Веер (сборник) Лукьяненко Сергей

Маска

Всегда, когда он входил в комнату, взгляд его невольно падал на маску. Правду сказать, маска имела весьма устрашающий вид, и немного пугала его, но он её не трогал. Кто-то подарил ему маску около месяца назад, сейчас он даже не мог вспомнить, кто. Очевидно, кто-то из многочисленных друзей, часто бывающих у него дома. Вроде, как он смутно припоминал, маску привезли откуда-то из Южной Африки. Как она оказалась на стене в спальне, он тоже не мог вспомнить. Но это неудивительно: когда приходили гости, он всегда много пил. Но она, несомненно, несколько оживляла спартанский интерьер.

Но сейчас его мысли были заняты другим. С минуты на минуту должная прийти Ева. Всё лето её не было в городе, потому что остаться дома она считала моветоном. В этот раз она, кажется, отдыхала в Италии. Он успел соскучиться, и с нетерпением ждал её. Он купил бутылку её любимого вина и виноград. Он отлично знал, что Ева ревностно следит за фигурой, и это максимум, что она может себе позволить. Но виноград Ева обожала.

Еву она знал ещё со школы. Они всегда дружили, а в последних классах стали иногда и спать вместе, но это, к сожалению, ничего не изменило. Он был твёрдо уверен, что Ева никогда не выйдет за него замуж. Она тяготела к роскоши и деньгам, а его жалкие доходы и ещё более жалкие перспективы вряд ли могли её прельстить. Но, к его огромному удивлению, даже после удачного замужества Ева не оставила его. Они продолжали встречаться, тайком от её мужа, разумеется, но его даже такие крохи с барского стола вполне его устраивали. Ева была капризна и непредсказуема, она обладала особым шармом, и это делало её неотразимой в его глазах. Но сейчас обстоятельства несколько изменились. У него появилась девушка. Девушку звали Стелла, она была, в противоположность Еве, смуглой брюнеткой. Такой смуглой, что он иногда называл её мулаткой. А однажды Стелла со смехом призналась, что в её жилах течёт капля африканской крови. Он встречался со Стеллой чуть больше месяца, и она, это было очевидно, считала их отношения серьёзными. Сам он так не думал. Стелла была чрезмерно ревнива, и это значительно осложняло общение. Но, как бы там ни было, они продолжали общаться, во многом благодаря настойчивости Стеллы, и это обстоятельство накладывало некую тень на его отношение к Еве.

Звонок в дверь раздался неожиданно. Он вздрогнул и побежал открывать. Ева стояла на пороге благоухающая и безумно красивая. Прямо с порога она бросилась к нему на шею, испачкав его в губной помаде. Он втащил её в комнату.

— Привет, дорогая! Тебе не стоит уезжать так надолго! Я сгораю от страсти!

Ева надула губки. Он вспомнил, что Стелла всегда передразнивала эту манеру Евы, называя её надутой гусыней.

— Я сама ужасно соскучилась! Но провести лето здесь для меня убийственно, ты же знаешь. В Италии, конечно, тоже скучновато, но… не без приятных моментов. — Она кокетливо поиграла глазами.

— Как?! — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Ты нашла какого-то мачо? Я этого не вынесу! Мало того, что у тебя есть муж, я с этим кое-как смирился, но ещё и итальянский любовник… Это уже слишком, дорогая Дездемона! — Он сделал вид, что собирается задушить её.

Ева засмеялась. Он тоже рассмеялся, гладя на неё.

— Прости, но ты же меня знаешь. И потом, это уже в прошлом. Не стоит вспоминать. Он не стоит твоей ревности. А ты как? Нашёл свою принцессу?

Он многозначительно покрутил ладонью.

— Это значит да? Что я слышу! — Ева подняла брови. — И кто она?

— Я же сказал — ни да, ни нет. Пока ничего не могу сказать. Я сам ещё не знаю.

— Ладно, оставим это. Я бы выпила вина. У тебя есть?

— Конечно. И твой любимый виноград.

— Хорошо, что ты ещё не забыл, — тон был весьма язвительным.

Ева налила вина в бокал и залпом выпила. Он подошёл к ней сзади, убрал волосы и поцеловал шею.

— Ты всегда будешь моей самой большой любовью, ты же знаешь.

— Всегда-всегда?

— Всегда-всегда… — Он легонько покусывал её, распаляясь всё больше.

— Даже, когда буду старой и безобразной?

— Даже тогда. Я тоже буду старым и безобразным. Мы будем безобразной старой парочкой.

Ева хрипло засмеялась. Он подхватил её на руки, и понёс в спальню.

В спальне Ева первым делом заметила маску. Её не было около трёх месяцев, поэтому она не видела этого предмета культа в спальне.

— Что за безобразие? Где ты взял эту гадость? Мне кажется, она сейчас сожрёт меня. Убери немедленно!

— Потом, Ева, потом, — он уже начал снимать с неё платье, и она обмякла. Он закрыл ей рот поцелуем, и вопрос о маске ушёл на задний план.

Они прокувыркались в постели около часа, и Ева начала собираться. Она хлебнула ещё вина на прощание, и выкурила сигарету.

— Мне пора, ты как всегда на высоте, милый. Я даже боюсь, что стала слишком зависеть от секса с тобой.

— Ты тоже, дорогая. Кажется, ты немного поправилась. — Ему захотелось подразнить её. — Но тебе идёт. Ты чрезвычайно аппетитна.

Ева надулась, она терпеть не могла, когда ей говорили, что она поправилась.

— Пока. В следующий раз, когда я немного успокоюсь, ты расскажешь мне поподробнее про свою пассию.

