Лечить или любить? Мурашова Екатерина

— Нет! — сказала я, ожидая чего-то страшного.

— Вы ничего не знаете! — горячо возразила Светочка. — Я в блоге выкладываю, а они все мне советы дают…

Я прикрыла глаза от ужаса. Где они, психоаналитики, с их вопросами?! У меня просто не поворачивался язык.

Светочка истолковала мое молчание как однозначно осуждающее и снова заплакала. Потом начала икать.

— Я его нарочно дразню, понимаете?! — сквозь слезы и икоту выкрикнула она. — Я вообще-то дура, а теперь у меня знаете сколько в блоге френдов… Я же на маму похожа, а папа добрый и… такой… Он вчера валидол на кухне пил… А вдруг он из-за меня умрет?! Ну что вы молчите?! Вы вообще про Фрейда читали?

Только колоссальным усилием воли мне удалось сдержать нервный смех…

Со Светочкой мы поговорили по душам. Она обещала больше не дразнить папу-математика, а направить интересы своей бурно пробуждающейся сексуальности на сверстников. Даже если ей придется из-за этого расстаться со всеми интернет-друзьями, с любопытством наблюдающими за фрейдистскими перипетиями этой истории… Папа, в конце концов, дороже!

Глава 15

Вернуть сына домой

Эти две семейные истории прямо напрашиваются на то, чтобы их рассказывали парой, хотя и пришли они ко мне в разное время, с разницей в несколько лет. Я предлагаю их для обсуждения потому, что, хотя мне и удалось помочь семье в одном из случаев, я до сих пор не очень уверена в правильности моей трактовки событий. Предлагаю поразмышлять вместе.

— Я понимаю, они богатые, вот его туда и тянет все время. — Женщина не поднимала глаз и понуро рассматривала узор на ковре в моем кабинете. — Где мне с ними тягаться!

— А нужно тягаться? — удивилась я, сделав ударение на последнем слове.

К этому моменту я уже знала семейную ситуацию и проблему, с которой мать-одиночка Анжелика пришла ко мне.

Они с самого начала жили вдвоем с сыном Витей — отец мальчика оставил мать после ее отказа сделать аборт и более на семейном горизонте не показывался. Бабушка с дедушкой каждое лето забирали Витю к себе — в маленький городок в Пермской области. Анжелика работала в проектном институте и еще брала работу на дом — в раннем детстве Витя много болел, и прорва денег уходила на лекарства, массажи и консультации специалистов. На личную жизнь и развлечения времени и сил у Анжелики не оставалось категорически. Потом ситуация со здоровьем сына, по счастью, выправилась, а к пятому классу у Вити обнаружились явные способности к математике, о чем Анжелике и сообщила классная руководительница. «Подумайте серьезно, — сказала она. — Наша школа — увы! — слабая. Надо дать мальчику шанс». Анжелика не оставила без внимания слова педагога. В седьмой класс Витя подготовился с помощью матери и, сдав сложный экзамен, поступил в престижный математический лицей.

Спокойный и вежливый мальчик хорошо вписался в коллектив, легко справлялся с программой. В старом классе болезненного в прошлом Витю считали «ботаником», не всегда принимали в компанию, могли и поколотить. Новые одноклассники разительно отличались от прежних: мальчик быстро нашел себе друзей, с которыми его связывали общие интересы, стал бывать у них в гостях. Сначала Анжелика, разумеется, только радовалась. Но потом…

Отношения матери и сына были достаточно доверительными. Витя охотно рассказывал обо всем, что видел дома у новых друзей, простодушно удивлялся уровню их семейного достатка, подробно, с горящими глазами описывал экзотические игрушки и аппаратуру (в основном, конечно, речь шла о компьютерной технике).

— Представляешь, у Артура целая отдельная комната. Совсем своя. В нее даже мама стучится. А обедают они все вместе в столовой, и такая люстра красивая над столом висит, а мама у них к обеду обязательно переодевается… А на даче у них три этажа, и у Артура есть такой маленький мотоцикл, они меня уже туда пригласили на зимние каникулы, а Артур сказал, что научит меня на нем ездить, и можно будет съездить на озеро. А папа Артура обещал, что обязательно летом покатает меня на катере. Он раньше был яхтсменом и даже в Стокгольм из Петербурга на яхте ходил. Я фотографии видел. И компьютер у Артура такой мощный, что…

Витя не был завистлив и не предъявлял матери никаких претензий. Она изводилась сама и задавала ему провокационные вопросы. Потом ловила себя на недоброжелательности к людям, которых видела только на родительских собраниях. Потом корила себя за то, что не сумела дать сыну таких возможностей, как у Артура, за то, что у него нет отца, который покатал бы его на катере, еще за что-то…

Витя что-то понял и перестал рассказывать о друзьях. Потом вообще обо всем, что происходит в его жизни. А чуть позже просто перестал приходить после школы домой — вместе с Артуром они сразу шли к нему. Возвращался он иногда за полночь и сразу ложился спать. «Мы вместе делаем уроки», — объяснил Витя. «А почему бы вам иногда не делать уроки у нас?» — спросила мать. — «Это неудобно, ведь у нас всего одна комната», — холодно возразил мальчик. — «Но, послушай, — Анжелика попыталась воззвать к хорошим манерам сына. — Это неприлично, в конце концов. Допустим, у Артура своя комната, вы никому не мешаете. Но родители Артура ведь не обязаны всю неделю тебя кормить!» — «Я понимаю, но мама Артура сказала, что ей приятно, когда на столе много тарелок, — ей всегда хотелось иметь еще детей, а мы с Артуром — как близнецы. Я не думаю, что она врет… Кстати, в пятницу я иду с Артуром и его папой на футбол, а потом мы сразу поедем к ним на дачу. В понедельник папа Артура сразу привезет нас в школу. Учебники я возьму с собой».

