Класс коррекции Мурашова Екатерина

Глава 24

Когда я пришел в себя, то почти сразу все вспомнил и понял, что нахожусь внутри кабачка «Три ковбоя». Лежу на скамейке. Надо мной — закопченный потолок, справа — стол, накрытый льняной скатертью, и откуда-то пахнет жареным мясом. Настоящим жареным мясом, с луком, перцем и картошкой. Первым моим желанием было пожрать. Вторым — быстренько скатиться с лавки и бежать отсюда как можно скорее, пока у них тут опять что-нибудь не началось.

Я дернулся, но меня удержала сильная рука, сплошь покрытая веснушками.

— Лежи! — сказала обладательница руки и обтерла мне лицо мокрым полотенцем. Мне показалось, что розовый цвет не был присущ полотенцу изначально. — Тебе лежать надо! Где это тебя так отделали-то?

— Моя милиция меня бережет, — хрипло сказал я, пробуя голос. Голос повиновался. — Мне не лежать, мне бежать надо. Где другие, с которыми я…

— Один убег сразу, — охотно откликнулась рыжеволосая трактирщица. — Мы и разглядеть-то его не успели. На вас указал и убег. Вы-то валялись, как мертвые. Но ты-то вроде ничего, оклемался…

— А Юрка?

— Юркой его звать, да? Тот-то совсем синий был. И не дышал. Лекарь наш сейчас его там отхаживает. Уж и не знаю…

— Ладно, — Юрке я сейчас все равно ничем помочь не могу. Пусть лекарь пытается, специалист все-таки. — Как к замку короткой дорогой пройти?

— Тебе сейчас только к замку, — встряхнув волосами (солнечные зайчики забегали по боку скатерти), рассмеялась девушка. — Тоже рыцарь! Только в себя пришел, сразу до принцессы!

— Мне действительно надо, — серьезно сказал я и, преодолевая чуть ослабшее сопротивление, сел. Огляделся по сторонам. — А вы уже все… восстановили, да? Или ничего и не было? — я словно наяву увидел меч, воткнутый вот в этот самый стол.

— Отчего же не было? — девушка откинула скатерть и показала расщепленную доску. — Когда у дороги живешь, ко всякому надо быть готовым. Мы давно здесь… И дальше будем… А где у тебя дело-то?

— Там, — я махнул рукой в сторону окна. — В другом мире. Надо быстрей, иначе не успеем.

— Ну что ж, — девушка вздохнула. — Как знаешь. Может, поешь все же?

Я вздохнул еще тяжелее ее, но отрицательно помотал головой.

— Вы уж за Юркой там… — попросил я.

— Не беспокойся, — ответила девушка. — Все, что можно, сделаем…

Потом она помогла мне забраться на лошадь и объяснила короткую дорогу к замку через лес. Я старался не обращать внимания на то, что происходит вокруг. Хватало и того, что в кабачке все в порядке. Я попрощался и тронул коня.

— А как же? — удивленно крикнула она мне вслед. — Он же твой…

— Пускай у вас лежит, — ответил я. — Мне без надобности…

Глава 25

— Они объяснили мне! — Сергей Анатольевич старался кричать изо всех сил, но только приглушенно сипел в трубку — Елизавета Петровна! У них было достаточно аргументов, чтобы хотя бы проверить то, что говорили дети. Закон должен быть единым для всех! Ведь девочка действительно пропала! Ее отец в больнице с тяжелым инфарктом!

— Бросьте, Сергей Анатольевич! Вы слишком увлеклись этим… народничеством — и теперь не можете отличить зерна от плевел. Насчет Кондратьева — все ерунда! Артем — гордость школы, учится хорошо вовсе не потому, что его отец — наш главный спонсор и всегда готов отстаивать интересы гимназии на любом уровне. Нет — он учится потому, что хочет и может учиться. Другое дело — Димура и Табаков. Да, эти подонки на всякое способны. Да, этот ваш класс «Е», как и 7 «Д», изначально были рассадником всякой заразы. Да, я уже тысячу раз предлагала расформировывать их после начальной школы, пока они не стали социально опасными. Директор со мной не согласилась, и вот — пожалуйста… Теперь, после такого, я и дня не потерплю. Расформируем немедленно. В конце концов, почему мы, гимназия, занимающая первые места в городе по девятнадцати показателям, должны заниматься еще и психически больными детьми?! Пусть ими занимаются спецшколы! Если спецшкол не хватает, пусть построят еще!.. Что? Что вы сказали?!

