Родовое проклятие Щеглова Ирина

Мира усилием воли подавила дрожь, пробравшую все ее тело.

— Ты это прочел в его мыслях?

— Не все. Кое-что я и сам вижу. А сегодня в какой-то момент я точно знал, что он чувствует: это было ужасное злорадство, мол, наконец он отнимет тебя у меня, у нас. У тебя самой.

— Сегодня ты проник в меня — в мое сознание. В этот раз он не звал меня по имени, а ты — окликнул. Я услышала, как ты меня зовешь, и на мгновение остановилась. Было такое ощущение, будто я стою на каком-то краю и меня тянут в разные стороны. А потом я очутилась на полу, под тобой, так что если бы не ты, даже не знаю, в какую сторону пошла бы сама.

— Зато я знаю, и не только оттого, что ты у меня сильная. А вот из-за чего. — Он нагнул голову, встретился с ней губами, легонько коснулся их. — Из-за того, что это больше, чем влечение.

Она затрепетала, в животе забились бабочки.

— Коннор…

— Это намного больше, — прошептал он и закрыл ей рот поцелуем.

Нежно, так мягко и нежно, что ее губы сами захотели отдаваться и отдаваться, уступали искушению и жаждали еще и еще, так что делалось больно. Если источник его силы действительно в сердце, то теперь он дал ему волю и позволил ей утонуть в океане незамутненной чувственности.

Ей следовало бы сказать нет — нет, это не для нее, так не должно быть! Но он уже вел ее вперед в эту сладостную негу, увлекая на мерцающий свет, в глубину сияния.

Его руки, легкие, как воздух, скользили по ней, но и это воздушное прикосновение вызывало в ней жар.

Тихо, тихо и проникновенно, он просил ее верить в то, во что она никогда не верила. Поверить в то, чего она боялась и что отрицала.

Поверить в любовь, в то, что она проста, что она могущественна. И что она неизменна.

Эта любовь не для нее. Не для нее, думала Мира, но продолжала плыть на ее шелковистых облаках.

На мгновение, на одну ночь она отдалась такой любви. Отдалась ему.

И он брал, но очень нежно, и давал взамен еще больше.

Подлинная правда любви открылась ему в тот момент, когда Мира оказалась на границе между тьмой, где властвовал Кэвон, и светом, исходившим с его стороны. Коннор понял, что она, эта любовь, бывает сопряжена со страхом и опасностью. Он понял, что может блуждать в ее лабиринтах, и был согласен продираться сквозь ее тернии, идти на ее свет и жить жизнью, полной восторгов и разочарований, безмятежного счастья и внезапных ухабов.

С ней.

Всю жизнь они были друзьями, но эта дружба никак не подготовила его к нынешней перемене, к этому стремительному переходу от братской любви к тому, что он чувствовал к Мире теперь.

Единственная. Только она. И это то, о чем он всегда мечтал.

Он не просил ответных слов — со временем они придут сами. Сейчас ему было достаточно того, что она вся в его власти. Эти прерывистые вздохи, этот трепет, глухие, неровные удары ее сердца.

Мира приподнялась. И устремилась по волнам такого беспредельного счастья, что, казалось, волны эти залили все ее тело чистым белым сиянием.

А потом он заполнил ее всю и продолжал давать и давать, пока ее взор не затуманили слезы. На вершине блаженства, стараясь удержаться подольше на этом ярком, ослепительном краю, она мысленно услышала его голос. И снова. И снова.

И голос этот говорил: это нечто большее, это любовь.

— Почему всегда бывает так неловко?

— Что? — Мира непонимающе уставилась на него, потом огляделась. — Мы где? В доме Сорки? Мы спим?

— Это больше, чем сон. А любовь — это больше, чем ложное представление о ней, которое ты пытаешься себе внушить.

— Это дом Сорки, но он стоит под лианами, которые растут вокруг него. И сейчас не время рассуждать о любви и о всяких ложных представлениях. Это он нас сюда притащил?

