что рабство является естественным и нормальным состоянием негров», «возникшее правительство – первое правительство в истории мира, которое покоится на этой физической и нравственной истине!» Эта «истина» дикаря и бандита, разумеется, не имела ничего общего с положением передовой нации.[237]

Всякий раз, когда речь идет о серьезном столкновении сторон, надо принимать во внимание всю совокупность фактов и факторов. В борьбе Севера против Юга на стороне первого были многие важнейшие компоненты. Так, Север безусловно был населеннее и богаче Юга. Согласно переписи населения 1860 г., почти две трети населения страны было представлено северянами. Перевес Севера оказался существен и в области имущества: из 16 млн. долларов движимого и недвижимого имущества страны около 11 млн. долларов приходилось на долю северян. Добавим сюда 1000 млн. акров свободных казенных земель на севере и западе, которыми Север мог в случае необходимости расплатиться со своими волонтерами. Стоило только честно и непредвзято сравнить эти цифры – и итог борьбы сторон становился ясен.

Столкновение между соотечественниками у всех обычно вызывает страх. Янки с дрожью в сердце читали строки У. Уитмена из пророческого стихотворения «Песнь о себе!» (1855):

Северян к победе над рабовладельцами-южанами привел Авраам Линкольн. Он стал символом лучшей части Америки. В нем соединилась и воплотилась наиболее толковая и прогрессивная часть федеральной общины. Первый президент страны, прошедший путь от простого фермера до главы государства. Отец пытался отлучить его от образования. Ведь сам он никогда не учился, не умел читать и писать и побаивался учебы. Вот что об этом говорил сам будущий президент. Отец пытался ему внушить: «Думаю, что ты валяешь дурака с образованием. Я пытался остановить тебя, но ты вбил себе в голову эту дурацкую фантазию, и она застряла в ней. Вот я не учился грамоте, но дела у меня идут лучше, чем если бы я имел образование».[239] Но как раз невежество и подрывало все начинания отца. Лишь мачеха Авраама, Сара, защищала права отрока читать и учиться в свободное время. Хотя книжный багаж юноши был вначале довольно скуден: Библия, Бернс, «Басни Эзопа», «Робинзон Крузо», «Жизнь Генри Клея».

В политике А. Линкольн взял курс на партию вигов. В дальнейшем северные виги составят Республиканскую партию, тогда как южные примкнут к «демократам». Одной из самых ярких его речей стала двухчасовая речь 1839 г., на которой он показал всю лживость и вороватость американских «демократов». Он перечислил крупных чиновников, почтенных членов демократической партии, которые фантастически обогатились за счет воровства из казны. «Посмотрите на Свартаута, который украл миллион двести тысяч долларов, – говорил он, – на Прайса, укравшего семьдесят пять тысяч долларов, на Гарриса, похитившего сто девять тысяч долларов». Все эти господа и многие другие преспокойно «удрали с этими деньгами, принадлежащими народу, кто в Техас, кто в Европу». Какой вдохновляющий и светлый пример для наших отечественных демократов – понятно, почему они учатся у американской демократии и преклоняются перед ней! Линкольн с тех пор воспитал в себе стойкое презрение к «демократии» воров и произнес твердую клятву, обращенную к американскому народу: «Перед лицом Бога и людей я клянусь всегда оставаться верным делу справедливости, как я его понимаю, во имя моей родины – страны свободы, страны, которую я люблю».[240] Такой тип президентства крайне желателен и для России.

Успешная борьба за единство страны, ее будущее возможны лишь в том случае, если лидером страны станет выдающийся человек и патриот. Такой яркой личностью, обладающей железной волей, чувством ответственности и умом был Авраам Линкольн. Его простота, скромность и доступность поражали многих. Он готов был принять в кабинете всех, простых и знатных, и в любое время. Следует добавить, что в США слово «политик» традиционно считается бранным словом. Иные даже добавляют сюда эпитет «грязный». Совсем иной, более достойный смысл американцы вкладывают в слова «государственный деятель». В чем разница между этими понятиями? «Политик» в глазах американцев – это отъявленный прохвост, более всего обеспокоенный своими узкими и корыстными интересами. Заполучив в правительстве или администрации президента тот или иной важный пост, он сразу же начинает обогащаться. Государственный же деятель, напротив, – не на словах, а на деле служит стране и народу, способствуя росту их благосостояния, безопасности, мощи. Между этими двумя типами лежит пропасть!

В те времена и Америка разделилась на два резко полярных, непримиримых лагеря. С одной стороны, стояли республиканцы Линкольна, последовательно и горячо выступавшие за истинную свободу, за отмену рабства, за торжество справедливости (разумеется, в буржуазном смысле слова). С другой – демократы, или самая дикая и оголтелая часть рабовладельцев и реакционеров (видимо, не случайно в прогрессивной печати за ними закрепилось прозвище «медянки», т. е. ядовитые гадюки). К чести большинства американского народа, что он не захотел иметь во главе страны демократа. Во время повторных выборов, как известно, победил Эйб. После завершения избирательной кампании республиканцы говорили: «Избранием Линкольна… народ решил, что нация будет жить, а рабство умрет». Будем надеяться, что вскоре во главе такой могущественной страны как США окажется президент-республиканец (что и произошло).

Авраам Линкольн

Победа президента-демократа в США означала бы трагедию не только для негров, но и катастрофу для страны. Курс демократов был губителен для будущего. Журнал «Современник» в России писал следующее: «Торжество Линкольна равносильно заявлению американского народа, что он, несмотря на все тягости войны, готов принести всевозможные жертвы имуществом и кровью своею для сохранения нераздельности национального союза и для совершенного уничтожения невольничества, корня восстания и всего зла». Кстати, и в США избирательную кампанию «демократа», кандидата в президенты Макклеллана финансировали еврейские банкиры (Ротшильд, штаб-квартира которого была в Париже). Для выполнения миссии Ротшильд даже направил в США специального агента – Бельмона. В дальнейшем и путь кандидатов-демократов и близких к ним лиц (в России), как увидим, лежит через США. Линкольн оказался куда более крепким орешком для демократов-рабовладельцев и их зарубежных сторонников.[241]

Как известно, попытка южан отколоть от страны 11 штатов в ходе войны (1861–1865) стоила американскому народу 600 тыс. убитых и миллионы раненых. При этом резко замедлился рост производства (до 2 процентов в год), страна понесла огромные материальные потери. На 13 процентов уменьшилась производительность труда. Радикальным республиканцам не оставалось ничего как прибегнуть к «якобинским методам»… Их армии победоносно прошли по восставшим штатам рабовладельческого Юга. Генерал Шерман в 1864 г. совершил свой знаменитый «марш к морю», в тыл мятежников… Он взял Атланту, гнездо южан, а федеральный флот Фаррагута разгромил их военно-морские силы в бухте Мобил. Замечу и напомню горе-политикам России: в регионах с расистско-сепаратистскими устремлениями правительство Севера фактически ввело военно-политическую диктатуру! Сохранение единства Америки и разгром сепаратистов заложили мощный фундамент будущего величия страны. Американцы не только смогли уничтожить рабство, но сумели-таки не допустить распада союза.

В гражданских войнах не бывает ангелов… Скажем, один южный «партизан», Николс из Миссури, был расстрелян за то, что имел обыкновение насыпать порох в уши попавшим к нему в плен северянам. Затем поджигал порох. Взрыв разносил в клочья головы несчастных пленных. Когда его поймали, у него нашли несколько человеческих ушей. Его тут же расстреляли. Что и говорить, прекрасно, если есть хоть малейшая возможность избежать гражданских войн. Они разделяют страну на два люто ненавидящих друг друга лагеря. Однако для этого стороны должны быть готовы к компромиссу и поступиться частью неправедно нажитых богатств. Увы, безудержная алчность слишком часто лишает власть, богачей и их прихвостней элементарного рассудка. В итоге они теряют все. В Америке отголоски тех давних антипатий нет-нет да пробиваются сквозь скорлупу национального единства. Впрочем, война воочию показала: создавшие невиданную по мощи и волчьей хватке республику люди были, по сути своей, жестоки и беспощадны. На сей счет не должно быть никаких иллюзий.

Известная писательница М. Митчелл, южанка и «покорительница Америки», урожденная СГХара, так описывает в романе «Унесенные ветром» некоторые «подвиги» и нравы своих соотечественников – северян: «Всем было хорошо известно, что творили янки в Миссури, в Кентукки, в Теннесси, в Виргинии. Даже малые ребятишки, дрожа от ненависти и страха, могли бы поведать об ужасах, содеянных янки на покоренных землях. В Атланте уже было полно беженцев из восточных районов Теннесси, и город узнавал из первых рук о перенесенных ими страданиях. Там, как во всех пограничных с Северными штатами областях, сторонники Конфедерации были в меньшинстве, и война обернулась к ним самой страшной своей стороной, ибо сосед доносил на соседа и брат убивал брата. Все беженцы требовали в один голос, чтобы Пенсильванию превратили в пылающий костер, и даже деликатнейшие старые дамы не могли при этом скрыть своего мрачного удовлетворения».[242] В гражданских войнах озверение охватывает всех.

После поражения в войне реакционеры попытались восстановить рабовладение на юге путем введения «черных кодексов». Убиты были тысячи негров в Мемфисе, Чарлстоне и Новом Срлеане. Позже в США делались попытки оправдать все преступления южан-сепаратистов. «Школа клиометристов» (Фогел, Энгерман) попыталась было доказать, что плантационное рабство на 35 процентов производительнее, чем свободные фермерские хозяйства, что среднему рабу доставалось около 90 процентов производимой им прибыли, что каждый раб подвергался наказанию плетьми не более 0,7 раза в год и т. д. Все эти попытки равносильны тому, как если бы кто-либо решил обелить преступников, вызвавших крушение державы и гибель сотен тысяч людей, а то и миллионов во имя накопления кучкой людей чудовищных сверхприбылей.[243]

Что же касается обучения негров, то до окончания войны Севера против Юга об этом речь не шла вообще. Сднако и после освобождения вчерашние рабы не сразу смогли найти себе пристанище и пищу. В 1869 году из 4 миллионов бывших рабов помощь от властей получал лишь один из 200. Первые серьезные попытки дать неграм образование относятся к 1865 г., когда правительство утвердило так называемое «Бюро Фридмена». В его обязанности входила организация школьной системы для негров на Юге. Около 750 учителей и миссионеров отправились инструктировать 75 тысяч негритянских детей и подростков. Негры вынуждены были сами строить первые свои школы (к марту 1869 г. было создано 630 школ). Сразу же с них стали брать плату за обучение. Однако отсутствие у многих из них денег вынуждало их расплачиваться натурой (яйца, цыплята, зайчатина и т. п.). Одним словом, к 1868 г. 40 процентов семей негров платили за обучение своих детей. К тому же и само обучение оставалось для них делом далеко не безопасным. Расисты нередко поджигали школы, разгоняли детей цветных и даже их учителей.[244] Конечно, были достойные люди. В Америке сильны традиции благотворительности. Иные старались сеять семена разума и добра. Как писал русский эмигрант П. А. Тверской, преуспевающий фермер и фабрикант, в США получило распространение массовое пилигримство белых американок из обеспеченных семей Севера в самые захолустья Юга (60-е годы XIX в.). Цель их – обучение негров грамоте. С их помощью налаживалась образовательная и благотворительная помощь в больших городах Америки, битком набитых толпами эмигрантов из разных частей света. Многие из них приезжали на Юг совершенно без знания языка, обремененные детьми.[245]

Президенту Линкольну в годы войны пришлось решать нелегкие финансовые задачи. Финансовое положение Севера было в те годы близким к катастрофическому. Государственный долг составлял 75 млн. долларов (понятно, что тогдашний доллар был совершенно иной наполненности), а в казне оставалось всего лишь 1,7 млн. долларов. Как накормить народ, ведя одновременно жесточайшую войну? Линкольн назначил министром финансов бывшего губернатора и сенатора из Огайо Салмона П. Чейза. Ему должны были помогать по финансовым вопросам законодатели Тадеуш Стивенс, Джустин Морилл, Эмлбридж Сполдинг и Уильям П. Фессендер. У всех у них был небогатый опыт решения острых проблем. Тогда Америку охватил острейший финансовый кризис. Выплаты в звонкой монете прекратились, долги росли, деньги стремительно обесценивались. Чейз предложил стране выпустить ценные бумаги с процентной ставкой в 7–7,3 процента. Однако при этом строго предупреждал всех и вся: «Необходима наибольшая осторожность, чтобы предотвратить превращение этих выпусков в неразменное бумажно-денежное обращение, которое несомненно может явиться наиболее верным средством для обеднения народа и для потери доверия к правительству». Умные банкиры Америки поняли эту истину 130–140 лет тому назад лучше, чем иные деятели в России конца XX в. Но надо было мобилизовать капитал на ясных и четких условиях.

Президент Линкольн зачитывает Акт об отмене рабства

25 февраля 1862 г., день, когда законопроект о выпуске государственного займа принял силу закона, считается важнейшей гранью в истории деловой Америки. Закон постановлял: 1) выпустить на 150 миллионов долларов казначейских билетов США, обладающих законно-платежной силой; 2) выпустить на 500 миллионов облигаций, приносивших 6 процентов прибыли со сроком погашения от 5 до 20 лет; 3) выпустить вкладные свидетельства, приносившие 5 процентов прибыли (в обмен на казначейские билеты США); 4) создать Фонд погашения государственного долга. Заметьте, что речь шла о ситуации чрезвычайной: шла война. Правительство прислушалось к голосу конгресса, а не банкиров-спекулянтов. Д. Дьюи писал: «Схема банковских деятелей не вызывала сочувствия и со стороны лидеров политических партий, которые были проникнуты духом национального суверенитета. На банки они указывали, как на «лихоимцев» и «ростовщиков», «бегание» на Wall Street с целью раздобыть деньги строго осуждалось». Хотя далеко не все тогда одобряли денежную эмиссию. Морилл, к примеру, считал, что если это жесткая военная мера, то она, видимо, даст больше преимуществ врагу: «Я скорее снабдил бы армию китайскими деревянными пушками, чем только бумажными деньгами». Так вот и появились на свет «гринбэки» («зеленые доллары»). Можно понять безвыходность тогдашней ситуации. Не забудьте, что доллар – дитя, появившееся на свет не по доброй воле, а жертва политэкономического аборта! Поэтому массовый выпуск долларов вскоре привел к росту цен на золото и повышению цен на товары. Содержание золотого эквивалента в бумажном долларе сократилось наполовину в 1862–1865 гг. Как это и бывает обычно, основная тяжесть бремени легла на рабочих страны, ремесленников, фермеров, солдат, клерков. Стремясь изыскать какие-то деньги, правительство обложило налогами спиртные напитки, пиво, табак, аукционы, золото, серебро, железные дороги, пароходы, паромы, яхты, банки, страховые компании, а также весь класс чиновников снизу доверху.[246]

Банкиры повели себя так, как они привыкли вести себя везде и всюду, то есть нагло: они явились прямо в Вашингтон и сказали президенту и правительству, что им не нравится то, как те руководят страной (тем же языком пытаются сегодня говорить с президентом в России иные губернаторы-сепаратисты). Поскольку они дают деньги, то президент и правительство должны делать в политике то, что они, банкиры, им порекомендуют. Тут поднялся конгрессмен Келог и сказал, что если капиталисты не принесут денег добровольно, то он выскребет ради нужд страны «последние центы из касс штатов, из касс капиталистов, из касс граждан» и отдаст все эти деньги в распоряжение правительства. Однако не все готовы были доверить капиталы президенту и правительству. Война породила невиданные масштабы спекуляции и коррупции. Торговцы и спекулянты получали баснословные барыши, воруя, поставляя недоброкачественный товар, получая чудовищные взятки за поставки. По указанию Линкольна с помощью тайной агентуры в бизнесе были вскрыты массовые случаи хищений, коррупции и мошенничества. Сотни казалось бы солидных банковских счетов обязаны происхождением торговле строго запрещенными спиртными напитками, медикаментами, стройматериалами, дефицитным сырьем, нарушением блокадных ограничений и т. д. Прибыли делали на чем угодно: на плохом зерне, гнилой материи, картонных подметках сапог. Одним словом, как с убийственной иронией написал английский журнал «Блэквудс магазин»: «Большая война всегда больше создает подлецов, нежели убивает». Чем выше был пост чиновника, тем больше у него имелось соблазнов и возможностей. Какое-то сплошное месиво из правящих высокочинных воров, состоящее из губернаторов, конгрессменов, сенаторов, военных, чиновников администрации. Журналы и газеты писали о том, что в Нью-Йорке отели, рестораны, ювелиры, портнихи перекрыли все рекорды выручки. Ворье бурно прожигало жизнь за границей и дома. По сообщению «Лезлиз уикли», за год импорт бриллиантов достиг просто сумасшедшей суммы – 2 млн. долларов. Крупные тузы застегивали жилеты пуговицами из бриллиантов, золото украшало их жен и кокоток во время приемов и всяческих зрелищ. Покупая свежие персики, их дамы наивно удивлялись: «Мы не чувствуем тягот войны». А в это время шинели, кителя, штаны, обувь солдат, защищавших родину и дело свободы, с первым дождем превращались в лохмотья и расползались. Солдаты недоедали, часть фермеров едва сводили концы с концами. Рабочие фабрик, мастерских, в типографиях, на железных дорогах вкалывали за доллар в день – обычная поденная плата в то время. Рабочий день продолжался по 12–16 часов. Дельцам и высокопоставленным чиновникам до них не было никакого дела. Они отдыхали, устав от спекуляций. Газета «Рипабликан» писала о диких скандалах в банках и министерстве финансов США: «Один из отделов министерства финансов стал домом обогащения и проституции. Члены конгресса устроили своих любовниц на должности секретарей». Чиновники за казенный счет денно и нощно накачивали себя виски. С правительством заключались жульнические договоры на поставки. Чиновники совершенно открыто грабили казну. «Вашингтон никогда не был охвачен такой мерзкой коррупцией, как сейчас».[247] Это был какой-то безумнейший пир во время чумы!