— Я сказал, что вы гораздо более социально опасны, чем все классы «Е» в целом…

— Вы… вы у нас в гимназии больше не… Я это такие оста…

— Здравствуйте, Клавдия Николаевна! Извините, что я вас беспокою. Это Сергей Анатольевич, географ. Я хочу вам сказать: большая половина вашего класса задержана и сейчас находится в отделении милиции…

— Да, да, я знаю! Мне звонили! Это кошмар. Я не понимаю…Я сейчас же еду туда.

— Вы знаете, что случилось со Стефанией?

— Нет… А что с ней? Я ничего не понимаю…

— Давайте встретимся с вами прямо сейчас. Я вам кое-что попробую объяснить. Это не телефонный разговор…

— Разумеется. Назначайте место… Кстати, я говорила с Елизаветой Петровной, она сказала, что вас уволила. Это что — такая глупая шутка?

— Думаю, что нет. Записывайте адрес, я не могу уйти, мне могут звонить…

— И что же, если весь этот ужас, который вы рассказываете, правда, — что же будет со Стешенькой?! Ведь там, насколько я поняла, никого не осталось?

— Я оставил следить за происходящим совсем маленького мальчика, друга Юры Малькова, который непонятно как туда затесался, и еще мальчишку из другого класса. Он прятался в кустах, видимо, испугался, и его не тронули. У них есть телефон, если там хоть что-то произойдет, они мне сразу же позвонят. Правда, совершенно непонятно, что смогу предпринять в этом случае я сам…

— Но что же Стеша?

— Понятно, что если она там, они постараются незаметно вывезти ее куда-нибудь. Держать ее при сложившихся обстоятельствах в квартире слишком опасно даже для всесильного Кондратьева. Не всю же милицию он купил… Но вот что предпримет она сама, как себя поведет… От этого ведь зависят и действия укравших ее подонков… Я бы лучше спрогнозировал ситуацию, если бы вы рассказали мне о Стеше. Она что, всегда была такой?

— Нет, конечно! Она была обычным ребенком, училась в «В» классе. Училась не блестяще, но вполне прилично, играла в куклы и выделялась разве что своей удивительной внешностью, это уже и тогда было заметно…

— А потом?..

— Понимаете, отец Стеши — военный. Они много лет ездили по гарнизонам, дичь, глушь, все такое. Видимо, Стешиной матери все это надоело (говорят, Стеша унаследовала свою красоту именно от нее), она тайком от мужа подала объявление в газету, познакомилась с каким-то немцем и уехала в Германию, бросив мужа и дочь. Отец Стеши погоревал, конечно, но постепенно успокоился. Дочь он всегда любил без памяти, а жена, может, и надоела ему своими беспрестанными требованиями. В общем, он уволился-таки из армии, перебрался в Петербург, нашел хорошую работу, устроил третьеклассницу Стешу к нам в гимназию, и все вроде бы наладилось…

— Но…

— Но у его бывшей жены, Стешиной матери, в Германии тоже все наладилось. А других детей она либо не хотела иметь, либо уж не могла. Показала она своему немецкому мужу фотографию Стеши, он, как и все, поразился и сказал: «Дочь должна жить с матерью. Едем в Россию».