— Конечно, «тягаться» — это я не так выразилась. Я понимаю, они, скорее всего, хорошие люди, — в глазах Анжелики блеснули слезы. — Но лучше бы Витя оставался в той, старой школе. Там его не всегда понимали, но нас всегда было двое — я и он. А здесь… Мне кажется, что у меня отняли сына… И ничего другого у меня нет… Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы его вернуть?

А вот другая история.

— Скажите, вы верите в сглаз или… как это говорят… в приворот? — Моложавая, стройная, дорого одетая женщина испытующе смотрела на меня.

— Если говорить на уровне газетных объявлений, то не верю, — ответила я. — Но существует эффект плацебо. И внушение. И самовнушение. А в чем, собственно, дело?

— Иногда мне кажется, что они его приворожили. Иначе это просто нечем объяснить. А у них там такая странная бабушка — знаете, с клюкой и одним зубом, просто чистая ведьма…

— Гм-м… — промычала я. (А вы бы что сказали на моем месте?)

— Мой муж очень хорошо зарабатывает. У него растущий бизнес. Мы не стеснены в средствах. У нас прекрасная четырехкомнатная квартира. Дача, компьютер последней марки, любые возможности для развлечений — путешествия, горные лыжи, бассейн, когда он только упомянул о собаке — я тут же купила ему стаффордширдского терьера с отличной родословной… Прекрасная библиотека, домашний кинотеатр, еда из экологически чистых продуктов…

— Послушайте, — мне надоело это рекламное перечисление. — Я очень рада за вас. Но в чем все-таки проблема?

— Я забрала его из этой школы. Но это не помогло. Может быть, нам переехать? Но мы столько денег и души вложили в отделку этой квартиры…

Мне захотелось помахать растопыренными пальцами перед лицом дамы, чтобы привлечь к себе ее внимание.

— Кто такой «он»? — я решила попробовать еще раз.

— Мой сын. Дмитрий. Ему двенадцать лет, — наконец-то откликнулась она. — До пятого класса он учился в школе у нас во дворе — ее вообще-то хвалят, там хороший английский, и учительница ему очень нравилась, да и нам тоже. Но контингент…

— Что не так с контингентом?

— Вы не подумайте, я не сноб, — сказала дама (поздно, уже подумала, мысленно ответила я). — Просто уж очень странная история. Дмитрий с первого класса подружился с мальчиком-одноклассником Сеней, семья которого живет в соседнем подъезде, на первом этаже. Семья многодетная, в ней не то шесть, не то семь детей, я никогда не могла их толком пересчитать. Плюс мама с папой, плюс та самая прабабушка с клюкой, плюс — дети подбирают их на улицах — две собаки и не то три, не то четыре кошки. Все это — в трех небольших комнатах!

— Семья Сени — социально неблагополучная? — спросила я. — Алкоголь, наркотики?

— Да нет, — дама слегка смутилась. — Вроде бы ничего такого. Обычные люди. Правда, я не могу понять, зачем им столько детей. Если ты не можешь им ничего толком дать…

Я не стала уточнять, что именно не могут дать Сене и его братьям и сестрам родители. В конце концов, мы занимались не ими.

— А в чем ваша-то проблема? Дружба с Сеней влияла на Димину учебу? Он научил его курить? Материться? Приносить с улицы кошек?

— Если бы… — Я удивленно подняла брови. — Фактически, Дмитрий просто переселился к ним!

— Вот как!.. Расскажите подробней.

— Да что там подробней! — дама раздраженно хрустнула пальцами. — Он проводит там все время после школы. Они с Сеней делают уроки, играют, дерутся, ходят в садик за младшими детьми, гуляют с собаками (а наша собака при этом сидит дома!). У этой семьи не всегда хватает денег на мясные продукты — они варят кашу и суп из костей и овощей в таких огромных кастрюлях — Дмитрий садится с ними есть! У них в детской комнате нет плафона — висит просто голая лампочка. Вечером я пытаюсь забрать его домой — он не идет, говорит: «бабушка Люся будет нам страшные истории рассказывать про Летучего Голландца и про руку преступника Джерри. Я хочу послушать!» Понимаете, у них уже полгода телевизора нет — они его случайно разбили во время потасовки! Там все время шум — я только загляну, у меня сразу голова раскалывается — дети орут, собаки лают, мать на всех кричит, охаживает тряпкой всех без разбора. Что удивительно: Дмитрию тоже достается не хуже всех прочих (она, кажется, в запарке своих и чужих не различает), так он не в обиде, а если я на него голос повышу, он обижается и до вечера из своей комнаты не выходит…

— Вы пытались пригласить Сеню к себе в гости?