В то же время нет сомнений, что порядки, царившие в южных штатах, являлись данью еще более дикому средневековью. Продолжай Юг и дальше упорствовать, он не смог бы вписаться в современную промышленную систему. Лишь покончив с безумными мыслями об отделении от США и всерьез занявшись экономическим развитием и обустройством этого региона, он обрел истинную свободу и благополучие. К счастью, главная рабочая сила Юга – негры не покинули те земли, но после некоторого перерыва все же вернулись на фабрики и плантации. Сюда же двинулись и многие белые. Возникли профсоюзы. Немалое значение имел и характер политического устройства. В США политик, аристократ-рабовладелец, бюрократ не имели решающего веса, или пользовались довольно ограниченным влиянием в общественной жизни. Большая часть населения страны все же исповедовала иные ценности. В споре с южанами победили не только и не столько северяне, сколь более эффективный и перспективный способ производства, стиль жизни и деятельности, если угодно, иной образ современной цивилизации, более деловой и прогрессивный. Победив, Север сразу же взялся за решительную реконструкцию системы общества. Французский историк Ф. Бродель в труде «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» прямо говорит, что в Америке в XVIII в. и в первой половине XIX в. наблюдался только «второразрядный капитализм», тогда как истинный капитализм «все еще находился в Лондоне, в центре мира».[248]

Война между соотечественниками, конечно же, оставила страшные раны на теле всей страны. Матери оплакивали убитых и замученных детей, погибших от ран и болезней. Чтобы читатель наглядно представил себе ситуацию, в которой пребывали южане после 1865 г., обрисую вкратце обстановку в южных штатах. Происходившее там можно с полным основанием назвать началом контрреволюции (войну 1861—65 гг. называли Второй американской революцией). В южных регионах, несмотря на «демократию», у власти остались старые лисы-политиканы (конфедераты). Они не думали уступать своих, как они считали, законных прав кому бы то ни было. Они желали вернуть плебс в рабские латифундии, где их роды и кланы оставались полновластными хозяевами. Крича на весь мир о свободе и самостоятельности, они втайне стремились к деспотии и варварству. Уже попытки бюро Фридмана (созданной на юге страны организации для распространения образования среди негров) открыть неграм доступ в школы встретили бешеное сопротивление реакции. Прогрессивные организации типа «Союзной Лиги», «Герои Америки», «Братство Линкольна» подверглись ожесточенным атакам южан-рабовладельцев. Что же вызвало их ярость? Не только попытка дать знания освобожденным неграм, но сама мысль о равенстве негров с белыми, о праве осуществить политическую волю в ходе выборов. Для вчерашних владык Юга страны распространение подобных идей казалось кощунством куда более страшным, чем уничтожение той же Атланты или резня и погромы, устраиваемые во время знаменитого марша армий генерала Шермана к морю. В конце концов, это была война, а на войне как на войне. Но когда центр покусился на святая святых их «демократии», на право эксплуатировать и убивать черных (или белых), те встали на дыбы. Головорезы организовали ку-клукс-клан (1865), назвав его «невидимой империей». В течение месяца бандиты приняли свой ритуал, правила, название и приступили к террору. По их примеру на юге США возникли другие отряды убийц и головорезов. Они обзавелись устрашающими кличками типа Драконы, Гидры, Фурии, Титаны, Ночные ястребы, Волки. Ритуалы террористов включали устрашающие ночные рейды, балахоны и факелы.

Разумеется, всякое поражение вызывает у нации (в данном случае мы имеем полное право воспринимать южан США почти как отдельную нацию – со своим укладом, философией, верой и т. д.) глубокие психологические и моральные стрессы, а также желание отомстить обидчику и, возможно, даже добиться реванша. Как мы знаем, у южан месть играет не последнюю роль. Новая жизнь, которую постарались внедрить плутократы Севера, была все же глубоко чужда белым обитателям Юга. Когда же им внушили, что отныне все свободны и нет уже более границ так называемой свободы, наружу выплеснулась дикость и дремучесть. Иных подхлестывало отчаяние. Многие лишились своих домов, родных, близких, знакомого им уклада жизни. Единственный «рациональный» ответ аборигена в таких случаях прост – террор, захват, поджог, убийство, пытка. Юг в те злосчастные и трагические времена представлял жуткую картину. Начались массовые убийства мирных граждан всех национальностей и цвета кожи. Первыми стали убивать негров-собственников, у которых были земля и недвижимость. Заодно под шумок уничтожали и неугодных белых. Банда в Миссисипи призналась в убийстве 116 негров, чьи тела бросили в реку. В Северной Каролине группа ку-клукс-клановцев в ходе 260 акций убила 7, высекла 72 белых, 141 негра. В Южной Каролине в 1870 г. было убито шестеро, 300 подверглись бичеванию. Это был полнейший беспредел.

События, последовавшие после окончания гражданской войны, еще раз воочию продемонстрировали, сколь выборочной оказалась американская демократия. В результате выиграли белые, а негры и цветные получили лишь иллюзию прав и свобод. Так, хотя на Юге негритянское население увеличилось с 4 млн. в 1860 г. до 8 млн. в конце XIX в., их положение ничуть не изменилось по своей сути, лишь оплата труда стала производиться деньгами или частью урожая. Верховный суд отменил «принудительные законы» 1870–1871 гг. о конституционных правах всех граждан. В 1883 г. был объявлен не соответствующим конституции закон 1875 г., обеспечивавший неграм равные с белыми права в отелях, театрах и других публичных местах. Как отмечают историки, негритянские дети вынуждены были посещать и особые школы. Но даже там, где негры составляли большинство населения, таковых школ оказалось немного. Смешанные браки запрещались. В 1881 г. в Теннесси был принят закон Джима Кроу, по которому негров обязали ездить в отдельных вагонах или купэ. Подобные законы широко распространились повсюду на Юге. С 1883-го по 1903 год произошло около 2 тыс. случаев судов Линча. Только за 1892 г. линчеванию подверглось 235 негров. Таковы были «плоды свободы».[249]

Сотрудникам федеральных служб приходилось жить на Юге в условиях, близких к боевым. Один из федеральных агентов вспоминал, как вынужден был в Теннесси месяцами спать, держа в одной руке револьвер, в другой – заряженную двустволку, а под подушкой – топор. Особую ненависть местные головорезы испытывали к членам отрядов негритянской милиции. Имена их лидеров были внесены в так называемую Книгу Смерти. По улицам Юга дифилировали процессии, несущие гробы с именами известных северян-радикалов. На них были надписи такого рода: «Мертвый, проклятый и избавленный от земных хлопот». В Арканзасе капитана негритянской милиции убили на улице, средь бела дня. В Южной Каролине застрелили белого руководителя отряда Дж. Круса. В Миссисипи зверски убили известного сенатора-негра Ч. Колдуэлла. Так отреагировали южные экстремисты на попытку конгресса США установить федеральные законы. И это в «самой демократической стране мира»! Юг стал трагедией и испытанием для США.

Кто развязал вакханалию убийств, захватов, грабежей? Будучи внешне, казалось, смущены подобными дикими эксцессами (как-то неудобно перед мировым общественным мнением), иные приличные и глубокоуважаемые члены южной республики попытались уверить всех, что в терроре участвуют якобы лишь низшие слои – «пьяницы и бродяги, не уважающие законы». Вину за преступления южане попытались свалить на невежественных люмпенов, лишенных всякого образования. Демократы Севера с пеной у рта оправдывали и восхваляли действия «свободных и благородных южан», величая отпетых бандитов и уголовников, возглавлявших подразделения ку-клукс-клана, «рыцарями свободы». За спинами убийц стояла самая что ни на есть избранная элита, набиравшая на подобной грязной и кровавой политике политические очки и деньги, не брезгуя открытым воровством и грабежами. Историк Дж. Франклин писал: «Трудно себе представить, как это цвет южной нации уступил лидерство в ку-клукс-клане столь безответственным элементам своего сообщества. Лидерами ку-клукс-клана в Алабаме были генералы Дж. X. Клэнтон (в прошлом адвокат вигов) и Дж. Т. Морган, сенатор Соединенных Штатов. Среди ку-клукс-клановцев: в Миссисипи генерал А. Пайк, поэт и журналист; в Северной Каролине – бывший губернатор У. Л. Саундерс, полковник конфедератов и издатель; в Джорджии – генерал Дж. Б. Гордон, богатый член страховой компании; великим магистром отделения ордена был генерал Н. Бедфорд». Особый интерес (в контексте Чечни) представляет ответ на вопрос: «Как федеральному правительству удалось справиться с контрреволюцией, бандитами и убийцами, занявшими правительственные кресла в южных штатах?» Новые губернаторы, сторонники Реконструкции, взялись за дело решительно и смело. Губернатор Теннесси, где фактически и начался мятеж против единства американского государства, отреагировал по-военному четко и твердо. Он прямо объявил мятежников «заговорщиками» и «предателями». В 1868 г. в штате было введено, по сути дела, чрезвычайное положение («во имя сохранения мира»). Приняты были и другие жесткие меры, получившие названия «Законы против ку-клукс-клана». Любой, кто принадлежал к этой организации, принимал участие в ночных рейдах, терроризируя людей и угрожая мирной жизни, наказывался штрафом в 500 долларов и получал тюремный срок не менее 5 лет. Доносившим на заговорщиков и бандитов отдавали половину или три четверти штрафа. Огромные штрафы налагались на правительства штатов, допустивших деятельность бандитов на своей территории. Деньги шли на школы. В Алабаме любой, кого заметили в маске и камуфляже, считался виновным в антизаконной деятельности prima facie. Аналогичные законы ввели и другие. В Теннесси, Арканзасе, Северной

Каролине против ку-клукс-клана бросили спецвойска. С бандитами поступали по закону военного времени. Их расстреливали тут же – прямо на месте.

И все-таки даже не эти жестокие меры подорвали влияние Ку-клукс-клана и привели к его роспуску. Южане с немалым трудом, с сомнениями, но все же стали постепенно понимать бесперспективность и вред акций. Президент США Грант занял позицию бескомпромиссной борьбы с сепаратистами. Вокруг него не свили гнезда, как вокруг нашего, «демократические гадюки». По закону 1871 г. действия мятежников уже прямо подпадали «под восстание против правительства Соединенных Штатов». В районы мятежа были введены федеральные войска. В 1871–1872 гг. последовали массовые аресты. Конгресс США создает специальные комиссии, которые расследуют все конфликтные ситуации (кстати, среди членов комиссии были и южане). И все же итог первых лет борьбы против клана нельзя назвать очень оптимистичным для федералов. Федеральная власть вынуждена на время предоставить Юг собственной его участи. Патриотическая пресса США поддержала федеральную власть. Каждый инцидент и преступления южных бандитов широко обсуждались. Там пресса ориентировала общественное мнение в пользу единства Соединенных Штатов, а не в пользу сепаратистов и бандитов, как часто поступала враждебная России «демократическая», а на самом деле сионистская печать.

Возможно, не столько для американцев, сколько для нас несомненный интерес представляет тот период, который последовал за окончанием гражданской войны в США… Если северяне чуствовали себя победителями, то южане оказались в положении побежденных. Юг лежал в развалинах. Голые поля, сожженные города, разрушенные мосты и дороги. Самым ощутимым было то, что вся экономика Юга оказалась разрушенной почти что до основания. Ресурсов для восстановления не было. Жители пребывали в смятении и неуверенности. Тысячи и тысячи беженцев скитались по стране (белых и черных). Старый порядок рухнул. Никто не знал, что их ждет в будущем. Среди белых южан ходили ужасные слухи. Якобы негры должны были приступить к актам мщения. Все это понятные ситуации и настроения побежденной стороны. Гораздо большее значение в годину поражений и испытаний имеет волевой и моральный настрой обитателей. Историк говорит о сути психологической: «Сердце южанина в итоге этой войны оказалось разбитым. Вера его в своих лидеров дала трещину. Конфедерация потерпела поражение, и огромное большинство ее граждан согласились с фактом военного поражения. Это отнюдь не означало, что они приняли политику президента Линкольна, экономику Чейза, или моральные принципы Гаррисона. Южанин в те годы только посмеялся бы над мнением наивного северянина, который высказал бы мысль о возможности перерождения Виргинии на основе идей победителей и их свободных институтов». Время сделало свое. Конечно, вся страна должна была быть перестроена, но только на основе южной идеологии и южных институтов. Так считали южане. В битве при Аппоматоксе не произошло ничего, что заставило бы граждан Юга изменить этой фундаментальной уверенности. Привязанность белых южан к их образу жизни стала в итоге еще более крепкой, чем раньше, и они были полны решимости и готовности сохранять былые порядки. Конечно, некоторые из них испытали горечь. Вся их жизнь пошла наперекосяк. Однако другие выражали готовность работать и если необходимо, то и драться за свои ценности. Готовность выжить и сила духа были велики. Потерпев поражение, те южане не стали безвольно складывать руки, а энергично принялись за восстановление.[250]