Они приехали, и началась обычная, к сожалению, война взрослых амбиций. О девочке все как бы и позабыли, поливали друг друга помоями в ее присутствии, задаривали подарками и прочее… Сами можете вообразить. Но дело никак не решалось, потому что речь шла еще и о гражданине другой страны… А потом разыгралась трагедия. Стешин отец позволял матери и ее новому мужу разговаривать с дочерью только в его присутствии и вообще всячески препятствовал их встречам. Их это, естественно, не устраивало, они куда-то обратились (в народный суд или что у нас сейчас вместо него), и эта инстанция приняла решение в их пользу. Отец решение суда попросту игнорировал, и тогда они решили добиться своего силой. То ли кого-то наняли, то ли еще что… В общем, отец окончательно сошел с ума, заперся со Стешей в квартире и отстреливался через дверь. Даже кого-то ранил, по-моему. Потом была психиатрическая машина, ОМОН, ломали дверь, отца вязали, в общем, кошмар… Когда спохватились, оказалось, что девочки в квартире нет. Решили — убежала. Искали по всему городу. Она трое суток пряталась в тумбочке, в опечатанной квартире. Не ела и, кажется, даже не пила. Потом вылезла из тумбочки, позвонила кому-то из друзей отца. Он приехал, опять взломал дверь, забрал Стешу к себе. Тогда она на некоторое время вообще говорить перестала. Милиция между тем, как могла, разобралась в ситуации. Мать с немцем попросили вернуться в Германию. Отца как-то отстояли армейские сослуживцы. А Стеша… Стеша стала такой, какой вы ее знаете. Скажу вам честно: если бы не ее удивительная красота и не энергия отца, ее бы уже давно… ну, в общем, в гимназии она не осталась бы…

— Безумие какое-то! — пробормотал Сергей Анатольевич и потер лицо сложенными ладонями. — И ведь все это они делали из любви к ребенку…

— Вот именно! — энергично поддакнула Клавдия Николаевна. — Но что же сегодня-то? Куда делся с места действия Юра Мальков, инвалид? Я в милиции в первую очередь поинтересовалась. Есть же, в конце концов, какие-то пределы! И они мне совершенно четко ответили, что никакого ребенка-инвалида у них нет и не было. Но ведь он там точно был, его все видели…

— Юра Мальков там был, я видел его своими глазами. И сейчас там осталась его инвалидная коляска. Кроме того, там были Антон Антонов и Миша Штекман. Они тоже бесследно исчезли.

— Может быть, они… ну, увели Юру?

— Куда они его увели? Почему не взяли коляску? Почему не сообщили о себе? Дома их нет. Родители с ума сходят. Юра, вдобавок к его обычному состоянию, тяжело болен. У него миокардит. А Миша? Его мать утверждает, что в сумерках он практически слеп. Куда потащил Антон двух инвалидов? И что такое сам Антон? У меня сложилось впечатление, что в этот класс он попал по какому-то недоразумению… Он, несомненно, организовывал поиски Стеши и координировал действия остальных. По идее, лидер должен постоянно находиться в эпицентре событий. Куда же переместился эпицентр после прибытия милиции? И почему вместе с Антоном туда отправились практически недееспособные на настоящий момент Миша и Юра? Что вы думаете по этому поводу, Клавдия Николаевна?

— Ах, Сергей Анатольевич, я уже ничего не думаю! У меня просто голова кругом идет! А Антон… тут, знаете, нет никакого недоразумения… Как он, кстати, показался вам, на свежий взгляд?

— Проще всего сказать так: Антон — герой, который почему-то отказывается быть героем. Нужно полагать, что у него для этого есть какие-то очень веские основания. Потому что по природе он — безусловный лидер, и к тому же очень умен и образован для своих лет. Юра с Мишей сюда опять-таки вписываются — классические спутники героя, почти по мифологии. Но в этом классе…

— Повторяю, никакого недоразумения здесь нет. Антон действительно классический вундеркинд, когда-то совершенно самостоятельно поступил в гимназию в «Б» класс, набрал при поступлении максимальное количество баллов и блестяще там учился…

— Но…

— Антон неврологически нездоров. Так же, как и остальные ученики «Е» класса. У него бывали (да, кажется, и сейчас бывают) совершенно ужасные припадки неконтролируемых эмоций…

— Эпилепсия?

— В том-то и дело, что — нет. Эпилепсию нынче успешно лечат. А у него — какие-то последствия родовой травмы. Во время припадков он не терял сознания, но становился как бы диким. Мог сказать или сделать что-нибудь ужасное, социально недопустимое. Дети, да и учителя, боялись его, родители требовали убрать «психа» из приличного класса. Администрации, сами понимаете, пришлось с ними согласиться.

— Но ведь даже в этих условиях и при этом диагнозе он сумел развиться так, что даст десять очков вперед большинству «ашек».

— Я готова с вами согласиться, на следующий год мы переведем его в класс «Г»…

— Почему не в «А»?!