— Да, они пришли все вместе один раз. Я угостила их чаем с профитролями. Были тихие, все разглядывали, потом смотрели кино. Но маленькие, конечно, заляпали мне вареньем диван, чем-то залили ковер. Я ни слова Дмитрию не сказала… Но больше они почему-то не приходили… Я люблю готовить, но получается, что у нас некому есть — муж работает допоздна и ест на работе, я на диете, Дмитрий наедается у тех людей. Я ему говорила: возьми вот в контейнер тортика после праздника или салата, отнеси Сене и его братьям-сестрам, пусть полакомятся, — он отказывается. Мы меняли люстры, я предложила Дмитрию — возьми одну, отнеси твоим друзьям, пусть повесят в комнате, что ж у них так неуютно, а нам все равно выкидывать… А он вдруг полез в бутылку, заорал, что я ничего не понимаю. Но я действительно не понимаю… Может быть, вы мне объясните. И… У меня нет и по медицинским показаниям не может быть других детей, я сижу дома, мужу так удобнее, он говорит: занимайся сыном. Но как?! Я понимаю, что бываю несправедлива, но ловлю себя на том, что ненавижу эту семейку! Там, у нее, уже есть семь своих детей — зачем ей еще мой?!.. Простите, — дама взяла себя в руки. — Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы вернуть сына домой?

Глава 16

Демократ

Есть разные стратегии воспитания детей в семье и бесчисленное количество тактик. Специалисты придумали по этому поводу свои более или менее остроумные классификации, которые психолог-практик может использовать (а может и не использовать) в своей работе. Но все это бесконечное разнообразие вариаций семейного устроения может быть разделено на две большие группы, которые условно можно назвать так: воспитание авторитарное и воспитание демократичное. Первое подразумевает ясно выраженное лидерство одного из старших членов семьи, наличие семейной иерархии, четко разграниченные обязанности и чью-то фактически не обсуждаемую монополию на то, что считать правильным. Таким образом устроены практически все традиционные семьи. Второй тип семейного воспитания, демократичный, или договорной, можно считать более современным: он построен на относительно новой идее равенства всех людей. «Я хочу, чтобы у меня с ребенком с самого начала были дружеские отношения. Чтобы мы все могли обсудить и принять совместное решение. То, чего он не понимает, я ему объясню. Я не хочу его ломать, я хочу договариваться…» — так или приблизительно так объясняют мне свою позицию сторонники демократичного воспитания.

Я сама выросла в авторитарной семье и не совсем понимаю, о каком равенстве двухлетнего ребенка и тридцатилетнего мужчины или женщины может идти речь, но не могу не согласиться с тем, что вышеприведенная программа звучит очень симпатично.

Как и бывает в жизни практически всегда, и у той и у другой стратегии есть свои достоинства и недостатки. Но наиболее удивительные случаи происходят тогда, когда для своего удобства люди пытаются приготовить из двух противоположных по смыслу стратегий «коктейль».

* * *

— Я всего достиг сам, своими силами. Мне ничего не досталось на халяву. Я — на вершине своей жизни. И у меня есть все, что может пожелать нормальный человек.

Делая данное заявление, мужчина лет сорока с небольшим сидел в кресле и смотрел на меня спокойными серыми глазами, не обнаруживая признаков невроза или психоза. В руке у него был листок с какими-то записями — возможно, вопросы к психологу, чтобы не забыть. Бывает. Я решила подождать.

— Моя семья состоит из четырех человек. Я, жена, сын и дочь. Моя фирма производит и продает электродвигатели.

Ситуация вроде бы двигалась в нужном направлении. Я решила подождать еще.

— Мой отец был талантливым, но авторитарным человеком. Моя сестра рано вышла замуж, а я уехал из дома и жил в общежитии. Я окончил Политехнический институт с красным дипломом.

Дальше молчать было невежливо, и я спросила:

— Вы пришли, чтобы рассказать о своих успехах? Или поговорить о ком-то из ваших детей?

— Нет, — сказал мужчина и с хрустом смял в кулаке исписанный листок. — Что-то идет не так. — Потом он улыбнулся и добавил из Шекспира: «Прогнило что-то в Датском королевстве».

Далее удрученный бизнесмен рассказал мне вполне фрейдистскую по духу историю о том, как он, протестно выломившись из родительской власти авторитарного отца, всю жизнь мечтал построить свою собственную семью совершенно на других принципах, как вы, наверное, уже догадались — демократических. С первой женой, которая была рядом с ним во время его бизнесменского становления, что-то не заладилось, и он женился на другой женщине — она замечательно его понимала — у них было много общих идей и интересов. Новая жена оказалась на пятнадцать лет моложе нашего бизнесмена, но, несмотря на это, сумела построить хорошие отношения с его сыном-подростком от первого брака. Иван сейчас живет с отцом и его семьей. — «Вы же понимаете: сейчас я могу дать мальчику больше, чем мать! А моя первая жена — разумная женщина. У нас с ней и сейчас хорошие отношения. Она работает бухгалтером в моей фирме». — «Сколько лет мальчику?» — уточнила я. — «Девятнадцать». А два с половиной года назад родилась Ксюша — любимица семьи.

Честно говоря, из разговора с главой семьи я так и не уяснила, что же, собственно, пошло у них не так. Естественное предположение о бунте сына не подтвердилось — Ваня благополучно учится в техническом институте, проводит много времени с друзьями, увлекается японской борьбой и дома бывает довольно редко.