Он поцеловал её в щёку.

— Я даже не знаю, будет ли что рассказывать к следующему разу.

— Не прикидывайся дурачком, — Ева развернулась на каблуках и покинула дом.

Он вдруг почувствовал резкую головную боль и вернулся в постель. Маска немигающе смотрела на него. Теперь он вспомнил, кто подарил её. Стелла. Она как раз вернулась откуда-то из Африки, и принесла маску. Потом каким-то странным образом маска оказалась в спальне, на стене. Он хотел снять её, но приступ головной боли заставил его со стоном рухнуть на кровать. Он не помнил, чтобы у него когда-либо была такая дикая боль. Раздался телефонный звонок, и он с трудом снял трубку. Звонила Стелла. Она сообщила, что сейчас придёт. Ещё одним существенным недостатком Стеллы была её бесцеремонность. Она не просила разрешения, а просто уведомляла о приходе, заодно узнавая, дома ли он. Но сейчас у него не было сил спорить, и он попросил её зайти в аптеку и взять что-нибудь от головной боли.

Стелла позвонила в дверь минут через десять, как будто стояла за углом. Он едва смог подняться и открыть ей.

— Что с тобой? — Стелла недоуменно взглянула на него.

— Голова разламывается. Просто не знаю, что делать. Ты принесла таблетку? А то я сейчас умру.

— Минутку. — Стелла удалилась в кухню. — Надо растворить в воде. Очень эффективное средство.

Он буквально вырвал стакан из её рук и залпом выпил содержимое.

— Ложись. — Стелла проводила его в спальню и села в кресло рядом с кроватью.

От неё не укрылась смятая, расправленная постель, вино и фужеры.

— Эта шлюха опять была здесь?! — лицо её исказила гримаса ярости. — Я же просила тебя!

— Стелла! Я тебя умоляю! Кого ты называешь шлюхой? Еву?

— Да, эту белобрысую уродину. — Стелла смешно изобразила несколько жеманные манеры Евы. — Ей что, мужа мало?

— Во-первых, это не твоё дело. Я тебе ничего не обещал. И потом, я никогда не держал в секрете свою связь с Евой. И прекрати называть её шлюхой! Тем более, в моём доме. В конце концов, я тебя не звал. Ты могла бы хоть спросить разрешения прийти. Мне не нравятся твои замашки. Скорее, ты уйдёшь отсюда, чем Ева. — Он был зол на Стеллу, за то, что она вторглась туда, куда, по его мнению, ей не следовало вторгаться. Но напиток оказал должное действие, и обруч, стискивающий голову, начал ослаблять хватку. Стелла слушала его с каменным лицом.

— Послушай, — головную боль сменило раздражение, — может, ты избавишь меня от своего присутствия? Хоть на сегодня. Я смертельно хочу спать. Позвони мне завтра. — И он отвернулся к стене.

Стелла молча встала с кресла и хлопнула дверью так, что с потолка слетела штукатурка.

Он уснул. И ему привиделся странный эротический кошмар.

Он лежал прямо на земле, совершенно голый. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что они были привязаны к колышкам, вбитым в землю. Ноги его были широко расставлены, и он мог видеть только свой гигантских размеров пенис, возвышающийся над животом в крайне возбуждённом состоянии. При этом он совершенно не чувствовал никакого возбуждения. Вокруг него совершали непонятные движения отвратительного вида дикари в масках и юбках из листьев. Они издавали странные звуки, сливающиеся в монотонный гул. Он гула голова раскалывалась на мелкие кусочки, и он не мог сосредоточиться. Дикари сливались перед глазами в сплошную разноцветную массу, и он с удивлением обнаружил, что тело начинает мелко дрожать и подёргиваться, очевидно, в такт пению. Он уже ощущал лёгкое возбуждение, которое постепенно нарастало в нём. Ему казалось, что пенис его раскалился и сейчас лопнет.

Гул нарастал, явно приближалась кульминация. В этот момент откуда-то сбоку показалась женщина. Она была очень смуглой, почти чёрной, и тоже абсолютно голой. По тому, как горделиво она выступала, было видно, что нагота её отнюдь не смущала. Он плохо различал лицо, но заметил, что у неё огромный зад. Женщина медленно подошла к нему и одним резким движением опустила необъятный зад на его до крайности возбуждённый пенис. Он конвульсивно дёрнулся, чтобы войти в неё, и начал совершать ритмичные быстрые движения. Развязка не заставила себя ждать, и он испытал величайшее наслаждение. Его тело ещё подёргивалось, когда она слезла с него. Ему показалось, что вместе с ней ушла вся его сила. Все его члены стали чрезвычайно мягкими, а ненужный теперь пенис стал вялым и обмяк.

Женщина выдернула колышки из земли и отвязала его ноги и руки. Он хотел встать, но не смог даже пошевелиться. Его тело съёжилось до крохотных размеров, женщина взяла его за волосы и легко подняла на уровень своего лица. На мгновение ему показалось, что он узнал лицо, но женщина опустила его вниз, и он мог видеть только часть бедра. Она пошла куда-то, неся его в руке, а он бессильно болтался. Наконец она вошла в нечто вроде хижины и, к его немому удивлению, повесила его на стену…

Он дико закричал, и сам проснулся от крика. Он сидел на кровати у себя в комнате, с него градом лился пот, а простыня была испачкана его выделениями… Он вскочил с кровати, сорвал простыню и сунул в стиральную машинку. Затем подскочил к маске, сорвал со стены и бросил за кровать. Только после этого перевёл дух.