Америка – жестокая и суровая страна. Она создана на землях изгнанных, уничтоженных, покоренных, заключенных в резервации народах. Поколения выросли в рабской колыбели. Честно говоря, не хотелось бы, чтобы описание своеобразной культуры выглядело как «голова мертвеца на праздничном пиру» («death's head at a feast» – англ.). Тем более что внешне Америка, казалось бы, давно и весьма решительно отбросила рабовладельческие формы управления. Но душа их рабской эксплуатации жива: откровенная жестокость, презрение к униженным и слабым составят тайную веру, внедренную беспощадной действительностью. Когда Христофор Колумб вступил на землю Америки, в отношении индейцев он высказывался весьма недвусмысленно: «Мне сдается, что местные жители обладают изобретательным умом и могли бы стать хорошими слугами». Этот стратегический курс в отношении аборигенов был взят на вооружение американскими колонизаторами. До открытия Америки на территории Северной Америки проживало по разным оценкам от 10 до 12 миллионов человек (сотни племен, говоривших на многих языках). Согласно другим оценкам, эта цифра была значительно большей – до 90—110 млн. человек (Г. Ф. Добинз, 1966 г.). Какова их судьба? Иначе как трагедией это не назовешь. Индейцы не выдержали столкновения с цивилизацией Старого Света. Вот что писал американский историк С. Бручи: «Начнем сначала, со времен, предшествовавших появлению европейцев в Америке, и поговорим немного об индейской цивилизации, с которой столкнулись англичане при попытках основать поселения в Северной Америке в начале XVII столетия. Историки конца XX в. иногда называют это «повторным заселением» американского континента вторгшимися туда европейцами. Кто действительно вторгся, так это бактерии, принесенные из Европы сотнями первопроходцев и торговцев к началу XVII века. Это вторжение было настолько «успешным», что лишило жизни 90 процентов коренного населения на территории, которой впоследствиии предстояло стать Соединенными Штатами. Коренное население, численностью от 10 до 12 млн. (по разным оценкам), сократилось к моменту высадки английских колонистов в Плимут-Роке в 1620 г. примерно до 850 тыс. человек». Потрясающий цинизм. Попытка «списать все на бактерии» выглядит бессовестно. Факты говорят о другом: на протяжении первого столетия колонизации погибло до 95 процентов коренного населения Америки от рук белых поселенцев. Таков итог столкновения двух культур.[251]

Б. Франклин в «Заметках о североамериканских индейцах» выражал серьезные сомнения в том, что белые превосходят индейцев в цивилизованности. Он писал: «Мы называем их дикарями потому, что их обычаи отличны от наших, а наши мы почитаем вершиной цивилизованности. Они, в свою очередь, почитают вершиной цивилизованности свои. Я думаю, что, если мы беспристрастно рассмотрим обычаи разных народов, мы не найдем настолько диких народов, чтобы у них нельзя было усмотреть благовоспитанности; равным образом мы не найдем и ушедших вперед народов, у которых не сохранились бы грубые нравы…»[252] Однако такого рода призывы оказывались гласом вопиющего в пустыне.

Многие племена индейцев были разгромлены еще до революции. Одной из самых жестоких стала война белых против наррагансетов в 1675–1677 годах. Некогда их вождь спас белых поселенцев от голодной смерти. Белые в ответ на добро казнили его сына, водрузив голову на кол, а священник К. Мэзер взял на память кусок его челюсти. Стороны дрались с величайшим ожесточением. Белые колонисты вырезали мирное население буквально поголовно – мужчин, женщин, детей. Пытали пленных, сжигали их на кострах, скальпировали, цинично нарушая договоры и т. д. В 1723 г. власти Массачусетса выплачивали 100 фунтов стерлингов в виде вознаграждения за скальпы индейцев, власти Пенсильвании – 130 испанских долларов за скальп мужчин старше 12 лет и 50 долларов за скальп индианки. Белые втягивали индейцев во все войны, какие только шли на территории Америк, что и приводило к опустошению, схожему с эпидемиями чумы или холеры. Индейцы мужественно сражались за свои земли и свободу. В 1763 г. разразилось грозное восстание Понтиака, вождя оттавов: индейцы 6 месяцев держали в осаде г. Детройт, перебив 2 тыс. британских солдат и поселенцев. Они даже нанесли сокрушительные поражения генералам Хармеру и Сен-Клеру у Цинциннати (1790–1791). Силы были неравные. Попытки индейцев объединиться, создать индейскую республику оказались тщетны из-за распрей, чем ловко пользовались колонисты-американцы. В Северо-Западном ордонансе декларировалась независимость индейских племен: «В отношении индейцев всегда будет соблюдаться предельная справедливость. Их земли и собственность никогда не будут отторгнуты без их согласия; их права и свободы не будут ущемляться» (1787). Однако власти США обманули индейцев самым подлым и бессовестным образом.

Насколько можно верить американцам и подписываемым ими договорам, свидетельствуют следующие факты. Президент Т. Джефферсон заявил, не стесняясь: «Наша сила и слабость индейцев теперь настолько очевидны, что они должны понять: чтобы сокрушить их, нам достаточно прихлопнуть их рукой». А в 1808 г. в письме к делаварам и могиканам утверждал: «Вы смешаетесь с нами, ваша кровь будет течь в наших жилах и вместе с нами распространится по этому великому острову». Их кровь действительно смешалась с кровью белых поселенцев, но совсем в ином, более страшном смысле… В начале XIX в. колонисты Джорджии приобрели за деньги (мизерные суммы) у племени криков около 6 миллионов гектаров и у чероки 400 тысяч гектаров земель. О том, как приобретались земли в США, говорит такой факт. Отец Джефферсона, владелец табачных плантаций и мировой судья, приобрел свои земли (ни много ни мало, а более 160 га) всего за бочку пунша… Белые этим не удовлетворялись, но решили полностью искоренить индейцев. Началось их планомерное уничтожение. Появились гуманные лозунги типа «Дикари должны уйти», «Хорош лишь мертвый индеец».

Федеральное правительство развязало ряд крупных войн с индейцами в первом десятилетии XIX в. (с племенным союзом шауни, с конфедерацией криков, с семинолами). Войны с сиу, чейен и навахо (1862–1867) обошлись правительству США в 100 млн. долларов. Президенты Джексон и Тейлор снискали славу убийц индейцев. В 1876 г. объединенные силы индейцев нанесли белым самое тяжелое поражение за всю историю, в схватке уничтожив генерала и 300 солдат. Несмотря на неравенство сил, сопротивление белым захватчикам было велико. Героически сражался вождь сименолов Оссеола, 7 лет успешно отражая атаки 7 лучших генералов США. В конце концов, Америка признала поражение и вынуждена была пойти на переговоры. США взяли Оссеолу коварством: пригласив на переговоры, гарантировав ему безопасность, его оглушили ударом по голове, связали, бросили в подземную тюрьму, где вождь умер. Так действовала и действует по сей день эта «самая честная и демократическая» из всех наций.[253]

В этой борьбе янки не брезговали ничем… Они не только убивали их везде, где только было можно, но и спаивали индейцев, заражали их, даря одеяла, оставшиеся после смерти прокаженных и больных чумой. Это был настоящий геноцид истинных и главных хозяев Америки. Писатель Л. Буссенар в книге «Без гроша в кармане» (1895) так писал о взаимоотношениях хозяев континента и американцев, установивших там «самый гуманный мировой порядок»: «Американец, говоря об индейцах, обычно называет их «краснокожими скотами». Этот эпитет возникает сам собой, когда речь заходит о туземце, который для янки служит объектом презрения и гонения. Американец ненавидит краснокожих и, где только возможно, преследует их». В сознании белых американцев до сих пор сохраняются схожие стереотипы мышления. Так же будут они действовать в XX в. Вот что писал М. Твен по поводу действий американцев на Филиппинах («Избиение моро», 12 марта 1906 г.). При Теодоре Рузвельте весь мир был оповещен о событии, имевшем место на Филиппинах, где «племя темнокожих дикарей» укрепилось в кратере потухшего вулкана. А перед этим янки в течение восьми лет пытались лишить их свободы и законных прав. Племя моро вместе с женщинами и детьми насчитывало шестьсот человек. Генерал Леонард Вуд приказал произвести на них внезапное нападение. С этой целью наверх втащили даже пушки. Сам генерал Вуд, этот «бесстрашный и отважный солдат», выехал на место событий, чтобы возглавить операцию «Буря в вулкане».

Твен пишет: «Генерал Вуд наблюдал битву с начала и до конца. Его приказ гласил: «Убейте или возьмите в плен этих дикарей». Очевидно, наша маленькая армия истолковала это «или» как разрешение убивать или брать в плен смотря по вкусу; и так же очевидно, что их вкус был тем же самым, который уже восемь лет проявляют наши войска на Филиппинах, – вкусом христиан-мясников… С каждой стороны в бою участвовало по шестьсот человек; мы потеряли пятнадцать человек убитыми на месте, и еще тридцать два было ранено… У противника было шестьсот человек, включая женщин и детей, и мы уничтожили их всех до одного, не оставив в живых даже младенца, чтобы оплакивать погибшую мать. Несомненно, это самая великая, самая замечательная победа, одержанная христианскими войсками Соединенных Штатов за всю их историю». Точно так же считал и президент Соединенных Штатов, отправивший генералу Вуду в Манилу поздравление с блестящим «триумфом у Ватерлоо». Он телеграфировал ему: «Поздравляю вас, а также офицеров и солдат, находящихся под вашей командой, с блестящей военной операцией, во время которой вы и они столь достойно поддержали честь американского флага». Далее следовала подпись и самого президента: «Теодор Рузвельт».[254]

Впервые федеральное правительство США подняло вопрос о просвещении аборигенного населения в 1784 г., после заключения мирного договора с индейцами снейда, тускарора и стокбридж. Администрация в обмен на земли обязалась обучать молодежь этих племен. Американские власти крестили индейцев и робко попытались дать хотя бы минимальный объем необходимых знаний и навыков. Что же это было за просветительство? Насильственный характер обучения не вызывает сомнений… В 1818 г. в комитете по ассигнованиям палаты представителей Конгресса США отмечалось, что существующее положение в отношении индейцев таково: придется или «коренным образом исправить нравы этих «сыновей лесов» или уничтожить их». Тогда же было заявлено, что «если дать индейским детям в руки букварь и мотыгу, то со временем они, естественно, возьмутся за плуг». При таком подходе индейцы неохотно отдавали детей в школы. В начале XIX в. такие школы создавались под совместным наблюдением миссионерских обществ и правительства, но в 1860 г. был принят закон, запрещавший тратить федеральные фонды на миссионерские школы. Уже со времен учреждения Бюро по делам индейцев в 1824 г. делаются попытки искоренить языки коренного населения. В период резервации (с 1871 г., когда индейские племена были превращены в «подопечных» США) просвещение индейцев перешло полностью в ведение федерального правительства. В 1887 г. уполномоченный по делам индейцев заявил о том, что обучение их на родных языках якобы не только бесполезно, но и наносит ущерб делу цивилизации и просвещения указанных племен. По его словам, язык, который годится для белого человека, должен подходить и индейцу, а «обучение подростка на его варварском диалекте, несомненно, вредно для него самого». Как видите, по мере успешного продвижения Америки по пути буржуазной «цивилизации» сами ее представители все глубже погружались в белорасистское варварство, корни которого в Америке весьма и весьма глубоки. Хотя ныне ситуация, конечно же, уже несколько иная.

О том, что в действительности представляла собой политика патернализма в отношении индейцев, красноречиво говорят не слова, а дела… Вскоре после окончания Гражданской войны конгрессмен от Миннесоты И. Донелли открыто заявил: «Предопределение белого человека – владеть всей землей-кормилицей на этом континенте, которая не терпит, чтобы на ней хозяйничали дикари… Мы уже вступили с этими дикарями в псевдодоговорные контакты, хотя они беспечны, словно дети, и посему подлежат опеке в соответствии с нашими законами об опеке несовершеннолетних и недееспособных. Величайшая на земле нация унизилась до установления договорных отношений с жалкими индейцами, не способными даже подписать заключаемые ими договоры… Правительство США не нуждается более в предлоге для захвата их земель: если сто человек могут прокормиться на территории, где прозябает один дикарь, белый имеет право прийти туда, овладеть этой землей и возделать ее».[255] Конгресс издал закон (1871) о лишении индейских племен права считаться независимыми нациями, отношения с которыми регулировались на договорной основе, а в 1887 г. – закон о разделе резервационных земель на индивидуальные участки (закон Дауэса). Земли индейского народа были раздроблены и перешли в руки белых. Как следствие этого, и так невысокие урожаи зерновых у индейцев упали в среднем в 1,5–2 раза, а урожаи овощей – в 8—10 раз. Таковы итоги «демократической приватизации» земляных массивов по-американски. По закону индеец, отказавшийся от рода-племени, мог получить кусок земли, став гражданином США. Некоторые не соглашались и сражались до конца. Таким был и вождь племени оглала Неистовая Лошадь, которого янки подло убили. Его племянник, вождь Генри Стоящий Медведь, заказал скульптору его памятник, сказав при этом: «Мы хотим, чтобы белый человек знал, что и у индейцев были свои герои» (1948). Памятник воздвигнут в штате Южная Дакота из цельной скалы гранита, изображая вождя оглала на боевом коне. Памятник на 26 метров выше пирамиды Хеопса.[256]

Каков же был итог «миротворческой и просветительской» деятельности янки в отношении истинных хозяев Америки? Приход западной цивилизации был губителен для аборигенов. Туземцы были опрокинуты, раздавлены, буквально смяты чужой культурой. Имели место и биологическо-климатические последствия. Свидетели тех лет пишут: «Американские туземцы прежде, когда здесь не было европейцев, доживали до ста с лишним лет, а теперь они живут едва ли половину этого срока, и повинна в этом не только убийственная водка и изменившийся образ жизни, но, вероятно, и исчезновение многих прекрасно пахнувших трав и мощных растений, запах которых по утрам и вечерам был таким сильным, как будто ты находишься в саду. Зима наступала раньше и была холоднее, постояннее, здоровее, – теперь весна запаздывает и, как все времена года, бывает менее постоянной и сопровождается резкой сменой погоды».[257] Таково было мнение европейцев. Если чего и добились американские индейцы, так это внушительного свода законов и норм, состоящего из 33 томов положений, разработанных Бюро по делам индейцев, 5 тысяч федеральных статусов, 2 тысяч решений федерального суда и около 500 решений министра юстиции. Законов было много, но индейские племена постепенно вымирали, как это произошло с некогда многочисленной народностью найютов. В конце XX в. их осталось тысяча. Поэтому все разговоры о благах промышленной цивилизации для них, в основном, были пустым звуком. Хотя по сей день названия многих графств, городов, улиц, дорог, рек, гор и долин в США (особенно в Оклахоме) напоминают об индейской культуре.[258]

Генри Вордсворт Лонгфелло

Памятником индейской культуре стала поэма «Песнь о Гайавате» романтика Г. Лонгфелло (1807–1882), где он воспел жизнь подлинных хозяев дикого и прекрасного континента (посетивший его О. Уайльд говорил, что он и сам по себе представлял собой «целую поэму»):

В мифах, сказках, легендах индейцев Тихоокеанского побережья Северной Америки читаем, скажем, горький рассказ о судьбе индейцев племени ияков («Об истории и языке ияков»): «Ияков становилось все больше… Скоро у тех ияков появились дети, и их стало очень много. Иногда они плавали к устью реки, охотились на тюленей. Здесь вокруг Ияка всего много: тюленя, лосося, всяких моллюсков, птичьих яиц, гусей, диких уток. Так Ияк стал им домом… Когда пришли белые, ияки перешли в их поселок, Кордову, и живут теперь там. Ияков теперь осталось мало. Раньше их было больше; было несколько разных племен ияков. Но они умирали. Их бы было много, если бы дети их говорили, как ияки. Тогда бы было видно, что они – тоже ияки. Но дети не говорят по-своему. Все говорят, как белые, никто не говорит, как мы». (Последний человек, помнивший этот язык, – Анна Нельсон Харри – умерла в 1983 г.).[259]