Пригласила для беседы сына. Прыщавый, несколько инфантильный на вид парнишка оказался неразговорчивым и на мои вопросы отвечал односложно, но тем не менее подтвердил все то, о чем уже говорил его отец. Искать корень неприятностей в трехлетней Ксюше не имело смысла.

Я начала склоняться к мысли, что все дело в извечной проблеме несовпадения реального и идеального. Бизнесмен так долго мечтал об идеально выстроенной семье, что теперь даже незначительные, неизбежные в повседневной жизни шероховатости заставляют его расстраиваться и волноваться.

Но для гарантии я решила отдельно поговорить с молодой женой, мамой Ксюши. Миловидная женщина вежливо и сдержанно обсудила со мной проблему грядущей адаптации дочери к детскому коллективу, проявила стандартную для современной мамы интернет-компетентность в вопросе детских аллергий и… неожиданно бурно разрыдалась после того, как я случайно упомянула то самое демократичное воспитание — мечту и вожделенную цель главы семейства. Я застыла в недоумении, потом попыталась остановить бурный поток, потом просто дала чашку с водой и пачку носовых платков.

Отрыдавшись, женщина не стала молчать.

— Мы все больные от этой его демократии, — горько сказала она. — Больные в самом прямом смысле — у Вани второй год фурункулы по всему телу, у меня астма впервые после детства обострилась, Ксюша по ночам кричит и до сих пор в постель писается. Сейчас я вам расскажу, как это выглядит, и вы все поймете. Каждый вечер после ужина мы собираемся за круглым столом (он его специально купил: круглое — это для равенства, по королю Артуру). Низко над столом висит лампа под абажуром — он говорит, что это создает уют, но лично мне напоминает фильмы про допросы в гестапо и КГБ.

Наша задача — рассказать, как прошел день, и обсудить планы на завтра. Виктор высказывается последним, так демократичнее. Мы должны говорить не только о событиях, но и о чувствах, это необходимо — муж слышал об этом на каком-то корпоративном тренинге. Ваня стеснительный парень, ему вообще трудно говорить о себе. Ему нравится девушка в институте, но он скрывает отношения с ней, чтоб папа не стал «докапываться». Девушка обижается, она думает, что он стыдится ее (она приезжая, живет в общежитии) и потому не приглашает домой. Витя настаивает, чтобы Ваня говорил подробно. Ксюша к этому времени уже почти спит, ее будят и стыдят, что она не слушает брата. Потом мы с Ваней слушаем, что Ксюша ела на завтрак и кто ее обидел в детском развивающем центре. У меня одно чувство: поскорее бы это кончилось. Виктор честно рассказывает обо всех своих делах. У него хорошая речь. Мне кажется, что я смотрю сериал или читаю Карнеги. Потом еще планы. Тут Ксюша засыпает, а Ваня начинает мучительно врать…

Еще его первая жена. Она у него работает, они ровесники, много лет прожили вместе, она понимает его как облупленного и крутит им, как захочет. Он во всем с ней советуется, ездит к ней, говорит, мы цивилизованные люди, у нас демократия, я гоже могу встречаться с кем хочу, а ко мне даже подружки из колледжа перестали ходить, потому что он с ними тоже беседует, они его боятся… Вы можете с ним поговорить?! Только не выдавайте меня!

Слезы снова вскипают на глазах бедной «мученицы демократии». Я кое-как успокаиваю ее и договариваюсь о встрече с ее мужем.

Не сразу, но удается убедить «горе-демократа», что его позиция в семье не имеет с настоящей демократией ничего общего. Неожиданную помощь всей компании оказывает Иван. Собравшись с духом (и побуждаемый, по всей видимости, своей девушкой), он выходит на разговор с отцом и отказывается участвовать в иезуитских семейных сценках, подобных описанной выше. Некоторое время бизнесмен переживает «предательство» родных, а потом приходит опять и спрашивает: где же найти золотую середину? Выясняем, что золотая середина существует лишь в мечтах человечества, а ему самому разумно быть тем, кем он, собственно, и является — сильным главой семьи, принимающим все важные решения, опорой и защитой для молодой жены, не слишком самостоятельного сына и маленькой дочери. Частные решения следует оставлять на усмотрение домашних, быть по возможности великодушным к их слабостям (сильному лидеру это позволено) и не вникать в мелочи. «Боги не суетятся» — процитировала я. По всей видимости, это как-то уравновесило Шекспира, и бизнесмен ушел, удовлетворенный собственными планами грядущего самоусовершенствования. В его семье воцарился мир.

Глава 17

О ранней детской одаренности

— Кусает, бьет всех подряд, может швырнуть, чем под руку подвернется. Никакого сладу с ней нет…

— Вы — мама Светы?

Сидящей напротив меня девушке я не дала бы больше восемнадцати. Свете Габдурахмановой, которая из угла хмуро смотрела на меня маленькими черненькими глазками, уже исполнилось три.

— Нет, слава Аллаху. Я — старшая сестра. Несколько лет назад сама к вам приходила, когда с папой ругалась. Вот теперь решила Светку привести. Вдруг поможет? Матери-то не до того…

— А почему матери не до того?

— По хозяйству она.

— Большое хозяйство?

Может, они на ферме живут? К нашей поликлинике каким-то странным образом отнесли Авиагородок и пару пригородных деревень.

— Приличное, — усмехнулась девушка. — Детей много нарожали.

— Сколько ж вас?