Стелла не показывалась после того случая, а он не звонил ей. Он считал, что их роман закончен, и не испытывал особого желания её видеть. Более того, теперь он вообще не мог понять, что он в ней нашёл. Он опять сосредоточился на мыслях о Еве. Ева приходила примерно раз в неделю, ближе к выходным, но это было не обязательно. В отличие от Стеллы, у Евы было достаточно такта, чтобы предупреждать о приходе. Несмотря на то, что она его немного ревновала, она не делала попыток регулировать его личную жизнь. И это тоже был плюс в пользу Евы.

Он прямо через дверь услышал, как стучат каблучки по плитке, и распахнул перед ней дверь. Ева влетела и с ходу бросилась в кресло.

— Уф, какая жара! И это в сентябре! Дай попить!

Он принёс стакан сока из холодильника. Ева жадно выпила.

— Давай опустим прелюдию и перейдём сразу к постельным сценам. Я испытываю сексуальный голод.

— Что так?

— Мой муж не прикасается ко мне уже неделю. Он чём-то болен.

— И ты не знаешь, чем? Может, он неудачно встретился с любовницей?

Ева пожала плечами.

— Может. Мне-то какое дело? Я не лезу в его личную жизнь. Его задача — обеспечить мне достойную безбедную жизнь. А всё остальное я найду сама.

— Однако. Ты цинична.

— Не более чем все остальные. И ты в том числе. — Она пристально посмотрела на него. — Хватит философии, я пошла в душ.

Ему захотелось подурачиться. Он вытащил из-за кровати маску и приставил к лицу. Странно, но маска не упала, хотя он не придерживал её руками… Он задёрнул шторы, чтобы в комнате образовался полумрак, и начал снимать одежду…

Ева раздевалась в ванной. Платье имело большое количество пуговиц, и Ева сердилась сама на себя, что не догадалась одеться попроще. Увлечённая этим делом, она не заметила, как он вошёл в ванну, подошёл сзади, и охватил пальцами шею. Пальцы были холодными, и Ева невольно покрылась мурашками.

— Чёс, перестань! Мне холодно! Почему от тебя воняет? У тебя что, воды нет? — Она пыталась повернуть голову, но пальцы крепко держали её за шею. — Слушай, это уже не смешно. Мне больно! — В ответ пальцы усилили хватку. Голос Евы стал приглушённым. Она попыталась оторвать пальцы, но ей не удавалось. — Чёс! — Ева уже хрипела.

Внезапно он повернул её голову к себе, оставив туловище на месте; раздался мерзкий хруст ломающегося позвоночника, и крик замер на пухлых губах Евы.

Человек в нелепой африканской маске взял тело за руку, и, словно куклу, втащил в комнату. Там он издал победный клич и вонзил зубы прямо в нежную плоть Евы…

Из криминальной хроники: «Вчера в квартире № дома № по улице … найден растерзанный труп молодой женщины. Квартира принадлежит молодому человеку, с которым женщина знакома с детства. Судя по тому, что она оказалась раздетой, у них была связь. Тело обнаружила знакомая хозяина квартиры, некая Стелла А. Она пришла навестить молодого человека, но дверь оказалась открыта, она вошла и обнаружила труп, в котором опознала подругу своего знакомого. Жертва является женой известного бизнесмена. На теле обнаружено множество рваных ран, похожих на укусы, позвоночник в районе шеи сломан, живот разорван. Муж отрицает, что у жены был любовник. Он не имеет представления, кто мог совершить такое зверское убийство, и не объясняет, как его жена оказалась в квартире. Он незнаком с хозяином, и никогда о нём не слышал. Основным подозреваемым на настоящий момент является хозяин квартиры, где обнаружено тело. Идёт его розыск, который пока не дал результатов. Так же непонятны мотивы столь жестокого преступления. В настоящее время милиция ведёт активную следственно-розыскную работу…»

Стелла принимала гостей у себя дома. В её спальне на стене висела африканская маска. Вечеринка удалась на славу, и Стелла расслабленно наблюдала за гостями из глубокого кресла в углу комнаты, потягивая коктейль через соломинку.

— Послушай, Стелла! — Кто-то из гостей окликнул её, и она повернула голову. — Это правда, что ты нашла тело в квартире у нашего друга Чёса?

— Да, правда. — Голос у Стеллы был совершенно спокоен. — Это ужасно. — Она обхватила губами соломинку и втянула жидкость из стакана.

— Послушай, я не очень хорошо знал Чёса, но ты думаешь, он действительно мог совершить такое?

Прежде чем ответить, Стелла вынула сигарету из пачки и закурила.

— А почему бы и нет? Никто заранее не может знать, на что он способен.

— Но всё-таки… А, кстати, где он может так долго скрываться? Что ты думаешь об этом? Уже полгода прошло, а нет даже намёков на то, где он может быть.

— Откуда мне знать? — Стелла выпустила в воздух струю дыма. — На самом деле, я думаю, это не так трудно. Всегда можно найти место, где никто никогда тебя не найдёт. Может, он в джунглях Амазонки, а может, в Южной Африке или Австралии? А? — Стелла засмеялась. — Как тебе такой вариант?

— Не представляю, как он умудрился туда попасть в такой короткий срок? Это же не шпионский боевик. Кстати, вы, кажется, встречались?

Стелла окинула взглядом говорившего.

— Мы действительно встречались, но это не было серьёзно. Чёс не годился для семейной жизни. У него были беспорядочные половые связи, что меня совершенно не устраивало. И потом, это было давно, теперь у меня другие интересы. — Она оторвалась от коктейля и бросила взгляд на парня, сидевшего неподалёку. Внезапно её лицо нахмурилось, но она добавила, — а что до того, чтобы быстро скрыться, так не думаю, что это проблема.