Только в наше время, когда от индейского прошлого остались жалкие останки былой культуры, американцы спохватились. К 1967 г. в стране насчитывалось 536 музеев, имеющих постоянные экспозиции, на которых представлена история индейцев с древнейших времен до наших дней. В Окмалгийском национальном музее-заповеднике (штат Флорида) около 2 млн. экспонатов. Со временем решительно изменилось настроение и белой элиты. Уже в середине XX в. историк П. Мартин напишет в книге «Индейцы до Колумба»: «Читатель мог бы сказать – «Отлично! Греки и римляне внесли свой вклад в развитие нашей цивилизации. Но какую пользу может принести нам исследование индейских культур?» Его ответ содержит две части. Во-первых, американские индейцы внесли немалый вклад в формирование современной жизни янки, дав им идеи в архитектуре (пуэбло и майя) и обеспечив ценными продовольственными культурами: картофель, помидоры, земляной орех, маис, бобы, тыква и многое другое. Во-вторых, даже если бы их вклад и не был столь значителен, уже само по себе изучение столь самобытной цивилизации имеет огромную ценность. В этом случае Америка предстала подобием гигантской колбы, лаборатории». Такой вердикт означает, что янки воспринимают и весь мир также.[260]

Теперь ответим на вопрос: чем вызван бурный взлет американской экономики и промышленности? Или всему причиной только знаменитая американская предприимчивость? Нет, разумеется. Для превращения Америки (и нынешней России) в могучую державу необходимо удачное сочетание ряда историко-культурных, политических, научно-технических, рыночных факторов. Уместно вспомнить высказывание англичанина М. Оукшотта, доказывавшего, что история любой страны должна рассматриваться как цельное образование, как ряд обусловленных и тесно связанных друг с другом событий. Народ США поставил во главу угла дело развития и строительства страны и личного благосостояния. Свобода не мешала, а способствовала экономическому росту нации. Янки нацелен, как стрелка компаса, на достижение личного богатства и жизненного успеха. Бесспорно, это мощный фактор, объясняющий во многом и успех государства. В этом тайна знаменитого «практического ума янки». В чем, в чем, а в прагматичности и деловитости ему не откажешь. Англичанин О. Уайльд, сам принадлежавший к нации, отличавшейся деловой хваткой, писал в отношении янки: «Однако хоть наши юные смекалистые дельцы, возможно, и далеки от культуры в нашем ее понимании, – как познания всего лучшего из созданий мысли и слова на земле, – но называть их примитивными ни в коем случае нельзя. Глупых американцев в природе не существует. Многие из них отвратительны, вульгарны, докучливы, наглы, как и многие англичане; однако у них глупость не стала национальным пороком. Поверьте, в Америке дураку хода нет. Даже от чистильщика сапог американцы требуют сообразительности, и в этом они пресупели».[261] Это та деловая черта, которой порой чрезвычайно не хватает нам, русским. Надо поучиться этой хваткости у янки.

К тому же, американцы не думали, да и не хотели обходиться без помощи Англии (старшей сестры). Это и естественно.

Торговля между метрополией и колониями после отделения даже возросла. Самым важным в акте было не отделение, а соединение – соединились накрепко бывшие разделенные колонии со своими законами и правительствами. Историк США Р. Моррис прав, сказав, что создание сильной и мощной федеральной системы и укрепление союза американских штатов-государств означало более важную революцию для жизни народов Америки, нежели хирургическое отделение от Великобритании. Американские колонисты отнюдь не стремились создать новый социальный порядок, но лишь желали освободить себя от вмешательства правительства Великобритании. Они освобождались от влияния власти, которая была далекой и чуждой, но сделали все возможное для сохранения союза и геополитического пространства. Ради этого они даже пойдут на Гражданскую войну, доведя ее до победного конца! Возможно, не очень и грамотные поселенцы тем не менее обладали чрезвычайно важным качеством – четким видением исторической перспективы страны и своего народа.[262]

Исторический опыт развития ведущих стран свидетельствует в пользу федерализма как наиболее удобной и эффективной модели развития. Первым таким образованием стали вышеупомянутые Соединенные Штаты Нидерландов, основанные еще в 1579 г., а «отцом» теории федерализма считается Иоханнес Альтузиус (1562–1638). Согласно его теории, федеральное государство должно рассматриваться как союз дружественных общностей, иерархически возвышающийся над меньшими по размерам образованиями. Несмотря на свою государственную молодость, США, основанные конституцией 1787 г., являются одной из самых старых федераций. Идея федерализма стала тут особенно популярной во второй половине XIX–XX вв. Как известно, еще Прудон предсказывал, что XX в. откроет эру федераций. Все это вовсе не означает, что федеративное устройство подходит любой из стран. К тому же подчеркнем, что и американский федерализм создавался на поле жесточайшей и бескомпромиссной битвы со всем тем, что хотя бы отдаленно напоминало сепаратизм! Это федерализм особого, я бы сказал диктаторского, типа! Сначала железное единство, а уж всякие там свободы, демократии, права человека и т. п. потом.[263]

Громадный интерес представляют в этой связи взгляды Т. Джефферсона. Обратимся к книге Г. Шелдона «Политическая философия Томаса Джефферсона». Будучи реальным демократом капитализма, он вслед за Харрингтоном считал, что для развития страны важнее и полезнее наличие относительного экономического равенства, благополучия. Он предлагал в «Проекте конституции для штата Вирджиния» (1776) наделить каждого человека, достигшего совершеннолетия, 50 акрами земли или той площадью, которой ему не хватает до 50 акров. Его потряс чудовищный контраст между богатством и бедностью в предреволюционной Франции. В его письме к Мэдисону (1785) содержатся любопытные фразы: «Собственность в этой стране (Франции) сконцентрирована в очень немногих руках, обеспечивая доходы до полумиллиона гиней ежегодно». Джефферсон считал это верхом несправедливости, говоря: «Земля дана людям как их общее богатство, чтобы они трудились и жили на ней. Мелкие земельные собственники – самая драгоценная часть государства». Федералы США хотели сосредоточить политическую власть в руках центрального правительства в противовес штатам и местному управлению, а экономическую власть – в руках богатых коммерсантов и банкиров, благодаря политике бумажных денег, государственных кредитов, биржевой игры и т. д. Одним словом, они делали в Америке то, что делали ельцинисты в России. Джефферсон резко выступал против такого вот «федерализма», считая, что тот является скорее прикрытием банды коррупционеров, спекулянтов и жуликов. Нам придется выкорчевывать ростки оного и у себя, в России.

Федеральная республика Джефферсона – это пирамида республики, вершина – республики округов и штатов, а увенчивает оную – национальная республика. Его идеалы выражены в девизах: «Федеральный союз и республиканское правление» и «Мы все – республиканцы, все – федералисты». В жизни достижение гармоничного баланса между этими противовесами оказалось затруднительно. Сей коренной вопрос США придется, как позже и Германии, решать железом и кровью, о чем горе-политологи России и зависимые от Запада политики умалчивают. Не идеализируя никоим образом взгляды одного из основателей американского государства, скажем все же и о его идеалах. Об этом предпочитает помалкивать нынешняя иудейско-русофобствующая пропаганда. То, что насаждают в умах нашей молодежи – индивидуализм, цинизм, алчность, безответственность, эгоизм, – в понимании Джефферсона было и остается позором, примером создания жалких «автоматов», а не свободных людей. Он считал, что человек обязан сражаться за достойную политическую цель. Социальная и нравственная индифферентность ведут не к свободе и счастью, а к греху и страданию как самого человека, так и общества.[264]

В России за событиями, развертывающимися в США в последней трети XIX в., наблюдали со смешанными чувствами. Обе страны столкнулись со схожими проблемами. Но в России это было крепостное право, в Америке – рабовладение. В том и другом случае речь шла о бесчеловечной системе, которую следовало уничтожить. Путы рабовладения, крепостничества повязали двух колоссов по рукам и ногам. Европа смогла раньше преодолеть это позорное наследие. И вот теперь наступал черед России и Америки. Вл. Соловьев писал: «При весьма различных исторических условиях и в Америке, и в России организованное общественное целое, обладающее властью, решило положить конец слишком грубому нарушению христианской – Божьей и человеческой – правды в общественном строе. В Америке это было достигнуто ценою крови, страшною междоусобною войною, у нас – властным правительственным действием. И вот мы видим, что этот внешний государственный акт сразу поднимает у нас уровень внутреннего сознания, т. е. делает то, чего не могли сделать сами по себе тысячелетия нравственной проповеди. Конечно, само это общественное движение и правительственное действие были обусловлены прежнею проповедью, но для большинства, для целой среды общественной эта проповедь получила силу только тогда, когда воплотилась в организованных властно мероприятиях. Благодаря внешнему стеснению зверские инстинкты потеряли возможность проявляться, должны были перейти в бездейственное состояние, от неупражнения постепенно атрофировались и у большинства исчезли и перестали передаваться следующим поколениям… А между тем нет никакого основания думать, что тогдашние отцы были сами по себе хуже нынешних сыновей».[265] Хотелось бы и нам думать, что сыновья России и народов СССР не глупее и не хуже своих отцов. Ведь они же признают силу и могущество Соединенных Штатов?! Но почему же никто не хочет задуматься над тем, а каковы же были составляющие, сыгравшие главную роль в выдвижении США на первые роли в мире? А надо бы. Мы не взываем к эмоциям. Янки, образуя из множества изолированных территорий и штатов мощное и крепкое государство, утвердили торжество рационализма в политике и экономике. Ведь они поняли самое главное: лишь вместе, в тесном единстве смогут стать динамичным и процветающим регионом мира. Этого пока не могут или не хотят понять эгоистичные и недалекие элиты бывшего СССР. Думаю, что и частям бывшего СССР (народам и элитам), пора уж уразуметь в XXI в. – создание единой политэкономической структуры, будь то Север и Юг Америки или России (Беларусь, Приднестровье, Средняя Азия, Кавказ, Украина), это необходимость.

Но сегодня чаще приходится слышать о необходимости предоставления свобод всем и вся в России. Любая свобода – сильное и опасное средство. Порой действия ее вызывают у незрелых народов «наркотическое опьянение». Давать ее нужно строго выверенно, в дозированной форме. Это особенно важно в отношении регионов и территорий России, где почти любая из них тянет на пол-Европы. Не зная границ, не чувствуя «невидимой руки» умной центральной власти (а иной быть не должно), они такую «свободу» у себя устроят, что завтра мы и Россию на карте не отыщем! Да и пример США в этом плане весьма красноречив. Давайте же все задумаемся: почему американские колонии, где на протяжении двух с лишним веков имелись невиданные для тех лет свободы и возможности бытия, так и не сумели подняться к высотам государственно-экономической мощи, живя по отдельности, сами по себе? Потому, что были разобщены. Такая же разобщенность может погубить и отбросить в развитии вчерашние «окраины» СССР.

Самый последовательный и твердый демократ Америки (я говорю о Пейне) считал вопрос единства колоний ключевым и решительно высказался в пользу союза штатов. Полагаю, что его слова могли бы быть выбиты золотыми буквами и на стенах наших региональных парламентов и учреждений. «Но что всего сильнее должно запечатлеться в мыслящем, проницательном уме, что поглощает и облегчает все меньшие заботы – это союз штатов. От него зависит великая слава нашей нации. Это он должен дать нам авторитет за границей и безопасность дома. Только благодаря ему нас знают и могут знать в мире как нацию», – заявляет Т. Пейн. А каковы роль и место штатов в системе федеральной власти? Как поступить с их суверенитетом? Читаем далее: «Дела каждого штата носят местный характер. Они не идут дальше его самого. И даже все достояние самого богатого из них было бы недостаточно для охраны суверенитета от иноземного нападения. Короче говоря, у нас нет другого национального суверенитета, кроме как в качестве Соединенных Штатов. Для нас было бы даже губительно, если бы мы его имели, ибо его слишком дорого было бы поддерживать и невозможно защищать. Отдельные личности или отдельные штаты могут называть себя, как им нравится, но миру, в особенности миру врагов, не внушить почтения одним звучанием имени. Суверенитет должен обладать силой защитить все части, образующие и составляющие его; и как Соединенные Штаты, мы на высоте этого названия, в ином же случае – нет».[266] Слова американского демократа следует напомнить и тем недобросовестным «певцам демократии» (а фактически смертельным и лютым врагам страны), которые все еще продолжают вопить и кликушествовать в нашей прессе, на ТВ, в региональных органах власти, требуя «свободы» (свободы произвола и грабежа России). Больше всего свободы и самостоятельности у американских регионов было тогда, когда они были предоставлены сами себе (как и российские регионы при Ельцине). Но с появлением вменяемой власти в центре, у него стало и все больше нитей реального управления. Центральное правительство изъяло из-под контроля штатов все развитие транспорта, связи, промышленных корпораций, нефтегазопроводов, контроль за выплатой пенсий и над многими вопросами образования и здравоохранения. Почему это сделали? Потому, что местная власть была коррумпированной и бесконтрольной. Усилились элементы централизации и в образовании. Создано было специальное ведомство, а в 1979 г. и министерство образования США.

В сталинский период наша страна встала, условно говоря, на северо-американский путь развития. И даже при немалых потерях и трагедиях ей сопутствовал успех. Затем в ослабленной России недобитые «рабовладельцы-демократы» подняли голову, тесня «северян». Тупая, косная, абсолютно бессовестная и бездарная охлократия в центре и на местах захватила рули власти. На время победу одержал реакционный бандитский слой, закамуфлированный под образ демократического правления. Это страшно дорого обошлось стране и народу, отбросив нас назад на многие годы. Любой разумный человек понимает, сколь гибельна логика элит ряда бывших республик РСФСР, зачастую ведущих необъявленную или открытую войну отсталого, а порой и по сути дела рабовладельческого Юга против развитого Севера. Наши южане хотят жить за счет России, имея дотации, распоряжаясь всеми ее ресурсами на земле и море. Князькам на собственные народы наплевать. Будут ли они столь же глупы, узколобы и недальновидны, мешая воссоединиться тому, что по праву истории и экономической необходимости должно быть воссоединено? Время покажет. Если эгоизм элит возобладает, рано или поздно они получат революцию, гражданскую войну, итогом которой станет физическая ликвидация их класса, или, что во сто крат страшнее: нищету, убожество, дикость, болезни, вырождение их наций.

Кое-кто в России решил поддержать образец плантаторского хозяйства, базирующегося на полурабском труде и примитивных технологиях, нищете и забвении наук, на полнейшем презрении к образованию, а то и на рабовладении. Надо ли доказывать, что торжество такого типа «хлопко-нефтегазо-никелевого рабовладения», по сути дела, означало бы утверждение в России самого дикого и неприкрытого рабства. Это в начале XXI века! Исторически вопрос поставлен остро: власть «новых рабовладельцев» нужно низвергнуть демократически или с помощью армии (по-суворовски), взяв курс на создание научно-технологичной, мощной в военном и в культурно-образовательном отношении державы. Инструмент воздействия – использование всего арсенала экономических и политических средств для решения этой важнейшей проблемы.

США в этом вопросе не колебались ни секунды, применив жестокий экономический прессинг против Южной Каролины, Техаса, Род-Айленда, дабы загнать под федеральную крышу, когда те стали поговаривать о нуллификации федерального законодательства (то, что проделала Чечня). Эту проблему решат сильные, умные лидеры России. И чтобы ни один политик (если он в здравом уме и трезвой памяти) впредь не смел бы и подумать, а не то что произнести фразу: «Берите столько суверенитета, сколько сумеете проглотить». Таким лидерам надо заливать рот кипящим оловом, как некогда поступали в Византии императоры с самыми закоренелыми преступниками.