— Шестеро. Все девчонки. Светка — последыш.

Да, действительно. Ситуация быстро стала понятной. Нормальная татарская семья. Очень хотелось мальчика, наследника. Теперь в небольшой квартире четыре девочки-подростка. От их конкурентных склок, сплетен, вражды и коалиций — только что искры не летят. Света родилась с довольно большим отрывом от сестер — последний шанс. Все ждали сына и братика. Не получилось. Света начала защищаться и нападать практически с рождения. Сейчас от нее все стонут — даже отец.

Оба родителя работают. Иначе детей не прокормить.

— А в садике как?

— Так же. Дерется, кусается. Но не сама. Только если к ней лезут.

— А что она делает, когда никто не лезет? (Хотя попробуй уединись в городской малогабаритке с пятью сестрами и мамой по хозяйству! — тут же подумала я.) Как играет?

— Она не играет вообще. Она рисует.

— А что ж вы рисунки-то не принесли! — попеняла я.

Разговаривать со мной Света не хочет («она вообще с чужими почти не разговаривает», — объяснила сестра), играть в мои игрушки не играет, так что рисунки многое могли бы мне показать. Хотя, конечно, какие в три года рисунки…

— У вас бумага есть? Дайте ей побольше, и карандаш… Она вам сейчас нарисует.

Ну ладно, мысленно вздохнула я, пусть ребенок хоть чем-нибудь займется. Положила на столик несколько листов бумаги, поставила стаканчик с восковыми мелками, попыталась показать, как ими рисовать…

— Не надо, — сказала Света, которая как-то внезапно оказалась уже сидящей за столиком. — Я знаю.

Дальше она начала стремительно рисовать. Один лист за другим. Я открыла рот от изумления. Рисунки строго соответствовали возрасту — головоноги, как и положено в три года. Но — какие головоноги! Ничего подобного я еще никогда не видела. Каждому рисунку, прежде чем его отложить, Света давала название. И какое название!

— Боже мой, откуда она их (названия) берет? — воскликнула я, обращаясь к сестре.

— А вы у нее у самой спросите, — посоветовала девушка.

— Света, как ты придумываешь эти названия?

— Они сами приходят, — ответила девочка, продолжая рисовать. Стопка готовых рисунков росла на глазах.

— Вот и дома так, и в садике, — сказала сестра. — Пока бумага не кончится.

— Послушайте, но ведь это… Это надо развивать… Художественная школа… — я чувствовала себя беспомощной.

— Какая школа?! — ребенку три года. Какое развитие? — девочка и так рисует практически при любой возможности. К тому же — работающая мать с пятью детьми…

— Может быть, вы поможете сестре, уделите ей…

— Ну уж нет! — девушка торжествующе усмехнулась. — Я через два месяца замуж выхожу. И уеду из этого бардака к чертовой матери!.. Так вы посоветуете чего? Я матери передам. Она знает, что мы к вам пошли…

— Значит, так, — я старалась говорить как можно более понятно и не терять надежды. Если эта счастливая невеста на исходе своей жизни в родительском доме притащила ко мне сестренку, значит, она все же заинтересована в ее судьбе. И в мирном сосуществовании родственников, конечно.

— Сына и братика у вас в семье не случилось. Но у вас случилась Света. А у нее — талант. И — редкий, поверьте, я видела тысячи детских рисунков, и никогда ничего подобного… Признайте ее. Признайте ее уникальность и нужность вашей семье. Возможно, она прославит вашу фамилию. Но для этого ее нужно осторожно растить. Не приставайте к ней. Давайте ей возможность уединиться — хоть в ванной, хоть за ширмой, хоть под столом.

— Да, да, она как раз любит под обеденный стол прятаться, — поддакнула сестра. — Мы ее оттуда шваброй гоняем.

— Как только она немного подрастет, — продолжала я, — обеспечьте ей возможность учиться рисованию. А сейчас — много хорошей бумаги, разных карандашей и мелков…

Ч-черт побери! — думала я. — Откуда мне знать, как правильно развивать художественные таланты! С другой стороны — а кто это наверняка знает? В голове вертелась мысль: из Светы вполне могла бы получиться вторая Надя Рушева, но я, не будучи мистиком, все-таки, на всякий случай, эту мысль старательно отгоняла (талантливая девочка-художница Надя Рушева, которой, надо сказать, создавали для творчества все условия, трагически рано умерла).

— И еще — читайте ей вслух сказки и книжки, ей надо откуда-то брать сюжеты для рисунков. Водите ее гулять в парк во все времена года…

— Да, да, это вы правы, — опять кивнула старшая сестра. — Она любит книжки слушать. Я ей тут как-то для смеха читала «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», Гуле в школе задали, так она потом даже сапоги мне почистила и Гуле, чтоб мы ей до конца прочли…

Да поможет им Аллах! — вполне непоследовательно для атеистки подумала я и спросила вслух:

— Света, ты подаришь мне эти рисунки?

— Забирайте, — буркнула Света. — Мне не жалко. Я себе еще нарисую.

И тихонько припрятала в кармашек осколок воскового мелка, который ей особенно понравился. Я не препятствовала. Должна же я была хоть как-то поспособствовать развитию таланта…

Глава 18

Доктор, вы были правы!

Родители говорили обыкновенные вещи. Я изображала вежливое внимание. Фактически с любой точки я могла начать говорить за них.

