Бриллиантовый шепот Завелевич Ольга
Знакомство состоялось, и Лиза вошла в дом доктора Бичаюкиса. Девочки полюбили ласковую и милую гувернантку, Лиза, в свою очередь, искренне привязалась к ним. Мадам Бичаюкис сначала нахмурила брови и привычно схватилась за виски, увидев молодую и хорошенькую девушку, однако Лиза вела себя приветливо, но сдержанно и скромно, и хозяйка постепенно успокоилась. Что касаемо самого доктора, то он пропадал в больнице, читал лекции студентам и дома появлялся как редкий гость, поэтому очень удивился бы, узнай о беспокойстве жены.
Шло время, девочки подрастали, Лиза постепенно оправилась от своих потерь, и жизнь вошла в относительно спокойное русло. Екатерина Алексеевна уже стала намекать, что не век же Лизе воспитывать чужих детей, пора и о своих подумать. Но Лиза, напуганная своим первым неудачным замужеством, категорически отказывалась от новых знакомств. Тетя посоветовалась с Любой, но даже веселая Любочка не смогла сломить упрямство подруги. И тут в дело вмешался случай.
– Лиза, к обеду мой муж пригласил сегодня гостя, своего коллегу из Швеции, – объявила однажды мадам Бичаюкис. – Он прибыл к нам разрабатывать вместе с доктором новую методику. Говорит, очень приятный молодой человек и отличный хирург. Кажется, он тоже из России.
– Швед? – удивилась Лиза.
– Да нет же, он русский. Там какая-то очень романтическая история побега от большевиков и скитаний. Может быть, он расскажет нам. Как его зовут?… Ах, моя бедная голова! Так болит, что ничего в ней не удерживается… Ну ничего, скоро они придут, и мы все узнаем, – с этими словами хозяйка удалилась в свою комнату страдать и одновременно прихорашиваться.
К обеду доктор пришел с гостем – высоким молодым человеком, с черными внимательными глазами и удивительной улыбкой, которая притягивала и сразу внушала доверие.
– Лиза, разрешите вам представить моего коллегу из Швеции – Питер Бельски.
– Елизавета Зотова, – протянула руку Лиза.
Имя гостя вызвало у нее какие-то смутные воспоминания. Только имя и фамилия, лицо ей было незнакомо. Между тем молодой человек не спускал с нее глаз. Видно было, что Лиза очень понравилась ему.
– Мы с вами соотечественники, не так ли? – наконец заговорил гость. – Ведь вы из России?
– Да, из Москвы, – ответила Лиза, – но меня увезли совсем маленькой.
– А где вы жили в Москве, помните?
Лиза не успела ответить, потому что мадам Бичаюкис, не любившая, чтобы мужчины обращали внимание на кого-то, кроме нее, засыпала Питера вопросами, не давая никому слова сказать. Расспросы о Швеции и рассуждения о скуке провинциальной жизни в Риге заняли все время до обеда и весь обед. Гость вежливо отвечал, но, казалось, он говорит только для Лизы. Молодая женщина слушала его с интересом, Питер понравился ей. Между тем обед закончился, Лиза увела девочек и занялась ими. Когда она вернулась в гостиную, хозяин и гость оживленно обсуждали положение в Европе. Лиза взяла чашку кофе и стала следить за беседой. Она никогда особенно не интересовалась политикой, но все, что говорил Питер, вызывало в ней живой отклик. Наконец Лиза начала собираться домой. Питер тоже поднялся и стал прощаться с хозяевами.
– Вы разрешите проводить вас? – обратился он к Лизе.
Она согласилась, и они вместе вышли на улицу.
– Ваше имя и фамилия кажутся мне смутно знакомыми, – произнесла Лиза.
– Представьте себе, у меня такое чувство, будто я вас знал когда-то, очень давно, в детстве, – обрадовался молодой человек. – Весь вечер ломаю голову. Мы могли встречаться в Москве?
– Вряд ли. Я была еще совсем маленькой девочкой, да и вы, видимо, не намного старше.
– А где вы жили в Москве?
– Я почти ничего не помню, но тетя рассказывала, что мы жили в одном из переулков недалеко от Никитских ворот. Моя мать умерла очень давно, а отец и мачеха погибли в поезде по дороге в Ригу. Тетя с дядей вырастили меня. Тетя рассказывала, что папа был довольно известным в Москве ювелиром. Еще у меня был брат…
– …Николай, – закончил Питер, – приятель моего старшего брата Григория. Они вдвоем частенько отвешивали мне подзатыльники и, надо признать, за дело. А вашего отца звали, если не ошибаюсь, Иван Андреевич… Нет, Иван Николаевич Зотов, и он был другом моего отца – Павла Спиридоновича Бельского. Вспомните, Лиза, ведь ваша семья часто бывала у нас в гостях на Страстном бульваре! Правда, вы были совсем крошкой.
– Не может быть, – растерянно и обрадовано произнесла Лиза. – Тетя рассказывала мне о ваших родителях, она дружила с ними, еще когда жила в Москве. Зайдем к нам домой, она будет рада встрече с соотечественником, да еще и с сыном старых знакомых.
– Сейчас уже поздно, а завтра – с удовольствием! – ответил Бельский.
– Приходите к ужину.
– Отлично, к семи я буду у вас.
Проводив Лизу до дома, молодой человек ушел, явно обрадованный.