— Слушай, а эта маска у тебя на стене. Я видел нечто похожее у Чёса… Это не ты ему подарила?

— Я. Я привезла её из путешествия по Южной Африке. Но хватит об этом. Эти воспоминания не доставляют мне удовольствия. — Говоривший замолчал, а Стелла не сводила глаз с парня, который, в свою очередь, не отрываясь, смотрел на блондинку с длинными волосами в короткой юбке, сидящую в противоположном углу комнаты. Блондинка заметила его взгляд и улыбнулась. Парень улыбнулся в ответ. Стелла помрачнела ещё больше. Блондинка театрально закинула ногу на ногу, грациозно вытащила сигарету из сумочки и начала кокетливо шарить глазами, ища прикурить. Парень быстро вытащил зажигалку из кармана брюк и бросился к ней. Она прикурила, но парень остался стоять. Они о чём-то весело болтали.

Стелла сидела мрачнее тучи, потом её взгляд упал на маску, и она улыбнулась. Порывом ветра открыло окно, и маска слегка зашевелилась. Стелла не переставала улыбаться… У её друга через неделю намечался день рождения, и подарок уже был готов…

Натюрморт с розой

• Призраки красоты и увядания,
• Что за вами стоит?
• Любовь?
• Страдание?
• Вы с ума меня сводите, бедного…
• Чувствую я, наказание скоро последует…

Он медленно водил пальцем по её обнажённому животу, рисуя ему одному известные иероглифы. Живот немного вздрагивал и покрывался пупырышками, когда он нажимал слишком сильно, и это его забавляло. На его высоком белом лбу не было ни одной морщины, а взгляд тёмно-карих глаз дышал безмятежностью. Девушка вдруг перевернулась на живот, выставив напоказ круглые упругие ягодицы.

— Ну, хватит! Мне щекотно. — Она тихонько засмеялась.

— Какая ты красивая, Роза! — Он смотрел на неё с неподдельным восхищением. — Ты само совершенство. — Он опустил руку ей на спину и провёл пальцем вдоль позвоночника. — Какая у тебя нежная кожа! Ты бесподобно прекрасна. Мне даже страшно — такая совершенная красота! Посмотри на меня, я хочу видеть твоё лицо! — Он слегка ущипнул девушку за бедро. Она резво перевернулась и села на кровати.

— Ты сошёл с ума! Мне больно. — Она надула губки.

Но он, казалось, не обратил внимания на её слова, продолжая любоваться. Девушка снова вытянулась во всю длину на спине и забросила руки за голову, мечтательно уставившись в потолок. Он подвинулся к ней, и заглянул в лицо.

— Как прекрасно твоё лицо! У тебя совсем нет изъянов, дорогая… Если бы не твой голос и твои движения, я бы подумал, что ты сделана из самого дорогого фарфора. Наверное, богини похожи на тебя…

Девушка засмеялась.

— Хватит петь мне дифирамбы, Филипп! Лучше дай вина, я хочу пить.

Филипп спустил руку вниз, пошарил по полу возле кровати, не глядя, взял бутылку и бокал, и налил вино. Девушка отхлебнула небольшой глоток, а он смотрел, как она глотает.

— Господи, Филипп! Что на тебя сегодня нашло! Ты смущаешь меня! — Она поставила недопитый бокал на пол. — Я подумала сейчас, — она подняла глаза на Филиппа, — я хотела бы заботиться о тебе… я хотела бы состариться вместе с тобой… А ты?

— Я? Состариться? Я вообще не хочу стариться… — Эти слова неожиданно вывели его из оцепенения. — Какие глупости ты говоришь!

— Ничего не глупости. Все люди старятся. И ты тоже не избежишь этой участи, увы. И я. — Девушка засмеялась. — Что в этом страшного? Жизнь такова, и её не изменишь. Чего ты испугался, дорогой?

— Да нет. Просто подумал. И у тебя будут морщины? Кожа станет дряблой… Повиснет…

— Ну и что? Всякая красота, даже самая совершенная, когда-то вянет. Но зачем об этом думать? До этого ещё далеко. Забудь. — Девушка взяла в рот виноградину с серебряного блюда, стоящего на небольшом столике возле кровати, и раздавила зубами. Сок потёк по подбородку, он взял её за шею, притянул к себе и поцеловал. Но чело его омрачилось. Некая мысль червоточиной засела в нём и не давала покоя. Он выпил вина.

— Я просто не могу представить, Роза, что твоё лицо избороздят морщины. — Он провёл пальцем по её розовым губам. — Вот здесь, и здесь, — он водил рукой по лицу девушки, как зачарованный, — что твоя грудь повиснет, а живот изуродуют роды… Я никогда не думал об этом до этого мгновения… Ты в самом деле хочешь, чтобы я наблюдал, как ты старишься? Замечал малейшие изменения? Переживал за каждую твою морщину? Ты и правда хочешь стариться вместе со мной?

Девушка подарила ему невинный взгляд.

— Да, правда. Я люблю тебя. А ты?

— Я тоже, — ответил он слишком поспешно, — ты самое совершенное творение природы, которое я знал. Нельзя допустить, чтобы ты состарилась. Чтобы время изуродовало тебя…

Он задумался. Почему он не думал об этом раньше? О старости. Об отвратительной старости. Немощной и безобразной. Это не для него. Он хочет видеть только прекрасное. Так уж он устроен. Он ненавидит безобразие в любом виде. А старость и есть безобразие в самом ужасном проявлении. Как жестока природа! Без всякой жалости губит самые свои совершенные творения, делая жалкими и неприглядными. Нет, он никогда не сможет видеть её старой. Глупо стариться вместе с ней, наблюдая увядание день за днём и час за часом.