Поздно приходит домой. Врет про школьные отметки и вообще… Пачка сигарет в кармане — говорит, что приятеля. Банка джин-тоника — выяснено после тщательных обнюхиваний и долгого скандала. Четыре года занимался в лыжной секции — бросил. Грубит. Не знакомит с новыми друзьями. Школа: ну, разумеется — способный, но ленивый. Прежде учился лучше, теперь ничего не хочет, приходит домой и сразу — к телевизору, уроков никогда не задано. Что будет дальше — непонятно, пора подумать о профессии…

Почему-то у меня возникло ощущение, что родители рассказывают обо всем этом с удовольствием. На два голоса, передавая инициативу, чуть ли не попадая в ритм. Бред, не может быть! — оборвала я себя и заставила вслушаться внимательнее.

Из оригинального: начал играть на какой-то дудке (что за дудка, флейта?), рисует на компьютере каких-то страхолюдов, потом распечатывает.

— Так мальчик склонен к искусствам?

— Нет, нет, что вы! У него никакого слуха нет и не было никогда, и художественных способностей гоже. В детском саду его всегда в задний ряд хора ставили, а рисунки никогда на выставку не вешали. А после — и вовсе никаких упоминаний об «искусствах». Вот, лыжная секция, мы же говорили…

— Но, может быть, теперь способности прорезались? Знаете, в переходном возрасте бывает…

— Так мы же, доктор, слышим все это и видим. Увы! Ничего не прорезалось… Лучше бы об учебе подумал. Экзамены же в этом году! Посоветуйте, есть ли какой-то способ…

— Способ — для чего?

— Ну… — родители явно замешкались. — Чтобы его заставить… Чтобы он перестал… Чтобы он начал…

То есть они хотели, чтобы их сын перестал быть подростком, легко перевела я. Но хотели ли? Что-то меня все же смущало…

— Ладно, — вздохнула я. — Сколько лет Косте?

— В следующем месяце будет пятнадцать.

— Сам он, разумеется, ко мне не пойдет. Так вы его приведите…

Костя оказался высоким тонкокостным большеглазым мальчиком, которому я не дала бы его пятнадцати лет.

— Что за дудка? — спросила я, — на которой ты играешь?

— Это флейта, — ответил Костя. — Я, понимаете, эльф.

— Это точно, — согласилась я. — Ты — эльф. А страхолюды на твоих рисунках кто — орки? Еще кто-то?

— Ну, там много разных, — в голосе Кости слышалась снисходительность: мол, вы все равно не поймете.

— А мама с папой? Они не понимают?

— Не в этом дело. — У Кости были очень взрослые глаза. Как у настоящего эльфа. — Я ж ничего такого не делаю. Они ругаются со мной, чтобы…

— Чтобы не ругаться между собой?

— Нет. Чтобы было чем заняться после работы.

— Ты не преувеличиваешь?

— Нет, вы же не знаете…

— А мне следует знать?

— Да нет, зачем вам? Я же сказал, ничего особенного.

— Хорошо, давай тогда поговорим об эльфах. Кстати, как ты относишься к драконам? Ими когда-то увлекалась моя старшая дочь, поэтому я про них более в курсе…

— Подростки — изумительные существа, — сказала я родителям Кости. — Почти инопланетяне. Они посланы в наш мир и живут в нем недолго, на полутонах яви и сновидений, как электроны на нестабильных орбитах. В их глазах всегда горит отблеск и звучит отзвук того пласта реальности, в котором живут художники. Ведь художники тоже зависают между миром идей Платона и реальностью котировки валют и картошки с огурцами. Как и художники, подростки — посредники. Этим надо пользоваться, пока возможно. Костя явно послан вам, чтобы вы могли как-то решить свои проблемы, подготовить свой семейный мир к новому этапу существования. Ведь скорее рано, чем поздно, подростки взрослеют, сваливаются на стабильную орбиту и становятся такими обыкновенными, что трудно поверить — это было: звучал тот звук, играли те краски, передвигалось в вашем пространстве это существо со своей странно-тревожной, раздражающей, инопланетно-насекомой грацией… И уже ничего нельзя вернуть…

— Это очень странно… то, что вы говорите, — сказали родители Кости, отводя глаза. — Мы не понимаем. Мы пришли, чтобы вы нам со школой помогли, экзамены… уроки… Поработать с ним… есть же психотерапия. Мы его спросили, о чем вы с ним беседовали, он сказал: о драконах. Мы, наверное, обратимся к другому психологу…

— Разумеется, — сказала я. — Только прошу, помните то, что я вам сейчас сказала.

Мать непримиримо поджала губы, а отец неохотно кивнул.

— Доктор, вы были правы! — седой мужчина с мешками под глазами тяжело опустился в кресло.

Я не вспомнила его. Он объяснял долго и путано.

— Так в чем же я была права?

— Он, Константин, стал офисным работником. Как все. Стабильная орбита — я запомнил. Ходит такой прилизанный, говорит общепринятые вещи, много времени проводит в социальных сетях. И слышать не хочет об эльфах и драконах… — мужчина горько улыбнулся. — Мы с женой развелись в тот год, когда Костя поступил в институт. Мы не ссорились, нам просто нечего было сказать друг другу…

— Мне жаль, — я склонила голову. — Но вы пришли, чтобы…

— Год назад я сошелся с женщиной, живем вместе. У нее сын-подросток. Пятнадцать лет. Он странный, весь из каких-то углов. Я пытаюсь построить с ним отношения, у меня не все получается. Я пришел, чтобы поговорить об этом. Мне не хотелось бы упустить еще раз…

Глава 19

Дорогая мамочка…

Щупленькая, невысокая женщина аккуратно присела на краешек стула и положила на мой столик медицинскую карту. Карта легла тоже на край, я даже придержала ее рукой, чтобы не упала.