Лиза вошла в дом. Екатерина Алексеевна, по обыкновению, дожидалась ее, сидя в кресле с вязанием.
– Тетушка! Ты не поверишь, когда узнаешь, кого я сегодня встретила, – радостно заговорила племянница, обняв старушку.
– Кого? Может, наконец, моего будущего зятя? – заинтересовалась тетя.
– Ну что ты все об одном и том же, – засмеялась Лиза и внезапно смутилась.
Екатерина Алексеевна внимательно посмотрела на оживленное лицо племянницы и улыбнулась.
– Так кого?
– Помнишь, ты мне рассказывала о Бельских, папиных друзьях?
– Конечно, Павел и Лида. У них еще два сына были. Старший погиб во время войны…
– А младшего, Петра, я встретила сегодня у доктора Бичаюкиса. Правда он теперь не Петр, а Питер Бельски, гражданин Швеции, хирург, приехал на несколько месяцев разрабатывать с доктором какую-то методику.
– Ну и ну! – качала головой старушка. – Вот это встреча! Но как он попал в Швецию? И как вы друг друга узнали? Ведь вы были совсем еще детьми, когда начался этот кошмар, и все потеряли друг друга из вида.
– Он вспомнил нашу фамилию и даже то, что Николай отвешивал ему подзатыльники!
– Да, Коленька… Пропал он, бедный…
– Не надо, тетя, не расстраивайся. Может, он жив.
– Сколько я писала… Как в воду канул… Что говорить… Слава богу, ты у меня осталась. Так как Петр в Швецию попал?
– Ничего пока не знаю. Я пригласила его на завтра, к ужину. Вот все и узнаем.
– Замечательно! – обрадовалась Екатерина Алексеевна, – я испеку свой пирог.
– Отлично! А я приготовлю все остальное, – с этими словами Лиза поцеловала тетю и весело напевая отправилась к себе в комнату. Екатерина Алексеевна давно не видела племянницу такой радостной.
«Дай бог…, – подумала она, – жаль, Митя не дожил…»
Глава 15
Ровно в семь вечера гость появился в домике. Преподнес цветы, старомодно поцеловал руку Екатерине Алексеевне и сел в кресло, не спуская глаз с нарядной, хорошенькой Лизы. После первых радостных восклицаний, воспоминаний, ахов и охов, тетя приступила к основательным расспросам.
– Как ты попал в Швецию? И что с Павлом и Лидой?
– Родители погибли еще в 18-ом году, – ответил Петр.
Екатерина Алексеевна охнула.
– Прости, пожалуйста.
– Если вам тяжело, не будем говорить об этом, – торопливо вмешалась Лиза.
– Нет, ничего, столько лет прошло, боль давно утихла. Если вам интересно, я расскажу о своих приключениях. Вы для меня теперь вроде как родственники. У меня ведь никого нет. Родители умерли, брат погиб на войне, семьей я не обзавелся.
– Что так? – невзначай спросила тетушка.
– Сначала работал как вол, потом учился, теперь опять работа. Да и не встретил никого… до вчераш…
– Вы обещали рассказать нам о себе, – перебила его внезапно вспыхнувшая Лиза.
– Да, конечно. Родители погибли, а я попал в детдом…
Екатерина Алексеевна и Лиза слушали, затаив дыхание. Рассказ и вправду походил на приключенческий роман. Рассказав о жизни в детдоме и о том, как его спас Сергей Георгиевич Корунов, Петр продолжил повествование о бегстве из Москвы.
Первая мысль Корунова была – бежать на юг, на Дон. Но два обстоятельства останавливали его. Первое: как кадровый офицер он обязательно попадет в какую-либо армию из множества, формировавшихся в это время в России. Мысль о том, что русские люди стреляют в своих же, не важно под какими лозунгами, вызывала в нем глубокое отвращение. Он почувствовал, что навоевался до конца дней своих. Всю жизнь честно служил, а теперь вынужден бежать, скрываться. Ни семьи, ни друзей, которые могли бы выручить его в трудное время. Только Петя, которого надо спасти во что бы то ни стало, вытащить из хаоса, дать возможность учиться. За два дня мальчишка стал сосредоточием его забот и планов. Он понял, что Петя – это все, что он заслужил в жизни, все, что у него осталось. Он не мог взять мальчика с собой в действующую армию! Это было второе обстоятельство, а на самом деле, первое и единственное. Надо было искать другой выход, причем срочно.
Поспешно покинув московскую квартиру, Сергей Георгиевич с Петей провели ночь на улице. Тут им пригодился печальный опыт мальчика: он знал, где и как можно спрятаться. На улицах было очень опасно: бандиты, мародеры, солдатские патрули – подчас их невозможно было отличить друг от друга. Офицерская выправка Корунова представляла дополнительную опасность – уже был объявлен и вовсю бушевал «красный террор» – узаконенное право убивать всех несогласных, «бывших» и просто не приглянувшихся.
Проведя бессонную ночь, полковник наконец принял решение.
– Вот что, Петя, – обратился он к проснувшемуся мальчику, – я подумал и решил, что на юг мы с тобой не двинемся, а повернем на север.
– Куда? – удивленно переспросил Петя.
– Будем пробираться с тобой к финской границе. Знакомые рассказывали, что за деньги можно нанять проводника, который переведет на другую сторону, в Финляндию. На юге нам делать нечего: там я опять пойду воевать, а ты попадешь в детдом.