— Мы должны считаться с мнением родителей-спонсоров. Вряд ли они захотят, чтобы в их классе учился психически неуравновешенный ребенок…

— У меня сложилось впечатление, что на сегодняшний день Антонов великолепно владеет собой…

— Замечательное впечатление! И где же сейчас, по-вашему, этот великолепно уравновешенный герой Антонов? Куда он увел двух больных детей? Что вы мне можете сказать по этому поводу?

— У меня по этому поводу есть только мнение мальчика из другого класса. Кажется, он из 6 «Д». Когда я расспрашивал про Юру и Антона, он сказал, что знает, куда они подевались, только я ему все равно не поверю.

— И что же он вам сказал?

— Он сказал, что все трое мальчиков отправились в параллельный мир, чтобы попробовать через него вызволить Стефанию, которая там как бы тоже есть…

— Сергей Анатольевич, а у вас у самого-то, простите, с головой все в порядке? Слушать бредни дебильного шестиклассника…

— Он утверждает, что тоже был в этом параллельном мире и не кто иной, как Юра Мальков, организовывает туда, с позволения сказать, экскурсии…

— О господи! Не пора ли нам с вами отправиться в милицию? Подумать, так сказать, об этом, не параллельном мире. Надеюсь, после столь энергичной демонстрации вашей заинтересованности в этих детях вы согласитесь меня сопровождать?

Глава 26

Когда я ехал по лесу, мне было страшно и холодно. Я старался не смотреть по сторонам, но все равно… Сто раз читал о таком в книжках фэнтези, но одно дело прочесть, а другое дело — самому увидеть. На зеленых, слегка тронутых желтизной листьях лежал снег. Трава была покрыта изморозью. Болота — схвачены прозрачным ледком. Белки обалделыми столбиками стояли на тропинках и вертели головами. Сойка летала между деревьями, истошно крича. Этот мир не знал зимы, и вот она пришла, внезапно, в один день. Я не мог отделаться от мысли, что это мы (я?!) принесли ее с собой. Надо скорее убираться отсюда, пока тут все не погибло к чертовой матери. «Земляника со снегом, земляника со снегом!» — словно привязавшаяся мелодия.

Замок чернел на скале и казался вполне бутафорским. «Интересно, что бывает с теми, кто гибнет, пытаясь освободить принцессу? — подумал я. — Возвращаются назад? Умирают по-настоящему, как говорил тот дяденька на шоссе?»

Времени на раздумья и выработку стратегии не оставалось. Я отпустил лошадь, отыскал какое-то подобие тропинки и принялся карабкаться наверх. Губы и все лицо саднило, несмотря на холод. Лицо даже на ощупь казалось опухшим. Я подумал, что ни Мишаня, ни Стеша меня, пожалуй, не узнают. Даже если нам доведется встретиться.

В воротах замка царило какое-то явно нетипичное оживление. Подъемный мост через пропасть был опущен, на нем и на двух прилегающих площадках гарцевало с десяток всадников. Вокруг стен и на стенах суетилось еще какое-то количество пеших. Кажется, в руках у некоторых из них были луки или арбалеты. Еще только начинало темнеть, но у нескольких всадников в руках были горящие факела. «Интересно, есть ли в замке электричество? — подумал я. — И где же все-таки искать Мишаню?»

В этот же момент я его увидел. Мишаня медленно, ощупывая стену, двигался по узкому скальному карнизу. Вслед за ним шла девушка в пышном розовом платье. За платьем по карнизу волочились оторванные кружева. Что-то сразу не понравилось мне в этой картине, не только направленные на Мишаню арбалеты и суета замковой стражи… Кроме этого… Но что?

Каким образом я мог помочь Мишане, было, в общем-то, ясно. Чем больше внимания я отвлеку на себя, тем меньше достанется Мишане. И, следовательно, повышаются его шансы добраться… куда? Не знаю пока, «будем делать посмотреть», как говорит наша соседка. А молоток все-таки Мишаня! Спер каким-то образом принцессу из замка! Никому не удавалось, а наш Мишаня — увел… Впрочем, гордиться еще рано. Для начала надо уцелеть, а еще раньше — сообщить Мишане (и стражникам тоже), что он уже не один в игре.

— Миша-аня! — заорал я, предусмотрительно прячась за валун и снова выглядывая из-за него. — Я зде-есь! Буду отвлекать их, а ты давай — двигай скорее!