Его передёрнуло. Девушка заметила перемену, но ничего не сказала. Она была молода и беспечна, и не придавала значения таким мелочам. Она любила, и чувствовала себя любимой, а остальное её не волновало. Она ела виноград, запивая вином, а он пожирал её глазами.

— Знаешь, Роза, твоя красота не должна исчезнуть. Я хочу нарисовать тебя. Прямо сейчас. — Он вскочил с кровати и принёс мольберт и краски. — Лежи так! Не двигайся. Ты похожа на статую богини. — Он начал быстро водить карандашом по полотну, прорисовывая контуры.

Роза постаралась не шевелиться. Он никогда ещё не хотел рисовать её, хотя был довольно известным художником. Они познакомились недавно, но она влюбилась, как кошка. Для неё было естественным хотеть выйти замуж и родить детей. Она старалась не замечать некоторых его странностей, потому что вообще не любила долго думать над проблемой. Половину его речей она пропускала мимо ушей, не придавая особого значения. Он был модным художником, а таким людям положено быть эксцентричными. Она гордилась их связью. Филипп ожесточённо что-то рисовал на холсте, стараясь перенести всю красоту модели на ткань.

— Почему ты решил нарисовать меня только сейчас? У тебя вообще нет портретов девушек?

— Нет. Никто не заставил меня так трепетать, как ты. Я почувствовал себя просто обязанным запечатлеть тебя сегодня здесь.

Что-то в его голосе показалось девушке подозрительным.

— Уж не собираешься ли ты меня бросить? По-моему, ты любишь творение больше, чем оригинал.

Он поднял на неё недоуменный взгляд.

— Конечно. Оно никогда не состариться. Здесь ты всегда будешь молодой и прекрасной. Я же просил тебя не шевелиться! — В его голосе послышалось раздражение.

— Но я не могу лежать так вечно! Мне нужно отдохнуть.

— Ладно! — Он махнул рукой. — Подожди чуть-чуть, я познакомлю тебя со своей подругой.

— Подругой? — Роза изобразила ревность.

— Не бойся, она тебе не соперница. — Филипп засмеялся. Он бросил кисть и скрылся в дальнем углу мастерской, откуда появился спустя пару минут, держа в руке плетёную корзину.

— Что это? — Роза вытянула лицо, стараясь рассмотреть поближе.

Филипп сунул руку в корзину и достал оттуда красную с чёрным змею. Змея обвила его руку, высовывая чёрный раздвоенный язык.

Роза отпрянула в испуге.

— Не бойся. Она не нравиться тебе? — Он смотрел на змею с обожанием.

— Какая гадость! Она ядовита?

— Просто ужасно! Это коралловая змея. Она мила, ты не находишь?

— Нет, нет, нет! Я боюсь, Филипп! Немедленно положи её обратно!

Но Филипп не слышал. Он играл со змеёй, подставляя ей то одну, то другую руку.

— Иди ко мне, Роза! — Он сел на кровать рядом с девушкой, и обнял её свободной рукой. Змея подняла голову и раскачивалась, держась хвостом за запястье Филиппа, перед лицом Розы. Та не могла отвести испуганных глаз. Она боялась пошевелиться, чтобы не провоцировать змею. Она онемела от страха, а сердце её гулко билось.

— Возьми её, дорогая! Я хочу, чтобы вы подружились… — Филипп ловко стряхнул змею на шею девушки. — Ну, же!

Роза непроизвольно дёрнулась, не в силах преодолеть ужас и отвращение, а красно-чёрное тело молниеносным движением нанесло смертельный удар в тонкую нежную шею…

Мёртвое тело Розы неподвижно лежало на кровати. Филипп снял змею, ползавшую в рыжих волосах девушки, и делавшую её похожей на Горгону, погладил по крохотной головке и положил обратно в корзину. Он придал телу то положение, в котором хотел видеть, и спокойно продолжил рисовать. Закончил он глубоко за полночь, бросился на кровать рядом с Розой, обнял её, поцеловал в полуоткрытые губы, и уснул. Утром снова взялся за кисть, продолжая совершенствовать портрет, любовно выписывая каждую деталь, ревностно нанося малейшие оттенки цвета на холст. К вечеру закончил рисунок, ещё раз придирчиво осмотрел, и остался доволен. А когда темнота стала такой чёрной, что ничего не было видно даже в полуметре, он взял Розу на руки и вышел на улицу. В дальнем уголке прекрасного сада, среди цветов и травы, он вырыл глубокую яму и положил Розу.

— Ты никогда не будешь старой, дорогая, — прошептал он, прежде чем начать засыпать, — у тебя никогда не будет морщин. — От яда тело начало чернеть и распухать в месте укуса, и он, заметив это, с отвращением отвернулся, быстро орудуя лопатой. Когда яма сравнялась с землёй, он посадил розовый куст, чтобы скрыть следы преступления. Если он и был в чём-то сумасшедшим, некий здравый смысл в нём присутствовал. И здравый смысл не отказал ему и теперь. Он знал, что у Розы не было родных в городе, она была начинающей натурщицей, и вряд ли кто её хватится в ближайшее время…

Он взял лопату, аккуратно очистил от земли и отнёс в сарай, а потом, не оборачиваясь, пошёл прямо в дом, и закрыл дверь.