Петя схватил его за руку, глаза его снова наполнились слезами:
– Пожалуйста, дядя Сережа, только не в детдом.
– Ну что ты, что ты, я же тебе просто объясняю, почему мы двинемся к финской границе. Я считаю, что ты уже достаточно взрослый и должен понимать: это опасно и тяжело, но это единственный выход.
– Не беспокойтесь, я все понимаю и больше плакать не буду. Вы не думайте, я очень сильный и выносливый и жаловаться не буду. Я могу два дня не есть и не спать. И идти могу сколько надо.
– Верю, – серьезно ответил Сергей Георгиевич, – не бойся, вдвоем мы с тобой теперь выживем и победим. Правда?
– Правда, – кивнул Петя и прижался лбом к руке Корунова.
До Петрограда они добрались достаточно благополучно. Опять пригодились навыки бродяжничества Пети. Он провел Корунова на вокзал, минуя многочисленные патрули и нашел в переполненном вагоне местечко.
Трудности начались в Петрограде. Правда, Корунов сумел разыскать каких-то знакомых, приютивших их на несколько дней, но надо было еще добраться до финской границы, найти проводника. Счастье еще, что стояло лето и не требовалось много теплой одежды и обуви. Холодно бывало по ночам, но двух засаленных телогреек, купленных на толкучке в Петрограде, вполне хватало, чтобы согреться.
У знакомых долго не задержались, помятуя донос дворника из собственного дома. Постепенно, стараясь не привлекать внимания, начали перебираться ближе к границе. Сергей Георгиевич использовал все свои навыки скрытного перемещения, полученные им в армии. В свое время он участвовал во многих экспедициях на Дальнем Востоке. Экспедиции, конечно, именовались научными, но ставились перед ними, по большей части, военные цели: Россия начинала активно осваивать Дальний Восток и Приморье. Надо было собирать не только коллекции минералов и образцы флоры и фауны, но и сведения о рельефе местности, о народах, населяющих огромную территорию, о дорогах, тропах, проходах между сопками, водных ресурсах, пограничных государствах. Он научился ходить быстро и бесшумно, мгновенно реагировать на опасность, добывать пищу из ничего, устраиваться на ночлег в любом месте. Только даже в дурном сне полковник не мог предположить, что эти навыки пригодятся не в дикой тайге, за тысячи верст от человеческого жилья, а в сердце России, в окрестностях Петрограда.
Перебираясь от поселка к поселку, ночуя в брошенных домах, а иногда и прямо в лесу, на охапках ельника, они постепенно приближались к финской территории. Сергей Георгиевич зарос бородой, научился горбиться. Давно не стриженные волосы перепутались и слиплись от грязи, руки, специально вымазанные, с обгрызенными ногтями, рваная одежда вполне достоверно создавали облик неудачливого мастерового, ищущего грошовый заработок, чтобы не умереть с сыном с голоду.
Корунов преодолел все трудности. Петя был ему не обузой, а источником силы. Спасти ребенка, вырвать его из этого кошмара – впервые за длительное время у него была ясная цель, а уж достигнуть ее бывший офицер решил любой ценой. Он сумел сделать то, что вряд ли сделал бы для себя одного: они добрались до границы, не попав в руки ни бандитов, ни красноармейцев.
Надо было найти проводника. Оставив Петю в какой-то полуразвалившейся сторожке недалеко от опушки леса, Сергей Георгиевич отправился в крошечную деревню, видневшуюся на другой стороне заросшего травой поля.
– Я вернусь не скоро, – ласково сказал он мальчику перед отходом. – Поешь и постарайся заснуть. Силы нужны будут ночью.
– А вы найдете проводника?
– Найду, обязательно найду, – твердо пообещал Корунов, – знаешь, сколько проводников я находил в Китае? Вернусь – расскажу. А здесь проще будет.
Петя испытующе смотрел на него.
– Разве я когда-нибудь не выполнял своих обещаний? – произнес полковник в ответ на этот немой вопрос.
– Нет, но я боюсь за вас.
– Ничего со мной не случиться. Местные жители хорошо зарабатывают на переводе желающих на ту сторону, зачем им портить свою коммерцию?
– Почему вы думаете, что они зарабатывают этим?
– Я, Петенька, много навидался пограничных деревенек и жителей. Везде одно и то же. Заплати – и тебя переведут хоть в Турцию, хоть в Китай, хоть к черту на рога, – улыбнулся Сергей Георгиевич.
– Возьмите меня с собой.
Корунов замялся. Он не хотел говорить мальчику, что сейчас наступил самый опасный момент их безумной затеи. Если он ошибется, неправильно определит нужного им человека среди десятка селян, его, скорее всего, сдадут, получив даже не денежную награду, а благоволение местного царька, какого-нибудь очередного уполномоченного. А могут и расстрелять на месте. Надеяться Сергей Георгиевич мог только на свой немалый опыт и удачу. Если его схватят, у Пети будет ничтожный, но шанс сбежать, спастись.
Быстро сообразив, он придумал отговорку.
– Нет, Петр. Я должен сначала быть один. С ребенком – сразу откажут, даже разговаривать не будут. Никто же не знает, что ты один двух взрослых стоишь, – улыбнулся полковник, – потом доплачу еще – и тебя возьмут. Главное – ввязаться.