Горное эхо скакало, как мячик, прятало источник звука. Мишаня вертел головой, пытаясь понять, откуда я кричу, потом кивнул не то мне, не то сам себе, и снова стал упрямо, ощупью продвигаться вперед… Ощупью?! Я едва не завыл от ужаса, потому что понял: Мишаня двигался, как всегда. А значит… Значит — он не видел! И, судя по тому, как отмахнулся от моих криков, не слышал. Или у него все-таки с собой слуховой аппарат? Длинные волосы Мишани падали ему на плечи, мешали разглядеть.

Стрела арбалета чиркнула о камень, за которым я прятался, но я даже не обратил на нее внимания. Едкий пот ручьями стекал у меня по лбу и спине, теперь мне было жарко и холодно одновременно. Лицо горело, руки тряслись.

Что же делать? Мишаня видит карниз под ногами, стену, но не видит ничего впереди. Стеша, или кто она там, идет сзади. Поменяться местами они не могут. Значит, я должен командовать им, куда идти. Почему он не видит? Потому что попал сюда насильно, против воли этого мира? Не видел с самого начала или ослеп уже потом? Как же он, полуслепой, вытащил Стешу? Впрочем, какая теперь разница! Сейчас важно то, что происходит сейчас.

Я вообразил себя скальной ящерицей (я видел таких в зоопарке, они здорово бегали по стенам, цепляясь за малейшие трещины) и рванулся из укрытия.

— Мишаня, я здесь!!! — заорал я что было силы.

Мишаня вздрогнул и явно не только услышал, но и увидел меня.

— Антон, я…

— Молчи, я все понял! Через пять метров развилка, лезь вниз! Потом опять вверх по трещине. Там отходит более широкий карниз! По нему можно свободно идти…

— Ты скажешь, когда…

— Скажу, если буду к тому времени еще жив! Э-эх, понеслася!

Еще никогда я не жил столь насыщенной движением жизнью. За полчаса меня сто раз могли убить и, наверное, тысячу раз ранить. Но я все еще оставался цел. Видимо, физкультурник был все-таки прав насчет моих легкоатлетических данных. Во всяком случае, со скальной ящерицей я уже вполне могу поспорить. Спустя минут сорок Мишаня со Стешей залезли уже слишком высоко, и стрелы от замка к ним не долетали. Не пора ли и мне следом?

В этот момент Мишаня принял за камень торчащий из трещины сучок и схватился за него. Сучок вылетел, Мишаня пошатнулся и соскользнул с тропы, повиснув над ущельем. Девушка, кто бы она ни была, пыталась втянуть его назад, но у нее явно не хватало сил.

— Мишаня, держись, я иду! — завопил я и совершил такой рывок по отвесной стене, что все присутствующие скальные ящерицы должны были просто умереть от зависти.

Когда мы вдвоем со Стешей (теперь я уже не сомневался в том, кто она такая) втянули Мишаню на карниз, он улыбался. Мне захотелось треснуть ему по роже. Но я тут же поймал себя на том, что тоже во весь рот улыбаюсь. Очень саднили разошедшиеся ссадины на губах, иначе я бы и не догадался.

— Я здесь видел неподалеку что-то вроде пещеры, — сказал я. — Пошли туда. Надеюсь, там не живет тролль.

— Тут нет троллей, — сказала Стеша, и между моим вопросом и ее ответом совсем не было паузы. Это обнадеживало.

— Хорошо, что я тебя там, внизу, не видел, — сказал Мишаня. — Если бы разглядел твою рожу, ни за что бы не признал, решил бы — подстава.

Пещера оказалась просто большой нишей. Мы привалились к стенам и вытянули ноги. Подол Стешиного платья был разорван в клочья. Под платьем оказались панталоны до колен, с кружевами. Я их никогда раньше наяву не видел, только на картинках. Умора!

Стеша оторвала оставшиеся кружева и довольно ловко перевязала нам с Мишаней разодранные о скалы руки.

— А куда остальные девались? — спросил я. — Ну те, у которых не получалось тебя спасти?

— Если человек, попадая сюда, идет спасать принцессу, то он сможет и там… — Стеша махнула рукой вдаль, туда, где от заката осталась последняя оранжевая полоса, похожая на ехидную улыбку неба. — Они больше сюда не возвращались.

— А другие? — снова спросил я и подумал о Юрке.