Он проспал до обеда, а когда встал, наконец, с постели, ощутил тоску и апатию. Он ещё раз посмотрел на портрет Розы, а потом отнёс в угол мастерской. Роза загадочно улыбалась одними уголками губ, она была как живая, и ему стало не по себе. Дом давил на него, а благодаря портрету он почти физически ощущал присутствие Розы. Это вызвало у него приступ нервозности, и он начал бросать вещи в большой дорожный саквояж, решив уехать на время.

Отъезд талантливого художника не вызвал особого удивления в обществе. Не было ничего странного в том, что он захотел посмотреть мир. Он был утончённой творческой натурой, и ему, естественно, требовались новые впечатления.

Но путешествие затянулось. Он посетил множество стран и видел много красивых женщин, но нарисовал только нескольких. Портреты он всегда возил с собой, не желая продавать ни за какие деньги. Он приобрёл ещё большую славу, публика принимала его весьма благосклонно, но он вдруг затосковал. Всё чаще он вспоминал свою страну и свой дом, они приходили к нему во снах, и он просыпался с криком. Он решил, что пора возвращаться — прошло десять лет, он изменился, изменились его взгляды на жизнь, он устал от чужбины, и ему не терпелось вдохнуть запах родины. Помнят ли его там? Но нестерпимое желание вернуться не давало покоя, и он купил билет.

Сердце сжалось и на миг перестало стучать, когда он ступил на родную землю. Он не знал, что это радостно и больно одновременно — вернуться домой после стольких лет скитаний. Сад был немного запущен, но в целом выглядел цветущим. Тропинка, ведущая к дому, заросла, и ему пришлось пробираться сквозь высокую траву и кусты. В доме всё осталось на своих местах, только было много пыли и паутины. Он прошёлся по мастерской, и наткнулся на портрет Розы. По-прежнему молодая и красивая, она смотрела с холста, улыбаясь одними губами. Он улыбнулся в ответ и погладил портрет рукой — он был прав, Роза совсем не состарилась. Он попытался представить её образ спустя десять лет, но у него ничего не вышло. Тогда он распаковал вещи и принялся за уборку. Он оттёр дом до блеска, а потом вышел в сад. Постриг траву и кусты, облагородил клумбы, выкрасил забор. Дом снова приобрёл жилой вид, как когда-то. Филипп почувствовал, что наконец-то обрёл покой и умиротворение. По каким-то суеверным соображениям он не посетил удалённый угол сада, где похоронил Розу.

Утром, позавтракав, он решил сходить на обрыв, где далеко внизу плескалось море. Раньше он любил рисовать здесь, слушая рокот прибоя. Но сейчас просто опустился на траву и задумался. Что случилось с ним за эти десять лет? Он часто смотрел на себя в зеркало, но старость уже не так пугала его. Он видел свои морщины, видел, как меняется лицо, но теперь находил, что морщины придают лицу законченность и благородство, которых так не хватает молодости. Он замечал серебряные нити в своих чёрных, как смоль, волосах, но и они не пугали его.

Вдруг он услышал шорох, и из кустов вышла женщина. Увидев его, она смутилась, и слегка покраснела.

— Простите, я не хотела вам мешать. Я думала, здесь никого нет. — Женщина собралась уйти.

— Нет, отчего же, вы мне совсем не помешали. Каждый может прийти сюда. — Филипп не стесняясь, разглядывал женщину. Его профессия отучила его от ненужного смущения. Женщина была не очень молода, и не очень красива. Её смуглое лицо уже прорезали ранние морщины, а овал стал несколько расплывчатым. Уголки губ опустились, отчего лицо приобретало скорбное выражение, а грудь не поражала своей упругостью. Волосы были тёмные, и собраны в тугой узел на затылке, что явно прибавляло ей лет. Вместе с тем, он не была стара. Ей, вероятно, было около тридцати. Но, не смотря на все недостатки, она произвела на него, по странной прихоти случая, благоприятное впечатление. «Вот ведь курьёз, — подумал он, — всю жизнь я поклонялся совершенной красоте, а теперь не могу оторвать взгляд он этой старой девы. — Он чуть не рассмеялся вслух. — Но она явно мне нравится. Почему? Видимо, потому, что уже стара… Не нужно со страхом ждать появления признаков увядания… они все на лицо… Всё уже случилось, и можно просто жить. Рожать детей, заниматься хозяйством… Нельзя изуродовать то, что уже уродливо…»

Он так долго и пристально смотрел, что женщина стала пунцовой от смущения. Наконец он очнулся, испугавшись, что она догадается, о чем он подумал.

— Простите, я задумался. Давно не был здесь, на родине. Не бойтесь меня, садитесь рядом. Вы ведь за чём-то пришли сюда? Как вас зовут? — Он дружелюбно смотрел на женщину, и она расслабилась.

— Луиза. Меня зовут Луиза.

— Прекрасное имя. Будем знакомы. Меня зовут Филипп. Я художник.

— Я знаю вас. Видела ваши картины. Вы очень талантливы! — Она прижала руки к груди.

Он снисходительно улыбнулся.

— Рад, что вам нравиться. Я приехал издалека, и могу показать вам много нового. Думаю, вам понравиться. А если вы захотите, можете взять что-нибудь на память… И всё-таки, если это не секрет, что вы здесь делали?

— Я искала свою кошку, она пропала вчера, и я пошла её искать… Матильда такая любопытная и доверчивая. Совсем ничего не боится. Мне показалось, что я услышала шум от этого места, и подумала, что это она. Вы не видели кошечку? Серенькая, пушистая…

Он хотел ответить, но тут из-за огромного валуна выскочил пушистый серый комок и бросился под ноги хозяйке.