Потрепав мальчика по макушке и еще раз наказав поесть и отдохнуть, Корунов перекрестил его, повернулся и ушел.
«Как папа», – стараясь не заплакать, подумал Петя. Потом он вспомнил, что еще в Москве дал слово Сергею Георгиевичу не плакать и, шмыгнув носом, решил тоже выполнять свое обещание, даже если Корунов его не видит. Он пожевал немного хлеба, запил водой из фляги и приготовился к длительному ожиданию. Усталость и постоянное напряжение, тяжелые даже для взрослого мужчины, сломили мальчишку. Он не заметил, как заснул.
Проснулся Петя уже в сумерках. Сергея Георгиевича не было. Петя выглянул из сторожки. Густой лес, низкие облака, накрапывающий дождик. Со стороны деревни, в которую ушел Корунов, тянуло дымом печей. Становилось холодно. Петя почувствовал озноб, вся его решимость держать слово улетучилась, и в носу начало предательски пощипывать.
«Он же обещал, значит – вернется, – повторял мальчишка. – Папа тоже всегда выполнял обещанное. И Гриша… Только они не вернулись, а дядя Сережа вернется. Он ничего не боится и все умеет…»
– Эй, на посту! Спишь? Десять суток гауптвахты!
Из тумана внезапно вынырнула знакомая сгорбленная фигура, заросшее густой бородой, смеющееся лицо, и тут уже Петя не выдержал и разревелся в голос.
– Ну что ты, что ты… – растерянно уговаривал его Сергей Георгиевич. – Ты у меня такой молодец, я тебе скажу честно – я и взрослых таких редко встречал…
– Я так за вас боялся, – всхлипывал мальчик, уже не заботясь о данном слове.
Поздно ночью они с Петей добрались до избушки проводника – молчаливого бородатого мужика с насупленным лицом и бегающими глазами. Получив оговоренную заранее сумму, проводник ничего не сказал, только скривил рот и кивком головы указал на сарай во дворе:
– Ждите тут.
Несколько часов они провели в холодном и сыром сарае. Петя старался не дрожать, но это ему плохо удавалось. Сергей Георгиевич, как мог, пытался успокоить и согреть мальчика, завернув его в свою телогрейку.
– Не нравиться он мне, дядя Сережа, – сказал Петя, – обманет.
– Нет, не думаю, – ответил Корунов, которому проводник внушал еще большие опасения, но он не хотел пугать ребенка. – Я ведь не все еще ему заплатил, остаток – на той стороне границы. Обманет – останется без денег, красноармейцы ему платить не станут.
Наконец во дворе раздались шаги и появился их проводник. Знаком приказав следовать за ним, он двинулся в сторону леса. Сутки они провели в лесу, потом в болоте. Худшие опасения беглецов оправдались: на половине пути проводник потребовал доплату, грозя сдать их солдатам. Однако Корунов хорошо изучил крестьянскую повадку еще в армии во время общения с солдатами – новобранцами и в своих путешествиях, имея дело с такими же людишками, подлость которых не зависит от национальности. Он предвидел такой поворот событий. Для этого случая была отложена некоторая сумма. Теперь она пригодилась.
Границу они перешли, но оказались без единого гроша. Сергей Георгиевич нанимался на любую работу за еду и ночлег: пилил дрова, убирал коровники, вскапывал огороды. Они двигались от деревни к деревне, с хутора на хутор и добрались таким образом до Хельсинки. Там беглецам повезло. Корунов встретил своих товарищей по военной службе, и они помогли вконец измотанным мужчине с ребенком устроиться более или менее сносно. Фонд помощи эмигрантам выделил немного денег, дал кое-какую одежду. Сергей Георгиевич снял крошечную квартирку под самой крышей и первым делом отправил Петю в школу. За время скитаний Петя научился довольно прилично говорить по-фински, сердобольная учительница взялась дополнительно заниматься с ним чтением и письмом. Сам Корунов по-прежнему хватался за любую работу, зарабатывал гроши, которых едва хватало на оплату скромной еды и жилья. Петя несколько раз заговаривал о том, что он тоже уже может работать и зарабатывать деньги, но его приемный отец и слышать не хотел об этом.
– Нет, – отрезал полковник, – ты будешь учиться и, может быть, станешь таким же врачом, как Павел. Он ведь своим врачебным умением мне жизнь спас.
– А вы – мне, – тихо сказал Петя.
– Чтоб я больше этого не слышал, – нахмурился полковник, – если бы не ты, я не то что до Финляндии, до Петрограда не добрался бы. И хватит об этом. Кругом марш! За уроки!
Неизвестно, сбылись бы мечты Сергея Георгиевича об образовании Пети, но главнокомандующим финской армии стал Карл Манненгейм – бывший кавалергард и генерал русской армии. Корунов когда-то служил под его началом, и Манненгейм высоко ценил его. Сергей Георгиевич обратился к нему с письмом, в котором предложил свои услуги в качестве военного специалиста и вскоре начал службу в финской армии. Решение далось ему нелегко, но революция, гражданская война, бегство из родного дома сильно повлияли на его характер и взгляды. Пришло понимание простого факта, что ничто не заменит человеку, особенно в его годы, семью и детей. Петя был для него воплощением всего этого. Мальчик должен учиться – вот новая цель для Корунова, и он ее достигнет любой ценой.