Всю эту суровую логику и правоту уроков Американской революции, к большому сожалению, не понял «новый высший класс» России. Плутократы и олигархи вошли в противоречие с духом и задачами Народа и Государства. Наследники дембольшевизма, они ставят целью довершить то, что не удалось сделать Троцкому и К., то есть окончательно уничтожить Российское государство. Это наследники того бесовского отродья, которое вывел на страницах книг еще наш великий Достоевский… Вспомните четвертую главу «Бесов» («Хромоножка») и увидите гнусную и наглую физиономию нынешних радикал-демократов в России. Он прежде всего лакей, выискивающий, «как бы кому-нибудь сапоги вычистить» на Западе. А чтобы ни у кого из читателей не осталось сомнений в их готовности пособничать и прислуживать американскому «хозяину», почитайте, как «демократ» Шатов говорит об эмиграции в США, куда они с другом отправились, дабы «испробовать на себе жизнь американского рабочего и таким образом личным опытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном положении». Шатов – этот точный прообраз и копия наших «интеллектуалов» и «демократов» – говорит, что он не только «от лакея родился», но «теперь и сам стал лакеем».

Прибыв в США, они нанялись в работники к «одному эксплуататору». Работали, мокли, мучились, уставали, наконец ушли, не выдержали. Разумеется, американский эксплуататор-хозяин ловко их обчистил при расчете, заплатил в два-три раза меньше того, что им обещал. Российские «герои» провели без работы четыре месяца, «лежа на полу». При этом янки их регулярно поколачивали. Вы думаете наши «демократы» возмутились, ответили обидчику?! Ничуть не бывало… Впрочем, дадим слово Достоевскому: «Мы, напротив, тотчас решили с Кирилловым, что «мы, русские, пред американцами маленькие ребятишки и нужно родиться в Америке или по крайней мере сжиться долгими годами с американцами, чтобы стать с ними в уровень». Да что: когда с нас за копеечную вещь спрашивали по доллару, то мы платили не только с удовольствием, но даже с увлечением. Мы все хвалили: спиритизм, закон Линча, револьверы, бродяг. Раз мы едем, а человек полез в мой карман, вынул мою головную щетку и стал причесываться; мы только переглянулись с Кирилловым и решили, что это хорошо и что это нам очень нравится». Если янки даже им плюнут в лицо, улыбаясь, они скажут: «Божья роса».

Опыт развития заокеанской державы, несомненно, в чем-то мог бы быть полезен и для России. Но надо помнить, что условия развития в России все ж иные, чем у них. Sed alia tempora! («Но времена иные»). Герцен писал: «Величайшая идея, развитая Северными Штатами, – чисто англосаксонская, идея самоуправления, то есть сильного народа со слабым правительством, самодержавия каждого клочка земли без централизации, без бюрократии, с внутренним, нравственным единством. Как Америка будет относиться к социальным стремлениям – трудно сказать; дух товарищества, ассоциации, предприятий сообща чрезвычайно в ней развит; но ни общего владения, ни нашей артели, ни сельской общины нет, личность соединяется с другими только на известное дело, вне которого ревниво отстаивает полнейшую независимость. Россия, напротив, является совсем особенным миром, с своим физиологическим характером, не европейским, не азиатским – а славянским».[267] С другой стороны, и мы готовы признать, что умная федеральная власть вкупе с торговлей и мощной промышленностью помогли США стать великой страной. Но произошло это уже после того, как Линкольн железной рукой соединил мозаику территориальных суверенитетов! Хотя нам бы и не повредила доля их инициативы.

Какой президент нужен великой стране? Кто мог бы спасти страну в час роковых испытаний?! Исключительно важно, что столь решительный человек стал во главе великой страны. Можно себе представить, какой катастрофой завершилось бы это предприятие, если бы во главе США тогда встал, скажем, любой из тогдашних нерешительных «либералов». Такая безвольная личность, которая не может отличить белое от черного, погубила бы страну. Так и трансценденталист Г. Торо в 1851 г. жаловался на то, что «распущенный Север» не хочет подниматься на рабовладельцев войной. Это была бы «самая сияющая страница, которую их раса смогла бы вписать в книгу современной истории». Но вот минуло десять лет, и в 1861 г. война освобождения, наконец, началась. Что же Торо? Как повел себя этот «самый истинный американец»? Читателям он заявляет совершенно противоположное: «Что же касается моего читателя, то я надеюсь, что он игнорирует форт Самптер, Олд Эйба и все такое, ибо игнорирование есть самое могучее и притом единственно действенное оружие из всех, которые человек способен направить против Зла». Последуй Линкольн совету таких «демократов», и США так и продолжали бы жить в рабстве до конца XIX века. Возможно, это была заурядная трусость, и романист Р. Л. Стивенсон был где-то прав, назвав Г. Торо симулянтом и трусом.

Есть некая закономерность в том, что северяне избрали Линкольна, а не кого-либо еще, ибо это был человек из народа и для народа! Он это понимал, говоря: «Правительство народа из народа и для народа никогда не исчезнет с лица земли». Губернатор Иллинойса Д. Ейтс, выступая с речью в Брайан Холле, разумно заметил: «Политиканы могут стараться вовсю, но это бесполезно, – народ хочет старину Эйба и никого другого… Из моего продолжительного знакомства с Линкольном я сделал вывод, что он не только самый честный человек, когда-либо созданный Богом, но и самый ясномыслящий, хладнокровный, рассудительный государственный муж, какого когда-либо знала история мира». Его поддержали и писатели… Г. Бичер-Стоу заявила в бостонской газете: «Мир с удивлением воспринял величайшее чудо и примету нашего времени, а именно то, что простой рабочий, выходец из народа, имеющий не больше образования, воспитания и культуры, чем любой другой такой же рабочий, был призван провести великий народ через период кризиса, затрагивающего судьбы всего мира… У Линкольна своеобразная сила». Так их рабочий привел США к триумфу и богатству, наш рабочий, голосуя за полнейшего идиота, привел СССР и Россию к позору, развалу и нищете.

14 апреля 1865 года, в день торжеств по случаю окончания гражданской войны, актер Джон Бут, фанатик из стана южан, в театре застрелил избранного вновь президентом Линкольна, крича: «Так да погибнут тираны, Юг отомщен!». Было нападение и на госсекретаря Сюарда, помощника президента. План покушения пришел из центра конфедератов – г. Ричмонда. Заговор предполагал устранение всех членов патриотического правительства. В те дни едва ли не вся нация была в трауре, что вполне объяснимо. Он получил у американцев прозвище «честный Эйб» (Honest Abe). Вскоре Линкольн стал легендой Америки. Память о добром президенте пережила века.

Портрет Генри Торо в молодости. Выполнен его сестрой в декабре 1839 г.

Однако успех политики Линкольна оказался неполным и в некотором смысле даже кратковременным. На смену поколению Линкольна шел уже иной тип политика. Вот что писал о политической элите тех лет в США Л. Тихомиров: «Единство какой-нибудь общенародной воли замечается здесь даже менее, нежели при старом строе. Сформировалось как во Франции, так и в Америке сословие правящее – политиканы, – стеной стоящее между государством и народом и пользующееся уже никак не большей любовью и значительно меньшим доверием населения, чем правящие сословия старого строя. Короче, ни одна черта нового, небывалого не осуществилась».[268]

Попытки преодолеть этнические разногласия и подозрительность внутри правящей элиты завершились тем, что после гибели Линкольна страна ушла в сторону от демократии. Союза свободных этносов и не получилось. Если в странах Латинской Америки все же не было официальной сегрегации и официальной дискриминации, то в «свободных» США они пышно процветали на протяжении всей истории. Директор центра социальных исследований А. Кихано (Перу) и директор Центра Фернана Броделя в Бингемтонском университете И. Валлерстайн (США) абсолютно правы, говоря, что скрытая сущность расизма не всегда требует словесного или хотя бы просто внешнего социального проявления. Они пишут: «С другой стороны, официально отменив рабство, Соединенные Штаты стали в XIX в. первой страной современной мировой системы, которая официально ввела сегрегацию, а также первой страной, поместившей в резервации коренных жителей Америки – индейцев. Таким образом, еще одним вкладом американизма в мировую систему стал официальный расизм».[269] Расизм оказался живуч.

После Гражданской войны 1861–1865 гг. возникла необходимость в особо энергичной работе, творчестве, строительстве. В результате частичного освобождения от пут рабовладельческой «демократии», Северная Америка получила реальную возможность воплотить в жизнь некоторые надежды и чаяния не только фабрикантов или денежных тузов, но и немалой части народных масс. С победой объединителей в рамках союза (США) возникли надежды на лучшую жизнь, хотя понадобятся усилия многих поколений, прежде чем на земле Америки воплотятся устремления тех, к кому обращался Г. Лонгфелло в «Псалме жизни» (1839):

Для многих Америка стала землей сбывшихся надежд. Новые возможности открылись перед фермерами, механиками, рабочими, инженерами, врачами, учеными, литераторами, юристами и банкирами. Накопление значительных богатств американской нацией создавало благоприятные предпосылки для дальнейшего прогресса науки, культуры, образования. Иван Тургенев писал: «Свобода новейших народов отзывается деньгами». В целом то знак, скорее, позитивный, если народ действительно получает возможность зарабатывать честным трудом хорошие деньги. Росли ассигнования на высшую школу и науку, увеличивалась продолжительность обучения, складывалась эффективная система управления. Педагоги, говоря словами В. Ирвинга, хорошенько вспахивали мозги нации. То, что называли «утилитаризмом» в Европе, тут величали «прагматизмом». Словесно-схоластическая школа была непопулярна. В эпоху промышленной революции XVIII–XIX вв. сам характер производства порождал узкоутилитарный подход к образованию. США в этом смысле не были исключением. Требования экономики определяли и невысокий (по нынешним меркам) уровень подготовки. Все, что не служило жизненной конкретике, оказывалось неприемлемым. Американцы по-своему интерпретировали работу Г. Спенсера «Воспитание умственное, нравственное и физическое». Цель образования – не абстрактные знания, но знания, необходимые для достижения имущественного или социального успеха. Спенсеровские идеи развили У. Самнер, Л. Уорд, Ф. Гиддингс и многие-многие другие.

К середине XIX в. янки прочно встали на ноги. Как писал поэт Г. Тейлор, «ничто не может расшевелить до конца ум человека, если отсутствует мечта». У Америки были мечта и горячее желание воплотить ее в жизнь четко, быстро, оперативно. Это относилось и к образованию. Иные даже были готовы обрезать духовную пуповину с Европой. Со своеобразной декларацией интеллектуальной независимости выступил Р. Эмерсон. В 1837 г. он заявил: «Дни нашей зависимости, нашего долгого учения посредством освоения опыта других стран, подходят к концу. Миллионы наших сограждан, вступивших в жизнь, не могут быть насыщены лишь остатками зарубежных пиршеств. Происходят такие события и действия, которые воодушевляют… Уже созданы творческие подходы, мы видим творческие действия, мы слышим зовущие слова…» Хотя обрезать пуповину, видимо, все же было еще рановато. Школы далеко не всегда отвечали потребностям рабочего люда. Порой их называли «учреждениями для пауперов». Правящий класс не очень охотно шел на создание учебных заведений для людей физического труда. «Кто будет пахать землю, кто будет строить железные дороги, кто будет потеть на фабриках и заводах, если все будут образованными?» – возмущались владельцы фабрик и заводов. В одной из статей «Национальной газеты» говорилось: «Крестьянин должен работать в течение дня столько часов, сколько часов его богатый сосед отдает абстрактной тренировке своего ума; иначе земля не может дать достаточного для всех количества продуктов. Рабочий не может бросить своего ремесла для занятия общими науками; если бы он это сделал, не хватило бы многих предметов жизненного обихода, разрушение, нищета и неудовлетворенность распространились бы на все классы…» Власти и капитал все еще желали бы видеть в трудящихся былых подневольных рабов. Поэтому их лозунгом частенько оставался беспощадный девиз империи: Servi pro nullis habentur («Рабы считаются никем». – лат.). В стране 1 миллион детей в возрасте от 5 до 15 лет не посещали школы (1833). Число неграмотных детей даже возросло до 1,25 миллиона. Велико было и число функционально неграмотных. Многие школы Нью-Йорка фактически представляли собой сборища невежественных люмпенов. В 1837 г. в Пенсильвании из 400 тысяч детей школьного возраста не посещали школу 250 тысяч.[270]

К различиям внутриклассового, межрасового свойства следовало добавить и региональные аспекты. Как известно, Соединенные Штаты в XVIII–XIX вв. представляли собой две зоны – Северную (индустриально-промышленную) и Южную (сельскохозяйственную). Одна зиждилась на свободном труде, преимущественно труде белых, другая же интенсивно использовала рабов-негров (черный пояс). Системы образования на Севере и Юге носили децентрализованный характер. Школы оставались главным образом частными, несмотря на принятие некоторыми штатами закона об общественной поддержке образования. На Юге вплоть до конца Гражданской войны (1865 г.) школы обеспечивали минимум профессиональных знаний для детей белых по ведению хозяйства на плантациях. Иная ситуация на Севере. Быстрая индустриализация, наплыв иммигрантов, рост благосостояния поставили на повестку дня вопросы модернизации системы образования. Появились умные идеологи типа Горацио Мэнна. Он считал, что система общественных школ позволит решить не только вопросы воспитания, но будет способствовать экономическому росту и предотвратит социальные потрясения. Благодаря усилиям его и его сторонников в Массачусетсе возник Департамент образования. В 1840–1850 гг. создается централизованная система образования в США. Некоторые считают, что эта первая крупная реформа образования в США стала фундаментом для формирования будущей школьной системы страны.[271]

И все-таки надо признать, что американцы одними из первых создали и массовую школу. Идея единой школы, теоретиками которой в Европе выступали такие известные личности, как Песталоцци, Лепелетье де Сен-Фаржо, Кершенштейнер, Наторп, Гурлитт и другие, практически оформилась и утвердилась именно в Соединенных Штатах. В частности, тут были популярны идеи Песталоцци. Ассоциация промышленных рабочих стала в 1830-е годы инициатором создания системы бесплатного образования. В 1887/88-м учебном году школьным образованием было охвачено 15 с лишним миллионов детей (пятая часть всего населения). Созданная в 1896 г. Национальная ассоциация промышленников и основанное Дж. Рокфеллером в 1903 г. Бюро по народному образованию способствовали расширению масштабов трудового обучения, организации сети профессиональных школ. Смысл обучения в школе состоял в том, чтобы купец смог лучше разобраться в товарах, ремесленник – улучшить дело новыми инструментами, смесями и материалами, науки – помочь советами новым видам производства и изыскать новые методы обработки земли. Возникли предпосылки для профессионального обучения. «Необходимо меньше геометрии, а больше деловой арифметики; меньше ботаники и французского, а больше и лучше машинописи» – заявили школьные власти Нью-Иорка. Школа должна стать слепком или копией общества, ибо «школа есть жизнь». В 1910 г. 81 процент американских мужчин в возрасте 25 лет и старше имели лишь начальное образование, и только 3,6 процента из этой группы закончили высшие учебные заведения. Женщины были допущены к высшему образованию к концу 80-х годов. Они завоевали прочное положение в различных профессиях. В 1900 г. в США насчитывалось 7399 женщин-врачей, 5989 писательниц, 1041 женщин-архитекторов, 3405 женщин-священников, 1010 женщин-адвокатов, 327905 учительниц.[272]