Она обнажила меч, благодарная, что во сне, который был как бы и не сон вовсе, оружие оказалось при ней.

— Любовь — это источник света.

— Источник света — это луна, и где бы мы ни находились, надо радоваться, что сегодня полнолуние. — Она развернулась, вглядываясь в тени. — Он рядом? Ты его чувствуешь?

— Если ты никак не можешь поверить, что любишь меня, то хотя бы поверь, что я тебя люблю. Я ведь тебе в жизни не лгал, в важных вещах уж точно!

— Коннор! — Она зачехлила меч, но оставила руку на его рукояти. — Ты что, растерял способность чувствовать?

— Наоборот, она у меня обострилась. — Он улыбнулся. — Это ты потеряла способность чувствовать, потому что у тебя не хватает духу взглянуть правде в глаза.

— Меч у меня, так что следи за тем, что говоришь!

Прежде чем она его оттолкнула, Коннор успел наградить ее поцелуем.

— Ну какая же ты слабая? У тебя сердце сильнее, чем ты думаешь, и оно станет моим.

— Я не намерена стоять здесь, в этом месте, и разглагольствовать о всякой ерунде. Я возвращаюсь.

— Не туда. — Она отвернулась, но Коннор взял ее за локоть.

— Я отлично знаю дорогу.

— Нам не туда! — повторил он. — И еще не время, потому что к нам как раз гость.

Ее пальцы сжали эфес меча.

— Кэвон?

Коннор удержал ее руку, не дав выхватить клинок, и достал из кармана белый камешек. Он светился у него на ладони, как маленькая луна.

— Нет, к нам идет Эймон.

Мира смотрела, как он выехал на поляну, уже не мальчик, а взрослый мужчина. Еще совсем юный, но уже рослый и стройный. И так похож на Коннора, что у нее екнуло сердце.

Волосы у него были длиннее и сзади заплетены в косу. Он невозмутимо появился верхом на норовистом с виду гнедом коне, готовом, казалось, проскакать пол-округа, не сбавляя темпа.

— Добрый вечер тебе, братишка, — окликнул Эймона Коннор.

— И тебе того же, и твоей даме. — Эймон ловко соскочил на землю. Стреноживать коня он не стал, а просто закинул поводья ему на спину. По тому, как, подобно статуе в лунном свете, неподвижно стоял конь, было видно, что он и шагу не сделает от хозяина.

— У тебя, смотрю, немало времени прошло, — заметил Коннор.

— Пять лет. Мои сестры с мужьями живут в Эшфорде. У Брэнног двое детишек, сын и дочь, а со дня на день должен родиться второй мальчик. Тейган тоже ждет. Первого.

Он посмотрел на домик, потом перевел взгляд на надгробие матери.

— Вот мы и вернулись домой.

— Чтобы сразиться с ним.

— Это мое самое заветное желание. Но он сейчас в вашем времени, и с этим ничего нельзя сделать.

Высокий и прямой, с «ястребиным глазом» на шее, Эймон еще раз оглянулся на могилу матери.

— Тейган побывала здесь раньше меня. Она видела ту, что произойдет от нее. Видела, как та следила за ней, пока Тейган сражалась с Кэвоном. Мы трое, мы первые, но то, чем мы владеем, мы передадим вам. Это все, что я вижу.

— Нас теперь шестеро, — сказал Коннор. — Трое и еще трое. Моя женщина, мужчина моей двоюродной сестры, и наш друг, причем очень сильный маг. — Поскольку мальчик уже стал мужчиной, Коннор решил, что настало время обсудить и этот вопрос. — Этого нашего друга зовут Финбар Бэрк. В нем течет кровь Кэвона.

— Он клейменый? — Как Мира, Эймон потянулся рукой к клинку.

— Помимо его воли.