— Здесь можно жить, — сказала Стеша и пожала плечами.

Мишане хотелось рассмотреть ее поближе, но он стеснялся придвинуться. Стеша сама подсела к нему и взяла за руку. Мишаня тихо заурчал.

Над горизонтом высыпали крупные звезды. Черные контуры скал казались бархатными. Мимо наших лиц пролетела летучая мышь.

— Чувствуете, как звезды пахнут? — спросила Стеша. Мы промолчали, отдыхая.

Ниже нас, за поворотом тропы, послышался стук осыпающихся камней.

— Кажется, за нами идут, — прислушалась Стеша. — Мы сможем?

— Меня здесь не надо. Я всегда смогу, — сказал я и протянул им руки. Узкая ладошка Стеши и забинтованная рука Мишани потянулись мне навстречу.

— Ты здесь принял решение, — сказала Стеша. И все исчезло.

До дверей милиции нас провожала небольшая толпа. В целом я их понимал. Одна Стеша, в своих панталонах и накинутых поверх бального платья двух куртках, дорогого стоила. Кроме, того, мы везли в инвалидной коляске подпрыгивающего и кривляющегося Вадика, а сзади темной тенью крался Шакал Табаки. Моя распухшая рожа и забинтованные кружевами руки у нас с Мишаней тоже привлекали внимание. К тому же на осторожный вопрос: «Вы куда идете, ребята?» мы отвечали истинную правду: «В милицию, своих выручать!»

Уже на подходе к милиции Мишаня тронул меня за плечо:

— Ты знаешь, Антон, сейчас темно, я могу ошибаться, но…

— Что еще? — вздохнул я. Если честно, то после бега по стенам мои силы были на исходе.

— Мне кажется, что я нормально вижу и слышу. Подержи, пожалуйста, аппарат и очки. И скажи что-нибудь, только негромко, как нормальные люди между собой разговаривают…

— Держу. Господи, как же вы мне все надоели…

— Спасибо, Антон! Слышу! Я — слышу! Но почему?!

— Обратная трансформация вторично искривленного пространства, — вяло ответил я.

Я правда очень хотел порадоваться за Мишаню, но уже ничего как следует не мог — ни обрадоваться, ни разозлиться.

Глава 27

Мы все стояли под его окнами. Все, весь седьмой «Е» класс. Все девятнадцать человек. Двадцатой была Милка, спавшая у Витьки в «кенгурушнике».

Мы пошли наверх втроем, но Юркина мама сама вышла к нам ко всем вниз. Она была в тапочках и вязаной кофте и пыталась улыбаться, но морщинки не бегали веселыми лучиками. Они прятались под глазами, как испуганные мышки.

— Спасибо вам, ребята, что вы все пришли. Юра недолго учился с вами, но он вас всех полюбил. Всех. Он так много хорошего рассказывал о каждом из вас…

Ленка всхлипнула, а Пашка зарычал и впился зубами в свой огромный кулак. Бедный Зорька! Пожалуй, Юрка был, да и останется в его жизни единственным, кто рассказывал о Пашке много хорошего…

— Вы не должны винить себя за тот вечер. Юра был очень болен с рождения. Рано или поздно это должно было произойти, нам все об этом говорили, но мы… — Юрина мать замолчала, справилась с собой и заговорила вновь. — Мы все равно надеялись… что он еще немного побудет с нами.

Она задохнулась. Стеша стиснула руку Мишани и качнулась вперед. Из подъезда вышел Юркин отец и обнял жену за плечи. За прошедшую неделю он ужасно постарел. Куда больше, чем она.

— Он не умер! — сказал я, и все уставились на меня, как на придурка. Злого придурка. Те, кто помнил мои припадки, поежились. — Я знаю. Он живет в другом мире, где есть придорожный кабачок «Три ковбоя» и город с фонтаном. Там он ходит, бегает и даже скачет на лошади. Мы договорились встретиться с ним на земляничной поляне. Еще трое из нас — Мишаня, Стеша и Витька — знают, что я говорю правду. Свидетельствуйте.

— Свидетельствую, — сказал Мишаня.

— Да, — сказала Витька.

— Это правда, — сказала Стеша.

Мать Юрки прижалась к груди мужа и заплакала. Все девчонки, кроме Витьки, заплакали вместе с ней. Заплакала даже проснувшаяся Милка.