Они перебрались в хорошую квартиру, Петя стал учиться в отличной частной гимназии. Эти годы остались в памяти Бельского как самые счастливые. Полковник еще успел порадоваться успехам Пети на медицинском факультете Стокгольмского университета. Сергей Георгиевич умер, когда Петя учился на четвертом курсе. Бельский похоронил своего приемного отца и после окончания университета остался работать в Стокгольме.
– Вот почему я подданный Швеции, – закончил он свой рассказ.
– Вы так и не узнали, кто убил ваших родителей? – тихо спросила Лиза.
– Нет, конечно. Кто стал бы разбираться в этом зимой 1918 года при полной анархии, которая царила в то время? – Петр покачал головой и добавил:
– Я видел человека, который приходил к отцу в тот вечер.
– Но ведь ты не уверен, что это был преступник? – вмешалась Екатерина Алексеевна.
– Нет. Просто его последнего я видел рядом с отцом. Отец узнал его, назвал по имени, – прибавил Бельский задумчиво.
– Это ничего не доказывает, – рассудительно промолвила Лиза.
– Конечно, даже если бы я его завтра встретил, какие обвинения я могу предъявить ему? Визит к врачу – не преступление. Не будем больше говорить об этом. Это – прошлое, а я хочу жить настоящим! – молодой человек с улыбкой взглянул на Лизу.
Глава 16
Предвоенная Рига была островком спокойствия среди взбаламученной Европы. Казалось, военная гроза никогда не коснется этих тихих улочек, парков, маленьких кафе, заполненных приветливыми, улыбающимися людьми. Для молодых людей время летело незаметно, но срок командировки Бельского подходил к концу, и за месяц до отъезда Петр сделал Лизе предложение по всей форме.
– Лиза, через месяц мне уезжать. Я хочу, чтобы ты официально стала моей женой. Не перебивай, девочка моя. Документ даст тебе возможность перебраться в Швецию.
– Петенька, ты же понимаешь, что я не могу оставить тетю.
– Я понимаю. Но я уверен, что добьюсь разрешения и для нее. У меня есть кое-какие знакомые. Все болеют, – добавил он, усмехнувшись, – даже самые принципиальные. Нехорошо, конечно, использовать свое служебное положение, но у меня есть смягчающее обстоятельство…
– Какое? – удивилась Лиза.
– Я тебя очень люблю, – прошептал Бельский ей на ухо замогильным голосом театрального злодея.
Лиза рассмеялась.
– Нам надо поторопиться, – продолжал Петр, – ты должна уговорить Екатерину Алексеевну на переезд.
Боюсь, это будет труднее, чем ты думаешь. Большую часть жизни она прожила в Риге, тут могила дяди.
– Постарайся. Ты для нее как дочь, и она должна понять тебя. Кроме того, я чувствую, что грядут перемены, здесь становиться опасно.
– Опасно? – Лиза с удивлением огляделась по сторонам.
Они сидели в маленьком кафе. Все вокруг дышало удивительным покоем. Нарядные прохожие, несколько посетителей за столиками с кофе и газетами, толстая хозяйка за стойкой.
– Я никогда не чувствовала себя более спокойно, чем теперь, – улыбнулась молодая женщина.
– Поверь мне, Лиза, эта тишина обманчива. Я и сам не могу тебе объяснить, но у меня какое-то нехорошее предчувствие. Я помню, отец рассказывал мне о таком же чувстве страха накануне гибели Гриши, моего брата. Мне кажется, такое предчувствие беды заставило его отправить нас с мамой ночевать в дом фельдшерицы в ночь его гибели. Меня он спас, а вот маму – нет. Это был ее выбор. Так вот, я успокоюсь только тогда, когда ты будешь со мной, в моем доме в Стокгольме. Это не пустые страхи. Война уже началась, и она будет страшнее той, первой, которая изменила нашу жизнь и сделала нас с тобой сиротами. Скоро она докатится сюда.
– Нет, нет, ты ошибаешься, – Лиза снова посмотрела на тихую, спокойную улицу, красивые магазины, смеющихся людей.
Не будем спорить. Ты согласна выйти за меня замуж? – Бельский взял Лизу за руку и провел ее ладонью по своему лицу.
– Конечно!
Они обвенчались в небольшой православной церкви на окраине Риги. Из приглашенных были только неугомонная Любочка с мужем и семейство доктора Бичаюкиса.
Накануне Лиза съездила на кладбище, где были похоронены отец и мачеха. Петр сопровождал ее. Убрали могилу, положили цветы. На обратном пути, после долгого молчания, Бельский вдруг произнес:
– Твой отец тоже чувствовал беду, хотел спастись и не успел. А я успею… Обещаю тебе. В сентябре я вернусь за вами.
Впервые в жизни он не выполнил своего обещания.
В начале июля Лиза с тетей, согласившейся ради племянницы на переезд, проводили Бельского на пароход, уходивший в Швецию.
Нелегко далось решение переехать в Стокгольм пожилой женщине. Почти вся ее жизнь была связана с Ригой. Могила мужа оставалась тут, все счастливые годы, отпущенные ей в жизни, были проведены в маленьком домике на окраине города. Но она прекрасно понимала, что Лиза не уедет без нее и решила, что ее воспоминания, привычки и даже могила самого дорогого человека не стоят Лизиного счастья. Память о муже всегда будет с ней, а где будет она сама – не так уж и важно. Екатерина Алексеевна являла собой уникальный образец старой женщины, начисто лишенной всякого эгоизма.