В школьном персонале преобладали женщины. Известный педагог Л. Модзалевский (1837–1896) писал в конце XIX в.: «Таким образом, совместные школы, которых боится Европа и по настоящую пору, существуют в Америке уже около ста лет. Юноши, после нескольких лет учения, покидали школы, чтобы отдаться практической школе, а девушки оставались в них еще на некоторое время и дополняли свое образование. Когда же стало увеличиваться число школ, усиленный спрос на учителей заставил американцев привлечь к этой профессии женщин, и последние оказались вполне подготовленными к педагогической деятельности. Вот уже около ста лет женщины держат в своих руках народное образование Соединенных Штатов. Женщины преподают во всех школах: в низших, средних и высших, в женских, мужских и смешанных, и во многих случаях они не только преподают, но и стоят во главе педагогического управления. Что педагогическая деятельность женщин не уступает качественно деятельности мужчин на том же поприще, доказывается уже одним тем фактом, что американский народ оставляет в женских руках так долго и такую важную профессию, как народное образование, которое он считает главной основой своей свободы и главным залогом дальнейшего развития. Уже по одному тому, что народное образование находится преимущественно в руках женщин, Соединенные Штаты должны поддерживать женское образование на одном уровне с мужским». Так в США достигалось и «равенство полов».[273] По мнению многих, по сравнению с рутинной педагогикой Старого Света американская школа приближена к нуждам и запросам ребенка. Отличные условия позволяют учиться свободно и с охотой. Отсутствуют способы принуждения. В общении педагогов с детьми не встретишь резкого тона (не говоря уже о брани). Классы производят впечатление дружной семьи. Отношение к детям уважительное и серьезное. Поведение педагогов таково, как если бы перед ними уже взрослые люди. Лозунг учителей: «Учение должно быть высокопроизводительным!» Есть продвинутые классы, где обучаются таланты, выполняющие программу за более короткое время. Общеобразовательная американская школа по качеству и уровню преподавания и подготовки выше среднетехнической и высшей школы. Главное – научить мыслить. Цель обучения – не столько приобретение знаний, сколько способность разбираться в полученных знаниях и эффективно пользоваться ими. Интересна оценка австралийца Лебнера: «Истинная причина беспримерного экономического и культурного роста Соединенных Штатов лежит не в одних лишь необъятных природных богатствах и благоприятном климате, не в подземных сокровищах ее «кладовых», даже не в демократическом образе правления или наследии пуританских свойств характера. Она лежит еще больше в системе образования и воспитания, созданной лучшими представителями народа для полного его состава».[274]

Янки старались учитывать имеющиеся различия в способностях обучающихся. У. Джеймс в «Психологии» (1890) обращал внимание на различие интересов и способностей школьников, подчеркивая, что молодой человек, проявляющий завидные способности атлета, может быть «крайне тупым в учебных занятиях». Этот же человек может поразить знанием различного рода спортивных фактов и быть ходячей справочной энциклопедией по статистике спорта. Если же человек с ранней юности задастся целью обосновать теорию эволюции или увлечется чем-либо еще, этот материал будет накапливаться в памяти, а эрудиция в данной области будет быстро расти. Это основа прагматического обучения. В ходе обучения могут возникать и некоторые проблемы: «Энциклопедическая эрудиция может совмещаться почти с таким же «энциклопедическим» невежеством, и последнее может, так сказать, скрываться в промежутках ее ткани. Те, кому приходилось иметь много дела со школьниками и профессиональными учеными, поймут, какой тип я имею в виду».[275]

Право выбора касалось не только здоровых людей, но и тех, к кому природа была менее благосклонна, лишив их слуха или речи. Число таких людей велико во всех странах. Как их обучить и научить? Первой школой для глухонемых стал основанный в Париже в 1760 г. священником Чарлзом де л'Эпе (1712–1789) Институт для глухонемых. Изучив знаки глухонемых, тот создал словарь, а затем и стандартизировал систему знаков, позволявшую обучать их чтению и письму. В 1778 г. в Лейпциге возникло первое заведение такого рода, поддерживаемое государством. В США такое заведение основано Т. Галлоде в 1817 г. в Хартфорде. Ранее он обучался у де л' Эпе в Париже. С ним приехала Л. Клерк, лучшая ученица школы, ставшая первой глухой учительницей в США. Они соединили алфавит де л'Эпе со знаками местного сообщества глухих. К 1863 г. в США существовало уже 22 аналогичные школы. Как пишет Дж. Фоли, в 1864 г. младший сын Галлоде способствовал учреждению первого американского колледжа для глухих (штат Вашингтон). В наши времена именно университет Галлоде остается единственным в мире университетом гуманитарных наук для глухих. Здесь преподают любые современные предметы с помощью знаков – от управления бизнесом до физики и философии. Даже президентом этого университета стал глухой (впервые в истории). Такие же процессы шли в Англии. В 1890 г. основана Британская ассоциация глухих, а в 1911 г. Лео Бонн, торговец и банкир, страдавший тем же дефектом, учредил Национальное бюро помощи глухим. Но именно в Америке, славящейся своей тягой к новаторству и изобретательству, обучение глухих в дальнейшем, особенно в XX веке, получило наибольшую поддержку и обоснование (во многом благодаря трудам известного американского лингвиста У. Стокоу).[276]

Судьба вуза в Америке во многом зависела от возможностей общины. Практически все первые колледжи создавались той или иной сектой. Президентом становилось духовное лицо. Средства поступали, в основном, из церковной казны. Президент внецерковного университета Ф. Линдсли с неудовольствием писал: «Главной причиной чрезмерного множества и крошечных масштабов западных колледжей, несомненно, является раздробленность наших конфессий. Почти каждая церковная секта обзаводится собственным колледжем и в каждом штате имеет хотя бы по одному. Из десятка колледжей в Огайо, Кентукки и Теннесси лишь два-три не принадлежат церковным сектам» (1834). Сектантство превращало эти колледжи в своего рода рынок, где были готовы предложить любой «продукт» по сходной цене. В 1870 г. в одном лишь Кентукки возникло 11 колледжей, в Айове– 13, в Иллинойсе– 21. Каждый городок пытался во что бы то ни стало построить свое высшее учебное заведение. В Истоне с населением всего в 3700 человек собрали довольно круглую сумму и руками студентов сумели выстроить несколько зданий. Иные мечтали сделать местные университеты подобными знаменитым Оксфорду, Кембриджу, аналогичным университетам во Франции или Германии. В организации системы высшего образования США многое переняли у европейцев. Кое-что в области инженерного образования Америка взяла у России. С опытом Высшего Императорского технического училища американцы познакомились на Филадельфийской международной промышленной выставке в 1876 г. и сделали выводы. Эталоном считалось образование, полученное в немецких университетах. Сильной стороной немцев было то, что профессора их высшей школы работали в тесном контакте с исследовательскими институтами. Американцы позаимствовали сей принцип и опыт. Если в первой половине XIX в. в Германии в университетах побывало 200 американцев, то в 1880-е годы – вдесятеро больше. К середине XX в. тысячи американцев имели на руках дипломы ведущих немецких институтов и университетов.[277]

Роль пионеров в формировании новой системы университетского образования взяли на себя Корнельский университет, Гарвард, университет Джона Гопкинса, руководителями которых были А. Уайт, Д. Гилман, Ч. Элиот. Университет Гопкинса замыслили как исследовательский центр. Здесь сильны были немецкие исследовательские традиции. Большая часть профессоров были выпускниками Геттингенского университета в Германии. Однако вначале этому воспротивились бизнесмены-учредители. Тогда при университете открывается высшая медицинская школа, которая должна была обеспечить всеми необходимыми средствами ученых-исследователей, работающих в науке. Основателями Корнельского университета стали Э. Корнель и А. Уайт. Уайт проводил в жизнь идею единства всех ступеней образования в штате (школы, колледж, университет), усилив профессиональный акцент в образовании (подготовка инженеров, агрономов, агротехников, историков), предлагая все виды программ («от академических до узкопрактических профессиональных»). Важным моментом стало совместное обучение мужчин и женщин в университетах. В конце XIX в. наметились сдвиги в системе высшего об разования в Америке. Вот что писал по этому поводу француз П. Таннери: «Но самым выдающимся фактом в истории научного преподавания за последние 30 лет в глазах потомства будет, вероятно, вступление Соединенных Штатов в семью университетских стран. Американцы очень долго питали пристрастие только к техническому образованию. После междоусобной войны сильное умственное движение привело к перенесению в Америку европейских научных учреждений. Американцы стали интересоваться чистой теорией и обзавелись даже такой роскошью, как класс ученых, могущих соперничать с учеными Старого Света. Свободные от стеснительных традиций, наделенные заметным (быть может, даже преувеличенным) стремлением к оригинальности, американцы настолько удачно дебютировали на научном поприще, что могли рассчитывать на самое блестящее будущее».

Женщины в университете Цинциннати

В первое время ощущались слабость общей культуры, нехватка оборудования и учебников, отсутствие квалифицированных преподавателей. Тем не менее, в Англии с населением в 23 миллиона человек к 1880 г. насчитывалось 4 университета (1880), а в одном американском штате Огайо с трехмиллионным населением их уже было 37. Хотя надо принять во внимание и высокую «смертность» среди возникших колледжей. В юго-западных и западных штатах она составляла в среднем свыше 80 процентов. Более 700 колледжей было закрыто уже к 1860 г., а к 1930 г. и вовсе функционировало менее одного из пяти колледжей и университетов, основанных перед Гражданской войной. Итак, хотя из 180 с лишним колледжей и университетов, основанных между Революцией и Гражданской войной, более 100 возникли за пределами первых тринадцати штатов, все же куда более прочными и надежными выглядели колледжи в старых штатах, в Новой Англии. Сам по себе факт столь быстрого становления системы высшего образования, конечно, означал огромную веру янки в почти беспредельные возможности знаний. Этому способствовали: присущий им дух миссионерства, предприимчивость людей колониальной поры и почти безграничная самоуверенность янки. Среди громадных университетов и институтов, этих признанных грандов американского и мирового истэблишмента, были и относительно скромные колледжи и университеты (Мидлбери колледж, Уэллсли колледж, Вермонтский университет). В Мидлбери группа горожан решила создать колледж свободных искусств (1800). Тогда это были пограничные места, где проживало немного людей. Студенты готовили себя к карьере священнослужителя. Первым президентом колледжа стал Дж. Этвотер. В 1819 г. один из обитателей городка Г. Пэйнтер оставил учебному заведению большую часть своего поместья. Сегодня это старейшее здание университетского типа в штате Вермонт (США). Штат Вермонт – это первый штат Америки, чья конституция отменила рабство. Здесь же первый американец африканского происхождения А. Твилайт получил степень бакалавра (1823). Пройдя через все трудности, колледж Мидлбери сохранился, в то время как другие небольшие колледжи вынуждены были закрыться. Он первым из колледжей превратился в важный региональный центр просвещения (1883).

В 1791 г. был создан и университет Вермонта, ставший пятым по счету высшим учебным заведением Новой Англии. Основателем его стал И. Аллен. В хартии университета особо подчеркивалось, что тут на образовательной ниве не отдается никакого предпочтения той или иной религии или секте. Вермонт стал по сути дела пионером веротерпимости и свободы на американской земле. По мнению американских историков, сей университет стал одним из законодателей практического или прагматического обучения. Сюда шли учиться преимущественно дети среднего американского класса. Вермонт, кстати, стал и первым невоенным высшим учебным заведением Америки, предложившим студентам курс инженерных наук. В какой-то мере знаменателен и тот факт, что «отец прагматической философии» Дж. Дьюи, о котором сказано ниже, также был выпускником университета Вермонт. Край этот знаменит не только природными красотами, но и пребыванием тут неординарных личностей: генерал Лафайет некогда заложил тут камень нового университетского здания взамен уничтоженного пожаром в 1824 г., а в одном из колледжей преподавал курс русской литературы В. Набоков, автор «Машеньки», «Лолиты», «Защиты Лужина», «Приглашения на казнь». Здесь же нашел пристанище уже в XX веке известный русский писатель, лауреат Нобелевской премии А. Солженицын.[278]

За годы трансформации Америки в крупнейшую державу в политическом истэблишменте возникла традиция всячески способствовать делу развития высшей школы. Подготовке культурной и научной элит в Америке уделялось все больше внимания. «Если мы не найдем и не подготовим гениев, наше общество низвергнется в варварство», – говорилось в одной из работ. В США к 1860 г. существовало около ста научных обществ и ассоциаций, произошло объединение вузов в Ассоциацию американских университетов. К концу XIX в. 14 вузов выпускали 90 процентов общего числа докторов в стране. США проявляли тенденцию стать своего рода республикой ученых. В США отношение к науке было сродни выражению немецкого физика М. Планка, основоположника квантовой теории – «наука возникает из жизни и возвращается обратно в жизнь». Однако эра массового высшего образования была еще впереди.

Победив южан, промышленники Севера ринулись на завоевание континента и мировой экономики. Они были восприимчивы к науке, без чего не было бы, вероятно, и столь разительных перемен в США. Лишь науке и технологии по плечу освоить огромные пространства, свести леса, проложить железные дороги, обустроить города, засеять зерновыми земли, собрать хлопок, обуздать природу. Бизнес подстегивал развитие технологии: инновации, научные открытия означали снижение затрат, появление новых сфер вложения капитала, подъем производительности труда. Америка становилась грандиозной лабораторией. М. Лернер заметил: «Характерными науками для американской технологической цивилизации оказались химия и физика, электроника и радиационная химия, как и подобает народу, ставящему на первое место энергию и скорость, коммуникацию и силу. В обоих случаях наука служит ключом к пониманию основополагающих свойств цивилизаций. В одном случае это в основном естественные науки, науки упорядочивающие, в другом – науки, изучающие энергию и силу». Науки оказались настоящим кладезем прибылей. Американский бизнес повел себя в дальнейшем умнее и дальновиднее наших реформаторов, не жалея средств на развитие техники, создавая различные исследовательские фонды, крупные лаборатории. Разумеется, их щедрость имела деловые корни.[279]

Особо скажем о роли техники. Известно, что когда-то в Греции и на Востоке творили выдающиеся техники и механики. Но мы наслышаны лишь о великом Архимеде, да и то Плутарх писал о нем как об уме, чуждавшемся всего практического и необходимого. Но ничего не известно об инженере прошлого Диаде. Тот строил осадные орудия царю Филиппу, участвовал в походах Александра. История несправедлива: ею описаны кровавые сражения, заговоры, восстания и смуты. В ее скрижали занесены сотни венценосных идиотов, убийц или солдафонов, умевших лишь вышибать мозги и выпускать кишки ближнему, причем самым неартистичным образом. «И только об инженере, – писал немецкий ученый-исследователь Г. Дильс, – который вел и эту и другие осады Александра, который оставил руководство по военно-инженерному искусству, где были описаны его изобретения: передвижные осадные башни, нового вида таран, подъемные мосты и разные военные машины, историки ничего не знают. Как вообще вся древность, они презирали техников».[280]

Америка же быстро научилась преклоняться перед механиками и техниками. Инженер стал в этой стране существом более почитаемым, нежели ветхозаветный Ной, выстроивший свой ковчег для спасения всех живых тварей. Практический гений творчества был увенчан здесь славою и честью, а порой и «венцом из чистого золота». А. Токвиль в «Демократии в Америке» отмечал, что практическая наука здесь развита великолепно. Особенно заботливо относились американцы к тем разделам теории, которые необходимы для практического применения. В данных областях они демонстрировали «мышление ясное, свободное, оригинальное и плодотворное». Одним этим уже оправдано воцарение США, ставших меккой изобретателей. Хотя изобретательность американцев носила заземленный и узкоутилитарный характер. «В этой стране есть хорошие рабочие, но мало созидателей. Фултону пришлось долгие годы отдавать свой талант другим народам, прежде чем он смог найти ему приложение в своей стране», – отмечал А. Токвиль. Подобная ситуация не должна вызывать изумления. «В Америке богачей было немного. Почти все американцы имеют профессию. Занятие профессией требует навыков и мастерства. Образованию они имеют возможность посвящать лишь ранние годы жизни. К 15 годам американец должен следовать своему призванию. То есть, его образование обычно заканчивается, когда в нашей стране оно начинается. А если и продолжается, то строго в определенном и выгодном для них направлении. Наукой тут занимаются как бизнесом».[281] Видимо, ранее тут подняли бы на смех идеалистические воззрения Дж. Бруно на науку, как и видение им ее задач: «Наука есть наилучший путь для того, чтобы сделать человеческий путь героическим».