— Я хочу вас сразу предупредить, Ванечка у нас приемный, — негромко, с извиняющейся улыбкой сказала женщина. — Мы его год назад из детского дома взяли. Восемь лет ему было.

Я быстро пролистала карточку. Несколько обычных неврологических диагнозов, что-то про среднее ухо, небольшой сколиоз — вроде бы ничего страшного.

— И теперь ваша семья состоит из вас, Вани… — я выжидательно взглянула на посетительницу.

— И моя мама еще. Бабушка, получается, — еще одна извиняющаяся улыбка. — Вы спросите наверняка, поэтому я сразу скажу: мне 47 лет, маме — 75. Я никогда замужем не была. Мы, конечно, маленького хотели, но нам сказали — лучше не надо. Ванечка — чудесный мальчик, мы его полюбили от всей души, но…

Ой-ей-ей! — мысленно воскликнула я, прикидывая, какой клубок проблем мог возникнуть за год во взаимоотношениях слегка отстающего в развитии мальчика-детдомовца и двух немолодых женщин, привыкших к замкнутой друг на друге жизни.

— Но, понимаете, он много рисует… и я не знаю, что делать…

Уфф! Я облегченно выдохнула — это было много лучше того, что я успела предположить. Неужели она пришла ко мне только за тем, чтобы узнать, как лучше развивать художественные способности приемного Ванечки?! А почему бы и нет? Откуда ей (инженеру-технологу — я снова заглянула в карточку) знать, как и где учат рисованию восьмилетних детей…

— Вы принесли Ванины рисунки? — спросила я. — Я хотела бы взглянуть…

— Да, конечно, простите, сейчас. — Женщина покопалась в старой пузатой сумке и вынула тощую пластиковую папочку.

Я просмотрела рисунки. Яркие цвета, лохматое солнце, домики, дороги, уходящие вдаль, какие-то неопределенные улыбающиеся звери с толстыми лапами — не то собаки, не то медведи. И надписи на каждом рисунке — корявыми детскими буквами: «Дарагой мамочке от сына Вани с любовю».

— Очень трогательно, — признала я. — А что ж вы так мало рисунков принесли? Говорите, он много рисует…

— А они все одинаковые. — На этот раз ее улыбка показалась мне болезненной. — И к тому же он не хочет…

— Расскажите подробней. Что у вас там происходит с этими рисунками?

Я не сразу сумела разобраться в ее рассказе, потому что она перескакивала с одного на другое, явно стремясь выговориться и одновременно опасаясь сказать что-нибудь… не знаю даже какое слово употребить… вроде бы термин «политкорректность» для внутрисемейных дел не подходит? Сказать что-нибудь лишнее — наверное, так будет правильнее всего.

Ванечка учится в третьем классе коррекционной школы. Учителя им, в общем-то, довольны — мальчик к учебе малоспособный, но старательный и не агрессивный. Никакой радикальной необходимости в коррекционной школе, как я поняла, не было, но в районо маме и бабушке сказали, что там маленькие классы и «вам так будет легче на первых порах». Друзей у Вани в школе практически нет, хотя в школе он проводит много времени — до пяти-шести часов вечера, там же обедает, гуляет, готовит уроки. Год назад он рассказал одноклассникам, что прежде жил в детдоме, а теперь его мама и бабушка «нашли». С тех пор одноклассники (большинство из них старше Вани, так как сидели в одном классе по несколько лет) зовут его Подкидышем. Ванечка, к огорчению приемной мамы, отзывается на кличку.

Ваня может долго и внимательно заниматься одним делом — клеить, вырезать, рисовать, переписывать упражнение. Любит помогать по дому — мыть посуду, пылесосить, вытирать пыль. В математике и чтении он не преуспевает, а вот его рисунки хвалили еще в детдоме — они всегда были красочные и веселые. Рисовать Ваня любит, взявшись, никогда не бросает работу на полдороге, может целый день потратить на то, чтобы раскрасить разными карандашами весь лист. Маме и бабушке рисунки тоже понравились. «Ты подаришь мне этот рисунок на память?» — «Конечно, мамочка!», «Конечно, бабушка!»

Еще в детдоме Ваню научили подписывать рисунки. Это его очень вдохновило — дополнительная возможность выразить свои чувства. Ванечка и так очень ласковый мальчик. «Я тебя люблю! А ты меня?» — он говорит приблизительно по двадцать раз в день. И обнимается, и залезает на колени. Хотя уже ростом с приемную маму и чуть выше бабушки (что, впрочем, немудрено, моя посетительница — почти Дюймовочка).