— Но кровь Кэвона…

— Я бы доверил ему свою жизнь. И уже доверял. И доверил бы ему жизнь моей женщины, а ее я люблю больше жизни — хотя она в это не верит. Нас шестеро, — повторил Коннор, — и он один из нас. Мы сразимся с Кэвоном. И покончим с ним! В этом я тебе клянусь.

Коннор взял у Миры меч и шагнул к надгробному камню. Несильно рассек себе ладонь и дал крови стечь на землю.

— Клянусь кровью, мы его одолеем!

Он порылся в кармане и совсем не удивился, обнаружив там колокольчик. Кончиком меча вырыл ямку и посадил в нее цветок.

— Ну вот, обещание исполнено.

Коннор пошевелил пальцами в воздухе, извлек из него влагу и оросил землю водой и кровью.

— А ведь я от нее уехал. — Эймон неотрывно смотрел на могилу. — Не было выбора. Да она и сама этого хотела и велела нам так сделать. И вот я приезжаю домой уже мужчиной. Все, что в моих силах, я исполню. Все, что мне дано, пущу в ход. Ты свое обещание сдержал. — Он протянул руку Коннору. — Я не могу доверять этому потомку Кэвона, но тебе и твоим близким я верю.

— Он тоже мой близкий.

Эймон посмотрел на могилу, на цветы, на дом.

— Значит, вас шестеро. — Он тронул амулет, точь-в-точь такой же, как у Коннора, потом прикоснулся к подаренному Коннором камню на кожаной тесемке. — Мы все с вами. Надеюсь, еще увидимся. Когда все будет кончено.

— Когда все будет кончено.

Эймон вскочил в седло и с улыбкой повернулся к Мире.

— Ты должна верить моему брату, прекрасная дама, потому что когда он говорит, то говорит от сердца. Прощайте!

Он развернул коня и так же бесшумно, как появился, исчез.

Мира хотела было ответить — и резко проснулась. Она была в постели с Коннором. Тот сидел рядом и с полуулыбкой рассматривал свою пораненную ладонь.

— Господи Иисусе! Когда ложишься спать с таким, как ты, никогда не знаешь, где можешь очутиться. Осторожнее! У тебя кровь, постель запачкаешь!

— Сейчас залечу. — Он потер рукой об руку, остановил кровь, и неглубокая рана затянулась.

— И что это было? — спросила она.

— Небольшой визит к родне. Вопросы, ответы.

— Какие еще ответы?

— Как раз готовлюсь в этом разобраться. Но цветок посажен, как и просила Тейган, и этого пока достаточно. Он вроде в добром здравии, наш Эймон, правда?

— Тебе виднее, ты же его копия. А Кэвон должен бы знать, что они вернулись.

— Им его не одолеть, но и ему их — тоже. И этого факта нам пока достаточно. Разделаться с ним должны мы, это я тоже знаю.

— А откуда ты знаешь?

— Я чувствую. — Коннор показал на сердце. — А своим чувствам я доверяю. В отличие от тебя.

Мира бросила на него раздраженный взгляд и выбралась из постели.

— На работу пора.

— Еще перекусить успеешь. Можешь не беспокоиться, на выяснение отношений времени как раз нет. Но в другой раз мы его найдем. Мира, я люблю тебя до беспамятства, и хотя для меня это неожиданность, я этой неожиданности рад.

Она подобрала свои вещи.

— Ты путаешь дела и романтические отношения и смешиваешь секс с колдовством, опасностями и кровью. Я рассчитываю, что ты скоро войдешь в разум, а пока намерена принять душ и собраться на работу.

Мира вышла.

Коннор проводил ее улыбкой, довольный тем, что, пока она шла в ванную, которую они делили с Айоной, ее роскошное тело было перед ним как на ладони.

Я-то как раз в разум вошел, подумал он — хотя на это ушли все прожитые годы. Теперь надо дождаться, пока образумится она.

А пока… Он посмотрел на свежий шрам на ладони. Было о чем подумать.