— О! Матильда… Как ты меня напугала, глупое животное! — Луиза взяла кошку на руки и стала качать, как ребёнка, приговаривая ласковые слова.

Филипп с немым удивлением наблюдал за этой сценой. «Господи, сколько у неё нерастраченной нежности! — подумал он. — Не то что в этих самодовольных куклах, которые только и способны, что лелеять свою красоту! Она будет прекрасной женой и матерью». Луиза нравилась ему всё больше. Он задумался о семье и детях, наследниках его творчества, его состояния. Эта мысль окутала его сердце теплом и уютом, и ему стало чрезвычайно хорошо.

— Так как, Луиза, вы не против навестить меня? Я живу неподалёку. Вот и Матильда нашлась. Ей, вероятно, хочется молока…

— Ну, хорошо, — было очевидно, что Луиза не очень высокого мнения о себе, и предложение известного художника вызывает у неё недоумение, — если вы так хотите…

— Да, милая Луиза, я так хочу. Идёмте же. — Он встал, отряхнулся, и подал ей руку…

Дома он провёл гостью в зал, а портрет Розы и других девушек спрятал в шкаф — ему не хотелось, чтобы Луиза их видела. Он налил Матильде молока, а Луизе чаю, они побеседовали немного. Луиза жила в одном из соседних домов. Она переехала сюда недавно, после смерти дяди, у которого кроме Луизы не было родственников, и дом достался ей по наследству. На жизнь она зарабатывала, работая гувернанткой в богатой семье. Денег платили немного, но ей хватало — у неё не слишком большие потребности. Он повёл Луизу в мастерскую, и начал показывать свои работы. Она восхищалась, и это тоже нравилось ему. В последнее время его кое-кто критиковал, называя его работы банальными и заурядными. На прощание он поцеловал Луизу в руку, взяв обещание погулять на выходные с ним по окрестностям. Теперь он не хотел спешить.

Всё лето они встречались, он немного работал, каждый раз спрашивая мнение Луизы о той или иной работе, и неизменно получал превосходные отзывы. В конце лета он решил, что пора, и как-то раз, когда рисовал на обрыве, а она разложила рядом скатерть для пикника, они выпили вина, и он решился поцеловать её. Луиза не пыталась сопротивляться, губы её пахли апельсинами, и он почувствовал влечение.

— Луиза, дорогая, — сказал он, когда долгий поцелуй закончился, — я люблю вас. Я так люблю вас, что не мыслю без вас своего существования. Я хочу, чтобы вы стали моей женой… Вы согласны? Прошу, не молчите! Я не молод, но способен составить счастье женщины…

— О! Филипп! — Грудь Луизы вздымалась от волнения. — Это так неожиданно… Я просто не могу поверить, что вы… вы… выбрали меня… Господи… — Луиза заплакала.

Он взял её руки в свои, и начал покрывать поцелуями.

— Так это да или нет? Милая…

— Да… да… да… — Плечи Луизы сотрясались от рыданий.

— Так вы любите меня? Любите?

— Господи! Какой вы глупый! Я обожаю вас! Я люблю вас так, что даже дышать с вами одним воздухом для меня счастье!

Обрадованный Филипп заключил её в объятия.

Вскоре они обвенчались, и Луиза въехала в дом Филиппа. Первая брачная ночь прошла на удивление хорошо. У Луизы не было опыта, но она оказалась способной ученицей, и он остался доволен. Луиза оказалась прекрасной хозяйкой, и он наслаждался безмятежностью семейной жизни. Он рассчитывал, что скоро у них пойдут дети, и разговоры об этом велись всё чаще. Он даже приготовил комнату для будущего ребёнка, украсив своими лучшими творениями, чтобы малыш сразу же привыкал созерцать прекрасное. Луиза была полностью счастлива.

Как-то раз он обходил сад в глубокой задумчивости. Непонятная тоска грызла его, и он тщетно пытался понять её причину. Он чувствовал томление духа и беспокойство, но старался не показывать виду — ему не хотелось волновать Луизу понапрасну. Забывшись, он зашёл в дальний уголок сада, где когда-то закопал Розу. Его охватило любопытство, и он подошёл к тому самому месту, где она лежала.

Розовый куст, посаженный десять лет назад, засох, но на его месте росла одинокая роза тёмно-красного цвета. Цветок был бесподобно красив, и Филипп замер, поражённый. Здесь было мало света, и потому капельки росы не блестели, а казались красными под цвет лепестков, как капли крови.

— Боже! Ты стала ещё прекрасней, дорогая Роза! Ты по-прежнему молода и свежа! Ты должна быть мне благодарна… я избавил тебя от отвратительной старости, теперь ты можешь быть вечно молодой… и жить вечно… возрождаясь каждой весной ещё более юной и благоухающей… О! Роза… — бормоча это, художник наклонился и понюхал цветок, — как ты восхитительно пахнешь! Милая, милая, Роза! — Он ещё раз втянул ноздрями запах, повернулся и пошёл обратно в дом.

Странно, но тоска, сжимавшая сердце, стала отпускать. Ему захотелось рисовать, и тут неожиданная идея пришла в его голову. «Я нарисую тебя, Роза, такой, какая ты сейчас — близится день увядания, и я снова перенесу твою совершенную красоту на холст» — подумал он, и решил не откладывать дело в долгий ящик. Он позвал Луизу.