Научно-технической элиты как таковой еще не было и в помине. Она только-только в XIX в. поднималась из нищеты, из самой что ни на есть народной глубинки. Обратимся к работе М. Уилсона, повествующей об изобретателях… Об изобретателе Э. Уитни (1765–1825) говорили, что он более чем кто-либо иной способствовал преображению Севера и Юга. Закон чив Йельский колледж, он хотел вознамерился было учителем. Однако сокращение зарплаты учителям наполовину поставило крест на его мечтах и занятиях. Как ни странно, это пошло на пользу не только Уитни, но и Америке. Оставив учительство, он изобрел знаменитую хлопкоочистительную машину, сделавшую рабовладение весьма выгодным (цены на рабов выросли сразу же вдвое). Благодаря его машине плантаторы заработали 10 млн. долларов на продаже хлопка. Но у изобретателя не осталось ни цента. Он едва спасся от банкротства, уехал на Север, где стал делать ружья. Такой резкий поворот в судьбе изобретателя не редкость для тогдашних США.

Дж. Каст. Дух «американского прогресса». 1872

Самюэл Морзе (1791–1872), как и Уитни, учился в Йельском университете. Морзе родился в Бостоне, в семье педагогов (отец – священник, автор известного учебника географии, дед – директор Принстонского колледжа). Вначале юноша мечтал стать художником. Одна из его картин украшала ратушу. Первые проблески идеи изобретения зародились у него на лекции. Морзе поразили услышанные им слова, согласно которым выходило, что ток якобы мог становиться видимым при преодолении препятствия на пути. «Тот факт, – вспоминал он, – что электричество можно сделать видимым в любом месте на пути тока, было первым семенем, из которого развилось и выросло в моей голове изобретение телеграфа». Мечта стать художником тем не менее не покидала его. Он едет в Европу учиться живописи. Картину «Умирающий Геркулес» высоко оценили на выставке Лондонской академии художеств. Тут он получил первую золотую медаль и вскоре стал вождем группы молодых американских художников. После возвращения из Европы он работал профессором живописи и рисования в Нью-Йоркском университете. В то время отношение к живописи в США было более чем прохладным.

Ему стало ясно: рисунком тут не проживешь. Одному из студентов он откровенно советовал: «Ни за что не становитесь художником; это полная нищета. Дворовой собаке лучше живется на свете». Поэтому нащ «американский Леонардо» вернулся к работе над электромагнитным телеграфом. Все чаще стала занимать мысль: «Как заставить электричество писать?» Поездка в Европу желанных денег ему не принесла. А между тем тогда же в России электротехник П. Шиллинг в 1832 г. (раньше американца) изобрел электромагнитный телеграф и даже показал его действие Николаю I. Однако русский царь, испугавшись самой идеи и возможности быстрой связи меж людьми, запретил даже упоминать об изобретении. В Америке условия были иными. Хотя и тут было немало препятствий. В Нью-Йорке была создана маленькая телеграфная линия на Лонг-Айленде, изготовлен и примитивный аппарат, напоминавший телеграф (1827). Власти возбудили против изобретателя судебное преследование, угрожая арестом за то, что пытался «устроить тайное сношение между разными городами». Тот вынужден был бежать из страны.

Морзе изобрел телеграф в 1832 г., находясь на борту корабля «Sully». Прошли годы тяжких раздумий и опытов, прежде чем пришла победа. В письме к своему другу он признавался: «Я не встречаю ни сочувствия, ни помощи со стороны людей, знающих меня. В течение двух лет я существовал на самые жалкие средства и отказывал себе даже в необходимой пище, чтобы скопить достаточно денег для представления моего аппарата в конгрессе. Я гибну от недостатка средств. Никому не известно, скольких дней и месяцев беспрерывного труда стоило мне усовершенствование моего аппарата. Только одно сознание, что у меня в руках изобретение, которое может сделать эру в развитии цивилизации и облагодетельствовать миллионы людей, поддерживает меня в этих испытаниях». Отчаяние охватило изобретателя. Наконец, все же удалось получить у конгресса США 30 тысяч долларов (немалые деньги). В тот вечер, не дождавшись решения конгресса, Морзе вернулся в бедную комнату в гостинице Вашингтона. В кармане у него оставалось менее полдоллара. Но первая депеша, посланная из Балтиморы в Вашингтон на имя Морзе, гласила: «С помощью Божией великое дело исполнено!» По телеграфу были переданы результаты выборов президента и членов правительства. К середине XIX в. возникли говорящие молнии (так вначале называли телеграф).[282]

Яркой фигурой был и Александр Белл (1847–1922), родившийся в Эдинбурге в семье известного знатока ораторского искусства XIX века. Стоит упомянуть, что его отец ввел в фонетику языка систему, получившую название «Видимая речь» (это своего рода фонетическая транскрипция). А в 1876 г. на «Выставке Столетия» в Филадельфии его сын продемонстрирует прибор, девиз которого «Видимая речь» (речь шла о ныне незаменимом телефоне). Порой крестной матерью изобретений становилось образование. Приведу лишь один наиболее известный пример. Белл приступил к работе в Бостонской школе для глухонемых (1871). Помимо преподавания в школе, он исправлял заикание и другие дефекты речи и читал лекции для учителей по системе «Видимой речи». Способ же конструирования телефона найден был им совершенно случайно. Работая вместе с Ватсоном над музыкальным телеграфом, Белл как-то услышал дребезжание зажатой пластинки в отдаленной комнате. И понял: они нашли то, что искали. Спустя 24 года после «Выставки Столетия» в США уже работало полтора миллиона телефонных аппаратов. Прав был философ Р. Эмерсон, сказав, что «всякая революция была поначалу мыслью в мозгу одного человека». Это действительно так. Однако к мыслям в голове нужно было добавить еще и энергию талантливых предпринимателей!

Легендарной фигурой среди американских творцов техники был, конечно же, Томас Эдисон (1847–1931). Как и многие в тогдашней Америке, он ходил в школу лишь несколько месяцев. Все считали его явным тупицей, ибо он «наотрез отказывался декламировать в классе». Мысли его были заняты тем, что он мастерил дороги, мельницы, гроты и всевозможные сооружения. Он «не знал детских игр, его забавами были паровые машины и механические поделки». Типичный Том Сойер своего поколения (торговал овощами, газетами, увлекся химией). Эдисон любил проверять сам действия законов природы. Однажды его нашли «сидящим на гнезде с гусиными и куриными яйцами, из которых он пытался вывести цыплят» (в сарае). Вот и Л. Мэмфорд в «Отрывках из жизни» писал, что он свое вдохновение и материалы для своих книг находил не в библиотеках, а во время прогулок и путешествий по сельской местности и городам США.[283]

Отец Эдисона был деловым человеком, как и его родня (прадед изобретателя был одним из директоров банка США, после революции 1776 г. его подпись стояла на ассигнациях). Мать – учительница. Ее называли второю Мартою Вашингтон. Она передала сыну жизненные навыки, приучила любить знания ради знаний. Ее сын зачитывался всем, что попадалось ему под руку – «Энциклопедия» Чемберса, «История Англии» Юма, «История реформации» Добиньи, «Падение Римской империи» Гиббона, Ньютоновы «Начала», «Технический лексикон» Юра, «Несчастные» и «Труженики моря» Гюго. Отец, не имея денег для того, чтобы отдать его учиться в университет, который стоил недешево, просто напутствовал сына: «Иди-ка ты в жизнь!» Тот стал «поездным мальчишкой», продавал газеты, сладости и всякую всячину (в 12 лет). Ухватив суть бизнеса, он наладил дело. И вскоре торговля газетами стала прибыльной (взял 4 помощников, применил телеграф, забрасывая «наживку» в виде кратких новостей на ближайшую станцию). Газеты Эдисона разлетались моментально. Он умудрился со временем даже печатать газету в поезде, хотя предприятие кончилось печально. Вместе с типографией он устроил в поезде и химическую лабораторию, в результате чего возник пожар. Кондуктор в гневе выбросил в окно лабораторию, типографию, а заодно и самого «химика» – Эдисона.

Будучи глух на одно ухо, Эдисон в армию не попал и стал телеграфистом. Как известно, глухота не помешала гениально му Гойя писать картины, а Бетховену сочинять музыку. Не одолела она и творческую натуру Эдисона. Научившись посылать телеграммы с невиданной для того времени скоростью, он в 1869 г. изобрел телеграфный аппарат для деловых контор (впрочем, уже тогда были и более совершенные модели). Технику Эдисон знал как свои пять пальцев. Вскоре он получил должность управляющего фирмой с окладом в 300 долларов. Раз и навсегда он решил не заниматься бизнесом в «черную пятницу» 24 сентября 1869 г., когда обезумевшая толпа теряла на спекуляциях («пирамидах») состояния. В газете «Телеграф» появилось сообщение, что Т. А. Эдисон оставил свой пост и посвятил себя изобретательской работе. Фирма «Гоулд энд Сток Телеграф компани» предложила ему за патент на усовершенствование биржевого телеграфа 40 тыс. долларов. Так начиналась новая эра. А в 1880 г. он получил патент на изобретение 223898 (электрическая лампочка). 4 сентября 1882 г. 35-летний Т. Эдисон пережил, как он называл это событие, «величайшее приключение в своей жизни». В этот день электрический ток дала первая в Нью-Йорке электроподстанция на Пирл стрит – и в 85 домах, магазинах и конторах вспыхнул свет 400 лампочек накаливания. А незадолго перед этим он принял участие в переводе Нью-Йорка с газа на электричество. В августе 1883 г. уже 430 зданий города освещались светом 10 000 электрических лампочек. Заслуги Эдисона этим не ограничились. Он усовершенствовал ряд изобретений (свет, телефон, телеграф, динамомашину), изобрел фонограф, обнаружил ток свободных электронов через вакуум (что легло в основу создания радиоламп и радиопромышленности). В его лице человечество обрело гения, поставившего процесс технических изобретений на конвейер (Бюро патентов выдало ему в течение жизни 1093 патента). Такого еще не знала человеческая история.

Томас Эдисон

В его лице Америка обрела новый тип предпринимателя-инженера. Когда Эдисон переехал в просторный дом с лабораторией в Вест Орандж (Нью-Джерси), он уже был обладателем миллиона долларов, заработанных на изобретениях (1887). На принадлежавших ему фабриках и заводах работало около пяти тысяч рабочих и инженеров. Особое значение приобретал сам метод работы в сфере науки и техники, предложенный Эдисоном. Вот как он сам однажды сформулировал его (в «Сайентифик Америкэн»): «Черновые наброски передаются создателям моделей, которые изготовляют из материала элементы соответствующих деталей или, возможно, даже целые узлы для аппаратуры. Учитывая то обстоятельство, что в этом процессе задействовано много работников, рабочая модель может появиться на свет в течение очень короткого промежутка времени». Порой путь от идеи до первой модели занимал всего один день. Так родилась фабрика изобретений. Гений Эдисона проявился и тут. В его доме была и огромная библиотека, насчитывавшая 100000 томов. Ему же принадлежала идея съемки первых фильмов (в частности, знаменитая лента «Великое ограбление поезда» снята в 1903 году в его студии). Этот человек всю жизнь трудился, как каторжный. Поэтому американских гениев воспримем в духе его же изречения: «Гений – это один процент вдохновения и 99 процентов пота».[284]

В 1889 г. он посетил Всемирную выставку в Париже. Отвечая на вопрос, как ему нравятся Париж и французы, Эдисон заметил, что они нравятся ему особенно своими идеями, где они превосходят даже англичан. «Ну кто бы из них придумал башню Эйфеля или статую Свободы (подаренную французами США)?» Но кое-что его и неприятно поразило: «Что меня здесь особенно поражает, это всеобщая лень. Когда же эти люди работают? И что они делают? Здесь, по-видимому, выработалась целая система праздношатанья… Эти инженеры, разодетые по последней моде, с тросточками в руках, которые меня посещали, – когда же они работают? Я тут ничего не понимаю… Да, мне случалось работать несколько суток подряд… Но в среднем я занимаюсь около двадцати часов в сутки. Я нахожу совершенно достаточно спать 4 часа». Так Эдисон оценил некоторые порядки в Европе. Казалось, что в лице американцев народы обрели смелых предвестников зари будущего. Они множат число научных и инженерных лабораторий. И на смену изобретателю-одиночке («изобретателю из мансарды») идут группы инженеров, техников, подобных тем, что будут созданы Т. Эдисоном в его знаменитом Менло-Парке, «Фабрике изобретений».

«Фабрика изобретений» Томаса Эдисона

Достижения американцев в области техники уже тогда разнообразны. Среди них и планетарий Риттенхауса, украсивший собой печать Пенсильванского университета (1782 г.). Но, пожалуй, самое знаменитое изобретение эпохи – шестизарядный револьвер Кольта. Известно, что 16-летний матрос из Коннектикута Сэмюел Кольт за время долгого плавания в Сингапур вырезал из дерева первую модель револьвера. Таким образом, и право на ношение оружия, провозглашенное конституцией США, обрело почти сакральный смысл после рождения этого изобретения. Отныне любой американец мог разобраться с чиновником или бандитом с помощью «самого надежного в мире уголовного кодекса». Впрочем, вначале это оружие было направлено главным образом против индейцев. Впервые его пустили в ход в конном бою 15 рейнджеров, одержавших победу над 75 команчами (1840). Война в Мексике сделала кольт типичным оружием американского Запада. С тех пор янки испытывают особую и прямо-таки пламенную страсть к изобретениям орудий убийств и уничтожения человечества!

Кое-что сделано для облегчения работы статистиков. Для подсчета и обработки статистических данных Г. Холлерит изобрел перфокарты, сделанные из непроводящих материалов. Проходя через перфокарту, электрический ток позволял сделать все необходимые подсчеты. Использованное во время национальной переписи 1890 г. изобретение явилось как бы началом наступления эры компьютерной индустрии. Открытие способствовало прогрессу цивилизации. Статистика станет удобным инструментом не только науки и экономики, но и средством, с помощью которого был найден способ обмана масс.[285]

Гений изобретательства и инженерии нередко сочетался с талантом организатора и промышленника. Описывая научно-технические достижения, С. Цвейг отмечал в одной из новелл, что ныне требуются иные скорости передвижения и передачи мысли. Он говорил: Гте путешествовал в карете с тем же комфортом и быстротой, что и апостол Павел, войска Наполеона передвигались с той же скоростью, что и легионы Цезаря или орды Чингиз-хана, а корветы Нельсона бороздили моря и океаны немногим быстрее, чем галеры финикийцев или ладьи викингов. Такой медлительности капитализм теперь уже никак не мог себе позволить.