Для Коннора женщины таили в себе вечную загадку, но в этих тайнах и необъяснимых поступках и состояла для него их непреходящая привлекательность.

Он стал думать о той, которую любит. Отважная и до предела прямолинейная во всем — во всем, но не в делах сердечных. И способная внезапно превратиться в пойманную в силки птицу, испуганную, трепещущую и так же готовую упорхнуть при первой возможности.

И тем не менее сердце ее оставалось сильным, верным и преданным.

Загадка.

Конечно, он напугал ее своим признанием. Он полюбил, а настоящая любовь приходит однажды и длится вечно.

И все же он предпочел бы видеть ее в свободном полете, по крайней мере сейчас, а не бьющейся о стены клетки.

С такими мыслями он разбудил Бойла.

Отправить Бойла на конюшню вместе с Мирой, да еще до начала рабочего дня, означало решить сразу две задачи: рядом с ней будет надежный человек, а трое магов получат возможность поговорить наедине.

Над лесом и холмами неслись и проливались дождем тучи, ветер и дождь стучали в окна. Коннор выпустил собаку, вышел сам, обошел дом кругом, как они делали накануне вечером, — проверяя, не осталось ли чего от колдовских приемов Кэвона.

Возделанный сестрой палисадник радовал глаз всеми цветами радуги, особенно ярко выделявшимися на фоне густо-зеленого травяного ковра. И в воздухе он не почувствовал ничего, кроме дождя и ветра. И кроме чистой магии, в которой участвовал он сам, когда они возводили вокруг своего жилища магический круг.

Коннор остановился у навеса Ройбирда, и ястреб в качестве приветствия легонько потерся головой о его щеку. Это была любовь, бесхитростная и естественная.

— Ты ведь тут приглядишь за порядком, да? — Коннор провел тыльной стороной кисти по груди птицы. — Конечно, приглядишь. Сейчас пока полетай в свое удовольствие, поохоться с Мерлином. На данный момент мы все в безопасности.

В ответ ястреб распростер крылья и взлетел. Описал круг и устремился в сторону леса и исчез в кронах деревьев.

Коннор еще раз обошел дом кругом и вошел через кухонную дверь, придержав ее для возвращающегося с прогулки Катла.

— Ну что, все проверил? Я тоже. — Он погладил пса, потрепал ему уши. — Надо понимать, ты не собираешься подниматься к Брэнне и будить ее, чтобы избавить меня от приготовления завтрака?

Катл только сухо посмотрел на него в ответ — насколько на это способны собаки.

— Я так и думал… Это я так, наудачу спросил.

Смирившись со своей участью, Коннор покормил пса, налил ему в миску чистой воды. Затопил камины — на кухне, в гостиной, даже в мастерской, после чего рассудил, что дальше оттягивать невозможно, и занялся приготовлением пищи.

Он поджарил бекон, порезал хлеб, взбил несколько яиц.

Коннор как раз выливал яйца на сковородку, когда появились вместе Брэнна с Айоной. Айона была одета по-рабочему, а Брэнна все еще в пижаме и с недовольным выражением, которое у нее всегда бывало по утрам, пока она не выпьет кофе.

— Что-то сегодня все ни свет ни заря вскочили. — Зная порядки в доме, Айона первым делом дала Брэнне заняться кофе. — Бойл с Мирой уже уехали.

— Мира захотела переодеться и обещала Бойлу, если он ее подбросит, соорудить ему на скорую руку завтрак.

— Коннор, следи за яичницей, она у тебя вечно пригорает, — попросила Брэнна по привычке: она делала это всегда, когда завтрак готовил брат.

— Не волнуйся, не сгорит.

— Почему, скажи на милость, что бы ты ни готовил, тебе всегда надо выкрутить огонь на максимум?

— Потому что так быстрее, вот почему.

И конечно, поскольку она его отвлекла, он и на этот раз едва не спалил яйца.

Коннор выложил их на блюдо вместе с беконом, прибавил несколько тостов и все это водрузил на середину стола.