Первый Ванин рисунок мама с бабушкой повесили на стенку. Второй тоже. И третий… Ваня рисовал едва ли не каждый день, сидя перед телевизором. По два рисунка, маме и бабушке, чтобы никого не обидеть. Когда женщины решили снять старые рисунки, чтобы освободить место для следующих, Ваня расплакался: «Я вам надоел, я знаю»… Ребенка с трудом успокоили. На следующий день рисунков было в два раза больше, Ваня постарался для любимой мамочки во время «продленки». Попробовали складывать рисунки в коробку. Ваня не плакал, вздыхал и отказывался от любимых творожков. Когда его вызвали на разговор, сказал: «Я знаю, это вы по доброте, а так они некрасивые, чего их вешать»… Новые рисунки тут же отправились на стенку, а женщины вечером на кухне сами всплакнули: «он ведь сиротинка, настрадался, ему внимания хочется»…

Спустя какое-то время ситуация стала безвыходной — стенки кончились. Женщина отправилась сначала к психологу в социальную службу, потом — позвонила по телефону доверия.

Первый психолог велел перетерпеть, так как у мальчика еще не кончился переходный период от детдома к семейной жизни. Второй сказал, что женщинами откровенно манипулируют, и призвал немедленно все рисунки убрать, пока парнишка окончательно не сел приемным родителям на шею.

— И что вы теперь думаете? Что чувствуете? — спросила я. «Политкорректность» явно не давала моей посетительнице не только разрешить ситуацию, но даже увидеть ее.

Женщина опустила глаза.

— Ванечка — чудесный мальчик…

— Бросьте! Мы не обсуждаем Ванечку. Мы обсуждаем, что делать. Как вам сейчас?

— У нас в квартире сейчас как в дурдоме, — с явным облегчением призналась она. — Эти одинаковые рисунки на стенах, и подписи. Я вхожу после работы, и меня сразу тошнит. А мама там целый день… Мы не справились, да?

— А почему бы вам не призвать к разрешению создавшейся ситуации самого Ваню? — не отвечая на ее вопрос, спросила я. — Почему вы сейчас не привели его с собой?

— Ой, да что вы! — воскликнула женщина. — Он же ребенок, он не очень здоров, он и так уже в жизни… это мы должны, раз взяли ответственность… Но получается, что… меня все предупреждали…

Она явно приготовилась заплакать.

— Вы теперь одна семья, — быстро сказала я. — Поэтому ответственность придется разделить. Вы — технарь. Основное свойство газов помните?

— Что? Газов? А… Летучесть? Нет…

— Жидкость принимает форму сосуда, а газ…

— Газ занимает весь предоставленный ему объем!

— Верно! Все дети (родные или приемные) — газообразны. От природы. Занимают весь предоставленный им объем. Весь! Много или мало, сколько предоставите, столько и займет. В норме это проверяется между вторым и третьим годом жизни.

Ване — девять. В детдоме он знал, а в семье — не знает. Вот — проверяет. Если не отвечать или поддаваться, все дети садятся на голову. Надо ему сказать, как тут все устроено. А вы… В общем, давайте приходите завтра с Ваней.

* * *

Ваня очень старается мне понравиться. Принес рисунок в подарок, держит на коленях. Интересно, написано ли там: «Дорогому психологу…»?

— Значит, так, — говорю я. — В человеческих семьях есть такой обычай: тот рисунок сына или дочери, который маме нравится, она вешает на стенку. Он там висит два дня. Потом его снимают и кладут в папку. Понятно?

— Понятно! — с готовностью кивает Ваня.

— Стены в квартире оклеивают обоями, а не детскими рисунками. Иногда вешают картины художников или портреты предков. Это понятно?

— Конечно! — торопится Ваня. — У нас как раз висит портрет дедушки Егора, в мундире, он на войне воевал.

— Именно! Дедушка Егор в мундире. Скажи, а тебе чего больше нравится — клеить или лепить?

— Вообще и то и другое, но клеить, наверное, больше, — подумав, сообщает Ваня.

* * *

Рисунки Вани не выдавали никаких его художественных талантов, а вот его необыкновенную усидчивость надо было обязательно использовать для поднятия самооценки. Тесты на интеллект показывали нижнюю границу нормы. Подумали и посоветовались, призвав бабушку (в прошлом — педагог). В результате мама Вани решилась на эксперимент: на следующий год перевела Ваню в обычную «дворовую» школу снова в третий класс и одновременно отдала в кружок авиамоделирования. Эксперимент оказался очень удачным — тихий Ваня сразу полюбился немолодой учительнице, стал получать четверки и даже пятерки, подружился с мальчиком и двумя девочками, а модели самолетов… Ну, они, как вы понимаете, стоят на полке. Места пока хватает, потому что на каждую у Вани уходит почти два месяца.

Глава 20

Женский вопрос в России

— Я мастером на заводе работаю. Говорить не привык — уж извините. — Мужчина, похожий на медведя средних размеров, понуро сгорбил плечи. Стул под ним опасно потрескивал.

Я улыбнулась:

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Сборник составлен из избранных шуточных миниатюр авторов из подмосковного наукограда Пущино....
Книга Павла Зарифуллина – это пророчество о скором возвращении Золотых Скифов и Солнечных Русских.Ск...
Данное учебное пособие гарантирует существенное повышение грамотности учащихся в короткое время. Для...
Никогда нельзя предугадать, что ждет тебя в будущем.Когда изуродованная до неузнаваемости тележурнал...
Эта книга предназначена для руководителей телекоммуникационных компаний, директоров и руководителей ...
Учебное пособие составлено в соответствии с требованиями ФГОС ВПО к подготовке выпускника для получе...