— А наш класс коррекции расформировывают, — неизвестно к кому обращаясь, сказал Ванька Горохов. — Прямо сейчас.

— Правильно, — кивнул тяжелой головой Пантелей. — Хватит, откорректировались.

— И что же с вами будет? — мать Юрки перестала плакать, взглянула с тревогой.

— Ничего, прорвемся, — пообещал я.

— Да, конечно, — согласился со мной Юркин отец. — Вас жизнь не баловала, но вы… Я тоже верю — прорветесь. У вас вся жизнь впереди. Это у нас… ничего больше не осталось…

Я поймал дикий, затравленный взгляд Витьки и кивнул ей. Она шагнула вперед и через голову сняла ремни «кенгурушника». Митька взял сестру на руки, заглянул ей в лицо. Юркину мать затрясло так, что это было видно издалека. Она беспомощно взглянула на мужа, помотала головой, но ее руки уже сами тянулись к Милке. Милка улыбнулась и зачмокала губами. Ее всегда доставали из «кенгурушника», чтобы накормить.

— Ее мать ушла. Она не больная, просто… бестолковая. Их еще шестеро осталось. Митька старший, — сказал я. — Витька не может со всеми…

— Но как же… — Юркина мать схватила ребенка на руки и прижала к себе так сильно, что Милка пискнула. Мне показалось, что сейчас отнять у нее Милку сможет только взвод ОМОНа.

— Она здоровая и развита по возрасту, — сказала Витька. — Я с ней к врачу ходила. Он сказал, вес только маловат. Кормить лучше надо. Ее Милкой зовут, полностью — Людмила…

— Людмила, — прошептал Юркин отец и губами прижался к маленькому лобику.

— Идем! — скомандовал я своему уже несуществующему седьмому «Е» классу, классу коррекции.

И мы пошли.

Запах звезд — говорит Стеша.

Послесловие

Екатерина Мурашова говорит с подростками на самые трудные темы. Практикующий школьный психолог, она умеет увидеть проблему, показать с разных сторон, обобщить сходные явления и диагностировать общие тенденции. Но сделать так, чтобы о проблемах и неприятностях было интересно читать, чтоб чтение такое захватывало, заставляло сопереживать героям, — сделать так может только талантливый писатель. Я думаю, нам всем очень повезло, что практикующий детский психолог Екатерина Мурашова одновременно является талантливым писателем.

Ее повесть «Класс коррекции» очень сильно выделяется в общем потоке современной отечественной литературы для подростков. Тема детей — отбросов общества, зачастую умственно неполноценных, инвалидов, социально запущенных слишком неудобна и некрасива, трудно решиться говорить об этом, но еще труднее говорить так, чтоб не осталось от разговора осадка отвращения, мрака и безысходности. Екатерина Мурашова виртуозно справляется с задачей написания жизнелюбивого, оптимистического произведения там, где, кажется, ни о каком оптимизме и речи быть не может. И дело здесь не в том, что сюжет в «Классе коррекции» условно фантастический. Скорее, секрет писательницы в том, что она искренне верит: в конце концов все будет хорошо и правильно, надо только понять, что «правильно», которое не для всех людей одинаковое, очень зависит от стремления к справедливости, взаимопониманию и взаимодействию.

«Класс коррекции» — произведение со всех сторон удивительное. Единственное, что в нем не вызывает удивления, — закономерная награда в первом сезоне Национальной литературной премии «Заветная мечта». По высказанному кулуарно мнению некоторых членов жюри, это было лучшее произведение из всех, что попали в финал премии.

Мурашова не развлекает читателя, не заигрывает с ним — и без нее желающих хватает. Она призывает читающего подростка к совместной душевной и нравственной работе, помогает через соучастие, сочувствие героям книги осознать себя как человека, личность, гражданина.

Мурашова приглашает к разговору и подростков, и взрослых, которым тоже иногда полезно остановиться, оглянуться и пересмотреть некоторые свои жизненные и оценочные стереотипы. Разговор не будет легким, но он давно назрел в нашем обществе. Екатерина Мурашова начала его — и всем нам пора в этом разговоре принять участие.

Ксения Молдавская, обозреватель

детской литературы газеты «Книжное обозрение»