— Если бы ты удосужилась встать чуть пораньше, у тебя была бы возможность приготовить их по своему вкусу. А теперь вот будешь есть в моем исполнении. Милости прошу!

— Выглядит аппетитно, — бодрым тоном объявила Айона, пригладила свой ежик и села к столу.

— Послушай, тот факт, что он впервые за несколько недель приготовил завтрак, еще не основание для подхалимажа. — Брэнна села рядом и потрепала Катла за уши.

— Когда человек голоден, это подхалимажем не считается. — Айона положила себе еды. — Сегодня придется отменять прогулки. — Она кивнула на окно, исполосованное струями обложного дождя. — Мало того что дождь, так еще холодный какой! В обычной ситуации это бы меня огорчило, но сейчас я думаю, дополнительное свободное время нам не помешает.

Она еще раз откусила яичницы. И решила, что яйца… крутоваты.

— Если погода не изменится, а пока таких признаков не замечается, то я, пожалуй, сумею удрать пораньше. Если хочешь, Брэнна, могу приехать и поработать с тобой.

— У меня вчера остался кое-какой товар недоделанным. Надо закончить и отвезти в магазин. Но к полудню, я думаю, буду здесь. Мы с Фином закончили дорабатывать состав зелья, которое использовали на солнцестояние, теперь оно будет сильнее. А вот над заговором еще надо покорпеть. И момент выбрать с умом. Да и весь план нуждается в доработке.

— Время еще есть.

— Дни уходят. А он делается все наглее и наглее. То, что он попытался проделать вчера вечером…

— Но ведь не сработало, так? — возразил Коннор. — И что теперь осталось от его летучих мышей? Кучка пепла, развеянного по ветру и размытого дождем? В связи с чем мне пришла в голову пара мыслей.

— У тебя еще и мысли водятся? Скажите, пожалуйста! — Брэнна подняла кружку с кофе.

— Водятся, а еще я хочу тебе рассказать одну историю. Я во сне давно искал Эймона, а он — меня. И вот мы друг друга нашли.

— Ты с ним опять виделся? — спросила Айона.

Коннор кивнул.

— Виделся. И Миру с собой утащил. Он был уже взрослый, лет восемнадцати — во всяком случае, он сказал, что после нашей предыдущей встречи прошло пять лет. У Брэнног уже двое детей и третий на подходе. А Тейган беременна первым.

— Тейган была беременна, — задумалась Айона, — когда я видела ее в своих снах.

— Помню, как же. Выходит, для меня это происходило в то же время их жизни, что и для тебя. И, как и в твоем случае, дело было возле домика Сорки.

— Я думала, у тебя хватит ума там не появляться! — возмутилась Брэнна. — Неважно, во сне или наяву.

— Я не могу тебе сказать, чьих рук это было дело — моих или его, поскольку, если честно, я и сам этого не знаю. Но я знал, что нам там ничто не угрожает, иначе бы я тут же вернулся. Я бы не стал опять подвергать Миру опасности!

— Ладно… Ладно тогда.

— Так вот, они вернулись домой, — продолжал Коннор, щедро намазывая поджаренный ломоть хлеба джемом. — Они знают, что им предстоит сразиться с Кэвоном, и знают, что им не победить, не одолеть его, поскольку он потом просуществовал по меньшей мере до нашего времени. И объявился в наших краях. Я сказал Эймону, что нас теперь шестеро и что в одном из этих шестерых течет кровь Кэвона.

— И как он отнесся? — поинтересовалась Брэнна.

— Он меня знает. — Коннор приложил руку к сердцу. — И верит мне. А Фин из моего ближнего круга, так что доверие распространяется и на него. На парне был камень, что я ему дал в прошлый раз, и амулет, такой же, как мой. У меня тоже был с собой подаренный им камешек, и, когда я его достал, он у меня в руке светился. Тут ты оказалась права, Брэнна. В этом камешке есть магическая энергия.