— Пожалуйста, дорогая, срежь мне тёмно-красную розу в глубине сада. Она так хороша, что мне захотелось её нарисовать. Всё равно скоро она завянет… Я хочу успеть запечатлеть её. Это будет прекрасная картина…

Луиза тотчас же отправилась исполнять просьбу мужа. Она быстро разыскала розу, постояла, полюбовавшись её красотой, вздохнула и взялась за толстый стебель, чтобы срезать цветок. Вдруг она вскрикнула от боли: палец наткнулся на острый шип, и выступила кровь. Повинуясь порыву, она поднесла палец к губам, чтобы остановить кровотечение. Но ранка была совсем крошечной, и Луиза тут же забыла о ней. Она принесла розу мужу и занялась домашними делами.

Филипп приготовил для Розы кусок шёлковой ткани глубокого шоколадного цвета — ему казалось, что так её красота будет смотреться ещё лучше. Он положил цветок на ткань и встал за мольберт. Быстрыми взмахами он наносил мазки, боясь, что роза завянет у него на глазах, но та благоухала так, что у Филиппа закружилась голова.

Он работал, как одержимый, и закончил глубоко за полночь, надеясь завершить картину завтра, нанеся последние штрихи. Натюрморт отнял у него много сил, и он почувствовал себя опустошённым. Непривычная тишина поразила его, когда он покинул мастерскую. Луизы нигде не было. Он позвал её, но звук гулко отразился от стен, оставив глас без ответа. Его охватили мрачные предчувствия. Он почти бегом побежал в спальню Луизы.

Она лежала на кровати, очевидно, без сознания. Он подошёл к ней. Луиза металась, словно в горячке. Волосы её растрепались, на лбу выступила испарина, глаза были закрыты, она что-то бормотала, но он не мог разобрать, что. Филипп взял её за руку — рука была горячей, влажной и безвольной. Сердце Филиппа бешено застучало, и он побежал вызывать врача.

К приходу доктора Луиза так и не пришла в сознание. На глазах ей становилось всё хуже, она не реагировала на свет, и никого не замечала. Врач в недоумении развёл руками — похоже, что она отравилась каким-то сильнодействующим ядом, но тогда её нужно немедленно везти в больницу. Филипп побежал заводить машину, но когда он вернулся, всё было кончено… Доктор похлопал его по плечу, вздохнул, выразил соболезнования, и сказал, что пришлёт машину утром — для установления причины смерти требовалось вскрытие. Филипп закрыл лицо руками и зарыдал: рушились все его мечты о семейном счастье. Он сел возле Луизы и взял её за руку. Рука была ещё тёплой, и на миг ему показалось, что всё это дурной сон, и его жена жива. Он начал перебирать её пальцы, массируя подушечки. Перевернул руку и поднёс к лицу, желая поцеловать, рассчитывая, что она, как спящая красавица, проснётся от поцелуя прекрасного принца. Бездумно смотрел он на мягкую руку, пока красное пятнышко на безымянном пальце не бросилось ему в глаза. Он взял лупу и рассмотрел его поближе. Догадка ошеломила. У него не было никаких доказательств, но он не сомневался в том, что узнал правду. Филипп вскочил с места и бросился в мастерскую.

Роза невинно лежала на шёлке, источая сладковатый аромат. Но сейчас этот аромат показался Филиппу запахом смерти. Вне себя от ярости, он схватил нож и изрубил цветок на части. Устав, он сел на табурет и уронил голову на грудь.

— Какая же ты жестокая, Роза! Я не знал, что ты так ненавидишь меня… Господи! Я спас тебя от самого ужасного… ты бы сама себя ненавидела за свои морщины, за свою старость… а ты… так отомстить мне! Ты просто неблагодарная тварь!

Он выскочил на улицу и побежал в угол сада, где росла роза. В сарае за домом он нашёл грубые садовые перчатки и надел их.

Безобразным обрубком роза торчала из травы. Свежий срез не успел как следует затянуться. Филипп схватил обрубок рукой в перчатке и потянул на себя. Но тот крепко сидел в земле.

— Мерзкая тварь! Я уничтожу тебя до самого основания! Тебе мало было вечной жизни и вечной красоты, так ты решила уничтожить ту, которая тебе и в подмётки не годилась! У которой только и радости было, что я и забота обо мне! Жалкое ничтожество! — Он бормотал проклятия, и не заметил, как неизвестно откуда взявшаяся красно-чёрная змея, выползла из-за куста и обвила его обнажённую руку. Почувствовав прикосновение, он вздрогнул от неожиданности, и гадюка, находившаяся почти на уровне плеча, вытянулась, и молниеносным броском нанесла смертельный удар в шею… Филипп упал замертво, вырвав, падая, с корнем остатки розы …

Утром садовник, который приходил три раза в неделю ухаживать за садом, обнаружил труп хозяина лежащим в отдалённом углу сада и крепко сжимающим в руке в руке шипастый обрубок.

Филиппа и Луизу похоронили рядом. Трагедия наделала много шума, о ней долго судачили, но так как люди не склонны долго помнить о чужих проблемах, вскоре разговоры затихли, и всё забылось. Дом и картины ушли с молотка. Натюрморт с розой долго никто не хотел покупать, находя картину неинтересной и банальной, но потом одна весьма респектабельная художественная галерея приобрела её, сделав хорошую рекламу на том, что это последнее творение великого мастера.

Через определённое время на могиле Филиппа выросли две тёмно-красные розы, которые сначала росли отдельно, а потом, когда стебли стали такими длинными, что не могли удерживать себя в вертикальном положении, сплелись, образуя небольшой розовый куст. Каждую весну он распускался вновь, но на нём никогда не расцветало больше двух цветков. На могиле Луизы распустилась жёлтая роза, но красный куст вскоре стал таким пышным, что заслонил свет слабому цветку, и жёлтая роза засохла, и больше никогда не распускалась…