Дел предстояло немало. Петру нужно было добиться разрешения на въезд для своей жены, что не представляло особых проблем, и самое трудное – для Екатерины Алексеевны. Лиза должна была продать домик и собраться. Хлопоты были в самом разгаре, когда в Латвию вошли советские войска.
Лиза плохо разбиралась в политике и ее совершенно не интересовали вопросы суверенитета, оккупации, свободы выборов и государственного языка. Части Красной Армии на улицах Риги она сначала восприняла равнодушно, мыслями молодая женщина была уже далеко. И лишь когда перестали приходить письма от Пети и опустился пограничный шлагбаум, отделивший ее от мужа, она осознала тяжесть своего положения.
Глава 17
Гул и грохот разбудили Лизу. Она вскочила с кровати. Проснулась и заплакала Машенька. Лиза схватила малышку на руки и выскочила в столовую. Там уже была перепуганная Екатерина Алексеевна.
– Что? Что это? – спрашивала она трясущимися губами.
– Не знаю, тетя. Надо выйти на улицу, посмотреть, что происходит.
– Нет, не уходи…
– Я только выгляну на секунду…
Лиза торопливо оделась и выбежала на улицу. Грохот не прекращался. К нему добавились всполохи и далекое зарево. На улице стояли полуодетые, перепуганные люди.
Что случилось? – обратилась она к мрачному, насупленному старику – соседу, часто помогавшему им с тетей по хозяйству.
– Самолеты… Город бомбят… Война.
«Боже мой, вот теперь действительно все… Не успел…», – это мысль билась в голове все время, пока она успокаивала тетю и маленькую Машу. Весь год она жила слабой надеждой. Лиза успела отправить Бельскому письмо, в котором сообщала, что ждет ребенка и даже получила от него ответ. Потом связь оборвалась. Письма из-за границы перестали доходить до адресата, но все-таки в глубине души Лиза еще надеялась увидеть мужа. Она подогревала эту надежду последним письмом, дошедшим да нее. Письмо было пропитано любовью и оптимизмом, оно согревало и подбадривало ее. Петр был уверен, что сумеет вывезти их. Но теперь эти мечты рухнули окончательно.
На следующий день прибежала Люба и начала вываливать на них новости. Сведения были угрожающие: бомбили центр города, есть убитые и раненые. По радио передали, что началась война с немцами. Больницу, в которой работает Люба, эвакуируют.
– Лиза! Собирай немного вещей, бери Машу и Екатерину Алексеевну – я вас как-нибудь пропихну в поезд!
– Спасибо, Люба, на как я поеду? Тетя едва ходит, крошечный ребенок…
– Лиза, ты должна ехать ради дочки, – вмешалась Екатерина Алексеевна.
– Я не могу оставить тебя, даже не говори об этом.
– Тогда я тоже поеду, – твердо произнесла старушка.
– Но ведь ты практически не выходишь из дома…
– Я поеду. Это не обсуждается. Когда надо быть готовыми? – обратилась она к Любе.
– Завтра утром я заеду за вами. Мой муж исхитрился договориться с одним шофером. Вещей брать минимум, если есть какие-нибудь украшения – захватите с собой, зашей их в пояс. Деньги возьми все, что есть, – сыпала указаниями Люба.
– Спасибо тебе, Любочка, – только и успела произнести Лиза, как подруга уже вылетела за дверь.
Но и тут они не успели. Как ни крепилась старая женщина, какие героические усилия он ни предпринимала, болезнь взяла свое. К утру начался сердечный приступ.
– Уезжай, – шептала она посиневшими губами Лизе, метавшейся между ней и плачущим ребенком, – прошу тебя. Я никогда не прощу себе этого.
– Нет, тетя. В конце концов, что за дело немцам до меня?
– Ты не знаешь их, а я знаю. Еще в ту войну людей газом травили… Вспомни, что Петя рассказывал о гибели брата, – санитарный обоз гранатами закидали с аэроплана. Их культура и порядок – это личина… Они звери и быстро покажут свое лицо, да еще и сделают все в идеальном порядке… И соседи не любят русских, давно зарятся на наш домик. Жадность и зависть – они всеми людьми двигают. Уезжай, доченька, Машу спаси…
– Тетя, через несколько дней ты поднимешься, и мы уедем все. Несколько дней – не страшно, мы успеем.
Екатерина Алексеевна умерла через два дня. В Ригу вошли немцы. Лиза опять опоздала.
Началась новая, страшная и непривычная полоса жизни. Предсказания тети сбывались. Соседи перестали здороваться с молодой женщиной, злобное шипение неслось в спину. К счастью, их домик не трогали. Видимо, сыграло роль заступничество мрачного соседа – латыша, давнего приятеля ее дяди. Старик, пользовавшийся у соседей неоспоримым авторитетом, заступился за несчастную женщину. Его жена помогала Лизе, приглядывая за Машей, пока молодая женщина бегала по городу в поисках хоть какой-нибудь работы.