Вслед за созданием сухопутных телеграфных линий встала задача прокладки и подводных кабелей. Брет проложил кабель через Ла-Манш (1851). Спустя некоторое время телеграф уже связал Англию с Ирландией, Данией, Швецией, Корсику с материком. На очереди – Египет и Индия. Сложнее обстояло дело с Америкой. Бескрайние просторы и глубины океанов пугали самых смелых инженеров. Где найти такие корабли, что смогут поднять 2 тысячи миль кабеля? Как построить столь мощный электрогенератор? Иные считали возможность реализации подобного проекта чистым безумием. Но разве не прав был поэт Беранже, когда восклицал:

В творческом порыве, в трудах гениальных изобретателей воплощается Разум, во многом и определяющий место человека в истории цивилизации. Таким образом, ученый, мыслитель, гениальный инженер выступают в роли архистратега Будущего. Он должен выстроить новую общественную систему, как бы начертать идейно-технологический скелет оной. Иные организуют повседневную жизнь, направляют ее в нужное русло. Вместо армий политиканов и уродливых вояк, которые почему-то заправляют миром вот уже 5–6 тысяч лет, превращая землю в кладбище людских надежд и талантов, они должны создавать отряды пионеров науки, техники, образования, культуры – ударные штурмовые группы цивилизации. Мозг смертных видел в этих действиях лишь «элементы безумия». Л. Арагон описал в «Тени изобретателя» (1924) действия людей, действующих на перекрестке грез: «И тут сам инженер начинает отрекаться от своего гения, он снова берет эту галлюцинацию и, так сказать, калькирует ее, переводит, ставит на расстояние протянутой руки неверующих… в тот миг, когда изобретение только появляется на свет, едва начиная осознавать себя, когда оно чуть-чуть приподнимается, оно являет собой некое новое отношение, безумие, которое позже превратится в реальность. Загадка, аналогичная заре».[286]

К числу таких вот «безумцев» можно отнести английского инженера Гисборна, задавшегося целью связать подводным кабелем Нью-Йорк с Ньюфаунлендом и решившего продлить кабель до Ирландии, а также предпринимателя С. Фильда, обладавшего завидными качествами делового человека. Энтузиаст идеи, этот янки осаждал правительства просьбами, связывался со специалистами, проводил кампании по сбору средств. Вера в электричество оказалась не менее сильной, чем вера в Бога. Всего за несколько дней в Англии им было размещено акций на сумму в 350 тыс.ф. ст. Среди акционеров – финансисты, промышленники (и даже Теккерей с леди Байрон). Наконец гигантская электрическая пуповина из 367 тысяч миль медных и стальных жил связала два полушария (1866). Если вытянуть их в линию, хватило бы соединить прямым кабелем Землю и Луну! Величайший триумф инженерного гения, помноженного на упорный труд предпринимателя. Надо согласиться с философом Дж. Дьюи, сказавшим как-то: «Каждый великий успех науки имеет своим истоком великую дерзость воображения».

В 1864 г. сделали попытку соединить телеграфной линией Россию и Америку. Шла война Севера против Юга, а Россия заняла дружественную к Северу позицию (Англия же поддерживала рабовладельцев-южан). Снарядили экспедиции в Сибирь и на Аляску с большими запасами телеграфной проволоки, с двумя телеграфными кабелями (для Берингова пролива). В экспедиции участвовали ученые, инженеры, механики. К сожалению, пришлось отказаться от дела. Западная телеграфная компания в США истратила на американо-русский проект «Аляска—Сибирь» по тем временам просто чудовищную сумму– 2–3 миллиона долларов… Однако в 1866 г. после ряда неудач Атлантический подводный кабель был-таки проложен.

Из песни слов не выкинешь. Американцы оказались наиболее восприимчивы к идеям научно-технической революции. Разве случайно, что проекты ирландца Р. Фултона (1765–1815) обошли все передовые страны мира той поры, прежде чем осуществились в США? В Англии его идея постройки парового судна не увенчалась успехом. Приехав в Париж, он предложил устроить сеть каналов между реками Франции и пустить по ним пароход. Однако французам, воевавшим с Европой, было не до него. Не повезло ему и в Голландии. Справедливости ради скажем, что и Америка не сразу ухватилась за идею. Когда в 1784 г. к первому президенту США Вашингтону (почти в одно и то же время) явились два изобретателя, Фич и Дж. Рамзей, и предложили построить суда, движимые паром, они получили отказ. Тогда Фич уехал во Францию, а Рамзей – в Англию, где впал в отчаяние и скоро умер от горя. А ведь первые успехи Р. Фултона имели место во Франции, где он получил поддержку Бонапарта. На эти средства он построил подводную лодку, которая могла находиться под водой довольно длительное время (однажды сам Фултон пробыл под водой 4 часа, пройдя 25 верст). Значительную помощь (идейно и финансами) оказал посланник США во Франции Р. Ливингстон. Он был большим любителем механики, видным промышленником, сыгравшим решающую роль в покупке у французов и присоединении к США Луизианы. Пароход Фултона был успешно опробован на Сене (1803). Увы, Наполеон не понял значения изобретения. Хваленые члены Парижской академии, наблюдавшие за испытаниями, не смогли или не пожелали убедить правительство Франции и консула. Бонапарт назвал Фултона «идеологом» и «пустым мечтателем». Тогда он уехал в Америку и построил там пароход «Клермонт». Подчеркнем исключительную роль «безумца» Ливингстона, истратившего на это свое огромное состояние. Первый рейс между Нью-Йорком и Албани состоялся (1807), хотя пассажиры не решились ступить на «чертову машину». Однако на обратном пути нашелся смельчак, выложивший за проезд 6 долларов.

Америка становилась мировой ярмаркой технических новинок. Ученые, инженеры, поэты, деятели искусств создали тут «миф о машине». Скульпторы сравнивали гигантский мотор на выставке с телом женщины, обладающей мощными эротическими формами. Лондонская «Таймс» писала, что американцы проявляют себя в механике столь же ярко, как древние греки в скульптуре, а венецианцы в живописи. Журнал «Атлантик мансли» безапелляционно утверждал, что отныне гений и вся сила человеческого творчества должны сосредоточиться лишь на инженерных деяниях, а не на литературе, науке или искусстве. Технические наклонности американцев были очевидны. «Нет в мире другой страны, где бы столь любили машины и технику» (О. Уайльд). Как отмечал профессор Дж. Кувенховен, в США по сей день широко распространены убеждения, что автомобили, аэропланы, моторы в эстетическом отношении наиболее привлекательны из всех творений человека.[287] Янки стали истинными поэтами и романтиками техники.

США занялись индустрией, техникой, наукой… Дух образования, новаторства, изобретений, научных открытий, освоения богатых природных ресурсов стал тут определяющим. Имена Франклина, Эдисона, Белла, Вестингауза, Морзе, Фултона у всех на устах. Как скажет в адрес американцев Ж. Верн (1866): «Янки – эти первые механики мира – рождаются инженерами, как итальянцы – музыкантами, а немцы – метафизиками». Иметь такую похвалу из уст первого фантаста мира почетно. В США была введена в действие эффективная патентная система, о которой президент Авраам Линкольн образно и точно сказал, что она «питает творческий гений изобретателя горючим заинтересованности», способствуя росту численности изобретателей и инженеров в США. О динамике роста говорят цифры: когда был принят Закон о патентах (1834), в кармане у изобретателей было не очень-то густо (чуть более 1200 патентов). Ситуация изменилась в корне уже через какие-то 30–40 лет. Известно, что только между 1860 и 1900 гг. в Бюро патентов в США было подано уже примерно 676 тыс. патентов.[288]

Открытие первой американской трансконтинентальной железной дороги

Америка подпала под действие могучего закона ускорения. Мировая добыча угля и потребление энергии удваивались каждые десять лет. В 1900 г. тонна угля давала в 3–4 раза больше энергии, чем в 1840-м. По мнению Г. Адамса, такого революционного переворота производительных сил доселе еще не знал цивилизованный мир… Грандиозная научно-техническая революция развернулась в США. Число умов, занятых поисками новых машин, увеличилось от нескольких десятков и сотен в 1838 г. до десятков тысяч в 1905-м, – людских умов, натренированных до такой степени цепкости и остроты, какой никто еще не достигал. Вооруженные инструментами, приборами, превосходящими органы чувств по их огромной мощности и точности восприятия (с помощью которых они отыскивали энергию в таких тайниках природы, где сама она не подозревала о ее наличии), ученые проводили подсчеты и анализы, опровергающие самое бытие. Они стали достигать таких удивительных синтезов, которые угрожали самой стихии. Американцы пошли по пути индустриализации. Страна развивала экономику, поднимала города, прокладывала дороги (а не загоняла уворованные капиталы в Лондон, Париж, Женев, Антверпен). В 1825 г. канал связал Нью-Йорк с Буффало на Великих озерах, а к 1850 г. целая сеть каналов и путей, проложенных по рекам и озерам, протянулась от Атлантики до Миссисипи. Общественные работы стимулировали развитие и региональных экономик вокруг Филадельфии, Нью-Йорка, Сент-Луиса, Чикаго. С 1828 г. началось строительство железных дорог. Расходы распределялись следующим образом: 40 % средств шло из казны государства, а 60 %: из частных источников. Наблюдается рост урбанизации. Города росли, как на дрожжах. Особенно стремительно рос Нью-Йорк, избранный Лондоном в качестве главного торгового и финансового партнера. Население увеличилось с 135 тысяч человек в 1820 г. до 1,338 млн. человек в 1870 г. Целый ряд городов имели уже население от 0,5 до 1 млн человек. Главные потоки иммигрантов в первой половине XIX в. шли из Германии, Англии, Шотландии и Ирландии. В дальнейшем, с 1870 по 1914 гг., в США въехало свыше 25 млн. иммигрантов. Имело значение укрупнение мелких земельных участков в крупные хозяйства или фермы, работающие как заводы, объединяя (не раздробляя) усилия. С. Уорнер-млад-ший, объясняя условия роста Америки, писал: «Масштабность, величавость, даже гигантизм, стали наибольшим сюрпризом той эры, что наступила в конце XIX – начале XX веков».[289]

Помимо наличия талантов, Америка имела необходимые ресурсы для развития (как и Россия). О запасах железной руды знали с колониальных времен, но лишь открытие месторождений в северном Мичигане и Верхних озерах дали США решающее преимущество в производстве железа и стали. Полковник Дрейк обнаружил нефть в западной Пенсильвании (1859), а через пять лет нефти добывали уже более 2 млн. баррелей в год. Бурились тысячи скважин. Сюда устремились сотни миллионов долларов. Нефтяная лихорадка вполне могла соперничать с золотой. Хотя здесь находили медь еще со времен Колумба, лишь разработка месторождений в Монтане и Аризоне в 1882 г. создала новую ситуацию («война медных королей»). Сюда же можно добавить открытие серебряных рудников в 1859 г. в Колорадо и Неваде. Во владениях США (после захвата ими огромных земель у Мексики) оказались колоссальные запасы угля. Только в Нью-Мексико угля было столько, что его хватило бы американским заводам для работы в течение века. К 1910 г. в США добывали 500 миллионов тонн угля, что составляло лишь менее одного процента имеющихся запасов. К 1884 г. Америка производила 1/5 часть мирового железа и 1/4 часть мировой стали, в стране проложено 6200 миль нефтепроводов. И все это немыслимое природное богатство – в руках предприимчивых и энергичных людей. Страна бурно строится. Поднимаются ввысь небоскребы – эти наследники пирамид и Вавилонской башни. Всемирная выставка в Чикаго (1893) с ее классическими формами ознаменовала начало эры динамизма и технического прогресса. Грандиозная выставка стала своего рода символом Уолл-Стрита, то есть символом народившейся империалистической Америки.[290]

Почетное место в ряду научно-деловой элиты США занимали инженеры. Надо сказать, что Америке на первых порах восторжествовала ньюменовская модель университета. Центры высшей школы США (Йельский, Принстонский, Гарвардский, Колумбийский университеты) до середины XIX в. старались реализовывать традиционную классическую программу обучения (древние языки, история, философия, литература, математика). Естественные науки практически отсутствовали, что вынуждало желающих их изучать перебираться в Европу. Ситуация абсурдная для страны, претендовавшей на роль промышленного и экономического лидера. Тем более что с каждым годом промышленное производство заявляло о себе заметнее. К концу века почти повсюду возникли кафедры естественных наук. У. Уитмен, выражая горячую поддержку наукам, даже восклицал: «Этот – математик, тот – геолог, тот работает скальпелем. Джентльмены! Вам первый поклон и почет!» Принят был закон федерального правительства о высшем образовании, подписанный Линкольном (1862). По нему штаты получали во владение земельные участки специально для организации учебных заведения, для подготовки агрономов и инженеров. Закон носил самые общие очертания и, тем не менее, во многом способствовал быстрому становлению высшей школы. Особо важную роль в формировании системы технического образования призваны были сыграть Корнельский университет и Массачусетский технологический институт (нынешние лидеры в сфере техники).

Начало Реконструкции, наступившей после окончания Гражданской войны, потребовало от общества уделять больше внимания подготовке грамотных и высококлассных специалистов. Инженерное образование в Америке восходит к французскому Corps du Genie, возникшему в 1676 г. и оформившемуся в качестве высшего учебного заведения в 1749 г. Во Франции в эпоху Людовика XV было учреждено и гражданское высшее инженерное училище (1747 г.), первое инженерное заведение такого рода в мире. «Отцом инженерного образования» считается французский ученый Жан Родольфо Перроне (1708–1794). Внес лепту и Наполеон, создав школу подготовки инженеров в области гражданского строительства (Ecole des Travaux Publics), известную как Политехническая школа. Ее создали по проекту Кондорсе, а пальму первенства перехватил император. Как бы там ни было, а именно по французской модели и создавались первые инженерные учебные заведения в США. В немалой степени это родство вытекало из общности политических и социальных пристрастий. Разве выдающиеся французы не принимали активное участие в войне за независимость?! В свою очередь и янки отнеслись с почтением к Монтескье, Руссо, Вольтеру, Дидро, другим энциклопедистам. Так у кого же было перенимать инженерные навыки, как не у этой великой нации воинов и ученых?!

С особой остротой необходимость подготовки инженеров в США почувствовали в эпоху войны за независимость (1775–1783). Фактически в тот период все инженеры в американской армии были иностранцами. История возникновения инженерного образования в США напрямую связана с армией, с армейским корпусом инженеров. Дж. Вашингтон неоднократно высказывался в пользу подготовки квалифицированных инженеров. Об этом же твердил с 1776 г. и интеллектуал Джон Адамс: «У нас ощущается нехватка инженеров. Они редки и дороги. Нуждаясь во многих, мы не имеем и малого их числа. Я полагаю, что настало время создать Академию инженерного образования». В 1778 г. Конгресс США поддержал идею и высказался в пользу создания подобных школ. К ней вернулись вновь – после окончания войны. А. Гамильтон, возглавлявший один из комитетов, вполне резонно заявил, что военные инженеры еще более нужны стране во времена мира. Для их подготовки необходимы серьезные научные знания и длительная учеба. В 1794 г., уже после избрания Вашингтона президентом, в Америке была учреждена и первая военная школа – в Вест-Пойнте.

Официальной датой возникновения инженерного образования в США считается 16 марта 1802 г., когда конгресс учредил академию в Вест-Пойнте, которая должна была готовить многопрофильных специалистов-инженеров. Вначале в академии, правда, отсутствовала строгая система подготовки и экзаменов. С приходом к руководству полковника С. Тэйера в 1817 г. дело стало налаживаться. Помог также опыт и французской Политехнической школы. Постепенно выстроились главные детали и элементы Вест-Пойнта: высокие требования к знанию, четкие стандарты образования, жесткая дисциплина. Таким образом, в Америке был создан прекрасный образец для всей последующей системы технического образования. Количество инженерных школ в стране с каждым годом увеличивалось, так к 1850 г. их стало уже около 6 тысяч. В 1821 г. в Норвиче (штат Вермонт) была создана Американская литературная, научная и военная академия, в программах которой значились такие предметы, как механика, химия, инженерия, электричество, строительство и т. д. Одним из наиболее известных институтов подобного рода стал Франклиновский институт, основанный в Филадельфии в 1825 г. Он вскоре получил и первый правительственный заказ на научно-прикладные исследования. По мере подъема промышленности, роста образования, развития общественных потребностей становилось все очевиднее, что США нуждаются в стройной системе профессионально-технического и инженерного образования. Особенностью инженерного образования в США было то, что им руководили педагоги-теоретики, а не люди практики. Такая ситуация сохранилась до тех пор, пока не произошло становление самой инженерной профессии и различные специальности в колледжах не выделились в качестве самостоятельных учебных дисциплин. В отличие от инженерных школ, ставших впоследствии органической частью академической и университетской наук, медицинские школы оставались автономными.[291]