— Однако в пращу, чтобы поразить Кэвона, я бы его заряжать не стала, но иметь его при себе полезно.

— Вот я его в кармане и ношу. И более того, у меня с собой был колокольчик.

— Цветок Тейган, — уточнила Айона.

— Я его посадил, оросил своей кровью и водой, которую извлек из воздуха. И на могиле Сорки зацвели цветы.

— Ты сдержал слово. — Айона погладила его по руке. — И тем самым дал им то, что для них очень важно.

— Я сказал, что мы его одолеем, потому что я в этом убежден. И мне кажется, я знаю, что именно мы упустили в прошлый раз, на солнцестояние. Музыку, — сказал он, — и радость, какую она приносит.

— Музыку… — повторила Айона, а Брэнна с задумчивым выражением откинулась к спинке стула.

— Ведь вчера что его сюда привело, такого обозленного, такого наглого? Наш свет, это само собой, и то, чем мы обладаем. Конечно, и мы сами по себе. Но мы вчера музицировали, а музыка — это свет.

— Веселый шум, — сказала Айона. — Житейские радости.

— Вот именно. Этот свет его ослепляет, чужая радость безумно бесит его. Но почему она его не сковала, вот вопрос!

— Музыка, говоришь… А помнишь, Айона, прошлой весной мы как-то вечером тоже музицировали? Я принесла скрипку, мы играли, пели, а он крался за окнами, превратившись в туман и тени. Его привлекла музыка, — сказала Брэнна. — Привлекла, несмотря на всю его ненависть к ней, ненависть к тому, что в нас она живет и мы можем ее извлекать.

— Помню.

— Да, с этим можно работать. — Брэнна сузила глаза, прикусила губу. — Из этого может что-то получиться. Хорошая мысль, Коннор.

— Блестящая мысль! — согласилась Айона.

— Не могу спорить. — Улыбаясь, Коннор выложил себе остатки яичницы.

— Уверена, что Мира сказала то же самое.

— Это еще впереди — когда я с ней поделюсь. Меня осенило только утром, — добавил он, — а она уже очертя голову на работу умчалась.

— С чего бы? У нас до смены еще полчаса. — При этих словах Айона пошла за второй чашкой кофе. — Если бы она подождала, мы с Бойлом могли бы… Ой! — Она округлила глаза. — Вы что, поссорились?

— Поссорились? Нет. Я признался ей в любви, а она ушла в глухую оборону. Как я и ожидал. С ее характером ей понадобится некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

— Ты, я вижу, все рассчитал. — Айона из-за спины обхватила его руками. — Это здорово!

— Дело не в расчете… А может, и так, — подумав, согласился он. — Но она еще не сделала для себя правильного вывода. Когда сделает, ей будет намного легче. А пока я с удовольствием наблюдаю, как она пребывает в умственных корчах.

— Ты там поосторожнее, Коннор! — негромко предостерегла его Брэнна. — Ее удерживает не упрямство и не твердолобость, а шрамы от былых ран.

— Не может же она прожить всю жизнь, не замечая собственного сердца — по той лишь причине, что у ее негодяя папаши сердца не было вовсе.

— Поосторожнее! — повторила Брэнна. — Что бы Мира о нем ни говорила, что бы ни думала на его счет — это, скорее всего, самообман, потому что она его любила. Она и теперь его любит, вот почему обида до сих пор жива.

Коннор испытал внезапный приступ раздражения.

— Я не ее отец! Могла бы знать меня и получше!

— Да что ты, родной. Она за себя боится — что в ней скажутся его гены.

— Что за бред!

— Ну конечно, бред. — Брэнна поднялась и стала собирать со стола. — Но это бремя, которое на ней висит. Уж как я ее люблю, и как она меня любит — а все равно мне так и не удалось снять его с ее души. До конца — не удалось. Это тебе предстоит сделать.

— И ты это сделаешь. — Айона отодвинулась от стола и снова кинулась помогать. — Потому что любовь, если не пускать все на самотек, побеждает все.

— На самотек я ничего пускать не собираюсь.

Айона чмокнула Коннора в макушку.

— Я знаю. Яичница удалась.

— Я бы так не сказала, — возразила Брэнна. — Но раз уж ты сегодня готовил — если это можно так назвать, — то посуду мыть нам.

— Ну и отлично. Тем более что мне пора звать Ройбирда и отправляться на работу.

Под звон тарелок Коннор снял с крючка куртку и кепку.

— А Миру я действительно люблю, — снова сказал он, уж больно ему ласкали слух эти слова. — Люблю безраздельно!

— Ох, Коннор, глупый ты, глупый. Ты ее всегда любил!

Он вышел на дождь. Что ж… сестрица его права. Он всегда любил Миру.

Работа на навозной куче была в духе ее скверного настроения: раздражения и желания поубивать всех и каждого.

Мерзкий день для мерзкой работы, подумала Мира, переобуваясь в самые старые свои рабочие сапоги и надевая толстую рабочую куртку. И действительно: чувствовала она себя хуже не бывает. А поскольку она не могла отрицать, что сама затеяла ссору с Бойлом — после того как отругала Мика, огрызнулась на Айону и все утро проходила мрачнее тучи, — то и Бойла нечего винить, что поставил ее возить дерьмо.

И она покорно возила.

Ее группу Бойл перепоручил Айоне — крепкие ребята из центральной части Англии, которых никаким дождем не испугаешь. У Мика был урок в манеже, тут дождь тоже не помеха. Не мешал он и Пэтти, которая чистила упряжь, и Бойлу, засевшему у себя в кабинете.

Так что месить грязь под струями дождя досталось ей, вместе с таким прелестным делом, как переворачивать компостную кучу.

Мира повязала на шею шарф, низко надвинула кепку и вышла, толкая перед собой тачку с лопатой и длинным железным шестом. Она шла далеко за конюшни к тому месту, которое носило не слишком любовное название Дерьмовая гора.

Целая конюшня лошадей производила для этой горы достаточно материала, и теперь пришло время заняться побочным продуктом коневодства — если прибегнуть к столь изящному эвфемизму. А самые умные и просвещенные в экологическом плане не только «занимались» этим побочным продуктом, но и использовали его на полях и огородах.

В обычный день Мира рассуждала бы об этом в одобрительном ключе. В такие дни, когда она не была зла на весь мир. И когда с неба не лил дождь как из ведра.

Навоз, если с ним правильно обращаться, превращается в компост. А компост обогащает почву. Вот почему Фин с Бойлом отвели для этого специальное место, причем подальше от конюшни, чтобы не слышать запаха.

Дойдя до Дерьмовой горы, Мира обнаружила, что забыла айпод и наушники, и выругалась. Даже музыкой не отвлечешься.

Оставалось лишь, ворча себе под нос, снять с кучи старые мешки из-под корма и методично переворачивать вилами ее содержимое.

Чтобы получить настоящий компост, нужна высокая температура — она убивает семена сорняков, всяких паразитов и превращает навоз в прекрасное удобрение. Эту работу Мира делала миллион раз и сейчас действовала не задумываясь, добавляя удобрение, ускоряющее разложение навоза, перемещая наружные слои к середине, в самое тепло, делая вторую кучу и протыкая ее шестом для циркуляции воздуха.

Хорошо, хоть шланг разматывать не придется — всю работу по смачиванию этого дерьмового месива сделает дождь.

Дерьмовое месиво, подумала она, продолжая вкалывать. Именно так следует назвать ситуацию, в которую втянул их обоих Коннор.

Зачем понадобилось приплетать любовь? Любовь, обещания, разглагольствования о будущем, о семье, о том, что это навсегда? Разве им без этого было плохо? Мало им было секса, дружбы, времяпровождения?