Рига изменилась, но не сильно. Вновь открылись кафе и рестораны, люди разгуливали по городу, стараясь не обращать внимание на немецкие патрули, грозные объявления, расклеенные по стенам, заканчивающиеся привычными словами – «за невыполнение – расстрел». Отворачивались от грузовиков, набитых людьми, которых везли на расстрел, не замечали в огромных колоннах, отправляемых в концлагеря, своих бывших соседей и сослуживцев. Верноподданнические чувства демонстрировались к месту и не к месту. Добропорядочные врачи и инженеры, рестораторы, конторщики и торговцы украшали помещения и лавки, кафе и врачебные кабинеты флажками со свастикой, вскидывали руки и орали вместо приветствия здравицы человеку, чья армия захватила и наполовину разрушила их любимый город.
У Лизы остались в Риге кое-какие знакомые, но они то ли не могли, то ли не хотели помочь молодой женщине. Каждый выживал в одиночку. Дом доктора Бичаюкиса Лиза оставила незадолго до рождения дочери, сердечно распрощавшись со всей семьей. Мадам, расчувствовавшись, расцеловала бывшую гувернантку, надарила ей кучу подарков. Некоторое время они с тетей жили на скромные сбережения, рассчитывая вот-вот перебраться в Швецию. Теперь надежды не было. Доктор Бичаюкис уехал в эвакуацию вместе с семьей, верная подружка Люба тоже.
Наконец Лизе повезло: ее взяли в ресторан посудомойкой. Платили гроши, но хозяин разрешал брать немного из оставшейся еды. Дочке хватало, оставалось и для старушки – соседки, смотревшей за ней. Маша подрастала. Лиза жила как автомат, равнодушно приняв смену своего статуса гувернантки на посудомойку. Она ходила на работу, играла с дочерью, разговаривала с соседкой, с хозяином, но в душе оставалась лишь горечь. Тоска заняла место надежды. Лиза оставалась интересной женщиной, за ней пытались ухаживать, но молодая женщина смотрела пустыми глазами, вежливо улыбалась и говорила, что торопится домой, к мужу и дочери. К дочери она торопилась всегда, муж постоянно был рядом с ней. Она чувствовала его присутствие, слышала его голос:
– Я успею!
– Нет, ты не успел. Ты был прав, беда пришла, но ошибся в одном: она пришла слишком быстро.
Так прошло четыре года, словно выпавшие из жизни.
Глава 18
– Товарищ подполковник! Командир полка вызывает! – сержант осторожно тряс Григория за плечо.
Бельский сел, потер лицо руками, ощупал отросшую щетину, матюгнулся, велел приготовить умыться и бритвенный прибор.
– Никак нет, – возразил сержант, служивший под началом Бельского еще на Дальнем Востоке и поэтому позволявший себе иногда некоторую фамильярность, – полковник велел явиться срочно. Должны прибыть оттуда…
Толстый палец сержанта уперся в потолок.
«Господь, что ли, явиться полковнику для детального обсуждения предстоящего наступления?» – усмехнулся про себя подполковник, а вслух произнес:
– Тем более. Куда я с такой небритой физиономией да перед светлые очи? Давай быстрее.
Через двадцать минут он уже входил к командиру полка. Большого начальства еще не было, и офицеры тепло поздоровались. Полковник и его начальник штаба давно воевали вместе и ценили друг друга. Командир полка был уверен в своем начальнике штаба, знал, что тот никогда не будет подсиживать, писать доносы, что случалось в армии нередко. На войне не было безгрешных, и вопрос был лишь в том, раздуть или нет из проступка преступление. В свою очередь, Бельский был уверен, что полковник, в случае неудачи, не сделает из него «крайнего».
Подъехало начальство, и совещание началось. Дивизия, в которую входил их полк, воевала в Прибалтике. Готовилось наступление на Ригу, обсуждались детали предстоящей операции. У начальника штаба полка высокие чины, прибывшие с инспекцией, никакого пиетета не вызывали и вообще ничего не вызывали, кроме раздражения. Все уже было решено, спланировано и обговорено не раз, но, конечно, упрятав подальше свои чувства, Бельский спокойно и аргументировано докладывал и отвечал на вопросы. Закончив отвечать, он сел на свое место и попытался сосредоточиться на происходящем, но, помимо его воли, мысли потекли в другом направлении. Рига вызывала в нем давно, казалось, ушедшее в прошлое чувство тоски по родным. Перед войной, после ввода войск в Прибалтику, у него даже мелькнула мысль взять отпуск и съездить в Ригу, попытаться узнать, что сталось с отцом и сестрой. Но отпуск ему не дали, потом началась война, и все планы рухнули. Бельский не страдал сентиментальностью, свой единственный поступок, связанный с воспоминаниями детства, – визит в родной дом перед отъездом на Дальний Восток, вспоминал с отвращением. Но человек не может быть один на свете. Он инстинктивно хочет, чтобы кто-нибудь любил его, волновался и переживал, радовался его возвращению домой. Семьи у Григория не было. Где-то далеко в прошлом остались жена, давно, впрочем, разошедшаяся с ним и оттяпавшая себе комнату в московской коммуналке. Он не жалел об этом. Бывшая супруга, на которой он случайно женился, была так же противна ему, как и коммунальная квартира, в которой он случайно поселился. В прошлом остался даже и страх разоблачения.
Симпатичная связистка скрашивала его одиночество, сержант следил за немудреным хозяйством. Григорий считал, что на большее ему, вечному кочевнику по гарнизонам, надеяться не следует. Разумеется, большинство его сослуживцев были женаты, но он видел какую жизнь ведут жены военных и не считал себя вправе обрекать женщину на такую судьбу. Лишь очень преданная жена смогла бы выдержать постоянные переезды, неустроенный быт, сплетни и мелкие интриги замкнутого мирка, но Бельский такую женщину в своей жизни не встретил. Семья, дети, представлялись ему вроде как чем-то нужным и важным для общества, но лично для него слишком хлопотным и обременительным. «Ничего лишнего» – вдруг всплыл в памяти полузабытый афоризм из гимназического курса не то латыни, не то греческого.
– Ну что за ерунда лезет в голову! – неожиданно разозлился сам на себя Григорий и вновь попытался следить за ходом совещания. Наконец все закончилось, и подполковник направился к себе, машинально отвечая по дороге на приветствия сослуживцев. Он знал многих, с некоторыми служил еще на Дальнем Востоке. Их дивизию перебросили под Москву в страшном 41-ом. Мало осталось тех, с кем он начинал воевать, состав дивизии несколько раз менялся, но сам он уцелел, даже без единой царапины. Это было чудом. Бельский не был трусом, но не терпел показного героизма. Он берег себя и своих людей, планируя операции, проявлял разумную осторожность, и, может быть, поэтому не поднялся выше штаба полка.
«Пустая затея, – продолжал размышлять Григорий, – даже если останусь цел и окажусь в Риге, ничего не смогу сделать. Не смогу обратиться в справочную службу, сразу привлеку к себе внимание, да и отца, наверное, уж нет в живых, а Лиза давно вышла замуж и сменила фамилию, если даже предположить, что они осели в Риге. Но это вряд ли, отец говорил, что Рига – это временно, он хотел двинуться дальше, в Европу. Что же я тогда наделал!»
И снова перед его глазами возник заснеженный перрон, на который он, Николай Зотов, делает самый роковой шаг в своей жизни.
Глава 19
И снова жизнь сделала крутой вираж. Советская Армия вошла в Ригу. Сколько уже было таких поворотов в судьбе Лизы? Ее поколение пережило столько войн и революций, что мирные годы казались редкими передышками. Люди, не хотевшие ни воевать, ни переделывать мир, оказались втянутыми в кровавый круговорот. Им ломали жизни, убивали ради счастья человечества или превосходства нации, не спрашивая, волнуют ли их эти вопросы. Впрочем, «вершителей судеб» эти проблемы тоже не волновали. «Жадность и зависть движут людьми» – сколько раз вспоминала Лиза тетины слова. Четыре года войны сильно изменили ее. И следа не осталось от веселой молодой женщины, радующейся жизни, полной надежд. В душе была пустота, день был заполнен вопросами: «Как добыть побольше еды для Маши, не попасть в руки патруля, чтобы не отправили на работы в Германию, где взять ботинки взамен прохудившихся?» Ресторан, в котором она работала, разбомбили. К счастью, это произошло ночью и никто не пострадал. Но Лиза с дочерью остались без продуктов и средств к существованию. И снова сумасшедшие метания по полуразрушенному городу в поисках работы. Радовало одно – немцев выбили из Риги, повсюду слышалась русская речь. И опять Лиза не переставала удивляться человеческой природе. «Оккупанты, сволочи…» – других слов не находилось все у тех же добропорядочных врачей, учителей и лавочников, недавно пластавшихся перед немецкими солдатами. Они не хотели помнить четыре года унижений, арестов, расстрелов, комендантских патрулей. Немцы – культурная нация, а все, что творилось эти годы – издержки войны. Зато «русские» – о это исчадия ада! По городу ползли слухи об арестах и изнасилованиях в таких количествах, что уже надо было зачислять в жертвы советских солдат древних старух и грудных младенцев женского пола. Мужчины, служившие в рядах карателей, с удовольствием выполнявшие свои необременительные функции по расстрелу стариков, женщин и детей, но не успевшие бежать с немцами, прятались в лесах, на отдаленных хуторах. Ночами в городе слышны были выстрелы.
День прошел в бесплодной беготне. Измученная Лиза сидела в старом кресле, держа на руках Машеньку и сочиняя для нее очередную сказку. Она даже не замечала, что в ее сказке Соловей-разбойник женился на Василисе Прекрасной. Мысли ее были далеко. Собственно мысль была всего одна: «Что делать завтра?» Резкий стук, а скорее, барабанная дробь в дверь заставила ее подскочить на месте. Маша не испугалась. В ее коротенькой жизни даже грохот разрывов и звуки стрельбы были обычным явлением.
– Кто? – спросила Лиза.
– Лизка, открывай! – раздался за дверью такой знакомый вопль.
– Люба! Любочка! Жива!
– А с чего мне помирать?
Подруги обнялись, отстранились, опять обнялись. Люба схватила Машеньку и закружила с ней по комнате.
– Совсем барышня! А как Екатерина Алексеевна?
– Тетя умерла тогда…
– Прости, Лиза.
Лиза рассматривала подругу. Люба сильно изменилась, постарела, в ней появились несвойственные ей прежде ухватки, какой-то налет нарочитой бесшабашности и даже грубости. «Я, наверное, тоже сильно подурнела и огрубела, – грустно подумала Лиза, – только не замечаю этого».
Читать бесплатно другие книги:
